Текст книги "Молчание матерей"

Автор книги: Кармен Мола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 2

До того как рынок наркосбыта переместился в Каньяда-Реаль, главным центром наркоторговли в Мадриде был квартал Лас-Барранкилья в Вилья-де-Вальекасе, возле штрафной стоянки «Медиодия-2». В те времена три сотни метров до штрафной стоянки прозвали «дорогой страха». Водители молились, чтобы не заглохнуть по дороге: ведь вокруг ошивались больше пяти тысяч наркоманов!

Теперь здесь все изменилось: старые хибары снесли, территорию привели в порядок и начали возводить новый район, Вальдекаррос. Больше пятидесяти тысяч многоквартирных домов с гаражами, теннисными кортами и бассейнами – для тех, кому не удалось поселиться в Мадриде. Когда-нибудь исчезнет и «Медиодия-2», куда втиснули больше семи тысяч автомобилей (некоторые из них стоят там больше двух десятков лет; через один, говорят, проросло дерево). На ее месте тоже построят дома, бассейны и корты.

Сарате смотрел, как белый испанский мастиф опускает морду в контейнер с водой, который поставил для него дежурный охранник по имени Ромео. Пес жадно пил и отфыркивался, словно только что пересек пустыню.

– Он первый понял, что что-то не так. Кинулся к кузову, стал лаять как бешеный. А Каспер просто так лаять не будет! Я аж перепугался.

– А что владелец машины? Что он сказал, когда открыл кузов?

Краем глаза Сарате наблюдал за скорой: врачи приводили в чувство белого, как бумага, Сильверио Тенасаса. Полицейские, прибывшие на вызов первыми, сообщили Сарате, что сначала Тенасаса непрерывно рвало, а потом он потерял сознание, поэтому и пришлось вызвать скорую.

– Если он что-то и сказал, то я не слышал.

Охранник то и дело косился на бесконечные просторы автомобильной свалки, по которым курсировали полицейские машины и фургоны отдела криминалистики. Ощущение было такое, будто его дом захватили чужаки.

– Как долго простоял здесь фургон?

– Двенадцать дней. Я передал документы вашему коллеге. Фургон привезли с пустыря около Каньяда-Реаль. Нам и раньше приходилось забирать оттуда брошенные автомобили. Этот хоть не сожгли, как часто поступают с крадеными машинами, которые использовали для каких-то темных дел. Но, клянусь вам, когда его привезли, никакого запаха не было, я бы точно учуял. Ну, или Каспер.

К воротам свалки подъехала красная «Лада» Элены.

– Не вылезай.

Сарате сел рядом с ней и показал, куда ехать дальше. По обе стороны дороги тянулись вереницы ржавых внедорожников, полуразвалившихся трейлеров, грузовиков и автобусов, на боку которых еще виднелись рекламные слоганы. Madrid Bus Vision – гласила надпись на одном из них, двухэтажном, с открытой верхней палубой. Видимо, в лучшие времена он возил по городу туристов.

– Сильверио Тенасас, из Сеговии, уроженец Саукильо-де-Кабесас. Семнадцать дней назад у него украли фургон, белый «Ситроен С15». Сейчас такие уже не выпускают. Мог бы и порадоваться, вообще-то угонщик ему одолжение сделал. Через пять дней машину подобрал эвакуатор на пустыре возле Каньяда-Реаль и доставил сюда. Сегодня утром Сильверио приехал за ней из своей деревни, а там… Буэндиа ввел тебя в курс дела? Короче, Сильверио не был готов к тому, что увидел в кузове.

Навстречу им проехал фургон компании «Тедакс», занимающейся обезвреживанием взрывоопасных предметов. Элена поглядела ему вслед в зеркало заднего вида.

– Сначала они решили, что там может быть бомба, но после первого осмотра отмели эту идею. Начальник группы знаком с Буэндиа и… короче, он ему позвонил.

