Текст книги "Отстегните ремни"

Автор книги: Катерина Кириченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Мой палец с обломанным ногтем (пилку я так до сих пор и не успела купить) дотронулся до слегка мягкой резиновой кнопочки на пульте, и на экране замигали упаковки сока. Безобразная реклама, сделанная прямо в лоб, без малейшей изюминки. Рекламируют сок – значит, и показывают пакет сока. Ноль фантазии.

Палец коснулся кнопки еще раз.

«…бывшему мэру грозит четыре с половиной года тюрьмы за превышение должностных полномочий…» – вещала милая ведущая новостей.

Я поморщилась. В очередной раз щелкнула пультом.

На экране закрутилась графика заставки какой-то передачи, и в студию вошел подтянутый моложавый мужчина. «Борьба за собственность – это передача для тех, кому есть, что терять. Было ваше – стало чужое. Ваша собственность – это то, что вы можете потерять уже завтра. Поучительные истории про правила и способы борьбы за ваше законное имущест во – смотрите в нашей передаче…»

Щелкнула пультом еще раз и уставилась на балет. По сцене маленькими шажочками поплыли миниатюрные девушки в белых пачках. Смотреть на них было откровенно тоскливо, но зато нервы на этом канале отдыхали.

Отдохнув и заскучав, я переключилась дальше, и с пять минут слушала душераздирающие жалобы современных российских знаменитостей на то, с какой ненавистью прямо в их дома, ночью, когда они и их семьи спокойно спят, кидают бутылки с горючей жидкостью. «…Да от зависти все, душит население она, вот и пытаются поджечь… – уверял с экрана известный актер. – Многие из наших с Валдая уезжать стали. А что сделаешь? Не первый уже поджог… Мы с сыном дом спасли, но без ожогов не остались…»

Вернуться к балету? Или выключить этот телевизор вообще на хрен?

Взяла с книжной полки первую же попавшуюся книгу. «А. Блок» – смотрели на меня с обложки позолоченные буквы. Открыла наугад.

 
И, наконец, увидишь ты,
Что счастья и не надо было,
Что сей несбыточной мечты
И на полжизни не хватило,
……………………………………….
И только с нежною улыбкой
Порою будешь вспоминать
О детской той мечте, о зыбкой
Что счастием привыкли звать!
 

Закрыла книжку, вздохнула и закрыла глаза. Я напоминала себе скульптурку из трех обезьянок, виденную мной как-то в Индии: не вижу, не слышу, не говорю… Только дышу еще. Из последних уже сил.

Неожиданно дом прорезал резкий звук дверного звонка. Я подпрыгнула на диване.

Нет! Оказывается, я еще очень даже в состоянии слышать!

Бандиты звонить бы не стали! Или стали? Или если звонят – то это милиция с понятыми и заранее припасенным героином? Я лихорадочно прикинула, смогут ли они выставить железную дверь квартиры, если я откажусь открывать? Хотя в чем смысл не открывать – было непонятно. Все равно они устроят засаду снаружи и выманят меня отсюда, когда у меня совсем кончится еда. Или вызовут дополнительный наряд и выбьют эту чертову дверь.

Я устала бороться за выживание. Судя по телевизору, концовка здесь всегда была одна, и дергаться – лишь продлевать свои страдания.

Подкравшись на цыпочках к прихожей, я нащупала выключатель и зачем-то выключила свет, оказавшись в полной темноте. За дверью было совсем тихо. Осмелев немного, я подкралась поближе и припала к дверному глазку. Прямо на меня смотрело дурацки вытянутое овальное лицо с огромным носом и миндалевидными глазами, накрашенными тушью и голубыми тенями.

Баба. Чужая. Понятая? А где ж тогда наряд милиции?

Лестничная клетка за женщиной не просматривалась. Стоят рядом? Или спрятались и выпрыгнут, как черти из табакерки, едва я открою дверь?

Звонок прогремел еще раз, прямо у меня над головой. Я опять чуть не подпрыгнула от неожиданности.

А, будь уже что будет, к черту!

– Кто там? – спросила я тихо.

