Текст книги "Сибирь в сердце японца"

Автор книги: Като Кюдзо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

* * *

После вмешательства России, Франции и Германии в японо-китайский конфликт и вынужденного отказа Японии от захваченных территорий, последняя начала усиленно готовиться к войне с Россией. В это время Япония превратилась в военный лагерь. Поэтому сбором информации о положении в стране потенциального противника занимались не только официальные правительственные и военные органы, но и гражданские общества. Среди японцев, активно занимавшихся разведывательной деятельностью в России, был некто Никано Дзиро – уроженец Айдзувакамацу. В 1884 году он переехал в Китай, позже поступил в «Канко-лакудзендо»^[8] и содействовал на месте направлению на учебу в Шанхай «молодых патриотов» Гэнъёся^[9]. В 1893 году Никано Дзиро вернулся на родину, в Саппоро, и поступил на работу в вестник «Хокумон Симпо», а позднее стал его издателем^[10].

Летом 1897 года Накано Дзиро в сопровождении своего ученика Агата Фумио путешествовал по Сибири. «Для того, чтобы иметь представления о событиях на материке, – рассуждал он, – необходимо прежде всего подготовить кадры, способные следить за всем происходящим здесь. Для этой цели я… основал в Саппоро кружок по изучению русского языка и вскоре с помощью… Хираока Котаро открою в Саппоро школу по изучению русского и китайского языков, которые будут преподавать русские и китайцы. В школе смогут заниматься слушатели из числа гражданских и военных. Мы будем готовить людей, знающих русский или китайский языки, а также способных разрабатывать конкретную политику в отношении России».

Школа русского и китайского языков была открыта в 1898 году. В это время в Сибири находилось много «молодых патриотов», среди них члены группы, прибывшие в Благовещенск и действовавшие под видом служащих фотоателье. В группу входили Ито Масаки, Мисуми Дзиро, Фурукава Сатоми, Цудзи и другие. Посланы они были в Сибирь Накано Дзиро. Цудзуки Косандзи, с которым я хочу познакомить читателей, в группе «Фотоателье» считался ретушером, его нанял и отправил в этот далекий край Накано Дзиро.

Цудзуки Косандзи происходил из семьи самурая, родился в Мацумото в 1867 г. Старшие братья его умерли, и в 1886 г. он, унаследовав имущество отца, открыл первое в префектуре Нагано фотоателье. Позже он учился технике ретуши в Иокогаме, затем вернулся в Мацумото. Тогда в городе, кроме его ателье, было еще два. В 1899 г. в связи со смертью отца Косандзи продал ателье и поступил на службу к Накано Дзиро, в его группу информации. Но он, Косандзи, был не «молодым патриотом», а «ремесленником». Это легко понять из письма к Накано Дзиро. с которым мы ознакомимся позднее.

* * *

4 мая 1899 г. в два часа пополудни Цудзуки Косандзи сел в порту Ниигата на пароход «Айкоку-Мару». С ним отправились к российским берегам Мори, Агата, Фурукава, Ватанабе с Хоккайдо и Цудзи и Сато из Токио. Косандзи в то время было 30 лет. Ровно через двое суток судно бросило якорь во Владивостоке, и через час пассажиры сошли на берег. Косандзи и его товарищи поселились на Фонтанной, в гостинице «Фусося». Прежде всего они отправились в японскую баню, где за 10 копеек им была предложена маленькая ванна, заполненная на четыре пятых не очень чистой водой. Потом, поужинав, путешественники решили пройтись по городу. Они пошли на Светлановскую – в самый оживленный район Владивостока. На одной стороне этой улицы, которая тянется вдоль берега бухты Золотой Рог, один за другим выстроились большие магазины. На другой ее стороне находились городской и адмиралтейский парки, склады, канцелярия военного губернатора, ружейные мастерские. Естественно, что народу было больше там, где размещались магазины. По мостовой ездили коляски, запряженные двумя-тремя лошадьми, по обеим сторонам были пешеходные тротуары, выложенные камнем или покрытые досками. В 7 часов вечера в городе было еще светло. И на улице появилось также много людей, как это бывает в праздничный день в родном Мацумото. Люди толпились и толкались, будто нарочно мешали друг другу двигаться. Степенно прогуливались только семейные пары. Никто не обращал внимания на Косандзи и его товарищей. Японцы во Владивостоке никого не удивляли. В то время во Владивостоке их проживало около 2 тысяч.

