Текст книги "Избранное"

Автор книги: Кэндзабуро Оэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

– Я вижу, нам с Дзином придется освободить это помещение. Отнесите наши кровати на второй этаж и поставьте в комнату, которая рядом с ванной, – больше нам ничего отсюда не нужно, – сказал Исана.

Взяв бинокль, который Такаки заранее положил на пол возле бойницы, Исана начал осматривать развалины киностудии. Линзы застилала сиренево-красная дымка, висевшая над развороченной землей, – Исана казалось, что у него морская болезнь. Он стал медленно водить биноклем из стороны в сторону, и наконец в поле зрения попал огромный костер. Пламя состояло из мелких очагов, горевших на большой территории. Видимо, огонь бушевал в вырытой траншее. Перед этим мощным, но невысоким пламенем красной тенью шел человек. Человек, прорвавшийся через частокол огня, был в трусах, голова замотана куском материи с прорезью для глаз. Кое-где проглядывало черное, точно обожженное тело. Его фигура, казалось, колышется в поднимающемся вверх теплом воздухе, будто плывет в багровой воде. Потом фигура исчезла, и появились две новые, похожие не только тем, что лица были закутаны в куски материи, но и сложением. Они пытались пробиться сквозь огонь, но неожиданно исчезли. Видимо, слились с темным небом и дымом.

– Здоровые ребята. Если Бой затеет драку, несладко ему придется, – сказал Исана печально.

Однако Такаки обиделся за товарища.

– Посмотрите, какие у них мускулы. Совершенно одинаковые, верно? Днем наработаются, а вечером ходят в гимнастический зал. Сила есть у них, но тупая. Если бы Бой захотел убежать, это ему ничего бы не стоило. Больше ничего не видно?

– Больше ничего, – сказал Исана.

Тамакити и Красномордый отнесли вниз кровати Исана и Дзина и все лишние вещи, получив наконец возможность превратить комнату в настоящую рубку Свободных мореплавателей.

– Я теперь считаю себя одним из членов команды Союза свободных мореплавателей, – сказал Исана, – и если удастся достать корабль и выйти в море, я поплыву с вами. Поэтому прятаться от меня нет необходимости. Я, Дзин и Инаго будем спать втроем в комнате второго этажа. Только не следите за нами. Мы хотим начать совместную жизнь, и не надо ее омрачать.

После, уже глубокой ночью, Тамакити и Красномордый пошли на разведку в заболоченную низину. А Исана решил выяснить у Такаки дальнейшие планы Союза свободных мореплавателей.

– Предположим, мы выйдем в открытое море, но ведь придется заходить в порты, чтобы пополнять запасы воды и продовольствия? – сказал Исана. – Ясно, что на ворованном корабле долго не проплаваешь.

– Это верно. Тамакити думает заняться пиратством, но это крайне нежелательно, – сказал Такаки. – Вы от Инаго узнали, что мы собираемся украсть корабль?

– Это легко предположить. Но сейчас вторая половина двадцатого века, и нужно раздобыть корабль законным путем.

Исана еле удержался, чтобы не сказать: если избежим расплаты за смерть Короткого…

– Вы правы. Но тогда Свободные мореплаватели не смогут выйти в море ни завтра, ни послезавтра, – сказал Такаки. – Мы еще недостаточно обучены, чтобы получить официальное разрешение на выход в море. Как раз за это и ругал нас Коротышка…

– По-моему, он говорил прямо противоположное – дайте нам корабль хоть завтра. Только в море Союз свободных мореплавателей станет реальностью, говорил он.

– Но реальность такова, что завтра мы не сможем выйти в море, – вспыхнул Такаки. – И вообще, задуманный Коротышкой сценарий провалился. Мы остались в живых, и, чтобы воплотить мечты мертвеца, потребуется время…

– Мой тесть вот-вот умрет от рака. Я и Дзин должны получить наследство. Если я попрошу заранее выплатить нам нашу долю, то, думаю, Свободные мореплаватели смогут получить корабль, – сказал Исана. – А взамен я верну убежище…

– Вам не жаль своего убежища! – поразился Такаки.

