Текст книги "Девочка, испившая Луну (ЛП)"

Автор книги: Келли Барнхилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Но это не имеет значения. Однажды его вновь прорвёт. И вот тогда мы будем страдать.

Глава 30. В которой всё сложнее, чем планировалось

Луна шла не так и долго, прежде чем почувствовала, что потерялась и до безумия испугалась. У неё была карта, и она могла видеть мысленным взором путь, по которому должна была путешествовать, но она уже потеряла свою дорогу.

Тень казалась волком.

Деревья щёлкали, скрипели на ветру. Их ветви сталкивались и скручивались, будто бы острые когти, что царапали небеса. Летучие мыши визжали, а совы выухкивали им собственные ответы.

Камни скрипели под ногами, и она чувствовала горы, которые всё вспенивались, вспенивались, вспенивались… Земля сначала была горячей, потом – холодной, потом вновь становилась горячей.

Луна потеряла равновесие в темноте, и упала, чувствуя, как проваливается в мутное ущелье.

Она поранила руку, она подвернула лодыжку, и по её голове не раз ударили низко висевшие ветви, и кипяток буквально сжигал её нос. Она была уверена, что в волосах запеклась её кровь.

– Кар-р-р! – заявил ворон. – Между прочим, я говорил тебе, что это просто отвратительная идея!

– Тише, – пробормотала Луна. – Ты ещё ужаснее, чем даже Фириан!

– Кар-р-р, – заявил ворон, но на самом деле он имел в виду целую кучу неповторимых вещей.

– Попридержи язык! – наставляла его Луна. – И, между прочим, мне совершенно не нравится твой тон!

В тот же миг, внутри Луны всё ещё происходило что-то странное, и она не могла объяснить это. Щёлкали невидимые шестерёнки, и она чувствовала, будто бы вся её жизнь теперь была похожа на звон колокольчика. Теперь существовало слово "магия". Теперь она знала, что оно есть. Но чем оно было, что оно на самом деле означало – вот этого до сих пор девушка не поняла.

В кармане что-то будто бы чесалось. Маленькое, бумажное нечто сморщилось и извивалось. Луна отчаянно пыталась игнорировать это – у неё хватало проблем и без этого инцидента.

Лес казался очень густым – что деревья, что подлесок. Тень вытеснила свет. И с каждым шагом она всё останавливалась и осторожно ставила следующую ногу вперёд, чувствуя твердость земли. Она шла всю ночь, и луна, почти полная, исчезла за деревьями, отдавая им свой свет.

Ну и что она получила, казалось, спрашивала тень? Только хлопоты и усталость?

Здесь было даже недостаточно света для того, чтобы рассмотреть карту, по которой она сверяла путь. Не то чтобы карта не приносила ей никакой пользы, но она всё равно давно уже сбилась с пути.

– Вздор и беспокойство… – пробормотала Луна, осторожно делая вперёд ещё один шаг. Дорога здесь была хитра, извивалась кривой игольчатых бесконечных скал. Луна могла чувствовать вулкан под своими ногами. Он не утихал ни на минуту. Сон – вот в чём она нуждалась! Она должна была поспать. Но Вулкан, кажется, об этом не догадывался.

– Кар-р-р! – заявил ворон. – Забудь о вулкане! Тебе надо поспать! – и он был совершенно прав. В конце концов, в это время Луна вряд ли продвинется хотя бы на несколько метров. Ей надо остановиться и отдохнуть до утра.

Но её бабушка была здесь.

А если ей стало больно?

А если она заболела?

А если она не сможет вернуться?!

Луна знала, что всё живое однажды должно будет обязательно умереть, что она видела это своими глазами, когда помогала собственной бабушке. Видела, как умер человек. И в тот же миг он причинил своим близким грусть, а это покойника, казалось, ни на капельку не беспокоило. Ведь он, так или иначе, уже был мёртв. Они просто перешли к чему-то другому…

Однажды она спросила Глерка о том, что происходит с людьми после того, как они умирают.

Он закрыл глаза и ответил:

– Болото. – На губах его застыла мечтательная улыбка. – Болото, болото, болото, болото… – это была самая непоэтичная вещь, которую он когда-либо произносил. Луна была поражена, и это совершенно не отвечало на её вопрос.

