Текст книги "Сыр и черви"

Автор книги: Карло Гинзбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

32. Одна гипотеза

В разговорах с односельчанами Меноккио ограничивался куда более жесткими формулировками. «Что такое Господь Бог? В Писании один обман и предательство, а если Бог есть, почему он никому не показывается?»; «что, по-вашему, Бог? Бог – это малое дуновение и все то, что люди воображают»; «что такое этот Святой Дух?... нет никакого Святого Духа». Когда в ходе процесса ему предъявили это заявление, сообщенное свидетелем, Меноккио не мог сдержать негодования: «Никогда такого не было, чтобы я говорил, что Святого Духа не существует; наоборот, если я во что и верю, так это в Духа Святого – это слово Божие, которое просвещает весь мир».

Налицо явное противоречие между показаниями жителей Монтереале и показаниями самого Меноккио на процессе. Можно его разрешить, объяснив поведение Меноккио во время суда страхом, желанием смягчить приговор инквизиции. «Настоящим» Меноккио в таком случае был бы тот, кто в разговорах на улицах Монтереале отрицал существование Бога, а Меноккио на суде – обманщиком. Но такое объяснение встречается с серьезными трудностями. Если Меноккио действительно хотел утаить от судей самые свои крамольные мысли, почему он так настойчиво говорил о смертности души? Почему упорно продолжал отрицать божественность Христа? И вообще, исключая отдельные недомолвки на первом заседании, кажется, что поведение Меноккио во время процесса определялось чем угодно, но только не осторожностью.

Попробуем найти другое объяснение, следуя тому, что содержится в высказываниях самого Меноккио. Он знакомил односельчан с упрощенной, экзотерической версией своих взглядов: «Если бы я мог говорить, я бы сказал многое, но я не хочу говорить». Более сложная, эзотерическая версия предназначалась для светских и религиозных властей, перед которыми он так страстно хотел высказаться. «Я говорил, – заявил он в Портогруаро судьям, – что, доведись мне повидать папу или короля или князя, я бы много чего сказал, и пусть меня потом хоть расказнят, мне это безразлично». Наиболее полную картину мировоззрения Меноккио дают, следовательно, его показания на процессе. Но соглашаясь с этим, надо объяснить, в чем причина их расхождений с тем, что он говорил своим соседям по Монтереале.

К сожалению, единственное объяснение, которое мы можем предложить, носит гипотетический характер и состоит в следующем: Меноккио был знаком из вторых рук с «De Trinitatis erroribus»**
  «О заблуждениях в отношении Троицы» (лат.).


[Закрыть] Сервета или читал его впоследствии утраченный итальянский перевод, сделанный около 1550 года Джорджо Филалетто по прозвищу Турк или Турчонок124124
  См.: Stella A. Anabattismo. Op. cit. P. 7, 135–136.


[Закрыть]. Это, безусловно, довольно смелая гипотеза, поскольку речь идет об очень непростом тексте, с множеством философских и теологических терминов, много более трудном для понимания, чем те книги, которые читал Меноккио. Но все же следы знакомства с ним, слабые, искаженные, едва заметные, можно, пожалуй, различить в высказываниях Меноккио.

Пафосом первой книги Сервета является утверждение человеческой природы Христа – ее обожествление происходит только в Святом Духе125125
  О Сервете см.: Cantimori D. Eretici italiani. Op. cit. P. 36–49; Autour de Michel Servet et de Sebastien Castellion. Haarlem, 1953; Bainton R. H. Michel Servet heretique et martyr. Geneve, 1953.


[Закрыть]. И Меноккио на первом допросе говорил: «Мне думалось, что... он не был Богом, но каким-нибудь пророком, каким-нибудь великим человеком, которого Бог послал на землю для проповеди». Впоследствии он внес такое уточнение: «Я думаю, он был человеком, как мы, родившимся, как мы, от отца и матери, и в нем не было ничего, что бы он не получил от отца и матери, но Бог через Духа Святого избрал его себе в сыновья».

