Текст книги "Отстегните ремни"

Автор книги: Катерина Кириченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Даже если я и забывала, откуда родом, то всегда находились желающие мне об этом напомнить. Жить на западе русской становилось все труднее. То тут, то там я постоянно сталкивалась с унизительными вопросами и нетактичными взглядами со стороны аборигенов и просто уже устала оправдываться. В итоге я гениально придумала себе защитную реакцию и теперь всегда на вопрос: «Are you Russian?» отвечала сразу с долей агрессии: «Yes. So what?» Вопросы после этого обычно заканчивались, но симпатии и сближению наций такое мое вынужденное поведение не способствовало. По степенно я начала скрывать, что я русская.

– Ты же была со всем этим согласна? – вернулся к разговору папа.

– Была… Но Макс не такой. И потом, возможно, он переедет жить ко мне. В смысле, я пока не знаю, чем это закончится. Может, вообще ничем. У нас пока ничего и не начиналось.

– Ну, раз ты приехала, то значит, что-то у вас, скорее всего, начнется. Так бы просто, если бы не сильно влюбилась, ты бы не приехала. Я прав?

Я только вздохнула.

– Пап, мне уже пора. Я позвоню еще, я тут две недели буду.

– Ты-то будешь. А вот я уеду послезавтра, – папа посмотрел на меня с сожалением. – В поход, на Алтай, на месяц. Ты ведь никого не предупреждаешь о своих планах, чтобы люди могли спланировать время, поездки, наконец! Свалилась, как снег на голову, без предупреждения. А теперь что я должен, по-твоему? У меня школьники. Группа. Я им с зимы поход обещал. Вечно ты так! И очень жаль, что не смогли поговорить о чем-нибудь более приятном, чем этот твой «не такой»… Как его зовут, говоришь?

– Максим.

– Значит, Максим… Ладно. Напиши мне, пожалуйста, подробное письмо, как вернешься домой. Обещаешь?

– Угу.

Мне внезапно захотелось побыстрее уйти. Я тоже не была удовлетворена тем, как прошел наш разговор. Чмокнув папу в щеку, вышла в коридор. Оглянулась. Папа стоял у двери и провожал меня умными, всепонимающими и от этого еще более грустными глазами.

На душе стало тяжело, но я отвлекла себя мыслями, что скоро опять увижу Макса, и пошла ловить хачиков, чтобы успеть домой к семи. На улице уже громыхал гром, резкие порывы ветра швыряли в глаза пыль с мостовых и гоняли по школьному двору оброненную кем-то газету, и, глянув на затянутое низкими грозовыми тучами небо, я поняла, что до ожидавшего Москву жуткого ливня остались считанные минуты. Успею поймать машину? На лицо мне упали первые крупные капли. Нет, пожалуй, уже не успею. Бай-бай все-таки, мои белые кеды…

* * *

Макс опять заехал за мной домой. Это было немного странно и непривычно: зачем делать такие петли по городу, если можно назначить встречу сразу в ресторане? Но было в этом и что-то приятное, он, кажется, за мной ухаживал. Или в Москве просто так принято? Я не знала, как и что сейчас делается в Москве на тему ухаживаний и свиданий, а поэтому не могла быть уверена в своей трактовке Максовского поведения и чувствовала себя очень неопытной, как в семнадцать лет. По голландским правилам, если тебя забирают на машине из дома, то нравишься ты, видать, уже очень. Нравиться ему мне очень хотелось.

Я провела непростые полчаса над своим чемоданом, выбирая, что бы сегодня надеть. Первый наш поход в ресторан оставил у меня впечатление, что одеться слишком нарядно в Москве невозможно. В Голландии все было наоборот, всегда была опасность оказаться overdressed. Я немножко поразмышляла, должна ли я на российской территории вести себя по местным правилам или считаться с ними мне вовсе необязательно. Но, вспомнив неприятный осадок, возникший у меня утром, когда я поняла, что школьный охранник искренне принимает меня за старшеклассницу, решила все-таки не рисковать и соблюсти московские условности, а именно – одеться подороже и поприличнее.

