Текст книги "Обратный удар"

Автор книги: Кэмерон Кертис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Расстегиваю сумку, достаю снаряжение. Два баллистических шлема, два комплекта четырёхтрубных НОД ГПНВГ-18. Они похожи на бинокулярные НОД AN/PVS-31, которые мы со Штейном использовали в России. У них четыре фотоэлектронных умножителя вместо двух. Проблема всех НОДов – отсутствие периферического зрения. В четырёхтрубных НОДах используются четыре тубуса для расширения поля зрения оператора.

Вместо того чтобы отображать усиленное изображение на паре круглых экранов, оно выводится на широкий овал.

Улучшение. В качестве компромисса – периферическое зрение в ущерб весу. На шлемах установлены боковые ИК-подсветки, и я использовал плотную резинку, чтобы прикрепить к задней части шлема два тридцатизарядных магазина для M4. Магазины служат противовесом. Когда на шлеме спереди висит пара тяжёлых НОДов, нагрузка на шею становится довольно сильной.

Штейн подарил мне тепловизионный монокуляр Eotech. Он нужен мне для обнаружения и оценки целей. Я ношу монокуляр в кармане вместе с двухрежимным фонариком SureFire.

Достаю жилет с шестью запасными магазинами по пять-пять-шесть патронов в подсумках. Надеваю его на плечи и застёгиваю молнию спереди. Из сумки достаю карабин М4 со стволом длиной 10,3 дюйма на двухточечном ремне. Он оснащён лазером видимого и инфракрасного диапазонов.

Наконец, я вытаскиваю из-за пояса свой Mark 23. Застёгиваю ремень на пояс поверх рубашки и убираю пистолет в кобуру.

«Ты же не собираешься драться?» – в голосе Элли отчетливо слышно беспокойство.

«Я не ищу драки, – говорю я ей, – но ты же видела, насколько опасны эти люди. Я должен быть готов».

Я застёгиваю подбородочный ремень шлема и поправляю НОДы. Затем надеваю Элли другой шлем и показываю ей, как им пользоваться. Я напоминаю, что она не должна использовать ИК-осветитель без моего разрешения. Меня мучает осознание того, что бригада «Викинг» оснащена приборами ночного видения. Нам нужно отработать ИК-осветитель.

легкая дисциплина.

«Это безумие, – говорит она. – Я всё вижу».

Дрожащим от волнения голосом Элли расплывается в широкой улыбке. Впервые она говорит как ребёнок своего возраста.

«Будь осторожна», – говорю я ей. «Квадрицепсы улучшают периферическое зрение по обеим сторонам. В вертикальном измерении они ничего не делают. Нужно смотреть, куда ступаешь. Смотри себе под ноги».

«Я запомню».

«У НОДов ограниченный радиус действия, – говорю я ей. – Должно хватить на всё, с чем мы здесь столкнёмся. Если возникнут проблемы, остановитесь, и я вам помогу».

В моей спортивной сумке почти ничего не осталось. Пара сэндвичей, горсть шоколадок, бутылка воды. Запасные батарейки для разных устройств, работающих при слабом освещении. Я застёгиваю сумку на молнию и вешаю её на спину.

Элли ведёт меня вниз по ливневой канализации. В ста ярдах дальше к высокой бетонной раме прикреплён металлический трап. Она взбирается по нему и ждёт меня наверху. Там мы оказываемся перед парой стальных пластин, вмурованных в бетон. На ней висит большой железный крюк, прикреплённый цепью к U-образному болту. Элли берёт прут и поднимает одну из металлических пластин.

Сине-белый фосфор освещает длинную лестницу, ведущую вниз через оконную раму. Каменные стены испачканы водой, капающей из ржавых труб. Элли жестом приглашает меня идти впереди. Я спускаюсь на пятнадцать футов и оглядываюсь. Она возвращает пластину на место. «Продолжай», – говорит она.

«Это самая легкая часть».

«Смотри под ноги», – говорю я ей. «Помни, что нужно смотреть под ноги».

Мы спешим вниз по лестнице. Внизу оказываемся на дне огромного железнодорожного туннеля. В обоих направлениях, насколько позволяют НОДы, тянутся две параллельные линии путей.

«Следите за третьим рельсом, – говорит Элли. – Это действующий туннель».

