Текст книги "Избранное"

Автор книги: Кэндзабуро Оэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Короткий не только вернул утраченные позиции, но и перетянул на свою сторону подростков, сидевших в комнате. Даже бывший солдат, который до этого с глупым самодовольством смотрел на происходящее, не скрывая любопытства, прислушивался к тому, что говорилось.

– На этом суде я старался убедить вас в своей виновности. Думаете, зачем? Чтобы заставить казнить меня, – надменно заявил Короткий, чутко уловив нерешительность аудитории. – Вот почему я…

– Все ясно, Коротышка, – перебил его Такаки. – У нас сейчас идет суд, должен же высказаться не только один обвиняемый? Существует перекрестный допрос, дай же нам допросить тебя. Тамакити и Красномордый представляют обвинение, я представляю защиту…

– Защиты мне не нужно, – подскочил Короткий.

– В таком случае это будет перекрестный допрос с тремя обвинителями, Коротышка, – сказал Такаки, подняв голову, которую до этого все время держал опущенной. – Настоящий ли ты Короткий, у которого физически сокращается тело? Или ты, так сказать, Короткий психический, который лишь вообразил, что тело его сокращается?

– На такой вопрос ответ однозначен. Если я на самом деле сокращаюсь физически, то отвечу: да, верно. Если я сумасшедший, сокращающийся лишь психически, то тогда я без колебаний отвечу: нет, я не сумасшедший, я сокращаюсь физически, то есть снова отвечу: да, верно, – паясничал Короткий.

Тамакити хмыкнул – то ли насмешливо, то ли сдерживая рвавшееся наружу бешенство. Красномордый, у которого даже глаза налились кровью, старался не смотреть на Такаки. Подростки беззастенчиво гоготали. Однако Такаки с хладнокровием, резко отличавшим его от Короткого, Тамакити, Красномордого и всех остальных, продолжал допрос:

– Тогда я поставлю вопрос иначе, Коротышка. В чем конкретная причина, сделавшая тебя физическим или психическим коротышкой? Мне кажется, ты до сих пор об этом ничего не сказал.

– Конкретная причина, говоришь? Что это значит? Что если бы такая причина была и у вас, то Союз свободных мореплавателей комплектовался бы из одних коротышек?

На этот раз и Бой хмыкнул в тон Тамакити, а Красномордый покраснел до слез. Подростки же, почувствовав, что Такаки совершил промах, сидели молча, затаив дыхание.

– Я стал Коротким, потому что в моем организме появились гены сокращения. Именно в том, что я Короткий, и состоит пророчество будущего, которое ждет все человечество!

Такаки вынул из конверта, по которому он до сих пор постукивал красным карандашом, фотографии детей, больных атрофией мышц, и бросил их Короткому. Тот с видом победителя, сощурившись, посмотрел на фотографии.

– Я и твою «речь по случаю получения премии» тоже вырезал, Коротышка. Прочти ему, Красномордый.

– «Наиболее светлым впечатлением было то, что для детей в этой больнице время течет в обратном направлении, – читал Красномордый тонким дрожащим голосом. – Мне кажется, я могу утверждать это, поскольку каждый новый день мучений этих детей приносит в их мышцы нечто противоположное тому, что появляется в мышцах обычных детей по мере их роста. Три года назад, когда я начал их фотографировать, они могли сами ходить из дому на процедуры, в этом году, чтобы добраться до лечебницы, они должны сесть в каталку, в будущем году, они, наверно, не смогут без посторонней помощи встать с постели. Современная медицина не в силах остановить это обратное течение времени в организме детей. Герой одной юмористической телевизионной передачи молил: время, остановись! – не в этих ли словах заключены все помыслы несчастных детей? Помыслы множества детей: время, остановись…»

– Достаточно, Красномордый, – сказал Такаки. – Это «время, остановись» очень подходит твоему писклявому голосу, Коротышка. На церемонии вручения премии ты тоже изобразил на своем лице кротость и скорбь и пропищал: «Время, остановись»?

Слова Такаки были полны ненависти. Подростки слушали его, затаив дыхание. Короткий же, казалось, погрузился в свои мысли и ничего не видел вокруг.