«Подороже и поприличнее» через полчаса примерок, трех выкуренных сигарет и бокала вина вылилось в шоколадного цвета шелковые турецкие шаровары на завязках и тунику с голыми плечами и спиной. На ногах – (вот черт, наверное, придется все-таки помучиться) высокие каблуки.

Максу результаты моих невероятных стараний, кажется, понравились, по крайней мере, когда я села в машину, он прицокнул на грузинский лад языком и расплылся в улыбке:

– Вах-вах-вах! Солнышко, ты выглядишь просто потрясающе!

Я присмотрелась к Максу. Похоже, что его вчерашнее молчаливое настроение полностью улетучилось. Черные его глаза блестели, темные волосы чуть растрепаны, выглядел он веселым, и хотя под глазами я разглядела следы усталости, в целом он был ужасно хорош. Никаких цепочек, браслетов, кулонов или перстней – одет изящно и просто, белая льняная рубашка, чуть больше, чем надо, расстегнутая на загорелой груди, и синие джинсы, ничего лишнего.

– А я начинаю в Москве стараться, – улыбнулась я в ответ.

– Я тоже. Вот собрался сегодня заехать за тобой на мотоцикле по приколу, да дождь помешал… – мобильник Макса заиграл мелодией Эннио Морриконе. – Блин, достанут же, погоди минутку, солнышко, – бросил он мне и гаркнул в трубку: – Я! – И потом после паузы, резким, изменившимся голосом: – Этот кегель конкретно мутит! Ты с губером договорился? Вот и ху… – оглянулся на меня и осекся, – делай, короче, че договорились. Ты доки подготовил? Шли и не ссы, – покосился на меня еще раз. – Что значит не наш тендер? А чей? Давай-давай, узнай у Дмитрича и засылай доки. Наш тендер будет, чей же еще? И больничка наша будет к июлю, я же сказал. Чао.

Повесил трубку и пожаловался:

– Ни черта не могут по-нормальному чтоб сделать! Одни накладки. Так о чем мы тут? Да, на мотике тебя хотел покатать, да дождь не в тему пошел. Голодная?

Я кивнула.

От его резкой телефонной интонации и упоминания слов типа «губер» и «тендер» я почему-то притихла. Машина мягко тронулась, я расположилась удобнее и закурила, порадовавшись про себя, что дождь избавил меня от радости ехать сейчас на «мотике».

Макс вел по-кошачьи, откинувшись далеко назад на спинке сиденья, одной вытянутой рукой слегка придерживал руль, ехал не быстро и плавно, не как хачики, и от него исходили уверенность и благополучие.

Опять заиграла музыка его мобильного.

– Да, – сказал Макс на этот раз совсем другим тоном. – Светлана Васильевна, дорогая, вы мне второй раз уже файлы отправляете, которые у меня на мобильнике не открываются. Пожалуйста, отправьте снова в другом формате. Я все посмотрю и обязательно подпишу завтра. У Саши с утра в офисе получите копии… До свидания… да… и вам… вам также непременно всего хорошего.

Ну воспитанный такой приличный мальчик из хорошей семьи. Да, подумалось, русский бизнес требует от человека умения общаться во всех жанрах.

Макс прервал мои мысли, посчитав, наверное, что должен мне какие-то объяснения:

– Мы тут с Сашей, моим партнером, решили еще пару новых больничек построить. То, что у нас уже есть – это, конечно, замечательно, но новые тоже не помешают, да? – он подмигнул. Настроение у него и правда было сегодня отличное. – Вот к июлю, наверное, начинаем строиться, к сожалению, обе опять не в Москве. Мне в связи с этим приходится много ездить по стране, так что как ты смотришь на то, чтоб я взял тебя с собой? С гостиницей вопрос решим.

Мысли завертелись в моей голове каруселью. Что значит с гостиницей вопрос решим? В смысле, что у меня будет свой номер? Зачем мне с ним ездить? Он что, надолго уезжает? Я чувствовала себя комфортно с Максом только на расстоянии, когда же он оказывался в непосредственной близости, то умудрялся парой фраз, интонацией и своим сумасшедшим пристальным взглядом моментально выбить из меня всю уверенность в себе и запутать все мои мысли и планы.

