Текст книги "Туманы сами не рассеиваются"

Автор книги: Карл Вурцбергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

20

В половине первого ночи Кольхаз вместе с Рэке вышли с заставы на проверку постов. Ночь выдалась звездной. Шли хорошо знакомой тропинкой. За последние теплые дни все в поле и в лесу заметно зазеленело.

Шли молча. Кольхаз с удовольствием дышал чистым ночным воздухом. Он думал о выходном дне, когда получит увольнительную и пойдет на свидание со своей девушкой.

В числе первых, кто поздравил Кольхаза с новым назначением, оказался Зимлер. Брунер смущенно копался в своем шкафчике, не зная, как ему вести себя с Кольхазом. Дуке дружески пожал ему руку, а Поль приветливо улыбнулся.

– Ну, что я вам говорил! Солдат должен носить в ранце маршальский жезл! – гремел он на всю комнату. – Теперь ты должен решать, кем тебе быть: генералом или поэтом. Пребывать вечно в двух качествах тебе не удастся.

– А ты что будешь делать? – шутливо спросил Кольхаз.

– А тогда я стану поэтом! Как только деньжонки поистрачу, сразу же нацарапаю несколько модных песенок или фельетон в «Ойленшпигель». А генералу нужно соблюдать степенность. Нет, быть поэтом намного лучше!

– А если из тебя поэта не получится?

– Тогда постараюсь стать генералом.

Все громко рассмеялись.

* * *

Вечером, когда солдаты ушли на свои посты, Кольхаз вместе с Рэке сидели в комнате дежурного, где Ульф объяснил ефрейтору, как можно связаться с тем или иным постом. После этого он разрешил ему немного поспать до проверки постов.

Кольхаз прилег на топчан, но уснуть никак не мои в голове множество мыслей о том, как ему лучше выполнить возложенные на него обязанности. Так и не заснув, Кольхаз встал, включил большой свет и, открыв блокнот Раудорна, сел к столу. Полистал немного и вдруг увидел такую запись:

«…К нам на заставу прибыли новички. Среди них одни длинноногий и еще один парень, который пописывает стишки. Оба очень неразговорчивые, особенно второй. Вид у него такой, как будто наша служба не для него».

Кольхаз откинулся на спинку стула и засунул руки в карманы.

«Какая ерунда! – мелькнуло у него в голове. – Видите ли, эта служба не для меня! Интересно, что он дальше обо мне пишет?»

«…Сам Рэке никак еще не найдет ключик к этому солдату. С нами Кольхаз вообще почти не разговаривает. Старается уединиться, строя из себя обиженного. Кажется, что он вовсе и не наш солдат. Неизвестно, как лучше подойти к такому человеку…»

«Ну это уж чересчур, – подумал про себя Кольхаз. – Как только можно так быстро судить о человеке, не зная истинной причины?»

Кольхаз встал, отошел к окну, где его и застал Рэке, который приказал собираться и идти проверять посты.

Когда они вошли в лес, фельдфебель вдруг остановился и прошептал:

– Наблюдайте за мной, чтобы мы с вами действовали одинаково. И запомните следующих два правила: во-первых, никогда и никто не должен приближаться к часовому, чтобы тот не заметил этого, и, во-вторых, проверяя посты, вы ни в коем случае не должны раскрывать расположение пограничного поста.

Кольхаз молча кивнул, и они пошли дальше. Постепенно глаза привыкли к темноте. Проверили несколько постов и подошли, к месту, где расположились Поль и Зимлер. Шли бесшумно, однако Поль все равно заметил их, а когда они подошли ближе, он потребовал назвать пароль.

Кольхаз тихо назвал его и через секунду уже лежал за кустом рядом с Полем.

– На той стороне идут какие-то приготовления, – тихо зашептал Поль. – По опушке леса взад-вперед снуют пограничники. Машину они оставили далеко от границы. Вот только никак не пойму, что они затевают.

Кольхаз приложил к глазам бинокль и хотел было понаблюдать, как вдруг блеснула яркая вспышка, а затем над его головой раздался негромкий хлопок.

– Они запустили на нашу сторону ракету с листовками, – шепнул Ульф солдатам. – Пригните головы к земле и не шевелитесь!

