Текст книги "Туманы сами не рассеиваются"

Автор книги: Карл Вурцбергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

4

– Как вы, опытный командир, могли заняться болтовней при выполнении служебного задания? А еще член парткома, – начал свой выговор Гартман.

– Я и сам не знаю, как все получилось. Разговаривая с Кольхазом, я чуть-чуть отвлекся…

Сидевший рядом с Альбрехтом капитан Куммер покачал головой.

– Не будем спорить попусту, – сказал он. – Вы заметили момент нарушения границы?

– Нет.

– Вы заметили, откуда у них появилась собака?

– Нет. Возможно, они привезли ее с собой в бронетранспортере, но точно я этого сказать не могу.

– Вот так да! За эти две минуты они спокойно могли ухлопать вас обоих. За две минуты можно было натворить черт знает что! Тебе хоть это понятно? – горячо говорил Гартман.

– Понятно…

– Тогда не верти вокруг да около, – возмутился Гартман. – Битый час мы твердим тебе свое, а ты нам – свое. Так мы ни до чего не договоримся!

Рэке откинулся на спинку стула, взглянул на всех по очереди и сказал:

– Но что же мне было делать?

– Дело в том, что ты нарушил устав, – заметил сидящий рядом с Рэке Раудорн.

Ульф хотел резко ответить, но его перебил Гартман:

– Ты грешишь против правды…

– В этом меня нельзя упрекнуть! – вскочил Ульф. – Я рассказал все как было. Спросите Кольхаза. Он подтвердит.

– Да нет, – успокоил его Куммер, – никто не сомневался в том, что вы говорите правду. Речь идет о вашем поведении как старшего дозора…

– Я готов нести ответственность за свой проступок.

– Говори яснее, по крайней мере, мы сэкономим время, – съязвил Гартман.

Ульф вскочил со своего места так, что стул с грохотом полетел на пол, и закричал:

– Да что это, в конце концов? Может, мне обозвать себя ослом? Идиотом, который не понимает, в чем дело? Может, посыпать себе голову пеплом или растерзать себя? Да, я совершил ошибку, признаю это и готов нести наказание. Что еще от меня надо?

Гартман перегнулся к нему через стол и сказал:

– Мне кажется, успехи вскружили тебе голову. Ты разучился правильно воспринимать товарищескую критику. Стал высокомерным и тщеславным.

– Это неправда!

– Теперь говорю я. – Гартман поднялся. – На подобный проступок мы не можем смотреть сквозь пальцы, независимо от того, произошел он с тобой или с кем-то другим.

– Мне больше нечего сказать, – упавшим голосом заметил Ульф.

– Прошу слова, – раздался в этот момент голос лейтенанта Альбрехта. – Наш товарищеский долг – прежде всего быть объективными. Так что сядьте.

– Согласен. Ты прав, товарищ Альбрехт. Но не думай, что мое мнение изменится, если я сяду, – улыбнулся Гартман.

Альбрехт не смутился. Он встретил взгляд Рэке и тихо, но настойчиво сказал:

– Вы напрасно упорствуете, товарищ Рэке. Хочу вам сказать, в чем заключается ваша ошибка: вы недооцениваете противника.

Ульф удивленно повернулся к Альбрехту, хотел возразить ему, но только скривил губы и промолчал. «Я недооцениваю противника? – думал он. – Я? Это что-то новое».

В нем постепенно поднималось чувство оскорбленного самолюбия, но, погрузившись в свои мысли, он прослушал выступление Альбрехта. И только когда Раудорн подтолкнул его, он увидел, что все смотрят на него, а Гартман с упреком заметил:

– Подождите предаваться мечтаниям, товарищ Рэке. Кто еще хочет выступить?

– Я, – вызвался Раудорн. – Мы должны дать ему время. Он должен все еще раз продумать. И мы тоже. Позже на общем собрании обсудим этот вопрос.

Гартман оглядел присутствующих и, не слыша возражений, сказал:

– Хорошо. Пусть будет так. Товарищ Рэке, ты согласен?

Ульф кивнул.

– Тогда на этом закончим.

Ульф поднялся первым и молча вышел из комнаты. Он был зол на себя и на других. Придя к себе в комнату, он подошел к окну и прижался лбом к холодному запотевшему стеклу. Затем выключил настольную лампу, лег, не раздеваясь, на кровать и уставился в потолок, слабо освещенный уличным фонарем.

