Текст книги "Логике научного исследования"
Автор книги: Карл Поппер
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
венции или соглашения. Во всяком случае, я не вижу никакой пользы в произвольном закреплении за
словом «философия» такого смысла, который заранее мог бы отбить у начинающего философа вкус к
попыткам внести свой вклад как философа в прогресс нашего познания окружающего мира.
К тому же мне кажется парадоксальным то, что философы, гордящиеся своей узкой специализаци-
ей в сфере изучения обыденного языка, тем не менее считают свое знакомство с космологией доста-
точно основательным, чтобы судить о различиях философии и космологии и прийти к заключению о
том, что философия по существу своему не может внести в космологию никакого вклада. Они, без-
9
условно, ошибаются. Совершенно очевидно, что чисто метафизические – следовательно, философ-
ские – идеи имели величайшее влияние на развитие космологии. От Фалеса до Эйнштейна, от ан-
тичного атомизма до декартовских рассуждений о природе материи, от мыслей Гильберта и Ньютона, Лейбница и Бошковича по поводу природы сил до рассуждений Фарадея и Эйнштейна относительно
полей сил – во всех этих случаях направление движения указывали метафизические идеи.
Таковы вкратце причины, побуждающие меня считать, что даже внутри самой эпистемологии рас-
смотренный первый подход, то есть (19:) анализ знания посредством анализа обыденного языка, слишком узок и неизбежно упускает ее наиболее интересные проблемы.
Однако я далек от того, чтобы соглашаться и со всеми теми философами, которые придерживают-
ся иного подхода к эпистемологии – подхода, обращающегося к анализу научного знания. Чтобы
как можно проще разъяснить то, в чем я согласен с ними и в чем расхожусь, я разделю философов, использующих этот второй метод, на две группы – так сказать, козлищ и овец.
Первая группа состоит из тех философов, которые поставили своей целью изучение «языка науки»
и в качестве философского метода используют построение искусственных модельных языков, кото-
рые, по их мнению, могли бы служить моделями «языка науки».
Вторая группа не ограничивает себя изучением языка науки или какого-либо другого языка и не
имеет предпочтительного философского метода. Сторонники такого подхода используют в филосо-
фии самые разнообразные методы, поскольку перед ними стоят весьма различные проблемы, которые
они хотят решить. Они приветствуют любой метод, если только они убеждены, что он может помочь
более четко поставить интересующие их проблемы или выработать какое-либо их решение, сколь бы
предварительный характер оно ни носило.
Вначале я обращусь к рассмотрению взглядов тех философов, метод которых заключается в по-
строении искусственных моделей языка науки. С исторической точки зрения они так же, как и сто-
ронники анализа обыденного языка, отталкиваются от «нового метода идей», заменяя (псевдо-) пси-
хологический метод старого «нового метода» лингвистическим анализом. По всей вероятности, ду-
ховное удовлетворение, порождаемое надеждой на достижение знания, которое было бы «точным»,
«ясным» и «формализованным», заставило их выбрать в качестве объекта лингвистического анализа
не обыденный язык, а «язык науки». К несчастью, однако, «языка науки» как особого объекта, по
всей видимости, вообще не существует. Поэтому для них возникла необходимость построить такой
язык. Построение же полноценной работающей модели языка науки – модели, в которой мы могли
бы оперировать с реальной наукой типа физики, – на практике оказалось несколько затруднитель-
ным, и по этой причине эти философы были вынуждены заниматься построением сложных рабочих
моделей в миниатюре – громоздких систем, состоящих из мелких деталей.
