Текст книги "Сыр и черви"

Автор книги: Карло Гинзбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

22. «Бог по своей природе»

Разнообразие обычаев и верований – не единственная тема книги Мандевиля. Ей сопутствует интерес к тому, что пребывает неизменным во всей этой разноголосице – к рациональному началу, проявляющемуся в виде идеи Бога-правителя мира, «Бога по своей природе». Так, рассказав об идолопоклонниках с острова Канне, Мандевиль делает следующее замечание: «Да будет вам известно, что те, кто поклоняются идолам, делают это, дабы выразить почтение к какому-либо великому человеку, каким был Геркулес и многие другие, совершавшие в свое время достойные изумления дела; и они знают и говорят, что эти великие люди не боги, что есть один Бог по своей природе, который все сотворил и пребывает на небесах, и те люди не смогли бы совершить своих подвигов, если бы не произволение Божие, и поклоняются они им, потому что Бог их возлюбил. И так же они говорят о солнце, которое дает тепло и пропитание всему на земле, но такая его сила происходит от того, что Бог возлюбил его более всего другого и поставил его превыше всего на свете; потому мудро поступает тот, кто чтит его и воздает ему почести...»

«Мудро поступает тот...» В нейтральном тоне почти что этнографического описания Мандевиль перечисляет диковинные порядки и обычаи, показывая, что за их внешней чудовищностью или нелепостью скрывается рациональное ядро. Что до того, что жители острова Канне поклонялись полубыку-получеловеку? Они считали быка «самым чистым из животных и самым полезным», а человека – «самым благородным из созданий земных и господином над ними»; и разве некоторые христиане не приписывают отдельным животным благотворных или зловредных качеств? «Так что же удивляться, если язычники, не имеющие иного знания, кроме натурального, по своему простодушию еще более крепко тому веруют?» Жители острова Хонгамара, сообщает Мандевиль, все как один, мужчины и женщины, «имеют собачьи головы и зовутся потому киноцефалами», но, добавляет он тут же, «все люди здравомыслящие и разумные»9999
  Описание киноцефалов заимствовано из «Исторического зерцала» Винцента из Бове.


[Закрыть]. Поэтому в заключительной главе книги, завершая рассказ о своих удивительных странствиях, Мандевиль мог торжественно объявить читателям: «Да будет вам ведомо, что во всей этой стране [Китае] и на всех островах, о которых я вам поведал, со всеми их различными народами и различными верами нет такого народа, наделенного хоть искрой разума, который хотя бы в малой степени не разделял с нами понятий о вере и не имел бы в своей вере ни малейшего доброго начала: так, они веруют в Бога, сотворившего мир, и называют его «иретаргом», то есть Богом по природе, ибо сказано у пророка «et metuent eum omnes fines terrae»**
  «Да убоятся его все пределы земли» (лат. – Псалтирь, 67, 8).


[Закрыть] и в ином месте: «omnes gentes servient ei etc»****
  «Все народы будут служить ему» (лат. – Псалтирь, 72, 11).


[Закрыть]. Но они не знают, как правильно именовать Бога-Отца и Сына и Духа Святого, не знают ничего о Библии и особенно о «Книги Бытия» и других книгах Моисеевых, об «Исходе» и о пророках, ибо некому им все это изъяснить, и все, что они знают, они извлекают из своего природного разумения...» По отношению к этим народностям Мандевиль призывал проявлять терпимость: «И хотя эти люди [жители островов Мезидерата и Геносаффа100100
  Речь идет о местах обитания известных из классической традиции оксидраков и гимнософистов. С данными рассказами Мандевиля можно сопоставить сцены, изображенные на портале церкви св. Магдалины в Везле, где среди спасенных фигурируют люди с огромными ушами и ногами (Male E. L'art religieux du XII siecle en France. P., 1947, P. 330; ср. также с иконографией св. Христофора-псеглавца: Reau L. L'iconographie de l'art chretien. P., 1958. Vol. III. T. I. P. 307–308; обоим этим указаниям я обязан любезности Кьяры Сеттис Фругони) – здесь, однако, акцент ставится на проникновение слова Христова даже к отдаленным и диковинным народам.


[Закрыть]] не во всем веруют так, как мы, тем не менее я думаю и уверен, что за их добрую природную веру и за их добрый умысел Бог их любит и служению их благоволит, как любил и благоволил Иову. Ведь Господь наш говорил через пророка Осию: «ponam eis multiplices leges meas»******
  «Написал я ему важные законы Мои» (лат. – Осия, 8, 12).


