Текст книги "Сыр и черви"
Автор книги: Карло Гинзбург
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
8.
Разрыв между текстом и тем, что из него вынес и сообщил инквизиторам Меноккио, доказывает, что его мировоззрение не может быть сведено к книжному знанию. С одной стороны, оно определяется устной культурной традицией, имеющей, по-видимости, весьма отдаленные истоки. С другой стороны, оно обнаруживает близость к идеям, циркулировавшим в кружках склонных к инакомыслию гуманистов: к идеям веротерпимости, уравнивания религии и морали и т.п. Противоречие здесь только видимое; в действительности речь идет о цельной культуре, которую нельзя разделить на отдельные блоки. Даже если у Меноккио были прямые или косвенные контакты с ученой средой, его выступления в защиту веротерпимости, его мечты о коренном переустройстве общества отличаются несомненной оригинальностью и не могут быть объяснены пассивным восприятием посторонних влияний. Их истоки коренятся в непроницаемой глубине прошлого, в неизвестной нам культуре деревни.
Может возникнуть вопрос: не есть ли то, что нам известно о мыслях Меноккио, скорее проявление «ментальности», чем «культуры». Вопрос далеко не праздный. Для исследований ментальности характерна сосредоточенность на бессознательных, глубинных, пассивных элементах картины мира. Всякого рода пережитки, архаизмы, аффективные и иррациональные мотивировки – вот что составляет специфический предмет истории ментальностей, четко отграничивающий ее от параллельных и давно устоявшихся научных дисциплин, таких как история идей или история культуры (хотя для некоторых ученых последняя включает в себя все остальные). Можно подойти к случаю Меноккио с позиций истории ментальностей, но что тогда делать с той рациональной установкой, которая определяет его картину мира (но которая далеко не идентична нашим рациональным установкам)? Есть, однако, и более сильный аргумент против. Истории ментальностей свойственен внеклассовый подход, она изучает, как выразился один из ее представителей, то общее, что имеют между собой «Цезарь и последний из его легионеров, св. Людовик и крестьянин, вспахивавший его владения, Христофор Колумб и матрос с его каравеллы»1919
Об истории ментальностей см.: Le Goff J. Les mentalites: une histoire ambigue // Faire de l'histoire. Op. cit., III. P. 76–94 (приведенная нами цитата – с. 80). Ле Гофф характерным образом замечает: «Eminemment collective, la mentalite semble soustraire aux vicissitudes des luttes sociales. Ce serait pourtant une grossiere erreur que de la detacher des structures et de la dynamique sociale... II a des mentalites de classes, a cote de mentalites communes. Leur jeu reste a etudier» («ментальность, будучи в основе своей коллективной, не причастна к коллизиям классовой борьбы. Вместе с тем было бы грубой ошибкой отрывать ее от социальных структур и социальной динамики... Наряду с общей ментальностью имеется ментальность классовая. Их соотношение еще предстоит изучить». С. 89–90).
[Закрыть]. Поэтому определение «коллективная», часто добавляемое к слову «ментальность», звучит как плеоназм. Никто не ставит под сомнение полезность такого рода исследований; хотелось бы только указать на связанный с ними риск – они часто приводят к слишком поспешным обобщениям. Даже Люсьен Февр, один из величайших историков нашего столетия, не избежал подобной ловушки. Одно из его исследований, увлекательное, но в корне ошибочное, представляет собой попытку – оттолкнувшись от такой ярко индивидуальной и во всех отношениях исключительной фигуры, как фигура Рабле, – вычертить ментальные координаты целой эпохи2020
Febvre L. Le problems de l'incroyance au XVI siecle. La religion de Rabelais. P., 1968. Как известно, в этом исследовании Февр, начав с вполне конкретной задачи – спор с А. Лефранком, который считал, что Рабле в «Пантагрюэле» (1532) выступает как сторонник атеизма – постепенно выходит на все более широкую проблематику. Третья часть, посвященная границам антирелигиозности того времени, отличается наибольшей новизной в плане методологии, но вместе с тем наименьшей конкретностью и убедительностью – это, возможно, почувствовал сам автор (см. с. 19). На коллективную ментальность «людей шестнадцатого века» произвольно переносятся характеристики, с помощью которых Леви-Брюль («наш учитель» с. 17) описывал первобытное мышление. (Забавно, что Февр, иронизируя над такими понятиями, как «средневековый человек», сам через несколько страниц говорит о «людях шестнадцатого века» или о «человеке Возрождения», хотя и уточняет, что в последнем случае речь идет всего лишь об «удобной, при всей ее избитости» формуле – см. с. 153–154, 142, 382, 344). Упоминание о крестьянах на с. 253; уже Бахтин отмечал (L'oeuvre de Frangois Rabelais. Op. cit. P. 137), что Февр здесь отталкивается исключительно от материалов официальной культуры (Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965, с. 145. – прим. пер.). Сравнение с Декартом на с. 393, 425, passim – в связи с этим см, также: Schneider G. II libertino. Per una storia sociale della cultura borghese nel XVI e XVIII secolo. Bologna, 1974 – и выводы (не во всем приемлемые) на с. 7 и далее. О рафинированной тавтологии, которую грозит породить метод Февра см.: Cantimori D. Storia e storici. Torino, 1971. P. 223–225.