По коридору прошли Гартман и Альбрехт. На лестничной площадке они остановились.

– Он ничего не понял, – заговорил Альбрехт, – мы хотели услышать от него осуждение собственного поступка, а он этого не сделал.

– Не оправдывай его, – перебил его Гартман, – я все понимаю. Но понять человека – еще не значит извинить его. Это было бы самое плохое, что мы могли сделать.

– Согласен! – произнес Альбрехт после секундного раздумья. – Но позвольте вам заметить: упреками мы от него ничего не добьемся. Рэке – человек, который прежде всего реагирует на целесообразность и логику…

– Логика – это хорошо, – перебил его Гартман. – Но при охране государственной границы нужно быть особенно бдительным, строго выполнять инструкцию, а не болтать с подчиненными…

Приподнявшись на кровати, Ульф слушал этот разговор. Но вот офицеры пошли дальше, шаги звучали все тише и тише. Ульф снова лег и закрыл глаза.

Случайно этот разговор слышал и Кольхаз. Он стоял у стенгазеты этажом ниже. Задрав кверху голову, он прислушивался. Когда он услышал, что говорившие спускаются вниз, быстро зашел в комнату отдыха и прикрыл за собой дверь.

Неделя тянулась очень долго. Рэке часами просиживал над книгами и редко бывал в комнате своего отделения. Он заходил туда на минутку, отдавал указания, а остальное поручал своему заместителю.

Встречи с Кольхазом он старался избегать. Он следил за ним на занятиях издалека и видел, что тот все выполняет, но, как говорится, без души.

Раудорн попытался дважды заговорить с Кольхазом, но, встретив вежливый отпор, отступал.

Однажды холодным утром Рэке и Кольхазу поручили проверить посты на правом участке погранзаставы.

В девять часов утра они уже были на наблюдательной вышке. Ульф поставил задачу, Кольхаз коротко ответил:

– Слушаюсь!

На участке все было спокойно. Сразу за заградительной полосой поднималась стена густого хвойного леса, чуть дальше местность плавно понижалась.

Ульф поднес к глазам бинокль и стал рассматривать местность, но спускавшиеся до земли густые еловые лапы не позволяли заглянуть в глубь леса. Он не замечал, что Кольхаз моментами испытующе на него поглядывал.

После длительного молчания Кольхаз отважился и спросил нерешительно:

– Как называется вон та деревня?

– Рорбах, – ответил Ульф, не отнимая от глаз бинокля.

– А церковный купол позади леса, это в Хютенроде?

– Да.

– Таможня расположена там же?

– Нет.

Кольхаз обиженно поджал губы, отвел взгляд в сторону и через некоторое время тихо спросил, не глядя на Ульфа:

– Что нам теперь будет?

«Что нам теперь будет?..» Ульфу понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что он имел в виду. Он опустил бинокль и холодно ответил:

– Вам – ничего.

– Я очень сожалею.

Рэке отвел глаза. «Это была моя вина», – подумал он и стал припоминать свою оплошность.

Когда Кольхаз спросил, не по поводу ли этого случая собирается партийное собрание, Ульф резко ответил:

– Товарищ Кольхаз, мы с вами оба должны сделать из этого случая выводы. Я готов отвечать на все ваши вопросы, но только не во время выполнения боевого задания. А сейчас я требую, чтобы вы не отвлекались от наблюдения.

Кольхаз с недоверием взглянул на него и, отвернувшись, стал рассматривать опушку леса.

* * *

После обеда Рэке пошел на собрание. У дверей его поджидал Раудорн. Ульф хотел протай мимо, но ефрейтор остановил его.

– Что случилось? Ты что, совсем уже дошел?

– Как это «дошел»?

– Со своими мечтаниями.

Рэке скривил губы.

– Да. Насколько это возможно.

– Что значит да? Ты сегодня опять собираешься отмалчиваться, а говорить должны другие?

– А разве я не пытался объяснить им, как все произошло?

– Нет, – ответил Раудорн, – сегодня речь пойдет о другом.

– Идем, – сказал Ульф, – а то опоздаем.

