Текст книги "Девочка, испившая Луну (ЛП)"

Автор книги: Келли Барнхилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Мужчина принялся есть, и пусть он улыбался, по лицу всё ещё текли слёзы. Он посмотрел на птицу и вновь залился краской.

– Прости, мой крылатый друг. Видишь, эту колбасу сделала моя любимая жена, – его голос звучал сдавлено. – Эсин. Её зовут Эсин.

Ксан защебетала, надеясь, что он продолжит. В нём плескалось столько чувств, и все они ждали одной только первой искры!

Он ещё раз откусил. Полностью исчезло солнце, на небесах засияли звёзды. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Ксан чувствовала, как билась в груди юноши его потеря. Она фыркнула и обнадеживающе ткнулась ему в руку. Он посмотрел на неё – и улыбнулся.

– Что, мой друг? Я знаю, что могу тебе кое-что поведать… – он протянул руку и положил ещё немного хвороста в огонь. – Не так уж много. Просто чтобы тебе было тепло, пока не поднимется луна. А потом в путь. День Жертвоприношения не ждёт. Или прежде не ждал… Но видишь, мой милый друг, возможно, я смогу ждать целую вечность…

День Жертвоприношения? О чём это он говорил?

Она ещё раз быстро клюнула его. Говори, говори! Но он только рассеялся.

– О, моя злая птичка. Если Эсин не сможет поправить твоё крыло, мы сделаем тебе удобный дом, где ты сможешь жить. Эсин… – он вздохнул. – Она удивительна! Всё делает красиво. Даже меня, а ведь без неё я столь уродлив… Я любил её с самого детства, но был застенчив, она присоединилась к Сёстрам, а меня искалечили… И я поклялся быть один.

Он откинулся на дерево, и его лицо, покрытое шрамами, ловило сверкание костра. Он не был уродлив – но был сломлен. И не шрамами. Что-то другое сломало его. Ксан могла заглянуть в его сердце – и видела женщину с волосами-змеями на стропилах, с ребёнком, прижатым к материнской груди.

Ребёнок с родинкой в форме полумесяца.

Ксан чувствовала, как похолодело её сердце.

– Ты не поверишь, моя милая, но в лесу есть ведьма.

Нет.

– И она забирает наших детей, по одному ежегодно. Мы должны оставлять младшее дитя в кругу платанов и никогда не оглядываться назад. А если мы не сделаем этого, то колдунья придёт и уничтожит каждого из нас.

Нет! Нет, нет, нет!

Эти дети!

Бедные отцы, бедные матери…

Она любила их всех, разумеется, и у них была счастлива жизнь, но… Не облако висело над протекторатом, а печаль. Как она была так слепа?!

– Я здесь из-за неё. Из-за моей прекрасной Эсин! Она любит меня, она хочет семью, но наше дитя самое юное во всём протекторате, а я не могу позволить своему ребёнку, ребёнку Эсин, уйти. Большинство людей просто принимает это как должное, ведь разве есть у них выбор? Но есть люди, у которых души нежны, как у моей Эсин, и они просто сходят с ума. И их запирают, – он умолк. Тело дрожало, или, может быть, это дрожала Ксан? – Наш мальчик, он такой красивый… И ведьма его отберёт? Это убьёт Эсин! Это и меня убьёт.

Если б Ксан могла ощутить магию, она бы трансформировалась сию секунду. Обняла бы бедного мальчика. Рассказала бы о своей ошибке. О детях, которых переводила через лес. О том, как радовались они и их семьи.

– Но! Горе висело над Протекторатом!

О Буг! Тирания горя…

И… Вопли сумасшедших матерей. Горе и боль, а она не сделала ничего, чтобы остановить это, даже если не видела ничего – и он тоже, и его горе… Она видела, как боль прижилась с его виной и стыдом.

Как это началось? Как?

И словно в ответ она услышала свои воспоминания а в дивных невидимых пещерах – тихие, хищные, пугающие шаги, ближе, ближе,, ближе.

Нет. Не может быть. Но она была осторожна – печаль внутри. Она знала, что лучше пусть горе разрушит её саму, чем вырвется на свободу и окажется в чужих руках.