По-моему, эта группа философов из двух зол выбирает большее. Концентрируясь на своем методе
построения миниатюрных модельных языков, они проходят мимо наиболее волнующих проблем тео-
рии познания, в частности, тех проблем, которые связаны с прогрессом знания. Изощренность ин-
струментов не имеет прямого отношения к их эффективности, и практически ни одна сколько-нибудь
интересная научная теория не может быть выражена в этих громоздких, тщательно детализирован-
ных системах. Эти модельные языки не имеют никакого отношения ни к науке, ни к обыденному
знанию здравого смысла. (20:)
Действительно, модели «языка науки», конструируемые такими философами, не имеют ничего
общего с языком современной науки. Это можно показать на примере трех наиболее известных мо-
дельных языков. (О них говорится в примечаниях 13 и 15 к Приложению *VII и в примечании *2 к
разделу 38.) В первом из этих языков нет даже средств для выражения тождества. Следовательно, в
нем нельзя выразить равенство, и, таким образом, он не содержит даже самой элементарной арифме-
тики. Второй модельный язык работает только до тех пор, пока мы не добавляем к нему средства для
доказательства обычных теорем арифметики, к примеру евклидовой теоремы о несуществовании са-
мого большого простого числа или даже простейшего принципа, согласно которому для каждого
числа имеется следующее за ним число. В третьем модельном языке – наиболее разработанном и
более всего известном – опять-таки не удается выразить математику. К тому же, что еще более ин-
тересно, в нем невыразимы никакие измеряемые свойства. По этим и многим другим причинам дан-
ные три модельных языка слишком бедны для того, чтобы найти применение в какой-либо науке. И
они, конечно, существенно беднее обыденных языков, даже наиболее простых.
Упомянутые ограничения были наложены на модельные языки просто потому, что в противном
случае решения, предложенные их создателями для стоящих перед ними проблем, оказались бы несо-
стоятельными. Это утверждение легко доказать, и частично оно было доказано самими авторами этих
языков. Тем не менее все их авторы, по-видимому, претендуют на две вещи: (a) на возможность при
помощи разрабатываемых ими методов так или иначе решать проблемы теории научного познания, то есть на их применимость к науке (тогда как фактически они применимы с удовлетворительной
точностью только к рассуждениям весьма примитивного типа), и (b) на «точность» и «строгость»
10
этих методов. Очевидно, что обе эти претензии не могут быть одновременно удовлетворены.
Таким образом, метод построения искусственных модельных языков не в силах решить проблемы, связанные с ростом нашего знания. Предоставляемые им возможности весьма ограниченны, даже по
сравнению с методом анализа обыденных языков, так как такие модельные языки явно беднее обы-
денных языков. Именно вследствие того, что такие языки слишком бедны, в их рамках можно по-
строить только самую грубую и несомненно вводящую в заблуждение модель роста знания – модель
простого накопления множества высказываний наблюдения.
Обратимся теперь к взглядам последней из названных групп эпистемологов. В эту группу входят
те философы, которые не связывают себя заранее каким-либо особым философским методом и в сво-
их#эпистемо-логических исследованиях предпринимают анализ научных проблем, теорий и процедур
и, что самое важное, научных дискуссий. Эта группа в качестве своих предшественников может пе-
речислить почти всех великих философов Запада. (Она может вести свою родословную в том числе
(21:) даже и от Беркли, несмотря на то что он был по сути дела противником идеи рационального
научного познания и боялся его прогресса.) Наиболее крупными представителями этого направления
в течение двух последних веков были Кант, Уэвелл, Милль, Пирс, Дюгем, Пуанкаре, Мейерсон, Рас-
сел и, по крайней мере на некоторых этапах своего творчества, Уайтхед. Большинство мыслителей, принадлежащих к этой группе, могли бы согласиться с тем, что научное знание является результатом
роста обыденного знания. Однако каждый из них приходил к выводу, что научное знание изучать
значительно легче, чем обыденное знание, поскольку научное знание есть как бы ясно выраженное
обыденное знание.Основные проблемы, стоящие перед научным знанием, являются расширением
проблем, стоящих перед обыденным знанием. Так, в области научного знания юмовская проблема
«разумной веры» заменяется проблемой разумных оснований для принятия или отбрасывания науч-
ных теорий. И поскольку мы располагаем множеством подробных свидетельств о дискуссиях по по-
воду того, следует ли принять или, наоборот, отбросить некоторую теорию, например теорию Нью-
тона, Максвелла или Эйнштейна, постольку мы можем взглянуть на эти дискуссии как бы через мик-
роскоп, что и позволяет нам детально и объективно изучать некоторые из наиболее важных моментов
проблемы «разумной веры».
При таком подходе к проблемам эпистемологии (как и при двух ранее упомянутых подходах) лег-
ко избавиться от псевдопсихологического, или «субъективного», метода, присущего «новому методу
идей» (метода, который использовался еще Кантом). Данный подход предполагает анализ научных
дискуссий и научных проблемных ситуаций. Таким образом, в рамках этого подхода появляется воз-
можность понимания истории развития научной мысли.