[Закрыть]. Пока развеивается миф о пресловутом «атеизме» Рабле, все обстоит благополучно. Но когда мы вступаем на почву «коллективной ментальности» (или «психологии»), когда мы слышим, что влияние религии на «людей XVI века» было одновременно всеохватывающим и всепроникающим, что от него было невозможно уклониться, как не смог уклониться Рабле, тогда аргументы утрачивают свою убедительность. Кто это – «люди XVI века»? Гуманисты, купцы, ремесленники, крестьяне? Выводы, сделанные в ходе исследования той тончайшей прослойки французского общества, которую составляли образованные люди, легко применяются – благодаря внеклассовой широте, заложенной в понятие «коллективной ментальности», – ко всему обществу. И за теориями коллективной ментальности вдруг открывается вполне традиционная история идей. От крестьянства, составлявшего подавляющее большинство тогдашнего народонаселения, Февр отделывается одной фразой – о «полудикой толпе во власти суеверий», а утверждение о невозможности в то время последовательно антирелигиозной позиции плавно переходит в достаточно тривиальную мысль о том, что XVII век это не XVI и Декарт – не Рабле.
Несмотря на эти ограничения, методы, позволившие Февру проследить многосложные связи, соединяющие индивида и исторически конкретную общественную среду, остаются образцом для подражания. Аналитический инструментарий, примененный им для изучения религии Рабле, может пригодиться и при изучении религии Меноккио – совершенно на нее непохожей. Но вот термин «коллективная ментальность» я заменяю на другой, также не вполне удовлетворительный – «народная культура», и считаю эту замену принципиальной. Классовый подход – это в любом случае шаг вперед по сравнению с внеклассовым.
Это не значит, что в доиндустриальной Европе у крестьян и городских ремесленников (не говоря уж о всякого рода маргинальных группах)2121
Geremek В. II pauperismo nell'eta preindustriale (secoli XIV– XVIII) // Storia d'ltalia. Torino, 1973. Vol. V. T. I. P. 669–698: II libro dei vagabondi. A cura di P. Camporesi. Torino, 1973.
Что касается «исследования индивидуальных казусов», большой интерес представляет объявленное к публикации исследование Валерио Маркетти о сиенских ремесленниках XVI века.
[Закрыть] была некая единая культура. Но хотелось бы подчеркнуть, что исследования индивидуальных казусов, подобных нашему, следует проводить, только ясно представляя себе их границы. И только тогда выводы, в них достигнутые, могут приобрести общий характер.
9.
Меноккио мог стать тем, кем он стал, благодаря двум великим историческим событиям: изобретению книгопечатания и Реформации. Книгопечатание дало ему возможность сопоставить книжное знание с той устной культурой, которой он обладал по праву рождения, и оно же дало ему слова, чтобы облечь в них его немые мысли и образы. Реформация дала ему мужество, необходимое, чтобы заявить о своих убеждениях деревенскому священнику, односельчанам, инквизиторам – он мечтал о том, чтобы бросить их в лицо папе, кардиналам, сильным мира сего, но такой возможности у него не было. Настал конец монополии ученых на письменную культуру и монополии клириков на обсуждение религиозных вопросов – этот исторический перелом породил совершенно новую и взрывоопасную ситуацию. Но движение, которое начали навстречу друг другу народная культура и культура высокая в лице некоторых ее представителей, было решительно остановлено более чем за полвека до начала суда над Меноккио – когда Лютер гневно осудил восставших крестьян и их требования. Теперь этим идеалом вдохновлялись только разрозненные и преследуемые религиозные меньшинства – такие, как анабаптисты. Контрреформация (и параллельная консолидация протестантских церквей) открыла эпоху ужесточения социальных иерархий, патерналистской опеки народных масс, уничтожения народной культуры, борьбы против религиозных меньшинств и против инакомыслящих. Меноккио неслучайно закончил жизнь на костре.