Красномордый и Такаки решили подняться наверх, понаблюдать за тем, что происходит в заболоченной низине. Уложив Дзина спать, Инаго разделась и, примостившись рядом с Исана, стала требовать ласки. Исана боялся, что Такаки и Красномордый услышат их возню, но Инаго это нисколько не смущало – ради ласки она готова была предать весь Союз свободных мореплавателей в том числе и забаррикадировавшегося Боя…

Исана открыл глаза, когда Дзин зашевелился во сне, точно пытался отогнать от себя неприятное сновидение. Он сразу уловил странное движение в комнате наверху. Стараясь не потревожить Дзина и Инаго, которая напоминала во сне деревянную куклу, он встал, в темноте надел рубаху, трусов найти не мог, и натянул штаны на голое тело и поднялся по винтовой лестнице.

В комнате на третьем этаже, щедро наполненной утренним солнцем, сидел Такаки и через бойницу смотрел в бинокль. Через другую бойницу вел наблюдение Красномордый. С видом бывалого моряка Такаки повернулся к Исана. С трудом раздвигая тонкие сухие губы, бесстрастным голосом диктора телевидения, ведущего репортаж с места события, он сообщил:

– Поднялся туман, плохо видно. Похоже, рабочие начали рушить наш павильон и между ними и Боем вспыхнула перепалка. Их крики были слышны даже здесь, но разобрать ничего не удалось… Туман непроглядный… Вчера там жгли костер до поздней ночи, дым дошел сюда и смешался с туманом. Исана выглянул из бойницы; над заболоченной низиной стлался туман, из которого, подобно горному пику над облаками, поднималась крыша еще не разрушенного павильона. Исана прислушался… Раздался взрыв, от которого дрогнули стены убежища. Исана был готов к этому взрыву – он видел, как над павильоном, до сих пор скрытым туманом, грибовидным облаком поднимаются вверх туман и дым. Вслед за ним вспыхнуло желто-красное пламя. В прогалине рассеянного взрывом тумана появился движущийся бульдозер. Полосатый бульдозер стремительно шел вперед, задрав свой огромный нож, точно клюв взбешенного пеликана. Он продвигался, разрезая туман, и перед ним показались два бульдозера, с которых в панике, точно напроказившие дети, спрыгнули водители. Маленький человечек на высоком, чуть сдвинутом вбок водительском сиденье, расправив плечи и широко расставив ноги, вел вперед свой полосатый танк. Воображаемый танк… Наблюдавшие сразу поняли, что происходит. Исана не успел и рта раскрыть, как Такаки и Красномордый закричали в один голос возбужденно и радостно:

– Бой пустил в ход бульдозер!

Снова заклубился туман и поглотил атакующий бульдозер и два других, брошенных водителями. Раздался лязг и скрежет металла, и трое выглядывающих в бойницу не смогли удержаться от хохота.

– Надо спасать Боя, – выдавил Исана, задыхаясь от глупого смеха. – На своем бульдозере ему далеко не удрать.

Опомнившись, Такаки посмотрел на Исана.

– Верно… Такой жуткий скрежет. Бульдозер уже… – начал он, но новый приступ смеха не позволил ему продолжать.

– С прошлой ночи спасательный отряд Тамакити ждет в машине, чтобы прийти Бою на помощь. Недалеко от павильона, – добавил Красномордый, насмеявшись до слез и еще больше побагровев.

До убежища донеслись обрывки ругательств и крики. Но вот запылал павильон, выбросив из тьмы огромный столб пламени; горячие струи воздуха рассеяли туман, но ни Боя, ни рабочих, которые по всем предположениям должны были сейчас с ним сражаться, не было видно, не было видно и спасательного отряда…

Глава 17
ВСПЫШКА ЧУВСТВЕННОСТИ (2)

Бесконечно тянувшийся день кончился, глубокой ночью в убежище вернулся Тамакити. Войдя в прихожую, он сразу же, не дожидаясь вопросов, которые должны были посыпаться на него, начал оправдываться.

