Текст книги "Девочка, испившая Луну (ЛП)"

Автор книги: Келли Барнхилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Луна вскарабкалась вверх по крутому склону хребта. Верхний край луны только-только появлялся над линией горизонта. Она чувствовала в себе громкий гул, словно пружины слишком тугими стали и вырвались из-под контроля. Она почувствовала, как что-то плескалось дико в её руках. Споткнулась, и руки ударились о гальку. Камешки принялись ползти прочь клопами. Или нет. У них не могли быть ни ноги, ни усы, ни крылья… Или они стали водой? Льдом? Луна только поднялась выше над линией горизонта.

Бабушка учила Луну, когда та была маленькой девочкой с разодранными коленями и спутанными волосами, как живёт гусеница, прежде чем обратится в кокон. А внутри кокона она изменяется. Тело изменяется. Каждая часть распутывается, раскручивается, расстёгивается, становится иным.

– На что это похоже? – спрашивала Луна.

– Это кажется волшебным, – медленно отвечала бабушка, щурясь.

А тогда Луна становилась пустой. А теперь она видела, как в пустоту птицей улетала магия, вытекала из её ушей. Она могла видеть каждую буковку, что убегала. Но теперь всё вернулось. Бабушка пыталась пояснить ей магию. Может быть, больше. Но тогда привыкла, что Луна ничего не знает. И теперь Луну обуревали воспоминания, вырывающиеся из черепа.

Гусеница становится куколкой. А потом меняется. Кожа, глаза, рот. Пропадают ноги. Каждый кусочек, даже знание становится кашей.

– Кашей? – широко распахнув глаза, спрашивала Луна.

– Ну, – успокаивала её бабушка, – не каша. Материал. Звёзды. Свет. Вещество, в котором была планета прежде, чем стала планетой. Ребёнок до рождения. Семена платана. Всё, что ты видишь, меняется в своей жизни, умирает, рождается. Всё меняется.

И теперь, взбежав на гребень, Луна изменилась. Она чувствовала. Кожа, кости, глаза. Дух. Её тело с каждой весной менялось, каждый хорошо оточеный рычаг изменялся, всё встало на свои места. Другие места. И она стала новой.

В верхней части хребта оказался мужчина. Луна его не видела, но чувствовала. Чувствовала бабушку. Или думала, что это бабушка. Она видела бабушку отпечатком в собственной душе, но ё собственное ощущение было каким-то размытым.

– Это ведьма, – услышала она слова. Луна почувствовала боль в сердце. Она побежала ещё быстрее, хотя хребет был крутым, а путь долгим. И с каждым шагом она становилась всё быстрее.

Кричало сердце бабушки.

Уходи. Это слышали не уши. Это слышали кости.

Повернись.

Что ты творишь, глупое дитя?

Ей мерещится. Просто мерещится. Но всё же, почему она слышит голос бабушки? Почему это голос Ксан?

– Не волнуйся, мой друг, – повторял кто-то. – Я сделаю это быстро. Ведьма придёт – и я перережу ей горло.

– Бабушка! – закричала Луна. – Будь осторожнее!

И она услышала звук. Крик ласточки. Звон в ночи.

– Мне бы хотелось двигаться быстрее, друг мой, – промолвил Глерк, держа Фириана за крыло и волоча его за собой.

– Я так болен, Глерк, – ответил Фириан, падая на колени. Даже если б он упал, он бы порезался. Но ведь вся его спина теперь, и лапы, и всё тело была покрыта тяжёлыми, твёрдыми чешуйками.

– У нас времени на болезни, – Глерк оглянулся. Фириан казался таким же большим, как и он, и всё рос. Морда была зеленоватой, то, может быть, это его нормальный цвет?

Самое неудобное время для роста! Впрочем, довольно несправедливо.

– Простите, – промолвил Фириан. Он подвинулся к кустарнику и вырвал кровью. – О, кажется, я что-то поджёг.

Глерк покачал головой.

– Ты можешь поджечь что угодно. Если ты не ошибся относительно вулкана, это отнюдь не имеет значения.

Фириан покачал головой и захлопал крыльями. Он попытался захлопать мили ещё несколько раз, но оказался достаточно слабым для того, чтобы не суметь подняться в небеса. С морды не сходило поражённое выражение.

– Я всё ещё не могу летать.

– С уверенностью могу сказать, что это временно, – ответил Глерк.

– Откуда ты знаешь? – Фириан попытался скрыть слёзы, затаившиеся в его голосе. Но получилось не слишком удачно.