– Это я! – обрадовался женский голос за дверью. – Светлана. Я вам сегодня дойти помогла, когда вы в обморок упали.

Тьфу ты, господи!

У меня вырвался вздох облегчения.

– Отойдите, пожалуйста, подальше от двери, я вас разгляжу, – попросила я.

Она сделала шаг назад, и в глазке показались химическая завивка, висячие серьги с крупными камнями и мокрый капюшон дождевика. Лестничная клетка тоже вошла в кадр и оказалась совершенно пустой.

Пошуровав замком, я открыла и впустила промокшую женщину в квартиру, затем тщательно вновь забаррикадировалась на все замки и только тогда вопросительно уставилась на гостью.

– Вы сказали, что одна в Москве. С ребенком и больная. И продукты купить не успели. А я тут недалеко живу, – словно оправдываясь, сказала она. – Купила фарша, наготовила котлет и решила отнести вам. Мне одной столько не съесть. А вы хоть поедите нормально, глядишь – быстрее выздоровеете.

Освободившись от туфель и поставив сушиться открытый зонт, она хозяйственной походкой прошла мимо меня на кухню, оставляя на паркете влажные следы от промокших насквозь эластичных носков. Я машинально отметила, что на левой пятке у нее поехала стрелка, и прошла за ней в гостиную, зачем-то подтирая подошвой кед следы на чужом паркете. Остановилась при входе на кухню, подперев плечом косяк двери.

Я не верила своим глазам.

Светлана оказалась моложе, чем мне показалось днем. Лет сорока с небольшим, слегка полноватая и высокая, с большими руками с полустертым маникюром, она смущенно огляделась по сторонам и, остановившись у барной стойки, стала выкладывать из сумки несложную свою стряпню. Голодный ребенок тут же подскочил к продуктам и стал жадно высматривать что-нибудь вкусное.

На деревянной барной стойке появилась бережно завернутая в фольгу тарелка с котлетами, знакомая мне с детства красно-золотая пачка печенья «Юбилейное», кусок сыра, полбатона хлеба, банка из-под маринованных огурцов, заполненная чем-то жидким, похожим на суп, упаковка чая в пакетиках, банка варенья, полплитки шоколада «Аленка», полиэтиленовый пакетик с домашними блинчиками, вареная картошка в мундире, половина огурца, пара помидоров и кучка яблок. Видно было, что женщина хорошенько порылась в собственном холодильнике и принесла лучшее, что в нем нашлось.

Я завороженно смотрела на растущую на моих глазах кучу еды и молчала, абсолютно пораженная происходящим.

– А у вас вроде бы днем волосы были совсем черного цвета? – спросила Светлана удивленно.

Я очнулась от шока и скосила глаза на висевший на спинке стула парик.

– А-а-а, да… Парик ношу.

Женщина удивилась:

– С такими роскошными волосами – и парик зачем-то?

Она окинула быстрым и неожиданно пронзительным взглядом наше жилище и посмотрела мне прямо в глаза.

– У вас случилась какая-то беда? Да не темните вы, и так все видно. Я от доброго сердца помочь пришла. Вы можете мне полностью доверять.

Я совершенно обалдела от того, с какой расслабленной непринужденностью чужая женщина лезет в мою частную жизнь. При других обстоятельствах я бы, наверное, разозлилась и возмутилась такой беспардонностью. Но в этой гостье, пришедшей ко мне вечером, после работы, по жуткому ливню, да еще с сумкой, полной ее собственной еды, чувствовалась такое искреннее участие и почти материнское сопереживание и забота, что я сдалась.

Устало опустившись на диван, я кивнула, что да, мол, в общем, случилась небольшая беда, можно и так сказать, попыталась поднять голову и проявить мужество и улыбнуться, но вместо этого неожиданно для себя вдруг заплакала. Причем заплакала как-то сразу слишком сильно. Как будто давно ждала такой вот женщины, которая присядет рядом со мной на краешек дивана и будет гладить меня по сотрясающимся от рыданий плечам и голове, и молчать до тех пор, пока мои слезы не кончатся сами, а вместе с ними не выплеснется весь стресс, душивший меня последние сутки.