Они вошли в зал. Ульф сел и, опустив голову, начал листать свой блокнот. Раудорн занял место рядом. Негромкие перешептывания стихли, все взгляды обратились на Гартмана, когда он объявил собрание открытым.

Ульф сильно волновался. Он ожидал упреков, но Гартман коротко изложил суть дела, так что раздражение Ульфа постепенно начало проходить.

Закончив говорить, Гартман предложил Ульфу дать оценку своему поведению.

Рэке встал и огляделся. Альбрехт кивнул ему одобряюще. Одни избегали его взгляда, в глазах других он видел любопытство. Он колебался, пока Гартман не сказал:

– Ну, товарищ Рэке, мы ждем ваших объяснений.

Ульф рассказал, как было дело, назвал причины проступка я прямо признал свою вину.

– Только с одним я не могу согласиться, – сказал он в заключение, глядя на Гартмана, – с тем, что я якобы недооцениваю врага. Это уж слишком.

– Хорошо. Кто хочет выступить? – предложил Гартман.

Несколько рук поднялось одновременно. Мнения выступавших разделились. Одни считали проступок незначительным. Другие говорили, что, как им кажется, Рэке еще не понял всей важности происшедшего.

– Нам не надо приводить доказательства того, что ты недооцениваешь противника, ты сам доказал это, – сказал в своем выступлении Раудорн. – Твои слова расходятся с действиями…

– Разве я спорю? – перебил его Ульф. – Разве я сказал что-то другое? Разве я хочу уклониться от сделанных выводов?

– От своих нет! – возразил Раудорн. – Но от наших да.

– Тогда говорите яснее, – попросил Ульф, – я намеков не понимаю.

– Я и собираюсь сделать это, – сказал Альбрехт. – Раудорф совершенно прав. Итак, мне кажется, что вы представляете себе последствия своего проступка следующим образом: я, мол, провинился, хотя у меня и были хорошие намерения. Накажите меня, и кончим с этим. Верно?

– Да.

– Кончить о этим должны вы сами. Пока вы теоретически пытались доказать опасность противника, он предпринял нападение на нашу государственную границу, и, между прочим, не теоретически, а практически! Вы должны понять, что совершили серьезный проступок.

Ульф опустил голову и прикусил до боли нижнюю губу. Аргументы Альбрехта были достаточно убедительны, но в эту минуту он был не в состоянии встать и честно признать это.

– Ну, теперь ты понял, чего мы от тебя хотим? – спросил Гартман.

Рэке кивнул. Раудорн встал:

– Я предлагаю объявить товарищу Рэке на первый раз замечание.

Некоторые согласно закивали, другие о чем-то перешептывались.

– Товарищ Рэке, ты хочешь еще что-нибудь сказать? – спросил Гартман.

– Нет.

– Все слышали предложение? Есть другие предложения? – Гартман подождал секунду. – Ну что ж, давайте голосовать… Единогласно.

Собрание закончилось. Ульф ушел первым. Альбрехт вышел за ним, догнал его в коридоре и сказал:

– Пойдемте вместе. Нужно кое о чем поговорить.

В комнате командира взвода было тепло. Альбрехт налил себе и Ульфу по чашке кофе. Они сели.

– Ну что же? – начал Альбрехт. – Как будем жить дальше?

Не поднимая глаз, Ульф помешивал ложечкой кофе, на его губах застыла грустная ироническая улыбка.

– Как будем жить? – повторил он наконец. – Как-нибудь будем…

– Как-нибудь нельзя, не имеем права, – прервал его Альбрехт. – Только не вздумайте обижаться и дуться, как мальчишка, которому запретили играть в футбол.

– Я буду стараться!

– Это хорошо.

– Вы думаете, мне сейчас легко? Думаете, я могу спокойно приступить к работе?

– Нет.

– Хорошо, я вам скажу, как буду жить дальше…

Они помолчали. Первым нарушил молчание лейтенант:

– Несколько лет назад у меня был хороший друг, инженер, который очень любил много и вкусно поесть. Еда была для него самым главным. Потом он начал истязать себя недоеданием и сильно похудел. Мы предостерегала его, но он не слушал даже после того, как за три месяца похудел почти на пятнадцать килограммов и одежда болталась на нем, как на вешалке, пока наконец окончательно не обессилел и однажды, идя домой, не потерял сознания. Было это в январе, стоял мороз, и ему просто повезло, что через несколько минут его кто-то нашел и оттащил в соседний дом. Результат – ужасная нервная лихорадка и пересуды, которые до сих пор еще не прекратились. Вот так-то.