[Закрыть], – и в другом месте гласит Писание: «qui totum subdit orbem legibus»********
  «Я буду управлять народами, и племена покорятся мне» (лат. – Премудрость Соломона, 8, 14).


[Закрыть]. Подобное же говорил Господь наш в евангелии: «alias oves habeo quae non sunt ex hoc ovili»**
  «Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора» (лат. – Иоанн, 10, 16).


[Закрыть], – то есть что есть у него и другие слуги, а не только те, что исполняют закон христианский... Нельзя ненавидеть и гнушаться никаким христианским народом из-за отличия веры его, но надо молить за него Бога; нам неведомо, кого Бог любит, а кого ненавидит, ибо нет в нем ненависти ни к кому из его созданий...»

Тем самым «Путешествия» Мандевиля, этот простодушный рассказ, изобилующий фантастическими вымыслами, переведенный на множество языков, тиражированный во множестве изданий, служил тем каналом, через который отголоски средневековой веротерпимости доходили до эпохи религиозных войн, отлучений и аутодафе. Возможно, эта книга была также и одним из источников, питавших народные движения, склонные к веротерпимости: некоторые свидетельства существования таких движений в XVI веке имеются, но вообще они изучены крайне мало101101
  Ср., к примеру: Vivanti С. Lotta politica e pace religiosa in Francia fra Cinque e Seicento. Torino, 1963. P. 42.


[Закрыть]. Еще одним подобным источником была пользовавшаяся неубывающей популярностью средневековая легенда о трех кольцах102102
  Penna P. La parabola dei tre anelli e la tolleranza nel Medio Evo. Torino, 1953; Fischer U. La storia dei tre anelli: dal mito alTutopia // Annali della Scuola Normale Superiore di Pisa – Classe di Lettere e Filosofia. 3. 1973. P. 955–998.


[Закрыть].

23. Три кольца

На Меноккио знакомство с ней произвело очень сильное впечатление: во время своего второго процесса (12 июля 1599 года) он даже подробно изложил ее судье, которым в тот раз был францисканец Джероламо Астео103103
  См.: Ginzbirg C. I benandanti. Op cit., указатель имен.


[Закрыть]. Признав, что говорил кому-то («но кому, не помню»): «кто родился христианином, тот хочет оставаться христианином, но кто родился турком, тот турком и хотел бы остаться», – Меноккио добавил: «Послушайте меня, господин, ради Бога. Жил однажды знатный господин, который сказал, что его наследником будет тот, кому он отдаст свое драгоценное кольцо; и когда пришел его смертный час, велел изготовить два кольца, таких же как первое, и каждому из своих сыновей, а у него их было трое, дал по кольцу; каждый из сыновей думал, что наследство досталось ему, потому что он получил настоящее кольцо, но так как кольца были похожи, точно узнать этого было нельзя. Таким же образом у Бога есть несколько любимых сыновей, это христиане, турки и евреи, и им всем он дозволил жить по их вере, и никто не знает, какая из них правильная. Поэтому-то я и говорил, что, родившись христианином, хочу оставаться христианином, но если бы родился турком, хотел бы оставаться турком». «По-вашему выходит, – спросил инквизитор, – что нельзя узнать, какая вера истинная?». «Да, господин, – стоял на своем Меноккио, – каждый думает, что только его вера хороша, но какая правильная, узнать нельзя. Но раз мой дед, мой отец и все мои родичи были христиане, я хочу оставаться христианином и думать, что эта вера самая правильная».

Удивительная ситуация даже для этого процесса, удивительного с начала до конца. Стороны поменялись ролями: Меноккио взял инициативу в свои руки, попытался переубедить судью: «Выслушайте меня, ради Бога». Кто представляет здесь высокую культуру, кто – культуру народную? Сразу и не ответишь. Дополнительную парадоксальность вносит сюда проблема источника, из которого Меноккио почерпнул историю с тремя кольцами. Он сказал, что прочитал ее в книге, – «не помню в какой». Только на следующем заседании инквизитор добился уточнения: «это запрещенная книга». И лишь почти месяц спустя Меноккио открыл ее название: «я прочитал ее в книге Боккаччо, называющейся «Сто новелл», – и признался, что одолжил ее у Николо Мелькиори – возможно, речь идет о художнике Николе из Порчии, у которого Меноккио, согласно показаниям одного свидетеля, «набрался своих богопротивных мыслей».

