Текст книги "Клиентоцентрированная терапия"

Автор книги: Карл Роджерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

V Поведение в своей основе является целенаправленной попыткой организма удовлетворить свои нужды как данные ему в опыте в его поле восприятия.

Как мы увидим, это положение несколько модифицируется применительно к человеческому организму в его саморазвитии. Давайте сначала рассмотрим, как оно применимо, с одной стороны, к организму в целом и, с другой – на уровне ребенка, прежде чем его самость станет играть важную роль в регулировании поведения.

Все потребности имеют основное сходство (если принять положение IV) в том, что они берут начало и соотносятся с главной тенденцией поддержания и укрепления организма. Эти потребности возникают в виде физиологического напряжения, которое при его переживании образует поведенческую основу, функционально призванную (хотя и бессознательно) ослабить напряжение, а также поддержать и укрепить организм. Сама потребность не всегда переживается сознательно; по-видимому, есть и различные уровни описания. Например, при голоде происходят сокращения желудка, которые обычно непосредственно не ощущаются. Возникающее при этом возбуждение может ощущаться слабо и бессознательно, но тем не менее направлять поведение в сторону пищи или принимать определенный образ и восприниматься в сознании как чувство голода.

Возникает вопрос: все ли потребности организма существуют в виде физиологического напряжения? Например, обусловлены ли биологически потребности в привязанности, любви и личных достижениях, столь существенно связанные с поддержанием и укреплением организма? Здесь мы должны опереться на результаты ряда обстоятельных исследований. Работы Риббла (70) и дрс, кажется, установили, что потребность в привязанности является физиологической, а ребенок, не имеющий близкого физического контакта с матерью, остается в состоянии неснятого физиологического напряжения. Если это верно по отношению к ребенку, то нетрудно увидеть, как эта потребность наряду с остальными, формируется и канализируется через культурную обусловленность в потребности, лишь отдаленно основывающиеся на физиологическом напряжении. Предстоит сделать еще многое для более глубокого понимания этого вопроса. Исследования в этой области пока еще слабо планируются и координируются.

Считается, что поведение есть реакция на воспринимаемое. Это, как и некоторые другие положения, подтверждается нашим повседневным опытом, который, однако, часто остается без внимания. Мы реагируем не на реальность, а на восприятие реальности. Ощущая опасность, лошадь будет искать убежище и безопасность в своем стойле даже при условии, что ее конюшня охвачена пламенем, Человек в пустыне будет стремиться достичь "озера", хотя воспринимаемое – не более чем мираж, так же упорно, как он искал бы настоящий колодец, На более сложном уровне: человек может жаждать денег, так как он их воспринимает как источник эмоциональной безопасности, хотя на деле они могут не удовлетворять эту его потребность. Конечно, восприятие часто неотличимо от реальности, но важно учитывать, что это лишь восприятие, а не сама реальность, что является решающим в определении поведения.

Следует подчеркнуть, что в этом понятии мотивации все факторы рассматриваются как существующие в настоящем времени. Поведение не "обусловливается" чем-то происходившим в прошлом. Только сиюминутное напряжение и сиюминутную потребность стремится ослабить или удовлетворить организм. Несмотря на то, что прошлый опыт действительно может влиять на восприятие актуального явления, поведение всегда связано с актуальной потребностью.

VI. Эмоция сопровождает и в целом способствует целенаправленному поведению; тип эмоции определяется либо исходным, либо завершающими аспектами поведения; интенсивность эмоции определяется значимостью в нашем восприятии данного поведения для сохранения и укрепления организма.

Какое место в целенаправленном действии, определяемом как поведение, занимают эмоция, чувство, эмоционально окрашенные установки? Любой краткий ответ скорее всего будет иметь серьезные недостатки, однако некоторое представление о структурах нашего мышления может дать положение VI. Можно говорить главным образом о двух группах эмоций: неприятных и/или возбуждающих чувства, с одной стороны, и успокаивающих и/или удовлетворяющих – с другой. Первая группа сопровождает усилия организма, а вторая – относится к удовлетворению потребностей, к завершающим аспектам опыта. Первая группа представляет собой скорее интегрирующее и целенаправленное поведение, нежели дезинтегрирующее, как считают некоторые психологи. Так, страх, если он не в крайней степени выражен, ускоряет интеграцию, организацию индивида с целью устранения опасности, а состязательное начало ревности сосредоточивает усилия индивида для выхода из этого положения. Эту точку зрения полнее выразил Липер (48).