В лавках продавалось, как правило, четыре-пять видов товаров. В одних – вино, чай, хлеб, сладости, в других – материя, керосин, стекло, часы, открытки, табак и др. Исключением были универсальные магазины компании Кунста Альберса и Чурина. Эти компании имели отделения во всех городах Сибири и ассортимент товаров в их магазинах отличался большим разнообразием. Здесь продавали не только фрукты, сладости, масло, хлеб, но и верхнюю одежду, косметику, мебель, предметы первой необходимости, мелочи. Все эти товары были отменного качества, но очень дорогие. Косанд-зи заинтересовался фотоаппаратами немецкого производства, но, взглянув на цены, думать забыл о покупке. Ему рассказали, что в городе есть магазины, которые принадлежат японцам. Два очень богатых владельца фешенебельных магазинов Сугимура и Токунага стали купцами первой гильдии. Немало их соотечественников принадлежало к купечеству второй гильдии. Очевидно, бог торговли в России помогал всем, кто хотел нажить капитал.

Продолжая осматривать город, Косандзи обратил внимание, что мостовые были узкие и на них едва могли разъехаться две коляски, запряженные парами. Дома, огороженные тонкой металлической оградой, довольно близко примыкали друг к другу. Проходя мимо одного из них, Косандзи отшатнулся: из глубины двора на прохожих смотрел огромный мохнатый пес.

– Брр, как жутко! Вон где собаку держат.

Агата Фумио объяснил:

– Русские собаки не лают, а сразу набрасываются на человека.

– Вон какие злые! У них от природы такой характер?

– Нет, насколько я слышал! Хозяин не разрешает собаке брать корм у чужих и даже днем держит ее в полутемной конуре, а ночью спускает с цепи, и собака бросается на всех, кроме хозяина.

В это время взгляд Косандзи остановился на военных, разгуливающих с супругами. Ему показалось, что где-то он уже видел такие красивые пары. «Ах, да на французской открытке. Этот великолепный бюст, тонкая талия, стройные ноги и огромные глаза… Русские женщины были одеты в белые, кремовые, розовые, голубые костюмы со множеством кружев и гармонирующие по цвету шляпы. Блестели на солнце их ожерелья из крупных камней и массивные кольца». У тридцатилетнего Косандзи зарябило в глазах. Лицо японской женщины сейчас казалось плоским и невыразительным. В этот час Косандзи и представить не мог, что через несколько лет он женится в России на женщине, не менее красивой, чем эти дамы из Владивостока.

Фурукава Сатоми хлопнул Косандзи по плечу:

– Цудзцуки-сан, не засматривайся так, а то ты мешаешь людям. Пошли лучше в Корейскую слободу!

– А что там такое?

– Как что, японские девочки! Да там не только японки, есть и белые, и кореянки, и китаянки – выбирай кого хочешь. Одних только японских красавиц – четырнадцать домов, человек триста, не меньше. А вон, посмотри, женщина в кимоно идет – она-то нам и нужна.

От грубых по-мужски слов Фурукавы Косандзи пришел в себя. Он обратил внимание на то, что в городе было много японцев – и мужчин, и женщин. Мужчины с усами, почти поголовно одеты в европейское платье. Японцев и корейцев различить было невозможно, китайцы же выделялись характерной прической. Японки ходили небольшими группами. Говорили, что почти все они приехали из Симабара или Амакуса.

Ветер затих внезапно, как это часто бывает в приморских городах, и по вечернему городу разнесся, невесть откуда взявшийся, кисло-сладкий цветочный аромат. Этот запах исходил от белых цветов черемухи. Люди с удовольствием вдыхали аромат весны, пришедший после долгой зимы.

Косандзи с товарищами погуляли около часа по городу и возвратились в гостиницу, находившуюся на склоне сопки. Из ее окон открывался прекрасный вид на порт. На черной, как тушь, поверхности воды блестели огни кораблей. Как на ладони были видны дамба, портовые здания, место недавней прогулки.