Бабушка Луны никогда не говорила о том, что совсем-совсем скоро она тоже умрёт. Но она явно умрёт – и, скорее всего, она и умирает! – эта тонкость, эта слабость, эти попытки увильнуть от расспросов. Потому что у вопросов был только один страшный ответ, который бабушка не желала дать.

Луна шагнула вперёд, чувствуя разрывающую сердце боль.

– Кар-р-р! – провозгласил ворон. – Будь осторожна.

– Я буду осторожна! – ворчливо отозвалась Луна.

– Кар-р-р! – ответил ворон. – С деревьями происходит что-то невероятно странное!

– Я понятия не имею, о чём ты говоришь, – ответила Луна.

– Кар-р-р! – ахнул ворон. – Следи за тем, что происходит вокруг!

– Неужели ты считаешь, что я должна…

Но Луна больше ничего не сказала. Земля загрохотала, камни посыпались и заскользили под её ногами, и она, пошатнувшись, рухнула в безмерную темноту.

Глава 31. В которой Сумасшедшая Женщина находит домик на дереве.

Летать на спинах бумажных птиц, по правде, совсем не так удобно, как можно себе представить. И когда безумная немножко привыкла к этому дискомфорту, бумажные крылья принялись портить её прекрасную кожу. Они резали её, пока кожа не начала кровоточить.

– Просто немножечко дальше, – промолвила она. Она могла видеть места в собственной голове, в своём сознании. Болото. Множество кратеров. И очень большое дерево с прорубленной в нём дверью. Маленькая обсерватория, через которую можно увидеть звёзды.

Она здесь, она здесь, она здесь. Все эти годы её сердце рисовало эту картину. Её ребёнок – не плод её воображения, а плод крови её и плоти. Эта занимавшая её сердце картина была реальной. И сейчас она знала об этом.

Прежде чем сумасшедшая родилась, её мать пожертвовала ребёнка колдунье. Мальчика. Или так ей сказали. Но она знала, что у матери были видения, как рос мальчишка. Они преследовали её до самой-самой смерти. И безумная видела и собственного драгоценного ребёнка – уже довольно взрослую девочку. Чёрные волосы, чёрные глаза, кожа цвета сверкающего янтаря. Драгоценный камень. Умные пальчики. Скептический взгляд. Сестры говорили, что это шепчет ей на ухо её собственное безумие. И, тем не менее, она могла бы нарисовать карту. Карту, что вела её к собственной дочери. Она чувствовала, как правота согревала её кости.

– Там, – выдохнула сумасшедшая, указывая вниз.

Болото. Точно такое же, как и то, что она видела в своей голове. Оно было совершенно реальным.

Семь кратеров, что отмечали его границу. Равно так, как она уже сталкивалась с ними. Только теперь к ним можно было прикоснуться.

Камни, обсерватория. И это тоже всё было осязаемым и настоящим.

И там, рядом с небольшим садовым участком стояли два деревянных стула, и рядом с ними высилось громадное дерево. С дверью. С окном.

Сумасшедшая почувствовала, как болезненно вдруг закололо её сердце.

Она здесь, она здесь, она здесь!

Птицы рванулись вверх, прежде чем медленно и осторожно опустились вниз, к земле, неся сумасшедшую на своих спинах и опустив её вниз до того нежно, как мать своё дитя укладывает в постель.

Она здесь.

Сумасшедшая поднялась на ноги. Открыла рот. Её сердце внезапно невероятно забилось в груди. Конечно, она должна была дать ребёнку имя. У неё должно было быть имя!

Какой ребёнок? Вот что шептали ей сестры. Никто понятия не имеет, о чём ты говоришь…

Никто не забирал твоего ребёнка, повторяли они раз за разом в безумном своём упрямстве. Ты потеряла ребёнка. Ты отнесла его в лес и потеряла. Глупая девчонка.

Твой ребёнок умер, разве ты этого не помнишь?

Ты всё это придумала. Твоё безумие становится всё хуже с каждым днём.

Твой ребёнок был опасен.

Ты опасна.

У тебя никогда в жизни не было никакого ребёнка.

Жизнь, которую ты помнишь – это просто фантазия, плод твоего воспалённого ума.