– Сравнение явно хромает, – заметил Ульф.

– Я хочу вам помочь, – сказал Альбрехт, – но это возможно только в том случае, если вы сами этого захотите.

– Спасибо, товарищ лейтенант.

Альбрехт почувствовал отчужденность в голосе Ульфа. Он поднялся:

– Подумайте обо всем, а через несколько дней мы продолжим разговор. И еще одно: я особенно ценю ваш ум. Не теряйте его никогда. Да… Сегодня в деревне последний день ярмарки. Ваше отделение идет в увольнение?

– Так точно.

– Я бы на вашем месте сходил туда.

– Мне все равно.

– И все же сходите – не пожалеете. Ульф ответил «так точно» и вышел.

«Полное безразличие, – подумал Альбрехт, – сходил бы на ярмарку с ребятами, повеселился бы немного…»

* * *

Ульф вошел к себе в комнату и нерешительно огляделся. На тумбочке лежала взятая у Трау книга. Он начал листать ее, пока не наткнулся на стихотворение, которое искал. Прочел его раз, другой. Вдруг его осенило. «Подожди, приятель! – подумал он. – Вот теперь ты мне попался! Если ты вешаешь портрет любимого поэта над своей кроватью, то уж следует знать его лучшие произведения!» Потом ему пришло в голову, что в село Кольхаз не пошел потому, что в свое первое увольнение он решил навестить свою девушку. Но это не испортило его хорошего настроения, наоборот, отсутствие Кольхаза давало возможность отложить все дела на завтра, посидеть с ребятами, выпить пива, потанцевать. Ульф быстро собрался. Дул холодный северо-восточный ветер. Лужицы покрылись первым тонким ледком. Ульф поднял воротник шинели и глубоко в карманы спрятал руки. «Снова надо привыкать к заморозкам», – подумал он.

Вокруг большой старой липы на деревенской площади была поставлена карусель, качели и несколько киосков. Толстый краснощекий продавец лотерейных билетов громко расхваливал свой товар. У прилавка, где продавались жареные сосиски, стояла очередь, и продавец сердился на нетерпение своих покупателей. Несмотря на то что было холодно и начинало уже смеркаться, у карусели толпились ребятишки, не хотевшие нести домой последние оставшиеся у них медяки.

Ульф пересек площадь и вошел в деревенский ресторанчик. В невысоком зале было тепло, в воздухе плавал табачный дым и стоял гул множества голосов. С самого полудня, почти не переставая, играл небольшой оркестр. В этой суматохе Ульф не сразу нашел своих товарищей. Наконец он увидел Шонера, который приветственно махал ему рукой, а потом Кенига: он танцевал с невысокой девушкой, едва достававшей ему до плеча и смущенно на него поглядывавшей.

Ульф усмехнулся, глядя на друзей, проходя между столиками. Тут он заметил и Поля с Раудорном и от души им обрадовался. «Отвлечься от службы, выпить пивка, поговорить, посмеяться, потанцевать – вот что мне сейчас нужно», – подумал он, здороваясь со всеми.

– Мы уж думали, ты не придешь, но на всякий случай заняли тебе место, – сказал Шонер в ответ на его приветствие.

Ульф сел. Танец вскоре кончился, и к ним подошел Кениг.

– Господи! – воскликнул он, широко улыбаясь. – Я смотрел на нее и думал: «Вот это девушка!» А когда она встала, то оказалась мне только по пояс… А какой у них ударник, ребята!.. Добрый вечер, товарищ фельдфебель!

– Ударник? – переспросил Ульф. – Что это такое?

– Вы разве не знаете? Так называют музыканта в оркестре, который играет на ударных инструментах.

Ульф улыбнулся и спросил Кенига, играет ли он на каком-нибудь музыкальном инструменте.

– Что за вопрос! На гитаре и, если нужно, могу быть ударником.