Элена остановилась возле автомобиля криминалистов. Им не пришлось окружать «ситроен» лентой – ограда с колючей проволокой неплохо защищала его от зевак. Фургон стоял с открытыми задними дверцами, будто разинув широкую пасть. Перед ним, как пчелы в улье, сновали техники и фотографы. К Элене подскочила женщина лет тридцати.

– Здесь нельзя парковаться. Вы откуда, из суда? Сдвигайтесь на обочину, я помогу. Нам тут нужен свободный проезд. Слышите? Давайте-давайте, тут нельзя стоять.

Она тараторила, не давая Элене вставить ни слова, поэтому та просто вытащила удостоверение. Девушка поправила круглые очки, прочла имя и должность Элены; ее скулы порозовели, на лице расцвела широкая улыбка. Из-за растрепанных каштановых кудрей она казалась девочкой-шалуньей.

– Очень приятно, инспектор. Меня зовут Мануэла Конте. Доктор Буэндиа мне… Я с ним работаю, вы, наверное, в курсе. Я вроде как его заместитель. Вы не могли бы вернуться в машину и немного отъехать? Здесь она мешает.

И опять улыбнулась – от уха до уха. Сарате тоже вылез из машины и направился к фургону.

– Ну правда, Буэндиа, неужели нельзя было найти кого-то посообразительнее?

– Мануэла, пускай машину отгонит кто-нибудь другой. Элена нужна мне здесь.

Элена передала ключи девушке, предварительно прошептав ей на ухо с нежностью, переходящей в угрозу: «Я эту машину очень люблю».

– У нее протокол в мозгу выжжен. – Буэндиа взял Элену под руку и повел к фургону, извиняясь за свою помощницу.

– А мне она понравилась, вроде соображает. Это ее ты прочишь на свое место?

– Если я в ближайшее время не перееду к морю, мне придется сидеть с внуками, а это, клянусь тебе, последнее, чем я хочу заниматься. Лучше удрать в Бенидорм и перебиваться на там фиш энд чипс, чем терпеть этих сопляков.

Элена резко остановилась: ей в нос ударил зловонный запах. Буэндиа протянул ей защитную маску. Криминалисты посторонились, пропуская инспектора к кузову.

– Судья вот-вот приедет для осмотра трупа, но я подумал, что тебе тоже будет интересно взглянуть.

Кто ты? Это первое, что пришло ей в голову. На лице покойника застыла гримаса боли – последнего, что он испытал в жизни. Неопрятная борода, запачканная кровью, как грязью; оскал, напомнивший Элене картину экспрессиониста Фрэнсиса Бэкона; казалось, последний выдох убитого стал криком. Глаза подернулись сероватой дымкой смерти, но остались открытыми и глядели – куда? Быть может, на того, кто совершил с ним такое. Мужчине было на вид около тридцати, может, чуть больше. Он был полностью раздет и привязан к металлическому стулу, самому обычному, из тех, что стоят на террасе любого бара; на ножках стула засохла кровь. Член убитого жалко болтался между расставленных ног. Прямо над ним начинался и тянулся до самой грудины длинный шов. Шов был грубый, тело окоченело, и стежки немного разошлись. Так вот почему вызвали «Тедакс». Что зашито у мертвеца внутри?

Судмедэксперт прочел этот вопрос во взгляде Элены.

– Его, очевидно, выпотрошили. Возможно, пока он был еще жив. И…

Буэндиа подтянул перчатки и залез в кузов, чтобы прощупать шов, пересекавший живот убитого. Он аккуратно раздвинул края раны и посветил внутрь фонариком. Элена различила бесформенную массу – груду органов? – но потом фонарик выхватил из темноты узнаваемые очертания. Ей показалось, что на абстрактном полотне проступил реалистический элемент, придав смысл всей композиции.

– Видишь?

Элена не смогла ответить, но да, она видела. Из темноты на нее смотрел крошечный полуприкрытый глаз, она различила припухшие веки, а под ними – белизну глазного яблока.