Сила эмоциональной реакции варьирует в соответствии с нашим восприятием зависимости между поведением и сохранением и укреплением организма. К примеру, если мой прыжок на обочину от промчавшегося рядом автомобиля воспринимается как шаг между жизнью и смертью, то он будет сопровождаться бурными эмоциями. А чтение сегодня вечером очередной главы из книги по психологии – поведение, имеющее, в моем восприятии, слабое отношение к моему развитию – действительно вызовет весьма вялую эмоциональную реакцию.

Оба рассматриваемых положения здесь изложены так, как если бы поведение всегда имело дело исключительно с сохранением и укреплением организма. Как будет видно из следующих положений, развитие самости может включать подобные модификации, так как поведение описывается, скорее, в плане удовлетворения потребностей самости, иногда вопреки нуждам организма, а эмоциональная напряженность измеряется скорее степенью включенности самости, нежели организма. Итак, положения V и VI относятся к организму на дочеловеческой стадии или к человеку во младенческом возрасте.

VII. Лучшей точкой опоры для понимания поведения является компетенция самого индивида.

В положении I уже упоминалось, что единственным лицом, способным полностью знать свое поле опыта, есть сам индивид. Поведение есть реакция на воспринимаемое. Поэтому поведение можно лучше понять путем постижения внутренней системы референций самой личности, рассматривая мир опыта, насколько это возможно, ее глазами.

То, что мы, главным образом, делаем в психологии, можно сравнить с самыми ранними стадиями изучения примитивных обществ. Наблюдатель сообщал, что эти примитивные люди едят странную пищу, совершают фантастические и бессмысленные церемонии, а их поведение представляет собой смесь невинности и разврата. Он не замечал того, что наблюдал все это со своей точки зрения, накладывая на их способ поведения свои мерки ценностей. В психологии мы так же поступаем, когда говорим о "методе проб и ошибок" в поведении, о "заблуждениях", "аномальном поведении " и т.д. Мы не учитываем, что оцениваем человека со своих позиций или с какой-то "универсальной" точки зрения, в то время как единственным способом проникнуть в смысл его поведения является понимание того, как он сам его воспринимает. Точно так же, как для понимания другой культуры необходимо восприятие этой культуры изнутри. Когда это достигается, то всякие бессмысленные и странные аспекты поведения предстают как проявление осмысленной и целенаправленной деятельности. Тогда исчезает беспорядочное поведение по методу проб и ошибок, а также такие вещи, как заблуждения, за исключением случаев, когда сам индивид применяет эти понятия к отдельным проявлениям своего поведения. Актуальное поведение всегда целенаправленно, будучи реакцией на восприятие реальности.

Если бы нам было доступно полное проникновение в поле сенсорного и внутреннего опыта индивида, переживание всей его сферы проявлений, включая сознательные элементы, а также те проявления опыта, которые не поднимаются до уровня сознания, то у нас была бы убедительная основа для понимания его поведения и предсказания того, как бы он повел себя в будущем. Но это недостижимый идеал. Поэтому одна из линий развития психологии состоит в том, чтобы понять, оценить и предвидеть поведение человека, исходя из внешней по отношению к нему точки зрения. Такое развитие было мало удовлетворительным главным образом из-за предположительности, в силу допущения столь большой степени неопределенностей. Интерпретация значения поведенческих моментов зависит от того, кто делает эти предположения, скажем, ученик Кларка Хал-ла или последователь Фрейда. В связи с этим и другими соображениями представляется многообещающей возможность использования феноменальной сферы индивида в качестве важной основы для научной психологии. Можно прийти к согласию насчет особого способа индивидуального переживания мира и относительно того, что поведение индивида определяется и четко соответствует его восприятию. Точно так же, исходя из согласия, основанного на научных данных, то есть на восприятии, может развиваться и наука.