– У меня вообще-то обратный билет через две недели, – попыталась я внести ясность в мои планы.

Макс даже удивился:

– Ну и что? Какой такой шашлык-машлык? На когда он у тебя?

Я порылась в сумочке и вытащила сложенный вдвое и уже изрядно помявшийся билет.

– Осталось двенадцать дней.

– Можно мне посмотреть?

Не дожидаясь ответа, Макс взял у меня билет и небрежным жестом выкинул его в окошко. Вывернувшись назад, я в полном шоке пронаблюдала, как, покрутившись в воздушном потоке, билет спланировал прямо в лужу, где был тотчас раздавлен проехавшей машиной.

– Ты что сделал?! – выдохнула я в ужасе.

– Ай! Упал, – весело хохотнул Макс. – На когда, значит, ты говоришь, у тебя был билет?

– Впереди двенадцать дней, – сказала я растерянно. – Зачем ты так сделал? Он же денег стоил.

– Чего-чего он стоил? А мои чувства, по-твоему, ничего не стоят? Солнышко, расслабься. Ты остаешься тут, и мы на следующей неделе вылетаем с тобой в Нижний. Паспорт у тебя с собой? Можно мне его тоже посмотреть?

– Нельзя!

Не хватало только, чтобы вслед за билетом на московских мостовых очутился и мой голландский паспорт. Макс прочел мои мысли.

– Да не буду я выкидывать твой паспорт… нажитый непосильным трудом, – заверил меня он. – Хотел просто глянуть, до которого у тебя виза.

Зарывшись с головой в сумочку, я нащупала там паспорт и, на всякий случай все-таки не доставая его, проверила даты визы.

– Виза тоже заканчивается через две недели.

– Ну тогда оставишь паспорт мне. Придется вопрос этот супер сложный решать. Открываешь бардачок, – командовал Макс тоном, не привыкшим к возражениям. – Там желтенький блокнотик видишь? Вырываешь листочек, пишешь на нем свой московский адрес… Что там еще может понадобиться? Я позвоню друзьям в министерство и все узнаю, короче.

Как зомби, плохо соображая, что делаю, я написала мамин адрес на вырванном листочке и вложила в паспорт. Покрутила паспорт в руках и засунула обратно в сумку.

– Макс, ты не понимаешь. У меня там бизнес. Я и так его бросила на девочек… А они даже по-русски не говорят, всех клиентов упустят.

– Бизнес? – протянул Макс и присвистнул. – Это тот, который я уже видел? Девочка моя, ты вообще не создана для бизнеса, я тебе не говорил? Дома твои ни к черту не годятся. Я вообще удивляюсь, как ты там концы с концами сводила раньше. Забудь ты. У нас теперь совершенно другой будет бизнес. Будешь со мной строить больницы. Хочешь? Или ничего делать не будешь вообще. Как тебе нравится.

Я не понимала. Таким своеобразным образом он мне делает предложение остаться с ним в Москве?!

– На следующей неделе вылетаем в Нижний, – как ни в чем не бывало продолжал тем временем развивать свою мысль довольный собой Макс. – Там три дня, потом в Пензу, еще пару дней… Извини, что не Париж, да только что мы с тобой в Париже не видели? А больницы – это здорово! Ты увидишь. У нас тут, правда, все через одно место пропихивать приходится, но зато когда смотришь, как сотни пациентов, совершенно бесплатно проходят курсы лечения на потрясающем диализном оборудовании… Реально ничего же такого раньше не было. Раньше почечники, например, в очередях по полгода записывались на один имеющийся в области агрегат, или в Москву ездили, кто мог как-то себе это пробить. А теперь все на местах, бесплатно, по страховой карте. Доступно, удобно, красиво, без очередей…

Макс говорил, словно описывал свою мечту. Глаза его блестели, а рука поглаживала полированный деревянный руль.

– А как так, что это выходит людям бесплатно?