До сих пор я пытался показать, что наиболее важные проблемы всей традиционной эпистемологии
– проблемы, связанные с ростом знания,– выходят за рамки двух стандартных методов лингви-
стического анализа и требуют анализа научного знания. Однако менее всего я хотел бы защищать
другую догму. Сегодня даже анализ науки – «философия науки» – угрожает стать модой, специа-
лизацией. Философу не следует быть узким специалистом. Что касается меня, то я интересуюсь
наукой и философией только потому, что хочу нечто узнать о загадке мира, в котором мы живем, и о
загадке человеческого знания об этом мире. И я верю, что только возрождение интереса к этим загад-
кам может спасти науки и философию от узкой специализации и от обскурантистской веры в особую
компетентность эксперта, в его личные знания и в авторитет, то есть той самой веры, которая столь
удачно сочетается с нашим «пострационалистическим» и «посткритическим» веком, с гордостью по-
святившим себя разрушению традиции рациональной философии и даже самого рационального
мышления.
Пени, Бэкингемшир, весна 1958 года(22:)
Благодарности, 1960 и 1968 годы
Я хотел бы поблагодарить г-на Дэвида Г. Николлса за то, что он сообщил мне восхитительное вы-
сказывание, напечатанное в английском издании на с. 14 [с. 13 наст. изд. – Прим. ред.].Это выска-
зывание он обнаружил в рукописях Эктона в библиотеке Кембриджского университета (Add. MSS
5011:266). Переиздание настоящей книги дает мне хорошую возможность процитировать это выска-
зывание.
Лето 1959 года
Во втором английском изданииэтой книги добавлены четыре кратких Приложения к ранее опуб-
ликованным Приложениям. Были исправлены мелкие ошибки, и в некоторых местах я улучшил язык
изложения. Были также устранены опечатки, на которые мне указывали Имре Лакатос, Дэвид Миллер
и Алан Масгрейв. Они также предложили включить ряд новых пунктов в Предметный указатель. Я
им очень благодарен.
Моя главная благодарность Паулю Бернайсу, который вскоре после того, как эта книга появилась
11
на английском языке, проверил мою аксиоматизацию исчисления вероятностей, в частности Новое
Приложение *V. Я ценю его положительную оценку этой аксиоматизации так высоко, что не могу
это выразить в словах. Конечно, все это не освобождает меня от моей личной ответственности за лю-
бую ошибку, которую я, возможно, сделал.
Ноябрь 1967 года
К. Р. П.
Часть I. Введение в логику науки
Глава I. Обзор основных проблем
Ученый, как теоретик, так и экспериментатор, формулирует высказывания или системы высказы-
ваний и проверяет их шаг за шагом. В области эмпирических наук, в частности, ученый выдвигает
гипотезы или системы теорий и проверяет их на опыте при помощи наблюдения и эксперимента.
Я полагаю, что задачей логики научного исследования, или, иначе говоря, логики познания, явля-
ется логический анализ этой процедуры, то есть анализ метода эмпирических наук.
Что же это такое «методы эмпирических наук»? И что вообще мы называем «эмпирической
наукой»?
1. Проблема индукции
Согласно широко распространенному взгляду, против которого я выступаю в настоящей книге, для эмпирических наук характерно использование так называемых «индуктивных методов».Если
придерживаться этого взгляда, то логику научного исследования придется отождествить с индуктив-
ной логикой, то есть с логическим анализом индуктивных методов.
Вывод обычно называется «индуктивным», если он направлен от сингулярных высказываний,ино-
гда называемых также «частными», «единичными» (particular) высказываниями, типа отчетов о ре-
зультатах наблюдений или экспериментов, к универсальным высказываниям,то есть к гипотезам или
теориям.
С логической точки зрения далеко не очевидна оправданность наших действий по выведению
универсальных высказываний из сингулярных, независимо от числа последних, поскольку любое за-
ключение, выведенное таким образом, всегда может оказаться ложным. Сколько бы примеров появ-
ления белых лебедей мы ни наблюдали, все это не оправдывает заключения: «Вселебеди белые».
Вопрос об оправданности индуктивных выводов, или, иначе говоря, о тех условиях, при которых
такие выводы оправданны, известен под названием «проблема индукции».