– Так или иначе, друг мой, я никогда прежде не убивал. Никогда не причинял боль живому существу. Но я люблю Эсин. И люблю Лукена, своего сына! И сделаю всё, что нужно, чтобы защитить свою семью. Да, моя ласточка – не хочу, чтобы ты испугалась, когда я сделаю то, что должен. Я не злой человек, я просто люблю свою семью. И потому и убью ведьму. Да. Я убью ведьму или, попытавшись, хотя бы спокойно умру…

Глава 38. В которой поднимается туман.

Когда Эсин и Мэй пересекли площадь, вышагивая к башне, население протектората прикрывало лица руками. Они отбрасывали свои шали и плащи, смаковал и блеск солнца на коже, удивлялись отсутствием прохлады – и теперь понимали, что тумана больше нет.

– Видела ли ты когда-нибудь такое небо? – удивилась Мэй.

– Нет, – медленно ответила Эсин. – Не видела… – малыш бормотал и суетился в светлой ткани на груди матери. Эсин обняла его тёплое тело, поцеловала в лоб. Его должны совсем скоро отобрать и изменить, но сейчас только любовь. Мать должна выполнить ту задачу, что дана ей свыше.

Когда Эсин была маленькой девочкой, мать рассказывала ей историю после рассказа о лесной ведьме. Эсин была любознательным ребёнком, и, узнав, что старшего брата отдали в жертву, преисполнилась вопросами. А куда он пропал? А что делать, если попытаться его найти? Что сделает колдунья? Что она такое? Она одинока? А она точно женщина? А если бороться невозможно, то почему не попытаться научиться? Ведьма злая, но насколько? Какое это зло?

У постоянных вопросов Эсин были последствия. Ужасные последствия. Её мать, бледная, измождённая женщина, полная смирения и печали, одержимо бормотала о колдунье. Она рассказывала истории, когда её никто не просил. Бормотала их про себя, пока должна была шагать с другими на Буг.

– Ведьма ест детей. Или порабощает. Или выпивает их дотла, – бормотала мать Эсин.

– Ведьма рыскает по лесу на огромных лапах. Она однажды съела тигриное сердце, полное скорби, и теперь это сердце бьётся в её груди.

– Ведьма умеет становиться птицей. Она может среди ночи залететь в твою спальню и выклевать твои глаза!

– Она стара, как пыль. Она может переступить мир в своих сапогах-в-Семь-Лиг. Ты и не поймёшь, когда она вытащит тебя из твоей постели!

Со временем её истории становились всё длиннее и запутаннее, они наматывались тяжёлой цепью вокруг её тела, и она больше не могла держать их на себе. А потом она просто умерла.

Или так, по крайней мере, видела Эсин.

Тогда Эсин было шестнадцать, и она прославилась на весь Протекторат как на диво умная девушка – быстрые руки, острый разум. Когда Сестры Звезд прибыли к ней после похорон матери и предложили стать их ученицей, она колебалась лишь один миг. Её отец ушёл, исчезла её мат, старшие братья, те, которых не отобрала колдунья, давно уже сотворили свои семьи. Это было слишком грустно. Был один мальчик в классе, задевший её сердце, тихий мальчишка, но из важной семьи. Занятый своими вещами. И не было шанса, что он посмотрит на неё ещё раз. Потому, когда пришли Сёстры Звёзд, она упаковала вещи и двинулась за ними.

Но потом поняла, что во всех этих вещах, которые она узнавала в башне, в астрономии, ботанике, механике и математике не было ни слова о колдунье. Ни одного. Словно её не существовало.

А потом она заметила, что у сестры Игнатии не было возраста.

А потом почувствовала тихие шаги каждую ночь.

А потом увидела, как одна из новеньких сестер рыдала – её дедушка умер, – и сестра Игнатия смотрела на девушку с поразительным голодом во взгляде.

Всё детство Эсин пронесла на себе истории матери о колдунье. Она носила это при всех. И спины остальных тоже изогнулись под тяжестью скорби. Она искала истину среди сестёр, но правды о ведьме ей так и не открыли.

История может поведать правду, но ещё история может солгать. Изогнуться, закрутиться и запутаться. История – великая сила! И кто получил бы самую большую выгоду от такой власти? Ведь всё меньше и меньше людей помнили лес по другую его сторону, а Башня всё большую тень отбрасывала на Протекторат.

И её душа была нетронута, когда Эсин вернулась в башню, всё ещё сжимая руку Мэй.