– Да так. За деньги предоставить сервис – ума много не надо. А мы делаем так, что из бюджета идет проплата за лечение. И нам хорошо, и людям, наконец, что-то достанется. Я тебе объясню схему, если интересно…

Но объяснить он ничего не успел. Запев мелодией из «Однажды в Америке», у Макса опять оживился телефон. Послушав минуту молча, Макс неожиданно сильно ударил по глянцевой приборной панели ребром ладони, чертыхнулся и остановился на обочине.

– Мне тут надо поговорить с нехорошими людьми на понятном им языке, – обратился он ко мне, зажимая ладонью трубку. – Ты посиди минутку, я выйду из машины, мне перед тобой неудобно ругаться.

И действительно вышел из машины. Дверь за ним закрылась и полностью звукоизолировала меня от внешнего мира. О чем он говорил, было не слышно, но то, что он сильно ругался, было очевидно и по его жестикуляции, и по тому, как нервно он расхаживал туда-сюда вдоль машины, рассекая ладонью воздух.

– Может, ты сегодня занят, и бог с ним, с ужином? – спросила я робко, когда он сел обратно за руль.

– Дарлинг, я всегда буду занят. Что ж мне теперь, отказать себе в удовольствии провести вечер в обществе такой красивой женщины? Поэтому я и говорю, ты полетишь со мной, иначе нам вообще некогда будет общаться. Знаешь, чего мне стоит второй день подряд освобождаться к семи? Долго я так не смогу, а видеть тебя мне очень приятно.

Говоря это, он слегка дотронулся до моего запястья и чуть задержал свою руку. По мне прошла волна мурашек – то ли от его прикосновения, то ли от жесткости и ледяной определенности этого его «всегда буду занят». Что я делаю в его жизни, в Москве? – подумала я, впервые осознав, насколько различны наши миры. Может быть, папа с мамой и правы: я уже настолько принадлежу тихому и размеренному европейскому образу жизни, что зря связалась с русским бизнесменом. Моя закаленная когда-то русская нервная система уже совершенно атрофировалась от расслабленной жизни в городе, где рабочий день заканчивается к пяти, ну максимум шести вечера. И вовсе не потому, что у нас в офисах вырубают электричество после шести часов, а просто всей стране мучительно жалко отдавать работе слишком много времени, есть и другие вещи, которыми мы хотим успеть насладиться в этом, лишенном какого бы то ни было другого смысла, кроме получения удовольствия, проекте под названием «Ну вот я и родился. И что мне теперь с этим делать?»

Голландская социальная реклама надрывалась не одно десятилетие, пытаясь бескорыстно втолковать толпе вечные ценности. Я вспомнила, как напротив моего дома несколько месяцев (и причем полностью за счет государства) висел рекламный щит: на фоне яркого неба на качелях нам навстречу летит маленькая девочка, ветер развевает волосы, в глазах солнечные зайчики. Подпись внизу гласила: «There is also a life besides your job!» Или вот телевизионный ролик: мужик в галстуке, в полосатой офисной рубашке с закатанными по локоть рукавами и с шахтерским фонариком на лбу, истекая потом, роет огромной лопатой подземный ход. Через полминуты мы видим конечную цель его трудов: перепачканный с головы до ног, он наконец вылезает из-под земли на зеленой поляне, усыпанной ромашками. Стрекочут кузнечики. На заднем плане за поляной виднеется комплекс небоскребов офисного типа, откуда он, как с каторги, только что сбежал. Мужик оглядывается и, расплываясь в улыбке от счастья, показывает офису выразительно выпрямленный средний палец. Голос за кадром: «There is also a life outside your office!»

Я вообще никак не понимала этих новых русских, так обильно разбавивших последние списки Форбса своими русскими фамилиями. Почему они, например, до сих пор, не останавливаясь, работают, как какие-то кролики «Duracell»? Ведь денег там уже, понятно, хватит на поколений десять вперед. Почему не бросить все это к едрене фене и не пожить все-таки в свое удовольствие? Жизнь, на мой взгляд, состояла только частично, процентов, может быть, на двадцать, из карьерно-финансовой сферы (я называла про себя все эти темы «I can do it» и визуализировала при этом плакат, висящий в туалете моего амстердамского офиса: бодрая американская фабричная деваха из тридцатых годов, в гороховом сарафане и красном платочке на голове, гордо показывала зрителям свой накачанный бицепс). Основная же и наиболее приятная часть жизни складывалась из таких вещей, как свободное время для того, что тебе приятно. Например, любить или путешествовать, танцевать или играть на саксофоне, иметь возможность часто оказываться там, где хочешь, и делать то, что хочешь. Всего этого русские бизнесмены были лишены начисто, и никакие деньги не помогали им получить удовольствие от жизни. Более того, на мой взгляд, они им даже мешали в этом!