А чем был Святой Дух для Сервета? Сервет первым делом перечисляет все значения этого слова, которые встречаются в Священном писании: «Nam per Spiritum sanctum nunc ipsum Deum, nunc angelum, mine spiritum hominis, instinctum quendam, seu divinum mentis statum, mentis impetum, sive halitum intelligit, licet aliquando differentia notetur inter flatum et spiritum. Et aliqui per Spiritum sanctum nihil aliud intelligi volunt, quam rectum hominis intellectum et rationem»**
  «Под Святым духом здесь понимается то Бог, то ангел, то человеческий дух, иногда же некое вдохновение или состояние божественного разума, его стремление или воздыхание, если можно усмотреть какую-нибудь разницу между духом и дыханием. Есть и такие, которые считают Святой дух ничем иным, как здравым человеческим рассудком» (лат.).


[Закрыть]126126
  Serveto M. De Trinitatis erroribus. Haguenau, 1531 (rist. anast. Frankfort am Main, 1965). С. 224


[Закрыть]. Почти весь этот спектр значений встречается в показаниях Меноккио: «Я думаю,... это Бог... Это ангел, который действует по воле Божией... Я думаю, что Господь Бог даровал им свободу воли и в тело вложил Дух Святой... Дух исходит от Бога, и когда нам нужно что-либо сделать, это он внушает нам, делать это или нет».

Сервет предпринял свои терминологические изыскания для доказательства того, что Святой Дух в качестве лица, отличного от Бога-Отца, не существует: «quasi Spiritus sanctus non rem aliquam separatam, sed Dei agitationem, energiam quandam seu inspirationem virtutis Dei designet»****
  «Словно Святым духом именуется не отдельная сущность, но некое движение в Боге, его энергия, некое проявление божественных качеств» (лат.).


[Закрыть]. В основе его пантеизма лежало представление об активном всеприсутствии Духа. «Dum de spiritu Dei erat sermo, – писал он, вспоминая о тех временах, когда он разделял с философами их заблуждения, – sufficiebat mini si tertiam illam rem in quodam angulo esse intelligerem. Sed nunc scio quod ipse dixit: «Deus de propinquo ego sum, et non Deus de longinquo». Nunc scio quod ampiissimus Dei spiritus replet orbem terrarum, continet omnia, et in singulis operatur virtutes; cum propheta exclamare libet «Quo ibo Domine a spiritu tuo?» quia nee sursum nee deorsum est locus spiritu Dei vacuus»******
  «Когда речь заходила о Святом Духе, то я ограничивался тем, что помещал третью эту субстанцию куда-нибудь подальше. Но ныне я понимаю, почему Он сказал: «Разве Я Бог только вблизи, а не Бог и вдали?» Ныне я знаю, что безбрежный дух Божий объемлет весь круг земной, вбирает в себя все, но проявляется и в отдельных качествах; пророк потому мог воскликнуть; «Куда пойду от Духа Твоего?», что нигде в целом мире нет места, где не пребывал бы дух Божий» (лат.).


[Закрыть]. «Что, повашему, Бог? Все, что мы видим, – это Бог, – твердил Меноккио своим соседям. – «Небо, земля, море, воздух, бездна и ад – все это Бог».

Чтобы подорвать философско-теологическую конструкцию, продержавшуюся целое тысячелетие, Сервет использовал все подручные средства: греческий и еврейский языки, филологический метод Баллы и каббалу, материализм Тертуллиана и номинализм Оккама, теологию и медицину. Отбрасывая одно за другим смысловые наслоения, образовавшиеся вокруг слова «дух», Сервет добирался до его первоначальной этимологии. Разница между словами «spiritus», «flatus» и «ventus» представилась ему в конце концов не более чем лингвистической, условной. «Дух» и дыхание глубоко родственны друг другу: «Omne quod in virtute a Deo fit, dicitur eius flatu et inspiratione fieri, non enim potest esse prolatio verbi sine flatu spiritus. Sicut nos non possumus proferre sermonem sine respiratione, et propterea dicitur spiritus oris et spiritus labiorum... Dico igitur quod ipsemet Deus est spiritus noster inhabitans in nobis, et hoc esse Spiritum sanctum in nobis... Extra hominem nihil est Spiritus sanctus...»**
  «Все, что исходит от Бога, именуется его дыханием или ниспосланным им вдохновением, ибо невозможно произнести слово без участия духа. Так и мы произносим свои речи не без помощи дыхания, потому и говорится о духе уст или губ... Я же утверждаю, что и сам Бог есть дух наш, пребывающий в нас, и он же есть в нас Святой дух... Вне человека Святой дух есть ничто» (лат.).