Глерк посмотрел на своего друга. Он стал расти медленнее, но всё ещё рос. Зато теперь Фириан казался довольно равномерным…

– Не знаю, но надеюсь на лучшее, – Глерк изогнул свои громадные челюсти в улыбке. – И ты, мой дорогой Фириан, лучшее из того, что мне ведомо! Пойдём! На вершину хребта! Поспешим!

И они бросились через подлесок и помчались на скалы.

Сумасшедшая никогда не чувствовала себя так хорошо. Зашло солнце, росла луна, и она мчалась по лесу. Казалось, она ничего не видела вокруг – не ощутила ничего, что могло превратить её в варёную. Она просто перепрыгивала белкой с ветви на ветвь.

Старшая сестра мчалась за нею. Она чувствовала растяжение её мышц. Она чувствовала скорость и вспышки бега через лес.

Она на миг замерла на толстой ветке дерева. Кора была такой старой, что по ней можно было в дождь пускать целую реку. Она позволила себе расширить круг зрения, посмотрела на овраги и холмы, на гребни этого мира.

Вот! Синий и серебро!

Вот! Зелень!

Вот! Юноша, которого она искалечила.

Вот! Монстр с животным.

Горы грохотали. Каждый раз всё громче и настойчивее. Гора поглотила власть, и власть желала свободы.

– Мне нужны птицы, – промолвила сумасшедшая, поворачиваясь к небесам. Она прыгнула вперёд, прижалась к новой ветви, и вновь, и вновь, и вновь.

– Мне нужны мои птицы! – вновь закричала она, прыгая с ветки на ветку так же легко, как бежала по травяному полю, но это было куда быстрее.

Она чувствовала, как от магии сапог сияли её кости. Лунный свет всё увеличивал это сияние.

– Мне нужна моя дочь, – прошептала она, побежав быстрее, ориентируясь на синее мерцание.

А за нею, шепча, били бумажными крыльями тени.

Ворон выбрался из капюшона девочки. Он устроился на её плече, взмахнул своими крыльями и рванулся в воздух.

– Кар-р-р! – кричал ворон. – Луна! – раздавался по миру его голос.

– Кар-р-р! Луна!

– Кар-р-р! Кар-р-р! Кар-р-р!

– Луна! Луна! Луна!

Склон стал круче. Девочка хваталась за тоненькие стволы и ветви, что цеплялись к склону, чтобы не упасть. Лицо раскраснелось, дыхание сбилось.

– Кар-р-р! Я полечу вперёд, чтобы увидеть то, что ты не сможешь!

Он тенью ринулся вперёд, скользнул по голой вершине холма, где хранили гору огромные валуны.

Он увидел мужчину. Тот держал ласточку, и она трепыхалась в его руках и клевалась.

– Тише, мой друг, – промолвил спокойно мужчина, пытаясь спрятать ласточку за пазухой.

Мужчина подходил к последнему валуну.

– Так, – он обратился к ласточке, что боролась в его руках, – она стала девочкой. Даже тигр может облачиться ягнёнком. Это не меняет того, что он тигр.

И тогда мужчина достал нож.

– Кар-р-р! – закричал ворон. – Луна!

– Кар-р-р!

– Беги!

Глава 42. В которой мир становится серебряным и синим, синим и серебряным.

Луна услышала предупреждение ворона, но замедлиться не могла. Она сама жила от лунного света. Такой вкусный… Синее на серебре, серебро на синеве. Она собирала лунный свет руками и пила. А потом смогла остановиться.

С каждым глотком всё становилось яснее.

Это зеленоватое свечение.

Бабушка.

Перья.

Они связаны с бабушкой.

Она увидела мужчину со шрамами на лице. Он казался знакомым, но узнать она не могла.

В его глазах, в его сердце таилась доброта. Его сердце излучало любовь. А рука сжимала нож.

Сумасшедшая прыгала с ветки на ветку. Синий, синий, синий. С каждым шагом магия сапог пронзала молнией её тело.

– И серебро! – пела она громко. – Синее на серебре! Серебро на синеве!

С каждым шагом она была ближе к девочке. Луна рядом. И она зажгла мир. Свет скользил по костям сумасшедшей, от головы до сапог и обратно.

Шаг-прыжок, шаг-прыжок, синий, синий, синий. Серебро. Опасный ребёнок. Руки. Чудовище с добрыми глазами. Крошечный дракон. Ребёнок с лунным светом.

