Текст книги "Дерзкие. Будешь моей (СИ)"
Автор книги: Катерина Пелевина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
Боже мой…Я принимаю предложение от женатого мужчины…Какой же ужас. Кому расскажи – в обморок упадут. Так может быть только с моим сумасшедшим Адовым. Но я конечно же отвечаю ему:
– Да…Я выйду за тебя, Глеб…И не надо, пожалуйста, умирать… Давай мы все будем целы и невредимы.
– Договорились…
Чувствую, как вместе с кольцом, которое идеально садится на мой палец, на мне появляется самая настоящая броня. Броня, которая навсегда делает меня женщиной Глеба. Неприкосновенной, недосягаемой, священной. Он обнимает. Он не даёт дышать своими объятиями. А я умираю от того волшебства внутри, которое происходит только рядом с ним.
– Извини…Извини, малыш, я тебя люблю. Я пиздец как счастлив... Всё…Едем…
***
В дороге низ живота неприятно тянет, но я молча терплю. Чувствую себя не очень хорошо, когда мы доезжаем до того самого дома, из которого я некогда сбежала. На пороге нас встречает взволнованная Людмила Эдуардовна. Глеб снова несёт меня на руках, не позволяя встать на ноги.
– Здравствуй, Катюш…Туда её. В комнату, – командует она, когда я здороваюсь в ответ. Как только я занимаю необходимую позу, она трогает мой живот. – Так…Напряжена… Болит?
– Угу…тянет… – отвечаю, а смотрю на Глеба. И после этих слов вид у него становится такой, что он готов рвать и метать.
– Так…Гипертонус похоже. Ты полежи, сделаем УЗИ сейчас. Успокойся главное. Нужно больше пить воды. Глеб, принеси! – рявкает она на него, на что он тут же нервно и дёргано бежит к выходу. – Катюш, он нервничает. Может мы его опустим? Так вам обоим будет спокойнее. Ему нужно пар выпустить. У него вид такой…
– Я понимаю…Но не хочу, чтобы он уходил…
– Смотри сама, девочка, – Людмила Эдуардовна подключает оборудование, выдавливая полоску геля на мой живот, и проводит по нему датчиком. Вздрагиваю, ощущая холодные касания.
В этот момент к нам уже возвращается растерянный Глеб. Людмила тщательно просматривает все детали и успокаивает нас обоих.
– Так…Дорогая. С вашим ребёнком всё нормально. Но тонус есть. Ляг-ка на левый бочок. Вот так, – она помогает мне переместиться и стирает с меня гель салфеткой, а взгляд мой прямо в эту секунду мечется к Глебу. Он стоит ни живой, ни мёртвый. Давит руками на свои глаза. Так сильно давит на них, и я знаю, что это значит.
Он испугался… Я тут же хватаю его за свободную руку и тяну к себе, а он падает на колени возле кровати, прижимаясь к моему животу лицом. Картина просто душераздирающая. Я не могу сдержать слёз.
– Я оставлю вас… Но ненадолго. Сейчас критический период, один из таких 8-12 недель. Надо особенно беречься. И уж, извини, Катюш, но нужно провести вагинальный осмотр и поставить спазмолитик…От стресса тебя сильно зажало…Тонус – дело такое…
Я киваю, а она уходит, временно оставив нас наедине.
Глеб стискивает в кулаки мою кофту на пояснице. Бодает мой живот лбом.
– Я убью его…Выверну ему все кишки…Боже, прости…Прости, что ты это слышишь… – шепчет он, целуя мою тёплую кожу, которая тут же покрывается мурашками. Щетина царапается, но заставляет улыбаться. Зарываюсь пальцами в его волосы. Поглаживаю. Успокаивает нереально…
– С ним всё нормально, Глеб. Это самое главное. Всё хорошо. Я больше не убегу. Больше никогда не убегу из дома. Прости, что я поверила…
– Нет…Кать…Ты вообще не виновата. Любой бы повёлся. Это слишком больно. Я всё понимаю. Виноваты только мрази, которые меня окружают. А тебе приходится иметь с ним дело.
– Глеб…Я знаю, что не имею права просить…Знаю, что…Но я не хочу, чтобы ты кого-то убивал. Я больше этого тебе не хочу…
– Кать… – Глеб опускает виноватый взгляд и кладёт свою шершавую широкую ладонь на мою. – Я не могу. Кать, мои дети уже для меня священны, ты священна. Я никогда не смогу простить того, кто хоть как-то поднял на вас руку. Я очень тебя люблю. Уважаю, ценю до безумия. Но не проси меня о таком…Я всё равно не сдержу слово.