[Закрыть] А теперь Меноккио: «Что, по-вашему, Бог? Бог – это малое дуновение...»; « воздух – это Бог...»; «мы тоже боги...»; «я думаю, что [Святой Дух] обитает во всех людях...»; «что такое этот Святой Дух?... нет никакого Святого Духа».

Разумеется, дистанция между идеями испанского врача и фриульского мельника огромна. При этом известно, что в XVI веке в Италии труды Сервета пользовались большой популярностью и не только в кругу образованных людей127127
  Ср., например, историю с псевдомеланхтоновым посланием, направленным в 1539 г. в венецианский сенат (об этом см.: Benrath К. Notiz uber Melanchtons angeblichen Brief an den venetianischen Senat (1539) // Zeitschrift fur Kirchengeschihte. I. 1877, S. 469—471); или случай с мантуанским золотобитом Этторе Донато, который познакомившись с латинским текстом «Тринитарных заблуждений», заявил: «Это так написано, что я ничего не понял» (Stella A. Anabattismo. Op. cit. P. 135). О популярности идей Сервета в Модене см.: Tedeschi J. A., Von Henneberg J. Contra Petrum Antonium a Cervia relapsum et Bononiae concrematum // Italian Reformation Studies in Honor of Laelius Socinus. Firenze, 1965. P. 252.


[Закрыть]; не исключено, что по высказываниям Меноккио можно судить, как эти труды читались, воспринимались, преломлялись в ином сознании. Приняв эту гипотезу, мы сможем объяснить противоречие между свидетельствами жителей Монтереале и показаниями обвиняемого. Это не противоречие, а допущенная намеренно разница в уровне сложности. В резких определениях, которые Меноккио бросал односельчанам, нужно видеть осознанную попытку перевести высокоумные положения серветовской доктрины (в той мере, в какой они оказались доступны для самого Меноккио) в понятную для невежественного собеседника форму. А полное изложение, передающее всю сложность учения, предназначалось для других: для папы, короля, князя или, за неимением лучшего, – для инквизитора из Аквилеи и подеста Портогруаро.

33. Религия крестьянина

Подход Меноккио к книге предполагает наличие некоего кода; в основе этого кода, как мы установили, лежит прочная традиция устной культуры, которая по крайнем мере в одном случае – космогонических воззрений Меноккио – прямо выходит на свет. Наше предположение, что идеи Меноккио в некоторой своей части имеют своим отдаленным источником такой отнюдь не легкодоступный текст, как «De Trittitatis erroribus»**
  «О тринитарных заблуждениях» (лат.).


[Закрыть], вовсе не означает, что мы пошли в обратном направлении по уже проделанному пути. Эти гипотетические реминисценции надо рассматривать как перевод на язык народного материализма (дополнительно упрощенного в версии, предназначенной для односельчан) философской теории, недвусмысленно склоняющейся к материализму. Бог, Святой Дух, душа не существуют в качестве самостоятельных субстанций; существует только материя, наделенная божественными атрибутами, только вечный круговорот четырех стихий. В очередной раз выходит на поверхность из своего подполья устная культура Меноккио.

Его материализм был религиозным. Такие его высказывания, как, например, «в Писании один обман и предательство, а если Бог есть, почему он никому не показывается?», направлены против Бога священников и Бога книг, написанных священниками. Бога Меноккио можно видеть повсюду: «что такое Господь Бог? Это земля, вода и воздух», – утверждал он согласно все тому же свидетелю, отцу Андреа Бионима. Бог и человек, человек и мир, соединенные нерасторжимыми связями, раскрывались навстречу друг другу – «Я думаю, что [люди] созданы из земли, но из наилучшего из металлов, и это видно из того, что человек жаждет этих металлов и больше всего – золота. Мы состоим из четырех элементов и причастны семи планетам; каждый причастен одной планете больше, чем другой, и потому в ком-то больше от Меркурия, а в ком-то от Юпитера». В этой действительности, пронизанной божественными токами, находилось место даже для церковных благословений: «бес может проникнуть в любую вещь и испоганить ее», «вода, благословенная священником, изгоняет бесов», – при этом, правда, Меноккио не мог не заметить, что «всякая вода благословенна Богом» и «если б мирянин знал нужные слова, они были бы не хуже, чем слова священника, потому что Бог дал от своей силы всем поровну, а не так чтобы одному больше, а другому меньше». Перед нами, одним словом, религия крестьянина, решительно непохожая на ту религию, которой священник учил с амвона128128
  В романе Карло Леви «Христос остановился в Эболи» читаем: «В мире, где живут крестьяне, нет места для разума, религии и истории. Нет места для религии потому, что все в нем так или иначе причастно божественному началу, все божественно и в самом что ни на есть реальном плане, отнюдь не символически – небеса и звери, Христос и козы. Все проникнуто натуральной магией. Даже церковные таинства превращаются в языческие обряды, совершаемые во имя бесчисленных деревенских божков».