«Зачем мы это делаем?»

«Так быстрее», – говорит Элли. Уверенным шагом она ведёт меня по щебёнке, на которой проложена дорожка.

Когда Элли вела меня и Стайна на Пенсильванский вокзал, она пошла кружным путём, чтобы сбить нас с толку. Теперь, когда мы с ней союзники, она перестала притворяться.

Сине-белый свет НОДов освещает кирпичную арку. Внутри арки мы обнаруживаем две лестницы, по одной по обе стороны от путей. Элли, не раздумывая, ведёт меня вниз по лестнице слева. Кирпичная стена по всей длине изрезана рваной трещиной шириной с мой палец. Спустившись на пятнадцать футов, можно выйти в подземный переход, так что не придётся пересекать электрифицированные пути. Лестница продолжается дальше вглубь.

Мы спускаемся на сотню футов и оказываемся в другом туннеле, заброшенной железнодорожной линии. Элли много раз проходила по этому пути. Она движется с абсолютной уверенностью, следуя карте, запечатлённой в её голове.

Я пытался использовать методы наземной навигации, чтобы ориентироваться. Это безнадёжно. Даже с NOD в темноте под землёй всё дезориентирует.

В туннелях над нами пахло пылью. В этом пахнет сыростью. Старые трубы тянутся по потолку. Вода капает со склеротических артерий, скапливаясь в амёбных лужах. Вдали я вижу мерцающий костер. Я поднимаю НОДы, и огонь приобретает мягкое оранжевое свечение. Вокруг него приседает или стоит десяток тёмных фигур. Запах мочи доносится до нас.

Элли достает свои НОДы, поворачивается ко мне и прикладывает палец к губам.

Мы снова опускаем НОДы и подходим к стене туннеля. Проходим мимо группы бездомных. Мужчины одеты в рваные тряпки. Их одежда – разномастная мешанина из разных нарядов. Словно они – монстры Франкенштейна, собранные из кусков, собранных из трупов.

По мере того, как мы проходим, запах мочи и тела становится невыносимым.

Щебень на полотне пути влажный. Лужи на земле – это не просто вода.

Мы идем дальше по туннелю и оставляем вонь позади.

Не совсем. Мой нос дёргается. Запах тела слабый, но отчётливый. Элли тоже его чувствует. Она останавливается, прижимаясь к кирпичной стене. Я подхожу к ней ближе. Мы задерживаем дыхание.

В свете наших фонарей мы видим троих мужчин, приближающихся по трассе.

Они приближаются. Мы молчим, надеясь, что они пройдут. Не повезло. Один из мужчин указывает на нас: «Гоблины!»

Чёрт. Они видели свечение наших НОДов, бело-голубые полоски света прямо перед нашими глазами. Можно купить резиновые наглазники, которые скроют этот свет, но они ещё больше ограничивают периферическое зрение.

Мужчины опасно близко. Словно по волшебству, в их руках появляются свинцовые трубы. Мужчина слева замахивается трубой на меня. Я блокирую удар левым предплечьем и выбиваю его ноги из-под себя. Мужчина справа замахивается на Элли. Прежде чем труба успевает пересечь дугу, я бью его в лицо прикладом карабина. Он роняет трубу и падает на полотно железной дороги.

«Мы не гоблины!» – кричит Элли.

«Элли?» Мужчина в центре напрягает зрение, чтобы разглядеть её. «Это ты?»

«Да, Джампер. Это я».

«Какого черта ты делаешь в таком виде?»

«Это мой друг сверху. Я показываю ему подземелье».

«Чёрт возьми! Не делай этого, девочка. Это опасно». Джампер помогает мужчине слева подняться на ноги. Другой справляется сам.

«Ты видел там гоблинов?» – спрашивает Элли.

«Они глубокие, – говорит Джампер. – Сегодня мы не были так глубоко».

Мы с Элли продолжаем путь. «В этих туннелях сотни кротов, – говорит Элли. – Тысячи. Если гоблины покинут своё убежище у Круга Вандербильта, на них нападут. Они просто отогнали кротов от Круга. Нам повезло, что мы с Джампером знаем друг друга.

В противном случае на нас набросилась бы толпа».

«Как нам попасть в Круг?»