Младший брат Энтена, Вин, встретил их у двери. Она любила его больше всех братьев Энтена. Эсин обняла его до того крепко, словно пыталась отдать всё, что у неё было.

– Могу ли я тебе доверить? – беззвучно прошептала она ему на ухо. – Поможешь ли ты мне спасти семью?

Вин ничего не ответил. Он закрыл глаза, чувствуя, как голос ветра лентой оборачивается вокруг его сердца. В этой башне ещё было немного доброты. А Эсин была добрейшим человеком. И он обнял её в ответ, лишь бы убедиться в том, что она была совершенно реальной.

– Мои бывшие сестры, думаю, медитируют, милый Вин, – улыбнулась ему Эсин. Вин задрожал, когда она произнесла его имя. Его по имени в башне никто не называл – просто мальчик. И именно тогда он решил, что во всём на свете поможет Эсин. – Ты проведёшь меня к ним? И я должна попросить тебя ещё об одной услуге…

Сестры собрались для утренней медитации и часа молчания, потом они пели, потом – сражались. Эсин и Мэй вошли в комнату, когда первые ноты песни скользнули по каменным коридорам. Голоса сестёр замерли, когда Эсин подошла к ним. Ворковал ребёнок, и сёстры с открытыми ртами смотрели на неё – заговорила лишь одна.

– Ты, – промолвила она.

– Ты оставила нас, – ответила другая.

– Никто никогда не доходит, – отозвалась третья.

– Знаю, – кивнула Эсин. – Знание – страшная сила, – неофициальный девиз их сестринства. Никто не знал больше сестёр. Ни у кого не было такого доступа к знаниям. И всё же, они здесь, слепые. Что ж… Сегодня это изменится. – Я ушла. И не просто так. Мне жаль. Но, милые мои сёстры, мне есть что сказать вам, прежде чем я вновь вынуждена буду уйти. – Она наклонилась и поцеловала сына в лоб. – Мне придётся поведать вам одну историю.

Вин прижался спиной к стене у двери, что вела в комнату для медитации.

В руке у него была длинная цепь. И висячий замок. Ключ, который он вложит в руки Эсин. Сердце у него колотилось от одной мысли об этом. Он никогда прежде не нарушал правила. Но Эсин была так добра, а башня – так отвратительна…

Он прижался ухом к двери. Голос Эсин звучал, будто бы тот колокол.

– Нет в лесу страшной Ведьмы, – промолвила она. – Зато Ведьма затаилась здесь. Она давным-давно сформировала наше сестринство. Она придумала историю о другой Ведьме, Ведьме, что питается детьми. Ведьма в этом сестринстве питалась горестями протектората. Наши семьи. Наши друзья. Наше горе было велико, и она становилась сильной. Я знала долгое время об этом, но моё сердце, мой ум окутало облако, то самое, что располагается над каждым домом, зданием, над каждой живой душой в Протекторате. Много лет облако печали не позволяло выйти моим знаниям на свободу. Но теперь облака сгорели, засветило солнце, и я могу видеть ясно. Думаю, вы тоже сможете.

У Вина был ключ на поясе – целая связка! Ещё один шаг в их плане.

– Не хочу отнимать время, так что оставляю тех, кто готов. Остальным я говор. Спасибо. Я была счастлива быть сестрою вашей.

Эсин вышла из комнаты, и девять сестёр шагали за нею. Она коротко кивнула Вину, и он быстро закрыл дверь и намотал цепь вокруг ручки в тугой узел, а потом навесил на него замок. Он вложил ключ в руку Эсин, и она нежно сжала его пальцы.

– Послушник?

– В рукописной комнате. Они не закончат до ужина свою работу. Я запер дверь, но они об этом даже не догадались.

Эсин кивнула.

– Хорошо. Мне бы не хотелось их пугать. Я с ними поговорю. Но сначала надо освободить заключённых. Башня призвана учить, а не быть тираном. Сегодня мы откроем двери.

– Даже в библиотеку? – с надеждой спросил вин.

– Особенно в библиотеку. Знание – это сила, но эту страшную силу когда-то накопили и скрыли от нас, – она схватила Вина за руку и поспешила в башню, открывая все двери.

Матерей погибших детей Протектората осаждали видения. День уже прошёл, как старшая сестра ушла в лес – и никто не знал, что случилось. Они чувствовали, что поднимался туман. И их разум увидел много невозможного.