[Закрыть]. Конечно, Меноккио исповедовался (не в своей церкви, однако), причащался, наверняка крестил своих детей. И вместе с тем он отвергал сотворение мира, воплощение, искупление первородного греха; отрицал, что таинства нужны для спасения души; утверждал, что любить ближнего важнее, чем любить Бога; был уверен, что все мироздание – это Бог.

Только душа не укладывалась в это столь последовательное мировоззрение.

34. Душа

Вернемся к проводимому Меноккио отождествлению Бога и мира: «Ведь говорится, что человек создан по образу и подобию Божию, а человек – это воздух, огонь, земля и вода, и отсюда следует, что воздух, земля, огонь и вода – это Бог». Источником для этого высказывания Меноккио послужили «Цветы Библии». Здесь он нашел уходящую вглубь времен мысль о взаимной соотнесенности человека и мира, микрокосма и макрокосма (но внес в нее один существенный корректив). «...И потому мужчина и женщина, сотворенные последними, были сотворены из земли и праха, дабы достигали неба не гордыней своей, а смирением; земля – самый низкий из элементов, каждодневно попираемый ногами, и находится в окружении иных элементов, которые соединены и сдавлены вместе, подобно яйцу, где в середине умещается желток, его окружает белок, а снаружи – скорлупа; и вот так расположены элементы в мироздании. И под желтком разумеется земля, под белком – воздух, под тонкой пленкой, что отделяет белок от скорлупы, – вода, под скорлупой – огонь: все составлены вместе, дабы холод с теплом и сухость с влагой взаимно умеряли друг друга. И из этих же элементов состоят наши тела: наша плоть и кости это земля, кровь – это вода, дыхание – это воздух, теплота – это огонь. Вот из этих элементов состоят наши тела. Тело наше принадлежит миру, но душа подначальна одному лишь Богу, ибо она сотворена по образу Его и состоит из более благородной материи, чем тело...» Меноккио же, отождествляя человека с миром, а мир с Богом, не допускал присутствия в человеке нематериального начала, отличного от тела и его функций, – души. «Когда человек умирает, он словно скот, словно муха», – говорил он односельчанам, вторя – трудно сказать, намеренно или нет – «Екклесиасту»: «умирает человек, умирает и душа и с ней все»129129
  Ср.: «Dixi in corde meo de filliis hominum, ut probaret eos Deus et ostenderet similes esse bestiis. Idcirco unus interitus est hominum et iumentorum, et aequa utriusque conditio. Sicut moritur homo, sic et ilia moriuntur» (Екклесиаст, 3, 18–19: «Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог и чтобы они видели, что они сами по себе животные: потому что участь сынов человеческих и участь животных – участь одна; как те умирают, так умирают и эти...» – лат.). Можно в связи с этим обратить внимание, что в числе обвинений, предъявленных десятью годами раньше порденонскому дворянину Алессандро Мантике (приговор инквизиции оставил его под «сильным подозрением» в еретичестве, при том что доказательств такового не нашлось), фигурировало также отрицание бессмертия души, которое обвиняемый подкреплял теми же стихами «Екклесиаста». В приговоре, вынесенном 29 мая 1573 г., говорилось среди прочего: «И принимая во внимание, что сказанному Алессандро как человеку просвещенному не подобало с людьми неучеными обсуждать многократно слова «участь сынов человеческих и участь животных – участь одна» и приводить их в доказательство того, что разумная душа смертна...» Что одним из этих «неученых людей» был Меноккио, гипотеза, конечно, привлекательная, но недоказуемая и в конечном счете необязательная. Заметим, что в это время семейство Мантика находилось в родстве с семейством Монтереале; см.: Benedetti A. Document! inediti riguardanti due matrimoni fra membri dei signori casteHani di Spilimbergo e la famiglia Mantica di Pordenone. S. I., s.d. (ma Pordenone, 1973).