На следующий день Косандзи с товарищами, а также проживавшими сравнительно уже давно во Владивостоке Кикути и Абэно наняли две лодки и отправились на рыбалку. Рыба ловилась до смешного легко на простейшую наживу из хлеба. Клевало быстро – через одну-две минуты. Особенно часто попадались камбала и треска. Для Косандзи, которому приходилось удить в детстве лишь карасей в речке, морская рыбалка была в новинку. Все любовались видами и вовсе не стремились наловить много рыбы, но улов был такой обильный, что съесть его не смогли все восемь рыбаков. Большую часть отдали хозяину гостиницы, а остальное пустили на сасими, пожарили. Вечером устроили пир с японским сакэ, которое стоило дешевле русской водки. За сакэ из денег, полученных от Накано Дзиро на общественные нужды, заплатил Фурукава Сатоми, который считался в группе старшим.

За ужином постоянно проживавшие во Владивостоке Кикути и Абэно поведали много интересного о здешних нравах и обычаях. Кикути, в частности, рассказал о существующих в здешних трущобах притонах курильщиков опиума. Продажа и употребление опиума строго преследовались властями, но проститутки, включая японок, китайцы, а также часть русских чиновников потихоньку курили его. Один раз Кикути побывал в опиекурильне, куда его привел молодой китаец по имени Сунь Юнь Шунь, уроженец Шаньдуна. Снаружи это была заурядная китайская аптека. Внутри все было уставлено бутылочками, ящичками, на которых краснели уже порядочно запачканные клочки бумаги с названиями лекарств: «гань це, бай сянь пи, гань цао». На прилавке лежали старые шанхайские газеты. В помещении никого не было. Сунь Юнь Шунь сделал Кикути знак глазами и по-свойски прошел в заднюю комнату. Там резал какой-то корень аптекарь – мужчина лет за тридцать, от которого пахло лекарствами. Минут десять Сунь Юнь Шунь, энергично жестикулируя, переговаривался шепотом с хозяином аптеки. Наконец, переговоры окончились, и аптекарь снова взялся за нож. Кикути и Сунь Юнь Шунь переглянулись и направились к черному ходу. Оглянувшись, Кикути увидел расплывшееся в улыбке рябое лицо хозяина. Вскоре они вошли в помещение, похожее на склад, с окнами под самым потолком. Внутри в разных позах лежали мужчины, похожие на китайцев. Около входа сидел старый китаец, вероятно, содержатель притона. Сунь Юнь Шунь по-приятельски, как давнему знакомому, что-то ему сказал, снял обувь и сел на пол, пододвинув к себе поднос с курительным прибором, который поставил перед ним старик-притонщик. На старом шанхайском жестяном подносе с облупившимся рисунком были выставлены горшочек с опиумом, жестянка для окурков, кальян для опиума несколько необычной формы, лопаточка.

Сунь Юнь Шунь прислонился к стене, проглотил слюну и взял в зубы кальян. Затем он медленно, с булькающим звуком вдохнул в себя дым. Выражение его лица становилось все более отрешенным. Вскоре китаец заснул: в уголке его рта появилась слюна, он начал размеренно посапывать.

Опиум, который продавался в этих краях, поставляли корейцы из пограничной Маньчжурии. Упаковка наркотика весом 1 фунт стоила 600 рублей и более. Иногда попадался и порченый опиум; даже самые прожженные торговцы иногда попадались и покупали гнилой товар. Контрабандисты привозили во Владивосток сырой опиум из Индии, расфасованный в банки – из Тайваня и из многих других мест. Контрабандный наркотик обычно не продавали в опиекурильнях.

– Где он продается? – спросил Косандзи у Кикути.

– На Пекинской, Семеновской, в Корейской слободе и в других пяти-шести местах, где много китайцев, – сказал Кикути.

– И ведь не ловят никого!

– Торговцы стараются не болтать об этом даже тем китайцам, которые промышляют наркотиками. Кроме того, многие чиновники таможни и жандармерии смотрят на эту торговлю сквозь пальцы; перед облавой они предупреждают тех, кто их подмазывает, и те выходят сухими из воды.