– Боя избили, он почти готов. Я дотащил его до лодочной станции, но потом понял, что без доктора не обойтись, отвез его на машине в клинику Токийского университета и положил в аркаде [15]15
  Подземный этаж клиники Токийского университета, где расположены магазины, закусочные и т. д.


[Закрыть].

– А в клинику позвонил? – спросил Такаки.

– На обратном пути из автомата, сказал, что у них там лежит раненый.

– Какой телефон клиники Токийского университета? Наверно, ты бросил Боя умирать, а сам уехал. Не хотел, чтобы врач осматривал его? – наседал Такаки.

Тамакити весь напрягся и, сжав губы, зло посмотрел на Такаки. Все его тело было налито жестокой силой, готовой взорваться. Казалось, сейчас он бросится на Такаки, посмевшего усомниться в его словах. Однако он медленно сунул руку под джемпер, достал свернутый в трубку еженедельник и сунул его под нос Такаки. Такаки осторожно, как первоклассник, раскрыл журнал. Там были фотографии военных учений Союза свободных мореплавателей. На фотографии в верхней части страницы на первом плане был снят в профиль бывший солдат сил самообороны. И его лицо, и лица стоявших вокруг подростков дышали бодростью и были покрыты потом, и в этих крупных каплях пота отражался свет яркого летнего солнца. На всех лицах сверкали лучезарные улыбки…

– Ты говоришь, что я бросил Боя умирать, чтобы обезопасить себя. Но обезопасить себя все равно не удалось бы, – сказал Тамакити, внимательно следя за реакцией товарищей. – Больше всех жалел Боя я. После того как Бой взорвал динамитом наш корабль, чтобы он не попал в чужие руки, он продолжал сражаться с одной целью – взорвать и себя. Он нисколько не боялся, что его изобьют рабочие, и смерти тоже не боялся. Поэтому я решился оставить его в аркаде клиники Токийского университета. К нему пришло его видение, и он умиротворен…

– Тамакити, ты убил раненого Боя. Боялся, что он проболтается полиции. Убил и бросил в аркаде! – закричала Инаго, босиком выбегая в прихожую. – Мы должны сейчас же судить Тамакити! Как судили Короткого!

Тамакити, выпятив грудь, посмотрел на Инаго. Его лицо, покрытое капельками пота, было похоже на морду загнанного зверя. Шея Инаго тоже стала маслено блестящей от пота, напрягшиеся жилы пульсировали.

– Тамакити нужно судить! Что бы потом ни случилось! Иначе Тамакити одного за другим будет убивать своих товарищей. Он бил Боя по ранам, которые нанесли ему рабочие, и от этого Бой умер! Тамакити боялся, как бы Бой не сказал чего в клинике! И это вместо того, чтобы помочь ребенку, три ночи в одиночестве просидевшему в съемочном павильоне…

Инаго завопила и, подскочив к Тамакити, вцепилась ему в горло. Тот не сопротивлялся, и Красномордому пришлось силой оттащить от него Инаго.

– Дзин проснется, Дзин испугается, – увещевал Красномордый Инаго.

Атака Инаго сбила спесь с Тамакити, и он превратился в испуганного мальчишку.

– Бой врезался своим бульдозером в бульдозеры рабочих и остановил их, – ни к кому не обращаясь, сказал Тамакити. – Потом он погнался за рабочими, размахивая железной трубой, и стал их бить. А рабочих-то двое. Они увернулись и сами набросились на него с деревянными брусьями. Брусья – в щепки. Тогда они тоже подобрали железные трубы и избили ими Боя. Мы видели все это, когда неслись прямо по целине спасать его. Бой, ничего не замечая вокруг, опустил голову, как бык, и вслепую размахивал своей железной трубой. Чтобы остановить его, один из рабочих хотел стукнуть его по плечу. Но, видно, не рассчитал и попал в голову. Мы подбежали, когда Бой завертелся волчком, потом упал и забился в судорогах. Голова у него была проломлена, из нее хлестала кровь. Разве бы мог я ударить по такой ране? Ударить Боя, для которого самым важным в жизни был наш корабль?..