Нет. Такое сознание у тебя было всегда.

Только твоя печаль реальна. Печаль. Скорбь. Вечная печаль. Печаль, печаль, печаль, печаль…

Она знала, что ребёнок был реальным. И дом, в котором она жила, и муж, который любил её . А теперь у него была новая жена. Теперь у него была новая семья. Теперь у него был новый ребёнок.

Никогда не было никакого ребёнка?

Никто не знает, кто ты.

Никто тебя не помнит.

Никто по тебе не скучает.

Тебя просто не существует.

Сёстры были злобными, и шипение прослушивалось буквально в каждой фразе, что они произносили. Их голоса ползли по её спине, а после обматывались верёвками вокруг её шеи. Их ложь затягивала тугую петлю. Но они только и делали, что говорили. В этой башне был только один лжец, и сумасшедшая знала, кто это был.

Сумасшедшая покачала головой.

– Ложь, – прошептала она вслух. – Она мне солгала. Она сказала мне ложь! – она однажды была влюблённой девушкой. И весьма разумной супругой. И будущей матерью. Сердившейся матерью. Скорбящей матерью. И горе, да, свело её с ума. Конечно, свело. Но ещё оно позволило ей видеть истину.

– Как давно это было? – прошептала она. Спина дрожала, и она схватилась за живот, словно пыталась затолкать печаль внутрь. Увы, но это ей никогда прежде не понимало. Она отыскала способы получше не дать еду Той, что Ест Печаль.

Бумажные птицы парили над её головой, тихо маша своими крыльями. Они все ждали приказа. И они будут ждать её целый день. Она знала это. Она не знала, откуда, но…

– Это… – голос её дрогнул. Он был таким скрипучим, из-за того, что она столько лет молчала. Она вновь кашлянула. – Здесь есть кто-нибудь?

Никто не ответил.

Она попыталась позвать ещё раз.

– Я не помню, как меня зовут! – это было чистой правдой. А ведь она решила, что правда – это единственное, что у неё осталось. – Но однажды у меня было имя. Однажды. И я разыскиваю своё дитя. Но её имя я тоже не могу вспомнить! Но оно существует. И моё имя тоже существует. Я жила со своей дочерью, со своим мужем, прежде чем всё пошло наперекосяк… Её забрали. Её забрали плохие люди. Плохие женщины. Может быть, ведьма. Но я не уверена насчёт ведьмы.

Тем не менее, никто ей не ответил.

Сумасшедшая огляделась. Единственными звуками, что здесь оставались, оказалось кипение болота и шелест бумажных крыльев. Дверь в чреве огромного дерева была приоткрыта. Она шла по двору. Ноги болели. Она была обнажена и испугана. Когда она в последний раз ступала по земле? Не могла вспомнить… Её клетка была такой маленькой! Такой гладкой! Она могла пройти с одной стороны в другую за шесть коротких шагов. Когда она была маленькой девочкой, то бегала босиком всегда, когда только могла. Но это – тысячу жизней назад! А может, это происходило с кем-то другим.

Заблеяла коза. Потом ещё одна. Одна была цвета поджаристого хлеба, другая – угольная. Они смотрели на сумасшедшую своими большими влажными глазами. Они были голодны. И их вымя опухло. Их надо бы подоить.

Она вдруг поняла, что когда-то доила козу. Только довольно давно.

Цыплята пели в загоне, прижимали к ивовым стенам клювики, но те держали их внутри. Они отчаянно били крыльями.

Они тоже были очень голодными.

– Кто о вас заботится? – спросила сумасшедшая. – И куда они сейчас запропастились?

Она проигнорировала жалобные крики животных и проскользнула через дверь.

А внутри оказался дом, ухоженный и уютный. На полу – коврики. На стульях – одеяла. А ещё были две кровати, подтянутые к потолку благодаря умной конструкции из канатов и шкивов. На вешалке красовались платья, на крючках висели накидки. Одна кровать была прислонена к стене как раз под стопками трав. На полках стояли банки с джемами, пучки трав, сушёное мясо, нашпигованное специями и солью. Круглые головки сыра, что ждал на столе. Картины на стенах – картины на дереве или на бумаге, или даже на траве. Дракон на голове старушки. Монстр довольно странного вида. И гора с луной, что парила прямо над лесом – и башня с черноволосой женщиной, что тянула ладони к птице.

