Текст книги "Туманы сами не рассеиваются"

Автор книги: Карл Вурцбергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

– Доброе утро, мастер, – ответила девушка, глядя в сторону.

Эрмиш пригласил Ганни к себе в кабинет и предложил сесть.

– Что случилось, мастер?

– Послушай, Ганни, что с тобой творится? Что-нибудь случилось дома?

Ганни потупила взор.

– Что может случиться, мастер? Я… я просто неважно себя чувствую в последнее время. Потом эта стрельба ночью… Я так и не смогла больше уснуть.

Эрмиш подошел к столу.

– Ты знаешь, что произошло ночью?

Тон, каким был задан этот вопрос, заставил Ганни поднять глаза.

– Нет. Я не вставала, но слышала выстрелы и видела пожар. А что случилось?

– Послушай, Ганни. Сегодня ночью арестовали учителя Восольского. Он поджег школу. И еще: ранен Фриц.

Ганни с ужасом посмотрела на Эрмиша и, зарыдав, опустила голову на стол.

– Успокойся. Рана не опасна. Через несколько недель он будет здоров. Барбара Френцель – та, что гостила у учителя, оказалась шпионкой…

Ганни вскочила, не дослушав мастера до конца. Мокрые от слез глаза горели ненавистью.

– Что вы говорите, мастер? Шпионка?! – Девушка схватила Эрмиша за руки. – Что с ней?

Эрмишу было непонятно волнение Ганни.

– Она убита. Френцель стреляла в Фрица. – Ганни пошатнулась.

Мастер подхватил ее и усадил на стул. – Ганни, что с тобой?

– Убита… Стреляла в Фрица… – едва слышно прошептала девушка.

Эрмиш решил отправить Ганни домой.

– Все будет хорошо. Иди, Ганни, домой. Завтра все выяснится.

* * *

Рано утром бургомистр созвал активистов – членов группы содействия пограничникам – и в общих чертах рассказал о событиях минувшей ночи.

Франц Манегольд в это время завтракал. Он никак не мог поверить в то, что в тихой, глухой пограничной деревушке могла действовать шпионская группа. И что самое невероятное – в часовне был устроен потайной почтовый ящик! Храм божий использовали в грязных целях! Манегольд всегда верил в святость церкви, хотя религиозные убеждения его были неустойчивы.

– Почему же все-таки задержали пастора? – задавал он себе вопрос. – Неужели он был с ними связан? Часовня… Ничего невозможного нет…

Лене с ужасом посмотрела на мужа:

– Франц, не греши! Ведь это наш господин пастор!

– Подумаешь, пастор, – проворчал Манегольд. – Среди них тоже бывают белые вороны. Но ты права. Хинцман не так плох…

Внизу хлопнула дверь. Кто-то поднимался по лестнице.

Манегольд нахмурился.

– Ганни? Почему она дома? – Старик хотел подняться со стула, но жена удержала его.

– Ешь, Франц, я сама посмотрю.

Лене вошла в комнату Ганни и в испуге остановилась. Девушка, бледная как полотно, с печальными и мокрыми от слез глазами, стояла посредине комнаты. Лене Манегольд на какое-то мгновение растерялась, но потом быстро взяла себя в руки.

– Ганни, что с тобой?

– Фриц… ранен. Она в него стреляла. Теперь она мертва… – еле слышно прошептала Ганни.

Лене Манегольд не поняла. Муж ничего не говорил ей.

– Кто стрелял, Ганни? Кто убит?

Девушка пришла в себя. Боль и горечь, накопившиеся за последнее время, вылились наружу.

– Мама, эта Френцель – та, что из Берлина, – шпионка. Фриц попался ей на удочку. Потом она в него стреляла… – Ганни, рыдая, бросилась на кровать. Ее трясло как в лихорадке. Мать только теперь поняла, в чем дело. Она искренне жалела дочь.

Франц с нетерпением ждал жену.

– Ну, что случилось?

Под пристальным взглядом мужа Лене не могла хитрить.

– Ужасно! Неужели ты ничего не знаешь?

– Что я должен знать? Говори же!

– Фриц и эта берлинская…

– Перестань, Лене. С ним все кончено. Пусть он только попадется мне на глаза!

– Послушай. Она шпионка. Стреляла в Фрица и ранила его. А сама убита. – Лене перекрестилась.