Тамакити широко раскрыл рот и неожиданно громко заплакал. Его обезображенное рыданиями лицо, напоминающее морду напуганной собаки, было отвратительно.

– Нужно как следует изучить фотографии и решить, что делать дальше, – отрезал Такаки и взбежал по винтовой лестнице.

Все последовали за ним. Никому не хотелось слушать рыдания Тамакити. Но Тамакити тоже пошел за ними. Члены команды Союза свободных мореплавателей, кроме заливавшегося слезами Тамакити, жадно рассматривали фотографии – свое первое, хотя и нежелательное появление на страницах печати. Лишь Исана, единственный член команды, не попавший на снимки, был способен оценивать происходящее объективно.

Вместо фотографий он стал изучать пятна на ковре – его ни разу не чистили за их одинокую жизнь с Дзином. Стоило чуть напрячь воображение, как грязные разводы превратились в очертания шхуны. Утренний пожар разогрел воздух, и теперь, когда была уже поздняя ночь, стояла жара, как в разгар лета. Капелька пота со лба Исана упала на шхуну, вычерченную грязью на ковре. А может быть, это была слеза?

Бой, этот мальчишка, больше всего на свете любил стоять на палубе своего корабля и обозревать расстилавшийся перед ним мир. После трехдневного сидения в темном подвале он взорвал динамитом свой любимый корабль и, проломив бульдозером стену, пошел в атаку. В безудержной ярости, по-детски крикливой и обращенной против ни в чем не повинных рабочих, он вцепился в руль, страшась насилия и в то же время мечтая о нем. Все, что было в поле зрения Боя, – рабочие с железными трубами в руках, развороченная земля, заросшая густой летней травой, косогор, поднимающийся вверх из заболоченной низины, железобетонное убежище – все это кренилось и шаталось из стороны в сторону. Таким было его последнее видение, таким был весь его мир. Нерасчетливый удар железной трубы, проломивший Бою череп, низверг его видение и его мир в кровавую тьму. Теперь уже никто не увидит реального мира таким, каким его видел Бой. Его мир исчез бесследно…

Исана думал о видениях каждого из подростков, рассматривавших фотографии, думал о том, что и их реальный мир очень скоро исчезнет в кровавой тьме, безжалостно разрушенный ими самими. Можно легко представить себе, сколь горестной будет их гибель. Видимо, самоуничтожение – их неизбежный удел, в нем их протест против горести жизни. Глаза Исана встретились с глазами Тамакити, смотревшего на него исподлобья. Налитые кровью глаза Тамакити, уже сухие, лишь мельком взглянули на него, но Исана с изумлением почувствовал, что у Тамакити те же мысли, что и у него.

– Изучив этот пейзаж, ничего не стоит установить, где проводились наши военные учения, правда? – спросил Такаки, пододвигая Исана журнал.

– То, что Короткий позволил увязаться за собой этим репортерам и притащил их прямо к нашему тайнику, по-моему, вранье, – сказал Красномордый. – Машина, которую увидели дозорные, не имела к этому никакого отношения. Однако люди, знакомые с районом Идзу, по фотографиям точно определят, что это за местность…

– Безусловно, – сказал Исана.

Это было настолько очевидно, что он мог и не отвечать. Ветви огромной дзельквы занимали треть фотографии, за мысом на переднем плане вдалеке виднелся еще один мыс, и на нем – поселок. Любой местный житель по одному этому пейзажу мог точно опознать скалу под обрывом, откуда делался снимок. На фотографии подростки по веревке спускаются вниз по отвесной скале от дзельквы к морю. Спускаются вниз, лелея мечту попасть на корабль Союза свободных мореплавателей. Белыми иероглифами, на черной фотографии было напечатано: «Может быть, среди нас находятся вооруженные партизаны?»

– Подпись под снимком говорит о том, что в редакции еженедельника, видимо, не очень верили фотографиям Короткого, – сказал Исана.

– Если бы не верила полиция – было бы другое дело. Но вряд ли на это можно надеяться, – сказал Такаки.

