Текст книги "Когда риск - это жизнь!"

Автор книги: Карло Маури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Нос «Тигриса» поврежден буксирующим концом; обхватывающий его спиральный канат перетерся, с корпуса сыплется тростник берди.

По-прежнему дует южный ветер с дождями – благоприятный для перехода через залив сезон окончился, мы слишком поздно вышли в плавание.

Бахрейн не дает «Славску» разрешения на вход в свои территориальные воды, и ему придется встать на рейде, а за нами приходит катер береговой охраны. Тепло прощаемся с капитаном Игорем и всем экипажем «Славска». Они показали себя великолепными людьми.

Уже ночью добираемся до Бахрейна, утопающего в огнях и роскоши. «Тигрис» пострадал: на месте поврежденного тростника зияет большая дыра.

На берегу, в отеле «Гольф», Тур Хейердал провел пресс-конференцию, на которой среди прочих присуствовал датский археолог Джеффри Бибби, раскопавший на Бахрейне древний шумерский город Дильмун. Тур разъяснил суть эксперимента с «Тигрисом» и заявил о своем намерении продолжать его.

В сопровождении доктора Бибби мы разыскиваем на Бахрейне лодки, подобные «Тигрису», но построенные из гибких черешков финиковых пальм. Таким же строительным материалом заделываем дыру в корпусе нашего ковчега. Лодки подобного типа нам удалось разыскать в рыбацкой деревне Малакия.

Мы посетили район острова, где земля похожа на бурное море. Здесь более 100 тысяч песчаных холмиков, под которыми находились ныне разграбленные и опустошенные могилы людей, живших около 4500 лет назад. Затем направляемся в местечко на побережье под названием Португальский порт. Там Джеффри Бибби раскопал следы нескольких цивилизаций, относящихся к еще не установленной эпохе, предшественнице цивилизации шумеров.

Жизнь в Бахрейне оказалась очень дорогой, дороже, чем в Европе или в США. За одну ночь, проведенную в отеле «Гольф», здесь берут 90 тысяч лир. Ежедневно самолетом из Австралии в Бахрейн доставляют свежее мясо, в универсамах можно приобрести продукты из разных стран мира: датское пиво или молоко, французское вино, итальянский сыр из альпийских районов, зелень и свежие фрукты отовсюду, где в данный момент царит весна. Располагая нефтяными долларами, можно позволить себе все что угодно. Вместе с Германом и Тору мы за несколько дней приводим в порядок нос «Тигриса», пользуясь тростником берди и черешками финиковой пальмы. Детлеф полетел в Гамбург за новыми парусами – большим и малым.

26 декабря.

Снова в путь. Для подстраховки нас в течение некоторого времени сопровождает дау – типичная арабская лодка. Дует северный ветер, и это нам на руку: мы поднимаем малый парус и идем по ветру в полной гармонии с силами природы. Дикий баклан собрался было присесть на «Тигрис», но, увидев людей, шарахнулся в сторону от тростниковой корзины, которую он принял за большое гнездо. Потом вокруг нас долго кружил сокол, проявляя немалый интерес к нашему ковчегу, но, поняв, что потопа не предвидится, разочарованный полетел к земле.

28 декабря.

На всех нас усыпляюще действует непрерывное раскачивание огромной морской колыбели, которую баюкают волны под скрипучий аккомпанемент бамбуковых стеблей кают. На борту пригрелись сверчки, заливаются по ночам, словно в деревне.

Поддерживаем нужный курс, время от времени прибегая к помощи дрейфовых рулей. Самые высокие волны, бывает, перехлестывают через борт, окатывая нас с ног до головы.

29 декабря.

Сильный свежий ветер с севера, именуемый в здешних краях «шамалом», гонит нас ко входу в Ормузский пролив. Идем со скоростью порядка 2 узлов. В первые дни медлительность «Тигриса» раздражала арабов на сопровождавшей нас дау. Теперь же они проявляют к нам определенную симпатию и не без сочувствия поглядывают на древнюю ладью с ее чудаками, пустившимися через залив совсем не в поисках нефти.