– Вот почему я хочу, Короткий, снова вернуться к тому же вопросу, который ты высмеял как логическую бессмыслицу. Возможно, он был сформулирован недостаточно четко. Но его можно задать и по-другому, – возвысил голос Такаки. – Ты не сжимаешься ни физически, ни психически, ты – фоторепортер, прикрываясь этой выдумкой, пробравшийся к нам, чтобы фотографировать жизнь Союза свободных мореплавателей. Вот как я хочу поставить вопрос… Ты со злым умыслом фотографировал нас и продал фотографии еженедельнику, и если теперь Союз свободных мореплавателей не перейдет к действиям, твоим фотографиям – грош цена. Вот ты и решил нас спровоцировать, да?

– Отвечай, Короткий! – ломающимся голосом закричал Тамакити.

То же одновременно выкрикнул и Бой. Крики наполнили комнату. Отвечай. Отвечай, вопили подростки. Бывший солдат сил самообороны тупо уставился на Короткого. Вокруг бушевали крики. Даже Доктор кричал с возмущением:

– Отвечай, Короткий!

Глава 14
ПОД КИТОВЫМ ДЕРЕВОМ

Короткий, молча смотревший на фотографии, был похож на загнанную крысу, которая мечется по огромной площади, не зная, куда бежать, где найти спасение. Возбужденные голоса подростков становились все громче. Короткий молчал, опустив голову. Такаки снова принялся чертить красным карандашом на конверте из-под фотографий какую-то геометрическую фигуру. Внешне он был спокоен, но по щекам, туго обтянутым кожей, расползался румянец.

– Сколько ты получил за фотографии, которые продал журналу? Отвечай!.. Наверно, столько же, сколько за фотографии голых девочек? Отвечай же!..

– Наших криков никто не услышит? – спросил Исана у Такаки.

– Вокруг стоят часовые. Они просматривают весь район, разумеется, за исключением прибрежных зарослей, – ответил Такаки.

Короткий аккуратно сложил валявшиеся на циновке фотографии. В движениях его рук, хотя и скованных наручниками, чувствовалась профессиональная сноровка. Превозмогая боль в затекших коленях, он с трудом встал сразу на обе ноги. Вид у него был потерянный.

– Я действительно делал эти фотографии и получил за них премию… Но совершенно забыл о них. И очень удивился, снова увидев. Я пытаюсь вспомнить, забыл ли я о них уже к тому времени, когда начал сжиматься. Я в самом деле потрясен, даже самому не верится, что можно так начисто забыть…

Тамакити вскочил и рукояткой альпинистского ножа ударил Короткого по голове. Короткий как подкошенный упал на колени, но сознания не потерял и остался на коленях. Руки, скованные наручниками, висели как плети. Но вот тело его снова обрело силу, и, как распрямляется, напившись воды, поникшая трава, он встал – сначала на одну ногу, потом на другую. И без всякого страха, тяжело дыша, продолжал грустно и спокойно:

– Я в самом деле забыл об этих фотографиях. И, увидев их, поразился больше, чем все присутствующие здесь. Возможно, из-за того, что стал сжиматься, я совсем забыл, что, кроме меня, существуют дети, которые тоже сжимаются. Но что это означает? Что означает тот факт, что я забыл о тех детях, хотя и был уверен в том, что и после меня среди людей беспрерывно будут появляться Короткие?.. Что означает этот факт?..

Короткий тяжело вздохнул и из-под его вспухших, посиневших век показались прозрачные слезы.

– Но все равно я, Короткий, виновен. Казните меня, – воззвал он плачущим голосом.

Атмосфера в комнате изменилась. Бывший солдат, хотя и не особенно тронутый стенаниями Короткого, все-таки немного расчувствовался и с туповатой прямотой спросил из-за спин молчавших подростков:

– А болезнь детей, которых вы фотографировали, не инфекционная? Может быть, вы заразились, когда фотографировали их?

– Разве такая болезнь может быть инфекционной? – возмутился Доктор. – Чего ты мелешь? Из-за таких дураков, как ты, и рождается дискриминация. Тупица.