Час спустя, сытые и почти счастливые, мы все втроем пили чай с блинчиками и малиновым вареньем («Сейчас пропотеете, и болезнь к завтрашнему дню полностью пройдет» – пообещала мне Светлана).

Жизнь опять налаживалась. Как немного, в общем-то, надо человеку, чтобы опять найти в себе силы противостоять обстоятельствам и даже находить в них что-то, способное вызвать улыбку, пусть поначалу только грустную, но – улыбку! Человеческое тепло и участие, возможность выговориться и крепкий чай с малиновым вареньем. У меня не возникло никаких иллюзий, что мои проблемы удастся переложить на чьи-то плечи, но теперь я чувствовала, что у меня есть силы жить дальше. Я подмигнула Даше и налила чай в четвертую чашку, поставленную напротив принимающего участие в чаепитии Васи.

Светлана сидела на стуле вполоборота ко мне, закинув ногу на ногу и все время зачем-то разглаживала цветастую юбку на полном колене. С непривычной для меня откровенностью близкой подруги она поведала мне историю своей непростой жизни.

Родившаяся в арбатских переулках в семье профессора химии и преподавательницы французского языка, она ходила в хорошую школу и собиралась пойти по стопам матери, отдав свое сердце французской литературе. Но, как говорится, сердце – орган капризный и приказов не принимает. Вместо завидного Иняза сразу после окончания школы не внявшая уговорам родителей Светлана вышла замуж за веселого и бесшабашного будущего химика, студента ее отца, частенько бывавшего у них в доме, и вскоре родила ему двойню. Вопрос об институте как-то сразу же отложился на неопределенный срок, и Светлана погрузилась в проблемы пеленок и детского питания. Близнецы росли шумно и весело, а любимый муж после защиты диплома поступил в аспирантуру, и Светлана разрывалась, не зная, кому из трех мальчишек, оказавшихся у нее на руках, она нужна больше. Французская литература присутствовала в ее жизни все меньше и меньше, вытесненная детскими книжками и разложенными везде по квартире, включая даже туалет, справочниками и журналами по химии. Не успела Светлана и оглянуться, как пролетело время. Отпраздновали два события: дети пошли в школу, а муж, ныне кандидат наук, получил кафедру в экспериментальной химической лаборатории. Дом опустел, дети после школы проводили время в различных кружках и секциях, а муж засиживался в лаборатории до полуночи. Добрые соседки по двору подсказывали Светлане, что не бывает таких интересных профессий, и, скорее всего, прямо под носом у счастливой жены и матери происходит банальнейший служебный роман, прямо посреди пробирок. Долгое время моя непрошеная гостья не давала волю своей фантазии и зарождающемуся подозрению, но благодаря настырному участию завистливых соседок однажды все-таки не выдержала, пристроила уже заснувших мальчиков на одну из подруг, взяла такси и поехала прямиком к мужу на работу. И точно… Конечно, не прямо среди пробирок, а на диванчике в задней комнате отдыха любимый муж и был ей застукан с одной из молодых стажерок. Светлана, пожертвовавшая институтом и карьерой ради семьи, разнервничалась и перестала себя контролировать. По лаборатории зазвенело разбитое стекло («Вот тебе твоя химия! Вот тебе твои пробирки! Вот тебе твоя диссертация!» – кричала Светлана, плохо соображая, что делает), испуганная стажерка в расстегнутой кофточке зажалась в дальний угол, а муж в попытках успокоить жену и спасти остатки экспериментальной лаборатории мужественно двинулся прямо на беснующуюся женщину.

– У вас нет закурить? Вообще-то я не курю… – прервала рассказ моя гостья.