Ребёнок в руках старушки.

Ребёнок, что ест звёзды.

Ребёнок в руках чужой женщины. Женщины, которую он называет мамой.

– Это просто сны, – раз за разом повторяли матери. Люди в Протекторате привыкли к снам. Туман сам оставлял их в подобном состоянии. Они печалились во снах, они печалились, просыпаясь. Ничего нового.

Но теперь туман поднимался. И это были не сны. Видения.

Ребёнок с новыми братьями и сёстрами. Они его любят, так сильно любят! И он сияет, когда они рядом.

Ребёнок делает свой первый шаг. О, какая красота! Как сияет!

Ребёнок забирается на дерево.

Прыгает с высокой скалы в глубокий бассейн в компании ликующих друзей.

Ребёнок учится читать.

Ребёнок строит дом.

Ребёнок держит за руку любимого и признаётся в чувствах.

Такие реальные видения! Такие ясные! Словно почувствовался тёплый аромат детских головок, их мягкое тело, их нежные голоса… Они выкрикивали имена своих детей, и потеря была столь же острой, что и несколько десятилетий назад.

Но облака раскалывались, становилось ясным небо, и они чувствовали ещё что-то. То, чего прежде не было.

А вот дитя держит своё собственное на руках. Внука. Вот – и никогда не отдаст того ребёнка.

Надежда. Они чувствовали надежду.

Ребёнок в кругу своих друзей. Он смеётся. Он любит свою жизнь.

Радость. Они чувствовали радость.

А вот ребёнок сжимает руку супруга своего и смотрит на звёзды. Понятия не имеет, где его мать. Он никогда не знал другой, кроме той, что есть у него.

Матери останавливались и бросали все дела. Они выбегали на улицы. Они падали на колени и поворачивались лицом к небесам. Это всего лишь образы, всего лишь выдумка... Просто мечты. Это не может быть реальным.

Но всё же.

Как же реальными они все были!

Однажды семьи отдали Совету власть – и свои детей колдунью. Они сделали это ради спасения Протектората. Они отправляли детей на смерть. И дети были мертвы.

А если нет?

И чем больше они надеялись, тем больше спрашивали себя об этом. Чем больше спрашивали, тем сильнее становилось пламя веры, и облако печали поднялось, поплыло вперёд и сгорело на фоне светлеющего неба.

– Не хочу показаться грубым, Великий старейшина Герланд, – прохрипел Старейшина Распин. Он был очень стар, настолько, что Герланд поражался, как он всё ещё стоял на ногах. – Но факт остаётся фактом. Это всё твоя вина.

Сбор в передней части башни начался всего с нескольких граждан с плакатами, но превратился в огромную толпу с криками, песнями и прочими злодеяниями. Старейшины, увидев это, отступили в дом Великого, закрыли окна и двери.

Теперь Великий Старейшина сидел в своём любимом кресле и смотрел на соотечественников.

– Моя вина? – голос его был тих. Горничные, повара, помощники поваров, кондитеров убежали, а это означало, что не будет никакой еды, а живот его оставался совершенно пуст. – Моя вина? – он на мгновение умолк. – Ну что ж. Почему?

Распин закашлялся, так, словно был готов прямо здесь обратиться в прах. Старейшина Гвинот попытался продолжить.

– В этом подстрекательстве замешана твоя семья. Они зажгли чернь!

– Чернь проснулась прежде, чем они до неё добрались! – вспылил Герланд. – Я обрёк её ребёнка. А после того, как ребёнок окажется в лесу, она станет горевать – и всё вернётся в нормальное русло.

– Ты видел, что происходит там? – наседал старейшина Либшиг. – Этот… солнечный свет! И, кажется, он впервые за долгие годы разбудил народ!

– И знаки! Кто мог нарисовать их на земле? – ворчал старейшина Ойрик. – Не мои люди. Они б не посмели. В любом случае, я предусмотрительно спрятал краску. Хоть один из нас думает головой!

– И где сестра Игнатия? – стонал Старейшина Доррит. – Самое подходящее время исчезнуть! И почему сестры не разрушили это в зародыше?

– Этот мальчик… Он с самого начала приносил неприятности! Нам следовало ещё тогда с ним разобраться! – заявил Распин.

– Прошу прощения… – оборвал их Великий Старейшина.