– А кто эти китайцы, занимающиеся торговлей наркотиками?

– Среди них очень много уроженцев Шаньдуна. Иногда курильню содержит японская «девушка» – наложница китайца. Обычно среди 10 проституток, 6–7 – наркоманки. Содержатель, чтобы привязать «девушку» к себе, усиленно пичкает ее наркотиками.

Почти все проститутки из-за беспорядочной жизни страдают женскими и другими болезнями, их преследует звон в ушах. Покурив, они какое-то время чувствуют облегчение и привыкают к этому. Если женщина курит только неделю, она не может забыть своих ощущений, а если три месяца – становится рабой опиума на всю жизнь. Человек постепенно тает и умирает в этой далекой Сибири. Невеселая история!

– А нельзя никак бороться с наркоманией?

– Болезнь проявляется в том, что человек впадает в состояние оцепенения и как будто бы видит приятный сон. Но когда действие наркотика проходит, наступают мучения такие же нестерпимые, каким приятным был сон. Наркомана ломает, он теряет самоконтроль, становится буйным и сладить с ним невозможно. Способ лечения один – постепенное сокращение количества отравы, принимаемой наркоманом. Однако лечиться может только тот, кто еще не сильно втянулся. Наркоман с десятилетним стажем уже неизлечим.

Слушая этот рассказ, Косандзи с грустью думал о японках, которые, пристрастившись к наркотикам, медленно умирали вдали от родины. Наверное, эти женщины становились наркоманками не из «любви к искусству», а поддавшись уговорам сутенера. Все они, как правило, из бедных семей приносили себя в жертву ради своих родных. Косандзи вспомнил напудренных, разряженных женщин, которых он видел прошлым вечером на улице.

Во Владивостоке Косандзи решил пойти в первоклассную фотографию и там постажироваться. От японского фотографа Найто он узнал, что во Владивостоке есть три таких ателье: мастерская Подзорова на Светланской, Мацкевича на Пекинской и «Золотой Рог» на Среднепологой. Кроме того, было еще пять-шесть ателье, управляемых японцами.

Косандзи три дня помогал в мастерской Найто и немного освоил здешнюю технику фотографии. Теперь ему предстояло заняться своими основными делами. И он отправился в путь.

Утром 9 мая Косандзи и его товарищи прибыли на железнодорожный вокзал с намерением сесть на поезд до Хабаровска, но желающих было очень много, и билетов они не достали. Членам группы удалось уехать лишь 13 мая. Билет до Хабаровска стоил 6 рублей 80 копеек. «С одной стороны вагона, – писал в своих дневниках Косандзи, – проходил коридор, с другой у каждого окна расположены купе, в каждом из них едут шесть пассажиров; днем на нижних полках могли сидеть три человека, ночью, откинув две верхние полки, они могли на них спать». (Подобным образом устроены и японские спальные вагоны. – К. К.). В поезде был «ресторан, где говорили по-японски». Китайцы и корейцы ехали отдельно.

В дороге Косандзи сочинил стихотворение-хайку: «Лег на полку и проспал семьсот русских верст». 14 мая в 3 часа дня поезд подошел к Хабаровску. Путешественники наняли две грузовые телеги и отправились к хозяину магазина «Катори» на Большой улице. Хозяином был некто Сакаи, у которого работали три человека. Косандзи с товарищами сразу же отправились в баню, но поскольку было воскресение, она оказалась закрытой. На следующий день они погуляли по парку, походили по базару и, заплатив полтора рубля, помылись в бане. «Для каждого человека был подготовлен отдельный номер. Холодная и горячая вода лилась здесь подобно дождю из лейки». Вероятно, таким образом Косандзи описал душ. Для молодого человека, приехавшего из японской деревни, это было конечно же в диковинку. Затем молодые люди сфотографировались в парке на берегу Амура на фоне статуи генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьева-Амурского (человека, присоединившего к России Приморье).

В Хабаровске в то время насчитывалось около 3 тысяч домов. Японцев там проживало сравнительно мало. Им принадлежали две фотомастерские и восемь публичных домов.