Вся жизнь сводилась к работе и мучительному поиску, чем бы заглушить остаточные метания неспокойной русской души, которая, несмотря на все прикладываемые усилия, отказывалась немедленно умирать и при полном отсутствии фантазии заканчивалась обычно или круглосуточным распиванием «Krystal» где-нибудь в давно уже не модном на западе Куршевеле, или, в лучшем случае, – подмосковным стрелковым клубом, или рыбалкой на Маврикии.

Казалось, что русские миллионеры с особенной тщательностью запрограммированы на мысль, что деньги купят им бессмертие. Будто на крысиных бегах, здоровые, красивые и умные мужики, не жалея себя, неслись к могиле, не успевая на ходу не то, что получать удовольствия, но даже и не замечая ничего вокруг. Вспомнился печальный анекдот: The sad thing about the rat’s race: even if you win – you are still a rat!

А потом… Потом мы наблюдаем их катарсирующими скупыми мужскими слезами в каком-нибудь типовом шедевре современного российского кинематографа, где преследуемый за роковую ошибку бизнесмен впервые за последние пятнадцать лет, почти бескорыстно отданных службе неизвестно чему и ради чего, добегает до деревни своей юности и, открыв перекосившиеся ставни отцовской деревенской хаты, вдруг до боли ясно видит перед собой лысую поляну с одинокой коровой, а за ней – неспешно текущую плюгавую речонку. Играет музыка, и текут слезы зрителей: герой духовно переродился, впервые за многие годы разглядев вокруг себя гармонию природы!

Или дело не в деньгах, а в чем-то другом? Максу действительно нравилось, что люди смогут бесплатно получить качественную медицинскую помощь? И все это – благодаря ему?

– А тебе нравится так много работать? Ну, вместо Парижа сидеть в Пензе? – спросила я как можно более нейтральным тоном.

Макс посмотрел на меня удивленно:

– Нравится? Ну у тебя и вопросы! Не знаю, нравится ли мне. Не знаю, Ксюш, не думал. Дел до хрена.

Он, оказывается, не думал об этом! Меня его ответ просто потряс. Ладно бы нравилось – странно, конечно, как такая жизнь может нравиться, но о вкусах не спорят. Или не нравилась бы, но была какая-то жесткая необходимость, например, дома сидели бы умирающие от голода четверо детей или больная мать, нуждающаяся в дорогом заграничном лечении… Но он, как выяснилось, отдавал всю жизнь бизнесу, даже не задумываясь, нравится ли ему это!

Господи, что же за узость мировосприятия надо вообще иметь, чтобы так упорно не замечать вокруг себя обаяния и прелести самой жизни! А про «не знаю, нравится ли», – полнейшее вранье и самообман! И простейший пример, знакомый всем до боли, – это про бабу. Любой мужик безошибочно поймет, что женщина ему нравится. А если не знает, нравится или нет, – то, разумеется, не нравится! Как еще? Когда что-то нравится – то это понятно сходу.

Как мне хотелось научить Макса, пока еще не слишком поздно, остановиться и разглядеть вокруг саму жизнь! Краски закатного неба, солнце, вкус еды, прохладность легкого белого вина на небе или счастье лежать в траве, бессмысленно улыбаясь проплывающим облакам. Счастье сделать глубокий вдох (которое тоже принималось нами за должное, и только астматики знали разницу) и почувствовать вкуснейшую сочность воздуха после летней грозы. И всего-то на это требовалось хоть на минуточку остановиться и сосредоточиться на чувствах, но именно подобного люкса никто почему-то упорно себе не позволял. Позволяли яхты, многомиллионные квартиры, какие-то невероятные машины, но только не счастье просто от того, что живешь и дышишь. Это было слишком просто, и слишком поэтому недоступно. И как это было жаль! Ведь от жизни можно получать столько удовольствия!