10.
Мы сказали, что в культурном мире Меноккио нельзя выделить отдельные блоки. Они обозначаются только на известной исторической дистанции: мы отмечаем стремление к радикальному обновлению общества, внутреннее охлаждение к религии, проповедь веротерпимости – все это мотивы, встречающиеся уже у представителей высокой культуры XVI века и становящиеся с течением времени необходимым признаком «прогрессивного» мировоззрения. Меноккио тем самым оказывается на той директории исторического развития – подчас еле заметной и далеко не прямой, – которая ведет в наше время: в каком-то смысле он наш предшественник. Но Меноккио также – доставшийся нам почти случайно осколок темного, непроницаемого для взора мира, который находится в стороне от нашей истории. Этот мир с его культурой был стерт с лица земли. Он не полностью доступен нашим аналитическим методам, в нем всегда остается темный осадок непознанного, но признавая это, мы вовсе не впадаем в бессмысленное преклонение перед экзотикой и тайной. Мы просто отдаем себе отчет в разрушениях, произведенных историей и сказавшихся в определенной степени и на нас2222
Эта позиция не имеет ничего общего ни с реакционной ностальгией по прошлому, ни со столь же реакционным восхвалением пресловутой внеисторичности «крестьянской культуры».
[Закрыть]. «Ничто из случившегося не потеряно для истории, – писал Вальтер Беньямин. – Но только возрожденное человечество полностью овладеет своим прошлым»2323
Беньямин цитируется по изд.: Angelus novus. Saggi e frammenti. Torino, 1962. P. 73.
[Закрыть]. Возрожденное человечество – это человечество, обретшее свободу.
Первый вариант этой книги обсуждался сначала на семинаре по народной религии в Девисовском центре исторических исследований Принстонского университета, а затем на моем семинаре в Болонском университете. Я сердечно благодарен Лоуренсу Стоуну, директору Девисовского центра, а также всем тем, которые своими замечаниями и критикой помогли мне в работе. В особенности – Пьеро Кампорези, Джей Долан, Джону Эллиотту, Феликсу Гилберту, Роберту Мьючемблду, Оттавии Никколи, Джиму Обелкевичу, Адриано Проспери, Лионелю Роткругу, Джери Сейгелю, Эйлин Йэо, Стивену Йэо и моим болонским студентам. Я благодарю также дона Гульельмо Бьязутти из архиепископской библиотеки Удине, учителя Альдо Колоннелло, Анджело Марина, секретаря коммунальной управы в Монтереале Вальчеллина, а также всех работников архивных хранилищ и библиотек.
Болонья, сентябрь 1975 г.
1. Меноккио
Его звали Доменико Сканделла, прозывался он Меноккио11
Меноккио он зовется в документах инквизиционного процесса. В иных источниках его имя звучит как Менок или Меноки.
[Закрыть]. Родился в 1532 году (во время процесса он называл свой возраст – пятьдесят два года) в Монтереале, небольшом селении на фриульских холмах, в 25 километрах к северу от Порденоне, у самого взгорья22
Сейчас это место называется Монтереале Челлина, это городок на холме (317 метров над уровнем моря), в самом начале Валь Челлина. В 1584 году приход состоял из шестисот пятидесяти человек.
[Закрыть]. Здесь же и жил все время, кроме двух лет (1564–1565) изгнания, к которому его приговорили за участие в потасовке – их он тоже провел неподалеку, в Арбе и в каком-то еще местечке Карнии. Был женат и имел семерых детей; еще четверо умерли. Канонику Джамбаттисте Маро, генеральному викарию инквизитора Аквилеи и Конкордии, он заявлял, что занятие его было «плотницкое, столярное, выкладывать стены и всякое другое мастерство». Но в основном он был мельник и одевался как мельник: белые шерстяные рубашка, накидка и колпак33
«Indutus vestena quadam et desuper tabaro ac pileo aliisque vestimentis de lana omnibus albo colore» («на нем была накидка поверх одежды, колпак на голове, вся одежда"из шерсти белого цвета» – лат.). Это одеяние мельников все еще употреблялось в XIX в. Ср.: Cantu С. Portafoglio d'un operaio. Milano, 1871. P, 68.