"Она здесь", гласила надпись.

Каждая картина была подписана совсем детским почерком.

"Луна", вещала эта подпись.

– Луна, – прошептала сумасшедшая. – Луна, Луна, Луна…

И каждый раз, когда она произносила это, она чувствовала, что внутри неё что-то щёлкало, становясь на место. Она почувствовала собственное сердцебиение. Сердце всё билось, билось, билось – и она задыхалась.

– Мою дочь зовут Луна, – прошептала она. И её сердце подтверждало, что это было чистой правдой.

Кровати были холодными. И очаг давно остыл. И обуви не было на коврике у двери. Никого здесь не было. Это означало, что Луна жила с кем-то в этом доме, но их здесь не было. Они сейчас были в лесу. А ещё в лесу была ведьма.

Глава 32. В которой Луна находит бумажную птицу. В самом деле, несколько бумажных птиц.

К тому времени, как Луна пришла в себя, солнце было уже высоко в небе. Она лежала на чём-то очень мягком – сначала даже подумалось, что это была её собственная постель. Она открыла глаза и увидела небо, просвечивающееся сквозь ветви деревьев. Прищурилась, задрожала, подтянулась, чувствуя дрожь.

– Кар-р-р, – выдохнул ворон. – Слава Бугу!

Первым делом она попыталась проверить своё состояние. На щеке красовалась царапина, но, благо, не очень глубокая, на голове выросла шишка, болела наощупь. В волосах запеклась кровь. Платье было разорвано – и подол, и на локтях. Но всё остальное, кажется, было в порядке, что казалось Луне просто замечательным.

Ещё более примечательным было то, что она лежала на шапке какого-то гриба, такого огромного на краю ручья. Луна никогда не видела таких больших грибов. Или таких удобных. Мало того, что она без него переломала бы все кости при падении, так ещё и скатилась бы в ручей и, наверное, утонула – ан нет!

– Кар-р-р! – заявил ворон. – Пошли домой!

– Минутку, – сварливо отозвалась Луна. Она порылась в сумке, достала блокнот и нашла карту. Дом был отмечен. Потоки, бугры, скалистые склоны… Опасные места. Старые города, сейчас обратившиеся в руины. Гейзеры. Ручья. Водопады. Гейзеры. Места, куда нельзя идти. И вот, нижний правый угол…

"Грибы", вещала карта.

– Грибы? – громко промолвила Луна.

– Карр-р-р-р-р! – возопил ворон. – О чём ты там говоришь?

Грибы на её карте красовались рядом с ручьём. Это не наводило на путь, но зато тут рядом было место, где можно было спокойно добраться до ровной местности. Возможно.

– Кар-р-р! – заскулил ворон. – Пожалуйста, пошли домой!

Луна отрицательно покачала головой.

– Нет, – промолвила она. – Бабушка нуждается во мне. Я чувствую. Без неё я не уйду.

Содрогнувшись, она поднялась на ноги, всё ещё шатаясь, поправила блокнот в сумке и старалась идти вперёд, не прихрамывая на каждом шагу.

С каждым шагом её раны болели куда меньше, и ум становился чище. С каждым шагом кости становились всё сильнее и сильнее, и даже запекшаяся кровь в волосах была уже не такой липкой. И комок в горле ушёл. Даже царапины на лице пропали, и платье, казалось, само себя зашило.

Что за диво дивное, думала Луна. Она не оборачивалась, потому и не заметила, что каждый её шаг превращался в сад цветущий и ясный, и каждый цветок покачивался на ветру, и все они, крупные, аляповатые, поворачивались к уходящей девочке.

Ласточка в полёте была изящной, проворной, точной. Ныряла в воздухе, подлетала, перехватывала воздух, поворачивала и била. Танцор, музыкант, стрела…

Обычно.

А вот эта ласточка перелетала от дерева к дереву. Не было ни скорости, ни вихрей. Её перья терялись целыми горстями. Её глаза были тусклы. Она врезалась в ствол ольхи, она упала в объятия сосен. Мгновение там полежала, пытаясь восстановить дыхание, распахнула крылья.

Было что-то, что следовало сделать. Но что?