– Думаю, у него внутри плод.

Глава 3

Надо же было утром так неудачно одеться! Зеленое платье с принтом из черепов, джинсовка и мартинсы. Как в маскарадный костюм нарядилась! Весь день она чувствовала себя не в своей тарелке, ей хотелось съездить домой переодеться, но не получилось. Рейес с Ордуньо приехали на штрафную стоянку, когда осмотр трупа уже произвели. Элена попросила их отвезти домой владельца «ситроена» Сильверио Тенасаса, а заодно убедиться в его непричастности к убийству.

– Да если бы я знал, я бы в жизни не поехал его забирать. Я заявил о краже, все сделал как полагается…

Рейес с Сильверио сидели сзади. Лицо мужчины постепенно приобретало нормальный цвет, но он все еще нервничал. Было ясно, что мертвец из кузова еще долго будет являться ему в кошмарах. Рейес всю дорогу беседовала с Сильверио: хотела расположить его к себе, завоевать его доверие.

– Это неприятно, понимаю, но взгляните на снимок. Вы узнаете этого человека?

Сильверио метнул быстрый взгляд на фотографию трупа: широко распахнутые глаза и рот, лицо, освещенное вспышкой, от которой черты кажутся грубыми. Потом поправил ремень и уставился в точку на горизонте.

– Будет тошнить – скажите. Можем остановиться.

Ордуньо наблюдал за ними в зеркало заднего вида.

– Я в жизни не видел этого человека, – решительно заявил Сильверио.

– Где угнали фургон? Нам нужно знать точное место.

– Вы не скажете моей жене?

Двадцать минут спустя Ордуньо притормозил у клуба. Над дверью заведения, разместившегося в обшарпанном особняке, светилась красная неоновая вывеска: «Парадиз». В ночь, когда угнали его любимый фургон, Сильверио развлекался со шлюхами.

– Записей с камер наблюдения нет. Мы опросили проституток и персонал клуба, но, как и следовало ожидать, они говорят, что посторонних не видели, по машинам никто не шарил. По моей просьбе в клуб приедут криминалисты.

Элена молча читала отчет Ордуньо. На стеклянной стене переговорки висело множество фотографий фургона и погибшего мужчины, точнее, разных частей его тела: шов, пересекающий живот сверху донизу, скрюченные пальцы, вцепившиеся в металлический стул, а в центре – лицо. Рядом с этим снимком Элена приклеила белый стикер c вопросом, ответ на который им предстояло найти: кто этот человек?

– Криминалисты сняли отпечатки с руля и рычага переключения передач. На дверцах ничего обнаружить не удалось. Взяли образцы крови, волос и тканей. Работают со всем, что есть, но пока результатов нет. Личность жертвы не установлена, не говоря уже об убийце.

Сарате вяло просматривал предварительный отчет криминалистической экспертизы. Все взгляды устремились на Мануэлу, помощницу Буэндиа: оказавшись в центре внимания, она слегка встрепенулась и поправила очки жестом, который Рейес за этот день видела уже несколько раз.

– Моя очередь?

Марьяхо тихо фыркнула. С тех пор как Мануэла появилась в офисе на Баркильо, Марьяхо держалась с ней немного презрительно. Рейес полагала, что хорошо знает хакершу, и не помнила, чтобы прежде она с кем-нибудь так себя вела. Возможно, дело было не в том, что Марьяхо что-то имела против новенькой – просто ей очень не хотелось отпускать Буэндиа на пенсию, и таким способом она демонстрировала, как ей будет его не хватать.

– Твоя очередь. Но только если тебе есть что сказать, дорогуша. А если нет, лучше нам разойтись по домам и принять душ. Все это явно затягивается.