«Это под нами. Кроты вообще не любят туда спускаться, потому что им там нечего делать. Гоблины пытаются не подпускать их к подступам к Кругу. Сегодня днём те люди, на которых вы со Штайном наткнулись, наблюдали за станционным туннелем, ведущим к шахте доступа».

«Туда и отправился Марченко».

«Если вы имеете в виду того человека, который ушёл, то да. Он вышел из шахты и вернулся тем же путём. Станционные туннели более-менее симметричны. Я провёл вас по туннелю в противоположном направлении».

«Мы ведь больше туда не пойдем, правда?»

«Нет. Есть много способов попасть в Круг. Никто из нас не знает всех, но я знаю несколько. Я поведу вас другим путём».

«Что вы там делали сегодня днём?» – спрашиваю я. «Ваше присутствие там казалось довольно случайным».

Элли колеблется. «Иногда я слежу за гоблинами».

"Почему?"

«Потому что мне больше нечего делать».

Я ни на минуту не поверю, что Элли делает что-либо без цели.

«Ты не это имеешь в виду».

«У меня есть немного свободного времени. Моя самая важная работа – собирать еду и носить воду домой. Выносить мусор и избавляться от него.

Вот чем мне приходится заниматься. Одеваться и питаться, содержать квартиру в чистоте. Разве у меня дома плохо пахнет?

«Нет. Отнюдь нет».

«Это потому, что там чисто. Ни микробов, ни запаха. Потом я работаю наверху».

"Что вы делаете?"

«Брид, я не хочу об этом говорить. Я коплю всё, что могу. Когда накопим достаточно, исчезну».

В устах девушки слово «исчезнуть» звучит неизбежно. Как будто Элли, которая жила на поверхности, никогда не существовала. Однажды та Элли, которую я встречал, тоже исчезнет.

В голосе Элли нет злости. Скорее, она вот-вот расплачется.

Интересно, Элли ли ее настоящее имя?

Она поворачивается и продолжает свой путь.

«Почему вы не живете над землей?»

«Дома, приюты. Ни за что. Наркотики, драки, люди пристают, пытаются тебя окрутить. Это полная чушь. Ни за что на свете я к этому не вернусь».

«Разве у вас здесь нет пьяниц и наркоманов?»

«Здесь, внизу, все такие. Разница в том, что здесь, внизу, я могу побыть один. Люди – это одни неприятности».

Впереди над нами возвышается нечто массивное. Массивный кусок металла. Машина из эпохи, когда впервые был открыт электромагнетизм. Когда состояния сколачивались на электрификации городов. Цилиндры, шестерёнки, колёса. Давно заброшенная и ржавеющая.

За машиной находится еще один огромный туннель, пробитый в скале.

Строительство ответвления. Ответвление от линии, по которой мы шли, а потом бросили. Элли ведёт меня в туннель. Без НОДов он был бы совершенно чёрным.

Элли указывает на круглую решётку в полу. «Это вентиляционная шахта, ведущая к площади Вандербильта», – говорит она. «Им приходилось получать воздух из…

Где-то, и почти всегда он доносился из туннелей наверху. Будьте осторожны.

Внизу гоблины. И твоя бомба.

«Ладно, тогда я первый. ИК-подсветки нет».

Я сгибаю колени, поднимаю решётку и отставляю её в сторону. Шахта достаточно широкая, чтобы мы могли поместиться со всем снаряжением. Она задумывалась как шахта для доступа и одновременно вентиляционная. Осталось место для металлической лестницы, прикрученной к каменной стене.

Уперевшись руками в пол по обе стороны, я опускаюсь в шахту.

Носками ботинок нахожу ступеньки лестницы и спускаюсь вниз.

Когда я спускаюсь в шахту, слабый окружающий свет полностью исчезает, и мои НОДы растворяются в черном поле, присыпанном снегом.

Нет света, который фотоумножители могли бы усилить. Фотоумножитель испускает случайные электроны, которые заполняют экран, не создавая изображения.

В этих условиях нам следует включить ИК-прожекторы. Они как ИК-фонарики, которые наши НОДы смогут увидеть.

Мы не смеем.

У бригады «Викинг» тоже есть НОДы. Нас, по сути, даже ребёнок с дешёвой видеокамерой мог бы увидеть. Поэтому я спускаюсь в полной темноте. Напрягаю слух. Наверху слышу тихое дыхание Элли.