Внутри меня так болит. И я понимаю его чувства, но лишь отчасти… Мы не боги. И мой парень – не Дьявол, чтобы всё время брать на себя эти грехи. Так почему же ему всегда достаётся такая тяжёлая ноша?
– Я должен уехать…Мне придётся, Катюш. Но я вернусь завтра утром. Я вернусь, и мы будем вместе, обещаю…Кать… – он держит меня за руку и теребит палец с подаренным кольцом. Я чувствую, как ему важно моё отношение. Как ему важно моё прощение его поступков. Мне кажется, что ему в принципе важно только это. Не Господь Бог, не карма, не Ад, в котором он будет после этого гореть. А только я и мои решения.
– Глеб…Я доверяю тебе. Поэтому говорю тебе от всего сердца. Делай ровно так, как твоё тебе позволяет. Я всё приму…Я приму любой твой грех. Потому что люблю тебя.
Не успеваю вдохнуть воздух, как Глеб приподнимается и накрывает мои губы своими…
Глава 19.
(Глеб)
Лучше никому не знать, что творится внутри меня. Что мной движет и что направляет. Я – не человек, а выжженная земля. Это то, что я за собой оставляю.
– Доставили, Глеб Александрович. Ожидаем Вас, – сообщает Миша по телефону, когда сажусь за руль. Нужно выдохнуть, нужно взять себя в руки, иначе не смогу продержаться должное время и лишу себя всяческого удовлетворения за жалкие секунды. А это ведь так просто. Нажать на курок у виска или перерезать горло. Это просто…И оно того не стоит. Тебя уважают только тогда, когда есть страх. Когда есть осознание, что за содеянное тебя будут наказывать долго и мучительно. Я всегда это знал. И знаю сейчас, поэтому еду туда, пытаясь утихомирить ураган внутри себя.
«Ярослав». Это имя теперь вертится на языке. Красивое имя. Особенное. Сильное. Я ведь даже загуглил, хотя и так было очевидно. Но мужество, бесстрашие и благородство как-то добавили веры нашему выбору.
А рассказ ведьмы о своём сне вообще размазал, в прямом смысле слова. Если можно ощущать себя несгибаемым, твёрдым и жестоким человеком всегда, то только не тогда, когда твоя женщина рассказывает тебе о твоих будущих детях. Тут я ощутил, будто меня расплавило на солнце. Тут я перестал быть камнем. От чёрствого сухаря остался только стержень. Всё остальное в момент исчезло стоило услышать, что у нас с Катей будет два сына. И не знаю, почему я верю в это всё. Вот просто не знаю. Раньше бы сказал, что чухня какая-то, а как её встретил, так и поплыл…
Доезжаю до порта. Выкуриваю три сигареты. Первая – загасить злость. Вторая – подумать. Третья – насладиться тишиной.
И в бой…
С совершенно невозмутимым ровным выражением лица захожу в строение, предназначенное для ремонта суден неподалёку. Все пятеро во всей красе. Паша и его четыре долбоёба охранника, что беспринципно держали женщину, которая пыталась убежать из места, где её держат силой. Стоят на коленях, пристёгнутые наручниками к металлической шпале. Я ведь просмотрел камеры. И к сожалению…Просмотрел и ту запись, где эта мразь трогала мою будущую жену, мою блядь, любимую женщину. Мою единственную. Думаю, что он и без того знает, что его ждёт. Думаю, он это понимает.
– А, – выдыхает, приподняв взгляд. – Глебик… – толкает пренебрежительно, и даже за этот неуважительный высер я поджигаю новую сигарету и едва она начинает тлеть, как я тушу её об его ебучее лицо. Он начинает орать, визжать как свинья и дёргаться, а я вообще нихрена не чувствую, кроме неконтролируемой, пожирающей изнутри ярости. – Сука! Падла! Оставь меня! Тебе же хуже будет!!!