Проблему индукции можно также сформулировать в виде вопроса о верности или истинности
универсальных высказываний, основывающихся на опыте, – гипотез и теоретических систем в эм-
пирических науках. Многие люди убеждены, что истинность таких универсальных высказываний
«известна из опыта».Однако ясно, что описание любого опыта—наблюдения или результата экспе-
римента – может быть выражено (25:) только сингулярным высказыванием и ни в коем случае не
является универсальным высказыванием. Соответственно, когда о некотором универсальном выска-
зывании говорят, что истинность его известна нам из опыта, то при этом обычно подразумевают, что
вопрос об истинности этого универсального высказывания можно как-то свести к вопросу об истин-
ности сингулярных высказываний, которые признаются истинными на основании имеющегося опыта.
Иначе говоря, утверждается, что данное универсальное высказывание основывается на индуктивном
выводе. Поэтому когда мы спрашиваем, истинны ли известные нам законы природы, то это просто
иная формулировка вопроса о логической оправданности индуктивных выводов.
Если мы стремимся найти способ оправдания индуктивных выводов, то прежде всего нам следует
установить принцип индукции.Такой принцип должен иметь вид высказывания, с помощью которого
мы могли бы привести индуктивные выводы к логически приемлемой форме. В глазах сторонников
индуктивной логики для научного метода нет ничего важнее, чем принцип индукции. «...Этот прин-
цип, – заявляет Рейхенбах,– определяет истинность научных теорий. Устранение его из науки
означало бы не более и не менее как лишение науки ее способности различать истинность и ложность
ее теорий. Без него наука, очевидно, не имела бы более права говорить об отличии своих теорий от
причудливых и произвольных созданий поэтического ума»1.
Вместе с тем принцип индукции не является чисто логической истиной типа тавтологии или ана-
литического высказывания. Действительно, если бы существовало нечто вроде чисто логического
принципа индукции, то не было бы никакой проблемы индукции, поскольку в этом случае все индук-
тивные выводы следовало бы рассматривать как логические, тавтологические преобразования, анало-
гичные выводам дедуктивной логики. Таким образом, принцип индукции должен быть синтетиче-
ским высказыванием, то есть высказыванием, отрицание которого не является самопротиворечивым, 12
а, напротив, оно логически возможно. В этой связи и возникает вопрос о том, почему мы вообще
должны принимать этот принцип и каким образом, исходя из рациональных оснований, можно
оправдать это принятие.
Приверженцы индуктивной логики стремятся заявить вместе с Рейхенбахом, что «принцип индук-
ции безоговорочно принимается всей наукой и что в повседневной жизни никто всерьез не выражает
сомнений в этом принципе»2. И все же, даже предполагая, что приведенное утверждение верно – хо-
тя, конечно, и «вся наука» может ошибаться, – я заявляю, что принцип индукции совершенно изли-
шен и, кроме того, он неизбежно ведет к логическим противоречиям.
1 Reichenbach Н.Kausalität und Wahrscheinlichkeit // Erkenntnis, 1930, Bd. 1, H. 2—4, S. 186 (см. также S. 64 и
далее). Ср. также предпоследний абзац главы XVII [в оригинале опечатка: указана глава XII. – Прим. ред.]
книги Б. Рассела «История западной философии» ( Russell В.The History of Western Philosophy. New York, Simon and Schuster, 1946, p. 699 [русский перевод: Рассел Б.История западной философии. М.: ИЛ, 1959, с. 691—692; Новосибирск, 1994. Кн. 3, с. 171—172. Во всех ссылках на источник страницы приводятся по изданию, на кото-
рое ссылается автор; все ссылки на русские переводы указаны редактором русского издания. – Прим. ред.]) .
2 Reichenbach H.Kausalität und Wahrscheinlichkeit // Erkenntnis, 1930, Bd. 1, H. 2-4, S. 67.
25
То, что такие противоречия возникают в связи с принципом индукции, совершенно отчетливо по-
казано Юмом*1. Юм также обнаружил, что устранение этих противоречий, если оно вообще возмож-
но, сталкивается с серьезными трудностями. Действительно, принцип индукции должен быть универ-
сальным высказыванием. Поэтому при любых попытках вывести его истинность из опыта вновь в
полном объеме возникнут те же самые проблемы, для решения которых этот принцип был введен.