Ласточка с трудом поднялась на лапки, цепляясь коготками за зелёные кончики соснового сука. Она запыхтела, вспушила перья и сделала всё, что только могла, чтобы осмотреть лес.

Мир плыл перед глазами. Всегда ли он был таким странным? Ласточка посмотрела на свои морщинистые лапки, прищурившись.

Всегда ли у неё были такие ноги? Должны быть. Но ласточку не покидало смутное ощущение, что это совсем не так. Она чувствовала приход ещё чего-то другого. Надо что-то сделать. Что-то важное. Она чувствовала, как колотилось сердце, то опасно замедляясь, то до безумия ускоряясь и обращаясь землетрясением.

Она умирала – вот о чём думала ласточка, наверняка зная, что это было чистой правдой. Конечно, это было не тем, чего она хотела, но факт оставался фактом – она умирала. Она могла чувствовать, что её жизненная сила постепенно вытекала из неё. Теперь там не было ничего. Что ж. Это не имело значения. Она была уверена, что у неё была хорошая жизнь – просто хотела вспомнить её.

Она плотно сжала клюв, потёрла голову о крыло, пытаясь разбудить память. Наверное, вспоминать не так и трудно… Даже дурак способен! И, ломая мозг, ласточка услышала голос вниз по тропе.

– Мой милый Фириан, – промолвил голос, – по моим последним подсчётам, ты уже час не умолкаешь. В самом деле, я шокирован тем, что тебе даже дыхание перевести не нужно!

– Я могу надолго задержать дыхание, как тебе известно, – ответил другой город. – Это один из плюсов огромности.

Первый голос на какой-то короткий миг умолк.

– Ты уверен? – вновь молчание. – Ведь такие навыки не были перечислены в текстах по физиологии драконов. Может быть, тебе это сказали, чтобы обмануть?

– Кто мог меня обмануть?! – второй голос задыхался от возмущения. – Никто в жизни не говорил мне ничего, кроме правды! Всю мою жизнь! Не так ли?

Первый голос испустил краткий возмущённый ропот, а после вновь воцарилось молчание.

Ласточка знала эти голова. Она подлетела немного ближе, чтобы рассмотреть их получше.

Второй голос улетал и возвращался, крутился на спине владельца первого голоса. А у первого было много лап и длинный хвост, большая, широкая голова. Он походил на огромную смоковницу – такое себе ходячее дерево. Ласточка придвинулась. Огромное многорукое и хвостатое существо-дерево остановилось. Огляделось. Наморщило лоб.

– Ксан? – переспросило оно.

Ласточка сидела очень тихо. Она знала этот голос. Имя. Но откуда? Вспомнить не могла.

Вернулся второй голос.

– В лесу что-то есть, Глерк! Я нашёл дымоход, и стену, и маленький дом! Или это был дом, но теперь там только дерево…

Первый голос не сразу ответил. Он очень медленно поворачивал голову из стороны в сторону. Ласточка скользнула в чащу листьев, едва дыша.

Наконец-то тяжело вздохнул первый голос.

– Возможно, ты увидел одну из заброшенных деревень. В этой стороне леса их довольно много. После последнего извержения люди бежали в Протекторат, там их собрали маги – тех, кто остался… Никогда не слышал о том, что с ними случилось после этого. В лес они, разумеется, вернуться попросту не могли. Слишком это опасно.

Существо из стороны в сторону покачало своей громадной головой.

– Ксан была здесь, – промолвил он. – Совсем недавно.

– А Луна с нею? – спросил второй. – Это было бы безопаснее. Ведь Луна не может летать. И не невосприимчива к огню, как Громадный Дракон. Это все знают!

Первый голос застонал.

И Ксан вдруг всё узнала.

"Глерк, – подумала она, – в лесу. Вдали от болота".

Луна. Она одна там.

И ребёнок. Ребёнок, оставленный в лесу. Она должна его спасти, а она что делает, сумасшедшая старушенция?!

О Буг! И вправду, что она делает?

И Ксан ласточкой вырвалась из чащи и взмыла над деревьями, молотя своими древними крыльями до того быстро, как она только могла.

Ворон едва не кукарекал от беспокойства.

– Кар-р-р! Нам пора возвращаться назад.