Кольхаз, ослепленный яркой вспышкой, распластался на земле, а Ульф в это время уже докладывал на заставу по телефону о происшедшем инциденте.

Спустя минуту с той стороны были запущены еще две ракеты, которые взорвались в глубине и на большой высоте. Затем наступила недолгая тишина: ее нарушил шум машины, удалявшейся от границы.

– Продолжайте вести наблюдение! – приказал Ульф Полю. – Листовки соберут другие, а мы пошли дальше.

Ульф подобрал одну листовку, которая застряла в ветках кустарника. Прикрыв фонарик плащ-палаткой, он осветил написанное.

– Старая песня! – шепнул он Кольхазу и, сложив листок, сунул его в карман.

Пробираясь через густой кустарник, они вышли на окраину леса. Краешек неба начал постепенно алеть. В низинах висели белые хлопья тумана.

Проверяя один пост за другим, они вышли на правый фланг участка. Неожиданно Ульф остановился и знаком приказал Кольхазу сделать то же. Показал рукой на ствол дерева, на котором ножом были вырезаны две крупные буквы: «П» и «Б».

Кольхаз рукой ощупал кору дерева в месте надреза: надрез был свежим.

«Петер Брунер, – мелькнула у Кольхаза мысль. – А ведь Петер как раз и стоит здесь с Кенигом».

Рэке про себя чертыхнулся, «Вот и получается, с той стороны границы запускают ракеты с агитками, а пограничники, вместо того чтобы смотреть в оба, вырезают на деревьях свои инициалы».

– Сегодня же после смены поговорите с Брунером в присутствии Кенига, а в два часа постройте все отделение. Мы не имеем права мириться с такими нарушениями.

Кениг и Брунер лежали в укрытии на опушке леса. Увидев Рэке, Кениг спокойно доложил о том, что никаких происшествий на их участке не произошло. Ульф сказал ему о том, что на соседние участки с той стороны заброшены пропагандистские листовки и потому необходимо усилить бдительность.

Брунер лежал в окопе и молчал. Кольхаз смотрел на обоих солдат, а сам думал о том, как он днем должен разговаривать с ними.

Когда Рэке и Кольхаз вышли на каштановую аллею, из-за горизонта показалось солнце.

Они молчали до самой заставы. Не доходя до КПП, Кольхаз вдруг почувствовал сильную усталость и желание поскорее очутиться в кровати и заснуть.

21

Брунер с самого начала не пытался отрицать своего проступка. Покраснев как рак, он ерзал на скамейке и своей откровенностью полностью обезоружил Кольхаза, который растерялся и не знал, что же ему в этом случае делать.

– Так вести себя нельзя, – наконец сказал Кольхаз. – Ты же не в том возрасте, когда тешат себя тем, что вырезают свои инициалы на деревьях, тем более если ты находишься на службе. А что тебе сказал на это Кениг?

– Посмеялся, и все. Он сам рассказывал, как однажды, провожая домой девушку, вырезал у нее на двери сердце со стрелой и инициалами…

Кольхаз с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться.

– Хорошо, хватит об этом, – и обратился к Брунеру: – Ты до армии работал в кооперативе, да?

– Я там, можно сказать, вырос. Я, как и мои родители, вырос среди лошадей. Мне очень часто приходилось бывать в конюшне.

– И что ты там делал?

– Ухаживал за лошадьми, кормил их. Ездил верхом. Это такое удовольствие! С лошадью можно разговаривать, как с человеком.

– Я слышал, лошади умеют привязываться к человеку.

– Еще как! Стоит только одну из них лишний раз погладить, дать кусочек сахару, а другой не дать, как последняя на тебя тут же обидится. Лошади очень чутко чувствуют отношение к ним человека. Их не обманешь. Если ты не любишь этих животных, то лучше и не подходи к ним близко.

– У тебя есть девушка?

– Есть. Только она не разбирается в лошадях и не любит, когда от меня пахнет конюшней. Она говорит: «Или я, или твои лошади…» – Брунер замолчал.

– Хорошо. Об этом мы еще поговорим, – сказал Кольхаз, – а сейчас позови ко мне Кенига.

Брунер кивнул. Помедлив, он спросил:

– А что теперь будет?

«Что теперь будет?» Этот вопрос натолкнул Кольхаза на мысль, что мало только поговорить об инциденте, нужно еще принять какое-то решение.