– Доктор Буэндиа заканчивает вскрытие, но кое-какие данные у нас уже есть. – Мануэла встала и подошла к стене с фотографиями, как школьница во время презентации. – Мужчина, примерно тридцати пяти лет. Предварительный осмотр показал: когда разрезали брюшную полость и вынимали органы, он был еще жив. Вы уже знаете, что его выпотрошили, точнее, извлекли печень, мочевой пузырь, толстый кишечник и часть тонкого. И вот что интересно: надрез сделан очень чисто, скорее всего, хирургическим инструментом. Кстати, и зашили его хирургической нитью. Но стежки очень неаккуратные. Органы могли просто-напросто вырвать, а шов вы видели. Это ужас какой-то, а не шов, он тут же разошелся. Конечно, шил не хирург.

Мануэла подняла взгляд от бумаг, которые держала в руке, и гордо улыбнулась.

– Буэндиа подтвердил, что внутри у него был мертвый плод?

Мануэла опустила бумаги на стол. Вопрос Элены явно ее взволновал. Она принялась рыться в пачке документов и наконец нашла фотографии, сделанные во время вскрытия, после того как Буэндиа вытащил плод. Мануэла прикрепила их на стекло, рядом с остальными.

– Двадцативосьминедельный плод, женского пола. Перед тем как его вложили в тело жертвы, он некоторое время был заморожен. Мы не сможем определить, как долго, но доктор Буэндиа даст приблизительную оценку. Пуповина оборвана: по-видимому, плод с силой выдернули из тела матери.

Всеобщая усталость сменилась подавленностью. В комнате повисла тяжелая тишина. Не было необходимости пояснять, что означали последние слова Мануэлы.

– Почему Буэндиа не пришел сам?

На этот раз Марьяхо не пыталась задеть новенькую; ее вопрос скорее напоминал крик о помощи. Чем больше страшных подробностей они узнавали, тем отчетливее понимали: без Буэндиа этот клубок не распутать.

– Он попросил меня передать вам эту информацию, пока заканчивает последние анализы.

– Значит, есть еще одна жертва. – Голос Элены, спокойный и уверенный, заполнил переговорную. – Мать этого ребенка. Судя по всему, она тоже мертва. Займешься этим, Марьяхо? Обзвони больницы, получи данные обо всех недавних абортах, хотя я не думаю, что этот был сделан в больнице.

– Кроме того, не факт, что он недавний. – Сарате стоял напротив стеклянной стены и рассматривал фотографию убитого, его лицо и глаза, подернутые мутной дымкой. – Мануэла ведь сказала, что плод был заморожен.

– Хорошо, скажем, все аборты за год. И свяжись с районными отделениями полиции. Еще мне нужен список невостребованных трупов.

– Могу посмотреть, кто прерывал наблюдение за течением беременности на сроке семь месяцев. Столько было плоду, когда его вырезали из тела матери.

Сарате снял со стены фотографию убитого и положил на стол перед собой.

– Что мы о нем знаем? Кроме того, что это мужчина тридцати пяти лет. Мануэла, нам нужны его имя и фамилия. С этого надо начинать: когда установим его личность, сможем разобраться и с матерью.

– Токсикологический анализ показал, что в организме убитого был скополамин. Вам известно, что это такое. Он вызывает спутанность сознания и позволяет преступнику полностью подчинить себе жертву. Помимо скополамина, мы также обнаружили у него в крови большое количество гидрохлорида метадона.

– Метадона? Так он был нариком? – Ордуньо покосился на фотографии: неаккуратная борода с проплешинами, спутанные каштановые волосы – стрижка ему не помешала бы. И все же это не было лицо наркомана.

– Или болел. Метадон часто прописывают людям, страдающим хроническими болями, – уточнила Марьяхо.

Мануэла откашлялась, словно учительница, готовая начать урок.

– Это маловероятно, Марьяхо. При хронических болях онкопациентам и не только им чаще назначают морфин или фентанил. Наличие в крови метадона скорее связано с наркоманией. При этом на теле жертвы не найдено свежих следов инъекций. Ноздри не расширены, что характерно для тех, кто нюхает. Поэтому мы, доктор Буэндиа и я, предполагаем, что он проходил реабилитацию от наркозависимости.