– Еще бы! – зло закричал Тамакити. – Мы уже начали вооруженную борьбу. Неужели это кому-нибудь не ясно?

Взгляды подростков обратились к Тамакити. За минуту до этого рыдавший и, казалось, снова вот-вот готовый расплакаться, выставив вперед подбородок, Тамакити теперь весь напрягся, как готовая к броску змея, и победоносно задрал голову.

– Что это значит: «Мы уже начали вооруженную борьбу»? – спросил Такаки.

– Именно то, что я сказал! – Еще больше повысил голос Тамакити. – Как только журнал попадет в руки сил самообороны, они немедленно начнут действовать. И полиция, конечно, тоже. Журнал вышел сегодня утром и, значит, уже привлек их внимание. Может быть, этот вопрос поднимут и в парламенте. Инструктором отряда был солдат сил самообороны – вот в чем дело. Им известно, что на солдата напали гражданские лица и он застрелился из автомата, который принадлежал силам самообороны! Естественно, в парламенте зададут вопрос: не надлежит ли силам самообороны вместе с полицией нас уничтожить? Об этом же завопит пресса, радио, телевидение. Ясное дело: мы – враги общества, и общество потеряет голову! Даже если мы мирно сдадим оружие и признаемся, что ничего особенного до сих пор не сделали, нам все равно припомнят Короткого и солдата. Теперь у нас только два пути.

– Два пути? Чего ты нам голову морочишь, Тамакити? Чушь все это, – набросилась на него Инаго.

– У нас есть два пути, поэтому я и говорю: два пути. Собранное нами оружие раздать Свободным мореплавателям, которые рассеются по всей стране и, поскольку Союз свободных мореплавателей снова собрать не удастся, будут действовать в одиночку. Это первый путь. Кому не по зубам сражаться в одиночку, могут поступить с полученным оружием как им заблагорассудится. Кто захочет рано или поздно использовать свое оружие, пусть стреляет на здоровье, его дело…

– Получить оружие, разбрестись во все стороны и действовать в одиночку – так было до того, как мы объединились в Союз свободных мореплавателей. Разве это не противоречит избранному нами пути? В общем, как говорил Бой, это все равно как будто ничего и не было, – сказала Инаго, но Тамакити пропустил ее слова мимо ушей.

– Второй путь: собравшись всем в одном месте, забаррикадироваться и начать сражаться. Как мы это делали до сих пор, только теперь уже это будет настоящий бой… Но наша база вместе с кораблем взорвана!

Тамакити умолк и вопрошающе посмотрел на Исана.

– По-моему, Тамакити, ты просто не решаешься сказать мне, что у тебя на уме. Я согласен перевести сюда базу Свободных мореплавателей, значит, забаррикадировавшись здесь, мы превратим убежище в крепость.

– В таком случае я за второй путь. Я всегда считал, что если удастся найти убежище, то второй путь – лучший, – сказал Тамакити с явным облегчением.

– Хорошо, но нет ли третьего пути? – обратился Исана к Такаки. – Ты согласен с Тамакити?

Такаки сердито посмотрел на Исана, но промолчал.

– Разве Свободные мореплаватели не мечтали о том, чтобы найти корабль и отказаться от японского гражданства? И вот теперь, как только создалась критическая ситуация, нам предлагают рассыпаться по стране и в конце концов уничтожить себя или забаррикадироваться и тоже в конце концов уничтожить себя. Этого я понять не могу. Превратить убежище в неприступную крепость и отгородиться от всех – это был мой идеал.

– Вы правы, – выжидательно заметил Такаки.

– Вы, может быть, думаете, что оккупировали мое убежище, на самом же деле я сам пригласил в свое убежище бойцов, способных встать на защиту деревьев и китов, и пошел на это вполне сознательно. Конечно, вы оказались в критическом положении, но не странно ли – сразу забыть план Союза свободных мореплавателей?