Луна. Луна. Луна.

Её ребёнок.

На вершине хребта оказался холм. Она мчалась к нему. Часовыми стояли валуны. А за валуном стоял человек. Зелень пробивалась пятном на его плаще. Магия. Мужчина держал нож. И напротив него раскалённый синий плакал магией.

Девочка.

Её дочь.

Луна.

Жива.

Мужчина вскинул нож. Он устремил взгляд на девочку.

– Ведьма! – вскричал он.

– Я не ведьма, – ответила она. – Я девочка. Луна.

– Лжёшь! – воскликнул мужчина. – Ты колдунья! Тебе тысячи лет! Ты убила столько детей… – дыхание сорвалось. – А я убью тебя!

Мужчина прыгнул.

Девочка прыгнула.

Сумасшедшая прыгнула.

И мир заполонили птицы.

Глава 43. В которой она впервые творит волшебство

Вихрь ног, крыльев, локтей, ногтей, клювов, бумаги… Бумажные птицы кружились над холмом всё больше, больше, больше.

– Мои глаза! – закричал мужчина.

– Мои сапоги! – закричала незнакомая женщина.

– Кар-р-р! – Завизжал ворон. – Моя девочка! Убирайтесь от моей девочки!

– Птицы, – выдохнула Луна.

Она откатилась от клубка и вскочила на ноги. Бумажные птицы кружились вокруг над ними, прежде чем огромным кругом сели на землю. Они не нападали, но клювы были остры, а крылья угрожающе распахнуты.

Мужчина закрыл лицо.

– Держи их подальше, – всхлипнул он. Он съёжился, прячась. Бросил на землю нож. Луна пнула его, и он упал вниз.

– Пожалуйста, – прошептал он. – Я встречал этих птиц. Они ужасны. Они разорвут меня в клочья.

Луна опустилась на колени рядом с ним.

– Я не позволю им причинить тебе боль, – прошептала она. – Обещаю. Но они нашли меня прежде в лесу. Они не причинили мне боль и не навредят тебе сейчас. Я не позволю, понимаешь?

Мужчина кивнул. Он упал на колени и закрывал лицо.

Бумажные птицы склонили головы. Они не смотрели на Луну, они смотрели на растянувшуюся на земле женщину.

Луна тоже на неё посмотрела.

У женщины был простой серый наряд и чёрные сапоги. Выбритая голова. Большие чёрные глаза и родинка на лбу в форме полумесяца. Луна прижала пальцы к своей собственной.

Она здесь, кричало сердце. Она здесь, она здесь, она здесь.

– Она здесь, – прошептала женщина. – Она здесь, она здесь, она здесь.

Луна видела женщину с длинными чёрными волосами, что вились змеями вокруг её головы. Посмотрела на женщину перед нею. Попыталась представить её с волосами.

– Ты меня знаешь? – спросила Луна.

– Меня никто не знает, – ответила женщина. – Имени у меня нет.

Луна нахмурилась.

– Может быть, есть?

Женщина села, обхватила колени руками. Взгляд метался из стороны в сторону. Болело не тело, болела голова.

– Однажды, – промолвила женщина, – у меня было имя. Но я его забыла. Был мужчина, что называл меня жена, ребёнок – мама. Но давно. Не помню, когда. Теперь я просто заключённая.

– Башня, – прошептала Луна, шагнув ближе. На глазах женщины выступили слёзы. Она посмотрела на Луну, а потом отвернулась и пошатывалась взад и вперёд, словно боялась, что взгляд слишком надолго задержится на девочке.

Мужчина поднял голову. Выпрямился. И смотрел на сумасшедшую.

– Это ты, – промолвил он. – Сбежала.

– Это я, – кивнула сумасшедшая. Она поползла по скале, присела рядом с ним, положила руки на лицо. – Это моя вина, – пальцы пробежались по шрамам. – Прости. Но твоя жизнь. Твоя жизнь стала счастливее. Правда?

Глаза мужчины опухли от слёз.

– Нет, – ответил он. – Да. Или нет. Моя жена родила ребёнка. Наш сын так красив. Но он – самое маленькое дитя во всём Протекторате! Как и ты, мы должны отдать ребёнка ведьме.

Он посмотрел на родинку на лбу сумасшедшей.

Он скользнул взглядом по Луне. По её родинке. По её широким чёрным глазам. Комок в плаще бился, вырывался. Чёрный клюв выглянул на свободу и вновь клюнул.

– Ой, – содрогнулся мужчина.