Косандзи с товарищами предстояло отправиться из Хабаровска в Читу. Зимой, когда планировалась поездка, предполагалось ехать на санях. Но так случилось, что добираться до Забайкалья членам группы пришлось летом на пароходе. Раньше, до того как была построена железная дорога, связавшая Владивосток с центром страны, японцы, следовавшие в Европу через Россию, по Сибири всегда двигались водным путем. На пароходе по Амуру возвращался из путешествия на родину в 1878 году дипломат Эномото Буё^[11]. Зимой 1893 года по реке добирался домой и генерал Фукусима Ясумаса. Рассказывают, что он, преодолевая Шилку, около станции Богородская упал и разбил голову, и его приютил у себя до выздоровления один из местных жителей^[12].

Вот что писал в своем дневнике Косандзи: «16 мая мы в 7 часов вечера сели на старый пароход, на нем и заночевали. Билет от Благовещенска до Хабаровска стоил две иены тридцать сэнов. В 5 часов утра 17 мая пароход отошел от Хабаровска. Вечером этого дня на судне показывали кино. Кроме нас японцев на пароходе не было. Берега реки образуют границу между Россией и Китаем. Суда курсируют днем и ночью. Луна отчетливо отражается в воде. Погода ясная.

18 мая. Сильный ветер. Весь день плывем.

19 мая. Сильный ветер. Около трех часов пополудни ветром подняло огромное облако пыли. Солнце померкло, стало темно, как ночью. На всех кораблях зажгли огни, и небо стало красным, как при пожаре. Вечером на палубе собираются все пассажиры: японцы, китайцы, русские и пытаются вести разговор, смешивая слова трех языков.

20 мая. Было ясно. В 12 часов проходили хребет Хинган. Незабываемо выглядит Хинган на закате. Течение Амура быстрое. По берегам – из горы вырастает гора. В полночь мы подошли к Екатерино-Никольску.

21 мая. Ясно. Несколько прохладно. По берегам реки часто встречаются деревни. Мы запаслись продовольствием на пять дней, сегодня остался лишь хлеб. Хотели сойти на берег, чтобы купить продуктов, но пароход около деревень не останавливался. Сколько займет времени дальнейший путь – не известно. От скуки я расправил края крышки сигарной коробки и сделал доску для игры в шахматы. Забавлялся этим весь день. Вечером подошли к деревне Ладей. Видя, что будет производиться погрузка дров, Цудзи и Фурукава спустились на берег и купили молока, рыбы и прочего. Вечером сварили суп.

22 мая. Несколько прохладно. Ясно. Сегодня тоже без перемен. В начале шестого пополудни пошел дождь. Пароход, на котором мы путешествуем, образует пару с головным пароходом, который тянет наш. В 6 часов вечера наш пароход сел на мель, но некоторое время спустя смог продолжить путь. Весь день развлекались, бросая кольца… Вечером нас обогнал другой пароход.

23 мая. С раннего утра лил дождь. Днем выглянуло солнце, но с пяти часов дождь начался опять. В 8 часов разошлись с пароходом, шедшим с верховьев. Дождь лил даже ночью. Мы укрылись от него под тентом. В 10 часов подошли к деревне Пампеевка. Видя, что грузятся дрова, трое моих товарищей сошли на берег купить съестного, но никто ничего не продавал, и они вернулись ни с чем.

24 мая. Пасмурно. Дождь. Разошлись с шедшим навстречу пароходом. В 5 часов пополудни подошли к китайскому городу Суше Тон. Здесь опять грузили дрова, Мори сошел на берег и купил яиц. Потом мы развлекались тем, что бросали с борта бутылки и прочие предметы, а собравшиеся около парохода странного вида маньчжурские женщины и дети старались их поймать. Ночью подул ветер, похолодало.

25 мая. С утра ясно. В 8 часов прибыли в Благовещенск. Здесь нас ожидала приятная неожиданность: среди встречавших были оставшиеся в Благовещенске Саку, Агата и с ними еще трое. Мы прибыли в мастерскую, находящуюся на Большой улице, затем Агата проводил нас в японскую баню. Потом мы попробовали работать с реактивами. Вечером мы вдвооем с Фудзии погуляли по городу, зашли к Такамия, вернулись в 10 ночи.