Я добираюсь до нижней ступеньки, смотрю вниз. Чернота НОДов превращается в молочную кашицу чёрно-белого снега. Фотоумножители цепляются за свет, чтобы усилить его. Они что-то находят. Я вижу блестящий белый ободок там, где заканчивается шахта. Пол внизу размыт, но изображение есть.

Подошвы моих ботинок касаются пола. Я отпускаю лестницу и отхожу. И действительно, НОДы улавливают достаточно света, чтобы создать изображение.

Вопрос в том, откуда исходит свет?

Элли выходит из шахты. Неслышно в кроссовках она опускается на пол. Я обнимаю её за плечо и тяну к стене. Она наклоняется ко мне и шепчет: «Это Круг».

«Площадь Вандербильта» – название неверное. Это круглая платформа, разделённая двумя парами железнодорожных путей. Потолок сводчатый. Вентиляционная шахта, по которой мы спустились, расположена низко, потому что она расположена очень близко к краю вогнутой кирпичной стены. Аналогичные шахты расположены по всему залу на равном расстоянии друг от друга. В центре зала находится красивый кирпичный мост, который тянется от одной из

С одной стороны платформы на другую. Построено для того, чтобы пассажиры могли переходить пути.

Стены украшены газовыми светильниками. Они прекрасно сохранились и ждут, когда фонарщик зажжёт их. От Круга расходятся шесть туннелей – по три с каждой стороны. Входы в туннели охраняют дорические колонны и мраморные скульптуры прекрасных римлянок и гречанок в откровенных нарядах. Каждая из них – Галатея, в которую мужчина может влюбиться. Спустя сто пятьдесят лет Круг Вандербильта так же прекрасен, как и в день своего основания.

Я беру Элли за руку и веду её к входу в ближайший туннель. Отпускаю, когда мы надёжно спрячемся.

Откуда исходит свет? Он недостаточно яркий, чтобы затмить наши НОДы. Там, по другую сторону Круга, на дубовом столике с искусной резьбой стоит небольшой фонарь Коулмена. На самом деле, по обе стороны платформы стоят великолепные дубовые столы и стулья. Столы украшены искусной резьбой с изображениями ранних американских исследований и предприятий. Они прекрасно сохранились в герметичной камере на протяжении ста пятидесяти лет.

Вокруг столов расставлены глубокие кресла. Тяжелые дубовые каркасы и кожаные сиденья, обитые латунью. Сейчас они потускнели и покрылись пылью, но легко полируются. Над столами с потолка на толстых металлических цепях свисают тяжелые хрустальные люстры. В начале XIX века эта мебель стоила целое состояние. Не представляю, сколько они стоят по сегодняшним меркам.

За столом сидят трое викингов. Они пьют виски из бутылки и чистят оружие. Кроме бронежилетов, на них грубая повседневная одежда, а не военная. В конце концов, они в американском городе, а не в Харькове. Их каски, НОДы и рюкзаки валяются на полу.

Платформы поездов неизменно длинные и прямоугольные. Две платформы, образующие площадь Вандербильта, длинные и полукруглые. Такая форма придает каждой платформе дополнительную глубину для размещения мебели, скульптур и бара с каждой стороны. Бары не очень длинные, но оцинкованные и хорошо оборудованы. Полки за барами полностью забиты бутылками с цветным ликером. Они нетронуты с того дня, как площадь Вандербильта была замурована.

Бокалы для вина, покрытые пылью, висят перевёрнутыми на стойках. Бароны-разбойники, очевидно, рассчитывали на их возвращение. Они оставили всё как есть, чтобы напитки были готовы к их возвращению.

Я поднимаю свои НОДы, чтобы оценить уровень освещенности.

Площадь Вандербильта настолько обширна, что свет фонаря едва освещает стол. Сцена освещёна, словно декорации, окружённые тёмным театром.

Элли хватает меня за руку. «Бомба исчезла».

OceanofPDF.com

16

ДЕНЬ ПЯТЫЙ – НЬЮ-ЙОРК, 01:00 ПО МЕСТНОМУ ВРЕМЕНИ

Мобильные телефоны и рации отряда не работают на глубине трёхсот футов под землей. Мы с Элли возвращаемся на поверхность. И снова она идёт впереди. На этот раз мы выходим в общий туалет для персонала Центрального вокзала. Мы снимаем снаряжение, и я кладу его обратно в спортивную сумку. Всё, кроме Mark 23, который я засовываю за пояс.