Мануэла понимала, что, возможно, только что на всю оставшуюся жизнь настроила против себя Марьяхо, но сдержаться не могла: искушение оспорить аргументы хакерши при помощи данных, полученных при осмотре трупа, было слишком велико, чтобы отказаться от этого удовольствия – даже ради дружеской атмосферы в коллективе.

– А может, он курил? Об этом ты не подумала? Ты застряла в фильмах из девяностых, вот что. Сейчас большинство торчков не колется, а курит; слишком многие погибли от иголок. – Не дожидаясь ответа Мануэлы, Марьяхо достала телефон и начала пролистывать записную книжку. – Почему бы тебе не отправиться в анатомичку и не притащить сюда за три оставшиеся волосины доктора Буэндиа? Это дело не для новичка.

От Элены не ускользнула растерянность Мануэлы: девушка не знала, должна ли она слушаться Марьяхо. Возможно, в университете она была одной из лучших студенток, но работа – совсем другое дело. Ничего, она научится. Элена вежливо указала Мануэле на стул. Тем временем Марьяхо громко возмущалась, что Буэндиа отключил телефон.

– Пока у нас нет других вариантов, будем считать, что он был наркоманом и проходил реабилитацию. Все мы знаем, что в этой версии есть слабые места: помимо того, о чем сказала Марьяхо, в базе данных нет его отпечатков. Рано или поздно почти каждый наркозависимый совершает преступление и попадает в базу. А у этого парня, получается, не было приводов. Ордуньо, Рейес! Отправляйтесь в пункты выдачи метадона при министерстве здравоохранения и расспросите сотрудников, вдруг кто-то его узнает.

Элена заметила, что Сарате смотрит в офис через стеклянную стену переговорки. Обернувшись, она увидела идущего к ним Буэндиа. Он не ответил на приветствие коллег, и Элена поняла: судмедэксперт принес дурные вести. Вид у него был до того усталый и мрачный, что Марьяхо воздержалась от комментариев в адрес его новой помощницы. Буэндиа окинул товарищей потухшим взглядом, задержал его на Элене и вручил ей свой короткий отчет.

– Я задержался, потому что решил срочно провести анализ ДНК. – Буэндиа сел за стол, придвинул к себе успевший остыть кофе Рейес и сделал глоток.

Элена листала отчет.

– Какова точность теста?

– Девяносто девять процентов. Этот парень… – Буэндиа указал на фото, которое Сарате оставил на столе. – Он был биологическим отцом плода.

Глава 4

– Подведем итоги. Убитый мог быть связан с наркоторговцами, мог быть наркоманом. Труп человека, в котором зашит его ребенок, – конечно же, своего рода послание.

Сарате пытался найти ответ на вопрос: зачем? Что заставило преступника пойти на такое? Они с Эленой шли к «Ладе», и их шаги гулко звучали на бетонной парковке на улице Баркильо. Чтобы понять мотивы преступника, нужно проникнуть в его больное сознание: каждый убийца творит собственную историю, подчиненную его извращенной логике. За время работы в ОКА Сарате пришлось расследовать множество страшных преступлений, и он знал: только расшифровав безумную логику убийцы, можно понять, откуда берется самая страшная жестокость, вплоть до каннибализма. Но пока до этого было далеко: они не установили даже личность погибшего, не говоря уже о матери, из чрева которой вырвали плод. Что толку строить предположения? Смутная тревога, которая преследовала Сарате после дела Санта-Леонор, усилилась, перерастая в настоящее беспокойство.

– Где ключи?

– Вроде положила в маленькое отделение.

Сарате рылся в сумке Элены. Она разговаривала по телефону с Рентеро и предлагала ему встретиться; обстоятельства, связанные с обнаружением трупа на свалке «Медиодия-2», нужно попытаться сохранить в тайне. Внимание журналистов наверняка привлекут жуткие детали; их будут обсуждать в новостях и утренних шоу, что, разумеется, затруднит работу ОКА. Чем меньше станет известно публике, тем больше шансов выйти на след убийцы.