– А ты зачем вообще работаешь? Ну, в смысле, с какой целью? Много денег заработать? И сколько тебе надо? – Я понимала, что нарушаю все приличия, задавая такие вопросы, но мне стало крайне интересно, в чем вообще тут можно находить цель и смысл.

Макс, казалось, не считал мои вопросы неприличными, они, скорее всего, для него были просто непривычными.

– Да нет, – попытался он искренне ответить. – Не в деньгах дело. В смысле, я как-то не задумывался, что делаю это, чтоб заработать много денег. Я просто так живу. Кто-то же когда-то должен превратить нашу страну в нормальную? Иначе что, если вот так разъедутся все по Парижам да Амстердамам? Парижанам-то может там и нормально, а наши пускай вообще подыхают? Мне интересно вот так взять и сделать где-нибудь в Перми нормальную больницу. Понимаешь, не просто бабла срубить, а сделать нормальное дело. Потом, что значит «много денег»?

Он обвел рукой то, что было за окном машины. Мы как раз въезжали на Калининский проспект (сорри, на Новый Арбат, вспомнила я), и за окном переливались вывески казино, кругом прямо на тротуарах были нагло припаркованы сумасшедше дорогие автомобили, тусовались мужчины в костюмах, девушки на каблуках, все сверкало и искрилось, короче, та самая вечерняя Москва, которую я хотела посмотреть давеча.

– Для того чтобы в Москве чувствовать себя комфортно, действительно денег надо много, – продолжал Макс. – Кроме того, у меня есть определенный статус, мне надо его поддерживать. И, в конце концов, все мои деньги вложены в бизнес, и вытащить их быстро невозможно.

С тем, что в Москве надо иметь много денег, я была вообще-то уже согласна. Все цены тут брались будто с потолка, словно никто никогда не бывал за границей и не знал, что нормальный салат в отличном ресторане в одном из лучших городов мира стоит от и до, а не столько, за сколько его продают в московских заведениях. А цены на недвижимость? А качество этой недвижимости? Моя обычная амстердамская квартира в Москве называлась бы ну просто супер «элитное» жилье.

– И потом у меня есть дочь. И мне бы хотелось обеспечить ей нормальное будущее, – серьезно добавил он после паузы.

Макс уже говорил мне, что очень любит свою дочь. Я никогда не расспрашивала его о ней подробно, частично – потому что не слишком любила детей, а частично – оттого, что это было, наверное, для него чересчур личным, и говорить на такую тему мне почему-то казалось неловко.

– Я тебя с ней обязательно скоро познакомлю, – сказал вдруг Макс. – Классная девчонка получилась.

Я замерла. Его желание нас познакомить было мне, конечно, лестно, но знакомиться большого желания у меня не возникало – я никогда не знала, как себя вести с детьми. Даже в самые первые и тяжелые годы моей эмиграции, когда я уже рассталась с тем парнем, ради которого меня унесло в европейские степи, и обнаружила, что нахожусь на грани полнейшей нищеты, я всегда старательно избегала работать бебиситтером, предпочитая детям общение со взрослыми и пополняя свой послужной список подработками во всевозможных ресторанах и кафе. Из-за моего неумения носить по три тарелки в каждой руке меня обычно ставили помощником повара, – работа не сказать, чтобы очень приятная, например, резать лук по тридцать луковиц подряд, но зато избавляющая от необходимости искусственно улыбаться и тянуть с сияющим лицом: «Ой, какая у вас милая крошка!» Были у такой работы и другие плюсы, в частности, сейчас я могла похвастаться тем, что готовлю не хуже любого профессионала. А в жизни все надо уметь, считала я, и умение готовить вкусные ужины никому еще не помешало.

– Она живет с мамой? – попыталась я отвлечь разговор от знакомства с милой крошкой.