– Кар-р-р-р! – заявлял он каждый раз, когда Луна оборачивалась. – Будь осторожна! Ты знаешь, что камни в огне? – и вправду, это было так. Целый пласт породы изгибался от жары под зелёным лесом рекой угольков. Может, это было правдой. Луна посмотрела на карту – та знаменовала "реку Эмберс".

– Эх, – вздохнула Луна и попыталась высмотреть обходной путь.

Эта сторона леса была куда опаснее, чем та, где она прежде бродила.

– Кар-р-р! – заявил ворон, и на этот раз Луна его не поняла.

– Говори чётче, – ответила она.

Но ворон не послушался. Он носился спиралями вокруг неё, на короткое время усаживался на ветви огромной сосны. Каркал. Летал вниз. Вверх-вниз… У Луны закружилась голова.

– Что ты видишь? – спросила она, но ворон не ответил.

– Кар-р-р! – кричал он, воспарив над верхушками деревьев.

– Да что на тебя нашло! – возмутилась Луна, но ворон не ответил.

Карта вещала "деревня", которую они должны были скоро повидать, за следующим хребтом. Как кто-нибудь вообще может жить в этом кошмарном лесу?

Луна пересекла склон, рассматривая его подножие и сверяясь с картой.

Её картой.

Она сделала её.

Но как?

Понятия сейчас не имела.

– Кар-р-р, – заявил ворон. – Что-то тут происходит! – да что могло происходить? Луна всмотрелась в зелень.

Она видела застывшую в долине деревню. Она была разрушена. Остатки центрального здания, зубчатые основы некоторых домов, будто бы тут прошлись по аккуратным квадратам великаны. И деревья росли там, где прежде жили люди.

Луна миновала грязевой гейзер, к скале, к старой деревне. Центральное здание оказалось круглой, низкой башней с окнами, выпирающимися глазами наружу. Задняя часть стены отвалилась, крыша обвалилась. Но на камне были рисунки. Луна подошла к нему, приложила руку к панели.

Драконы. Драконы на скале. Большие, маленькие, средние… Люди – с колючками, со звёздами в руках, люди с родинками-полумесяцами на лбу. Луна прижала пальцы к своему собственному лбу – у неё была точно такая же родинка.

А ещё были вырезаны горы, горы с великими вершинами, и дым вздымался на свободу, облако, и драконы погружались в кратер вместе со своими скалами.

– Что это означает?

– Кар-р-р! – проговорил ворон. – Почти здесь…

– Дай мне минуту, – отмахнулась от него Луна.

Она услышала звук, похожий на шуршание бумаги.

Такой же высокий, тонкий, острый, будто тот птичий клюв.

Она подняла голову и посмотрела вверх. Ворон всё быстро наматывал петли у неё над головой, такой бесконечно быстрый, поворачивал на невообразимой скорости, и перья чёрные, и клюв чёрный, и паническое, испуганное до ужаса карканье. Он всё воспарял вверх, а потом возвращался обратно, он трепетал у неё рук, прижимался своей чернильно-чёрной головой к сгибу её локтя, словно так и надо было, так и надо!

Небо вдруг стало таким густым-густым от птиц, что заполонили его своими тяжёлыми крыльями – всех видов и всех размеров. Они превратились в огромное облако, которое то расширялось, то сжималось, и так без конца, и изгибалось и так, и сяк. Они кричали и пронзительно вскрикивали от боли и от радости, а ещё завернулись в огромную петлю из облака рядом с разрушенной деревней, и щебетали, и суетились рядом с нею…

А потом вдруг раз – и перестали быть птицами. Ведь они были сделаны из бумаги. И они привезли зеленоглазую к земле.

– Магия, – прошептала Луна. – Так вот что такое магия!

И она наконец-то поняла истинное значение этого слова.

Глава 33. В которой колдунья встречается со старым знакомцем.

Когда Ксан была маленькой девочкой, она жила в деревне в лесу. Её отец, как она ещё могла вспомнить, был резчиком. Вырезал ложек, зверушек… А мама собирала цветы и виноградные лозы, сотворяла дивные эссенции с мёдом, который находила в диких ульях на самых высоких деревьев. Она, проворная, как паучиха, поднималась на самый верх, а после спускала соты вниз в корзине на верёвке, и Ксан ловила их. Ксан пробовать не разрешали – но это всё в теории. Она всё равно пробовала, а мама спускалась вниз и целовала в медовые щёки.