– Мне? Хуже? Ты что-то не понял…Хуже уже не будет, – отвечаю, рассматривая его лицо. Хочу, чтобы его заполнили реки крови. Хочу, чтобы он захлебнулся в них. – Ты…Пытался убить моего ребенка…
– Это она тебе сказала? Что за чушь! Я ничего такого не пытался! – оправдывается так, что заставляет меня на секунду закрыть глаза. Медленно расстёгиваю верхние пуговицы своей рубашки. Там невероятный дубак, а мне не холодно. Я демонстрирую ему след от пули, что он мне оставил.
– Твоих рук дело…Думаю, зря ты тогда не убил меня, – честно признаюсь. – Ну чё? Помрёшь мужиком? Дать тебе ничтожный шанс обосраться на глазах у твоих прихвостней?
– О чём ты вообще?
– Как о чём…Подерёмся. Ты и я. Ты же весь такой крутой. Трогал мою беззащитную женщину против её воли. Опоил её. Хватал за волосы, за руки, – скриплю зубами и раздуваю ноздри, вспоминая это. Перед глазами просто всё в красных пятнах, а у него клацает челюсть. Не то от страха, не то от холода. Посрать. – Ты, Паша…Жалкое подобие человека…Мелкий ни на что неспособный обосрыш…А когда таким дают денег и хотя бы немного власти…Получается ровно то, что я сейчас вижу перед своими глазами…
– Ну, отстегни меня, давай посмотрим, нахер, на что ты способен!
У Михи, кажется, сейчас приступ ржача случится. А я командую ему жестом, чтобы освободил этого кретина.
Едва встречаемся с ним взглядами, я выжидательно смотрю на него. Он потирает запястья и встаёт на ноги.
– Чё ты стоишь, давай… – зову, и он кидается на меня как сопливая девка. Это просто надо видеть. Высокий и неповоротливый. Сильный только с уязвимой женщиной, неспособной дать достойный отпор. Слегка поворачиваю корпус. Секунда и жёстко беру его на калган, пробивая переносицу. Ублюдок визжит. Повторное попадание по сломанному носу даёт о себе знать, и он заваливается на колени. – Это всё? Это реально всё? Паша, ну не разочаровывай меня, прежде, чем я начну вырывать тебе ногти и зубы по одному.
Едва он пытается встать, как я оглушительно приземляю его к бетонному покрытию одним ударом правой ноги и вдавливаю коленом в пол его тело.
Сжимаю кулак. Смотрю на него.
«Он так никогда не заживет… Рука – не сердце».
– Это тебя бьёт моя женщина, – наношу удар в лицо, от которого кровь брызжет в разные стороны. Вся моя свадебная белоснежная рубашка теперь покрыта алыми каплями. Как же, сука, символично. Этот брак – одна сплошная река крови! Вся моя жизнь теперь эта река.
– Это бьёт мой сын, – второй прямо в челюсть, выбивая её и глядя на то, как зубы пробивают мягкие ткани.
– А это бью я, – встаю и со всему размаху пинаю ногой в морду. Не хочу даже смотреть, что я с ним делаю. Ибо один хрен ничего не увижу. Дальше творится что-то невообразимое. Голова, шея, рёбра – в эти мгновения мне уже всё равно. Мечтаю быть дробилкой. Я не знаю, что со мной происходит, когда я один – сплошное возмездие. Перед глазами как на перемотке видится вся моя жизнь. Все плохие моменты. Все смерти. Если у меня отнимут Катю или нашего ребёнка…Я умру. Что бы было, если бы не успел? Если бы Игоря там не оказалось? Если бы этот кусок дерьма увёз её под хирургический нож. Миша пытается остановить меня, но я не могу. Мужики, прикованные рядом, если их можно так назвать, начинают верещать и умолять, чтобы их отпустили. Что они всё поняли и этого больше не повторится. А я не слушаю это. В моей голове словно белый шум. Даже хрипы и захлёбывания Паши ничего для меня не значат, пока на телефоне не раздается знакомый рингтон. Это Кир звонит. Я точно знаю, что он. Только на нём такой звонок. Вытираю свою рожу, отшатываюсь от обоссавшегося окровавленного выблядка, стряхиваю руку, которая, кажется, по локоть замарана, и поднимаю трубку, выходя на улицу. Весь горю. Весь в крови, словно купался в ней. Наверное, увидь меня сейчас та бабка из деревни, померла бы прямо здесь вместе со своим крестиком в руках.
– Решил проверить как ты, – говорит Кир, а я пытаюсь поджечь сигарету. Руки трясутся и не могу. Пока ко мне не подходит один из охранников и сам мне не подкуривает.