Вместе с тем, указание на преимущества рассмотрения поведения с внутриличностной точки зрения отнюдь не открывает магистральные пути к его познанию. Здесь имеется немало препятствий. Например, мы очень ограничены в своей возможности ознакомление с феноменальным полем через переживаемое в сознании. Это означает, что чем большая сфера опыта остается за пределами сознания, тем менее полной будет картина. Чем больше мы пытаемся установить (скажем, через интерпретацию в рамках проективных методик), что, оставаясь неосознанным, присутствует в феноменальном поле, тем более сложные построения вырастают из наших предположений, пока интерпретация проекций клиента не превращается наконец в простую иллюстрацию проекций клинициста.

Более того, наше знание установок человека зависит, в первую очередь, от того или иного вида общения с индивидом. Общение же во всех случаях является несовершенным и допускающим искажения. Поэтому мы можем лишь смутно представлять себе мир опыта, каким его видит индивид.

Всю ситуацию можно представить логически следующим образом:

В определенной мере возможно постижение точки зрения другого человека, так как многие воспринимаемые объекты – самость, родители, учителя, сослуживцы и т.д. – имеют двойников в нашем собственном поле восприятия, и практически все установки касательно этих объектов восприятия–такие, как страх, гнев, раздражение, любовь, ревность, удовлетворенность—наличествуют в нашем собственном мире жизненных переживаний.

Следовательно, мы можем довольно смело делать выводы из общения с индивидом, или менее точно – из наблюдения его поведения, относительно его области восприятия и переживания.

Чем больше проявлений опыта индивида доступны его сознанию, тем больше у него возможностей отразить общую картину своего феноменального поля.

Чем свободнее общение индивида, чем меньше его потребности и желания переходят в защитные реакции, тем адекватнее передача в общении содержаний этого поля. (Так, личный дневник может быть лучшим средством сообщения содержаний мира восприятий индивида, чем рассмотрение его дела в судебном процессе.)

Вероятно, по вышеизложенным соображениям клиенто-центрированное обсуждение доказало свою плодотворность как метод изучения поведения, представляемого с точки зрения самого изучаемого. Такая ситуация минимизирует какую-либо потребность в защитной реакции. Она также сводит к минимуму и какое-либо предвзятое влияние изучающего. Человек обычно в какой-то мере заинтересован в раскрытии своего особого мира, а применяемые процедуры в этом его стимулируют. Возрастающий масштаб общения постепенно расширяет объем сознаваемого опыта, в результате чего создается более полная и точная картина мира переживаний индивида. На этой основе появляется намного более понятная картина поведения.

Следует также добавить, что применительно к динамике—с точки зрения клиента и с точки зрения наблюдающего за ним терапевта – результаты, достигаемые в клиентоцентрированной терапии, даже когда сообщается лишь некоторая часть опыта, то есть содержаний поля восприятия, позволяют нам говорить о наличии способов наблюдения за сферой опыта индивида, которые позволяют подойти куда ближе к основным законам личностных процессов и поведения. Если подходить к изучению индивида без предвзятости, когда мы пытаемся втиснуть его в нашу систему категорий, то можно не только получить результаты, проясняющие наше понимание смысла поведения; при этом предельно расширяются новые исследовательские возможности.

VIII. Часть общего поля восприятия постепенно обособляется в виде самости.

Мид, Кули, Анджиал, Леки и другие способствовали росту наших знаний о развитии и функционировании самости. У нас еще будет возможность сказать многое о различных аспектах проявления самости. Сейчас же следует отметить, что по мере развития ребенка часть всего личного мира начинает осознаваться как "я","я сам". В связи с понятием самости есть много трудных вопросов, которые остаются без ответа. Остановимся на некоторых из них.