Таким образом, для того чтобы оправдать принцип индукции, нам необходимо применять индуктив-
ные выводы, для оправдания этих последних приходится вводить индуктивный принцип более высо-
кого порядка, и так далее. Следовательно, попытка обосновать принцип индукции, исходя из опыта, с
необходимостью терпит крушение, поскольку она неизбежно приводит к бесконечному регрессу.
Кант попытался предложить свой способ преодоления этой трудности, утверждая, что принцип
индукции (который он сформулировал в виде «принципа универсальной причинности») является
«верным, общезначимым (valid) a priori». Однако его изобретательная попытка построить априорное
оправдание синтетических высказываний, как мне кажется, не была успешной.
С моей точки зрения, охарактеризованные трудности, возникающие в индуктивной логике, непре-
одолимы. То же самое можно сказать и относительно трудностей, встающих в рамках широко рас-
пространенной ныне теории, согласно которой индуктивный вывод, хотя он и не является «строго до-
стоверным, общезначимым», тем не менее может приобретать некоторую степень «надежности»
(reliability) или «вероятности».В этой теории индуктивные выводы являются «вероятностными вы-
водами»3. «Мы описали, – заявляет Рейхенбах, – принцип индукции как средство, с помощью ко-
торого наука распознает истину. Точнее, мы должны были сказать, что он служит для определения
вероятности, ибо науке не дано полностью обрести ни истины, ни ложности... научные высказывания
могут только приобретать степени вероятности, недостижимыми верхним и нижним пределами кото-
рых служат истина и ложь»4.
На данном этапе моих рассуждений я позволю себе пренебречь тем фактом, что сторонники ин-
дуктивной логики пользуются понятием вероятности, которое я позже отвергну ввиду полного его
несоответствия их собственным целям (см. раздел 80 далее). Я могу так поступить потому, что сейчас
я рассматриваю те трудности, которые существуют в индуктивной логике независимо от обращения к
понятию вероятности. Действительно, если основанным на индуктивном выводе высказываниям сле-
дует приписывать некоторую степень вероятности, то это можно оправдать, только введя (конечно, с
соответствующими изменениями) новый принцип индукции. Тогда этот новый принцип придется в
свою
*1 Наиболее выразительные места из юмовской критики индукции цитируются в Приложении *VII в тексте, к которому относятся примечания 4, 5 и 6; см. также примечание 2 к разделу 81.
3 См.: Keynes J. M.Treatise on Probability. London, Macmillan, 1921; Külpe O.Vorlesungen über Logik (ed. by Selz О.). Leipzig, Hirzel, 1923; Reichenbach H.Axiomatik der Wahrscheinlichkeitsrechnung // Mathematische Zeitschrift, 1931-1932, Bd. 34, H. 4, S. 568-619 (Рейхенбах, кстати, использует термин «вероятностная импликация») и другие работы.
4 Reichenbach H.Kausalität und Wahrscheinlichkeit // Erkenntnis, 1930, Bd. 1, H. 2-4, S. 186.
26
очередь подвергнуть процедуре оправдания и т.д. Более того, мы не сдвинемся с места и в том
случае, если будем считать принцип индукции не «истинным», а всего лишь «вероятным». Короче
говоря, логика вероятностного вывода, или «вероятностная логика», подобно любой другой форме
индуктивной логики, приводит либо к дурной бесконечности, либо к доктрине априоризма*2.
Теория, которая будет развита далее, прямо и непосредственно выступает против всех попыток
действовать, исходя из идей индуктивной логики. Она могла бы быть определена как теория дедук-
13
тивного метода проверкиили как воззрение, согласно которому гипотезу можно проверитьтолько
эмпирически и только послетого, как она была выдвинута.
Прежде чем приступить к разработке и изложению этой концепции (которую можно было бы в
противоположность «индуктивизму» назвать «дедуктивизмом»)5, я должен сначала разъяснить раз-
личие между психологией познания,которая имеет дело с эмпирическими фактами, и логикой позна-
ния,которая рассматривает только логические отношения. Заметим, что вера в индуктивную логику
обязана своим происхождением по преимуществу смешению психологических и эпистемологических
проблем. Полезно также отметить, между прочим, что такое смешение вызывает затруднения не
только в логике познания, но и в психологии.
2. Устранение психологизма
Яуже говорил, что деятельность ученого заключается в выдвижении и проверке теорий.