– Благодарю, – киваю ему. – Как Сатана. – отвечаю уже Киру.
– Я предполагал. Успел?
– Успел, братка. Тебе спасибо.
– Я всегда на чеку. Крёстный же, – смеётся он в ответ. – Дон Корлеоне, ёпту.
– Сука, бля, Кир…Ты бы меня щас видел, ты бы нихуя так не шутил…
– Успокаивайся давай… Бери себя в руки. Ещё столько всего…
– Знаю. Спасибо, что позвонил.
– Давай.
Присаживаюсь на турникет и смотрю в небо. Кажется, идёт снег. И ветра совсем нет. Так тихо. Слышу только скулёж тех охранников и больше ничего.
– Глеб Александрович, – зовёт меня Миха. – Он отключился. Чё с ним?
– Пробить лёд, притопить и подальше, поглубже. С мешком на башке и кирпичами, Миш…Чтобы рыбы потом пожрали, – отвечаю улыбчиво.
Миша кивает, а я рычу в пустоту, снова его окрикивая.
– Пристрелю сначала. Хватит с него. А тех…Снимите на видео. Припугните как следует и вывезите на пустырь. Оставь им две пары обуви, пусть сами друг друга завалят.
А я больше чем уверен, что так и будет. Ибо не люди это, а черти.
– Меня сначала на какую-нибудь хату и шмотки мне надо новые. Я к своей в таком виде не сунусь, – наказываю одному из своих, и тот следует к машине.
Я же…
Беру пистолет, совершенно равнодушно с виду, приставляю дуло ко лбу вырубленного Паши. Смотрю на него с ненавистью и нажимаю на курок.
– Сладких снов.
Внутри агония, снаружи – лёд. Никто никогда не увидит на моём лице сомнений, если речь касается семьи. Я не мог позволить ему жить. Покуда где-то рядом с моими детьми и женой есть такой человек, я потеряю покой. И знаю, что потом…Когда умру я встречусь со всеми теми, чьи души забрал, но… Я готов брать на себя эту ответственность. Готов и буду её брать, потому как по-другому просто не могу.
Приезжаю в одну из каких-то блат хат, захожу через чёрный ход, чтобы никого не шокировать в таком виде. Моюсь, переодеваюсь, смотрю в зеркало. Зависаю. Рука в хлам, рожа…Рожа просто как непроницаемая маска. Я помню, как был другим. Я это помню. Глаза были живыми. Я порой улавливаю те вайбы, но только рядом с Катюхой. Всё остальное время я словно монумент. Что со мной стало за какие-то жалкие четыре года…
Я – отражение своего отца. Это пугает меня больше всего. Потому как я не хочу им быть. Я не хочу однажды проснуться и понять, что мои дети ненавидят меня. Что моя женщина меня боится. Что я довожу её до слёз каждый божий день и уже ничего при этом не чувствую.
Закрываю глаза, думая о матери. О Кате. Об Анне. О всех женщинах, которых так или иначе успел разочаровать.
Тяжёлый груз на душе мешает, но мне нужно ехать к ней. Мне нужно думать в первую очередь о ней и своём ребенке.
Поэтому собирая всю боль в кулак, я еду в тот самый дом, способный залечивать раны.
Время на часах уже три. Я знаю, что скорее всего, она спит. Ведь за весь день она столько пережила. И я всё ещё не перестаю удивляться насколько она у меня сильная. Характерная. Бойкая.
Как она защищает всё, что любит. Собой. Ценой своей жизни.
Не знаю, где на свете происходит это распределение душ. И не знаю, чем заслужил такой подарок судьбы, но… Я хочу сберечь это, насколько получится. Сделать своих сыновей достойными людьми. Сделать их любимыми, настоящими, справедливыми, как их мать. Честными и сильными. Это то, что я обязан им дать.
Однако, думая о том, сколько всего впереди, я боюсь оступиться. Отец, Сокол…Домбровские. Все они, так или иначе, должны получить по заслугам. Это – моё предназначение, чтобы обезопасить всех, кого люблю.
Ещё около десяти минут стою перед домом и боюсь заходить туда. Но всё же крадусь на цыпочках, чтобы не разбудить. Катя же…Ждёт меня на кухне, сидя за столом в одиночестве.