[Закрыть]. Так, одетый в белое, он и присутствовал на своем процессе.
«Я – последний из бедняков», – говорил он два года спустя. «Я арендую две мельницы и два участка земли, и этим кормлю свое бедное семейство»44
Об арендных договорах в этот период см.: Giorgetti G. Contadini e proprietari nell'Italia moderna. Rapporti di produzione e contratti agrari dal secolo XVI a oggi. Torino, 1974. P. 97 sgg. В данном случае мы не знаем, идет ли речь о «вечной» аренде или об аренде на определенный срок (например, на двадцать девять или, что более вероятно, на девять лет). О запутанности терминологии в контрактах того времени, не всегда позволяющей различать между собой различные формы аренды, см.: Chittolini G. Un problema aperto: la crisi della proprieta ecclesiastica fra Quattro e Cinquecento // Rivista storica italiana, LXXXV, 1973. P. 370. Местонахождение двух этих участков земли мы можем предположительно установить из более позднего документа – из кадастра, составленного в 1596 г. по требованию венецианского наместника, – но топонимы, в них упоминаемые, не поддаются точной идентификации и, кроме того, нет полной уверенности, что речь идет о тех же участках, о которых упоминал двенадцатью годами раньше (в 1584 г.) Меноккио. Следует заметить, что в кадастре 1578 г. имя Доменико Сканделла вообще не упоминается, но зато несколько раз встречается Бернардо Сканделла (были ли они родственниками, неизвестно: отца Меноккио звали Джованни). Фамилия Сканделла, заметим в скобках, и сейчас встречается в Монтереале.
[Закрыть]. Тут не обошлось без самопринижения. Пусть даже значительная часть урожая уходила на арендную плату за землю и мельницы (оплата, видимо, осуществлялась натурой)55
Ср.: Tagliaferri A. Struttura e politica sociale in una communita veneta del '500 (Udine). Milano, 1969. P. 78, где говорится об аренде мельницы с жилым помещением в Удине – в 1571 г. арендная плата составляла шестьдесят один четверик пшеницы и два окорока. См. ниже (с. 167–168) договор об аренде новой мельницы, заключенный Меноккио в 1596 г.
Жениха звали Даниэле Колусси, контракт был подписан 26 января 1600 г. Цифры приданых, фигурирующие в документах этого времени: 390 лир и 10 сольдо, 340 лир, 300 лир, 247 лир и 2 сольдо, 182 лиры и 15 сольдо. Незначительность суммы в последнем случае объясняется тем, что для невесты, Маддалены Гастальдионе ди Гриццо, это был второй брак. К сожалению, нам ничего не известно об общественном положении и профессиях лиц, заключавших эти брачные контракты. Приданое Джованны Сканделлы состояло из следующих предметов:
Кровать с новым тюфяком, с парой льняных простынь подержанных, с подушками и наволочками новыми, с новым покрывалом, которое сер Стефано обязуется купить – 69 лир 4 сольдо;
Кожаная рубашка новая – 5 лир 10 сольдо;
Сукно кафтанное с вышивкой – 4 лиры;
Поддевка сермяжная – 11 лир;
Штука саржи – 12 лир;
Такая же штука саржи – 12 лир;
Поддевка сермяжная ношеная – 10 лир;
Штука саржи с каймой из бумазеи и бахромой понизу – 12 лир 10 сольдо;
Саржевая рубашка – 8 лир 10 сольдо;
Пара рукавов из светло-желтого сукна с шелковыми шнурками – 4 лиры 10 сольдо;
Пара рукавов из серого сукна – 1 лира 10 сольдо;
Пара рукавов хлопчатых с подкладкой – 1 лира;
Простыни новые полотняные, три штуки – 15 лир;
Простыня тонкотканая подержанная – 5 лир;
Наволочки новые, три штуки – 6 лир;
Сукно кафтанное, шесть отрезов – 4 лиры;
Сукно кафтанное, четыре отреза – 6 лир;
Платки новые, три штуки – 4 лиры 10 сольдо;
Платки ношеные, четыре штуки – 3 лиры;
Фартук вышитый – 4 лиры;
Сукно кафтанное, три отреза – 5 лир 10 сольдо;
Отрез хлопчатый – 1 лира 10 сольдо;
Фартук ветхий, отрез суконный и отрез хлопчатый – 3 лиры;
Платок головной новый вышитый – 3 лиры 10 сольдо;
Носовые платки, пять штук – 6 лир;238
Мантилья ношеная – 3 лиры;
Чепцы новые, две штуки – 1 лира 10 сольдо;
Рубашки кожаные новые, пять штук – 15 лир;
Рубашки ношеные, три штуки – 6 лир;
Шнурки шелковые всех цветов, девять штук – 4 лиры 10 сольдо;
Пояски разноцветные, четыре штуки – 2 лиры;
Фартук холщовый новый – 15 сольдо;
Сундук без замка – 5 лир.