– Мы все знали, что рано или поздно этот мальчик станет проблемой. И вот, посмотрите только – он ею стал!

– Да послушайте себя! – вспылил Великий Старейшина. – Сборище взрослых мужчин! И вы ноете, как младенцы! Тут не о чем беспокоиться. Да, чернь временно возмущена, но это временно! И старшей сестры нет, но тоже временно! А мой племянник показал себя с плохой стороны, но и это временно! Дорога – единственный безопасный путь. Он в опасности. И он умрёт! – Великий Старейшина замер и попытался спрятать печаль глубоко в своём сердце. Срыть её. Он распахнул глаза и посмотрел на старейшин так решительно… – И, мои милые братья, когда всё это случится, та жизнь, которую мы знали, вернётся. Это так же точно, как земля под ногами…

И в тот же миг задрожала под ногами земля. Старейшины распахнули южные окна и выглянули наружу. Дым вился от самого высокого горного пика. Вспыхнул вулкан.

Глава 39. В которой Глерк рассказывает Фириану истину.

– Давай! – прошептала Луна. Луна ещё не взошла, но Луна чувствовала, что она близко. В этом не было ничего нового. Она всегда испытывала странное родство с Луной, но никогда оно не было до такой степени сильным, как она чувствовала сейчас. Сегодня полная луна осветит весь мир.

– Кар-р-р! – заявил ворон. – Я очень, очень устал. Кар—рр! Эта ночь бесконечна, а вороны не летают по ночам.

– Вот, – Луна стянула капюшон своего плаща с головы. – Садись сюда. Я вообще не устала.

И это было правдой. Она чувствовала, как её кости превращались в свет, и ей казалось, будто бы она никогда больше не устанет. Ворон приземлился ей на плечо и забрался в капюшон.

Когда Луна была маленькой, бабушка учила её с магнитами и циркулем. Она сказала, что от магнита поле станет только прочнее, и полюса станут сильнее. Луна знала, что магнит притянет некоторые вещи, но игнорирует другие. Узнала, что мир – тоже магнит, и компас с его маленькой иголочке всегда хочет выровняться относительно магнита. И Луна понимала, чувствовала это магнитное поле, ещё одно, и компас, о котором бабушка никогда ей прежде не говорила.

Сердце Луны билось в унисон с сердцем бабушки. Существовал ли компас любви?

Ум Луны был как ум её бабушки. Могут ли знания быть магнитом?

И было ещё кое-что. Это странное чувство в её костях… Этот щелчок в голове. Словно дюйм за дюймом в ней передвигались невидимые шестерёнки.

Вся жизнь текла мимо.

Магия наполняла её кости.

– Глерк! – промолвил Фириан. – Глерк, Глерк, Глерк, Глерк… Кажется, я больше не могу сидеть на спине. Ты немного устал? Ты стал меньше?

– Нет, мой друг, – отмахнулся Глерк. – Напротив. Кажется, ты растёшь.

И это было правдой. Фириан рос. Глерк сначала не верил, но с каждым шагом Фириан становился всё больше и больше. Не равномерно. Сначала огромным арбузом на кончике морды увеличился его нос, потом глаз стал в два раза больше другого. Крылья, ноги… Потом ещё одна лапа. Он рос, замедлялся, рос, замедлялся…

– Расту? Значит, я буду ещё более огромным? – промолвил Фириан. – А разве дракон может быть огромнее огромного?

Глерк поколебался.

– Ну, ведь ты знаешь свою тётушку… Она всегда видела твой потенциал. Даже если в тебе этого ещё не было. Ты понимаешь, о чём я говорю?

– Нет, – ответил Фириан.

Глерк вздохнул. Это будет непросто.

– Иногда слово огромный характеризует не только размер.

– Не только размер? – спросил Фириан, и его ухо увеличилось в два раза. – Ксан никогда такого не говорила…

– Да ведь ты знаешь Ксан! – вздохнул Глерк. – Она очень нужна, – он на миг умолк. – Спектр, радуга… В спектре чудовищности ты был… на нижнем конце. И это так мило… – он вновь умолк на миг и закусил губу. – Иногда правда немного… изгибается. Как свет, – он знал, что плывёт.

– Правда?

– Твоё сердце всегда было огромным, – ответил Глерк.– И останется таким.