– Вот как, – заметил Ульф. Внезапно ему пришло в голову, что он уже достаточно много знает о Кольхазе и почти ничего об остальных. Он хотел кое о чем порасспросить Кенига, но оркестр снова заиграл, на этот раз модный быстрый танец. Все, кроме Поля и Ульфа, шумно поднялись и пошли приглашать девушек.

Официант принес пиво. Ульф спросил Поля, почему он не танцует.

– Честно говоря, я не умею, – признался он. – В шестнадцать лет, когда еще не стыдно было учиться, я вкалывал с утра до ночи, а потом… Однажды ребята уговорили меня пригласить девушку. Это была стройная блондинка с большими нахальными глазами и высоко взбитой прической. Сначала все шло хорошо, но потом оркестр начал играть что-то быстрое, почти как сейчас, и все рухнуло. Она танцевала, а я топтался на месте и не знал, что делать со своими руками и ногами. Когда на нас стали обращать внимание и даже смеяться, она ушла, оставив меня одного посреди зала. Больше я танцевать не пытался.

Ульф кивнул.

– Мне это чувство знакомо. Когда я был моложе, мне тоже как-то отказала девушка. Все вокруг смеялись, а я готов был провалиться сквозь землю. Прошло полгода, прежде чем я снова решился. Надо не думать об отказе, отбросить эти мысли, из-за которых сидишь как пришитый на своем месте, когда так хочется потанцевать. Единственный выход – пересилить себя.

– Верно сказано, – согласился Поль. – Так бывает не только в танцах. Что-нибудь не ладится, и вместо того чтобы отыскать причину неудачи и начать все сначала, оставляешь все как есть, боясь, что снова ничего не выйдет.

Эти слова вернули мысли Ульфа к Кольхазу, к собранию, к разговору с Альбрехтом. Он сидел в глубокой задумчивости, пока Поль не спросил:

– Вы не пойдете со мной в другой зал, товарищ фельдфебель? От этой музыки прямо голова лопается…

Ульф кивнул и прошел за ним через боковой выход в коридор, который вел в пивную.

Пивная была почти пуста. Они заняли столик у окна, Поль заказал две кружки пива и сказал, повернувшись к Ульфу:

– Я пригласил вас сюда не так просто. Хотел вам кое-что сказать.

– За кружкой пива? – скептически усмехнулся Ульф.

– Не бойтесь, я не пьян.

– Выкладывайте!

– Собрание было из-за Кольхаза, да? – спросил нерешительно Поль.

– Нет, – возразил Ульф, – из-за меня. Я был старшим наряда.

– Но ведь во всем виноват был он. Он довел вас до этого…

– Что значит «довел»… Ответственность в армии всегда несет старший…

Поль отпил из кружки и сказал:

– Я должен сказать, хотя, быть может, я даже буду не прав. Нам всем кажется, что все командиры у нас занимаются только Кольхазом, только им одним. Поймите меня, пожалуйста, правильно…

– Вы хотите сказать, что он пользуется какими-то привилегиями?

– Нет. Но когда вы приходите в нашу комнату, вы интересуетесь им больше, чем другими. Говорите с ним дольше и обстоятельней. Больше от него требуете.

– Больше требую? Не понимаю вас!

– Например, недавно на занятиях по физподготовке мы отрабатывали упражнение на турнике. У нас с Кенигом получалось не лучше, чем у Кольхаза, но вы помогали только ему и до тех пор, пока оно не стало у него более или менее удаваться.

– Ну и что? Вы считаете, что я поступил неправильно?

– Правильно-то правильно. Но нам тоже нужно было помочь.

– Кольхаз человек сложный. Может, поэтому я и уделяю ему больше внимания. Я учту ваше замечание. – Ульф протянул руку. – Давайте сегодня об этом больше не говорить. Спасибо вам.

Они шли по слабо освещенному коридору. У дверей в зал Поль вдруг остановился и удивленно сказал:

– Смотрите, Кольхаз!

Кольхаз стоял у стойки – шинель нараспашку, фуражка лихо сдвинута на затылок. Он, видимо, уже выпил, подвинул бармену стакан, попросил налить еще.

– Идите к ребятам, – сказал Рэке Полю, – я сам займусь им.

Он подошел к Кольхазу, который уже было поднес стакан к губам, положил ему руку на плечо и сказал:

– Не торопитесь. Вы испортите себе вечер, если и дальше будете продолжать в том же духе.