– Я не ведьма, – Луна подпёрла рукой щёку. – Или не была ею. И никогда не забирала детей.

Ворон прыгал по голым скалам вверх и вниз, а после устроился у неё на плече.

– Конечно, нет, – женщина всё ещё не могла смотреть на Луну, отводила взгляд, словно та была слишком яркой. – Ты ребёнок.

– Какой ребёнок?

Птица вырывалась из куртки мужчины. Зелёное свечение. Птица волновалась, клевалась…

– Прошу, дружок! – воскликнул мужчина. – Тише! Тебе нечего бояться!

– Бабушка, – прошептала Луна.

– Ты не понимаешь. Я случайно сломал крыло этой ласточки, – ответил мужчина.

Луна ничего не слышала.

– Бабушка! – ласточка притихла. Она смотрела на девочку ярким взглядом её бабушки. Она знала этот взгляд.

Что-то скользнуло на место в голове. Кожа гудела. Кости гудели. Ум сиял от воспоминаний, что астероидами сыпались в теплоте.

Кричала женщина под потолком.

Старик с огромным носом.

Круг платанов.

Платан, ставший старушкой.

Женщина со звёздным светом на пальцах. А потом что-то слаще звёзд.

И Глерк-кролик.

И бабушка, что учила её заклинаниям. Их текстуре. И строить, и играть в них. Это были уроки, которые Луна слышала и забывала, а теперь вспомнила и поняла.

Она смотрела на птицу. Птица смотрела на Луну. Бумажные спокойно поджали крылья.

– Бабушка, – прошептала она, подняв руки. Она сосредоточила на кончиках пальцев всю свою любовь, все вопросы и заботы, всё беспокойство и разочарование, всю печаль к птице. Женщина, что кормила её. Научила строить. Мечтать. Творить. Женщина, что не отвечала на те вопросы, на которые не могла. Вот кого она хотела увидеть. Она почувствовала, как гудели её кости. Её магия, её мысли, намерения и надежды. Они все стали одним целым. И сила била её по ногам. По бёдрам. По рукам. По пальцам.

– Покажи себя, – поведала Луна.

И в путанице крыльев и когтей, рук и ног появилась бабушка. Посмотрела на Луну. Её глаза слезились от ярких капелек хрусталя. Слёзы текли по щекам.

– Моя дорогая, – прошептала она.

А после Ксан содрогнулась и рухнула на землю.

Глава 44. В которой меняются сердца.

Луна бросилась на колени, чтобы подхватить свою бабушку.

Ох! Какой она стала… Как бумага на холодном ветру. Её бабушка, такая сильная все эти годы, поднимающая небеса… Луна чувствовала, что могла подхватить бабушку на руки и бежать к дому.

– Бабушка! – зарыдала она, прижавшись к её щеке. – Бабушка, проснись. Прошу.

Её бабушка едва дышала.

– Твоя магия, – прошептала старушка. – Она кипит в тебе.

– Не говори об этом, – Луна всё ещё вдыхала аромат её волос. – Ты больна?

– Не больна, – прохрипела её бабушка. – Умираю. Давно уже пора было это сделать, – она закашлялась, задрожав, зашлась приступом.

Луна почувствовала, как её перерезает приступ ужаса.

– Ты не умираешь, бабушка. Не можешь. Я поговорю с Вороном! Меня любят бумажные птицы. Всё хорошо! Я знаю. Я помню маму. И дама в лесу… не слишком хорошая.

– О, моё дитя, нынче я не умру, но совсем скоро… Твоя магия – а ведь теперь ты от этого слова не замираешь? – Луна кивнула. – Я заперла его в тебе, чтобы ты не была опасна для себя и для других, потому что поверь мне, дорогая, опасность имеет последствия. И всё вверх, вниз, в сторону… – она закрыла глаза и поморщилась от боли.

– Не хочу говорить об этом, бабушка, если тебе от того плохо, – девочка резко села. – Тебе можно помочь?

Старуха содрогнулась.

– Я замёрзла, – сказала она. – Так холодно, луна есть?

– Да, бабушка.

– Подними свою руку. Пусть лунный свет соберётся на твоих пальцах и перетечёт в меня. Я когда-то сделала это для тебя, когда ты была ребёнком. Когда тебя оставили в лесу, и я отнесла тебя в безопасное место, – Ксан умолкла и посмотрела на сидевшую на земле женщину. – Я думала, мать бросила тебя, – она прижала ладонь ко рту и покачала головой. – Та же родинка. Те же глаза.