Является ли социальное взаимодействие (интеракция) необходимой для развития самости? Обладает ли самостью, или "я" гипотетический человек, выросший на необитаемом острове? Является ли самость изначально продуктом процесса символизации? Действительно ли переживания доступны не только непосредственному восприятию, но и символизации, а также мысленным операциям, что и делает возможной самость? Является ли "я", самость просто символизированной частью опыта? Вот некоторые из вопросов, ответы на которые требуют скрупулезного исследования.

Другой момент, который необходимо учитывать в связи с развитием сознательного ияи, состоит в том, что последнее не обязательно сопряжено с физическим организмом. Анджиал отмечает, что невозможно провести резкую грань между организмом и средой, точно так же, как нельзя полностью обособить переживания человека от внешнего мира. Рассматривается ли объект или опыт как часть нашей самости, в значительной мере зависит от того, воспринимается ли-он в рамках контролирующего ияи. Достойной иллюстрацией может послужить пример с футом, который, "отмирая" из-за сокращающегося применения, становится для нас скорее чисто внешним объектом, нежели достоянием самости. Возможно, именно "уклон в автономию" впервые позволяет ребенку сознать самого себя, так как он впервые осознает чувство контроля над некоторой частью мира своих переживаний.

Из вышеизложенного должно быть ясно, что хотя некоторые авторы употребляют термин исамостьи как синоним понятия "организм", здесь он используется в более ограниченном смысле, а именно, как осознание своего бытия, функционирования.

IX. В результате взаимодействия со средой и, в частное-ти, в результате эволюционного взаимодействия с другими формируется структура самости как организованная, подвижная, но последовательная концептуальная модель восприятия характеристик и взаимоотношений "я", или самого себя и вместе с тем система ценностей, применяемых к этому понятию.
X. Ценности, применяемые к переживаниям, и ценности, являющиеся частью структуры самости, в одних случаях представляют собой ценности, непосредственно переживаемые организмом, а в других – ценности, интроецируе-мые или заимствованные у других, но воспринимаемые искаженным образом как непосредственно переживаемые.

Вероятно, эти два важных положения лучше обсудить вместе. За последние несколько лет автор этих строк столько раз их переформулировал и пересматривал, что и этот вариант вполне может быть небезупречен. Вместе с тем, в рамках опыта, который в этих положениях мы пытаемся символизировать, для теоретика по проблемам личности отчетливо просматриваются некоторые исключительно важные аспекты исследования.

По мере взаимодействия с окружающей средой ребенок постепенно вырабатывает понятия о самом себе, об окружении и своем отношении к нему. Как показал Липер (49), то, что эти понятия невербальны и не представлены в сознании, не мешает им функционировать в качестве ведущих принципов. Для понимания последующих этапов развития исключительно важной является непосредственная орга-низмическая оценка, близко связанная со всеми содержаниями этого опыта. У ребенка раннего возраста почти не наблюдается неопределенности в оценках. В то же время происходит зарождение осознавания ия переживаюи, а также "мне нравитсяи, "мне не нравится"."Мне холодно, и мне это не нравится", "меня обнимают, и это мне нравитсяи, "я могу дотянуться до пальцев ног и чувствую, что это приятно" – такие утверждения могут послужить адекватными описаниями детских переживаний, хотя ребенок не употребляет приведенных выше вербальных символов. Он начинает оценивать положительно те переживания, которые он воспринимает как то, в чем он утверждается, и оценивать отрицательно те переживания, которые ему кажутся угрожающими или не поддерживают и не укрепляют его.

В эту картину вскоре вплетается оценка его самости другими. Ты – хороший", "ты непослушный мальчик" – эти и подобные оценки его самости и его поведения со стороны родителей и других призваны сформировать обширную и важную часть поля восприятий ребенка. Социальный опыт, оценки со стороны других, со стороны социума становятся частью его собственного феноменального поля наряду с другим опытом, не связанным с другими людьми – например, радиаторные батареи – горячие, ступеньки – опасны, а конфета приятна на вкус.

Похоже, что именно на этой стадии развития происходит искажение символизации опыта, а также пресечение осознания опыта, что становится важным фактором формирования неадекватных механизмов психологической регуляции. Попытаемся показать это в виде общей схемы.