– Товарищ фельдфебель! – воскликнул солдат, еле ворочая языком. – Бармен, еще раз водки!

– Спасибо, я не хочу, – отказался Ульф.

– Не надо ломаться, – громко сказал Кольхаз, – выпить с Полем вы не отказывались. Или вы пьете со всеми, кроме меня?

Ульф вспыхнул, но сдержался и спокойно ответил:

– Хорошо, я выпью. Но только немного.

– Ладно! Немного так немного… Вы помните Соколова из «Судьбы человека»?

– А что?

Бармен взял стакан с полки, наполнил его до краев.

– Как это «что»? Вот это был мужик! У нас таких днем с огнем не найдешь, можете мне поверить. Пью за него!

Ульф неохотно взял стакан, чокнулся с Кольхазом и отпил глоток.

– К чему вы клоните? – спросил он недоверчиво. – Я не вижу взаимосвязи.

– А я вижу, – упрямился Кольхаз. Он не потерял головы от водки, хотя и пил на пустой желудок. – За ваше здоровье!

Ульф наконец понял.

– Но сейчас же не война, а мы с вами находимся не в лагере для военнопленных, – заметил он. – Он пил так лихо потому, что от этого зависела его жизнь. И не забудьте: когда было нужно, он без жалости и без колебаний задушил предателя. Вы всегда замечаете только то, что вам подходит!

– А вы? Вы проповедуете честность, а сами потихоньку едете в город, чтобы спросить, стоит ли брать в отделение дважды провинившегося парня, – парировал Кольхаз, вызывающе глядя на Ульфа. – И я могу вам сказать, – продолжал он, – почему вы так сделали: из страха, что может что-то случиться и на вашу безукоризненную репутацию ляжет пятно. Но была и еще одна вероятность, что все. будет хорошо и к уже полученным вами благодарностям прибавится еще одна. Рэке все сделает! За ваше здоровье!

Ульф словно пощечину получил.

– Идемте!

Не оборачиваясь, он вышел на улицу, с облегчением окунулся в холодный туманный вечер. Площадь уже опустела, только у тира стояли еще любители и целились из «воздушек» в бумажные цветы. Кольхаз не заставил себя ждать.

Он шел, на ходу застегивая шинель.

– Товарищ Кольхаз, – начал Ульф, – в таком тоне и в таком месте я с вами говорить не намерен. Возвращайтесь в роту!

– Я в увольнении!

– Делайте то, что вам говорят! Кольхаз насмешливо улыбнулся:

– Конечно, ото проще всего. Зачем усложнять, если можно просто приказать. Я не буду возражать, даже не подумаю. Я иду!

Ульф смотрел, как, качаясь, неуверенными шагами уходил Кольхаз.

«Вечер пропал, – думал Ульф с горечью, – парень не потанцевал, не посидел как следует с ребятами». И вдруг ему пришла в голову другая мысль: «Я должен был лучше все продумать. Одно слово – и я мог бы избежать этого представления. Проклятье!»

Он повернулся к двери и остановился. У входа стояли Шонер, Раудорн и Поль, молчаливые и, как ему показалось, немного смущенные.

– Что вы здесь стоите? – угрюмо спросил он. – Не портите себе настроения, хватит того, что у меня пропал вечер.

Раудорн криво улыбнулся:

– Кончай глупить! Ты можешь приказать нам идти домой, но не можешь приказать, чтобы у человека улучшилось настроение.

– Ты мне еще будешь указывать! – взорвался Рэке. – Думаешь, было бы лучше, если бы он здесь напился в стельку?

– Он и без того был уже хорош, когда пришел, – спокойно заметил Раудорн. – Черт его знает, где он набрался. Я не против того; что ты отослал его домой, а против того,

что ты не хочешь повеселиться с нами. Как будто нам все безразлично. Что ты теперь хочешь делать?

Ульф стоял, засунув руки в карманы, и молча глядел в сторону, пока Шонер наконец не заметил, что им, собственно говоря, незачем стоять здесь, на ветру, когда они могут спокойно вернуться в ресторан.

– Идите, ребята, веселитесь, – сказал Ульф.

– А ты? – спросил Раудорн.

– У меня вечер уже испорчен!

Он вошел с ними в ресторан, взял свою шинель и, попрощавшись, вышел.