Манегольд пожал плечами:

– Что она шпионка и убита, я знаю, но о Фрице Тео мне ничего не говорил. Но какое дело до всего этого Ганни?

Лене укоризненно посмотрела на мужа:

– У тебя сердце есть? Неужели ты не видишь, как девочка переживает? Ганни любит Фрица. Она в отчаянии, и мы должны помочь ей.

– Помочь? Может быть, я должен силой привести его сюда?

– Не греши! Тебя просят совсем о другом: оставь Ганни в покое, не вмешивайся в ее дела.

– Не вмешиваться? Как это понять? – Манегольд схватил рюкзак. – Я пошел на работу, Лене. Смотри за Ганни…

* * *

Родители Юргена Корна говорили с соседями возле своего дома, когда сын поднимался по улице. Взволнованная мать бросилась к нему навстречу и заключила в свои объятия.

– Мой мальчик! Как мы волновались! Тебе было больно?

Юрген, смущенно улыбаясь, пытался высвободиться из материнских объятий.

– Мама! Здесь, на улице… Я ведь не мальчик!

Корн смерил сына взглядом:

– Ну, вернулся, бездельник! Попробуй только еще раз убежать из дому без спросу – увидишь, что будет. Понял?

– Но, отец…

Корн схватил сына за ухо:

– Ты меня понял?

Юрген, увидев в глазах отца веселые искорки, облегченно вздохнул:

– Ясно. В следующий раз не убегу…

– А теперь?

– А теперь ужасно хочется есть! Корн засмеялся:

– Ну, тогда пошли в дом. А потом расскажешь все по порядку, как было. Ясно?

Юрген уже несся по лестнице. Корн едва поспевал за ним. «Точно как я, бывало», – подумал он.

* * *

Доклад Керна о последних событиях произвел на Рэке сильное впечатление.

Рэке повернулся к Керну.

– Товарищ Керн, почему вы раньше ничего не рассказали мне?

– Кан просил меня молчать. Я сам хотел пойти с ним к Ганни Манегольд, чтобы уладить эту историю. Мы тогда не знали, что представляла из себя эта Френцель…

Рэке прервал Керна:

– Хорошо, что все позади. У товарища Кана сейчас, видимо, плохое настроение. Ему пока не надо говорить, что он застрелил Френцель.

Рэке решил сам поговорить с Ганни. Простит ли она Кану его ошибку?

Час спустя Рэке был в пути.

* * *

Фрицу Кану сразу же сделали операцию. Пуля прошла через правое плечо к лопатке. Операция закончилась благополучно.

У койки Фрица дежурила сестра. Дважды к нему наведывался главный врач. Через некоторое время Фриц очнулся. Он попытался было повернуться, но сестра вовремя заметила это.

– Лежите спокойно, господин Кан, не шевелитесь.

Только теперь Фриц понял, где он находится. Адская боль в груди напомнила о событиях минувшей ночи. Он, Фриц, побежал вместе с Бергеном, потом что-то заметил. Берген зажег фонарь. Они увидели Барбару Френцель с пистолетом в руке, а рядом с ней еще кого-то. Он, Фриц, кажется, закричал и заслонил собой Бергена. Больше он ничего не помнил.

– Сестра, что со мной?

Девушка улыбнулась:

– Не разговаривайте, пожалуйста. Вы должны беречь себя. Лежите спокойно и не волнуйтесь. Скоро вы поправитесь.

Фриц не успокаивался:

– Огнестрельная рана?

– Да.

Кан вытянул затекшие ноги.

– А что с остальными? С командиром? Говорите, сестра! – Фриц снова потерял сознание. Сестра прикоснулась к его волосам. Она сама мало что знала и не могла ответить на вопросы Фрица.

Фриц начал беспокойно ворочаться. На лбу его выступили капельки пота. Время от времени он что-то бормотал. Можно было разобрать только одно имя – Ганни.

На следующий день все посещения больного были отменены. Состояние Фрица оставалось тяжелым. В полдень Берген говорил с главным врачом. Тот сказал, что его больше всего волнует душевное состояние больного.

Берген подробно рассказал врачу о событиях минувшей ночи. Не умолчал и о том, что своим отважным поступком Фриц спас жизнь командиру.