[Закрыть].

В начале процесса Меноккио, однако, отрицал, что говорил нечто подобное. Он пытался, правда, без особого успеха, соблюдать осторожность, как советовал его старый друг, викарий из Польчениго. И на вопрос: «Что случается с душами добрых христиан?» – ответил: «Я говорил, что наши души возвращаются к божьему величию и там получают по делам своим, как Бог решит: добрых он посылает в рай, злых в ад, а некоторых в чистилище». Меноккио казалось, что лучшего укрытия, чем ортодоксальная церковная доктрина (которую он нимало не разделял) ему не найти. На самом деле, он сам себя завел в тупик.

35. «Я не знаю»

Во время следующего допроса (16 февраля) генеральный викарий первым делом потребовал разъяснений по поводу «божьего величия» и тут же взял быка за рога: «Вы говорите, что души возвращаются к божьему величию, но утверждаете при этом, что Бог – это воздух, земля, огонь и вода; каким же образом возвращаются души к божьему величию?» Противоречие было кричащим, Меноккио не знал, что сказать: «Это правда, я говорил, что воздух, земля, огонь и вода – это Бог, этого я не могу отрицать; а что же до душ, то они исходят из духа Божьего и потому должны возвратиться к духу Божьему». И генеральный викарий, не ослабляя хватки: «Дух Божий и Бог – одно и то же? Этот дух Божий тоже воплощен в четырех элементах?»

«Я не знаю», – ответил Меноккио. Немного помолчал. Устал, может быть. Или ему было непонятно, что значит «воплощен». Наконец, он сказал: «Я думаю, что у всех людей есть дух Божий, и он радуется, если мы поступаем хорошо, а если плохо – печалится».

«Вы разумеете тот дух Божий, что возник из хаоса?»

«Я не знаю».

«Говорите по правде, – не отступал викарий, – и ответьте на этот вопрос: если вы веруете, что души возвращаются к божьему величию, а Бог это воздух, вода, земля и огонь, то как они возвращаются к божьему величию?»

«Я думаю, что наш дух, который и есть душа, возвращается к Богу, который нам его дал».

До чего же был упрям этот крестьянин. Но Джамбатиста Маро, генеральный викарий, доктор обоих прав, вооружившись терпением, вновь призвал его говорить правду и только правду.

«Я говорил, – ответил Меноккио, – что все в мире – это Бог, и я думаю, что наши души возвращаются в мир и радуются по воле Божией». И помолчав еще немного: «Они словно ангелочки, которых рисуют подле Господа Бога, и те, которые достойны, остаются близ него, а других, которые творили злое, он посылает блуждать по миру».

36. Два духа, семь душ, четыре стихии

Допрос завершился, и перед нами очередное противоречие Меноккио. Высказав мысль, которую за неимением лучшего термина можно назвать пантеистической130130
  Термин «пантеизм» был введен Джоном Толандом в 1705 г. (см.: Kristeller P. O. La tradizione classica nel pensiero del Rinascimento. Firenze, 1965. P. 87).


[Закрыть] («все в мире – это Бог») и которая никак не сочеталась с перспективой личного бессмертия («наши души возвращаются в мир»), Меноккио, по всей видимости, был охвачен сомнением. Страх или неуверенность заставили его на некоторое время замолчать. Потом ему припомнилось изображение, увиденное в церкви, должно быть, в какой-нибудь сельской часовне: Бог в окружении ангельских хоров. Может быть, это то, о чем хотел услышать генеральный викарий?

Но генеральному викарию мало было беглого намека на традиционный образ рая (к тому же в сопровождении вполне нехристианского, народного по своему происхождению представления о душах мертвых, которые «блуждают по миру»)131131
  Ginzburg C. I benandanti. Op. cit. P. 92.