Но все нам уже известное о Меноккио доказывает, что он никогда и ничего не повторял, как попугай, за другими. Его подход к книгам, его причудливые умозаключения – все говорит о напряженной умственной работе. Она, безусловно, не происходила в пустоте. Все отчетливее становится заметно, что его умственный багаж питался и ученой, и народной традицией – как они сочетались нужно еще уточнить. Есть основания полагать, что именно от Николы из Порчии Меноккио получил, помимо «Сна Каравии», также и экземпляр «Декамерона». Эта книга или, по крайней мере, одна из ее новелл – третья новелла Первого дня, где рассказывается легенда о трех кольцах, – произвела на Меноккио сильное впечатление. О том, каким было его впечатление от других новелл, мы, к сожалению, ничего не знаем. Но в новелле о Мельхиседеке он не мог не найти подтверждения своей позиции в области религии, своему неприятию всякой конфессиональной ограниченности. Не случайно, именно рассказ Боккаччо о трех кольцах стал жертвой контрреформационной цензуры, относившейся к местам, сомнительным в религиозном отношении, куда более нетерпимо, чем к пресловутым непристойностям104104
  Эта новелла (третья Первого дня: «Еврей Мельхиседек рассказом о трех перстнях устраняет большую опасность, уготованную ему Саладином») лишилась всякого упоминания о кольцах в изданиях Джунти, подготовленных Сальвиати (Firenze, 1573; Venezia, 1582). В издании, «исправленном Луиджи Грото, слепцом из Адрии» (Venezia, 1590. Р. 30–32), не только исчезла главная мысль («То же скажу я, государь мой, и о трех законах, которые Бог Отец дал трем народам и по поводу которых вы поставили вопрос: каждый народ полагает, что он владеет наследством и истинным законом, веления которого он держит и исполняет, но который из них им владеет это такой же вопрос, как и о трех перстнях» – (пер. А.Н. Веселовского), но и вся новелла была полностью переписана, начиная с заглавия («Юный Полифил рассказом о трех перстнях прекращает великую претензию, предъявленную ему тремя дамами»).


[Закрыть]. Меноккио, должно быть, имел дело с каким-то старым изданием, по которому еще не прошлись цензорские ножницы. Противостояние Джероламо Астео, инквизитора и знатока церковного права, и мельника Доменико Сканделла, известного по прозвищу Меноккио, – противостояние, поводом для которого послужила декамероновская новелла с ее апофеозом веротерпимости, представляется в какой-то степени символическим. Католическая церковь вела в то время войну на два фронта; против старой и новой высокой культуры, не укладывающейся в поставленные Контрреформацией рамки, и против культуры народной. И между двумя этим врагами церкви, столь непохожими друг на друга, обнаруживались, как мы сможем убедиться, скрытые от глаз схождения.

Ответ Меноккио на вопрос инквизитора: «По-вашему выходит, что нельзя узнать, какая вера истинная?», – был совсем не таким уж наивным: «Да, господин, каждый думает, что только его вера хороша, но какая правильная, узнать нельзя». Такой же была точка зрения защитников веротерпимости: Меноккио, подобно Кастеллионе105105
  Ср.: Cantimori D. Castellioniana (et Servetiana) // Rivista storica italiana. LXVII. 1955. P. 82.


[Закрыть], распространял ее действие не только на представителей трех великих исторических религий, но и на еретиков. И опять же как у современных Меноккио теоретиков веротерпимости, его позиция заключала в себе положительный смысл: «Господь Бог всем уделил от духа святого, и христианам, и еретикам, и туркам, и иудеям, он всех любит, и все могут спастись». Речь здесь идет уже не столько о веротерпимости, сколько об открытом провозглашении равенства вер перед лицом некоей упрощенной, избавленной от догматических и вероисповедных примет религии. Она в чем-то похожа на религию «Бога по природе», которую Мандевиль обнаруживал у всех народностей, самых отдаленных, самый странных и чудовищных, – похожа несмотря на то, что Меноккио, как мы еще увидим, вообще отрицал идею Бога как творца вселенной.

Но у Мандевиля сохранялось представление о превосходстве христианства над другими религиями, не владевшими всей полнотой истины. В очередной раз Меноккио шел дальше, чем позволял ему его книжный источник. Его религиозный радикализм лишь отчасти подпитывался традицией средневековой веротерпимости: в значительно более близком родстве он находился с рафинированными религиозными теориями современных вольнодумцев из гуманистической среды.