Проходя мимо домика, где жил Трау, он заметил свет в одном из окон. С минуту поколебавшись, он подошел к окну и заглянул в комнату.

Трау сидел за столом, перед ним лежала стопка школьных тетрадей. Рэке почувствовал потребность поговорить с ним по душам. Сначала он не решался, потом подумал: «Я все-таки командир отделения, а не девчонка» – и решительно постучал в окно.

Трау впустил его, помог снять шинель, пригласил в комнату.

– С похмелья? – спросил он, внимательно разглядывая сквозь очки Ульфа. – Садись, сейчас найдем что-нибудь освежающее.

Ульф благодарно кивнул и опустился в старое тяжелое кресло, стоявшее напротив печи.

Учитель пошел на кухню и вскоре вернулся с двумя стаканами горячего, крепко заваренного кофе.

– Выпей. Это должно помочь.

Трау был одним из первых, с кем Ульф подружился в Таннберге. Со временем их дружба укрепилась. Поэтому Ульф без малейшего смущения поведал Трау свою историю, начиная с обхода постов и до того момента, как он отослал пьяненького Кольхаза в роту.

Трау внимательно слушал, потягивая небольшими глотками кофе, затем спросил:

– Ну и что же теперь, по-вашему, будет? Дрожащими, непослушными пальцами Ульф зажег сигарету.

– Я не знаю, – ответил он неуверенно, – знаю только одно: я идиот, что впутался в эту историю. Черт меня дернул!

– Спокойней, – прервал его Трау, – у тебя еще будет время поплакаться. Сейчас давай подумаем, что же тебе делать.

– У меня один выход: наказать его за нарушение дисциплины – и все. Он этого заслуживает. Раз он не понимает по-хорошему.

– Твоя горячность мне понятна, но сейчас она вряд ли к месту. Да не впадай из одной крайности в другую. Подумай, прежде чем решать.

– Я уже все перепробовал, но толку мало.

– Ты вел душеспасительные беседы тогда, когда нужно было приказывать, а теперь хочешь сделать наоборот. И то и другое плохо. Воздух получается только в том случае, если смешать азот и кислород, и притом в точной пропорции, дорогой мой химик.

– Химия тут ни при чем, – недовольно проворчал Ульф, – терпеть не могу подобных сравнений. Почему мне все приводят сравнения? Вы слишком все упрощаете. Химические реакции исчислимы. Если ты знаешь свойства вещества, то можешь по пальцам пересчитать все изменения, которые с ним произойдут.

– Да, – согласился Трау, – так обстоит со всеми вещами при условии, когда их хорошо знаешь…

– Перестань, – сердито прервал его Ульф, – ты говоришь, словно учебник читаешь. Разве поступки человека можно вычислить по формуле, как затмение луны?

– Можно, если его знаешь. Только это несколько сложнее.

– Сегодня я узнал его лучше. С меня уже достаточно.

– Ты думаешь? Ты знаешь о нем только то, что он пишет посредственные стишки, а голова его забита какой-то чепухой. И больше ничего!

– С меня на сегодня хватит, – решительно сказал Ульф и, отодвинув стакан, встал. – Бессмысленно продолжать об этом разговор. Уж теперь-то я знаю, что мне делать.

Трау проводил его до двери.

– Первый ход ты, кажется, проиграл, – сказал он на прощание, – будь внимательнее, чтобы дальше не стало хуже.

– Поживем – увидим. До свидания!

Рэке поднял на ходу воротник шинели. Туман от ручья дополз до деревни, так что дома на противоположной стороне улицы были едва видны. Там, где тропка сворачивала к казармам, он замедлил шаги, затем все же пошел дальше.

Когда сквозь туман уже стали просматриваться огни казармы, от дерева вдруг отделился чей-то силуэт. Это был Кольхаз, который уже давно стоял здесь и ждал.

– Минуточку, товарищ фельдфебель, – попросил он, дрожа от холода, – простите. Разрешите мне…

– Нет, – решительно отрезал Рэке, – идите и ложитесь спать.

– Только два слова.

– Нет. Делайте, что вам приказано. Завтра, когда вы протрезвитесь, будем разговаривать.

Кольхаз повернулся и, не сказав ни слова, пошел. Через несколько секунд он исчез в тумане.