Первым и самым важным аспектом переживания самости у обычного ребенка является, то, что родители его любят. Он воспринимает себя как объект любви, как заслуживающего любви и свое отношение к родителям как любовь. Все это он переживает с удовлетворением. В этом состоит важный, сущностный элемент структуры самости, определяющий начало ее формирования. В то же время в его опыт входит переживание положительных сенсорных ценностей, переживание своего развития и другие ощущения. Неизменно приятно ощущать физиологическое напряжение, идущее от внутренней перистальтики. Можно испытать удовлетворение и самоутверждение, если ударить или попытаться вообще избавиться от братика-младенца. Когда первоначально появляется такой новый опыт, он вовсе не обязательно несовместим с понятием о себе, как о том кого любят.

Но уже здесь наш схематический ребенок сталкивается с серьезной угрозой своему "я". Он воспринимает слова и действия родителей в связи с этими, приносящими ему удовлетворение ощущениями, и к его чувствам прибавляются слова и действия, говорящие ему "ты нехороший, поведение твое плохое, тебя не любят, когда ты так себя ведешь". Здесь заключена большая угроза формирующейся структуре. Стоящую перед ребенком дилемму схематичесхи можно представить таким образом: "Когда я осознаю удовлетворение от этих поступков и ценностей, которые я переживаю, это несовместимо с моим "я" как привлекательным и любимым".

Отсюда следуют некоторые результаты, сказывающиеся в развитии обычного ребенка. Один из них– отказ осознавать ощущаемое удовлетворение. Другой состоит в искажении символизации переживания родителей. Правильная символизация была бы такой: "Я воспринимаю своих родителей как переживающих неудовлетворение по поводу моего поведения". А искаженная символизация, призванная защитить ребенка от пугающих его представлений о самом себе, такова: "Я воспринимаю такое поведение как неудовлетворительное".

Таким образом, начинает казаться, что родительские установки не просто усваиваются путем интроекции, перенесения вовнутрь, а, что чрезвычайно важно, переживаются, и не как установки другого человека, а в искаженной форме, как если бы они основывались на достоверности собственных внешних и внутренних ощущений. Таким образом, в результате искаженной символизации выражение гнева "переживается" как нечто плохое, хотя при более точной символизации нередко должно бы вызывать чувство удовлетворения или прилив сил. Однако более точная информация не проникает в сознание, ибо в противном случае ребенок был бы встревожен, ощутив в ней противоречивость. Поэтому "я люблю братика-младенца" остается моделью, входящей в понятие самость, так как это понятие об отношениях привнесено другими посредством искаженной символизации, вопреки тому, что первичный опыт содержит много градаций ценностных отношений от "я люблю братика-младенца" до "я ненавижу его". В таком случае ценности, прилагаемые ребенком к своему опыту, отрываются от функционирования его собственного организма, а опыт оценивается по меркам установок его родителей или других людей, близко общающихся с ним. Эти ценности воспринимаются как такие же "реальные", что и ценности, связанные с прямым собственным переживанием. Такая "самость", сформированная на основе искажения сенсорной и висцеральной достоверности, чтобы соответствовать уже имеющейся структуре, требует определенной организации и интеграции, которые индивид старается сохранить. Считается, что поведение укрепляет эту самость, если такие ценности не усваиваются через сенсорные или внутренние реакции. Если же нет отрицательной сенсорной или внутренней реакции, поведение считается противодействующим сохранению и укреплению "я". Похоже, что индивид встает на путь, который он позже описывает, как "я действительно не знаю себя". Первоначальные сенсорные и внутренние реакции игнорируются или не допускаются в сознание, за исключением их искаженных форм. Связанные с ними ценности не могут попасть в сферу сознания. Их место заняло понятие ияи, частично основанное на искаженной символике. Структура самости вырастает из этих двух источников – непосредственного опыта индивида и искаженной символизации сенсорных реакций, ведущей к ин-троекции ценностей и понятий якобы основанных на собственном опыте. Если сослаться на свидетельства и клинический опыт, то обнаруживается, что наиболее продуктивное определение понятия самости и структуры самости состоит в следующем. Структура самости представляет собой организованную форму самовосприятия, проникающего в сферу сознания. Она состоит из таких элементов, как восприятие своих свойств и способностей, перцептивные и концептуальные характеристики "я" в их соотнесении с другими людьми и окружением в целом; ценностные качества, воспринимаемые в их связи с опытом и его объектами; цели и идеалы, воспринимаемые как имеющие положительную или отрицательную валентность. Это, таким образом, организованная картина, существующая в сознании как образ или как основание самости в ее отношениях, наряду с позитивными или негативными оценками, связанными с этими качествами и отношениями, воспринимаемыми как существующие в прошлом, настоящем и в будущем.