Я звоню Штейну.

«Вы нашли его?» – спрашивает Штейн.

«Нет. Мы были на площади Вандербильта, но бомбы там нет. Её увезли куда-то ещё».

«Я пришлю за тобой машину, – говорит Штейн. – Приезжай ко мне. Устроим военный совет».

Я поворачиваюсь к Элли: «Хочешь пойти?»

Элли засовывает руки в карманы. «Хочешь?»

«Да. Ты знаешь о подполье больше, чем кто-либо другой».

Нас подбирают два оператора наземного отделения в одном из бронированных «Сабурбанов» Штейн. К счастью, её дом недалеко, и движение в верхней части города лучше, чем в других районах.

Штейн живёт в великолепном пентхаусе на 62-м и 63-м этажах торгово-жилой башни на Пятой авеню. Пентхаус, занимающий два верхних этажа, принадлежит отцу Штейн. Он подарил ей пентхаус, занимающий два этажа ниже. Три двухэтажных дома

Каждый из пентхаусов наверху имеет собственный лифт. Пентхаус ниже дома Стайна принадлежит ближневосточному принцу.

Частный лифт поднимает нас на шестьдесят второй этаж. Двери с шипением открываются, и мы попадаем в огромный вестибюль с зеркальными стенами и позолоченными ионическими колоннами.

Я всегда знала о унаследованном богатстве Стайн. Её дед передал Центр Стайн Гарварду. Я знакома с её дорогими вкусами. Изысканная одежда (всё фирменное чёрное), дорогие рестораны, пятизвёздочные отели. Но все признаки богатства, которые я видела, не превышают того, что можно было бы ожидать от топ-менеджера с солидным счётом на личные расходы.

Я впервые в её пентхаусе. Впервые вижу настоящие деньги. Такие осязаемые вещи, которые не купишь за кредитку. Чем больше я вижу, тем больше меня завораживает эта стройная, занудная девушка из Лиги плюща. Книжный червь с энтузиазмом и амбициями стать руководителем высшего звена в компании.

На нижнем этаже представлена коллекция музыкальных инструментов Штейна.

Она говорила о них, но я не мог их как следует представить. Картины в моём воображении были обыденными, основанными на моём собственном опыте, оторванными от контекста окружающей обстановки.

Четверть этажа занимают кабинетный рояль, её виолончель, флейта и скрипка. Скрипка – подлинная, работы Страдивари, которую она иногда даёт взаймы выдающимся музыкантам на определённые сроки. В остальное время она использует скрипку для собственного удовольствия.

В северо-восточной части здания находится пространство, обрамлённое высокими панелями из лакированного дерева. Они инкрустированы красивой мозаикой из цветных ракушек. На картине изображен тихий сад с деревьями и птицами, сидящими на ветвях.

В центре пространства – клавесин из розового дерева. Инструмент стоит в одиночестве, в тихой беседке.

Штейн замечает, как я любуюсь инструментом. «Я не умею на нём играть»,

говорит она. «Но мне нравится этот вызов. Это гораздо сложнее, чем играть на пианино».

Современная и роскошная гостиная обставлена мебелью из плотной кожи.

Столы повсюду стеклянные, с золотой отделкой. В центре – белый мраморный фонтан, по обе стороны которого – чайный столик со стеклянной столешницей и стулья. Успокаивающее журчание воды фонтана едва слышно в пентхаусе. Столовая не менее роскошна. Огромный обеденный стол, как и стол в гостиной, со стеклянной столешницей и золотой отделкой.

Жилые покои Стайн – её спальня, ванная и библиотека – расположены на шестьдесят третьем этаже. Добраться туда можно тремя способами: на отдельном лифте из вестибюля, на небольшом лифте внутри самого пентхауса или по великолепной винтовой лестнице.

Я подхожу к впечатляющим панорамным окнам от пола до потолка. На юге открывается вид на центр Нью-Йорка. На северо-западе простираются бескрайние просторы Центрального парка. Сверкают огни небоскребов Манхэттена, а дальше, на другом берегу Гудзона, сверкают огни Нью-Джерси, словно драгоценные камни, рассыпанные по далекому берегу.