Женщина с земли кивнула.

– Я не отдавала её, – прошептала она. – Её отобрали. Моего ребёнка отобрали, – безумная уткнулась лицом в колени, голову закрыла руками и не выдавала больше ни звука.

Казалось, Ксан вот-вот разорвётся пополам.

– Да. Я знаю, – она повернулась к Луне. – Каждый год ребёнка оставляли на убой в лесу на том же месте. Каждый год я относила ребёнка через лес в новую семью, что будет его любить и держать в безопасности. Я была неправа – не поинтересовалась. Так неправильно не поинтересовалась! Но печаль хмелила эти места. Потому я убегала так быстро, как могла.

Ксан содрогнулась и подвинулась ближе к женщине. Та не подняла головы, и Ксан осторожно опустила ей руку на плечо.

– Простишь ли ты меня?

Сумасшедшая ничего не говорила.

– И дети были в лесу. Дети звёзд? – прошептала Луна.

– Да. Они, – кашлянула бабушка. – Как ты. Но тебе передалась магия. Я не хотела, дорогая, так вышло, но отменить было нельзя. И я любила тебя, так сильно любила! Это тоже не изменить. Потому взяла как свою внучку. И тогда я начала умирать, и это тоже нельзя было остановить. Последствия. Последствия. Сколько ошибок я допустила… – она содрогнулась. – Я замёрзла. Милая Луна, ещё немного света, если ты не против…

Луна подняла руку. Сияние луны, липкое и сладкое, собиралось на кончиках её пальцев. Она переливала это с рук в рот бабушке и чувствовала, как дрожало бабушкино тело. Лунный свет лился по коже Луны, и кости её светились.

– Лунный свет помогает лишь временно, – промолвила бабушка. – Магия вытекает из меня, как из ведра с дырами. Она обращается к тебе. Всё, что есть во мне, идёт к тебе, моя дорогая. Так должно быть, – она повернулась и похлопала Луну по щеке. Та сжала её пальцы и отчаянно притянула к себе. – Пять сотен лет – это очень много. Очень. И у тебя есть мать, что тебя любит, всегда любила.

– Мой друг… – промолвил мужчина. Он рыдал, и громадные слёзы стекали по его лицу. Теперь нож казался таким безобидным, но Луна всё равно смотрела на него с опаской. Он пополз вперёд, протянув руку.

– На расстоянии, – холодно сказала она.

Он кивнул.

– Мой друг… – сказал он. – О, птица была другом. Я… – он сглотнул, утёр слёзы рукавом. – Мне жаль, это звучит так грубо, но… – его голос затих. Луна могла обратить его в камень, но отмахнулась от этой мысли, когда затихло грозное молчание.

Нет, ударить… Камень рухнул на землю – и свалился в пропасть, словно наказанный.

Она должна быть осторожной.

– Но это ты ведьма? – мужчина посмотрел на Ксан. – Лесная? Которая утверждает, что если мы не пожертвуем ребёнка ежегодно, она нас уничтожит?

Луна холодно посмотрела на него.

– Моя бабушка никогда ничего не разрушала. Она хорошая, добрая и заботливая. Спроси людей из Свободных Городов, они знают.

– Кто-то просил жертву, – сказал мужчина, – но не ты, – он перевёл взгляд на бритоголовую женщину. – Бумажные птицы… Я знаю, я был тогда, когда уводили её дитя…

– Насколько я помню, – прорычала женщина, – ты был одним из тех, кто отбирал моего ребёнка!

Мужчина опустил голову.

– Это ты, – прошептала Луна. – Я помню, ты был мальчиком. Пах опилками. И не хотел. – Она умолкла, нахмурилась. – Ты ненавидел этих стариков.

– Да, – задыхался мужчина.

Её бабушка попыталась подняться на ноги, и Луна вскочила, помогая ей, но Ксан лишь отмахнулась.

– Довольно, ребёнок. Я ещё не настолько стара, чтобы не встать.

Но она была стара. Перед глазами Луны Ксан всегда была старой. Но сейчас… Всё иначе. Она усохла. Глаза были впалыми. Кожа цвета пыли. Луна собрала лунный свет – и вновь дала бабушке.

Ксан посмотрела на мужчину.

– Нам надо идти быстро. Я собиралась спасти ещё одно дитя. Я так долго делала это… – она содрогнулась и попыталась шагнуть вперёд. Луне казалось, что она развалится на куски. – Нет времени для суеты.