– Что, что, дискриминация? – спросил бывший солдат недоуменно, но Доктор пропустил его вопрос мимо ушей.

Подростки не питали особой симпатии к бывшему солдату, но насмехаться над ним не стали. Они, точно утратив дар речи, впились глазами в стоявшего на возвышении Короткого. Наконец Красномордый нарушил гробовое молчание, повисшее в комнате:

– Короткий с самого начала признался в том, что виновен, и требует, чтобы его казнили. Мне кажется, он жаждет совершить самоубийство, – сказал он решительно, впервые дав возможность окружающим понять, почему он вместе с Тамакити представляет обвинение. – Но не хочет ли Короткий использовать нас как орудие самоубийства? Короткий ведь извращенный тип. Может, ему приятно, чтобы его казнили молодые ребята, – именно так он хочет совершить самоубийство? Потому что тот, кто казнит Короткого, окажется навеки связанным с ним. А загребут за убийство в полицию или нет, на это ему наплевать…

Красномордый умолк, покраснев сильнее, чем обычно. Откашлявшись, он продолжал свою обвинительную речь.

– Короткий, – извращенный тип, он мечтает о самоубийстве, но только от рук подростков. Он и ко мне приставал, предлагал всякое, а потом прощения просил, плакал. Было это? Вот теперь и канючит: я виновен, казните меня!

Красномордый совсем побагровел и умолк, а подростки по-прежнему хранили молчание, но это было молчание, готовое взорваться в любую минуту. Тамакити, считая слова Красномордого свидетельским показанием, которое он будто бы сам вытянул из него, с победоносным видом посматривал на Короткого, Такаки и Исана.

– Ну так как? – воскликнул он возбужденно. – К кому еще приставал Короткий? Признавайтесь. Поднимите руку. Красномордый же набрался смелости!

Короткий, у которого вспухшая голова, казалось, росла прямо из плеч, широко раскрыв глаза, жалобно рыскал взглядом по комнате. Бой и еще двое подростков подняли руки.

– И ты, Бой? И вы тоже? Ох и сволочь – воскликнул Тамакити, в голосе которого, скорее, звучала радость. – Вот это да! Бой, и вы оба тоже, поднимитесь сюда. Вы имеете полное право прямо сейчас учинить Короткому допрос!

Опустив голову, точно внимательно изучая винтовку, которую он держал в руках, Бой поднялся на возвышение и встал рядом с Тамакити. Тамакити, взглядом подгоняя двух других мальчишек, подождал, пока они, отводя глаза друг от друга, и в то же время стараясь двигаться согласованно, поднялись на возвышение.

– Что же ты, Коротышка? Проник, значит, в Союз свободных мореплавателей с двумя целями: сфотографировать нас, чтобы продать снимки еженедельнику, и еще совратить мальчиков. Все твои действия были заранее спланированы. Делая фотографии сжимающихся детей, ты решил из себя изобразить человека, тело которого сжимается. То же самое, наверно, и с твоими извращенными наклонностями? Нафотографировался, наверно?

Короткий слушал, опустив вспухшее, в кровоподтеках лицо, на котором выступили капельки пота. Как только Тамакити умолк, рассчитывая, что его издевательства приведут к взрыву негодования, он заявил:

– Называя меня извращенным типом, ты хочешь меня оскорбить. Как будто ты не видишь, что властвует сегодня в мире? Может быть, ты просто боишься притягательной силы того, что называешь извращением?

Не раздумывая, Тамакити ударил Короткого по лицу. Тот покачнулся, но удержался на ногах и выпрямился. Он нисколько не боялся Тамакити. Снова пошел в наступление Красномордый.

– Ты, Короткий, называешь это сопротивлением меньшинства и намекаешь, что противопоставлял себя тем, кто обладает в этом мире властью и силой. Верно ли это? – спросил Красномордый серьезно. – Так просил, так умолял, помнишь? Ты даже пытался вызвать сочувствие тем, что сжимаешься, – сказал Красномордый, побагровев от возмущения. – Мне, во всяком случае, ты говорил: давай противопоставим себя тем, кто обладает в этом мире властью и силой. Тамакити подхватил:

– Короткий, Коротышка, – начал он насмешливо, – ты и остальным мальчишкам пел то же самое?