27 мая. Ясно. Сегодня годовщина восшествия на престол русского императора, в соборе служба. Должен быть военный парад.

По японскому календарю 12 июня 1900 года соответствовало 5 мая по лунному календарю. Праздник мальчиков. Все японцы, живущие здесь, празднуют. После обеда пошли с Фудзии погулять, зашли на японское кладбище, на могилу соотечественника – Китае Камэтаро. На обратном пути Фудзии повел меня в китайский ресторан и угостил обедом.

13 июня. Под вечер вместе с Мидзуно ходил на рыбалку. Этим же вечером из Хабаровска прибыли капитан первого ранга Ясиро^[13] и миссионер монастыря Хонгандзи Симидзу^[14] (г-н Симидзу этой ночью остановился у нас).

16 июня. Ясно. Сегодня вместе с Фудзии ходил прощаться с Такамия, Накано, Кисикадо. Вернулись в 10.30. Сегодня купил в магазине Алберса два одеяла. Для этого занял 15 иен, добавил своих 14 иен, как раз хватило.

17 июня. Ясно. Сегодня на пароходе отправляемся в Нерчинск. В 5 часов собрались в трактире вместе с теми, кто остается, и устроили прощальный ужин. В 7 часов вместе с Мисуми ходили прощаться к Канагава, а затем вместе с Саку, Мисуми и Агата сели на пароход. Нас провожали более 20 японцев, г-н Симидзу из Хонгандзи едет с нами в одной каюте. Перед отправкой для Фукудзава передали Токуока письмо.

18 июня. В 9 утра судно отходит. Перед этим пришел Накагава. Потом зашел г-н Мори, с ним я передал просьбу в магазин Судзуки, чтобы прислали теплые тапочки. После отхода судна сфотографировал стадо коров на берегу реки…

20 июня. Проходили мимо местности Шагаян. Когда я глядел на устремленные ввысь как бы пронзающие небо скалы, понял, что более красивого вида нет во всем мире. Проплыли мимо китайского селения Акаман, расположенного на левом берегу. Рядом на величественной скале стоял маяк. Представляю, какой с этой скалы открывается вид на бурное течение Амура. Далее мы подошли к месту под названием Черняево. Мы спустились на берег размяться; с третьим гудком вернулись на пароход.

22 июня. Пасмурно. Ничего особенно не происходило. На пароход регулярно грузят дрова…

23 июня. С утра шел дождь. В 7 часов подошли к деревне Покровская. В 9 часов 15 минут подошли к месту слияния Шилки и Аргуни. Наш пароход повернул направо – в Шилку. Отныне оба берега – территория России.

24 июня. Ясно. В 7 часов вечера подошли к деревне Горбица. До этого наш пароход шел позади трех других. Каждое судно стремилось подойти первым к деревне. Пароход, на котором мы плыли, вырвался вперед, обошел два судна и одновременно с самым первым пристал к берегу. Эту ночь стояли на якоре около деревни.

25 июня. В 2 часа 20 минут пополудни подошли к деревне Шилка. В ней около 200 дворов. Вечером на судне забили теленка и приготовили обед.

12 июля. По японскому календарю 25 число^[15]. Вместе с Оки забрались на гору Станчан, сняли шесть видов Сретенска. Вернувшись, поужинали, пошли к Мацуо, выпили у него две бутылки пива, зашли к Мори и у него выпили пива, изрядно охмелев, вернулись домой.

27 июля. Другие тоже решили вести дневник. Я с важным видом зачитал им свой.

28 июля. Ясно. Сегодня Мисуми и Агата изрядно повздорили.

30 июля. Прекратили работу в Сретенске.

31 июля. Приходил монах Симидзу. Мы позвали его на прощальный ужин по случаю нашего отъезда к Мори.

1 августа. По русскому календарю 20 июля. В связи с тем, что откладывалось открытие железной дороги, задерживался и наш отъезд. Монах Симидзу отправляется на пароходе в Благовещенск. Сегодня вечером мы проводили его на пароход.