На поверхности воды обнаруживаем сотни морских змей, группами плывущих в направлении, противоположном нашему. Тур объяснил мне, что существует около 20 видов таких змей и у 19 из них укус смертелен.

Мускулы находятся в постоянном напряжении, не давая телу упасть или перекатываться во сне с места на место. Юрий мучается гастритом, у Тура болит спина, у меня разыгрался ревматизм, и мы, три старых волка, потихоньку делимся своими горестями друг с другом, пока молодежь отдыхает в каюте от избытка жизненных сил.

Ночью морскую поверхность и небо озаряет пламя многочисленных нефтяных вышек, огромные танкеры пересекают наш маршрут.

30 декабря.

Со вчерашнего вечера море никак не может успокоиться. Черное и пенистое, оно свирепо швыряет в разные стороны наше судно, не давая ни скучать, ни злиться на товарищей, которые храпят в рубке, действуя нам на нервы. Все же мы сохраняем спокойствие, внимательно вслушиваемся в голос моря и наблюдаем постоянный бег его многообразных волн; некоторые из них набрасываются на «Тигрис», окатывая нас теплой водой, будто обнимая. Словом, абсолютное право голоса здесь принадлежит только ему, и слушать его очень интересно.

Идем со скоростью около 4 узлов – скоростью хорошего бегуна. Помогает нам и течение, которое несет ладью из залива в сторону Индийского океана.

К полудню слева по борту возникают горы Омана высотой 2000 метров над уровнем моря. Только бы миновать их благополучно! Моторная дау, страховавшая нас все это время, неожиданно исчезла именно сейчас, в наиболее критический момент плавания. Наверное, укрылась от бури в каком-нибудь заливе. Скорей бы уж возвращалась. Пока светло, все реальные опасности хорошо видны; к сожалению, ночью к ним присоединяются воображаемые, увы, незаметные глазу и оттого наиболее драматичные.

На поверхности воды плавают деревянные обломки, надеемся, не сопровождавшей нас дау… Когда имеешь дело с таким плохо управляемым судном, как наше, гораздо страшнее смотреть с моря на берег, чем с берега на море.

Отправляюсь на камбуз готовить ужин. Темнеет, хотя всего 5 часов дня, закат окрашивает небо в красный цвет, море лиловое. Асбьёрн зажигает нефтяные фонари и водружает на мачту алюминиевый экран, чтобы радары крупных судов могли засечь нашу тростниковую скорлупку. Кто-то отдыхает в рубке после целого дня, проведенного на ногах. Тур на мостике, он капитан и должен нести всю ответственность. Норман возится с радио, пытаясь установить связь с какой-нибудь береговой станцией на случай, если лодку понесет на скалы… Юрий на вахте, орудует громоздкими рулями. Он врач, но сейчас его очередь управлять лодкой, и мы не пристаем к нему с нашими болячками.

Готовлю на ужин вареную картошку с луком. Во время шторма лучше не думать, а работать. Хватаясь за все подряд, чтобы удержаться на ногах, до камбуза добирается Тур и сообщает мне, что мы идем со скоростью 5 узлов, то есть галопом, попали в течение, которое несет «Тигрис» к Ормузскому проливу. С 18 до 20 часов моя очередь стоять на вахте. Ночью небо похоже на море, а море с его фосфоресцирующим планктоном – на небо.

Неожиданно прямо по курсу вспыхивает мощный свет маяка, установленного у входа в Ормузский пролив. Ветер делается еще крепче, и море штормит. Удастся ли нам пройти пролив? С этой мыслью ложусь спать, предоставив сменившим меня у руля товарищам не столько направлять ладью, ибо она плывет куда хочет, сколько наблюдать за тем, что неминуемо произойдет.

31 декабря.

Просыпаюсь в 2 часа ночи от лунного света и свежести. Море совершенно спокойное, маяк Ормузского пролива остался позади. Что произошло? Да ничего, кроме того, что мы уже в самой середине пролива, куда занесли нас течение и ветер, вышвырнув из Персидского залива. Вот, значит, как плавали в древние времена – используя за неимением других средств особенности природы, которые уже тогда хорошо знали. Все мы охвачены волнением оттого, что обнаружили сегодня, в наше время извечное свойство морских течений доставлять суда по совершенно определенным маршрутам с одного континента на другой. Море всегда служило путем сообщения, а отнюдь не барьером, разделявшим народы.