Такаки молчал, и Исана стал смотреть на одну из фотографий, сделанных Коротким. Воображение человека, отсутствующего на фотографии, незримо присутствовало на ней. Живые, осязаемые эмоции Короткого – неважно, чем они объяснялись, жаром сердца или злонамеренностью – витали над бывшим солдатом и окружавшими его подростками. Бывший солдат разложил отдельные части разобранного автомата на куске материи, расстеленном на лаве. На прикладе автомата легко можно было увидеть темно-кроеный номер. Прочитав подпись под ней: «Партизаны добыли автомат калибра 7,62, образца 64, которым вооружены сухопутные силы самообороны, и используют его в боевых учениях», власти даже самой либеральной страны не могли бы оставить ее без внимания. И бывший солдат, и подростки беззаботно, дружелюбно улыбались друг другу. Короткий как бы безмолвно восклицал: можно ли не сфотографировать так очаровательно улыбающихся людей!

– Если вы не против того, чтобы превратить ваше убежище в крепость, то нет нужды торопиться с обсуждением всех этих вопросов, – произнес наконец Такаки. – Но заранее могу сказать: я не согласен с тем, чтобы Союз свободных мореплавателей, раздав оружие, распался. Потому что только сейчас – Коротышка это верно понял – Союз создается по-настоящему. До сих пор он не имел ни четкой организации, ни истинной программы деятельности. Реальным было только само наше объединение. Если разбрестись по-одному, это конец Союза свободных мореплавателей. Инаго права: как во сне Боя, будто ничего и не было. Теперь второй путь. Забаррикадироваться здесь и сражаться и к этому свести всю деятельность Союза свободных мореплавателей, по-моему, тоже неверно. Это обречет нас на пассивность. Вместо того чтобы активно действовать самим, нам придется ждать, пока нагрянет моторизованная полиция. Не для того создавался Союз свободных мореплавателей. Не обреченность, а свобода действий – вот каков был отправной пункт Союза.

– Защищать нашу крепость от моторизованной полиции или даже сил самообороны и перейти в наступление – разве это пассивность? Я сам первый докажу, что это не так, – сказал Тамакити.

– Это значит надеяться на какую-нибудь авантюру. О каком наступлении ты говоришь? – отрезал Такаки. – Третий путь, безусловно, самый верный. Быстрее найти корабль, уйти в открытое море, так мы, собственно, и планировали. Но сможем ли мы добраться с нашим оружием до Идзу или Босо и незаметно подняться на борт корабля?

– Сможем или нет, предсказать немыслимо, – ответил Исана. – Наступил момент действовать в соответствии с планом. Отвергнуть его, боясь неудачи, все равно что признать, будто никакого замысла вообще реально не существовало, как и людей, вынашивавших этот замысел. И мы никого не сможем убедить, что Короткий и Бой по собственной воле погибли во имя этого замысла.

– Что же вы предлагаете?

– Я думаю, у полиции нет пока подробных сведений о Союзе свободных мореплавателей, и время у нас еще есть. Завтра я переговорю с женой. Если мы получим корабль, все остальное будет не так уж сложно.

– Я согласен, – решительно заявил Красномордый. – Давай испробуем третий путь, Такаки. Я готов съездить в Идзу и еще раз все осмотреть на месте…

– Ты имеешь в виду могилу Коротышки? – спросила Инаго. – Боюсь, что полиция очень скоро ее обнаружит.

– Я послал туда ребят. На трех мотоциклах, – сказал Тамакити.

Красномордый и Такаки удивленно посмотрели на него. Тамакити, едва оправившись после недавней стычки, не мог скрыть торжества. Исана, Такаки и всех остальных охватило дурное предчувствие.

– Руководитель Союза свободных мореплавателей – Такаки, и мы должны предоставить ему всю полноту власти, – сказала Инаго.

– Конечно, если мы в самом деле собираемся сделать Союз свободных мореплавателей реальным, – поддержал ее Исана.

– Только бы избежать проклятия Китового дерева, – сказал Такаки с видимым облегчением, но он был бледен, и лицо, обтянутое желтой, как пергамент, кожей, было напряжено.