24. Письменная и устная культура

Итак, мы узнали, как Меноккио читал книги – как выхватывал из них отдельные слова и фразы, которые при этом не могли не искажаться, как соединял разведенные в источнике места, устанавливая между ними неожиданные аналогии. Каждый раз, сопоставляя текст и реакцию на него со стороны этого читателя, мы не могли не заметить, что Меноккио подходил к книге с особым ключом и вовсе не контакты с той или иной группой инакомыслящих давали ему этот ключ106106
  В том, что касается «контактов» и «влияний», см. замечания Февра, имеющие общеметодологический смысл: Febvre L. Le origini della Rifonna in Francia e il problema delle cause della Riforma // Studi su Rifonna e -Rinascimento e altri scritti su problemi di metodo e di geografia storica. Torino, 1966. P. 5–70.


[Закрыть]. Меноккио осмыслял и переосмыслял прочитанное вне какой-либо данной ему извне системы идей. А самые его поразительные утверждения возникали в результате знакомства с такими невинными текстами, как «Путешествия» Мандевиля или «История Страшного Суда». Не книга сама по себе, а встреча книжного слова и устной традиции рождала в голове Меноккио гремучую смесь.

25. Хаос

Теперь мы можем вернуться к космогонии Меноккио, которая поначалу показалась нам неподдающейся расшифровке, и попытаться разобраться в ее структуре. Меноккио с самого начала решительно отходит от рассказа «Книги Бытия» и его ортодоксальных интерпретаций, утверждая, что началом всего был предвечный хаос: «Я говорил, что мыслю и думаю так: сначала все было хаосом, и земля, и воздух, и вода, и огонь – все вперемежку...» (7 февраля). На следующем заседании генеральный викарий, как мы помним, прервал Меноккио, рассуждавшего о «Путешествиях» Мандевиля, вопросом «не было ли в этой книге написано что-либо о хаосе». Меноккио ответил отрицательно, и в ответе его содержится указание (на этот раз вполне сознательное) на отмеченное нами пересечение письменной и устной культуры: «Нет, господин, об этом я читал в «Цветах Библии», но до остального, что я говорил о хаосе, я дошел своим умом».

Меноккио спутал: в «Цветах Библии» прямо о хаосе ничего не говорится. Вместе с тем библейский рассказ о сотворении мира предваряется там, без особой заботы о композиционной логике, несколькими главками, содержание которых заимствовано в основном из «Светильника» Гонория Августодунского: метафизика в них перемешана с астрологией, а теология – с учением о четырех темпераментах. Четвертая глава «Цветов Библии», озаглавленная «Как Бог сотворил человека из четырех элементов», начинается так: «Как сказано, Бог в начале всего сотворил грубую материю, не имевшую ни формы, ни обличья, и сотворил ее столько, чтобы ее хватило на все с избытком, и, разделив ее и расчленив, извлек из нее человека, составленного из четырех элементов...» Здесь, как легко заметить, постулируется некая предначальная нерасчлененность мировых элементов, что исключает возможность творения ex nihilo**
  «Из ничего» (лат.).


[Закрыть], но о хаосе не сказано ни слова. Не исключено, что Меноккио обнаружил этот ученый термин в «Прибавлении к прибавлениям к хроникам» августинца Якопо Филиппо Форести – книге, которую он упомянул мимоходом во время второго процесса (но с которой был уже знаком в 1584 году). Эта хроника, написанная в конце XV века, но сохранившая ярко выраженные средневековые черты, берет начало с рассказа о сотворении мира. Приведя цитату из Августина, патрона своего ордена, Форести пишет: «И сказано: в начале сотворил Бог небо и землю – это не значит, что они сразу произошли на свет, но лишь могли произойти, ибо затем говорится о сотворении неба вновь. Так, взирая на семя древесное, мы говорим, что в нем уже содержатся и корни, и кора, и ветви, и плоды, и листья, – это не значит, что они уже есть, но что они будут. Так и Бог сотворил в начале как бы семена и неба и земли, ибо материя неба была еще смешана с материей земли, но так как Бог ведал, что отсюда произрастут и небо, и земля, эта материя и была так названа. Эту пространную форму, лишенную какого-либо облика, наш Овидий в начале своего наиглавнейшего труда, а с ним вместе и другие философы, именовали хаосом, и Овидий так в том же труде об этом говорит: «Природа, пока не возникли земля, море и небо, простертое над ними, имела единый лик по всему миру: его философы звали хаосом. Это была грубая и нерасчлененная материя, косная и неопределенная масса, где находились разнородные семена слабо связанных между собою вещей»107107
  Я цитирую венецианское издание 1553 г.