– Ну и что? – Короткий не потерял присутствия духа. – Умолять – умолял! Я хотел выработать в вас способность к психологическому протесту! Помнишь, Бой, ты все допытывался, когда же я сожмусь настолько, что умру? И не сам ли просил меня об этом?

Короткий буквально впился сощуренными глазами в Боя. Точно притягиваемый магнитом, Бой приблизился к нему.

– Совести у тебя нет, – закричал он и ударил Короткого. Короткий стукнулся головой о деревянную панель и, скорчившись, сполз вниз – из его разбитых губ лилась кровь. Бой, у которого от стыда и негодования глаза налились кровью, замахнулся ногой, но Тамакити удержал его.

– Постой, Бой. Мы ему еще врежем. Врежем как следует, чтобы допрос пошел лучше, – сказал он. – Нам мало, Коротышка, что ты признал себя виновным, нам нужно, чтобы ты раскаялся.

Ноги не слушались Короткого, колени дрожали, но он все же поднялся сам, отказавшись от руки, протянутой Тамакити. Тамакити сощурил глаза.

– Я потребовал раскаяния, а Коротышка ничего не ответил, ну что ж, врежьте ему, но так, чтоб сознания не потерял, – сказал он Бою и двум другим подросткам, а сам выпачканной в крови ладонью наотмашь ударил Короткого по лицу. – Пока не ответишь, я хоть сто раз буду требовать от тебя раскаяния и бить. Врежьте ему, ребята, по тридцать три раза. Сотый – врежет Красномордый. …Кайся, Коротышка: я проник в Союз свободных мореплавателей с целью продать еженедельнику фотографии и заработать, проник с целью совратить молодых ребят. Вот какой я.

– Я признаю себя виновным. Однако в том, что ты говоришь, я не виновен. Ты просто сволочь! Сам и раскаивайся!

Тамакити снова ударил его по лицу.

– Кайся, Коротышка: я проник в Союз свободных мореплавателей с целью продать еженедельнику фотографии и заработать, проник с целью совратить молодых ребят. Вот какой я.

Короткий, игнорируя Тамакити, закрыл глаза, высоко поднял голову. Из носа у него лилась кровь. Бой залепил ему пощечину.

– Кайся, Коротышка: я проник в Союз свободных мореплавателей с целью продать еженедельнику фотографии и заработать, проник с целью совратить молодых ребят. Вот какой я.

Один из подростков ударил Короткого, и тот, не открывая глаз, взмахнул перед собой руками в наручниках, стараясь сохранить равновесие. Чтобы не закричать от боли, он прикусил губу, покрытую черными струпьями и новыми ранами.

– Кайся, Коротышка: я проник в Союз свободных мореплавателей с целью продать еженедельнику фотографии и заработать, проник с целью совратить молодых ребят…

Исана почувствовал во рту вкус застывшего жира и с отвращением вспомнил рагу, которое он ел два часа назад. Отвращение, воплотившееся во вкусе жира, испытывал не он один. Было оно и у продолжавшего допрос Тамакити, и у Боя, и у двух подростков, избивавших Короткого, у всех заполнивших комнату. Исана краешком глаза посмотрел на Такаки. На покрытом грязными разводами лице Такаки, который все еще рисовал сложный узор на исчерченном красным карандашом конверте, тоже было написано отвращение. Исана подумал, что если Такаки уловит момент, когда чувство, овладевшее собравшимися, дойдет до крайней точки, и скажет: прекратите, мне это противно, суд над Коротким окончится ничем. Действительно, в эту минуту Такаки, бросив взгляд на Исана, заговорил. Но заговорил как человек практический, не допускающий, чтобы чувства были помехой делу.

– Короткий утверждает, что он сжимается, нужно проверить, верно ли это, – предложил он. – Суд поступит справедливо, если предоставит возможность телу Короткого свидетельствовать в его защиту. Давайте поглядим на его сжимающееся тело.