2 августа. Весь день дождь.

5 августа. Ясно. Вместе с Фумио ходили в магазин, немного размялись и пошли справиться о судне на Нерчинск. Затем зашли на почту купить марки. Получили от Саку деньги (2 иены). Конверты – 35 сэнов, почтовая бумага – 30 сэнов, марки – 40 сэнов, квас – 10 сэнов.

6 августа. В 10 часов сели на пароход под названием «Уссурийск», перед этим отправили открытку Эндрю. Ясно. Расходы: квас – 10 сэнов, рыба – 10 сэнов. Судно отправилось в 3.30.

7 августа. Ясно. Без приключений. В 10.30 ночи прибыли в Наваронку. В 7 верстах от Нерчинска смыло временный мост через реку Нерчу, поэтому решили добраться до следующего пункта на пароходе, а далее – на паровозе. Эту ночь ночуем на пароходе.

8 августа. Рано утром сошли на берег, взяли пожитки и пошли на станцию. Саку и Агата пошли в Нерчинск, а я с остальными остался ждать. После обеда они возвратились, мы сели на поезд и в 7.30 тронулись. Ночь провели в поезде.

9 августа. В 3 часа прибыли в Читу. Нас встретили гг. Ямасита и Оонэ, взяли у нас багаж, погрузили на телегу и поехали к Ямасита. Господин Оонэ поехал вместе с нами. Вечером у нас был банкет, потом мы с Фумио нанесли визиты гг. Какэдзоно, Сираиси, Оотоси. Вернулись уже в 10 ночи.

21 августа. Пасмурно. Сегодня отправили послание в Токио. По старому календарю сегодня Бон – праздник поминовения усопших. Достал фото отца, установил на алтарь – хоть маленький, а праздник родителю.

Отец умер,

Мама в Японии,

Я в холодной Чите.

27 августа. Ясно. По русскому календарю 15 число. Открылась выставка этого края.

1 сентября. Сегодня состоялось открытие нашего фотоателье. Вечером по этому случаю собрали гостей. Пришло всего 17 человек. Показывали кино. Все изрядно выпили, пели, танцевали, в общем вечер удался».

Итак, Косандзи добрался до места назначения – Читы, которая находилась на равном расстоянии от Верхнеудинска (ныне Улан-Удэ) и от Нерчинска. Между Нерчинском и Читой – сплошные горы, по которым лучше всего передвигаться на санях, на них ездят зимой по льду. В 1851 году Чита стала административным центром Забайкальской губернии, но в торгово-промышленном отношении никакого интереса не представляла. Сам город располагался на берегу реки Читы, примерно в полукилометре от места ее впадения в Ингоду. Улицы были прямые и широкие. В Чите насчитывалось около 3 тысяч жителей. На пологих берегах Читы и Ингоды росли береза и лиственниод; местами из мха и травы проглядывали серые скалы. Весной, в половодье, груженые речные пароходы могли пройти от Читы до Амура, но в другое время года Чита была несудоходной.

В Чите Косандзи провел зиму. 4 февраля 1900 г. в годовщину смерти отца он сложил следующие стихи:

И всего-то год прошел,

А так потускнело

Фото отца.

Сожалея о том, что не взял с собой фотографию матери, Косандзи писал:

Фото отца на алтаре…

А маму

Когда увижу опять?

Люди того времени (и японцы, и русские) очень почитали своих родителей. Косандзи, будучи в Сибири, никогда не расставался с портретом своего отца, отмечал каждую годовщину его смерти. Думая о нынешних нравах, вспоминая себя самого, я испытываю чувство стыда.

* * *

Косандзи посылал из Читы домой такие послания.