Доктор Альберт обещал сделать все возможное, чтобы ускорить выздоровление пограничника, и посоветовал Бергену не говорить пока Фрицу о смерти шпионки.

В это время в дверях показалась фрау Кан. Доктор Альберт пошел ей навстречу.

– Здравствуйте, фрау Кан. Хорошо, что вы пришли. Садитесь, пожалуйста.

– Господин доктор, как здоровье моего сына? Он ведь один у меня!

– Не беспокойтесь, дорогая фрау Кан. Через несколько недель он будет здоров.

Женщина вздохнула:

– О боже, как я вам благодарна, господин доктор! Я так волновалась… Могу я повидать его?

Альберт опустил голову.

– Я понимаю вас, госпожа Кан, но… один-два дня придется потерпеть. Ему сейчас нельзя волноваться.

Берген встал и подошел к ней.

– Добрый день, фрау Кан. Я младший лейтенант Берген. Ваш сын служит у меня. – Он крепко пожал руку фрау Кан.

Женщина посмотрела Бергену в глаза.

– Фриц писал мне о вас. Будьте добры, господин Берген, расскажите, как все это произошло.

– Длинная история, госпожа Кан. Я пока не могу вам всего рассказать. Но ваш сын поступил как настоящий солдат. Он выполнил свой воинский долг и спас мне жизнь. Вы можете им гордиться. – Берген в общих чертах рассказал госпоже Кан о происшедшем.

Доктор Альберт разрешил фрау Кан заглянуть через дверь в палату сына. Женщина попросила разрешения остаться в больнице хотя бы на несколько дней. Доктор удовлетворил просьбу фрау Кан и предоставил ей отдельную комнату.

* * *

В районном управлении министерства государственной безопасности шла лихорадочная работа. Капитан Штейн нажал кнопку звонка. Вошел дежурный.

– Через пять минут приведите Восольского и Фишера, – приказал капитан.

Затем Штейн обратился к лейтенанту Келеруг

– Итак, основное о Восольском мы знаем. Он явно не глуп. Если бы пограничник не уловил в звуках рояля азбуку Морзе, учитель продолжал бы орудовать.

Лейтенант кивнул.

– Восольский умело втерся в доверие к пастору, к бургомистру и к командованию пограничного отряда.

– Да. А заметив, что ему еще не полностью доверяют, поймал «нарушителя» границы, по его же просьбе присланного с той стороны. А как он добыл слепок ключа от часовни? Тонкая работа! Знал бы пастор, чем занимался учитель, когда он спустился в подвал за вином! Восольский следил за Зимером, пока не изучил его, а потом использовал в своих целях. А Зимер был связан с Бертой Мюнх. Запутанный клубок…

– Если бы все мы, товарищ Келер, проявили большую бдительность, мы бы раньше обнаружили шайку негодяев.

В кабинет ввели мужчину со шрамом на правом виске. Капитан предложил ему сесть.

– Итак, ваше настоящее имя Фишер. Вы бывший эсэсовец. Служили охранником в концентрационном лагере в Дахау. Вы агент геленовской разведки в Западном Берлине. Использовались в качестве связного и приезжали в ГДР под именем Штаутер. Уже два года вы сотрудничаете с агентом Восольским, известным под условным номером «43». В декабре прошлого года вы получили задание организовать в Хеллау тайный пункт для засылки шпионов. Это правда? – Капитан посмотрел Фишеру в глаза.

– Да.

– Дальше. Агент Восольский получил задание перебраться в пограничный район, обеспечить связь с окружным центром и устроить там тайник. Кроме того, он должен был распространять среди населения ложные слухи и собирать данные о немецкой пограничной полиции.

Фишер кивнул. Штейн продолжал:

– Когда понадобилось быстро передать добытые сведения, у Восольского возникла идея использовать рояль. Но поскольку играть он не умел, ему прислали Ютту Мюллер, назвав ее Барбарой Френцель. К тому же Мюллер имела задание сблизиться с каким-нибудь пограничником и завербовать его. Вас же направили в пограничный город в Западной Германии для обеспечения связи с Восольским через агента Вилли. Но последний, забирая шпионский материал из часовни, столкнулся с пограничником и вынужден был бежать. На обратном пути он сорвался со скалы и расшибся. Затем послали вас, и вы были арестованы. У вас есть вопросы?

– Нет.

– Почему пункт засылки шпионов был устроен именно на этом участке границы?