– Верно, – живо откликнулся Тамакити. – Если тело у него сжимается, то ладони и ступни должны быть непропорционально большими. Будет несправедливо, если мы сами не убедимся, что он сжимается.

Все оживились. Даже Короткий, обессилевший под градом ударов, с замутненным сознанием и думавший лишь о том, как бы устоять на ногах. Когда Бой стал его раздевать, он сделал движение, чтобы помочь ему. Раздевать человека в наручниках было неудобно.

– Давай разрежем рубаху, – сказал Тамакити.

Точно хирург, оказывающий помощь при ожоге, Тамакити альпинистским ножом разрезал рубаху Короткого, от пота и крови прилипшую к его телу. Такаки нагнул голову к конверту и внимательно разглядывал свой рисунок. Нагромождение геометрических фигур все больше напоминало могучий узловатый ствол, заканчивающийся густой шапкой листвы. Скорее всего, Китовое дерево.

– Ты режиссер этого спектакля, Такаки, – шепнул ему Исана. – Хотя главную роль в нем исполняет Тамакити.

Такаки повернулся к Исана и без всякого выражения, точно птичьими глазами, посмотрел на него. Потом снова наклонился над конвертом и, почти не шевеля губами, сказал:

– А может быть, режиссер – Короткий? Ведь это он втянул меня в эту историю; я всячески старался избежать ее. Посмотрите, посмотрите (Такаки сказал это угрюмо, хотя взглядом он указывал только на рубаху, брюки и нижнее белье Короткого, валявшиеся на залитом кровью полу. Поднимать глаза на обнаженного Короткого он решительно не хотел): главную роль исполняет тоже Короткий. И со все большим мастерством…

Короткий стоял теперь, наклонившись вперед. Оживленный гомон подростков, когда перед ними предстал совершенно голый человек, стал спадать и сменился полной тишиной, точно под действием невидимых лучей, исходивших от тела Короткого. Короткий поднял плечи, ссутулился и, выставив вперед живот, сложил на нем скованные наручниками руки. Казалось, он хочет скрыть под иссиня-черной кожей свои могучие мышцы. Плечи, благодаря развитой мускулатуре, сильно выдавались вперед. Мышцы на боках выглядели как две огромные ладони, охватившие тело. В них было что-то отталкивающее. Казалось, что могучая мускулатура живет самостоятельной, независимой от тела жизнью.

Глядя на обнаженного Короткого, Исана вдруг услышал, что подсознательно обращается к душам деревьев: действительно, это тело, в котором под давлением мышц костяк сжимается и одновременно начинают отмирать и сами мышцы. И только жалкие внутренности, сопротивляясь, пытаются вырваться наружу. Пока сознание Исана не стало противиться увиденному, его подсознание, поддерживаемое душами деревьев, безоговорочно поверило словам Короткого и хотело утвердиться в том, что это – Короткий, который действительно сжимается, более того, дошедший до самого предела сжимания, за которым лежит смерть…

Тамакити повернулся к Бою.

– Ну-ка, осмотри его как следует, – сказал он, а сам носком ботинка, выпачканного в вулканическом пепле, ударил Короткого в пах. Тот вздрогнул и повернулся к Тамакити, угрожающе вскинув голову, его вспухшие веки и губы были плотно сжаты.

– Может, воткнуть ему эту штуку, Тамакити? – сказал Бой, с трудом сдерживая смех и вынимая из-за пояса заостренную на конце палку. Она была аккуратно обработана ножом, а рукоятка вырезана в виде рыбы.

– Это подарок Боя суду? Чтобы больше не плакать из-за того, что во сне уже дважды ничего не случилось! – шутливо поблагодарил Тамакити тоном, каким благодарят своего гвардейца за отличную службу.