– Сейчас я пока еще не могу сказать. Разумеется, голову тебе никто отрывать не собирается. Но прежде чем принять решение в отношении тебя, я должен поговорить с Кенигом и с фельдфебелем.

Вскоре после ухода Брунера в комнату быстрыми шагами вошел Кениг.

– Вы вызвали меня из-за дерева? – спросил он. – Я сразу сказал, что ему следовало бы выбрать другое место, другое дерево. А ты вырезал на том, которое видят десятки детей. Заметил я это слишком поздно. Но честно вам скажу, когда он этим занимался, я очень внимательно следил за местностью.

– И после этого ты рассказал ему о том, как ты сам когда-то баловался подобными вещами, вырезая сердце на двери дома знакомой девушки?

– Да, а что?

– Вместо того чтобы как следует отругать его за проступок, совершенный во время исполнения служебных обязанностей, ты еще больше разжигаешь его аппетит.

– Кто из нас не прошел через это! Ты, наверное, тоже!

– Нехорошо давать ошибкам других неверное толкование…

– Подожди! – остановил его Кениг. – Ты думаешь, если ты сейчас исполняешь обязанности командира отделения, то тебе можно читать нам нотации?

– Я охотно не делал бы этого, если бы ты понял, что Брунера нужно было вовремя остановить, а то он, чего доброго, может подумать, что он ничего страшного не совершил.

– Ты, конечно, прав, – согласился с Кольхазом Кениг, – но так скучно сидеть в засаде восемь часов подряд, особенно тогда, когда на участке не происходит ничего особенного…

– Надеюсь, что в будущем ты не допустишь подобного на своем посту, а я постараюсь получше проверять вас.

– Согласен. А что говорит об этом наш фельдфебель?

– Я с ним еще не разговаривал. Однако важнее всего, как мы сами оцениваем этот инцидент. Сейчас я иду к фельдфебелю, а через полчаса встретимся в клубе.

– Хорошо.

Когда Кольхаз рассказал Ульфу о случившемся, тот, внимательно выслушав, спросил:

– И что же вы предлагаете?

– Хочу, чтобы вы сами наказали Брунера, а то мне как-то неудобно.

– О каком наказании вы говорите? Вы обязаны как-то отреагировать на проступок, и я вовсе не собираюсь лишать вас этого права.

– Как хотите!

– А следуя вашему примеру, я должен доложить об этом случае начальнику заставы, чтобы он лично принял меры, тот в свою очередь доложит об этом дальше, и так далее, пока не дойдет до министра обороны, которому и придется лично наказывать Брунера… Довольно об этом. Так что вы намерены делать?

– Я не знаю…

22

Две недели прошли незаметно. Кольхаз с головой ушел в работу. Новички постепенно прижились в отделении. Зимлер вновь обрел уверенность и присоединился к Кенигу. Брунер и Дуке сдружились со «старичками».

Кольхаз как-то сел за стол, чтобы написать стихотворение, но нужные слова никак не шли в голову. Он разорвал листок и выбросил в корзину.

Однажды Рэке зашел в комнату отделения и сказал Кольхазу, что он хочет с ним поговорить.

– Вы что-нибудь написали за последние дни? – поинтересовался фельдфебель.

– Написал?.. А когда? Времени на еду едва хватает.

– Вон как? Выходит, вся вина во времени?

– А в чем же еще? Другим его тоже не хватает… Никак не могу отделаться от чувства, что…

– Какого чувства? – спросил фельдфебель.

– Что вы в последнее время совсем перестали мной руководить, пустили, так сказать, на самотек: плыви, мол, как хочешь…

– Раз плывете, значит, хорошо… Лишь бы не боялись. Не держать же мне вас все время на веревке.

– А если меня еще рано спускать с веревки?

– Это еще не значит, что я не наблюдаю за вами. На воде вы держитесь, так что зря вас подстраховывать не следует. А как дела с Зимлером?

– С Зимлером? – переспросил Кольхаз. – А что с ним может быть? Полагаю, что постепенно он притрется.

– Значит, вы заключили с ним мир?

– Мир? Почему?

– Я думаю, что он уже сдружился с ребятами и вы оставили его в покое, так или нет?

– Так.