Итого – 256 лир 9 сольдо.
[Закрыть], все же остаток должен был быть не так мал, и кое-что удавалось откладывать на черный день. Так, например, когда Меноккио пришлось перебраться в Арбу, он немедленно арендовал мельницу и здесь. Когда его дочь Джованна вышла замуж (спустя месяц после смерти отца), то получила в приданое 256 лир и 9 сольдо: сумма не огромная, но и не мизерная, в сравнении с обычными размерами приданых в это время и в этой среде66
Работа D'Orlandi L., Perusini G. Antichi costumi friulani – Zona di Maniago. Udine, 1940 осталась мне недоступной.
[Закрыть].
В целом представляется, что место, занимаемое Меноккио в социальном микрокосме Монтереале, было не из последних77
Следует иметь в виду, что говорит М. Беренго (Berengo M. Nobili e mercanti nella Lucca del Cinquecento. Torino, 1965) о луккской деревне: в малых коммунах «исчезает всякая социальная дифференциация, ибо все как один добывают средства к жизни, обрабатывая общинные земли. И если здесь, как и везде, имеются богатые и бедные..., то все же никого нельзя с полным правом назвать сельским жителем и тем более – крестьянином»; особый случай представляют мельники, «без которых не обходится ни одно сколько-нибудь заметное поселение, ...где они выделяются своим богатством, очень часто выступают в качестве заимодавцев в отношении отдельных лип и всей коммуны, при этом не принимают участия в обработке земли» (С. 322, 327). Об общественном положении мельника см.: С. 137–139.
[Закрыть]. В 1581 году он исполнял должность подеста в своем селении и в селениях по соседству (Гайо, Гриццо, Сан Лонардо, Сан Мартино)88
В 1581 г. Андреа Коссио, удинский дворянин, направил «potestati, iuratis, communi, hominibus Montisregalis» («подеста, присяжным, коммуне и жителям Монтереале» – лат.) требование о выплате ему арендных платежей. 1 июня требование было передано «Dominico Scandellae vocato Menochio de Monteregali... potestati ipsius villae («Доменико Сканделла по прозвищу Меноккио из Монтереале, подеста этой деревни» – лат.). В письме сына Меноккио Заннуго (см. ниже) говорится, что тот был «подеста и управляющим пяти деревень» и старостой прихода.
[Закрыть], известно также (хотя точной даты мы не знаем) о его пребывании в должности «камерария», т.е. старосты церковного прихода Монтереале. Возможно, что и здесь, как почти повсеместно во Фриули, старая система ротации таких должностей была уже вытеснена избирательной системой99
Ср.: Perusini G. Gli statuti di una vicinia rurale friulana del Cinquecento // Memorie storiche forogiuliesi, XLIII. 1958–1959. P. 213–219. «Вичиния» (т.е. совет глав семейств) крошечного селения Буэрис близ Тричезимо в 1578 г. состояла из шести человек,
[Закрыть]. В таком случае умение Меноккио «читать, писать и складывать числа» наверняка принималось во внимание. Камерариями, как правило, избирались те, кто получил хоть какое-то образование1010
Ср.: Marchetti G. I quaderni dei camerari di s. Michele a Gemona // Ce fastu? 38. 1962. P. 11–38. Маркетти утверждает (с. 13), что старостами избирались лица, не относящиеся ни к клиру, ни к нотариату, т.е. к «образованным» сословиям; по большей части ими становились «бюргеры или пополаны, имевшие возможность посещать коммунальное училище»; автор приводит, по-видимому, исключительный случай избрания на эту должность в 1489 г. неграмотного кузнеца (с. 14).