Луна обняла бабушку за талию, и ворон опустился на плечо. Она повернулась к женщине на земле и протянула ей руку.

– Ты с нами? – спросила она и затаила дыхание. Сердце колотилось в груди.

Женщина у потолка.

Бумажные птицы в окне башни.

Она здесь, она здесь, она здесь.

Женщина подняла взгляд и встретилась с глазами Луны. Приняла её руку и поднялась. Сердце вспыхнуло, и поднялись в воздух бумажные птицы.

Луна услышала звук шагов, что приближались с той стороны холма, а потом увидела пару светящихся глаз. Тигр перед прыжком, но те тигр. Высокая, сильная женщина. И её магия была жестокой и беспощадной. Словно лопата. Женщина, что требовала сапоги, вернулась.

– Привет, Та, что Поедает Печаль, – поприветствовала её Ксан.

Глава 45. В котором огромный дракон принимает огромное решение.

– Глерк!

– Тише, Фириан! – промолвил Глерк. – Я слушаю!

Они видели, как Та, что Поедает Печаль шагнула по склону холма вверх, и Глерк чувствовал, как похолодела внезапно его кровь.

Та, что Поедает Печаль! Столько лет спустя!

Она выглядела точно так же. Что за трюки?

– Но Глерк!

– Прекрати! Она не знает, что мы здесь, и мы удивим её!

Столько лет назад Глерк в последний раз стоял пред ликом врага. Или злодея… Однажды Глерк был в этом хорош. Его четыре руки орудовали мечами, а цепкий кончик хвоста сжимал ещё один – и он был столь грозен, проворен и огромен, что его противники часто бросали оружие и молили о мире. Глерку это нравилось – насилие, иногда столь необходимое, казалось ему неотесанным и некультурным. Красота, поэзия, отличная беседа – вот его инструменты для урегулирования споров. Глерк был безмятежен, как и Буг – и внезапно он так влился в него, что почти растерял всю силу.

Он спал. Усыпил себя любовью к Ксан. Он хотел быть в мире веками, а теперь стыдился.

– Глерк!

Болотный монстр поднял голову. Фириан летал. Он становился всё больше и больше, но теперь, увеличиваясь, вновь мог пользоваться своими крыльями и парил над деревьями.

– Там Луна, – сообщил он. – И эта скучная ворона. Презираю ворону, Луна меня больше любит!

– Никого ты не презираешь, Фириан, – возразил Глерк. – Это не в твоей природе.

– И там Ксан! Тётушка Ксан… Она больна!

Глерк кивнул. Он так боялся этого. Тем не менее, теперь она хотя бы в человеческой форме. Это лучше, чем застрять в превращённом состоянии, не в силах попрощаться.

– А что ещё, мой друг?

– Дама. Две. Одна движется, как тигр, а вторая безволосая. И она любит Луну. Я вижу. А почему? Мы любим Луну!

– Это хороший вопрос. Как ты знаешь, Луна немного таинственна. Как и Ксан давным-давно…

– И мужчина. И много бумажных птиц на земле. Они тоже любят Луну! Так смотрят! И Луна, кажется, немного расстроена.

Глерк кивнул широкой головой. Он закрыл один глаз, потом второй, обхватил себя громадными лапами.

– Что ж, Фириан, – промолвил он, – полагаю, у нас есть некоторые проблемы. Я с земли, ты с воздуха.

– Но что нам делать?

– Фириан, ты был таким крошечным драконом, когда это случилось, но эта женщина, алчная и крадущаяся, это причина того, что твоя мать рванулась в вулкан. Она – та, что Поедает Печаль. Она распространяет страдания и ест их – самая гадкая магия на свете! Вот почему ты рос без матери, вот почему столько матерей потеряли детей. Надо остановить её, прежде чем она причинит ещё больше горя, верно?

Но Фириан уже летел, крича и извергая в ночное небо пламя.

– Сестра Игнатия? – растерялся Энтен. – Что вы здесь делаете?

– Она нас нашла, – прошептала женщина с бумажными птицами. Нет, подумалось Луне, не женщина. Мама. Эта женщина – её мама. Она едва могла это понять, но знала, что это правда.

Ксан повернулась к мужчине.

– Ты хотел найти ведьму? Вот твоя ведьма, мой друг. Ты называешь её сестрой Игнатией? – она скептически посмотрела на незнакомку. – Что за фантазия… Я знала её под другим именем, хотя в детстве величала монстром. Она живилась печалью Протектората сколько? Пять сотен лет! О Буг! Как раз для книги по истории. Тебе стоит гордиться собою.