Это воспоминание, преследовавшее её, ранило её сердце острыми ножами. Её родители были трудолюбивыми, бесстрашными людьми. Она не могла вспомнить их лица, но помнила ощущения, когда была рядом с ними. Запах дерева, запах опилок и пыльцы. Она помнила, как руки ложились ей на плечи, как трепали по голове, как дышала мать, утыкаясь носом в волосы Ксан. А потом они умерли. Или исчезли. Или не любили её и ушли. Ксан понятия не имела.

Учёные сказали, что обнаружили её в одиночестве в лесу.

Или это сделал один из них. Женщина с голосом из гранённого стекла. И тигриным сердцем. Это она принесла Ксан много лет назад в замок.

Ксан упёрлась крылом в дерево. Ей потребуется вечность, чтобы на такой скорости добраться до Протектората. О чём она только думала? Альбатрос был бы куда лучшим выбором. Ей пришлось бы только зафиксировать крылья, и ветер сделал бы всё остальное.

– Вопреки всему, – защебетала она своим птичьим голосом, – я сделаю всё, что могу. А потом вернусь к моей Луне. Буду там, когда проснётся её волшебство. Научу им пользоваться. Но кто знает? Может, я ошиблась. Может, её магии никогда не будет. Может, я не умру. Может…

Она бросилась к муравьям в поисках сладкого. Так мало – но голод она удовлетворила. Встряхнув перья, чтобы согреться, Ксан закрыла глаза и уснула.

Взошла луна, громадная и круглая, словно спелая ягода над верхушками деревьев. И свет её разбудил Ксан.

– Спасибо, – прошептала она, чувствуя, как лунный свет напитывал её кости и унимал боль.

– Кто там? – промолвил голос. – Предупреждаю, я вооружён!

Ксан не удержалась. Голос звучал так страшно, так потерянно. А она могла бы помочь, ведь насытилась лунным светом. Ведь если бы она просто помолчала, могла бы брать его своими крыльями, пока бы не наполнилась… Нет, наполниться трудно – она слишком пористая, – но ведь она так хорошо себя чувствовала! А внизу застыл человек, быстро перемещался из стороны в сторону, со сгорбленными плечами, и смотрел то туда, то сюда. Он был в ужасе, и Лунный свет подпитал Ксан. Она стала сострадательной. Она выпорхнула из своего укрытия и полетела к нему. Молодой мужчина. Он закричал, бросил камень, ударил Ксан в левое крыло – и она упала на землю, лишь издав писк.

Энтен понимал, что что-то было не так, полагал, что сейчас ему на голову свалится страшная ведьма, возможно, на драконе и в сопровождении пламени, но вместо этого узрел только маленькую коричневую птичку, что, вероятно, просто просила у него немного еды, и испытал страшный стыд. Как только камень вылетел из его пальцев, он пожелал, чтобы тот его самого ударил. Вопреки всему бахвальству перед советом, он даже цыплёнку шею свернуть не мог. И не был уверен в том, что сможет убить ведьму.

Ведьма заберёт его сына, но… Это жизнь. И решимость его ослабевала.

Птица приземлилась у его ног, не издав ни звука. Он едва дышал – мертва? Энтен сглотнул.

И – о чудо! – вздымалась птичья грудь, поднималась и падала… Только вот крыло было вывернуто под тошнотворным углом. Сломано – он был уверен в этом.

Энтен склонился.

– Мне жаль, – выдохнул он. – Мне очень, очень жаль…

Он взял птицу на руки. Та не казалась здоровой. Да какое здоровье в этих проклятых лесах? Половина воды отравлена. Ведьма. Всё вокруг сделала ведьма. Будь проклято её имя! Он прижал птицу к груди, пытаясь согреть теплом своего тела.

– Мне очень, очень жаль…

Птица открыла глаза. Он видел, что это ласточка. Эсин любила ласточек. Он только что разбил ей сердце! Как он только мог! Как мог оставить её? Как мог оставить своего сына? И что он сделает, если больше никогда их не увидит?