Затянувшись сигаретой и прищурившись от дыма, она поведала мне, какая мелкая доля секунды порой в состоянии сгубить всю жизнь. Схватив очередную пробирку, она еще держала ее, когда услышала испуганный крик мужа «Дура! Не сметь! Не ЭТУ!!!», но занесенная для броска рука уже не успела остановиться, и жидкость выплеснулась прямо в лицо неверному супругу. На этом все отпущенное в этой жизни на долю Светланы счастье закончилось. Ни полгода по больницам, ни молитвы и слезы не смогли вернуть мужу ни навсегда изуродованного лица, ни полностью утраченного зрения. Прожить на одну инвалидность не представлялось никакой возможности, и Светлана устроилась на работу, поближе к столь дорогой ей французской литературе, а именно – в книжный магазин. Денег все равно не хватало, жили впроголодь («Хорошо хоть родители помогали, иначе не знаю, как свели бы концы с концами»), а хуже всего, что муж так и не смог простить Светлане своей инвалидности, и в доме царила депрессивная и молчаливая обстановка. Уже подросшие дети перестали бывать дома, используя любой повод, чтобы улизнуть из мрака, повисшего над родителями, а тут еще и грянула перестройка со всеми ее возможностями быстрых заработков. Уставшие завидовать каждой паре новых джинсов одноклассников, близнецы сразу после школы подались в бизнес. В карманах их модных теперь новых курток Светлана стала находить неизвестно где и чем заработанные доллары, а вскоре – и травку, и «еще кое-что похлеще». Слепой и со временем совершенно замкнувшийся в себе отец в вопросах воспитания отпрысков принимал участие слабое и нерегулярное, периодически срываясь на истеричный крик, только отдалявший его от мальчиков. Светлана работала уже на двух ставках в разных магазинах и почти не бывала дома. К тому же после случившегося дети относились к ней как к нервной полусумасшедшей маньячке, изуродовавшей их отца, и к ее голосу особенно не прислушивались. Беда, как известно, не приходит одна. Сначала Костя, один из близнецов, попал в какие-то «разборки по бизнесу», суть которых моя гостья так никогда и не узнала, и с пробитым ломом черепом остался лежать в коме. Потом в семье и вовсе пошла череда похорон. Первым скончался не выдержавший шока отец Светланы, а за ним через год пришлось хоронить и мать. Оставшийся сын полностью отдалился от родителей и вскоре съехал из дома. Светлана осталась наедине со слепым мужем. По ее словам, от сумасшествия спасли только книги и еще раз книги, причем любимая с молодости французская литература оказалась малопригодной для сложившейся ситуации, и на прикроватной тумбочке моей гостьи стала расти стопка совершенно иной литературы, по большей части христианского содержания. От мужа не было никакого толка, а чувство вины при виде его беспомощности давило настолько сильно, что когда, наконец, пришлось похоронить и его, Светлана почувствовала себя даже лучше. Завела спаниеля и, за неимением другого объекта для любви, кормила его не абсолютно несъедобным химическим «Педигрипалом», а свежими говяжьими котлетами.

– Так что я про горе знаю не понаслышке, и взгляд ваш, затравленный какой-то, мне еще днем не понравился, – закончила она свой рассказ. – Сколько мимо меня прошло равнодушных людей, когда я годами мучилась, переживала все это, готовая порой расколотить голову об стену… До того иногда охватывало отчаянье, что я просто не могу теперь оставить человека в беде. Так вот переживешь с мое, сердце-то и откроется. Оно только от горя и открывается, а не от шоколадной жизни. Да и кто еще здесь поможет, если не живые люди? На правительство ни в пенсиях, ни в выплатах да и ни в чем другом рассчитывать особо не приходится… Хотя зачем я все это вам рассказываю? Утешить, наверное, как-то хотела. Да вышло неудачно. Да вы не берите близко к сердцу. Ложитесь сейчас спать, утро вечера мудренее. А завтра я еще зайду, если хотите, мне готовить-то особо не для кого, хоть девчушку вашу порадую чем домашним. Давайте я вас провожу в кровать.

Я уже готова была позволить ей уложить меня в кровать и даже гладить по голове, пока я не засну, но мне надо было как следует замуровать дверь на все засовы после ее ухода, так что от заманчивого предложения пришлось отказаться.