Когда человек заходит в помещение, где работает кондиционер, он физически ощущает расставание с оставшимся за дверьми душным летним днем. Внутренне подготовленный к стонам из соседней палаты, Исана узнал росшие вдалеке за окном дзельквы, теперь густо покрытые листвой и выглядевшие такими близкими и досягаемыми. Как и говорил Такаки, в этом огромном городе дзельквы действительно попадаются еще довольно часто. Казалось, души деревьев, слетающие с этих дзелькв, вопрошали: почему ты так безразличен к стонам старика, больного раком горла, которые, в общем-то, обращены к тебе? Исана объяснил: это потому, что теперь я бессилен сделать для Кэ что-либо полезное. Я пришел сюда как представитель тех, для кого я что-то могу сделать. Вычеркнув из своего сознания беспрерывные стоны Кэ, Исана ждал Наоби. Комната, в которой он находился, тоже была палатой, но ее наскоро переоборудовали в рабочий кабинет; вместо одной из кроватей поставили письменный стол и короткий диванчик, на котором и сидел сейчас Исана. Наконец в комнату вошла Наоби в накинутой на плечи вязаной кофте цвета вялой зелени и в длинной, до щиколоток, шерстяной юбке – странный туалет для такого времени года, но, возможно, разумный, если человек привык жить в доме с кондиционером. Наоби плыла, величественно неся голову, ввинченную в широкие, неколебимые плечи, и ответила на его приветствие, лишь пройдя вдоль стены и усевшись за письменный стол. Наоби подражала преподавательнице, у которой училась в американском колледже, а во время последующей стажировки она полностью освоила эту манеру. На лице Наоби, все еще детском, хотя и принадлежащем женщине средних лет, было написано желание защититься, как в те годы, когда она жила в чужой стране. Жалкое, пребывающее в вечном напряжении создание, готовое в любую минуту сбежать, она была прекрасным объектом атаки честолюбивого личного секретаря господина Кэ, когда тот навещал за границей свою дочь.

– Приходится делать укладку и мазаться – ужас, но иначе нельзя: выборы, – сказала Наоби, перехватив взгляд Исана. – Ты тоже с прошлого раза подтянулся: наверно, кто-нибудь за тобой ухаживает?

– Просто стал следить за собой. Я же теперь не один. За Дзином они прекрасно присматривают, – смущенно сказал Исана. – Кэ всегда так стонет?

– Он не хочет, чтобы ему делали обезболивающие уколы. Категорически отказывается, – сказала Наоби с неподдельной горечью. – Из-за его стонов больные, лежавшие в этой палате, заявили протест, поэтому мне пришлось в конце концов снять и ее, и, чтобы как-то использовать, поставила сюда письменный стол. Комната превратилась в штаб моей предвыборной кампании. Но, в общем-то, претензии больных вполне законны. Тут есть один молодой, довольно прямолинейный врач. Он утверждает, что стоны отца искусственные. Те, кто их слышат, проникаются сочувствием: как страдает бедняга, все время стонет… Кэ всегда был хитрецом. Вот он и злится, когда предлагают укол морфия. Такое впечатление, что он не хочет расставаться со своей болью… К чему это? Все равно ведь скоро умрет…

Наоби умолкла, и комнату наполнили полновесные, ни на минуту не прекращающиеся стоны, которые в самом деле можно было назвать искусственными. Погрузившись в молчание, Исана обратился к душам деревьев и душам китов: Кэ отвергает лекарства, которые облегчили бы его страдания, и без конца стонет. Хотя скоро умрет. Наверно, именно поэтому Кэ и отвергает лекарства, которые облегчили бы его страдания? Послушайте его стоны…

– Все время при отце, устала ужасно, прихожу сюда, вот так сажусь, локти на стол и дышу в ладони; дурная привычка, за которую меня еще в Америке ругали, но я все равно продолжаю это делать. – Говоря это, Наоби приблизила к губам ладони, глаза у нее сверкали, она была оживлена, точно завлекала Исана. – Потом снова слышу стоны, и мне кажется, что отец вцепился в меня еще сильнее. Может быть, то, что я говорю, напоминает какую-нибудь популярную американскую мелодраму, но ты же знаешь, как я отношусь к отцу? …И вот я решила выставить теперь свою кандидатуру. Из моего избирательного округа уже приходят просители, но все равно…

Не только в те дни, когда она из-за Дзина потеряла веру в себя, но даже и до этого Исана еще не видел, чтобы его жена так раскрывалась, так искала чьего-то понимания. Даже если Наоби действует, как обыкновенная марионетка, подумал Исана, она, конечно, беспокоится за исход выборов.