– А может, он способен на большее? Только, как мне кажется, его нужно подталкивать.

– Возможно, – задумчиво произнес Кольхаз. – Однако вряд ли ему захочется стать примерным…

– Дорогой мой друг, вы недооцениваете людей и, возможно, самого себя тоже. – В голосе Ульфа послышался упрек. – Без приложения соответствующих усилий нельзя ожидать от человека, что он будет работать с максимальной отдачей.

– Вы опять ударились в теорию…

– Зимлер такой же человек, как и мы с вами. Он хочет жить и что-то давать другим…

– Вы так думаете? – сыронизировал Кольхаз. – А может, он желает побольше взять от других, а?

– Вы должны подобрать к нему ключи, только и всего. Ну, я пошел, а вы на досуге подумайте над моими словами.

* * *

Ровно в восемь тридцать утра, когда все давно встали, прозвучал сигнал тревоги.

– Боевая тревога! – крикнул Кольхаз. – Разобрать оружие и строиться!

«На учение что-то не похоже, – подумал Кольхаз, надевая на себя снаряжение. – В такое время нет никакого смысла устраивать учебную тревогу… и так все на ногах…»

В комнату вбежал фельдфебель Рэке и приказал Кольхазу немедленно идти к дежурному по заставе, а командование отделением передал Полю.

Сбегая вниз по лестнице вслед за фельдфебелем, Кольхаз спросил:

– Что случилось?

– Очередная провокация на границе с подстрекательными речами.

– А кто их произносит?

– Час назад провокаторы появились на большой поляне Ротхаузен, что возле самой границы, а теперь туда стекаются люди.

Поляна Ротхаузен находилась на левом фланге пограничного участка, самое большее метрах в трехстах от границы.

Обер-лейтенант Гартман был немногословен. Развернув карту, он объяснил обстановку: один из пограничников заметил, что к границе подъехали грузовики с флагами и транспарантами. Вслед за ними прибыло несколько автобусов и много легковых машин.

Взвод фельдфебеля Ульфа получил приказ занять исходную позицию напротив поляны и не допустить нарушения границы.

Кольхаз с любопытством смотрел на солдат. Брунер выглядел бледнее обычного и, как всегда, был молчалив. Зимлер казался озабоченным, и лишь один Кениг оставался невозмутимым.

– Что это вы все молчите? – спросил Кениг ребят. – Уж не отсохли ли у вас языки?

Кольхаз хотел было оборвать его, сказать что-нибудь о серьезности ситуации, но не успел, его опередил Зимлер!

– Ты не понимаешь серьезности ситуации, длинноногий.

– Не вижу тут ничего сложного, – возразил ему Кениг. – Пусть они кривляются, наше дело зорко следить за ними, и только. А вы уж не перепугались ли, случайно?

– Прекратить болтовню! – оборвал его Кольхаз. – Сейчас для этого нет времени!

– Вон они! – воскликнул Дуке, выглядывая из укрытия. – Вон на холме!

Разговоры разом смолкли.

Через минуту Рэке вызвал к себе на ВП командиров отделений, чтобы поставить им конкретные задачи на местности. Четвертый взвод, оставшийся в лесу, составлял резерв начальника заставы.

– Наша задача заключается в том, чтобы, охраняя государственную границу, не поддаваться ни на какую провокацию, – сказал солдатам Рэке. – Всем хорошо замаскироваться. Ясно, товарищ Кольхаз?

– Так точно! – ответил ефрейтор.

– Расположите солдат таким образом, чтобы в случае надобности они могли вести огонь вдоль границы. Я буду находиться в центре, между вторым и третьим отделениями. Выполняйте!

Кольхаз расположил отделение на участке в сто пятьдесят метров, выставив трех пограничников. Часовой на правом фланге мог вести огонь вдоль границы.

«Кого же туда поставить? – размышлял Кольхаз. – Кенига? Да, Кенига и Зимлера. Кениг – парень хладнокровный. Поля и Дуке расположить в центре, а сам я вместе с Брунером останусь здесь».

Позицию левее Кольхаза занял Ульф с радистом и связным.

На той стороне раздались крики, хлопанье в ладоши. На импровизированной трибуне появился оратор – элегантный мужчина в темном костюме, с гладко зачесанными назад волосами.