Незнакомка оглядела поляну, и её губы изогнулись в улыбке. Та, что Поедает Печаль. Ненавистный термин для ненавистного человека.

– Ну, полно, полно, Ксан. Столько времени прошло, и года, боюсь, не были к тебе добры. Рад видеть, что ты впечатлена моей маленькой печальной затеей. Столько власти в печали… Жаль, что твой драгоценный Зосим никогда не был в состоянии это видеть. Дурак! Мёртвый дурак, бедняжка… О, дорогая Ксан, сколько лет прошло…

Магия женщины окружила её настоящим вихрем, но даже с большого расстояния Луна видела в ней пустоту. Как и Ксан, она была истощена. И без печали под рукой восстановить это была не в силах.

Луна отпустила руку бабушки и шагнула вперёд. Нити магии отходили от незнакомки и вились к магии Луны. Женщина этого не замечала.

– И что за глупости о спасении ребёнка? – сказала незнакомка.

Энтен с трудом поднялся на ноги, но сумасшедшая положила руку ему на плечо, удерживая.

– Она пытается пробудить твою печаль, – закрыв глаза, пробормотала сумасшедшая. – Не позволь. Верь. Надейся.

Луна сделала ещё один шаг. Она чувствовала магию этой женщины – и влекла её к себе.

– Что за любопытная вещица, – промолвила Та, что Поедает Печаль. – Я знала ещё одну любопытную девочку. Столько времени прошло… Столько адских вопросов. Я не грустила, когда её поглотил вулкан.

– Несмотря на то, что это не так, – прохрипела Ксан.

– Может быть, – усмехнулась незнакомка. – Посмотри на себя. Старая. Измученная. И что ты сделала? Ничего! А эти истории, что рассказывают о тебе! О, я сказала, что твои волосы вьются, – она прищурилась, – но их уже почти нет.

Сумасшедшая отошла от Энтена и двинулась к Луне. Её движения были скользящими и медленными, словно во сне.

– Сестра Игнатия! – воскликнул Энтен. – Как вы могли? Протекторат видел в вас глас разума и знаний, – он запнулся. – Мой ребёнок. Мой сын. Эсин, о которой ты заботилась, как о дочери. Это её сломит.

Сестра Игнатия зло сдвинула брови.

– Не произноси имени этой неблагодарной в моём присутствии! Сколько я сделала ради неё!

– В ней ещё есть осколок человечности, – прошептала сумасшедшая Луне на ухо. Она опустила руку на её плечо, и в Луне что-то вспыхнуло. Она могла лишь стоять на земле. – Я слышала её в башне. Она ходит во сне, оплакивая потерю. Рыдает, рыдает, рычит… Просыпается – и забывает, это спит в ней.

О, Луна мало знала. Она обратила внимание на то, что таилось в предательнице внутри.

Ксан заковыляла вперёд.

– Малыши, как ты знаешь, не умерли, – промолвила старушка, и улыбка застыла на её губах.

Незнакомка усмехнулась.

– Не смешно. Конечно, умерли. От голода или жажды. Рано или поздно их растерзали бы звери.

Ксан сделала ещё один шаг вперёд. Она заглянула в глаза высокой женщины, словно в глубокие тоннели, и прищурилась.

– Ты ошибаешься. Ты не видела сквозь свой туман печали. Равно как я в нём не видела тебя. Все эти годы я крутилась к твоей двери, а ты об этом и не знала. Ну не смешно ли?

– Ничего подобного, – с рычанием ответила незнакомка. – Это просто смех! Я б знала, если б ты пришла.

– Нет, родная, ты не знала. Не знала, что случилось с детьми. Каждый год я приходила в печальный край. Каждый раз я уносила ребёнка в Свободные Города и отдавала в любящую семью. К моему стыду, без необходимости скорбела его настоящая семья. И ты питалась этим горем. Ты не будешь питаться горем Энтена. Или Эсин. Их дитя будет жить со своими родителями, расти и процветать. Пока ты рыскала по лесу, пропал твой туман. Протекторат испытал свободу.

Сестра Игнатия побледнела.

– Ложь, – сказала она, но попыталась исправить тон. – Что происходит?