Возможно, стоит на минуту представить себе, каким образом структура самости могла бы сформироваться без элементов искажения и отрицания опыта. Обсуждение этого аспекта является до некоторой степени отклонением от общей темы и предвосхищает ряд последующих положений.

Но вместе с тем оно может послужить своего рода введением к некоторым из них.

Если мы зададимся вопросом, каким образом у ребенка должна развиваться структура самости, которая внутри себя не содержала бы зерен последующих психологических трудностей, то в таком случае наш опыт клиентоцентрированной терапии предлагает несколько плодотворных идей. Давайте очень кратко, снова схематично представим тип раннего опыта в качестве основы психологически здорового развития "я". Начало такое же, какое мы уже описывали. Ребенок испытывает и оценивает положительно или отрицательно свои переживания. Он начинает себя воспринимать как психологический объект, и одним из самых фундаментальных элементов здесь является восприятие себя как человека, которого любят. Как это представлено в нашем первом описании, он испытывает удовлетворение от того, что бьет своего младшего брата. Но здесь и начинаются существенные различия. Родители, способные 1) искренне воспринять эти чувства ребенка, удовлетворение, переживаемое им, 2) полностью признать переживаемые ребенком чувства и 3) в то же время считать такое поведение недопустимым в их семье, – такие родители создают для ребенка ситуацию, несколько иную, чем обычно. В таком соотнесении ребенок не ощущает угрозы своим представлениям о себе как о том, кого любят. Он может полностью переживать и допускать как часть самого себя свои агрессивные чувства к брату. Он может в полной мере принять опыт восприятия того, что его поведение, когда он бьет братика-младенца, может не понравиться тому человеку, который его любит. То, как он поступит, зависит от его сознательного отношения к главным элементам данной ситуации – интенсивности его чувства агрессии, удовлетворения, которое он получает, когда бьет младенца, удовлетворенности, получаемой от того, что он уважил своего родителя. Тип последующего поведения в одних случаях будет социально приемлемым, в других – агрессивным. Оно не обязательно полностью подчинено желаниям родителей и не всегда является социально "хорошим". Это и было бы адаптивным поведением уникального самоуправляемого индивида. Если речь идет о психологическом здоровье, то большое преимущество такого поведения состоит в том, что оно реалистично, основано на точной символизации всех данных, которые в такой ситуации даны ребенку в виде сенсорных и внутриорганизменных реакций. Могут показаться незначительными отклонения в сравнении с описанными выше примерами. Вместе с тем здесь заложено весьма важное различие. Поскольку зарождающаяся структура самости не испытывает угрозы потери любви, а чувства ребенка одобряются родителями, то ему нет необходимости подавлять осознание получаемого удовлетворения. Ему также нет нужды искажать свой опыт переживания реакции родителей и подстраиваться под них. Вместо этого он сохраняет самость как гарант безопасности, который позволяет управлять поведением, допуская в сознание, в четко символизированной форме, все релевантные данные своего опыта в форме организмического удовлетворения, как непосредственно сиюминутного, так и пролонгированного. Таким образом, он развивает здоровую структуру самости, в которой ничто из его опыта не отрицается и не искажается.

Осмелившись изложить предпосылку здорового развития с общетеоретической точки зрения, вернемся к более обобщенной концепции личности с учетом организации опыта соотнесенности поведения и самости, а также других существенных аспектов.