[Закрыть]. На следующем слушании он тут же прижал Меноккио к стенке, предъявив ему все его заявления, отрицающие бессмертие души: «Поэтому говорите по правде и более обстоятельно, чем делали это прежде». Меноккио в ответ выступил с неожиданным утверждением, идущим прямо вразрез тому, что он говорил на двух предыдущих допросах. Он признал, что беседовал о бессмертии души с некоторыми из своих приятелей (Джулиано Стефанутом, Мелькиорре Джербасом, Франческой Фассетой), но прибавил: «Я говорил, и это мои доподлинные слова, что со смертью тела умирает душа, но дух остается».

До этого момента Меноккио ничего похожего не говорил; более того, говорил прямо обратное – «наш дух, то есть душа». Теперь же в ответ на недоуменный вопрос викария: «Считаете ли вы, что в человеке есть тело, душа и дух и что они отличны друг от друга и что одно составляет душу, а иное – дух?» – он уверенно заявил: «Да, господин, я думаю, что душа – это одно, а дух – другое. Дух исходит от Бога, и это то, что, когда мы что-нибудь делаем, побуждает нас это делать или не делать». А душа или, скорее, души (как он пояснил в дальнейшем) – это всего лишь различные проявления интеллекта, которым суждено погибнуть вместе с телом. «Я скажу так: в человеке есть разум, память, воля, мысль, рассудок, вера и надежда – эти семь даров Бог дал человеку, их мы называем душами и они направляют нас в наших поступках, и это то, о чем я сказал, что со смертью тела умирает душа». Дух же «от человека отделен, у него та же воля, что у человека, и он управляет этим человеком»; после смерти он возвращается к Богу. Таков добрый дух: «Я думаю, – объяснил Меноккио, – что всем людям дается искушение, потому что наше сердце состоит из двух частей, одной светлой и одной темной: в темной обитает злой дух, а в светлой – добрый».

Два духа, семь душ, наконец, тело, в котором сливаются четыре стихии: спрашивается, как у Меноккио могла возникнуть такая сложная и хитроумная антропология?132132
  См. В СВЯЗИ С ЭТИМ точные замечания Февра: Febvre L. Le probleme de Гшсгоуапсе. Op. cit. P. 163–194.


[Закрыть]

37. Судьба одной идеи

О существовании различных «душ», также как и о теле, состоящем из четырех стихий, Меноккио мог прочитать в «Цветах Библии». «Справедливо также, что у души столько имен, сколько у нее имеется телесных проявлений: поскольку душа животворит тело, она зовется субстанцией, поскольку желает – сердцем, поскольку тело дышит – духом, поскольку душа сознает и ощущает – разумом, поскольку представляет и мыслит – воображением или памятью; разумение для того помещается в самой высокой части души, облагороженной размышлением и познанием, чтобы человека не без причины именовали образом Божиим...» Этот реестр душ лишь частично совпадает с данным Меноккио, но общей их основы отрицать невозможно. Самое серьезное расхождение в том, что в «Цветах Библии» дух фигурирует на равных правах с другими наименованиями души, и к тому же в согласии с этимологией он отождествлен с дыханием как телесной функцией. Откуда же досталась Меноккио мысль о различении смертной души и бессмертного духа?

Путь, который она проделала, был долгим и непрямым133133
  См.: Ibid. P. 178 в связи с предложенным Постелем разграничением между «animus» (по франц. «anime») и «anima» (по франц. «âme»). Следует отметить, однако, что для Постеля с духом связана последняя, a «anime» – с разумом.


[Закрыть]. Для начала нам нужно обратиться к спорам о бессмертии души, которые велись в начале XVI века в кругах итальянских аверроистов, то есть главным образом среди профессоров Падуанского университета, находившихся под влиянием идей Помпонацци134134
  См. об этом: Williams G. H. The Radical Reformation. Op. cit., указатель на слово «psychopannychism»; Idem. Camillo Renato (c. 1500–1575) // Italian Reformation Studies. Op. cit. P. 106 sgg., 169–170, passim; Stella A. Dairanabattismo al socianesimo. Op. cit. P. 37–44.