Начальная стадия этого процесса – акт замысла или создания теории, – по моему глубокому
убеждению, не нуждается в логическом анализе, да и не подвластна ему. Вопрос о путях, по которым
новая идея – будь то музыкальная тема, драматический конфликт или научная
*2 Более полное изложение этой критики см. также далее, в главе X, особенно в примечании 2 к разделу 81, и в главе II моего Postscript. [Для облегчения ориентации читателей в многочисленных ссылках Поппера на
Postscript надо иметь в виду следующее. В трех томах Postscript имеется общая нумерация разделов этого поп-
перовского сочинения. Она приведена в круглых скобках (используются арабские числа со звездочкой) только в
Содержаниях всех трех томов, причем помещена она в Содержаниях после нумерации разделов каждой из двух
частей тома I и томов II и III и всего включает 120 пунктов (от *1 и до *120). В текстах же трех томов Postscript она не используется. В «Логике научного исследования» во всех случаях, когда Поппер ссылается на Postscript, он всегда указывает на общую нумерацию его разделов, и, исходя из этой информации, читатель легко обнару-
жит соответствующий фрагмент Postscript. – Прим. ред.]
5Либих ( Liebig J.Induction und Deduktion. München, Akademie der Wissenschaften, 1865), по всей вероятности, был первым, кто отверг индуктивный метод с позиций естественных наук; его полемика была направлена про-
тив Ф. Бэкона. Дюгем ( Duhem P.La theorie physique, son objet et sa structure, 1906 (английский перевод: Duhem P.The Aim and Structure of Physical Theory. Translated by Wiener P.P. Princeton, 1954 [русский перевод: Дюгем П.
Физическая теория, ее цель и строение. СПб., 1910]) также явно защищал дедуктивистские взгляды. (««Однако
в книге Дюгема можно найти и индуктивистские воззрения, например, в главе III части I, где говорится, что
только эксперимент, индукция и обобщение дали возможность Декарту сформулировать закон преломления
света ( Duhem P.The Aim and Structure of Physical Theory. Princeton, 1954, p. 34). Такие же взгляды высказывал
В. Крафт ( Kraft V.Die Grundformen der wissenschaftlichen Methoden. Wien und Leipzig, Holder-Pichler-Tempsky, 1925; см. также: Carnap R.Die physikalishe Sprache als Universalsprache der Wissenschaft // Erkenntnis, Bd. 2, 1932, S. 440).
27
теория – приходит человеку, может представлять существенный интерес для эмпирической пси-
хологии, но он совершенно не относится к логическому анализу научного знания. Логический анализ
не затрагивает вопросов о фактах(кантовского quid facti?), а касается только вопросов об оправдании
или обоснованности(кантовского quid juris?). Вопросы второго типа имеют следующий вид: можно
ли оправдать некоторое высказывание? Если можно, то каким образом? Проверяемо ли это высказы-
вание? Зависит ли оно логически от некоторых других высказываний? Или, может быть, противоре-
чит им? Для того чтобы некоторое высказывание можно было подвергнуть такого рода логическому
анализу, оно должно уже иметься у нас. Оно должно быть уже сформулировано и предъявлено для
логического исследования.
В соответствии со сказанным я буду четко различать процесс создания новой идеи, с одной сторо-
ны, и методы и результаты ее логического исследования – с другой. Что же касается задачи логики
познания – в отличие от психологии познания, – то я буду исходить из предпосылки, что она со-
стоит исключительно в исследовании методов, используемых при тех систематических проверках, которым следует подвергнуть любую новую идею, если мы отнесемся к ней серьезно.
Возможно, мне возразят, что было бы целесообразнее в качестве задачи эпистемологии рассмат-
ривать построение так называемой «рациональной реконструкции»тех шагов, которые привели уче-
ного к открытию – к обнаружению некоторой новой истины. Однако в этом случае возникает во-
прос: что, строго говоря, мы желаем реконструировать? Если предметом нашей реконструкции будут
процессы, причастные к появлению и проявлению вдохновения, то я отказываюсь считать это зада-
чей логики познания. Такие процессы являются предметом эмпирической психологии, а не логики.