– Да. В нашем бывшем доме. Это недалеко от Москвы. Там хоть как-то можно еще дышать.

– А ты где живешь? Ты оставил им дом после развода?

– И купил себе другой, недалеко от них, тоже по Новорижскому, а московской квартирой уже почти не пользуюсь, так только, если лень ехать. Сначала мы переехали загород из-за дочки, сразу как она родилась, а потом и самим понравилось. А сейчас я привык уже. Знаешь, так классно хоть вечером оказаться на чистом воздухе… И Дашку, дочку, забираю иногда к себе… – он покосился на меня, проверяя, интересно ли мне все это. – У нее и спальня есть в моем доме своя, и игрушки. Она всегда спит с одним и тем же зайцем, огромным, плюшевым таким, он уже весь старый и облезлый, из ушей вата лезет, аж зашивали… Васей его зовут, зайца, – хохотнул Макс, продолжая тему. – Пробовал заменить его медведем, купил нового, классного мишку – ни в какую! Слезы! Только зайца своего хочет и все, обнимает его ночью мертвой хваткой. Сильная растет девчонка!

Да, подумала я, если у нас с ним что-то получится в будущем, то познакомиться с Дашей мне придется непременно, и хорошо бы я ей понравилась.

– А сколько ей лет? – спросила я, обреченно прикидывая в уме, можно ли найти с Дашей общий язык или придется сюсюкать.

– Пять исполнилось, но она девица взрослая не по годам. Тебе понравится, – заверил меня счастливый отец.

Мне ужасно хотелось спросить о причине развода, но я постеснялась. Захочет – расскажет как-нибудь сам. К тому же в машине опять заиграла мелодия его мобильника.

* * *

За ужином все прошло на этот раз очень мило.

– Я правильно понял, у какого окна вы заказывали столик? – спросил пожилой метрдотель в синей форме и фуражке с блестящими пуговицами, чуточку слишком услужливо провожая нас к нашему месту.

Я поняла, что Макс не просто потрудился выбрать хороший ресторан на вечер, но даже заранее оговорил, где хочет сидеть. Наш столик у самого окна позволял любоваться изящно обрамленным чугунными решетками бульваром за стеклом, и действительно оказался, на мой взгляд, лучшим в зале. В антикварном серебряном подсвечнике уже горела белая свеча – просто и со вкусом создавая романтичную атмосферу, стол был накрыт белой льняной скатертью, приборы и хрустальные бокалы красиво поблескивали. Я посмотрела на Макса с одобрением, и (или мне только показалось?) в его глазах мелькнула радость похвале.

Нам пришлось опять пройти, как сквозь строй, под взглядами посетителей ресторана, но сегодня меня это уже не взволновало, – ко всему можно привыкнуть, в конце концов. Ну и подумаешь… Я тоже походя испепелила взглядом парочку столиков, и один из них мне даже удалось смутить – там быстро отвернулись. С волками жить… – улыбнулась я сама себе.

Я уже стала осваиваться с московскими ценами и, не подавившись, пила вино по сто шестьдесят евро бутылка. Интересно, Макс всегда так шикует, или все-таки это специально ради меня? К вину я выбрала довольно хорошо получившийся у повара салат с белыми грибами и запеченную осетрину на горячее (немного пресно, но соус с анчоусами придал рыбе остроты). У Макса оказался отличный вкус на рестораны, и сегодняшнее заведение понравилось мне не меньше вчерашнего. Слава богу, он не страдал российской манией японской кухни, а то даже после нескольких дней, проведенных мной в Москве, у меня сложилось впечатление, что столичные жители просто помешались на всех этих сашими и роллах. В каждом, даже не японском заведении, был японский раздел в меню.

– Солнышко! Давай выпьем за тебя, – поднял бокал Макс.

– Спасибо, дарлинг! Хотя такое вино я бы выпила даже за коммунистическую партию!

Макс пропустил шутку мимо ушей.

– Нравится вино? – спросил он.

– Макс, мне все нравится! И ресторан замечательный. И ты тоже, – добавила я чуть тише.

Макс опять поднял на меня свои немигающие глаза, и на этот раз мне удалось выдержать его взгляд.