– Да плевать мне, что у тебя встреча с главой полиции… Скажи Гальвесу, что у тебя срочное и важное дело. Нам надо поговорить.

Пока Элена спорила с Рентеро, пытаясь разрушить его светские планы, Сарате поставил сумку на капот машины и начал методично перебирать ее содержимое. Его удивило обилие ненужных вещей, которые Элена каждый день таскала с собой: помимо оружия, наручников и аптечки, где было все, от таблеток для улучшения пищеварения до миорелаксантов, он обнаружил сигареты и косметику, хотя Элена не красилась. Потом достал сложенный вдвое лист бумаги, исчерченный желтым карандашом. Это нельзя было назвать рисунком – просто бессмысленное сочетание линий. Сарате не стал задавать вопросов: и так догадался, кто автор этого произведения и почему оно хранится у Элены в сумке. Когда она подошла к нему, проклиная Рентеро и его отношение к работе, то увидела, что в одной руке Сарате держит ключи от машины, а в другой – заштрихованный листок.

– Еле нашел.

Сарате бросил ей ключи. Элена поймала их на лету.

– Ты ходила к ней, да? Ходила к Малютке? – Сарате помахал листком в воздухе. – Красота!

– Почему ты никогда не называешь ее по имени? Ее зовут Михаэла. И даже если тебе это кажется глупостью, для нее это большой прогресс. Если бы ты сам сходил…

– Нет, Элена. Не обижайся, что я с тобой не хожу. Но эта девочка – не наша головная боль.

Элена опустила взгляд. Как рассказать ему, что она начала оформлять опеку над Михаэлой? Необходимость признания нависала над ней дамокловым мечом.

– Ее отец недавно звонил в больницу. Григоре Николеску, помнишь? Румын-дальнобойщик. Сказал, если Михаэле станет лучше, он приедет и заберет ее.

– И отлично. Он ее отец, и девочка должна жить с ним.

– Ты правда думаешь, что он ее заберет? Да, Михаэле лучше, но она все еще в тяжелом состоянии. Невозможно за несколько месяцев забыть все, что ей пришлось пережить на ферме. Да и вообще… Зов крови, конечно, силен, но не настолько, чтобы взваливать на себя заботу о травмированном ребенке. Если он когда-нибудь и приедет, то ухватится за любой предлог, лишь бы отказаться от нее.

– Ты правда так считаешь? Или тебе хочется в это верить?

– Я хочу, чтобы Михаэле наконец повезло. После всего, что она перенесла, она этого заслуживает.

Сарате хмыкнул. Все хлопоты Элены, связанные с девочкой, он считал безумием, но ссориться не хотел. Отдал Элене сумку и отошел от машины.

– Ты куда? Нам нужно поговорить с Рентеро.

– Не нам, а тебе. Ты же у нас начальница. А я лучше пройдусь по Каньяда-Реаль. Фургон нашли там, вот и поспрашиваю, может, кто видел водителя.

Он даже не оглянулся. Элена сомневалась, что он сказал правду. Он не хуже ее знал, что жителей Каньяды бесполезно просить о содействии. От них не добьешься ничего, кроме пустых отговорок: «Не знаю», «Никого не видел», «Меня там не было»… Сарате просто избегал ее общества. Вот в кого они превращались: в пару, которая не выносит близости и не умеет говорить о том, что важно для обоих.