Бой рассмеялся шутке, рассмеялись и остальные подростки. Тамакити ткнул Короткого заостренным концом палки в пах. Все, кто наблюдали за действиями Тамакити, сразу же поняли, что это отвлекающий маневр. Продолжая свою игру, Тамакити стал медленно заходить ему за спину. Оказавшись за спиной Короткого, Тамакити слегка пнул его коленом под зад. Захваченный врасплох, Короткий сделал несколько шагов вперед и остановился. Тогда Тамакити присел и изо всех сил ткнул его палкой. Короткий с воплем рухнул на дощатый пол, подростки испуганно отскочили в разные стороны. Продолжая вопить, Короткий выгнулся колесом, как креветка. С конца палки начала капать кровь…

Доктор прорвался сквозь кольцо подростков, окружавших Короткого, и подскочил к нему. Никто не тронулся с места; ему на помощь пришел лишь Исана.

– Я ничего не могу сделать, – причитал Доктор. – Какой ужас, с этим я ничего не могу сделать.

– Но может, все-таки удастся остановить кровь? – подбадривал его Исана.

– Все равно, я же не знаю, что у него там разворочено внутри… Ничего не поделаешь, нужно вызвать «скорую помощь» и отвезти в больницу.

Короткий, который выл диким зверем, не видя ничего вокруг, все же отреагировал на слова Доктора. Он задрал голову и подбородок у него задвигался. Но единственное, что вырвалось из его рта, – новый стон, а голова, которой он пытался помотать в знак отрицания, соскользнув с колен Исана, упала на пол. Окружавшие его подростки без труда поняли, что Короткий настаивает на своей виновности и требует, чтобы его казнили, что он отказывается уходить от Свободных мореплавателей даже ради сохранения жизни. Они все, точно сговорившись, посмотрели на Такаки, который продолжал сидеть не шелохнувшись. На его побледневшем лице лишь выступили капли пота, но на подростков он посмотрел без всякого выражения. Прочесть в его глазах, о чем он думает, было невозможно.

– Такаки, так нельзя. Если не предпринять срочных мер, он умрет. Я ничего не могу сделать, – плачущим голосом взывал к нему Доктор.

– Может, отвезти его на машине в больницу в Атами? – крикнул кто-то.

– Нельзя. На нашей машине мы его так растрясем, что он и ста метров не проедет, умрет, – закричал в ответ Доктор. – Да и вообще это не годится… Короткий не согласится, чтобы его лечили посторонние… Нет, это не годится…

В голосе Доктора слышалось отчаяние. По-прежнему бесстрастный, Такаки все же встал, широким шагом подошел к валявшемуся на полу Короткому и стал разглядывать его. Потом, направляясь к входной двери, сказал властно, тоном приказа:

– Пусть кто-нибудь заменит Исана! Вы пойдете со мной. Двое подростков стали поддерживать Короткого, и Исана, освободившись, отполз на коленях в сторону. Его брюки были выпачканы в крови, но времени вычистить их не было. Он пошел вслед за Такаки в сторону дзельквы, росшей на фоне моря и стены, сложенной из вулканических ядер. Такаки, который широко шагал, плотно сжав губы и устремив в землю горящий взгляд, вдруг повернулся к Исана. Они теперь шагали рядом и так молча дошли до пышущей жаром стены, потом повернули назад. В этот момент Такаки впервые посмотрел прямо в глаза Исана, но опять ничего не сказал. У входа в барак Такаки громко закричал:

– Короткий сам настаивает на том, что виновен. Просил, чтобы его казнили. Есть возражения?

Подростки молчали. Никто не захотел высказаться.

– Хорошо! – сказал Такаки. – Короткий виновен. Казним его. …Короткий получил тяжелое ранение, но это несчастный случай. Никто в этом не повинен. Пока каждый из вас свободен и ни в чем не замешан, ясно? Вы просто очевидцы несчастного случая. Но, участвуя в казни, ответственности не избежит никто. Смерть Короткого падет на головы всех участников. Те, кто не хочет участвовать в казни, могут свободно уйти. Казнь я избрал такую: положим Короткого у стены, и каждый бросит в него камень. (Значит, тем же способом, какой он ребенком видел во сне, когда был болен, подумал Исана. Сам Исана смутно помнил с детских лет, что в их деревне людей казнили именно так. И должен был признать, что он сильнее прежнего поверил в существование Китового дерева Такаки.) Те, кто против, могут уйти. Но только сейчас. Тот, кто уйдет из Союза свободных мореплавателей после казни, – предатель. По-моему, это справедливо, если исходить из идеи, ради которой Свободные мореплаватели казнят Короткого. Он умрет во имя сплочения нашей команды. Согласны? Тогда собирайте подходящие камни, по одному на человека, и складывайте посредине площади. Позовите и часовых тоже. А вас я попрошу позвать Инаго.