Кольхаз наблюдал за сборищем в бинокль. Затем он посмотрел в сторону Ульфа, возле которого обер-лейтенант Гартман докладывал по радио о готовности к защите государственной границы.

На той стороне люди, собравшиеся на поляне, столпились возле машины с радиоусилителем. Неподалеку от нее полыхал костер, в который то и дело подбрасывали сухой валежник.

Человека, говорившего в микрофон, окружили пожилые господа, грудь которых украшало множество орденов и медалей, и молодые люди с флажками. Над радиомашиной развевался транспарант, написанный крупными буквами: «СОЮЗ СУДЕТСКИХ НЕМЦЕВ». Несколько молодых парней держали в руках транспаранты: «СУДЕТЫ – НАША РОДИНА!» и «МЫ СНОВА ХОТИМ ЖИТЬ НА СВОЕЙ РОДИНЕ!». Неподалеку стояли музыканты, одетые в полувоенные костюмы, и играли гимн судетских немцев. Немного подальше на машине раздавали пиво и сосиски.

После гимна оркестр заиграл туш. Человек у микрофона произнес речь, в которой он говорил о какой-то родине откуда их выгнали и которую они хотят вновь обрести.

Разгорячившись, господин распростер в театральном жесте руки к небу и стал призывать господа бога в свидетели. Затем он стал угрожать тем, кто якобы лишил их родины. И сотни глоток заорали что было мочи о том, что они хотят к себе на родину. Вслед за господином выступили еще два оратора. Их речи сопровождались громкими аплодисментами, а самим ораторам вручали по большому букету цветов.

Кольхаз слушал выступления и все больше проникался ненавистью к людям, которые ничему не научились, не извлекли уроков из последней кровопролитной войны.

После заключительных слов песни, которую в завершение пропели собравшиеся, они рассыпались в разные стороны: одни бросились пить пиво, другие устремились к сосискам, третьи приблизились к самой границе, с любопытством разглядывая ее и делая многочисленные снимки.

Кольхаз бросил украдкой взгляд на Брунера, который был спокоен и улыбался.

В этот момент на той стороне снова стало шумно. Вокруг одного парня, что-то кричавшего, отчаянно жестикулируя, собралось несколько десятков молодых парней, которые, потрясая кулаками, бросились к границе и начали швырять через контрольно-следовую полосу комки земли.

– Внимание! – шепнул Кольхаз, оценивая обстановку.

В этот момент из группы парней отделились четверо и бросились к заграждениям. Они начали раскачивать столб, на котором была натянута проволока.

«Как поступить? Что они будут делать дальше?» – лихорадочно думал ефрейтор.

Оказавшись рядом с Кольхазом, фельдфебель Ульф приказал зарядить автомат и следовать за ним.

Встав в полный рост, они пошли к контрольно-следовой полосе, держа автомат на груди: впереди Ульф, а за ним в нескольких шагах Кольхаз.

С той стороны их заметили. Послышались предостерегающие выкрики.

Подойдя к краю контрольно-следовой полосы, Рэке остановился и жестом подозвал к себе Кольхаза.

Парни, только что пытавшиеся свалить столбики заграждения, бросились назад и спрятались в кустах. Любопытные зеваки замерли на месте, держа в руках пивные кружки и сосиски, а откуда-то из тыла уже бежали западногерманские пограничники.

Не успел Ульф и рта раскрыть, чтобы предупредить провокаторов, как двое из них бросили в фельдфебеля по камню, которые упали совсем близко от него.

Справа раздалось несколько выстрелов, затем автоматная очередь, после чего стало тихо. Хулиганы бросились наутек и как раз попали в руки западногерманских пограничников.

Кольхаз повернул голову и увидел, что Зимлер стоит во весь рост, держа автомат дулом вверх. «Значит, это он дал несколько предупредительных выстрелов в воздух», – мелькнула мысль.

А фельдфебель уже кричал провокаторам, что, если они немедленно не прекратят нарушать государственную границу, он примет все меры к ее защите, вплоть до применения оружия.

Предупреждение подействовало: многие из реваншистов, быстро допив пиво и закусив сосисками, начали покидать поляну. Жены тащили своих мужей подальше от границы. Западногерманские пограничники подошли к господину, видимо руководителю этого сборища, и стали объяснять ему, что так вести себя в пограничной полосе нельзя. Однако реваншист, кажется, не хотел их понимать.