Дождик тем временем успокоился, и на улице разлилась прохладная вечерняя свежесть, наполненная озоном и тихим шелестом вымытой листвы, и я даже нашла в себе мужество распахнуть все окна, включая и то, под которым так и болталась пугающая меня строительная люлька.

Над Москвой опять повисла подсвеченная городскими огнями очередная летняя ночь.

День одиннадцатый

Ночью мне снова снился Макс.

Он пришел в эту снятую мной дыру в Староконюшенном переулке как рыцарь на белом коне, поднялся ко мне в замок на болтающейся на тросах строительной люльке, чтобы протянуть мне руку и разбудить одним поцелуем, забрать из мрака моего тяжелого сна и отвезти на остров.

Что за остров – неважно, абсолютно любой. Тот, где красивый мулат приносит коктейли прямо в уютный пляжный шезлонг (шезлонг мягкой модели, без упирающегося в ребра белого пластмассового корпуса – а значит, остров был недешевый, без переполненных туристами пляжей и забитых детьми клубных отелей, напоминающих бездарные океанские лайнеры).

Мы лежали под раскидистой низкой пальмой, и ветер играл развевающейся тонкой накидкой, наброшенной на шезлонг, бросая ее на раскаленное плечо, и поднимал на коже пушистые, выгоревшие от солнца волоски, а прилипший и уже успевший высохнуть мелкий песок осыпался с тела от прикосновения руки Макса. Его ладонь медленно скользила по моей руке, вниз, к самой кисти, пальцы его переплетались с моими, отрываясь только для того, чтобы дотронуться до запотевшего коктейльного бокала, и опять, уже холодные от соприкосновения с ледяным «Мохито», возвращались к моим пальцам, обвивая их и пытаясь остудить их жар.

Я щурилась от слепящего полуденного солнца, от ярких золотых бликов на мелкой ряби изумрудного моря, и мои сухие губы беззвучно просили остаться здесь навсегда и никогда-никогда не возвращаться в темную и мрачную реальность нашего московского лета. Макс улыбался, и его пальцы продолжали гладить меня по раскаленной коже, но глаза его были серьезны, и он едва заметно качал головой: «Нет, это невозможно».

Почему это невозможно – я не понимала, и вопрос этот сводил меня с ума. Почему нам непременно надо жить тяжело, если счастье всегда так рядом, и достаточно никогда больше не подниматься на трап самолета, и это море и солнце останутся с нами навсегда?

«Нет, – говорили его глаза. – Так только кажется. Все это нереально. Не-реально…»

Я открыла глаза и поняла, что реальность сегодня, и правда, была немного другой. Солнце светило уже вовсю, пылая высоко над крышей соседского дома, из чего я заключила, что проспала как минимум до полудня. Робкий московский ветер чуть шевелил тонкую занавеску, оставляя тросы за окном неподвижными. Я сконцентрировалась на тросах, испепеляя их взглядом и пытаясь нащупать внутри себя обжигающий меня вчера очаг страха, но его там больше не было.

Вскочив одним прыжком с кровати, я поняла, что полностью выздоровела и полна свежести и бодрости.

Сон не желал уходить совсем, и у меня было странное чувство, что Макс где-то совсем близко, я даже оглянулась, но меня это не беспокоило, а наоборот, придавало сил. Запев утреннюю песню, я пошлепала босыми ногами в сторону гостиной. Макс шел рядом.

Моя послушная подопечная уже сидела там. Деловито соскребая варенье со стенок банки, она листала подобранный нами на днях на какой-то из детских площадок комикс.

– Привет! – сказала я бодро и подмигнула.

– Привет.

– Как дела?

Даша подняла на меня свои не по-детски красивые глазищи и грустно сказала:

– Я соскучилась по папе.

– Радость моя! Как мы в этом с тобой солидарны, ты даже не представляешь! Я тоже ТАК соскучилась по твоему папе! И знаешь что? Мы с тобой сегодня придумаем план, как его найти и найдем! Угу?

Даша кивнула:

– А почему папа не едет за нами?

Вопрос был неправильный. Почему Макс за нами не едет – думать было страшно. А от страха я вчера уже заболела, упала в обморок на улице, и продолжать в этом духе не видела никакого смысла.