– Я все понимаю, – сказал Исана, уловив душевный настрой Наоби. – Ты хочешь меня убедить, что занялась политикой, чтобы добиться сочувствия избирателей.

Исана обнаружил в себе самом ростки нового, которые дремали в нем, – об их существовании он даже не подозревал. – Он ощущал в себе спокойствие человека цели и надеялся, что ему удастся заставить Наоби прислушаться к его требованию. Если к стонам страдающего старика приложить и случай в Европе, то многое сразу станет ясным, как в мощном свете прожектора: и больной за стенкой, и сам Исана, подвергающий опасности себя и Дзина не ради людей с кристально чистой биографией, это бы ладно, а ради мальчишек из Союза свободных мореплавателей, подлинные имена которых ему даже не известны…

– Я уже привыкла, а тебе начинать серьезный разговор под аккомпанемент этих бесконечных стонов, наверно, трудно, – сказала кандидат в депутаты парламента Наоби, уловив, как и надеялся Исана, значение его молчания и желая приободрить его. – Что привело тебя сегодня сюда? Вряд ли ты пришел, чтобы посмотреть, умер отец или нет. Тем более что в прошлый раз тебя избили…

– Ты права. Неотложное дело. А эти стоны мне просто необходимо слушать, – начал Исана. – Мы с Дзином заперлись в убежище потому, что оказались в жизненном тупике и другого выхода у нас не было. Это объяснялось состоянием Дзина; кроме того, как ты помнишь, мы потерпели банкротство и были близки к тому, чтобы наложить на себя руки. Вот мы и начали с Дзином затворническую жизнь в убежище. На наше счастье, подвернулось готовое атомное убежище. Я и сейчас считаю, что мы поступили правильно. Остался жив Дзин, жив я, зажила новой жизнью и ты. Убежище превратилось для нас в благодатный ковчег, который мы видели во время праздников на родине наших предков. В тот день, когда Кэ пришел посмотреть, где укрылись двое, потерпевшие крах, и сказал, что умывает руки, у него, возможно, вырвался точно такой же стон, который мы слышим сейчас…

– Так и было на самом деле. Я это прекрасно понимаю, – сказала Наоби. – А теперь ты решил отказаться от своего отшельничества и вернуться в общество?

– Нет, этого я делать не собираюсь, скорее наоборот. Но мне бы хотелось сделать достоянием общества некоторые выводы, в которых я утвердился, ведя отшельническую жизнь. Разумеется, выставлять свою кандидатуру на выборах я не собираюсь.

– Да это и невозможно, – сказала Наоби.

– Конечно. Я встретился с компанией молодежи, их мысли во многом совпадают с некоторыми положениями, в которых я утвердился за годы затворничества. Это те самые ребята, которым удалось благодаря твоей любезности пожить в Идзу. …Меня сейчас волнует один наш совместный замысел. Почувствовать, как нечто, пребывающее во мне, становится достоянием общества – вот, собственно, что привлекает меня в этом предприятии… В общем, говоря конкретно, мы хотим купить корабль и уйти в море. Это и привело меня сюда. Убежище и землю я получил от Кэ, может быть, теперь твоя компания выкупит их у меня? На вырученные деньги мы хотим приобрести корабль, на котором мы с Дзином и нашими молодыми приятелями могли бы начать новую жизнь.

– Попробую предложить. Сейчас большие суммы брошены на мою предвыборную кампанию, поэтому надо с ними все как следует обсудить. Если ты позвонишь мне завтра, я тебе сообщу о решении. Сколько тебе нужно денег?

– Не имею представления, – сказал Исана. – Могу лишь сказать, что нам нужен корабль для команды в двенадцать-тринадцать человек.