– Этого я не знаю. Я только получил задание все организовать и поддерживать связь…

– От кого Восольский получал шпионские донесения?

– Это мне неизвестно…

– Перестаньте изворачиваться! – прервал Фишера капитан. – Вы два года работали с Восольским. Итак, кто же обеспечивал группу шпионскими сведениями и где находится тайник, через который они переправлялись?

Фишер молчал.

– Молчание вряд ли облегчит вашу участь, Фишер, – тихо сказал Штейн. – Только признание может вам помочь.

Шпион поднял голову:

– Тайник находится в парке города. После моста надо идти от северного входа в парк по аллее до первой скамейки, затем под прямым углом свернуть налево. Там сохранилась полуразрушенная городская стена. На уровне груди на одном из камней высечен крест. От него направо шестой камень. За ним – пустота. Это место поросло плющом. Больше я ничего не знаю…

Штейн позвонил.

– Увести!

Тайник держали под наблюдением вот уже три дня. Капитан Штейн посмотрел на часы.

– Все ясно, товарищи? – Вопросов не было. – Тогда будем надеяться, что сегодня нам повезет.

С наступлением темноты в парк вошли несколько человек. Через мгновение они исчезли в темноте.

Рядом с тайником, прижавшись к стене, лежали капитан Штейн и лейтенант Келер.

Мысль капитана работала напряженно. Все сводилось к одному: с кем же поддерживается связь через тайник?

Они нашли закодированное сообщение. В нем были исчерпывающие данные о войсковой части, расположенной в городе. Сведения Штейн вынул. В тайнике осталась только пустая пластмассовая трубочка. Она была похожа на найденную в часовне. Предупрежден ли агент? Придет ли он еще раз к этому тайнику?

На скамейке засмеялись. Видимо, там сидела парочка. Штейн злился и про себя посылал ее ко всем чертям. К полуночи все стихло. Неожиданно послышался шорох. В каких-нибудь десяти шагах кто-то подбирался к стене. «Как удалось этому человеку подойти к стене и почему я его не заметил?» – подумал Штейн. Его фонарь ярко осветил стену.

– Стой! Руки вверх!

Мужчина вздрогнул и бросился бежать, но через несколько шагов споткнулся о ногу Келера и растянулся на земле. Штейн схватил человека за руку и повернул лицом к свету.

– Черт возьми, казарменный истопник Болтин!

Щелкнули наручники.

– Идемте, господин Болтин! Игра проиграна.

В воскресенье солнце палило нещадно. В воздухе пахло грозой.

Ганни проснулась рано. Ее мысли вернулись к событиям последних дней.

Она закрыла глаза и увидела Рэке. В пятницу он ждал ее после работы. Они разговаривали в той самой комнате, где она узнала о ранении Фрица и смерти Френцель. Рэке не пытался оправдать Фрица…

Через несколько часов она увидит Фрица. Ганни боялась этой встречи и ждала ее.

Девушка надела свое лучшее платье и нарвала букет цветов. Поцеловала мать, потом подошла к отцу. Франц Манегольд смотрел себе под ноги.

– Отец! – Ганни заставила Манегольда посмотреть ей в глаза.

– Это необходимо, дочка? Бегать за ним? Ну, тебе виднее!

– Он не может прийти, отец. Я должна пойти к нему, пойми же меня!

– Ну иди, но возвращайся.

Ганни продолжала смотреть на отца.

– Ну, – вырвалось у старика, – ну хорошо, иди же! Передай этому ветрогону привет и пожелай здоровья. – Манегольд хотел сказать еще что-то, но раздумал.

Ганни бросилась к нему и крепко поцеловала.

– Спасибо, отец!

– Если ты не поторопишься, тебе придется идти пешком, – пробурчал он, но Ганни уже не слышала отца.

– Послушай, Франц, что бог соединяет, человек не должен разъединять. – Лене улыбнулась.

– Бог, – пробурчал старик, – бог! Их соединяет кое-что другое…

* * *

Волнение прихожан усиливалось по мере того, как приближался час службы. Пастор Хинцман приехал на следующий же вечер после памятной ночи в Хеллау. С высоко поднятой головой и серьезным выражением лица прошел от автобусной остановки до дому. С тех пор никто его не видел.