Похоже, пришла я к выводу, наше месторасположение было ни бандитам, ни милиции неизвестно, иначе они бы уже сюда нагрянули, а, следовательно, в квартире на Староконюшенном мы находились в относительной безопасности. И это уже хорошее начало!

Соорудив нам несложный, но по-русски питательный завтрак из оставленных Светланой продуктов, я уговорила Дарью посмотреть мультфильм, а сама заняла наблюдательный пост на балконе (именно том, под которым болталась люлька) и предалась размышлениям. Размышления выходили медленно и сложно, словно каменный цветок у нерадивого мастера. Особенно мешала люлька, которая привезла этой ночью ко мне моего Макса. Я все время поглядывала на тросы, не едет ли на самом деле Макс, а периодически даже вставала с пола, чтобы перевеситься через перила и обозреть двор – нет ли там Макса на белом коне.

Макса не было ни во дворе, ни в люльке, но радовало то, что и подозрительно припаркованных джипов, и якобы бесцельно прогуливающихся милиционеров нигде тоже не было видно.

Я стряхнула с себя сонное наваждение и вернулась к реальности. Надо все-таки что-то делать. Сигареты и продукты опять кончались, да и денег оставалось уже не так много. Соблазнительным планом было оплатить квартиру еще на неделю, закупить еды и выпивки и забаррикадироваться в неизвестном моим преследователям тихом и добром Староконюшенном. Но я решительно отбросила желание поддаться этой слабости. Во-первых, такой план не привел бы ни к чему иному кроме отсрочки принятия какого-то решения максимум еще на неделю. Во-вторых, в голове постоянно крутились слова Денисова: пока Макс не знает, что мы с Дашей на свободе, а не у Саши, он не может действовать, а тем временем драгоценные дни, когда сделки, лишающие его всей собственности, еще могут быть расторгнуты, истекают. Сколько именно их у Макса было, я так от Денисова и не добилась, но по-любому выходило, что немногим больше недели, а сегодня была как раз ровно неделя с того незадачливого дня, как мы поехали к нему домой, и я убежала с его дочкой.

Единственная неразрешимая проблема… Я не имела ни малейшего представления, как в этом огромном деловом многомиллионнике можно найти человека, о котором я ничего толком не знаю.

– Дорогая, у твоего папы какой бизнес? Аптеки? – спросила я у Даши, войдя в гостиную.

– Бизнес, – согласилась девочка, не отрываясь от телевизора.

Я выключила телевизор.

– Какой бизнес? Аптеки?

– Аптеки. Включи обратно!

– Не включу. Какие аптеки? Как называются? Где они находятся? Ты у папы на работе была когда-нибудь?

– Включи немедленно! Была я у папы. У него секретарша – сука.

– Что?! – я совершенно обалдевала порой от Дашиного лексикона и недетской осведомленности. – Почему сука?

– Мама так говорит.

– А где секретарша сидит? Не в аптеке же?

– Нет. У папы в офисе. Включи мультик!

У Макса есть офис. Ну, разумеется, у него есть офис! Как я раньше не подумала…

– Заинька, а где папин офис? Как он называется или где находится?

Дашины познания о мире, кажется, еще не включали в себя географических ориентиров и сложных названий офисов. Она смотрела на меня ничего не выражающими глазами и просила включить ее дурацкий мультфильм.

Я сделала последнюю попытку:

– Ты к папе в офис на машине приезжала?

– На машине.

– С мамой?

– И с мамой.

– И с папой?

– С папой тоже.

– А это далеко? Там что рядом?

– Речка.

– Большая? Москва-река?

– Ну, такая речка, – Даша повела рукой, показывая, какая речка.

Легче не становилось ни на грамм.

– Золотце, а папины аптеки как называются?

Ничего не выражающий взгляд.

– А больницы у папы есть? Ну, где люди лежат и болеют?

– Больницы, – тупо кивнул ребенок.

– А где ты еще у папы была?

– В зоопарке.

– В каком зоопарке? У папы есть зоопарк?!