Исана почувствовал на себе вопросительный взгляд побледневшего солдата сил самообороны, на полголовы возвышавшегося над остальными подростками. Но Исана думал, как бы побыстрее рассказать Инаго обо всем, что произошло. Он сомневался только, стоит ли сообщать ей правду о том, что ему показалось странным и непоследовательным в поведении бывшего солдата. Игнорируя устремленный на него взгляд солдата, Исана выскочил на площадку и, перепрыгивая через две ступеньки, побежал вверх по вырубленной в лаве лестнице.

– Дзин только что заснул, – подняв голову, сказала Инаго, лежавшая рядом с ребенком. – Он, бедняга, уже весь, с головы до ног, покрылся сыпью…

– И лицо тоже? – точно во сне спросил Исана, с беспокойством подумав, что совсем забыл про болезнь Дзина.

– Суд над Коротким закончился?

– Закончился, но произошел несчастный случай… Ужасное несчастье…

– Коротышка покончил с собой? – быстро спросила Инаго. – Он всегда страдал от того, что сжимается, и всегда искал случая покончить с собой.

– …Нет, не умер еще. Ему, видимо, поранили внутренности. Доктор говорит, что бессилен помочь ему, сам же Короткий не хочет, чтобы его везли в больницу. А если так оставить, он умрет в мучениях. Поэтому Такаки предложил казнить Короткого, тот и сам настаивал, никто не высказался против.

– Коротышка и вправду хотел покончить с собой. И Такаки пытается ему помочь.

Ее спокойный, уверенный тон поразил Исана. Но широко раскрытые от страха, горящие карие глаза Инаго были полны слез. Осторожно, чтобы не побеспокоить Дзина, она поднялась с постели.

– Такаки сказал, чтобы позвали часовых и тебя. Все должны участвовать в казни. И еще сказал, чтобы те, кто против, ушли. Но, может быть, тебе, Инаго, лучше остаться здесь с ребенком?

– Нет, я пойду. Мне еще нужно посмотреть, как там мой солдат. Дзин заснул, – с непостижимым спокойствием сказала Инаго, вытирая слезы. Она слизывала слезы кончиком языка с уголков губ, и их горько-соленый вкус вызывал новый поток слез.

– Ну что ж, поступай как знаешь, – сказал Исана.

С моря подул сильный ветер, наполненный влагой. Ветер бешено трепал платье Инаго, бил ей в лицо, она шла нетвердой походкой, не разбирая дороги. Исана смотрел на нее и чувствовал головокружение.

На площадке уже все было приготовлено для казни. Солнце чуть склонилось к западу, и у стены, которая теперь, контрастируя с совершенно черной землей, казалась подернутой красной дымкой, было постелено толстое одеяло, и на нем, скорчившись, лежал Короткий, застыв в позе, в которой его удерживали раньше Доктор и Исана, – теперь удерживать его было не нужно. Образовав на расстоянии трех метров от него полукруг, вооруженные камнями подростки ждали начала казни; Такаки и Доктор стояли в стороне. Они смотрели, как Исана и Инаго сбегают вниз по ступенькам, их лица были подернуты такой же красной дымкой, как и каменная стена. Но Инаго, спустившись на площадку, даже не взглянув на Такаки и Доктора, прошла между кольцом подростков и каменной стеной и подбежала к Короткому. Ничуть не смущенная голым телом Короткого, – оно все, не только нижняя часть, было залито черной, как деготь, кровью, – она присела на корточки у его головы, бессильно лежавшей на одеяле, и посмотрела ему в лицо. Короткий больше не стонал. Один глаз его утонул в мягких складках одеяла, другой из-под опухшего века смотрел в пространство между одеялом и землей. На его почерневшем вспухшем лице было написано не страдание, а, скорее, насмешка.