Еще до того как начали звонить колокола, призывая к богослужению, прихожане, перешептываясь, группами потянулись к церкви. Вскоре она была заполнена до отказа. Даже те, кто уже давно не ходил в церковь, пришли в этот раз. Высокие своды наполнял мерный шум голосов, что было необычным для церкви, где, как правило, царила тишина.

Некоторым древним старушкам, сидевшим в первом ряду, это не нравилось. Шум в церкви считался богохульством. Одна из них не вытерпела и обернулась, угрожающе подняв высохший палец, но никто не обратил на нее внимания. В гневе старушка вновь повернулась к алтарю, перекрестилась и застыла.

Внезапно шум прекратился: появился пастор. Он шел к алтарю с опущенной головой и сложенными на груди руками, беззвучно шепча молитву. Прошло несколько минут, прежде чем он выпрямился и повернулся к своей пастве. Глаза его горели лихорадочным блеском.

Таким Хинцмана еще не видели. Старики, правда, могли бы вспомнить, как пастор служил траурную мессу по Бауману и другим немецким патриотам. Тогда в его глазах горели такие же огоньки.

Голос пастора был тихим.

– Да простит мне бог, дорогие прихожане, если сегодня я буду говорить с вами иначе, чем принято. Все мы были свидетелями ужасных событий, и в них нам следует узреть перст божий. Он указывает нам путь, которым мы должны идти.

Старуха, грозившая пальцем, уставилась на пастора широко открытыми глазами. Что с ним? Злой дух в него вселился, что ли? Она перекрестилась, и четки выпали из ее дрожащих рук. Губы беззвучно шептали молитву.

– Разве люди, лишенные стыда и совести, не осквернили нашу скромную часовню, приют божий, и не использовали ее для своих грязных целей? Разве не позор, что один из нас оказался предателем? Все мы виноваты перед богом! – Хинцман перекрестился. – Этого человека не остановили ни святость мест, ни мое присутствие. Я сам в неведении протянул ему руку. Да простит мне бог! Но не надо искушать господа! Своей рукой он наказал преступников и принес нам просветление. Не будем отчаиваться и направим наш взор туда, где мир и счастье всех людей являются высочайшим благом. В духовном мире мы разъединены, но существует более могучая сила, которая соединяет нас, – это мир на земле! Презрим власть, которая не боится осквернить дома господня и превратить его в место своих преступлений! Отвернемся от людей, которые приносят нам погибель и клевещут на своих ближних! Проверим себя, действовали ли мы в соответствии с заповедями нашей веры, не были ли предвзятость, преднамеренность и злая воля причиной всех неугодных всевышнему действий. Искупим грехи наши, добросовестно выполняя долг свой по отношению к церкви и власти, назначенной богом. Только так, уповая на волю божью и с божьей помощью, можем мы предотвратить бедствия, подобные перенесенным. А теперь помолимся, попросим прощения у всевышнего и поблагодарим его за то, что он принес нам просветление и озарил умы наши. Аминь! – Со скрещенными руками Хинцман склонился перед алтарем. – Отче наш, иже еси на небеси…

Церковь уже опустела, а обидчивая старушка все еще сидела на скамейке и перебирала четки. Церковный служка со сгорбленной спиной подошел к ней.

– Проповедь окончена, матушка Анерт.

Она со злостью посмотрела на него.

– Проповедь… Антихрист вселился в пастора! Я ухожу. – Не переставая браниться, она засеменила к двери, обмакнула палец в сосуд со святой водой. – Ничего себе проповедь! В пастора определенно вселился злой дух!

Хинцман вопреки своим привычкам сразу же ушел из церкви. По дороге к нему присоединился Корн. Когда они подошли к развилке, Корн посмотрел на пастора и сказал:

– Это была хорошая проповедь, господин пастор!

– Все мы, господин Корн, повинуемся воле бога. Они попрощались. Каждый пошел своей дорогой.

* * *

Двадцать вторая палата районной больницы была светлой и уютной. Фриц лежал на кровати и с болью думал о девушке, которую потерял. Он сам разрушил свое счастье…

У Фрица последние дни было много посетителей. Мать приходила уже два раза. Были Берген, Рэке и другие товарищи. Теперь он знал, что преступники пойманы, а Барбару застрелили. Фриц не знал только одного – что застрелил шпионку он сам.

Были у него и товарищи из органов государственной безопасности.