Пролив имеет ширину до 30 километров, да и в длину почти столько же. По левому борту у нас персидский берег, по правому – берег Оманского султаната, а по обе стороны идут сплошными вереницами десятки танкеров на загрузку или разгрузку в богатые порты нефтяных стран. О нашей дау никаких сведений. С маленькой резиновой лодки фотографирую идущий в проливе «Тигрис». Ветер и течение умерили свой пыл; кажется, «Тигрис» стоит на месте. В 9 часов наконец появляется дау. Выяснилось, что она стояла на якоре в одном из заливов. Находившийся на ней в качестве переводчика Рашад вновь присоединяется к нам, и начинается праздник.

Сегодня последний день года. Эйч Пи с самого обеда хлопочет на камбузе, готовя какую-то грандиозную «тайную вечерю». По звону склянок мы оставляем рули, бросаем в воду плавучий якорь и рассаживаемся вокруг старательно накрытого (в первый раз!) стола; он украшен рождественской елочкой, которую специально для этого случая припас Юрий. На столе черная и красная икра, глинтвейн, шампанское. С небосвода падают звезды, ни малейшего дуновения ветра, над столом висят нефтяные лампы, и от их света делается веселее. Вначале пьем шампанское и закусываем икрой, затем наступает очередь главного блюда – спагетти с норвежским соусом или, правильнее сказать, норвежский соус со спагетти, поскольку соуса получилось больше. Мы уютно сидим, можно сказать, на поверхности моря, никто не контролирует ход ладьи, со всех сторон мимо проносятся громадные танкеры, люди с дау смотрят нa нас, как на сумасшедших. И действительно: «Тигрис» ходит на привязи вокруг плавучего якоря, а парус его свисает с мачты, как полог в цирке. О, прекрасное введение, позволяющее не ощущать опасности!.. Море похоже на большой сад. Магнитофон нашей молодежи изрыгает чудовищную музыку современных столиц. Просим дать что-нибудь иное, и звуки Бетховена плывут вместе с нами по океану.

Выбираем плавучий якорь и вновь становимся серьезными людьми: серьезно несем вахту, серьезно спим, а «Тигрис» продолжает идти туда, куда его несет течение, точно так же, как и раньше, когда его никто не контролировал.

1 января 1978 года.

Стою на вахте с 4 до 6 часов. Море спокойное, полный штиль. От проходящих поблизости танкеров вздымаются волны, нещадно бьющие в корпус «Тигриса», зеленое море усеяно бесчисленными желеобразными зонтиками медуз.

Волной от танкера сломало деревянную рогатину, которая удерживала левый руль. Решаем уйти на буксире у дау подальше от опасного соседства движущихся кораблей.

Идем вдоль оманского побережья. Ночью к нам приближается катер береговой охраны и чей-то голос спрашивает: «Что это?» «Лодка», – отвечает по-арабски Рашад. «А вы сами кто будете? Не дьяволы?» – «Нет, мы люди». Странная черно-белая птица с хохолком на голове, похожая на монахиню, уселась на руль отдохнуть, но когда Детлеф приблизился, чтобы взять ее в руки, монахиня упорхнула.