[Закрыть]. Такие школы, где можно было почерпнуть даже начатки латыни, имелись в Авиано и в Порденоне; одну из них, возможно, посещал Меноккио1111
Ср.: Chiuppaai G. Storia di una scuola di grammatica dal Medio Evo fino al Seicento (Bassano) // Nuovo archivio veneto, XXIX, 1915. P. 79. В Авиано, возможно, преподавал гуманист Леонардо Фоско, бывший родом из Монтереале (см: Fattorello F. La cultura del Friuli nel Rinascimento // Atti dell'Accademia di Udine. I. 1934–1935. P. 160). Этих сведений, однако, нет в биографии Фоско, написанной А-Бенедетти (II Popolo, settimanale della diocesi di Concordia – Pordenone, 8 giugno 1974), Исследование о коммунальных училищах этого времени было бы крайне желательным. Иногда даже совсем маленькие поселения имели свои училища (Rustici A. Una scuola rurale della fine del secolo XVI // La Romagna, I, 1927. P. 334–338). О школьном обучении в луккской деревне см.: Berengo M. Nobili e mercanti. Op. pit. P. 322.
[Закрыть].
28 сентября 1583 года на Меноккио поступил донос в святую инквизицию. Ему вменялись в вину «безбожные и еретические» речи об Иисусе Христе. Речь шла не об единичном случае: Меноккио свои мнения обосновывал и стремился распространять («praedicare et dogmatizzare eribescit»). Это еще больше осложняло его положение.
Попытки прозелитизма с его стороны нашли обширное подтверждение в материалах следствия, которое открылось месяц спустя в Портогруаро и продолжилось затем в Конкордии и в Монтереале. «Он то и дело спорит с кем-нибудь о вере и даже со священником», – сообщал генеральному викарию Франческо Фассета. По словам другого свидетеля, Доменико Мелькиори, «он спорит то с одним, то с другим, и когда хотел спорить со мной, я ему сказал: я сапожник, ты мельник и человек неученый, что ты можешь об этом знать?» Предметы веры возвышены и трудны, говорить о них – не дело сапожников и мельников; для этого требуется ученость, а ученость – это привилегия клириков. Но Меноккио не верил, что церковь ведома духом святым, он повторял: «Попы все под себя подмяли, все себе захватили, чтобы сладко есть и мягко спать». О себе он говорил: «Бога я знаю лучше, чем они». Когда приходской священник, объявив ему, что «все его причуды – чистейшая ересь», отвел его в Конкордию к генеральному викарию, чтобы тот направил его на путь истинный, Меноккио пообещал исправиться – и тут же принялся за свое. Он говорил о Боге на площади, в трактире, по дороге в Гриццо или в Давиано, возвращаясь домой с гор: «он всякому, с кем заговорит, – сообщал Джулиано Стефанут, – ввернет что-нибудь о Боге и всегда прибавит какую-нибудь нечестивость; и никого не слушает, а все спорит и кричит».
2. Деревня
Из материалов следствия нелегко составить представление о том, какой отклик встречали слова Меноккио у односельчан: никто, разумеется, не объявлял, что относится с одобрением к речам подозреваемого в ереси. Многие торопились поделиться с генеральным викарием, который вел следствие, своим негодованием. «Послушай, Меноккио, ради Бога, оставь эти речи», – так увещевал его Доменико Мелькиори. А вот что говорит Джулиано Стефанут: «Я не раз ему твердил, когда, например, нам случалось вместе идти в Гриццо, что хотя он мне как брат, но его слова о вере мне не по сердцу, и в этом деле мы с ним врозь, и пусть меня сто раз убьют и потом вернут к жизни, я все равно за веру головы не пожалею». Священник Андреа Бионима предупреждал Меноккио, что добром тот не кончит: «Лучше бы тебе помолчать, Доменико, как бы не пришлось потом каяться». Еще один свидетель, Джованни Поволедо, обращаясь к генеральному викарию, даже дал идеям Меноккио определение, пусть и несколько расплывчатое: «У него дурная слава, говорят, что он из последышей Лютера». Однако верить на слово этим свидетелям не следует. Почти все опрошенные заявляли, что знают Меноккио давно: некоторые тридцать, некоторые сорок, некоторые двадцать пять или двадцать лет. Даниэле Фассета говорил, что знаком с ним с «малолетства, ведь мы из одного прихода». По всей видимости, многие высказывания Меноккио делались не вчера, а «много лет» назад, иные – лет тридцать назад1212
Джованни Поволедо сначала сказал, что знает Меноккио уже сорок лет, но потом говорил о двадцати пяти и тридцати. Единственное указание на дату содержится в показаниях Антонио Фассета: «Мы возвращались с Меноккио с гор, а было это тогда, когда к нам приезжала императрица, и разговаривая о ней, он сказал: «Эта императрица главнее Девы Марии». Императрица Мария Австрийская посещала Фриули в 1581 г. (см.: Palladio degli Olivi G. F. Historie della Provincia del Friuli. Udine, 1660, II. P. 208).