– Малыш…Как так? – спрашиваю, нахмурившись. – Ты должна давно быть в постели.
– Я не могла заснуть снова. Мне приснился кошмар, – отвечает она, подходя ко мне, и закидывает руки на мои плечи. Я же обнимаю за тонкую талию и зарываюсь носом в её волосы. Глажу её голову. Не могу отпустить.
– Какой кошмар…?
– Будто ты не вернулся…Будто ты просто исчез… – плачет она, на что я растерянно смотрю ей в глаза.
– Но это ведь только сон. Я здесь. Вот он я. Успокойся, моя. Чего плакать-то? – спрашиваю, осознавая, что впервые в жизни меня не беспокоят её слёзы. Я просто стираю их с её щек, но при этом не испытываю к ним отвращения. Скорее, просто эмпатию. И это так странно…Самое странное, что могло со мной быть.
– Не уезжай больше, Глеб, – она прижимается ближе, а я обхватываю её под попу и поднимаю на руки, унося в сторону нашей спальни. Просто молча несу, пока она целует моё лицо. Мы больше ничего друг другу не говорим. Я кладу её на кровать и притягиваю к себе спиной. Дышу ей в затылок, а трогать боюсь.
– Что-то не так? Что-то случилось? Я хочу и дальше тебя целовать, – просит она, развернувшись ко мне.
– Мне страшно за Ярослава. Давай мы ничего не будем делать сегодня. Только сегодня…Ты под уколом… И…тебя осмотрели? Людмила писала мне…Но я нихрена не понял.
Катя смеётся над этими словами. Страшно представить, сколько изменений терпит женский организм во время беременности. Это и без того сложно, а с теми стрессами, что ей пришлось пережить, боюсь, мы слишком не предусмотрительны.
– Вообще, да. Меня осмотрели, всё хорошо, но тонус есть…Я просто…Так соскучилась по тебе. Так давно тебя не ощущала, – шепчет моя ведьма, уткнувшись носом в мою шею и перекидывая через меня одно бедро. Соблазняет ведь, и я сам на иголках. И не могу я быть столь безучастным и бессовестным. Так ведь нельзя.
Свои желания, Глеб, можешь засунуть куда подальше. Теперь есть что-то намного важнее этого. Хрупкое. Маленькое. Требующее твоей защиты.
– Знаю, малыш… Твои сокращения сейчас…Нежелательны, верно?
– Верно… Глеб, верно, – соглашается она, а я перебираю между пальцами её волосы.
– Мы потерпим до завтра. Потому что всё, что мне надо – это знать, что с нашим сыном всё в порядке…
– А представляешь, если там девочка? – спрашивает моя ведьма, улыбаясь. – Вот смеху будет…
– Я растекусь, – отвечаю честно. – Если там малышка…Прямо как ты…Зеленоглазая…С рыжими волнистыми волосами. Просто пристрелите меня. Я ведь никогда никому не смогу её доверить. Просто убью всех нахрен.
– Дурак, – смеётся она, поглаживая моё лицо. – Ты решил все свои вопросы?
Я вижу, что она смотрит на мою перебинтованную руку, а кровь просочилась наружу. Она знает. Она видит. Она понимает.
– Да, – скупо проглатываю. – Спи, моя тигрица. Завтра новый день. Нам ещё столько всего предстоит.
– О чём это ты? – спрашивает она, взглянув на меня в темноте комнаты. Чувствую её яркие зелёные огни даже в ночи.
– О шоппинге конечно. Завтра мы едем скупать все детские магазины. И «нет» не принимается, – отвечаю, вздохнув. – Даже если придётся лететь со всеми этими баулами в Москву потом. Но в твоём состоянии нужны только положительные эмоции. А я должен тебе их предоставить. Значит…Будем предоставлять…
– Что же…И в парке погуляем? И мороженое вместе поедим? – спрашивает она с ехидным смешком. Как всегда, её интересует что-то обыкновенное. Приземленное. Не звёзды с неба, а прогулка в парке…
– Вообще всё, что твоей душе угодно…Всё, что сделает тебя счастливой…
– А если тебя сфотографируют с любовницей и выложат в сеть? – шутливо произносит она, хихикая.
– Мы замаскируемся, как можем. В зимних шмотках хрен нас кто узнает…Не волнуйся, моя любовь. Никто больше нас и пальцем не тронет. Я достану каждого…
Глава 20.