В который раз наблюдаю рождение дня. Сначала посветлело небо на востоке, в то время как на западе оно оставалось еще совершенно темным. Затем кучи облаков на востоке из черных становятся серыми на огненно-красном небе, В эти моменты восход очень похож на закат. Время – 5.40 утра. Небо уже совсем посветлело, однако солнце еще не взошло из-за красного горизонта. Проходит всего несколько мгновений, и вот его кромка вспыхивает золотом над морской гладью. Создается впечатление, что мощный поток света, пронизав пространство над океаном, падает как раз на «Тигрис», высвечивая ладью, словно танцовщицу в театре. Вся прелесть состоит в том, что это непередаваемое ощущение, будто находишься под лучом солнечного прожектора, испытывают каждый раз все живущие на земле. В морской степи, на этой пустынной водной поверхности, взгляд различает тысячу разнообразных предметов: неизвестно откуда и куда плывущую деревяшку, спину дельфина, плавник акулы, летающую рыбу, необычной формы волну, водоросль, ночью – любое свечение. Все видно кругом на 360 градусов. На прямой линии, отделяющей воду от неба, немедленно замечаешь любую деталь, и все, что видишь в этом, на первый взгляд пустынном, пространстве, становится объектом пристального внимания. Всякий раз, когда кто-нибудь выходит из рубки, слышишь: какая луна! какие звезды! какое солнце! какое море! смотрите – рыба, чайка, ящик, корабль! Словом, все видно и все берется на заметку.

Бросаем якорь вблизи островов Сувади. К нам приближается рыбачья лодка из Омана, и рыбаки спрашивают нас: «Что ловите?» – «Ничего», – отвечаем мы. – «Что везете?» – «Ничего». – «Что же вы тогда делаете в море?» Я понимаю всю справедливость их удивления. Причина его – совершенно иные, отличные от моих условия жизни и культуры.

Нам передали по радио из Маската, столицы Омана, распоряжение не высаживаться на берег, так как у нас на борту советский гражданин. Затем появилась полиция с проверкой. Убедившись, что наше судно идет под флагом Объединенных Наций, власти разрешили нам войти в порт Маската.

Оказавшись на берегу, первым делом отправляемся на «соук» (рынок) закупить свежую зелень и куриные яйца, которые прекрасно хранятся в течение нескольких месяцев, если их продержать сутки в оливковом или подсолнечном масле. Маскат представляет собой привлекательный перекресток, где встречаются люди всех национальностей, которые сегодня, как и много веков назад, заходят в его порт по пути из Азии, Африки и Европы. Всевозможные оттенки кожи, разнообразные лица, пестрая одежда жителей Маската – все это результат людского смешения, которое началось в добиблейские времена и продолжается поныне.

Хранитель древностей Омана, итальянский археолог Паоло Коста, – родом из Биеллы, и я рад этому знакомству. Тур, Норман, Герман, Тору, Норрис и я едем вместе с ним по суше осматривать древние горы на севере от Маската, где обнаружен храм в форме усеченной ступенчатой пирамиды. Осматривая храм, Тур приходит в необычайное волнение, поскольку подтверждается его теория, согласно которой древние шумеры ходили на своих кораблях от берегов Месопотамии через Ормузский пролив к заморским странам по ту сторону залива. Пирамида – точная копия аналогичных сооружений, строившихся в Месопотамии, Мексике и Перу.

Посещение этого археологического района глубоко взволновало и меня, хотя я не ученый. Вокруг храма сплошные развалины, среди которых выделяется большой круглый резервуар со сложной ирригационной системой, а также укрепления на холмах и многочисленные могильные холмы, относящиеся, по предположениям ученых, к 3000 году до нашей эры. Но самое потрясающее впечатление на нас произвели остатки доисторических медных копей. Древние рудокопы раздробили и сровняли целую гору, превратив ее в ровную местность, покрытую собранным в кучи шлаком, цвета и оттенки которого словно взяты с палитры художника. От необычной горы сохранилась лишь арка на краю гигантской ровной площадки, вероятно оставленная преднамеренно в память о том, что именно здесь рудокопы входили в чрево горы, которую затем полностью срыли в течение веков. Это зрелище побуждает нас вспомнить о многочисленных шумерских надписях, сделанных клинописью на глиняных табличках, в которых говорится о шумерских купцах-мореплавателях, посещавших медную гору в далекой заморской стране на Востоке, именуемой Маган или Макан, откуда их нагруженные медью корабли возвращались, когда наступало лето, в древние месопотамские порты Ура и Урука.