[Закрыть]. И за все эти годы на него не было ни одного доноса. Его речи были известны всем: люди их повторяли – быть может, удивляясь, быть может, задумчиво покачивая головой. В свидетельствах, собранных генеральным викарием, не чувствуется враждебности в отношении Меноккио: в крайнем случае, некоторое неодобрение. Правда, среди них есть свидетельства родственников, например, Франческо Фассета или Бартоломео ди Андреа, двоюродного брата его жены, назвавшего его «достойным» человеком. Но даже тот Джулиано Стефанут, который резко выступал против Меноккио и клялся, что готов умереть за веру, признался тем не менее, что он ему «как брат». Этот мельник, в свое время и деревенский подеста и приходский староста, не был, конечно, парией в своем Монтереале. Много лет спустя, во время второго процесса один свидетель скажет: «Он со всеми в дружбе и в приятельстве». И все же донос на него был сделан, и следствию был дан ход.
Сыновья Меноккио, как мы убедимся ниже, сразу распознали в анонимном доносчике священника местного прихода, дона Одорико Вораи. Они не ошиблись. Между ним и Меноккио давно установилась вражда: Меноккио в течение четырех лет даже исповедоваться ходил в другую церковь. Правда, показания Вораи, заключавшие следственную часть процесса, были нарочито расплывчатыми: «Я в точности не помню, что он говорил – память у меня уже не та и других дел много». Ясно, что никто лучше него не мог осведомить инквизицию об истинном положении дел, однако генеральный викарий не стал настаивать. В этом не было нужды: именно Вораи по наущению другого священника, дона Оттавио Монтереале, из семьи местных синьоров, представил в инквизицию подробный донос, на основании которого генеральный викарий и формулировал в дальнейшем вопросы к свидетелям1313
Это подтверждается словами самого Вораи (протокол от 1 июня 1584 г.), выразившего сожаление, что не сделал этого раньше.
[Закрыть].
Эта враждебность местного духовенства легко объяснима. Как мы уже видели, Меноккио не признавал за церковной иерархией никакого авторитета в вопросах веры. «Ох, уж эти папы, прелаты, попы! Он говорил это с издевкой, потому что не верил им», – это свидетельство Доменико Мелькиори. Проповедуя день за днем на улицах и в трактирах, Меноккио не мог не подрывать авторитет приходского священника1414
Ср. похожий случай в том же Фриули – Miccoli G. La vita religiosa // Storia d'ltalia. Torino, 1974. Vol. II. T. I. P. 994.
[Закрыть]. Но о чем в конце концов были его речи?
Начнем с того, что он не только богохульствовал «без всякого удержу», но утверждал, что богохульство – не грех (как уточняет другой свидетель, это не грех в отношении святых, но грех в отношении Бога), добавляя не без сарказма: «у каждого свое ремесло – кто пашет, кто сеет, а кто Бога хулит». Далее, он выступал с весьма странными утверждениями, которые его односельчане доводили до сведения генерального викария в виде еще более туманном. К примеру: «воздух – это Бог, а земля – наша матерь»; «что, по-вашему, Бог? Бог – это малое дуновение и все то, что люди воображают»; «все, что мы видим, – это Бог, и мы тоже боги»; «небо, земля, море, воздух, бездна и ад – все это Бог»; «зря вы думаете, что Иисус Христос родился от девы Марии; такого быть не может, что она его родила и осталась непорочной: тут не обошлось без какого-нибудь доброго молодца». Наконец, он говорил, что у него есть запрещенные книги и, в частности, Библия на народном языке: «всегда он спорит то с тем, то с другим, и у него есть Библия на нашем языке, и он все из нее берет, и сбить его с точки никак нельзя».