[Закрыть]. Эти философы и врачи открыто полагали, что со смертью тела индивидуальная душа – не тождественная аверроистскому активному интеллекту – должна погибнуть. Разрабатывая эти идеи в религиозном ключе, францисканец Джироламо Галатео (учившийся в Падуе и затем по обвинению в ереси приговоренный к пожизненному заключению) утверждал, что души, которым уготовано блаженство, после смерти спят вплоть до Страшного суда. Возможно, следуя за ним, бывший францисканец Паоло Риччи, более известный под именем Камилло Ренато, защищал теорию сна душ, вводя различение между «anima», обреченной на гибель вместе с телом, и «animus», которому суждено воскреснуть в конце времен. Под прямым влиянием Ренато, жившего в изгнании в Вальтеллине, эта теория была воспринята, хотя и не без некоторого сопротивления, венетскими анабаптистами135135
  См. материалы процесса одного последователя Ренато из Вальтеллины по имени Джованбаттиста Табаккино (объявившего, что «верует» также, как Ренато); он был в дружеских отношениях с анабаптистом из Виченцы Якометто (см.: Stella A. Anabattismo e antitrinitarismo. Op. cit., указатель на имя «Табаккино»). Отпадают тем самым сомнения, высказывавшиеся по этому поводу Ротондо (см.: Renato C. Opere, documenti e testimonianze. A cura di A. Rotondd. Firenze – Chicago, 1968. P. 324). Сохранившаяся в архивах венецианской инквизиции рукопись под названием «Откровение» до сих пор приписывается Якометто, но на самом деле создана Табаккино (Stella A. Dall'anabattismo al socianesimo. Op. cit. P. 67–71; Ginzburg С I costituti di don Pjetro Manelfi. Firenze– Chicago, 1970. P, 43). Это сочинение, предназначенное собратьям по вере, укрывшимся в Турции, заслуживает более серьезного анализа ввиду близких связей его автора с Ренато. До сих пор считалось, что Ренато не связан с антитриюдариями (Renato С. Op. cit. P. 328), но «Откровение» Табаккино все выдержано в антитринитарном духе.


[Закрыть], полагавшими, «что душа это жизнь и что, когда человек умирает, тот дух, который поддерживает в человеке жизнь, отправляется к Богу, а жизнь идет в землю, и там спит, не сознавая ни добра, ни зла, пока не наступит судный день и все не воскреснут по воле Господа»136136
  Stella A. Anabattismo e antitrinitarismo. Op. cit. (курсивы мои – К. Г.).


[Закрыть], – кроме отверженных, для которых никакой будущей жизни не существует. Поэтому «нет иного ада, кроме могилы»137137
  См.: Ginzburg С. I costituti di don Pietro Manelfi. Op. cit. P. 35.


[Закрыть].

Профессора Падуанского университета и фриульский мельник – связь между ними кажется невозможной и все же она есть, при всей ее исторической уникальности. В этой цепи влияний и контактов нам даже известно последнее звено – священник из Польчениго, Джован Даниэле Мелькиори, друг Меноккио с детства. В 1579–1580 годах, за несколько лет до процесса Меноккио, он также был привлечен к инквизиционному суду в Конкордии и оставлен под подозрением в еретических мыслях. Обвинения в его адрес со стороны прихожан были многочисленны и разнообразны: от «сводничества и распутства» до неуважительного отношения к предметам культа (например, к освященным гостиям). Но для нас интересно другое: в разговоре, на деревенской площади Мелькиори утверждал, что души «отправляются в рай только в судный день». На суде Мелькиори эти слова отрицал, но признал другое, а именно, что указывал на разницу между смертью телесной и смертью духовной, основываясь на прочитанной им книге «одного священника из Фано» – имени автора он не помнил, а книга называлась «Руководство к чтению проповедей». И воспользовавшись случаем, Мелькиори не без некоторого апломба прочел инквизиторам самую настоящую проповедь: «Я хорошо помню, как говорил о смерти телесной и духовной и о том, что есть два вида смерти, весьма друг от друга отличающихся. Ибо телесная смерть постигает каждого, духовная же смерть – лишь лиходеев; телесная смерть похищает у нас. жизнь, духовная – жизнь и благодать; телесная смерть разлучает нас с друзьями, духовная – со святыми и ангелами; телесная смерть отлучает нас от благ земных, духовная – от небесных; телесная смерть лишает нас земных прибытков, духовная – всех даров Иисуса Христа, спасителя нашего; телесная смерть изгоняет нас из царства земного, духовная – из царства небесного; телесная смерть оставляет нас без ощущений, духовная – без ощущений и разума; телесная смерть обрекает нас на телесную неподвижность, духовная – превращает в подобие камня; в телесной смерти издает зловоние тело, в духовной – душа; телесная смерть отдает тело земле, духовная – душу аду; смерть нечестивых зовется наигорчайшею, как читаем в псалме Давида: «mors peccatorum pessima»**
  «путь нечестивых погибнет» (лат.). – Псалтирь, 1, 6.