Проведя 8 дней в султанате Омана, мы с помощью 9 длинных весел без всякого буксира выводим «Тигрис» из порта Маската. Покинув пределы порта, поднимаем на мачте большой квадратный парус, и южный ветер несет нас к северу. Хотя мы и удаляемся от берегов, все же идем совсем не в ту сторону, куда намеревались. На следующий день, 13 января, ветер изменился. Теперь он несет «Тигрис» с севера на юг, то есть в направлении, противоположном вчерашнему. Устанавливаем строгий рацион питьевой воды: каждому члену экипажа полагается по литровой фляжке в день. Сижу на борту «Тигриса», опустив ноги в воду; надеюсь таким образом, при помощи йода и солнца, залечить свою рану. На море волнение, вода выглядит сурово.

15 января.

Со вчерашнего дня ветер непрестанно меняет направление. Во все стороны хлещут порывы ветра с дождем. Мы дрейфуем и ждем: либо подует хороший ветер, либо нас вновь прибьет к берегам Омана.

Проводим время за рыбной ловлей. Под килем нашей ладьи прячутся крупные разноцветные рыбы, готовые схватить на лету неосторожную летучую рыбу. Это корифены, или золотые макрели. Необходимо, чтобы наживка прыгала по поверхности воды, подобно летучей рыбе. Чаще всего макрель, уже совершая прыжок, замечает подвох и скрывается под водой, однако случается и схватит приманку. Это большая удача рыболова.

В отличие от экипажей обеих «Ра», здесь, на «Тигрисе», никто не молится богу. Оба наших мусульманина на «Ра», Абдулла из Чада и Мадани из Марокко, целыми днями молились на крыше каюты, подложив под колени красный коврик. На «Тигрисе» никто не выказывает стремлений беседовать с богом или о боге. Если такое и происходит, то скрытно от других. Лишь в отдельных случаях, когда, например, не удается направить лодку в нужную сторону, раздается по-арабски: «Иншалла».

Норвежский корабль «Бруне» совершает рейс вокруг «Тигриса», его моряки фотографируют нас, после чего корабль уходит своим курсом. В полдень появляется советский корабль «Академик Стечкин», с которого через динамики зовут Юрия Сенкевича, Экипажи всех русских кораблей знают, что на борту «Тигриса» представитель их страны. «Академик Стечкин» останавливается неподалеку, и десяток моряков на красной спасательной шлюпке, похожей на подводную лодку, наносят нам визит. Они снабжают нас минеральной водой, свежим хлебом.

13, 14, 15 января.

Мы в 40 милях от Маската, и не исключено, что вернемся к исходному пункту плавания. Пока что наша ладья находится на маршруте танкеров.

16 января.

Ужасная ночь. Дождь хлещет как из ведра, проникая в рубку вместе с сильнейшими порывами ветра. Нас чуть было не раздавили три огромных корабля. Своими радарами они, разумеется, не могли обнаружить нас. Мы же просто не видели их, ослепленные ночной темнотой и стеной дождя. Правда, нам удавалось расслышать глубокое дыхание турбин приближавшихся металлических чудовищ. Это дыхание становилось все громче, казалось, все вокруг дрожит. Мы же суетились на мостике с электрическими фонариками в руках, освещая парус, чтобы нас заметили.

Нашим рулем очень сложно править, поскольку он с трудом поворачивается в деревянной вилке и набухших от воды канатах. Однако что можно сделать даже при хорошем управлении, дабы избежать столкновения с великаном? Все молча вслушивались в приближающийся рокот его моторов и напряженно ждали. Чудовищная мощность двигатетелей подавляла даже страх. Наконец из темноты возникла усеянная световыми точками гигантская тень, рассекавшая флюоресцирующую воду. Вот она идет прямо на «Тигрис», околдовывая нас, обдавая горячим дымом, и проходит мимо в нескольких метрах от наших бренных жизней. Помнится, я даже разглядел картину на стене одного из освещенных салонов. Показалось на секунду, будто я сам сижу в салоне. Теперь, когда совершенно случайно все осталось позади, могу сказать с уверенностью, что эта ночь была чрезвычайно интересной.