Если Элли и восхищается окружающим, то виду не подаёт. Она знакома со Стайн всего несколько часов, поэтому всё увиденное органично встраивается в её образ. Я знаю Стайн уже много лет, так что это новая информация, требующая мысленного переосмысления. Мне потребуется время, чтобы завершить это упражнение, а сейчас есть дела поважнее.

Элли засунула руки в карманы и сказала: «Хорошая кроватка».

«Спасибо», – Штейн ведёт нас в столовую. «Давайте поработаем здесь».

Ноутбук Стайн открыт на одном конце длинного обеденного стола со стеклянной столешницей. Остальная часть стола завалена картами нью-йоркского метро. Углы придавлены бутылками вина и тяжёлыми книгами в твёрдом переплёте.

Я беру одну из самых тяжёлых книг, и край карты загибается. Хорошая книга, из тех, что оставляют на журнальных столиках, чтобы завязать разговор. Я читаю название вслух. « Викторианское метро Нью-Йорка ». Я листаю её. Книга прекрасно иллюстрирована, с раскладными картами и фотографиями.

«Куда они могли девать бомбу?» – спрашивает Штейн. «Она больше, чем ранцевое оружие. Чтобы её нести, нужны двое».

«Наверное, Марченко решил спрятать его где-нибудь в другом месте», – говорю я.

«Смотри, Вандербильт-Серкл – это железнодорожная станция. Оттуда пути ведут на север, в центр города, и на юг, к Уолл-стрит. Куда бы он пошёл?»

«Они пошли на юг, – говорит Элли. – Я следила за ними. Они исследовали туннели вплоть до Бэттери».

«Вы следили за ними?» – в голосе Штейна слышится недоверие.

«Они были там уже полгода. Они убили шестерых бездомных. Оставили их тела в качестве предупреждения. Полиция даже не забрала трупы. Как будто они готовили «Круг» к чему-то. Они приносили туда коробки. Рюкзаки. Всех форм и размеров. Некоторые вещи были слишком большими, чтобы пролезть в вентиляционные шахты, поэтому им пришлось…

через туннели. Круг Вандербильта был запечатан, поэтому им пришлось проламывать стены туннелей, чтобы попасть внутрь. В этом нет ничего необычного… кроты тоже так делают. Конечно, гоблины работали глубже.

«Знаете ли вы, что было в коробках и упаковках?»

«Нет. В Круге их было много, поэтому я подумал украсть один. Но это было слишком рискованно».

«Штайн, у тебя в холодильнике есть пиво?»

«Угощайтесь сами».

Я захожу на безупречную, минималистичную кухню. Открываю холодильник и открываю банку холодного пива. «Элли, когда мы были там, я не видел никаких ящиков на платформе. Только гоблины и их личное оружие».

«Они всё перевезли. Привезли кучу вещей. Ничего из этого не осталось на платформе. Вчера та бомба, которая вам нужна, лежала на полу у стола. Сегодня её нет».

«Сколько там было мужчин?»

«В темноте трудно сосчитать людей», – говорит Элли. «Дюжина. Когда они не работали в Круге, они исследовали подземелья. Они не могли отходить далеко от Круга, потому что на них нападали кроты. Но кроты не любят заходить слишком глубоко, поэтому гоблины исследовали глубокие туннели, ведущие к Кругу».

«Зачем им идти на юг?»

«Не знаю. Сначала они исследовали север и юг. Последние три месяца они двигались только на юг. Туда они и забросили бомбу».

«Ладно», – говорит Штейн. «Они перевезли бомбу на юг. Вместе с большим количеством оборудования, которое они привезли за последние полгода. Это говорит мне, что их цель – центр города».

Я смотрю в панорамные окна. Ночное небо на востоке светлеет. Словно декорации к сцене, небоскрёбы Манхэттена сверкают огнями, готовясь к рассвету. «Уолл-стрит».

«Финансовая столица мира», – Стайн постукивает Montblanc по стеклянной столешнице. «Звучит заманчиво, но есть одна проблема».

"Что это такое?"

«Майор Фишер сказал, что бомба в семьдесят килотонн уничтожит весь Нью-Йорк. В чём разница между взрывом под Центральным вокзалом и под Уолл-стрит?»