Пока еще шел сбор свидетельств, Меноккио почувствовал, что дело неладно. Он отправился в Польчениго к Джованни Даниэле Мелькиори, местному викарию и своему другу с детства1515
О судебном процессе против Мелькиори и его отношениях с Меноккио см. ниже, с. 134–136. Мелькиори и Поликрето привлекались к суду инквизиции (соответственно в марте и в мае 1584 г.) по обвинению в том, что своими советами они помогали Меноккио избежать обвинения. Оба своей вины не признали. Дело Мелькиори закончилось тем, что его обязали находиться в распоряжении суда; на Поликрето была наложено церковное покаяние. Благоприятные для Поликрето показания дали подеста Порденоне Джероламо Грегори и представитель местного нобилитета Джероламо Попаити. Поликрето был связан родственными узами с семейством Мантика-Монтереале, к которому принадлежали также местные синьоры. В 1583 г. он был третейским судьей (сменив в этой роли своего отца, Антонио) в споре Джакомо и Джован Баггиста Мантика, с одной стороны, и Антонио Мантика, с другой.
[Закрыть]. Тот посоветовал ему самому явиться в инквизицию или, во всяком случае, явиться туда по первому требованию. Еще он ему посоветовал «подчиняться всему, что тебе скажут, говорить поменьше и особенно ни о чем не распространяться, только отвечать на вопросы, которые будут задаваться». Также и Алессандро Поликрето, бывший адвокат, которого Меноккио случайно встретил в доме своего друга, лесоторговца, советовал ему по доброй воле предстать перед судьями и признать себя виновным, но заявить при этом, что сам никогда не верил собственным еретическим утверждениям. Меноккио отправился в Маниаго по вызову церковного суда. Но днем позже, 4 февраля, ознакомившись с материалами следствия, инквизитор, францисканский монах Феличе да Монтефалько, распорядился взять его под стражу и «в оковах» препроводить в тюрьму инквизиции в Конкордии. 7 февраля 1584 года Меноккио был подвергнут первому допросу.
3. Первый допрос
Не считаясь с полученными советами, он сразу проявил значительную словоохотливость. При этом, однако, он попытался несколько смягчить ту неблагоприятную картину, которую создавали показания свидетелей. Так, признав, что двумя или тремя годами ранее у него были сомнения в непорочности Богоматери, которыми он делился с различными людьми, он пояснил: «это правда, что я многим говорил такие слова, но я никого не призывал так веровать, а говорил я так: «Хотите я покажу вам путь истины? Делайте добро и идите по пути, указанному предшественниками, и это то, чему учит святая наша мать церковь». Но это мной говорилось во искушение, потому что я так думал и хотел научить других; это во мне говорил нечистый дух, он принуждал меня так думать и так говорить с другими». Такими высказываниями Меноккио только подтверждал тот факт, что он претендовал в своем селе на роль духовного наставника и учителя жизни («Хотите я покажу вам путь истины?»). А еретическое содержание его проповедей выступило во всей очевидности, когда Меноккио изложил судьям свою диковинную космогонию, о которой до тех пор они имели представление лишь по показаниям свидетелей.
«Я говорил, что мыслю и думаю так: сначала все было хаосом, и земля, и воздух, и вода, и огонь – все вперемежку. И все это сбилось в один комок, как сыр в молоке, и в нем возникли черви и эти черви были ангелы. И по воле святейшего владыки так возникли Бог и ангелы; среди ангелов был также Бог, возникший вместе с ними из того же комка; он стал господом и у него было четыре капитана, Люцифер, Михаил, Гавриил и Рафаил. Этот Люцифер захотел стать господом подобно тому владыке, который был царем и Богом, и за его гордыню Бог прогнал его с неба со всеми его присными и приспешниками. И Бог затем создал Адама и Еву и много других людей, чтобы заполнить места изгнанных ангелов. Но все они не исполняли его заповедей, и тогда Бог послал к ним своего сына, и евреи его схватили, и он был распят». И добавил: «Я никогда не говорил, что его повесили как скота» (это было одно из обвинений: впоследствии Меноккио признал, что, возможно, что-то в этом роде и говорил). «Я говорил только, что его распяли, и тот, которого распяли, был один из божьих детей, потому что все мы божьи дети и того же естества, что и распятый; он был такой же человек, как и мы, но более важный, как сейчас, к примеру, папа – такой же человек, как мы, но более важный, потому что может приказывать; тот, которого распяли, родился от Иосифа и Марии-девы».