– Коротышка, Коротышка, – решилась наконец прошептать Инаго. Громким голосом, похожим на вопль отчаяния, она закричала: – Коротышка, ты умер? – Но в ответ тот лишь беззвучно двигал губами.

Горящие глаза Инаго наполнились слезами.

– Доктор, может, сделать ему какой-нибудь укол? – осуждающе сказала она, и Доктор потупился.

После этого ни на Короткого, ни на Доктора она уже не обращала никакого внимания. Она встала и направилась прямо к бывшему солдату, который с мрачным лицом, держа в руке камень, стоял среди застывших в ожидании подростков.

– Ты-то зачем хочешь участвовать в казни? – сказала Инаго, и бывший солдат стыдливо выпустил из рук камень и встал за спинами подростков.

Такаки вопросительно посмотрел на Исана, выбравшего место рядом с Доктором. Но тот решительно замотал головой. Это послужило для Такаки сигналом к действию. Он поднял камень, брошенный бывшим солдатом, и с того места, где тот раньше стоял, легким движением, но с силой швырнул его. Камень попал в живот Короткого, и тело его сложилось пополам. Вслед за Такаки подростки, все разом, швырнули свои камни. Тело Короткого все еще дергалось. Потом замерло и, казалось, сжалось еще больше.

Такаки молча поднял с земли автомат, вынул из кармана обойму и протянул солдату:

– Заряди.

Стоявшая рядом Инаго, задрав голову, пристально посмотрела в лицо растерявшегося солдата. Ее полные слез глаза изо всех сил призывали его ответить отказом. Но бывший солдат малодушно отвел взгляд от Инаго и зарядил автомат. Вместо Такаки его взял Тамакити и, поставив на одиночные выстрелы, передал Такаки. Тот подошел к Короткому и, загородив его собой, сделал один выстрел, то ли в голову, то ли в грудь. Звук выстрела пронзил выстроившихся полукругом подростков и горячим ветром отлетел от каменной стены. Такаки вздрогнул, положил у стены автомат и приказал своим замолкшим товарищам:

– Нужно похоронить, быстро сюда, четверо! Остальные, собирайтесь, нужно поскорее сматываться отсюда.

Исана посмотрел на закатное небо, предвещавшее бурю. Сквозь красновато-оранжевые шелковистые облака белым шаром проглядывало солнце, и на этом фоне черным великаном высилась огромная дзельква. Стая скворцов, взлетевшая с нее при звуке выстрела, кружилась теперь в небе. Кровь стучала в висках, и Исана не слышал их голосов, но крики птиц, предупреждающие об опасности или угрожающие врагу, несущему опасность, вероятно, проникали прямо в мозг и кружились там водоворотом. Глаза Исана, подобно объективу фотоаппарата, моментально, до мельчайших подробностей, запечатлевали полет скворцов. Время для них точно остановилось, и новых объектов они не улавливали, а когда старый исчезал, к ним возвращалась способность видеть, и они снова запечатлевали полет скворцов. Под Китовым деревом совершилась казнь, – молитвенно воззвал Исана к душе дзельквы, и души деревьев сразу откликнулись громким эхом, но мозг Исана, в котором водоворотом кружились крики стаи скворцов, не смог уловить смысла эха, посланного ему душами деревьев. Если бы он мог целиком отдаться ему, то, наверно, воскресив его на экране своего сознания, попытался хотя бы расшифровать…

– Вы обратили внимание? – прошептал оказавшийся вдруг рядом с ним Такаки, глядя на стаю скворцов, кружащихся над дзельквой.

Исана ничего не ответил, мысли его были заняты тем, что он не может управлять своим зрением и в то же время способен видеть все вокруг до мельчайших подробностей.

– Тип здесь один побежал доносить, и мне пришлось уйти, не дождавшись конца погребения, – продолжал Такаки как ни в чем не бывало. – Солдат, прихватив заряженный автомат и бросив Инаго, сбежал. Теперь нужно сматываться отсюда как можно быстрее. Хорошо бы перехватить его, пока он не успел ничего натворить…