– Глерк, – серьёзно промолвил Фириан. Губы его стали как ветви деревьев и превратили бедные челюсти в гибкое месиво. Один из зубов был в разы больше других. Одна лапа росла на глазах Глерка. – А я довольно странный? Прошу, будь честен.

Он был таким серьёзным… Странно. И самосознания никогда не хватало. Но таким серьёзным… Лучше оставаться таким, подумалось Глерку.

– Послушай, Фириан… Признаться, я не понимал, что происходит. И знаешь что? Ксан тоже. Всё хорошо. Ты растёшь. Думаю, ты станешь таким же огромным, как и твоя мама. Она умерла, Фириан. Пять сотен лет назад. Большинство дракончиков не остаются так долго в младенчестве, более того, я не могу вспомнить больше ни одного примера. Но ты оставался… Может быть, это сделала Ксан. Может быть, умерла твоя мама. Может быть, ты не мог расти. Так или иначе, теперь ты растёшь. Я думал, ты навеки останешься крошечным дракончиком, но я ошибался.

– Но… – Фириан споткнулся о свои растущие крылья, кувыркнулся вперёд и упал так сильно, что сотряс землю. – Но ты гигант, Глерк!

Глерк покачал головой.

– Нет, мой друг. Нет. Я огромен и стар, но я не гигант.

Пальцы Фириана стали в два раза толще.

– И Ксан… И Луна…

– Тоже не великаны. Они обыкновенные. И ты столь мал, что можешь влезть в карман. Или был.

– Но не теперь.

– Но не теперь, мой друг.

– И что это значит, Глерк? – глаза Фириана стали влажными. Слёзы его текли кипящими бассейнами и облаками пара.

– Я не знаю, мой милый Фириан. Я знаю лишь то, что я рядом. Что совсем скоро будут восполнены пробелы в наших знаниях, и это хорошо. А ещё я знаю, что ты мой друг, и я буду на твоей стороне всегда. Вопреки тому, как… – Фириан стал в два раза шире, а его вес оказался таким огромным, что его задние лапы подогнулись, и он с огромным грохотом сел. – Хм, независимо от того, насколько громаден ты будешь, – закончил Глерк.

– Спасибо, Глерк, – выдохнул Фириан.

Глерк поднял четыре передние лапы и помог голове подняться так высоко, так она только могла, вытянулся на задних лапах, а после тело его ещё возвысилось на его толстом хвосте. А широкие глаза стали ещё шире.

– Смотри! – сказал он, указывая вниз по склону горе.

– Что? – спросил Фириан. Он ничего не мог увидеть.

– Там, внизу каменной дороги. Полагаю, мой друг, ты не можешь этого увидеть. Это Луна. Её магия пришла. Я знал, что это случится, но Ксан сказала мне, что это пустые выдумки. Ох, Ксан… Она всегда пыталась удержать детство Луны, но этого не избежать. Девочка растёт – и совсем скоро перестанет быть ребёнком.

Фириан уставился на Глерка, открыв рот.

– Она станет драконом? – спросил он, и в голосе чувствовалась помесь скептицизма и надежды.

– Что? – удивился Глерк. – Конечно, нет! Она станет взрослой. И ведьмой. Одновременно. Посмотри! Вот там она идёт. Отсюда я вижу её волшебство. О, и ты сможешь, Фириан. Это идеальный голубой оттенок с серебром! Фириан хотел сказать что-то ещё, но смотрел на землю, приложив обе лапы к грязи.

– Глерк? – прошептал он, прижав ухо к земле.

Глерк не обращал внимания.

– Посмотри! – он указал на следующий хребет. – А вот там Ксан. По крайней мере, там есть её магия. О… Она больна. Я вижу. И она использует заклинание преобразования… Ксан! Почему сейчас?! А что делать, если она не сможет вернуться обратно? Бред, милый Фириан. Нельзя терять ни минуты.

– Глерк? – вновь промолвил Фириан, кажется, ещё сильнее побледнев.

– Фириан, нет времени! Ксан в нас нуждается. Только посмотри… А Луна идёт туда, где нынче Ксан. Если это не срочно…

– Глерк! – возопил Фириан. – Ты слышишь? Гора!

– Говори более полно, пожалуйста, – нетерпеливо ответил Глерк – Если мы не станем двигаться быстро…

– Гора горит, Глерк! – взревел Фириан.

Глерку закатил глаза.