Я смотрю на освещённые небоскрёбы. В детстве, живя в Монтане, я смотрел на звёзды. В Нью-Йорке звёзды почти не видны. Огни города затмевают их.

«Глубина», – наконец говорю я. – «Боевая часть «Тополя-М» изначально была оснащена барометрическим спусковым механизмом. Она была рассчитана на взрыв в воздухе на высоте шестисот метров над землёй, чтобы максимизировать взрывную силу и уничтожить целый город».

Подрыв бомбы на площади Вандербильт-Серкл означал бы её детонацию на глубине трёхсот футов под уровнем улицы. Это должно было снизить силу взрыва и ограничить распространение радиоактивных осадков.

«Марченко не сможет взорвать его на высоте двух тысяч футов, – говорит Штейн. – Но он захочет взорвать его как можно выше над землёй. Если же ему придётся взорвать его под землёй, он захочет сделать это как можно ближе к ней».

Я поворачиваюсь к Элли: «Элли, какова глубина туннелей вокруг Уолл-стрит?»

«Они глубокие, – говорит Элли. – Я проследила их до самой Баттери.

Они такие же глубокие, как площадь Вандербильта. Помните, туннели Астора должны были проходить под линиями метро.

«Это означает, что взрывная сила на площади Вандербильта и на Уолл-стрит не будет отличаться», – говорит Штейн. «Ни одно место под землёй не идеально. Зачем переносить бомбу на юг?»

«Не знаю», – Элли грызёт ноготь большого пальца. «Но я уверена – всё, что они принесли в «Кольцо», они перевезли в «Батарейку».

Раздаётся звонок, и телефон Штейн завибрировал на столе. Она подняла трубку.

«Штайн».

Стайн хмурит брови, слушая голос на другом конце провода.

Тянется к ноутбуку и подключается к корпоративной сети. Она включает широкоэкранный телевизор на стене столовой и транслирует на него экран своего ноутбука.

«Да, сэр», – говорит она. «Нам стало известно, что бригада «Викинг» тайно переправляла оружие и другое снаряжение в Нью-Йорк. Они хранили их в туннелях под Манхэттеном. Вчера они завезли бомбу в туннель глубоко под Центральным вокзалом. Сейчас её уже убрали».

Голос на другом конце провода хрипит, но я не могу разобрать слов.

«Мы убеждены, что угроза реальна, сэр. Майор Фишер из Рамштайна оценил мощность основного взрыва в семьдесят килотонн. По его мнению, заменить барометрический триггер таймером несложно».

Еще больше потрескивания.

«Да, сэр», – голос Штейн отрывистый. Она отключает вызов и подключается к прямой трансляции с камеры видеонаблюдения.

Солнце встаёт на востоке, и небо над Атлантикой оживает огнем. Телеобъектив резко сфокусировал фигуру. Женщина в длинной римской тоге, короне и с факелом в руках.

Фигура стоит на постаменте, построенном на невысоком острове в гавани Нью-Йорка.

Статуя Свободы.

«Это был директор», – говорит Штейн. «Марченко захватил остров Свободы. Он говорит, что любой, кто приблизится к острову, будет уничтожен».

Я смотрю на юг из больших панорамных окон Стайна. Гавань не видна из центра города. Мы, может быть, и на шестьдесят втором этаже, но высокие небоскребы Нижнего Манхэттена загораживают обзор. Здания чёрные, освещённые ореолом восходящего солнца. Справа и слева воды Гудзона и Ист-Ривер светятся оранжевым светом.

«Чего хочет Марченко?»

Этот вопрос мы задавали себе с момента встречи с Орловым в Позынке. Зачем украинскому спецназу, придерживающемуся ультраправых взглядов, похитить водородную бомбу?

«Он хочет, чтобы Соединённые Штаты вмешались на земле», – говорит Штейн. «Он хочет, чтобы сегодня к двадцати часам вечера было сделано заявление по телевидению, а завтра – официальное представление Генеральной Ассамблее ООН. Соединённые Штаты выделят наземные войска, чтобы вытеснить россиян с Украины. Мы должны пригласить членов организации присоединиться к нам и наказать Россию за её жестокую и ничем не спровоцированную агрессию».

«Почему двести?»

«Восточный прайм-тайм. Он хочет максимального освещения».

«А если он не получит публичного объявления к двадцати четырем часам?»