Проехав улицу Фердинанда IV и оставив позади аляповатое здание Главного общества авторов и издателей, Элена включила радио. Передавали песню Мины Маццини «Небо в комнате», давненько она ее не слышала. Голос Мины и знакомая мелодия перенесли ее в прошлое, на пару минут она снова стала той Эленой, что каждую ночь пропадала в караоке, а потом назначала свидания на парковке. Но сейчас из зеркала заднего вида на нее смотрела другая Элена: морщин вокруг глаз больше, но тьмы во взгляде меньше. Элена знала: частично она обязана этим превращением Михаэле. Она вспомнила, как девочка прижалась теплой щекой к ее ладони и как посмотрела на нее на прощание – пугливым робким взглядом, в котором вот уже несколько недель угадывалась просьба о помощи. Инспектор и сама не заметила, как Михаэла стала центром ее жизни. Но Элене это было по душе: она больше не хотела видеть в зеркале прежнюю версию себя.

В доме в Колонии-де-лос-Картерос Нино Браво пел «Ноэлию», и его голос заполнял всю гостиную. Сарате с банкой пива «Mахоу» в руке молча наблюдал за Сальвадором Сантосом. Асенсьон, жена Сантоса, постоянно ставила ему песни. Она рассказала Сарате, что под «Ноэлию» они с мужем станцевали свой первый танец, и теперь она надеялась, что эта мелодия по-прежнему что-то значит для Сальвадора. Надежда была совершенно несбыточной, но Сарате решил не говорить об этом Асенсьон. Сидящий перед ним в коляске мужчина с болезнью Альцгеймера давно утратил способность ходить и разговаривать; скоро он даже не сможет переваривать пищу. И все же Сарате испытывал потребность иногда навещать своего наставника и второго отца. На стенах гостиной висели фотографии, напоминавшие о временах, когда Сальвадор Сантос был для Анхеля спасательным кругом, за который тот хватался в любой трудной ситуации. На выцветших поляроидных снимках Сантос выглядел полным сил и уверенным в себе. На некоторых фотографиях рядом с ним стоял Эухенио Сарате, его старый товарищ. Невыносимо было переводить взгляд со снимков на то, что осталось от Сантоса.

Сарате не поехал в Каньяда-Реаль: он и правда понимал, что в этом нет смысла. Сейчас ему нужно было просто посидеть в тишине рядом с Сантосом и выпить немного, чтобы притушить пламя, которое пылало у него в душе, грозя перекинуться на окружающих. В последнее время Сарате часто испытывал злость, даже ярость, и много думал о насилии. Однако ему не хотелось никого бить – пусть лучше бьют его. Драка в баре, облава, в конце концов, серьезная ссора с Эленой – сгодилось бы что угодно. Он никак не мог выкинуть это странное желание из головы, хоть и понимал, что это опасно, что нужно себя сдерживать. Поэтому и пришел навестить Сантоса.

Анхель рассказал ему, как разобрался с Антоном и Хулио, убийцами Чески. Сначала задавил Антона, владельца фермы ужасов, а потом, после аварии, куском стекла прирезал Хулио. Сальвадор Сантос мог ответить ему лишь молчанием: ни похвалы за то, что убил двух мерзавцев, не заслуживавших жизни, ни упрека за то, что преступил все мыслимые границы.

Сарате перевел взгляд на стену, точнее на фотографию Сальвадора и Эухенио, своего отца. Что сказал бы ему отец? Наверное, стал бы его стыдиться. Может, влепил бы ему пощечину или сдал полиции, чтобы преступник понес законное наказание.

На прощанье Сарате поцеловал Асенсьон. Он не стал возвращаться в ОКА. На автопилоте добрался до района Карабанчель, где работал в начале своей карьеры, зашел в бар «Ла-Реха», расположенный напротив отделения полиции, и взял пиво. Поздоровался с бывшими сослуживцами. Коста здорово располнел и лишился части волос. Смена у него только закончилась; они с Сарате устроились у барной стойки и со смехом стали вспоминать свои первые совместные дела.

Вот бы вернуться в те времена, снова стать тем амбициозным идеалистом! Сарате увидел в захватанном стекле стакана свое искаженное отражение. Неужели теперь это его настоящее лицо? Неужели, покончив с этими чудовищами, он стал одним из них? Может, честнее будет уйти из полиции, уйти от Элены? Перестать причинять другим боль…