– Да ладно тебе. Что ж, как обычно, просто дымит.

– Нет, Глерк, – Фириан встал на задние лапы. – Это гора. Гора под ногами горит. Как тогда. Когда моя мать… – его голос сорвался, и вспыхнуло древнее горе. – Мы чувствовали это первыми. Она отправилась к магам, чтобы их предупредить. Глерк! Его лицо почти, что исказилось от беспокойства. – Мы должны предупредить Ксан!

Болотный монстр кивнул. Он почувствовал, как колотится его сердце.

– И быстро, – согласился он.

Вина билась в птичьем сердце Ксан.

Это всё её вина.

Нет… Она защищала! Она любила! Спасла этих детей от голода! Сделала семьи счастливыми.

Но стоило и возразить. Стоило полюбопытствовать. Сделать хоть что-то!

И этот бедный мальчик… Как он любил свою жену, как любил своё дитя… И он был готов принести всё в жертву ради их безопасности и счастья. Ей хотелось его обнять, вернуться в нормальный облик и всё объяснить. Несомненно, он попытается убить её, прежде чем она сумеет что-либо сказать.

– Не так уж и далеко, друг мой, – шептал юноша. – Скоро станет расти луна, и мы пойдём. И я убью ведьму, а тогда мы сможем отправиться домой. И ты увидишь мою прекрасную Эсин, моего милого сына. Ты будешь в безопасности.

О, не совсем.

Когда взошла луна, она смогла поймать капельку магии. Но очень мало. Словно пытаться собрать воду в решето. Но это лучше чем ничего. Магия ещё капает. Может быть, этого хватит, чтобы немного усыпить бедного мальчика. А потом она сможет отправить его домой, и он проснётся в объятиях любящей семьи.

Ей просто нужна луна.

– Ты слышишь? – юноша вскочил на ноги. Ксан огляделась – но не смогла ничего услышать.

Но он был прав.

Что-то приближалось.

Или кто-то.

– Может ли ведьма ко мне прийти? – спросил он. – Может ли мне повезти?

И вправду, в голосе его было столько надежды, что Ксан даже издала короткий смешок – больший, чем это было справедливо. Клюнула его сквозь рубашку. О, колдунья пришла к нему. Ласточкой. Она закатила бусинки маленьких птичьих глаз.

– Смотри! – он указал вниз по гребню. Ксан посмотрела. И вправду, к ним кто-то двигался. Даже два существа. Ксан не могла объяснить, что такое второе, ведь она прежде с ним не сталкивалась, но видела первое – безошибочно.

Голубое свечение.

Мерцание серебра.

Магия Луны. Её чары! Ближе, ближе, ближе!

– Это ведьма! – воскликнул молодой мужчина. – Я уверен в этом! – и он притих в зарослях подлеска. Дрожал. И перебрасывал из одной руки в другую.

– Не волнуйся, мой друг. Я сделаю это очень быстро. Ведьма подойдёт. И не увидит меня.

Он сглотнул.

И тогда он перережет ей горло.

Глава 40. Когда появляются определённые разногласия с сапогами.

– Ну-ка отойди прочь, дорогая, – промолвила сестра Игнатия. Её голос лился водой, а она ступала мягко на втянутых коготках. – Они тебе просто не в пору.

Сумасшедшая склонила голову. Вот-вот появится луна. Под ногами грохотала гора. Она стояла у огромного камня. "Не забывай", – вещал с одной стороны камень. – "Вот о чём я".

Сумасшедшая скучала по птицам. Они улетели и не вернулись. Были ли они реальны? Сумасшедшая не знала.

Она знала лишь, что любила эти сапоги. Она покормила коз и кур, собрала молоко и яйца, поблагодарила зверей за их терпение. Но всё это время она чувствовала, как подпитывали её сапоги. Она не могла этого объяснить. Сапоги оживляли её мышцы и кости. Она чувствовала себя лёгкой, как бумажная птица. Она чувствовала, что могла работать, не покладая рук.

Сестра Игнатия сделала шаг вперёд. Губы её растянулись в тонкой улыбке. Сумасшедшая могла слышать тигриный рык – и урчание под ногами сестры. Она чувствовала, как на спине выступил пот, и отступила на несколько шагов назад, пока не упёрлась спиною о камень. Она прижалась к нему, отыскав в нём утешение, чувствовала, как начинали мерно гудеть её ботинки.