[Закрыть].

Пытаясь согласовать между собой Библию и Овидия, Форести в итоге нарисовал картину космогонического процесса, больше напоминающую овидиевскую. И этот образ предначального хаоса, «грубой и нерасчлененной материи», глубоко поразил Меноккио. Неустанно над ним размышляя, он постепенно «дошел своим умом» и до «остального».

«Остальное» Меноккио пытался довести до сознания своих односельчан. «Я слышал, как он говорил, – сообщает Джованни Поволедо, – что в начале ничего не было, а потом море взбилось в пену и затвердело как сыр, и в нем появилось множество червей, и эти черви стали людьми, а самый сильный и мудрый стал Богом; и все ему подчинились...»

Речь в данном случае идет о свидетельстве косвенном, из третьих рук: Поволедо пересказывал то, что ему сообщил его приятель неделю назад «по дороге в Порденоне на ярмарку», а приятель в свою очередь рассказывал то, что узнал от своего приятеля, лично говорившего с Меноккио. Действительно, в устах Меноккио во время первого слушания все это выглядело несколько иначе. «Я говорил, что мыслю и думаю так: сначала все было хаосом... И все это сбилось в один комок, как сыр в молоке, и в нем возникли черви и эти черви были ангелы. И по воле святейшего владыки так возникли Бог и ангелы; среди ангелов был также Бог, возникший вместе с ними из того же комка...» Очевидно, что космогония Меноккио, переходя от одного рассказчика к другому, не могла избежать искажений. «Хаос» – трудное слово, и оно исчезло, вытесненное более привычным выражением: «в начале ничего не было». Последовательность «сыр – черви – ангелы – святейший владыка – Бог как самый могущественный из людей-ангелов» сократилась, уступив место последовательности «сыр – черви – люди – Бог как самый могущественный из людей».

С другой стороны, в версии Меноккио вообще исчезло упоминание о море, взбивающемся в пену. Вряд ли Поволедо это просто выдумал. В ходе процесса выяснилось, что Меноккио, сохраняя свою космогоническую картину в целом, легко менял в ней детали. Например, в ответ на вопрос генерального викария: «Кто был этот святейший владыка?», – он дал такое разъяснение: «Я думаю, что этим святейшим владыкой был Дух Божий, который был всегда». На следующем заседании он внес уточнение: в судный день люди предстанут перед «тем святейшим владыкой, о котором я говорил раньше, и он был прежде хаоса». В еще одном варианте Бог заменил «святейшего владыку», а Святой Дух – Бога: «Я думаю, что вечный Бог взял из того хаоса, о котором я говорил, наилучший свет, как из сыра берется наилучший, и из этого света сотворил тех духов, которых мы называем ангелами, а из них избрал самого благородного и дал ему все свое знание, всю свою волю и все свое могущество: его мы называем Святым Духом, и Бог поставил его над всем миром...» Свое мнение о том, кто был раньше – Бог или хаос, Меноккио также в очередной раз изменил: «Бог пребывал в хаосе, как если что-то находится в воде и в ней не помещается или если что-то не помещается в лесу; так и этот разум, узнав себя, ищет простора и сотворяет мир». «Так значит, Бог был вечен и вечно пребывал с хаосом?» – спросил инквизитор. «Я думаю, – ответил Меноккио, – что они всегда были вместе и никогда не пребывали отдельно, ни хаос без Бога, ни Бог без хаоса». Столкнувшись с этой головоломкой, инквизитор решил, прежде чем закрывать процесс, хоть как-то в ней разобраться. Это было 12 мая.

26. Диалог108108
  Я привожу его полностью, только заменяю именами собеседников стандартные формулы «interrogates» («вопрос») – «respondit» («ответ»).


[Закрыть]

ИНКВИЗИТОР. Из ваших предыдущих показаний следует, что вы говорите о Боге противоречиво, ибо в одном вы утверждаете, что Бог вечен наравне с хаосом, а в другом – что Он возник из хаоса. Поэтому изложите ясно этот пункт и каких вы на этот счет мыслей.

МЕНОККИО. Мнение мое таково, что Бог существовал вечно, как и хаос, но не знал себя и не обладал жизнью: когда же Он себя узнал, то это и есть то, что я называю «возникнуть из хаоса».