Птица строго посмотрела на него и чихнула. Может быть, обвиняла в чём-то?

– Послушай, мне жаль, что так вышло с твоим крылом. Я не умею его лечить. Но моя жена, Эсин, – его голос дрогнул, – умна и добра. Люди всегда приносят ей своих животных. Она тебе поможет, я знаю.

Он снял капюшон, сделал небольшой мешочек и скрыл птицу внутри. Птица запела. А потом укусила его за указательный палец, когда он оказался слишком близко, и выступила кровь.

Ночной мотылёк затрепетал у лица Энтена, может быть, привлечённый сияющим на его коже лунным светом. Он быстро поймал его и предложил птице.

– Вот. Я не хочу тебе ничего плохого…

Птица бросила на него ещё один осуждающий взгляд, а после неохотно выдернула мотылёк из его пальцев и за три укуса съела.

– Вот? Видишь? – он посмотрел на луну, потом на карту. – Пойдём. Просто надо немого пройти, и там можно будет отдохнуть.

И Энтен с ведьмой углубились в лес.

Сестра Игнатия чувствовала, что слабела с каждым мигом. Она сделала всё, чтобы поглотить каждый глоток печали, и поверить не могла, ведь сколько было горя над городом! Большие вкусные облака вечного тумана. Она превзошла сама себя – и никогда не восхищалась тем, что было ей дано. Весь город был колодцем печали, вечно наполненным бокалом. Всё для неё. Никто в истории не совершал такого. О ней должны написать песни – сложить о ней книги!

Но когда прошло два дня, а доступа к печали всё не было, она чувствовала себя слабой и износившейся. Ломкой. Истоки её магии разрушались. Она должна была отыскать этого мальчишку, и как можно быстрее!

Она остановилась и опустилась на колени рядом с маленьким ручейком, осматривая лес на предмет хоть какой-то жизни. В потоке были рыбы, но рыбы не испытывали печали. И скворцы над головой с двухдневными птенцами. Она могла раздавить птенцов одного за другим и съесть материнское горе. Но горе птиц было не таким, как горе зверей, а зверей здесь не было. Сестра Игнатия вздохнула. Она собрала всё, что могла, чтобы выстроить самодельное гадальное устройство – немного вулканического стекла, кости недавно убитого кролика и шнурок, потому что это всегда полезно. Нет ничего полезнее шнурка. Она не могла сделать его таким же хорошим, как делали провидцы в башне, но ей и не надо…

Она не могла видеть Энтена. Знала, где он, была уверена, что узрела пятно, но что-то блокировало её взгляд.

– Магия? – пробормотала она. Но, разумеется, нет. Все маги на земле, все, кого она знала, погибли пять сотен лет назад во время извержения вулкана. Или почти извержения. Дураки! Отправить её с Сапогами-В-Семь-Лиг, спасти людей в лесных посёлках! Конечно, она спасла. Собрала всех в целости и сохранности в протекторате. Все их бесконечные горести в одном только месте, как и хотела.

Она облизнула губы. Она так проголодалась! Надо бы осмотреться.

Старшая сестра поднесла своё устройство к правому глазу и осмотрела остаток леса. Очередное пятно! Да что могло случиться с этой несносной вещицей? Она вновь затянула узлы. Тем не менее, всё осталось размытым. Может быть, во всём виновен голод… Ведь даже основные заклинания теперь сотворить было поразительно трудно.

Сестра Игнатия рассматривала гнездо.

Она посмотрела вверх. И задохнулась.

– Нет! – воскликнула она. – Ты всё ещё жив, ты, уродец!

Она протёрла глаза и вновь посмотрела.

– Я думала, что убила тебя, Глерк, – прошептала она. – Что ж, попробуем ещё раз, гадкое ты существо! Ты почти убил меня однажды, но нет. И ты вновь потерпишь неудачу!

Для начала надо бы перекусить. Засунув устройство в карман, сестра Игнатия взобралась на ветку в скворечное гнездо, поймала крохотного птенчика и сдавила его в кулаке, впитывая ужас матери. Да, его было мало – но достаточно. Сестра Игнатия облизала губы и потянулась к следующему птенцу.

А сейчас ей надо было вспомнить, куда она подевала Сапоги-в-Семь-Лиг.