«Я достану каждого».
Естественно, я в это верю.
Закрываю глаза в его тёплых руках и проваливаюсь в сон. Мучительный. Уничтожающий меня изнутри. И кажется, что бесконечный…
– Глеб, держи, пусть оберегает тебя. Так надо и не спрашивай откуда… – передаю ему странную продолговатую вещичку на цепочке, а он улыбается, зажимая её в кулак. Рассматривает.
– Что это?
– Просто оберег. Прошу тебя, носи его. Это важно для меня.
– Хорошо, ведьма, как скажешь…
Вешаю его ему на шею, тереблю в ладонях, и внезапно, будто по щелчку пальца, земля под ногами начинает разверзаться, и мы с ним за секунды падаем вниз.
– Стой, стой…Глеб! – кричу ему, срывая горло, пока мы оба почему-то не оказываемся под толстый слоем воды. Меня оглушительной силой притягивает куда-то глубоко. Словно к моим ногам привязаны тяжёлые камни.
Отталкиваюсь руками и ногами, но не могу выплыть. Никак не могу, сколько не стараюсь. А кислорода словно вообще нет. И ведь умею плавать, но не получается. Паника настигает так же быстро, как я начинаю задыхаться.
Глеб подплывает, вдыхая в меня воздух и силой толкает меня вверх, сам при этом оставаясь на месте. Чувствуя, как двигаюсь вверх, я по инерции ищу его руку, но его нет рядом. Всплываю. Судорожно набираю воздух и снова ныряю за ним. Рыскаю в этой бескрайней морской темноте. И вижу, как он идёт ко дну и не дышит. Даже не пытается выплыть. Словно находится без сознания. И течение вдруг становится таким сильным, что расстояние между нами только увеличивается.
Нет, нет, нет…Господи, Глеб!
Боже…Помоги.
Хочу кричать, но надо добраться до него. И пока я всеми силами опускаюсь за ним, он проваливается всё глубже и глубже в бездну. Пока и вовсе не пропадает из зоны видимости…
И я открываю глаза, прижатая к его тёплому сонному телу. По моему же бежит неприятная дрожь. Я тут же врезаюсь в него сильнее, чтобы чувствовать. Чтобы отойти от этого ужасного кошмара.
– Эй…Малыш, я здесь, – сквозь сон бормочет он, сильнее обхватив моё тело. – Всё хорошо…Ты чего?
– Ты тонул, Глеб…Ты тонул, – плачу. Снова. Это какой-то бесконечный поток слёз и вселенский ужас. Не понимаю, что со мной происходит в последнее время.
Глеб хмурится, трогая мой лоб, а затем касается его губами.
– Температуры вроде нет. Неужели я укусил тебя и теперь ты переняла у меня эти жуткие кошмары? – шутит он, поглаживая моё лицо и поцеловав в нос. – Успокойся, девочка. Я не тону. Разве что в твоих глазах. Но это мне только по кайфу.
– Обними меня…
– Я и так обнимаю, дикая моя коша. Это просто стресс…Мы сегодня же всё исправим. Наберем тебе всех этих подушек для беременных, удобных тапочек, тёплых халатов, грелок и прочей фигни. Будешь у меня упакованной и пушистенькой…Как маленький котёнок…Дикий, разумеется.
– Ага, – улыбаюсь в ответ, потираясь о его грудную клетку. – А вечером ты позволишь мне себя раздеть и целовать…
– Посмотрим, – хмыкает, на что я обиженно цокаю. – И не обижайся. Как скажет врач.
– Адов…Адов…Во что ты превратился…Такой заботливый папочка… – бормочу я, а он пожимает плечами и смотрит на меня своими голубыми дикими. Практически раздевает ими… И я дрожу…
(Глеб)
Ну, папочка. Ну, заботливый…Не вижу ничего плохого, чёрт возьми.
– Ты по жопе вечером получишь, если будет можно, – поглаживаю её попу и охреневаю от своей молниеносной реакции. – Блядь…
– Дай хотя бы прикоснуться…
– Нет, ведьма…Это билет в один конец. Со мной в душ. А мы не знаем, можно ли…
– Ну вот…Тогда я пошла к Людмиле Эдуардовне. И спрошу у неё! – вскакивает Катя, на что я ржу, глядя на часы.