Другое дело, если мы хотим рационально реконструировать последующие проверки,с помощью кото-
рых можно установить, что плод вдохновения представляет собой открытие или знание. Поскольку
ученый критически оценивает, изменяет или отвергает плоды своего собственного вдохновения, мы
при желании можем, конечно, рассматривать подобный методологический анализ как некоторого ро-
да «рациональную реконструкцию» соответствующих процессов мышления. Однако такая рекон-
14
струкция не описывает действительного хода рассматриваемых процессов: она может дать только ло-
гический скелет процедуры проверки. И это, по-видимому, все, что имеют в виду под этой процеду-
рой те исследователи, которые говорят о «рациональной реконструкции» путей приобретения знания.
Мои рассуждения, изложенные в этой книге, совершенно независимы от решения названной про-
блемы. Поскольку все же об этом зашла речь, то мой взгляд на этот вопрос, который также не следует
принимать на веру, сводится к следующему: не существует ни логического метода получения новых
идей, ни логической реконструкции этого процесса. Я достаточно точно выражу свою точку зрения, сказав, что каждое открытие содержит «иррациональный элемент» или «творческую интуицию» в
бергсоновском смысле. Аналогичным образом Эйнштейн говорит о «поиске таких в высшей степени
универсальных законов… из которых с помощью чистой дедукции можно получить картину мира. Не
(29:) существует логического пути, – продолжает он, – ведущего к таким… законам. Они могут
быть получены только при помощи интуиции, основанной на феномене, схожем с интеллектуальной
любовью («Einfühlung») к объектам опыта»1.
3. Дедуктивная проверка теорий
Согласно развиваемой в настоящей книге концепции, метод критической проверки теорий и отбо-
ра их по результатам такой проверки всегда идет по следующему пути. Из некоторой новой идеи, сформулированной в предварительном порядке и еще не оправданной ни в каком отношении – не-
которого предвосхищения, гипотезы или теоретической системы, – с помощью логической дедук-
ции выводятся следствия. Затем полученные следствия сравниваются друг с другом и с другими со-
ответствующими высказываниями с целью обнаружения имеющихся между ними логических отно-
шений (таких, как эквивалентность, выводимость, совместимость или несовместимость).
Можно, как представляется, выделить четыре различных пути, по которым происходит проверка
теории. Во-первых, это логическое сравнение полученных следствий друг с другом, при помощи ко-
торого проверяется внутренняя непротиворечивость системы. Во-вторых, это исследование логиче-
ской формы теории с целью определить, имеет ли она характер эмпирической, или научной, теории
или, к примеру, является тавтологичной. В-третьих, это сравнение данной теории с другими теория-
ми, главным образом, с целью определить, внесет ли новая теория вклад в научный прогресс в том
случае, если она выживет после ее различных проверок. И наконец, в-четвертых, это проверка теории
при помощи эмпирического использования выводимых из нее следствий.
Цель проверок последнего типа заключается в том, чтобы выяснить, насколько новые следствия
рассматриваемой теории, то есть все, что является новым в ее содержании, удовлетворяют требова-
ниям практики, независимо от того, исходят ли эти требования из чисто научных экспериментов или
практических, технических применений. Процедура проверки при этом является дедуктивной. Из
данной теории с помощью других, ранее принятых высказываний выводятся некоторые сингулярные
высказывания, которые можно назвать «предсказаниями» («predictions»), в частности предсказания, которые легко проверяемы или непосредственно применимы. Из них выбираются высказывания, не-
выводимые из до сих пор принятой теории, и особенно противоречащие ей. Затем мы пытаемся вы-
нести некоторое решение относительно этих (и других) выводимых высказываний путем сравнения
их с резуль-
1 Эйнштейн А.Речь по случаю шестидесятилетия Планка (1918 г.). Цитируемый отрывок начинается слова-
ми: «Высшей задачей физика является поиск таких в высшей степени универсальных законов...» (Einstein А.
Mein Weltbild. Amsterdam, Querido Verlag, 1934, S. 168 (английский перевод: Einstein A.The World as I See It.
London. Lane, 1935, p. 125). Подобные идеи ранее высказывал также Либих (Liebig J.Induction und Deduktion.
München, Akademie der Wissenschaften, 1865); см. также: Mach E.Die Prinzipien der Wärmelehre: Historischekri-tisch entwickelt. Leipzig, Barth, 1896, S. 443 и след. *Немецкое слово «Einfühlung» с трудом поддается переводу.