«Позвольте теперь сказать пару слов о Чите. Это процветающий край в самом центре Сибири. В городе находятся четыре батальона солдат. Здесь в самом разгаре работы по строительству, вероятнее всего, станции. Ведется строительство кирпичного здания 100 саженей длиной и 50 саженей шириной, вероятно, металлургического завода. Говорят, что на нем будут трудиться 5 тысяч человек…Японцев, проживающих здесь, немного – не более 23. Днем улицы весьма оживлены: туда-сюда двигаются многочисленные телеги и повозки. Но после 8 часов вечера наступает затишье, как в полночь у нас в Японии. На улицах то и дело раздаются ружейные выстрелы. Находясь вне дома, просто необходимо для личной безопасности иметь при себе пистолет. Торговые лавки здесь называются магазинами, в нашей стране любой из них стал бы предметом всеобщего паломничества: чего в них только нет! Кажется, в мире нет такой вещи, какой не сыщешь в здешнем магазине. Рынок, который называют базаром, расположен на широкой площади. Сюда каждый день торговцы на телегах привозят товар и с утра пораньше отовсюду на базар стекаются покупатели. Это чрезвычайно бойкое место. Зимой температура в Чите опускается до минус 40° мороза. Поэтому, выходя из дома, необходимо надевать на себя много теплой одежды, а поверх нее шубу – подобие нашего пальто, из меха животных с огромным воротником, стоящим, бывает, выше головы. На голову надевают меховую шапку, а на ноги – необычную обувь из шерсти длиною до колен – катанки, а их, в свою очередь, втискивают в резиновые тапочки – калоши. Когда выходишь на улицу усы и борода замерзают и становятся совершенно белыми, то же происходит и с бровями, кажется, что вот-вот смерзнутся веки.

По дорогам здесь ходить трудно из-за песчаной почвы.

В городе имеется шесть фотоателье, но два из них не пользуются популярностью. Классными считаются две мастерские: Кановалова и Кузнецова. Больше нигде в Сибири я не видел такой культуры фото, такой техники, какой располагали эти ателье. Владивостокские фотографы лишь отдаленно напоминают здешних. Для себя я сделал вывод: чем ближе к столице, тем прогрессивнее техника фото.

Далее я позволю себе изложить свои намерения. Посте кончины господина Каваками в магазине Головина, где находится наша резиденция в Забайкалье, в группе начались неурядицы. Господин Саку, назначенный начальником сибирской группы, оказался бесчестным, двуличным; он не пользуется доверием. Я собираюсь расстаться с данной группой и как частное лицо самостоятельно совершить кругосветное путешествие; в пути я планирую заниматься фотоделом и знакомиться с образом жизни людей в разных странах. На днях я отправляюсь в 800-верстное путешествие в Иркутск, центр Иркутской губернии, наймусь там к известному по всей Сибири фотографу Милевскому и поработаю у него четыре-пять месяцев, заработаю денег и не останавливаясь в Москве, поеду в Петербург, столицу этой страны. В Петербурге я намереваюсь пробыть несколько месяцев и заработать денег для дальнейшего путешествия. Затем через Берлин отправлюсь в Париж и в Лондон, оттуда в Нью-Йорк, затем, через всю страну, в Сан-Франциско и наконец – домой. Вынужден обратиться к Вам с просьбой: у меня на родине осталась мать, уделите ей хотя бы немного Вашего внимания. Зная о том, что Вы не оставите ее, я смогу спокойно продолжить путешествие. Я и в дальнейшем буду сообщать о своем продвижении».

Таким образом, нездоровая атмосфера в группе заставила Косандзи покинуть своих сотоварищей и отправиться в Иркутск. Наверное, в Сибири он нередко попадал в трудные ситуации. «Доверяться здесь никому не стоит, – писал он, – люди даже высокого положения подчас оказываются вымогателями. Если при найме на работу Вам будут предлагать 40 иен (рублей) или меньше в месяц, лучше всего сразу отказаться. В самом худшем случае фотограф здесь получает от 70 до 80 иен (рублей). Нужно сразу оговориться, что все приезжие, желая наняться на работу, сталкиваются с трудностями. Я, не найдя общего языка с членами группы, уволился: уж слишком большая была разница между тем, что мне пообещали при приеме на работу, и тем, что оказалось на самом деле. Я не получал никаких денег, под страшные клятвы занял их у содержателя борделя, добрался до места – и опять ни гроша, пришлось просить взаймы у разных сомнительных женщин и вот – дошел до нынешнего положения».