Меня посещают разные мысли – хорошие и плохие. Находясь на ладье, к которой я питаю самую глубокую привязанность и ради которой готов на все, лишь бы она держалась на плаву, мне вдруг случается возненавидеть ее, пожелать, чтобы она развалилась на куски или чтобы я сам перерезал единственный обхватывающий ее спиральный канат, подпилил мостик, мачту или поджег судно… Но вскоре я уже зачищаю шкуркой деревянные углы, ласково поглаживая их. То же самое происходит по отношению к моим товарищам, на которых я изливаю всю сумятицу и недовольство своей души, свои недуги и усталость, будто во всем виноваты они. Впрочем, я тут же вновь к ним присоединяюсь, чтобы чувствовать их локоть.

17 января.

Дождь льет не переставая, все промокло, набухло от воды, и жизнь на борту в таких условиях совершенно невыносима. Мы и сами словно набрякли, отяжелели, ходим хмурые. Погода влияет на всех. Не поют наши сверчки, не летают чайки, и в душе у каждого из нас осенняя сырость. Кое-как подкрепляемся стоя, укрывшись под парусиной камбуза и привалившись друг к другу, чтобы удержаться на ногах при этой качке. Только что опрокинуло кастрюлю, и мы лишились доброй половины вареного риса. Даже рули (у нас их два, но сейчас пользуемся одним) страдают от сырости, будто ревматики. Норман уже несколько часов сидит за радио, поддерживая связь с Гавайями, а не с Маскатом, находящимся всего в 50 милях. Наш «Тигрис» впитывает массу воды и медленно, но неумолимо погружается. Единственный выигрыш от дождя в том, что промокшие пеньковые веревки становятся еще прочнее, и не слышно скрипа.

Стою на вахте вместе с Эйч Пи. Полночь, но при свете луны все хорошо видно. Ветер изменился. Он теперь сухой, дует с северо-запада и высушивает атмосферу. «Тигрис» идет к востоку. Если бы нам удалось попасть в долину Инда, я был бы счастлив: ведь она всего в 480 милях. Но ветер наверняка еще изменится, и тогда неизвестно, куда он понесет ладью. Только постоянный ветер сможет привести нас к цели. Когда препоручаешь себя ветру, жить становится проще, хотя ни в чем нет особой уверенности – «Иншалла»! Ах, как хорошо мне бывает во время ветра (если бы только не ревматизм в сырую погоду): ни забот, ни ответственности, он сам меня несет… Достаточно надеть свитер да запастись каким-нибудь бутербродом и… терпением. Зову Юрия и Германа. Они немедленно просыпаются и вылезают сменить нас у руля.

18 января.

Наконец мы снова видим, как восходит солнце, освободившись от облаков, и поверхность океана без единой морщинки раскинулась в небесной голубизне. Легкий бриз плавно несет лодку, как по ручейку, и у всех веселое настроение. Тем из нас, кто привык бриться, сегодняшнее утро предоставляет прекрасную возможность навести красоту.

Идеальная погода удерживается лишь до полудня. Чудесная река, течение которой так славно несло нас к Южному кресту, соединилась, видимо, с другой рекой, и волны, идущие с запада, сталкиваются с волнами, пришедшими с востока, швыряя «Тигрис» направо и налево без всякого уважения. Ловим рыбу. Видимо, от столкновения различных вод море в этом районе богато планктоном и, следовательно, рыбой. Мы поймали золотую макрель и акулу.

Мы каждый день ловим рыбу, но делаем это лишь по необходимости: ведь под килем у нас путешествует целая кладовая.

21 января.

Штиль. Движемся к юго-востоку, влекомые одним лишь течением. За сутки проделали всего 11 миль. Наши голые тела млеют на солнце под магнитофонную музыку. Если бы мы не имели конкретной цели путешествия, было бы совсем прекрасно.

22 января.

Нас решительно сносит к востоку, и мы уже строим планы относительно прибытия в долину Инда – место, имевшее столь большое значение для древних цивилизаций. Мы резво идем в этом направлении, и если все будет продолжаться именно так, то уже через неделю сможем высадиться там, куда, согласно географическим картам, мы никак не должны попасть в это время года, так как на картах указаны совершенно противоположные ветры и течения.