Когда принесли счет, попыток платить за себя я больше делать не стала. Оказалось, что это довольно легко. Я курила и, откинувшись на спинку стула, молча наблюдала, как ему дали счет, он достал бумажник, вынул оттуда кредитку и положил в папочку, которую тотчас забрал официант. Ни он, ни официант не ожидали от меня никакого участия в происходящем, и оказалось, что я могла просто не делать ничего. Сидеть и смотреть. И почему-то это было даже приятно.

Выйдя из ресторана, мы повернули на бульвар. Наша машина осталась припаркованной чуть выше по улице.

– Пройдемся? – спросил Макс. – Мне надо подождать одного человека, моего партнера. Он весь вечер готовил кое-какие бумаги, и я должен их сегодня еще подписать. Ты же никуда не спешишь?

– Да нет, куда мне спешить? Дома меня достает разговорами мама. Не пробовал пожить сейчас с мамой в одной квартире?

Макс коротко хохотнул и, неожиданно оказавшись на газоне, прыгнул на бордюр, отделявший бульвар от проезжей части.

– Смотри, Ксюха, как я оказывается еще могу! Сто лет не пробовал.

Он балансировал руками и медленными шагами продвигался по парапету. В глазах его заиграли совершенно мальчишечьи чертики.

И этот парень, работая по четырнадцать часов в сутки, пробивает в Кремле какие-то схемы, по которым отчаявшиеся почечники получат бесплатное лечение в построенных им больницах?!

Наконец Макс легко спрыгнул обратно на землю, и мы пошли по бульвару. Минут через пять, когда мы проходили мимо какого-то памятника (я, разумеется, уже не помнила кому, хотя раньше знала бульвары как свои пять пальцев), его рука легла на мое плечо. А еще через пару минут он остановился и повернулся ко мне. Мне казалось, что еще чуть-чуть, – и он меня поцелует. Я замерла и, кажется, перестала дышать, но – и это было в лучших традициях русского жанра – у него мгновенно зазвонил телефон.

– Вот дьявол! – выругался Макс, убирая руку, чтобы вытащить мобильный из кармана. – Да, Сань! Ну тут я, тут! Где ж мне еще быть? Ты в машине? У ресторана? Иду, ща… Сиди жди.

– Он уже приехал? – спросила я, просто чтобы как-то разрядить ситуацию.

– Приехал, – пробурчал Макс недовольно. – Давай подойдем к его машине. Я быстро подпишу и опять полностью в твоем распоряжении.

Пройдя по бульвару обратно, мы опять оказались у ярко освещенного входа в ресторан. Прямо на тротуаре нас ждала черная «Ауди». Когда мы приблизились к машине, тонированное окно тихо прожужжало вниз, и на меня с интересом уставились два голубых глаза.

– Ага! Так вот значит, с кем пропадает наш дорогой директор последние дни! Та самая интуристка! Из братской Голландщины! Обожаю пить за здоровье гостей столицы! – произнес обладатель голубых глаз довольно пьяным голосом, и прежде, чем я успела что-то ответить, окно поползло вверх, а дверка с водительской стороны открылась, и перед нами вырос высоченный худой парень, на вид лет около сорока. Одет он был в добротный серебристый костюм в тонкую полоску и белую рубашку, а его блондинистые волосы были тщательно зализаны назад и уложены, видимо, гелем, совсем на бандитский манер начала девяностых. Я отметила про себя, что он неплохо осведомлен: даже знает, что я из Голландии. Наверное, Макс в офисе про меня говорил, иначе откуда? У меня на лбу ж не написано, откуда я приехала.

– Значит, пока я там в офисе, можно сказать, надрываю последнее здоровье, у вас тут международные отношения укрепляются? Похвально! Молодцы!

Я окончательно перестала сомневаться, что этот тип уже сегодня немало выпил, чтобы скрасить себе вечер, проведенный с бумагами. Макс же не вмешивался в происходящее и молча смотрел, как Саша огибает машину и подходит к нам. Прижимая к себе локтем черную кожаную папку с документами, он одновременно делал попытки прикурить.