– Я представляю. Время восемь утра. Ты вваливаешься в комнату к безмятежно спящей женщине и кричишь: «Извините, а нам можно уже потрахаться?!».
Катя хохочет, и я вместе с ней.
– Потерпим уж до вечера, идёт?
– Идёт, – шлёпает меня по руке. – Тогда идём завтракать? И ты позволишь мне приготовить…Помыть посуду… Иииии…
Специально ведь. Провокаторша. Вспыхиваю как спичка. За считанные, блядь, секунды от одной только фразы и представления всего этого…
– Твою мать…Иди сюда, в общем, – тяну к себе её тело, пока она смеётся. Усаживаю сверху. Медленно снимаю с неё футболку. Боже…
Лучше бы я этого не делал…Теперь точно грань…
Шагнули и сразу в пропасть.
Они будто налились. Но, наверное, так рано ведь не бывает? Или бывает? Хрен знает, но выглядит просто…
У меня по телу все тысячи ватт пробежали. Ток такой мощный, что оглушает и дезориентирует. И я ощущаю, что единственная моя цель – сделать приятно моей девочке…
– Я тебя чувствую…Внизу… – бормочет она с придыханием, утрамбовывая ладони на мою грудную клетку, и ёрзает на мне бёдрами. Чувствую её невыносимый жар даже через ткань.
– А я тебя… – шепчу в ответ, рассматривая её охуенную упругую грудь с торчащими нежно-розовыми сосками. – Привстань…Только давай очень медленно…Ладно, малыш? Ты сверху.
– Хорошо, – Катя сглатывает и тяжело дышит, пока я приспускаю с себя боксеры, а её трусики сдвигаю вбок, и…
Наконец вхожу в неё… Очень аккуратно и томяще, опасаясь сделать что-то не так. Сантиметр за сантиметром, вынуждая её всхлипывать и вбирать меня с закрытыми глазами, въедаясь пальцами в кожу на моей грудной клетке. Она царапает, а мне по кайфу. Это больше, чем по кайфу. Это просто контрольный выстрел в голову.
После десятидневной разлуки.
Это квинтэссенция мучений и удовольствия.
За что нам так сладко? Так крышесносно приятно?
Придерживаю её за тазовые косточки и помогаю двигаться.
– Скучал…Так скучал по тебе, – ласкаю, как мне кажется, не только её тело, но и душу. Да и она какая-то вся чувственная сейчас. Настолько нежная и открытая. Женственная. Сексуальная. Невероятная. Моя.
– А я по тебе, Глеб…Трогай меня. Везде. Трогай… – просит моя ведьма, и я конечно трогаю. Не просто трогаю, блядь, а поглощаю. Каждый сантиметр. Каждый нетронутый участок шикарного тела. Видеть, как ладони скользят по её нежной светлой коже, как обводят её идеальные изгибы, как пальцы тянутся к её рту, проталкиваясь внутрь. Как она приподнимается и опускается… Это выше и лучше всего, что мне доводилось делать.
– Моя самая красивая…Самая дерзкая женщина на свете…Самая охуенная.
Такая тугая и мокрая, что я кое-как сдерживаюсь…
Не трахаю, а дарю любовь. Сейчас нам обоим это нужно.
Но на этот раз мы с ней кончаем одновременно, не проходит и жалких пяти минут. Она полностью накрывает меня собой, дрожит, пульсирует, зажимая внутри, и я еле дышу, перебирая пальцами хрупкий позвоночник. Как же мне нравится кончать внутрь, как нравится ощущать, как она доит меня внутри… Чувствовать, что она вся моя. Без каких-либо ограничений.
– Рекорд? – спрашиваю её, на что она даже не реагирует. Просто лежит и растекается на мне, целуя грудную клетку в местах своих же царапин. А я нюхаю её и нюхаю, так как не могу надышаться этим размазывающим меня запахом.
– Я тебя люблю…Я так сильно тебя люблю. Не знаю, как я тебя нашла. До сих пор не понимаю.
– Мы нашли друг друга, ведьма. Притянулись как две половины целого. Пойдёт?
– Угу, – бормочет в ответ. – Мне с тобой так хорошо.
– А мне с тобой. Как животик? Не тошнит?
– Нет…Пойдём вместе в душ?
– Что ты творишь со мной, чертовка, – смеюсь, сжимая в руках её округлые ягодицы. – Пиздец…Ты становишься ещё фигуристее. Что со мной будет потом? Сразу в нокаут?