Интересно наблюдать, как в зависимости от направления ветра, который то увлекает нас к востоку или к западу, а то вдруг тащит на север или на юг, мы старательно изыскиваем какую-нибудь заманчивую цель именно там, где должны ее достигнуть. Сегодня для нас самое интересное место на Земле – Инд. Вчера таким же интересным был Мадагаскар, или Сомали, или даже Персидский залив. Днем и ночью не прекращается движение ладьи, и, наверное, правильно, что у каждой цели есть свой смысл и значение. Мне думается, наши предки, подчиняясь естественным законам природы, которые им были известны гораздо лучше, чем нам, путешествовали во все стороны наугад. Открывая при этом земли, наиболее пригодные для развития хозяйства, они обосновывались там, строили города, создавали цивилизации. Эти цивилизации, представляется мне в результате путешествия на «Тигрисе», связаны друг с другом и расположены на путях, по которым людей вели ветры и течения.

В наше время благодаря технике человек следует в нужном ему направлении. Однако, находясь на лодке пятитысячелетней давности, я замечаю: и ветер, и течения имеют свою прелесть именно в том, что влекут человека к неопределенным, неизвестным целям.

На борту некогда скучать. Сегодня с фотоаппаратом в руках я целое утро выжидал, когда можно будет сфотографировать золотых макрелей, которые из-под «Тигриса», где они прячут свои великолепные разноцветные тела (это их крест, как сказала бы моя мать), набрасываются на стаи летучих рыб. Охота происходит на бешеной скорости. Летучие рыбы покрывают по воздуху расстояние в сотни метров, и макрели идут за ними под самой поверхностью воды, словно торпеды, и никогда не остаются без добычи.

Снова наступил штиль, и мы сидим, как в зале ожидания, где движется только время.

Пакистанское побережье всего в 20 милях от нас, но при таком движении нам до него не дойти. Тур предложил решить возникшую проблему с помощью весел, но эта идея никого не вдохновляет.

27 января.

Вместе с Рашадом дежурим на вахте с 4 до 6 часов. Едва выбравшись из рубки, замечаю по левому борту серебристую линию, – по-видимому, пакистанскую землю, а также мутное от песка море, из чего с уверенностью делаю вывод, что мы находимся вблизи побережья. Мы не имеем навигационной карты индо-пакистанского побережья, однако силы природы несут нас именно туда, прямо на высокие рифы, обрамляющие бухту Ормара, где, убрав парус, мы бросаем оба якоря. Волны и сильный ветер треплют ладью. Мы не уверены, удержат ли якоря, и действительно, лодку медленно сносит к берегу, о который с шумом разбиваются морские валы. Делаем попытку зацепиться веслами за мелкое дно, однако оно оказывается слишком твердым. Остается положиться на удачу. Целую ночь с тревогой вслушиваемся в бьющиеся о берег волны в 200 метрах от нас и на рассвете, к великому счастью, обнаруживаем, что якоря прекрасно держали лодку в море, не дав ей разбиться о скалы. Шторм постепенно утихает, можно спокойно глядеть на сухой сверкающий берег, где шествуют караваны верблюдов и стада коз. В резиновой лодке отправляемся на разведку. Ступив на землю, расходимся в разных направлениях, чтобы познакомиться с Ормарой, а заодно и передохнуть от долгого принудительного совместного житья на «Тигрисе».

Добираюсь, утопая по колено в ослепительно белом песке, до соломенных хижин, которые замечаю лишь в последний момент, поскольку их соломенный цвет сливается с таким же цветом гор, богатых ископаемыми, минералами, поднятыми со дна моря в результате вулканической деятельности. Под лучами палящего солнца, среди низких хижин из пальмовых листьев бродят редкие люди. Ко мне приближаются трое мужчин. Сначала они разглядывают меня, а затем знаками дают понять, что готовы помочь мне поднести сумку с фотоаппаратами. Я вызываю в них гораздо большее любопытство, чем они во мне. Мужчины ведут меня к своим хижинам – не столько показать их мне, сколько показать меня своим сородичам.