– Ну, в зоопарке, – Даша начинала раздражаться моей непонятливости. – Где звери живут. Там есть такой маленький олененок, в пятнышках. Я его кормила. А еще там волки не злые совсем и лиса очень хитрая. Я подхожу, а она спряталась и выглядывает…

– Все ясно про зверей, – оборвала я поток неуместных сейчас детских воспоминаний, поняв, что речь идет об обычном московском зоопарке. – А дома у папы была?

– Была, конечно. Я часто у папы живу. Он со мной всегда играет, и с Васей играет тоже.

– Где, зайка моя, папин дом? В Москве?

– В Москве.

– Где в Москве?

– В Москве. Такой большой город, знаешь, где машины и дома, и много-много людей… – тараторила девочка, продолжая пялиться в выключенный телевизор, будто это могло помочь ей увидеть мультфильм.

– А второй дом – это откуда мы с тобой убежали?

– Убежали.

Даша тупо повторяла мои последние слова, и я вовсе не была уверена, что она вкладывает в них хоть какой-то смысл. Но я вспоминала, что Макс говорил мне, что у него есть московская квартира, где он почти не живет, предпочитая свежий воздух загородного дома.

– Как папин дом называется? Он где?

Сама я ни за что не нашла бы дорогу от Павловской Слободы до загородного дома, откуда впопыхах убежала ночью.

– Ты ж говорила мне уже! Помнишь? Как папин дом называется? А то я забыла. – Я умоляюще сложила руки у груди и повертела у Дашиного носа пультом от телевизора. – Скажешь – включу мультик.

– Веледниково.

Слава тебе господи! Хоть понятно, где дом искать. Не добившись от девочки больше никаких ориентиров, названий и адресов, я вернулась на балкон обдумывать свой план.

Собственно, обдумывать тут было почти нечего. Все и так ясно. Если Макс не получает моих имэйлов (а больше я про него ничего не знала), то единственная возможность его найти – ехать в этот ненавистный мне загородный дом, откуда я еле унесла ноги в ту жуткую ночь. И адрес дома был мне, по крайней мере, приблизительно известен. Я почти уверена, что это чертово Веледниково окажется не таким уж и большим, и обойдя его за полчаса, я узнаю Максов дом с дурацкой античной статуей у входа.

Сердце мое совершенно не лежало к этой поездке, а в душу при воспоминании о той ночи, опять закрался ледяной комочек страха, но делать нечего – никакого другого выхода я не видела.

– Дашуля! – Я вернулась в гостиную. – Ты одна дома посидишь, если я сейчас уеду на несколько часов?

Глаза ребенка немедленно налились слезами и ужасом.

– У-у-у… – заревела она немедленно. – Не-ет, одна не хочу! Мне нельзя одной! Мне мама запрещает! Она тебя точно уволит! Я ей нажалуюсь! Я не хочу одна! Я с тобой поеду!

Брать ее с собой я совершенно не хотела. Мало ли как сложится моя поездка? Да и светиться с ребенком, когда мы обе объявлены в розыск, тоже было неумно. Одна я, в черном парике, спокойно бы прошла никем не замеченная, а с ребенком, да еще зайцем ее чертовым… И ходит Даша все-таки медленно…

План пришел в голову совершенно неожиданно.

Собрав девочку и приладив на голову парик, я перекрестилась и, на всякий случай по-шпионски оглядываясь, покинула наше временное жилище.

Староконюшенный выглядел как обычно безлюдно. Дойдя до детской площадки, остановилась у первой попавшейся выгуливающей свое чадо мамашки (мать с ребенком точно не пойдет гулять далеко от дома, а значит – местная и все тут знает). Поговорив с минуту, узнала адреса всех книжных магазинов в районе. Оказалось, что их всего два, один огромный – на Новом Арбате, и маленький – на Старом.

Решив начать с огромного, я решительно потянула за собой упирающуюся Дашу, желавшую непременно остаться на детских качелях.

Знакомый мне с молодости огромный двухэтажный книжный успел заметно преобразиться. Как и положено нормальному магазину, к книгам теперь был прямой доступ, люди разгуливали между стеллажей и полок, а продавцы, готовые что-то подсказать, стояли почти в каждом отделе.