Фриц посмотрел на часы. Десять часов. После обеда, наверное, придет мать. Придут, видимо, и товарищи из Франкенроде. В глубине души Фриц надеялся, что придет Ганни.

Вошла сестра.

– К вам пришли. Вы сможете принять?

– Разумеется, сестра. Всегда пускайте ко мне!

Только когда она вышла, Фриц вспомнил, что сейчас неприемные часы. Вероятно, это кто-нибудь из товарищей или мать.

В дверях стояла Ганни в нарядном платье.

– Ганни! Ты?

– Да, Фриц. – Она медленно подошла к нему.

– И… ты все знаешь?

Она кивнула.

– И все-таки пришла?

– Да, потому что я все знаю.

Фриц привлек к себе девушку и поцеловал. Только сейчас он заметил цветы в ее руках.

– Какие чудесные цветы, Ганни! Спасибо. Они алые. Ты знаешь, что ты мне подарила?

Девушка покраснела.

– Фриц, как ты себя чувствуешь? Тебе очень больно?

– Вот уже три минуты, как я здоров, Ганни. Скажи, ты сама решила прийти ко мне?

– В пятницу у меня были Рэке и Керн. Они-то и рассказали мне все. Я сначала отчаялась, но потом…

– А ты пришла бы, если бы тебе никто ничего не сказал?

– Не знаю. Возможно… Ну, хватит об этом.

– Я не стою того, чтобы ты ко мне приходила. Мне стыдно, я…

– Все было специально подстроено, Фриц. Но теперь никто не стоит между нами. Ты не должен отчаиваться. Ты же не мог иначе! Ведь она же первая выстрелила!

До Фрица не сразу дошел смысл слов Ганни. Он резко поднялся.

– Ганни, о чем ты говоришь? Она выстрелила первая… Значит ли это… Скажи же!

Только сейчас Ганни поняла, что совершила ошибку, но отступать было поздно.

– Ты не ослышался, Фриц. Мне и в голову не пришло, что ты ничего не знаешь. Ты ведь сам… застрелил ее.

– Я убил Барбару?! Я?.. Почему мне до сих пор не сказали?!

Тяжело дыша, Фриц откинулся на подушки. Он увидел искаженное ненавистью лицо шпионки, ее пистолет… Падая, он, кажется, успел выстрелить…

– Спасибо тебе, Ганни. Это хорошо, что именно ты сказала мне правду.

Когда через час появилась сестра, им показалось, что прошло всего несколько минут.

– Можно мне прийти сегодня в приемные часы?

– Конечно. А сейчас я попрошу вас уйти. Больному нужен отдых.

– Сегодня придет моя мама, Ганни. Вот она обрадуется!

– А я приду часика через три.

Он поймал ее руку и поцеловал.

– Я так счастлив, Ганни…

Фриц долго смотрел на дверь, за которой исчезла Ганни. Его мысли вернулись к Барбаре Френцель. Сначала он увлекся ею, потом стал ненавидеть. Постепенно прошлое стало вытесняться настоящим.

В комнату вошел капитан Штейн.

– Добрый день, товарищ Кан! Ну как, дело идет на поправку? Что у вас новенького?

– У меня была Ганни.

– Ну, тогда вас можно поздравить. – Штейн подвинул стул к кровати. – Товарищ Кан, мне нужны некоторые сведения. Расскажите, пожалуйста, о ваших отношениях с этой Френцель. Вы знаете, что она убита?

Фриц кивнул:

– Да. Это я убил ее.

– Кто вам сказал?

– Ганни. И это даже лучше. Когда-нибудь я все равно узнал бы…

– Вы также ранили агента Фишера, он же Штаутер. Своими быстрыми действиями вы спасли жизнь вашего командира.

Фриц насторожился. Штаутер? Неужели так много Штаутеров? Он вспомнил человека с багровым шрамом на правом виске, с которым познакомился в поезде, когда ехал в отпуск. Штейн заметил его недоумение.

– Если вы еще недостаточно окрепли, мы можем поговорить завтра, товарищ Кан.

– Нет, нет, товарищ капитан. Я просто вспомнил об одном человеке. Его тоже авали Штаутером. Он был в концентрационном лагере при нацистах.

Штейн с удивлением посмотрел на Фрица.

– У него на виске был шрам?