Мы идем по песку, где нет ни тропинок, ни следов человека: следы тех, кто прошел тут перед нами, занесло ветром. Зелени никакой, за исключением двух пальм. Наверное, когда-то сюда ветер принес пару семян с далеких берегов. Кажется, будто эти люди уцелели после кораблекрушения и живут здесь наподобие Робинзона Крузо. Каждая семья должна полностью обеспечить свою жизнь: выстроить собственный дом, заниматься рыболовством, держать кур, коз, овец, а некоторые счастливчики – даже ишака или верблюда. Здешние люди должны уметь лечить себя, шить себе одежду из цветной ткани, которую доставляют сюда кочующие купцы, должны уметь консервировать (без всяких холодильников) излишки, возникающие в период хорошего урожая. Козам на вымя они надевают что-то вроде лифчика, чтобы голодные козлята не высасывали все молоко, которое предназначено детям. Еще два года назад во всем селении Ормара не было питьевой воды и жители употребляли морскую, черпая ее из выкопанного на самом берегу колодца. Сегодня тут существует водопровод; по нему вода поступает издалека – за 25 миль, наполняя большую цистерну, к которой непрекращающейся процессией идут мужчины с верблюдами и ишаками, несущими пластмассовые бидоны, подходят группами женщины в цветных одеждах с глиняными или алюминиевыми сосудами на голове.

Вчера вечером меня остановил какой-то человек, осветивший мое лицо электрическим фонарем. Он, видимо, охранял своих людей, которые затем появились из темноты. Окружив меня, они знаками потребовали объяснить, кто я такой и что мне надо. Я, в свою очередь, дал им понять, что хочу переговорить с местным главным учителем школы, который, по моим расчетам, должен говорить по-английски. Его вызвали по телефону, и спустя пять минут появился главный учитель в сопровождении нескольких, тоже пожилых, людей. Учитель действительно говорит по-английски. Он приглашает меня в чайхану на чай и рассказывает, что в Ормаре до сих пор был только один европеец, добравшийся сюда с суши за 600 километров из Карачи.

В обществе этих людей, бедных материально, но богатых духовно, нечего опасаться, что останешься без еды, даже если нет денег. Из каждой хижины выходит ее обитатель, предлагая чай, чапати (хлеб), яйцо.

В день нашего отплытия сотни мужчин, а также дети под руководством своего учителя собираются на берегу возле «Тигриса» и прощаются с нами, исполняя особый танец под аккомпанемент барабанов. Среди танцующих нет женщин, они не должны показываться на людях: наверное, очень красивые…

В золотисто-фиолетовом цвете заката на мозаике лиц этих мусульманских жителей Ормары я как бы прочитываю приключения различных народов, которые, пройдя через моря и океаны, оказались здесь и, соединившись друг с другом, оживили пустыню. Я думаю об этом потому, что и мы с нашим «Тигрисом», ладьей прошлого, очутились в Ормаре не по своей воле. И если бы норвежский корабль «Ясон» не пришел за нами из Карачи, если бы не было дороги, соединяющей Ормару со всем прочим миром, если бы не радио у нас на борту – одним словом, если бы мы на самом деле были точно такими же, какими были шумеры, и находились бы в их условиях, то вполне вероятно, что нам пришлось бы остаться в Ормаре и смешаться с местным населением, чтобы выжить.

Разумеется, люди прошлого путешествовали со своими женщинами и семьями, как и подобает настоящим обитателям Земли, которые, где бы они ни очутились, хоть в пустыне, способны, не дрогнув, продолжать свое существование. На наших же современных кораблях путешествуют одни мужчины, будто женщинам этого не дано. И мы, оторвавшись от своих семей, стремимся к абстрактным целям, к каким-то своим заветным, причем точно известным вершинам, откуда мы обязательно вернемся к тем, кто нас ждет. Мы по-прежнему находимся во власти греческих утопий, и в каждом из нас, мужчин, отражается Одиссей, а в наших женщинах – Пенелопа, героические, но самоуничижительные собирательные образы мужчин и женщин.