Рэке не стал дожидаться конца спора и, повернувшись спиной к контрольно-следовой полосе, пошел на НП.

Кольхаз молча следовал за фельдфебелем, ругая про себя Зимлера за самовольную стрельбу в воздух, но в то же время понимал, что она охладила пыл реваншистов и провокаторов.

– Вы приказывали открывать огонь? – спросил фельдфебель у Кольхаза по дороге на НП.

– Нет. Я предупредил, чтобы никаких действий без моего приказа не предпринимали.

– Ясно. Подождем до полной разрядки обстановки на той стороне.

Недалеко от НП их поджидал обер-лейтенант Гартман.

– По чьему приказу солдат открыл огонь? – спросил обер-лейтенант, выслушав доклад Ульфа. – Мне кажется, это не вызывалось обстановкой. Вы разрешали стрелять?

– Нет, – ответил Ульф. – Разрешите мне сначала разобраться, а уж потом доложить вам.

– Разбирайтесь. Доложите мне после смены. Ясно?

– Так точно.

– Продолжайте выполнять задание!

Обер-лейтенант вместе с радистом удалился в направлении Ротхаузена.

Поляна, на которой состоялось сборище, почти полностью опустела. Машины отъезжали одна за другой. Пограничники землей засыпали остатки костра.

Вскоре по радио пограничникам был передан приказ вернуться на заставу.

– Ефрейтор Кольхаз, соберите отделение и везите его на заставу! – распорядился фельдфебель. – По прибытии в подразделение вместе с Зимлером и Кенигом явитесь ко мне!

В числе последних к месту сбора подошли Кениг и Зимлер. Кениг был растерян. Он спросил у Кольхаза:

– Теперь нам влетит, да? Все так быстро произошло, что я не успел и слова сказать.

– Выходит, и ты не давал ему разрешения стрелять?

– Конечно нет!

Он так неожиданно вскочил на ноги и начал палить в воздух.

– Так было? – спросил ефрейтор у Зимлера.

– Примерно так, – солдат еле заметно усмехнулся. – Вы же сами говорили, что нужно быть готовым к открытию огня.

– Да, но только по приказу!

– Тогда нужно было отдать этот приказ, я так полагаю, – упрямо стоял на своем Зимлер.

Последовал приказ садиться в машину. В пути все молчали.

Приехав на заставу, начали переодеваться. Кениг делал это быстро, зато Зимлер явно не спешил, аккуратно складывая полевое обмундирование.

– Поторапливайся, – сердито заметил ему Кениг. – Я из-за тебя не намерен опаздывать. – И он вышел из комнаты, сильно хлопнув дверью.

Зимлер ничего не ответил. Он не спеша причесался перед зеркалом, оправил обмундирование, а уж потом, ни к кому не обращаясь, сказал:

– Этот Кениг всегда грубит.

– Сейчас он имеет право на такой тон, – ответил Кольхаз.

– Ты ошибаешься. Тон всегда должен быть одинаковым, вежливым. Об этом никогда не надо забывать. Я готов.

Когда они остались в комнате вдвоем, Зимлер подошел к Кольхазу и, дотронувшись до его рукава, спросил:

– Скажи, только откровенно, я здорово набедокурил? Неужели ты думаешь, что я стрелял от страха, даже не подумав?

– Я этого не знаю. Если бы это сделал Кениг, у которого язык и руки действуют быстрее, чем голова, а то ты…

– А что я?

– Ты в данной ситуации должен был больше думать, чем другие.

– Выходит, ты меня считаешь трусом?

– Нет, просто расчетливым.

– Расчетливым? Интересно, кто из нас подвергался опасности, фельдфебель или я?

Кольхаз направился к выходу, понимая, что этот разговор ни к чему хорошему не приведет. Однако тон Зимлера раздражал его.

– Время покажет, прав я или нет, – спокойно сказал Кольхаз.

Кениг присоединился к ним на лестнице.

Рэке сидел в кабинете командира взвода и с кем-то разговаривал по телефону. Окончив разговор, он пригласил их сесть и попросил высказать свое мнение о самовольной стрельбе Зимлера – сначала Кольхаза, затем Кенига, а уж потом – самого Зимлера.