– Да. Он рассказал мне, что сидел в концентрационном лагере Дахау.

Штейн не мог скрыть волнения:

– А о чем вы еще говорили?

– О Берлине, о фотоаппаратах… Потом он начал рассказывать мне о своей жизни.

– Почему вы заговорили о фотографии?

– У меня была с собой «Практика», а он показал мне свой фотоаппарат – подарок американского офицера.

– А больше он ничем не интересовался?

Фриц покачал головой:

– Нет. Штейн встал:

– Товарищ Кан, вы сможете выдержать очную ставку?

– Да, конечно.

Когда через час дверь палаты открылась, введенный мужчина чуть не вскрикнул от неожиданности.

– Вы знаете этого человека? – спросил Фрица капитан Штейн.

– Это… это Штаутер, с которым я познакомился в поезде.

Штейн обратился к Фишеру:

– Что вы можете сказать?

Фишер побледнел и опустил голову.

– Ладно, слушайте! Я сидел в соседнем купе и слышал, как этот пограничник разговаривал со своим другом. После этого я заинтересовался именно этим участком границы. В Ютеборге я пересел к нему в купе, узнал его имя и сфотографировал его. Остальное вам известно…

* * *

Юрген Корн был в отпуске. Он только что встал. Мать готовила сыну завтрак.

– Юрген, иди, кофе остынет!

– Иду, иду, мама!

Юрген так увлекся пирогами, что не услышал, как к дому подъехала машина. Когда в дверь постучали, он насторожился. Кто бы это мог быть?

– Войдите.

В дверях стоял старший лейтенант пограничных войск.

– Доброе утро! Корны здесь живут?

Юрген поднялся:

– Да.

Это был, скорее, вопрос, чем ответ.

Офицер подошел к Юргену и протянул ему руку:

– Вы Юрген Корн?

– Да. А что такое? Что-нибудь случилось?

Офицер улыбнулся:

– Вы нужны нам. Можете поехать со мной?

– Сейчас! – Юрген быстро надел куртку и с тоской посмотрел на гору пирожков. – Я готов. – В сенях они столкнулись с фрау Корн. Она услышала голоса и спустилась по лестнице.

– Опять что-нибудь случилось? – испуганно спросила она.

– К обеду ваш сын вернется целым и невредимым, – успокоил ее офицер.

Когда они сели в машину, офицер – он сидел рядом с шофером – обернулся назад и сказал:

– Извините, я так и не представился. Старший лейтенант Шнейдер.

Машина на большой скорости поднималась по горе Хеллау. На мосту перед погранотрядом она остановилась.

Пограничников не было видно. Только дежурный вышел и что-то доложил.

– …Товарищ полковник уже говорит… – смог уловить Юрген.

– Идемте быстрее! – сказал Юргену старший лейтенант. Они поспешили к клубу, но там никого не оказалось. Отряд был выстроен на плацу. Перед пограничниками стояли два офицера. Тот, что был пониже, говорил. Через несколько секунд Юрген уже знал, о чем шла речь. «Наверное, это тот самый полковник, о котором докладывал дежурный», – решил он.

С бьющимся от волнения сердцем Юрген смотрел, как несколько человек вышли из строя – Берген, Улиг, Вальдауэр, Унферихт и другие. Юрген увидел три золотые звезды на погонах полковника, когда тот повернулся к столу, покрытому красным сукном. На столе лежало несколько коробочек.

Когда Берген и остальные вышли вперед, полковник говорил о том, что из-за неосторожности ефрейтора Кана внимание шпионов было привлечено именно к этому участку границы, но в решающий момент Кан своими действиями доказал верность рабоче-крестьянскому государству.

– Ефрейтор Кан приказом министра внутренних дел награждается значком «Отличник немецкой народной полиции». Я вручу ему этот значок после полудня. Но, товарищи, происшедшее должно послужить нам хорошим уроком. А теперь… – Он обернулся и махнул Шнейдеру.

– Идемте быстрее! – Шнейдер схватил Корна за руку и потянул за собой. Через несколько секунд Юрген, красный от волнения, стоял перед строем рядом с полковником. Взгляды всех были устремлены на него. Словно откуда-то издалека доносился до Юргена голос полковника, который говорил о пограничниках и жителях Хеллау.

За задержание преступника и за решительные действия при тушении пожара Юрген Корн награждается медалью «За образцовую пограничную службу» и, кроме того, получает денежную премию – двести марок!