ИНКВИЗИТОР. Раньше вы говорили, что у Бога есть разум: почему же Он не знал самого себя и по какой причине он начал себя сознавать? Изъясните также, какое совершилось в Боге прибавление, из-за которого Он обрел жизнь, не будучи прежде жив.

МЕНОККИО. Я думаю, что с Богом было так же, как происходит со всеми вещами, которые становятся совершенными из несовершенных: к примеру, ребенок, пока находится в животе у матери, ничего не знает и не живет, но когда выйдет из живота, начинает жить, а подрастая, приобретает знание. Так и Бог, пока пребывал с хаосом, был несовершенен, не имел познания и жизни, а потом, раздвигаясь в этом хаосе, начал жить и иметь познание.

ИНКВИЗИТОР. В этом начальном состоянии божественный разум был способен познавать все расчлененно и по порядку?

МЕНОККИО. Он знал все вещи, которые должны были появиться, а также людей и что от них должны были родиться другие люди, но всех тех, которые должны родиться, Он не знал; так известно, что в стаде будет приплод, но неизвестно точно, какой он будет. Так и Бог видел все, но не знал во всех подробностях того, что должно произойти.

ИНКВИЗИТОР. Откуда божественный разум в этом начальном состоянии имел представление о всех вещах – из самого себя или иным путем?

МЕНОККИО. Божественный разум все получал из хаоса, в котором были смешаны все вещи, а потом дал ему порядок и строй. И мы точно также узнаем, что такое земля, вода, воздух и огонь, а потом устанавливаем между ними различение.

ИНКВИЗИТОР. Обладал ли Бог волей и могуществом прежде, чем сотворил все?

МЕНОККИО. Когда росло в нем познание, вместе с ним росли воля и могущество.

ИНКВИЗИТОР. В Боге воля и могущество одно или разное?

МЕНОККИО. Разное, как и в нас: мало хотеть что-нибудь сделать, надо и мочь. Например, столяр хочет смастерить лавку, но без струмента и досок это его хотение напрасно. Также и для Бога: мало хотеть, надо и мочь.

ИНКВИЗИТОР. В чем состоит могущество Бога?

МЕНОККИО. Действовать посредством артели.

ИНКВИЗИТОР. Те ангелы, которые, по-твоему, помогают Богу в устроении мира, сотворены Богом или кем-нибудь еще?

МЕНОККИО. Они произведены природой из наилучшего в мире вещества, как в сыре производятся сами собой черви; когда же они появляются на свет, то от Бога по его благословению им даются воля, разум и память.

ИНКВИЗИТОР. Мог ли Бог сотворить все сам, без помощи ангелов?

МЕНОККИО. Да, ведь когда кто-нибудь строит дом и нанимает плотников и других рабочих, то все равно говорят, что дом построил он; так и для постройки мира Бог привлекает ангелов, но говорят, что это Он его сотворил. И как тот нарядчик при постройке дома мог все сделать сам, но потратил бы больше времени, так и Бог при постройке мира мог все сделать сам, но за большее время.

ИНКВИЗИТОР. Если бы не было того вещества, из которого произошли ангелы, если бы не было хаоса, мог бы Бог самолично создать все мировое устройство?

МЕНОККИО. Я думаю, что ничего нельзя сделать без материи и даже Бог не мог бы этого сделать.

ИНКВИЗИТОР. Этот дух или высший ангел, которого вы называете Святым Духом, он одной природы и сущности с Богом?

МЕНОККИО. Бог и ангелы все по своей сущности относятся к хаосу, но между ними есть разница в совершенстве, и вещество Бога более совершенно, чем у Святого Духа, ибо Бог – более совершенный свет; и то же самое можно сказать о Христе, который по веществу ниже и Бога, и Святого Духа.

ИНКВИЗИТОР. Святой дух обладает равным могуществом с Богом? Христос столь же могуществен, как Бог и как Святой дух?

МЕНОККИО. Святой Дух не так могуществен, как Бог, и Христос не так могуществен, как Бог и Святой Дух.

ИНКВИЗИТОР. Тот, которого вы зовете Богом, он сотворен и произведен кем-либо другим?

МЕНОККИО. Он никем не произведен, но приводится в движение движением хаоса и развивается от несовершенного к совершенному.

ИНКВИЗИТОР. А хаос кто приводит в движение?

МЕНОККИО. Он сам.