[Закрыть], смерть праведных – драгоценною, как читаем там же: «pretiosa in conspettu Domine mors sanctorum ems»****
  «дорога в очах Господних смерть святых Его» (лат.). – Псалтирь, 116, 15.


[Закрыть]; смерть нечестивых именуется смертью, смерть праведных – сном, как читаем у Иоанна-евангелиста: «Lazzarus amicus noster dormit»******
  «Лазарь, друг наш, уснул» (лат.). – Иоанн, 11, 11.


[Закрыть], – и в другом месте: «non est mortua puella sed dormit»********
  «не умерла девица, но спит» (лат.). – Матфей, 18, 24.


[Закрыть], нечестивые боятся смерти и не хотят умирать, праведные не боятся смерти, но говорят вслед за св. Павлом: «cupio dissolvi et esse cum Christo**********
  «имею желание разрешиться и быть со Христом» (лат.). – К Филиппинцам, 1, 23.


[Закрыть]». И о таковом различии между смертью телесной и смертью духовной я рассуждал и проповедовал; ежели я в этом ошибался, то готов покаяться и вину свою искупить».

Хотя Мелькиори не имел под рукой книги, на которую ссылался, он превосходно помнил ее содержание. Его речь почти слово в слово воспроизводит тридцать четвертую проповедь из «Руководства к чтению проповедей во утверждение христианского жития», весьма популярного учебника для проповедников, написанного монахом-августинцем (священником он не был) Себастьяно Аммиани из Фано138138
  Цитирую по венецианскому изданию 1589 г, (С. 46/—v). Впервые книга была издана в 1562 г. О Аммиани или Амиани (он был секретарем своего ордена и принимал участие в Тридентском соборе) см. статью Г. Альбериго в: Dizionario biografico degli italiani. Roma, 1960. II. P. 776–777. Здесь указывается, что Аммиани не был сторонником антипротестантской кампании и поддерживал тех, кто призывал вернуться к патристической традиции. Эта его позиция чувствуется и в «Руководстве к чтению проповедей» (к которому он через несколько лет прибавил еще две части) – открытой полемике с лютеранами здесь посвящена только одна проповедь, сороковая («О том, что содеял негодный Лютер и присные его»).


[Закрыть]. При этом за игрой невинных риторических оппозиций совершенно пропало высказывание, которое вполне можно было квалифицировать как еретическое: «смерть нечестивых именуется смертью, смерть праведных – сном». Без сомнения, Мелькиори, утверждавший, что души «отправляются в рай только в судный день», отдавал себе отчет в его неортодоксальности. Инквизиторы же определенно испытывали замешательство. К какой ереси причислить воззрения Мелькиори? О затруднениях судей свидетельствует и текст обвинения: Мелькиори вменялось в вину, что он склоняется к «ad perfidam, impiam, eroneam, falsam et pravam hereticorum sectam... nempe Armenorum, nee non Valdensium et Ioannis Vicleff»**
  «к нечестивому, беззаконному, лживому, неправедному, безбожному расколу..., именуемому армянским, а также вальденским или Иоанна Виклифа» (лат.).


[Закрыть]139139
  Упоминание Виклифа в документах инквизиции за данный период представляется беспрецедентным.


[Закрыть]. Об анабаптистских корнях учения о сне душ инквизиторы из Конкордии явно не подозревали. Столкнувшись с подозрительными, но незнакомыми им мыслями, они вытащили из своих справочников определения вековой давности. То же самое, как мы увидим в дальнейшем, произошло и с Меноккио.

В материалах процесса Мелькиори ни слова не говорится о раздельности смертной «души» и бессмертного «духа», а ведь как раз на этой их раздельности держится тезис о душах, спящих вплоть до Страшного суда. Идею о тем, что «душа» и «дух» не одно и то же, Меноккио должен был почерпнуть из бесед с польченигским викарием.