Офицер подошел к Юргену и пожал ему руку.

Лишь когда медаль засверкала на спортивной куртке Юргена Корна, он обрел дар речи. Вытянулся по-военному:

– Товарищ полковник, я бы хотел стать пограничником!

Офицер еще раз пожал ему руку и кивнул:

– Вы свободны, товарищ Корн!

Было начало июля. На скошенных лугах снова пробивалась трава, на опушке леса паслось стадо коров. Полуденное солнце палило нещадно. Под высокой грушей, за заставой, в тени лежал Берген.

На сердце у него было тяжело: вчера из его отряда ушли три лучших пограничника. Вальдауэр, Зейферт и Заперт были направлены в унтер-офицерскую школу для повышения квалификации.

С тех памятных дней многое изменилось. Как и прежде, часовые несли службу, но теперь они относились к ней: по-иному. События той страшной ночи многим открыли глаза.

Тогда-то Вальдауэр, Гросман и Керн подали заявление о приеме их в кандидаты партии. Теперь они уже в ее рядах. Крестьянский кооператив вырос и окреп. Изменилось и отношение жителей деревни к пограничникам.

Шум легковой машины прервал ход мыслей Бергена. Он поднялся и посмотрел на деревню. Это была машина начальника отряда.

Берген надел фуражку и одернул мундир. Он до сих пор не верил, что ему предстоит разлука с человеком, с которым он как-то особенно сроднился за последние полгода. Тем временем из машины вышли командир и… Фриц Кан. От радости Берген даже вскрикнул,

Но что такое? Из машины выскочил незнакомый молодой офицер. Он захлопнул дверцу и огляделся. Движением руки Рихнер попросил обоих следовать за ним. После доклада Бергена начальник протянул ему руку и представил вновь прибывшего:

– Знакомьтесь: младший лейтенант Бош. Заодно я привез вам и вашего героя.

Берген пожал ефрейтору руку, а затем познакомился с младшим лейтенантом Бошем.

– Пойдемте, товарищ Берген, я спешу, – сказал Рихнер.

Лейтенант Рэке, читавший книгу, при их появлении встал по стойке «смирно».

Затем последовал серьезный разговор.

– Товарищи офицеры, как вам известно, при последней контрольной проверке было установлено, что на заставе в Эрленбахе в данное время не все обстоит благополучно. Я имею в виду политическую и боевую подготовку. О причинах этого не буду говорить: они вам известны.

Берген начал вертеть в руках карандаш.

– Мы долго думали, – продолжал Рихнер, – и решили направить вас, товарищ Рэке, в Эрленбах на должность заместителя начальника заставы по политчасти. Как вы к этому относитесь?

Подумав, Рэке поднял голову. Лицо его было серьезным.

– Я готов служить там, где это нужно партии, товарищ майор. Когда я буду откомандирован?

– Чем скорее, тем лучше, – ответил Рихнер и повернулся к Бергену: – А вы, товарищ младший лейтенант?

Берген всеми силами старался не выдать волнения. Вчера Вальдауэр, Зейферт, Заперт… Сегодня тот, кто ему еще дороже. Друг и советчик…

Берген ответил глухим голосом;

– Приказ есть приказ, товарищ майор. Если надо…

– Хорошо, товарищи. Меня радует, что вы понимаете обстановку. Другого я и не ждал. – Майор улыбнулся. – Впрочем, Эрленбах не на другом конце света. Для настоящих боевых друзей несколько километров – не помеха. Теперь несколько слов об организационной стороне дела. Товарищ Бош приехал к нам из политшколы. Он будет работать замполитом. Сдать дела и приступить к работе на новом месте вы должны за четыре дня, то есть до понедельника. К тому же завтра к вам прибудет старший лейтенант Шнейдер. Он будет находиться здесь в первые дни после вашего откомандирования, товарищ Рэке…

Мария Фобиш ходила опечаленная. Все вокруг говорили, что Юрген на следующее утро с первым автобусом уедет. По возвращении он будет уже в форме пограничника.

– А что будет потом?

В тот вечер Мария окончательно поняла, что любит Юргена.

Девушка надела кофту и вышла на улицу. Она больше не могла сидеть дома. Может быть, он на улице? Тогда ей удастся поговорить с ним.