«Он взорвёт бомбу. Думаю, он уже установил таймер».

«Он сумасшедший».

«Не думаю. Его план верен. ВСУ разваливаются по всей линии соприкосновения. Мы – их последний шанс».

Штейн звонит своей команде. «Создайте временный командный пункт на Бэттери», – говорит она. «Проверьте берега Джерси и Бруклина на наличие наблюдательных пунктов. Остров Эллис на стороне Джерси подойдёт. Попробуйте остров Говернорс на стороне Бруклина. Я хочу провести триангуляцию острова Свободы. Держите группу прямого действия в режиме ожидания».

Я смотрю на изображение острова Свободы на широкоэкранном экране. В небе над бруклинским берегом появляется чёрная точка. Это вертолёт, приближающийся к статуе. «Штайн, похоже, к нам приближается вертолёт».

Штейн резко дернула головой в сторону экрана. Она крикнула в телефон: «Кто разрешил вертолёту зайти? Отмените посадку».

Она выслушала ответ, затем повернулась ко мне: «Это полицейский вертолёт из Флойд-Беннетта, Бруклин. Мы пытаемся их отозвать».

Наша камера делает крупный план: вертолёт приближается к Статуе Свободы. Вертолёт делает вираж и облетает остров.

На постаменте статуи вспыхивает оранжевая вспышка. Клубы дыма, и белый след ракеты тянется к вертолёту. Ракета попадает в двигатель, прямо под несущим винтом, и взрывается.

Вертолёт разваливается в воздухе. Балка и хвостовой винт отрываются и падают в гавань. Корпус самолёта разваливается на сотню осколков. Самый тяжёлый обломок – двигатель – падает вертикально вниз. Более лёгкие обломки и останки пассажиров уносятся вперёд по инерции вертолёта и усеивают поверхность гавани. Поле обломков, сверкающее в лучах восходящего солнца, напоминает каплю. Самые тяжёлые обломки падают туда, куда попала ракета. Остальные разбросаны по выпуклой головке капли.

«Обратитесь в Федеральное управление гражданской авиации (FAA), – говорит Штейн своей команде. – Мне нужна полная бесполётная зона над островом. Придумайте историю, перенаправьте коммерческие рейсы. Можете представить, как вертолёт врезался в него. Это была не ракета, понимаете? Тот вертолёт был старый . У него разрушилась конструкция ».

«Люди наверняка увидели след ракеты», – говорю я.

«У людей слишком бурное воображение».

Марченко и правительству США приходится поддерживать иллюзию, что всё в порядке. Мир не должен знать, что США были вынуждены осуществить военное вмешательство в Украине.

«У них есть ПЗРК, – говорю я. – У них будут «Джавелины» и переносные РЛС».

Штейн продолжает говорить в телефон: «Перенаправьте наши спутники на наблюдение за островом Свободы. Задействуйте лучших аналитиков, идентифицируйте всё военное. Пришлите мне все снимки».

Я поворачиваюсь к Элли. Кровь отхлынула от её лица, и она смотрит на широкоэкранный экран. Завитки чёрного дыма от взрыва ракеты развеваются на ветру. Скоро они исчезнут, и не останется ничего, кроме спокойных вод гавани.

«Ты была права», – говорю я ей. Она только что наблюдала, как убили экипаж вертолёта, и я хочу отвлечь её от увиденного. «Эти люди везли своё оборудование на Бэттери. Под гаванью должен быть туннель. Ты знаешь о нём?»

Элли качает головой. «Нет. Под Бэттери есть ещё одна заброшенная станция. Последние три месяца они сваливали всё своё барахло на платформу. Туда и отвезли твою бомбу».

Штейн кладёт трубку. «Марченко пришлось раскрыться раньше времени», – говорит она. «Лысенко должен был встретиться с Советом Безопасности ООН сегодня. Любое их решение о предоставлении Украине миротворческой миссии было бы наложено вето Россией и Китаем. Если бы эта попытка не удалась, Лысенко завтра выступит с речью в Генеральной Ассамблее ООН и потребует голосования».

Украина, вероятно, выиграла бы это голосование. Но голосование в Генеральной Ассамблее не имело бы юридической силы. В этот момент Марченко сделал бы свой ход. Удержать Нью-Йорк в заложниках».