Кольхаз ничего нового сказать, разумеется, не мог.

– Я строго предупреждал всех о том, что огонь никому без моего приказа не открывать. Товарищ Кениг может это подтвердить.

Кениг беспокойно ерзал на стуле, не зная, с чего начать.

– Так было дело? – не выдержав, обратился к нему Ульф.

– Точно так и было.

– А что делал парень с той стороны, за которым вы наблюдали?

– Он бежал прямо к заграждениям…

– И что же он там делал?

– Сказать точно я не могу, его плохо было видно из-за кустов.

– Он вступил на нашу территорию?

– Наверняка вступил, возле ручья… И тут Зимлер вдруг вскочил и пальнул в воздух. Я и рта раскрыть не успел…

– Докладывайте по-уставному! – поправил его фельдфебель.

– Я же ничего не мог поделать.

Немного подумав, Рэке сказал:

– Для пограничника существует неписаный закон: если на его участке совершаются одновременно два события, то старший наряда обязан взять на себя самое важное. В данном случае самым важным для вас была провокация, за ней вы и должны были наблюдать. Наблюдение за парнем вы должны были поручить Зимлеру. Почему вы не сделали этого?

– Сделал бы, если бы знал, что…

– Вы обязаны были это сделать, – голос Ульфа стал жестким.

– Это в той-то обстановке?!

– Ну, а теперь, товарищ Зимлер, объясните нам, почему, не получив приказа, вы открыли стрельбу?

– Потому что ваша жизнь была в опасности, – твердо произнес солдат. – Ваша и других товарищей, в том числе и товарища Кольхаза.

– Почему вы не дождались решения старшего наряда?

– Для этого не было времени.

– А вы были уверены, что иначе поступить было нельзя?

Зимлер усмехнулся:

– Я выстрелил в воздух в знак предупреждения. Результат сразу же сказался. Устав учит, что в случае нарушения государственной границы пограничник обязан воспрепятствовать этому вплоть до применения оружия. А в данном случае имело место нарушение границы. Помимо этого, устав учит проявлять личную инициативу. Вот я и проявил ее…

– Однако охрана государственной границы требует соблюдения строжайшей воинской дисциплины. Каждый солдат не может действовать, как ему заблагорассудится.

– Да, но…

– Без всяких «но». Приказ для нас – это закон, и никому не позволено нарушать его. Вам это ясно?

Зимлер хотел было возразить, но воздержался и спокойно сказал:

– Так точно. Я готов нести ответственность, только прошу вас не думать, что я стрелял для того, чтобы как-то выделиться.

– Я вас не понимаю. А кто такое утверждает?

– Я, – сказал Кольхаз.

Ульф посмотрел на часы и тихо сказал:

– Идите, товарищи, а вы, товарищ Кольхаз, останьтесь. Что с вами происходит? – спросил фельдфебель Кольхаза, когда Зимлер и Кениг ушли.

Рэке внимательно выслушал ефрейтора, а когда тот замолчал, проговорил:

– Значит, вы считаете, что он делал это с определенным расчетом. А у вас есть доказательства на этот счет?

– Никаких доказательств у меня нет, хотя я твердо убежден в этом…

– Эго не аргумент! – перебил его Ульф. – Мы не имеем права в таких вещах руководствоваться только чувствами. Хотите выслушать мое мнение? Ведь его стрельбу можно понять и как сигнал «Стой! Дальше ни шагу!».

– Да, конечно.

– А что, если он на самом деле был глубоко убежден в том, что он должен был выстрелить? А что, если он видел опасность, которой мы с вами не заметили?

– Возможно…

– Подведем итоги нашего разговора: Кениг, как старший дозора, допустил упущение, позволив подчиненному действовать по собственному усмотрению. Вам же придется извиниться перед Зимлером.

– Что вы сказали? – переспросил удивленно Кольхаз. – Вместо того чтобы наложить на него взыскание, я должен просить у него прощения!

– О взыскании здесь никто не говорит, – усмехнулся Ульф. – Попытайтесь выяснить причину поступка Зимлера.

Кольхаз помолчал, затем попросил:

– Дайте мне время подумать.

– Хорошо. А завтра утром назовите мне день и час, когда мы можем поговорить об этом со всеми солдатами.