– Ну…Потом…Моя грудь нальётся молоком и тебе нельзя будет её касаться… – улыбается она, вынуждая меня хныкать. Хоть и в шутку.
– Своему сыну я временно передам эту опцию, не волнуйся, – смеюсь и утягиваю мою малышку за собой в ванную комнату…
***
Очень скоро мы и вправду едем по магазинам. Катя не привыкла вот так ходить, приходится заставлять, хотя она явно нервничает, когда я просто бросаю фразы «самое дорогое». Подобное моё поведение – не самое её любимое. Вспомним хотя бы наше знакомство. Кажется, она эту мою мажористость готова с корнями из меня вырвать.
– Самое дорогое, Глеб – не всегда самое лучшее… – поучает она меня, глядя своим сердитым взглядом.
– Всегда, – спорю я, на что она лишь качает головой. – А видела там целый отдел с люльками, электронными шезлонгами для малышей? Идём туда?
– Боже, Адов, ты мне руку оторвёшь… – смеётся она, пока я тяну её вдоль торгового зала. Наша корзина уже завалена всем подряд, но я не успокоюсь, пока мы не нагуляемся здесь. – Я иду. Помедленнее. Откуда ты вообще знаешь про электронные шезлонги?
– Читал…
– Что?! – у неё такой вид, словно я ей молитву сейчас наизусть рассказал. Хотя я ни одной даже толком не знаю.
– Ну, что…А чем мне было заняться в самолёте и ночами без тебя? Читал, что нужно для ребёнка. И прочее. Хотел, как лучше, – признаюсь, на что она обнимает меня, не выдерживая. Прямо посреди толпы людей. Мне кажется, сейчас расплачется.
– Боже, ты лучший…Самый лучший…
– Ага, конечно, – язвлю в ответ, но прижимаю к себе, вздыхая.
– Глеб, – отрывается от моей груди Катя. – Наверное, надо поблагодарить Игоря за всё…Он спас меня. Если бы не он…
– Я и так отблагодарил…
– Как?
– Так. Взял его на постоянку твоим охранником вместе с Михой. Он благодарен. Я плачу намного лучше того… – замолкаю. О покойниках либо хорошо, либо никак. Хотя язык требует другого, но Катя понимает о чём я.
– Ладно…Я поняла… Тогда идём за шезлонгом, – улыбается моя ведьма и мы идём сорить деньгами.
День проходит не просто хорошо, а прекрасно. Мы оба счастливы. Если отбросить всё гнетущее, можно с уверенностью сказать, что из нас вышла бы хорошая семья. Потому как любовь между нами ощущается даже на расстоянии. Ей любуются даже другие люди. Я ощущаю это в их взглядах. Просто чувствую, когда идём мимо. Немного напрягает, ведь я не хочу даже визуально с кем-то делиться, но…В этом что-то есть. И когда Катя обнимает меня у всех на виду, я ощущаю, что мне подвластен весь мир. Всё в моих руках, если рядом со мной моя любимая женщина.
Но к вечеру настроение немного портится, потому как мне звонит обеспокоенный Рус. И в его голосе я улавливаю нечто болезненное и вынутое с самого дна. Нечто, что заставляет меня за него беспокоиться.
– Привет. Как сам?
– Нормально. Решаю вопросы, – отвечаю расплывчато.
– Слушай… – тянет он. – Помнишь, я тебе говорил про один проект, – завуалированно сообщает он, и я понимаю, что нас слушают. Красота.
– Ну.
– Кое-что всплыло. Я должен отъехать. Родителям ничего не говорил, а то знаешь же…Начнётся…Недосказанности, претензии…Обиды… – выдаёт таким голосом, будто…
Надеюсь, мне это кажется.
– Угу, знаю. Хорошо, я понял. Рус?
– М?
– Без меня не влезай в этот проект. Не надо.
В трубке молчание. Слышу только его жёсткое дыхание. Неужели он всё узнал…
– Встретимся в Москве через четыре дня. Ты мне нужен. Компания прошла регистрацию. Акции на бирже. Будь на связи, прошу тебя.
– Я на связи, Рус. Я здесь.
– Хорошо, – брат кладёт трубку, а я понимаю, что нужен ему как никогда сейчас. Мне придётся поехать в Москву через четыре дня…И, скорее всего, я возьму ведьму с собой…