Отказав себе в удовольствии хорошенько порыться на книжных полках, я пробиралась сквозь покупателей и сканировала взглядом продавцов и, к своему огромному облегчению, на втором этаже в разделе современной западной прозы нашла то, что искала.

Моя вчерашняя Светлана стояла у кассы и, держа в руках несколько новеньких томиков, что-то увлеченно рассказывала молодому парню.

– Здравствуйте, – улыбнулась я ей как старой знакомой, подождав, когда парень наконец отойдет к кассе оплачивать выбранные фолианты.

– Ой! Вы? Как вы себя сегодня чувствуете? Получше? А как вы меня нашли? Или случайно забрели сюда?

Светлана, казалось, обрадовалась встрече.

Заверив ее, что я полна сил и бодрости, а все исключительно благодаря ее малиновому варенью, я раскрыла свои несложные дедуктивные методы («Вы же сами говорили, живете в этом районе, работаете рядом, в книжном, а книжных тут не так уж и много») и подошла к главному вопросу.

– Можно попросить вас о небольшой услуге? Нельзя ли оставить у вас ребенка на вечер? Мне кое-куда съездить надо, и очень бы не хотелось брать Дашу с собой.

Оказалось, что не просто можно, а это даже сделает одинокую женщину счастливой. И пирог она как раз печь собиралась для моей Дашки, и с собакой они вместе погуляют, и вообще все как нельзя лучше и удачнее складывается.

– Я и так хотела вас сегодня с пирогом навестить. А у меня посидеть – это даже удобнее.

Решив, что я заведу к ней ребенка после шести вечера, когда она придет домой с работы, я записала ее адрес и, купив еды и сигарет, пошла домой делать йогу и настраиваться на предстоящий мне вечер.

* * *

Водитель еще раз сверился с картой.

– Ну вот, это и есть ваше Веледниково. Считайте повезло, почти без пробок доехали. А все мост новый, очень кстати тут построили. Умеют, если захотят. Вам куда здесь?

– А тут остановите. Я дальше пешком, – сказала я.

Расплатившись и выбравшись из старенькой «Волги», я огляделась по сторонам. Вокруг царило полное дачное запустение. Меня опять одолели сомнения. А что, если Макса в доме нет? Или ребенок неправильно запомнил название Веледниково? Или здесь не одно, а два Веледниково в районе? Или от Веледниково до Максовского дома пара километров по лесу в неизвестную мне сторону, а Даша называет дом Веледниково просто по близлежащей деревне, до которой на самом деле на оленях?.. Как я вообще отсюда выберусь?

Я сунула голову в опущенное окошко машины:

– А сколько будет стоить, если вы меня подождете и отвезете обратно на Арбат?

Уже собравшийся уезжать водитель озадачился. Глянул на часы на своем мобильном, провел рукой по лбу и неуверенно посмотрел по сторонам.

– Ну, это смотря сколько подождать.

Сколько мне понадобится времени, я не знала. Если предположить самый лучший вариант, что я быстро найду дом, и Макс окажется там, то машина мне вообще больше не нужна. Я представляла себе, как упаду к нему на грудь и долго-долго буду рассказывать обо всем случившемся, и, скорее всего, не обойдется без приличной порции виски, а потом Макс сам все придумает, и мы вместе, уже на его машине, поедем забирать Дашу. Если же его не окажется дома, то передать ему записку через чудом уцелевшую и даже не ведающую ни о чем домработницу, или, если и ее нет, то нацарапать записку и приколоть к двери, займет, наверное, не больше пятнадцати-двадцати минут. Деревня на первый взгляд показалась мне совсем небольшой.

– Минут двадцать-тридцать. Если я не появлюсь, то уезжайте.

– Деньги тогда оставьте за ожидание, – сказал водитель, которому не улыбалось торчать тут бесплатно.

Всунув в окошко несколько смятых купюр, я не спеша пошла вдоль заборов, пытаясь рассмотреть, какой же из домов – мой.