Всё вокруг этого места было окутано бесконечной магией. Её маленькие кусочки. Маленькие кусочки и просто огромные. Сумасшедшая это чувствовала. Она видела, что и сестра ощущала сие тоже. Обе женщины кончиками пальцев ловили эти маленькие кусочки волшебства в свои руки, чтобы сохранить, а после воспользоваться. Позже. И чем больше собирала сумасшедшая, тем яснее становился образ её дочери. И путь к ней.

– Бедняжка потеряла душу, – промолвила старшая сестра. – Как далеко ты от дома! Как ты заплутала! Тебе повезло, что я тебя здесь отыскала, прежде чем тебя раздерут звери. Это опасный лес. Самый опасный в мире.

Горы грохотали. Столб дыма вырвался из дальних кратеров. Старшая сестра побледнела.

– Нам надо покинуть это место, – промолвила сестра Игнатия. Сумасшедшая почувствовала, что её колени начинали дрожать. – Смотри, – сестра указала на кратер. – Я прежде видела это. Давным-давно. Хлопья пепла, дрожь земли, первые взрывы, а после извержение. Если мы будем здесь, то обе умрём. Но если ты дашь мне эти сапоги… – она облизнула губы, – то я смогу воспользоваться их силой, чтобы отвести нас обеих домой. Обратно в башню. В твою безопасную башенку, – она вновь улыбнулась, и даже её улыбка была ужасающей.

– Ты лжёшь, Тигриное сердце, – прошептала сумасшедшая, и сестра Игнатия содрогнулась. – И ты не собираешься отводить меня обратно, – она положила руки на камень. Камень давал ей многое увидеть. Или, может быть, это были сапоги. Она видела магов, стариков и старух, которых предала старшая сестра. Тогда она ещё сестрой не была. Тогда не было Протектората. Старшая сестра должна была переносить волшебников на своей спине, когда извергался вулкан, но ничего такого не сделала. Она оставила их умирать в дыме.

– Откуда ты узнала это имя? – прошептала сестра Игнатия.

– Все знают это имя, – ответила сумасшедшая. – История о том, как ведьма съела сердце тигра. Но это, конечно, шепоток известный. Но сердца у тебя нет. Вообще.

– Нет такой истории! – принялась расхаживать по поляне сестра Игнатия. Плечи сгорбились, с уст сорвался рык. – Я сотворила Протекторат и его истории! Я! Все они от меня! Нет историй, что я не рассказала бы!

– Ты не права. Тигр ходит, сестры говорят. Я слышала. Они говорили о тебе, ты знаешь.

Старшая сестра побледнела.

– Это невозможно, – прошептала она.

– Это невозможно – жизнь моего ребёнка, – ответила сумасшедшая, – а она жива. И она была здесь. Долго. Невозможное возможно, – она огляделась. – Мне нравится это место, – сумасшедшая вздохнула.

– Дай мне эти сапоги.

– И ещё одно. Невозможно ездить на бумажных птицах, а мне удалось. Не знаю, где они, но ко мне они вернутся. И невозможно знать, куда пошло моё дитя, но я вижу, где она сейчас. В этот миг. И я знаю, как до неё добраться. Не в моей голове – в ногах. Это крайне умные сапоги.

– Отдай сапоги! – взревела старшая сестра. Она сжала руки в кулаки и подняла их над головой. А когда опустила руки вниз, её пальцы обратились в острые ножи. Она выставила руки вперёд, направляя лезвиями в сердце сумасшедшей. И они поразили бы её, если б сумасшедшая не отпрыгнула в сторону.

– Сапоги мои! – взревела сестра Игнатия. – Ты даже не знаешь, как ими пользоваться!

– О на самом деле, – улыбнулась сумасшедшая, – немного знаю.

Сестра Игнатия ринулась к сумасшедшей, что отступила на шаг назад, прежде чем исчезнуть в мгновение ока. И сестра осталась одна.

Закипел второй кратер. Земля задрожала, едва не сбив сестру с ног. Она прижала руки к каменистой земле, и та была горячей. Близилось извержение.

Она встала. Поправила платье.

– Ну что же. Хотите играть… И я сыграю.

И она отправилась за сумасшедшей в дрожащий лес.

Глава 41. В которой несколько дорог сходятся в одну.