Луна прищурилась. Незнакомка почти всю магию свою потеряла. Она заглянула глубже. И там, где должно быть сердце Той, что Поедает Печаль, затихла крошечная сфера, твёрдая, блестящая и холодная. Жемчужина. Много лет она пряталась от её сердца, делая его гладким и бесчувственным. Вероятно, там пряталась память, надежда, любовь, человечность. Луна сосредоточилась, пытаясь проколоть жемчуг.

Та, что Поедает Печаль прижала руки к голове.

– Кто-то отбирает мою магию. Это ты, старуха?

– Какую магию? – промолвила сумасшедшая, ступая Ксан и положив руку на талию старушки, дабы та стояла на ногах, а после, посмотрев сестре Игнатии в глаза. – Я не вижу никакой магии, – она повернулась к Ксан. – Лжёт.

– Тише, ты, безумица! Понятия не имеешь, что несёшь! – казалось, ноги незнакомки обратились в тесто.

– Каждую ночь, когда я была девочкой в замке, – промолвила Ксан, – ты приходила, чтобы есть моё горе.

– Каждую ночь в башне, – сказала сумасшедшая, – ты искала печаль в клетках. И когда я узнала и спрятала её, ты зарычала и завыла.

– Врёшь! – прошипела Та, что Поедает Печаль. Но они не лгали – Луна видела её жуткий голод. Она искала кусочки печали – лишь бы заполнить пустоту. – Ты обо мне ничего не знаешь!

Но Луна знала. Она видела жемчужное сердце в её груди. Оно так долго там пряталось, что незнакомка и забыла о нём. Оно искало щели. Там была память. Возлюбленный. Потеря. Надежда. Отчаянье. Сколько чувств может хранить одно сердце? Она посмотрела на бабушку. На мать. На мужчину, что хранил семью. Да до бесконечности! Вселенная безгранична! Свет и тьма, бесконечное движение, пространство и время, время и пространство… И она знала – нет предела для сердца.

Как ужасно быть отрезанным от собственных воспоминаний! И она ей поможет.

Луна надавила. Жемчужина треснула. Широко распахнулись глаза Той, что Поедает Печаль.

– Кто-то из нас, – промолвила Ксан. – Выбирает любовь к власти. Большинство.

Луна сжала трещину. Открыла взмахом левой руки. И печаль вырвалась на свободу.

– О! – женщина прижала руки к груди.

– Ты! – раздался голос сверху.

Луна посмотрела наверх и почувствовала, как в горле застыл крик. Она увидела парившего над головами огромного дракона. Он спускался по спирали и полыхал огнём, но казался знакомым.

– Фириан?

Сестра Игнатия выпускала печаль в землю.

– Нет… нет… – она захлёбывалась своими рыданиями.

– Моя мать! – кричал похожий на Фириана дракон. – Моя мать из-за тебя умерла! – дракон нырнул вниз и резко затормозил, и брызги земли разлетелись повсюду.

– Моя мать, – прошептала Та, что Поедает Печаль, едва заметив огромного дракона, что нёсся на неё. – Моя мама, отец, сестры и братья… Моя деревня. Друзья. Все ушли. Печаль. Печаль и память…

Фириан – или кто это? – схватил её и поднял в воздух, и она обмякла в его лапах.

– Я должен тебя сжечь! – прокричал дракон.

– Фириан! – завопил Глерк, двигаясь быстрее, чем, казалось Луне, он вообще мог. – Фириан, немедленно положи её на место! Ты понятия не имеешь, что творишь!

– Имею, – ответил Фириан. – Она злая.

– Фириан, стой! – закричала Луна, хватая его за ногу.

– Я скучаю по ней, – рыдал Фириан. – Моя мама. Скучаю… Эта ведьма должна заплатить за то, что сделала.

Глерк встал, высокий, как гора. Спокойный, как болото. Он смотрел на Фириана с такой любовью…

– Нет, Фириан. Это слишком простой ответ. Копай глубже.

Фириан закрыл глаза. Он не отпустил её. Огромные слёзы капали по громадной морде.

Луна смотрела глубже, мимо памяти, мимо жемчужины. И это изумило её.

– Она отгородила свою печаль, – прошептала Луна. – И сжимала её. Это было так тяжело, что она втягивала всё. Печаль втягивала печаль. Она стала голодной. И чем больше она впитывала, тем больше хотела. А потом поняла, что это можно сделать магией. И узнала, как взрастить печаль. Она взрастила её, как фермер взращивает посевы. И наелась страданиями.

Та, что Поедает Печаль, рыдала. Её печаль вытекала из глаз, рта, ушей. Магия исчезала. Печаль исчезала. Скоро ничего не останется.