Текст книги "Клинический случай"

Автор книги: Карл Хайасен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Эпилог

Татуированная анаконда Джимми Стомы была уничтожена моим приятелем Питом, патологоанатомом. Это случилось почти год назад, после того как двухтонный экскаватор вскрыл по постановлению суда могилу Юджина Марвина Брандта. Там находился гроб с телом Джимми Стомы, как и обещала его сестра.

Несмотря на адвокатов Клио, с пеной у рта заявлявших протесты, суд вынес решение провести официальное вскрытие. Один Y-образный надрез – и змееносной искусительницы на груди Джимми не стало. «Произведение искусства, – с грустью говорил мне впоследствии Пит. – Я словно поднял мачете на Моне». Он добросовестно исследовал внутренности Джимми, собирая урожай внутренних тканей крошечными кусочками, точно для сасими. Ценная находка поджидала его в печени: бенадрил, обычное средство от простуды и аллергии, продается без рецепта. Двух капсул достаточно, чтобы погрузить взрослого человека в глубокий сон. Клио не собиралась рисковать. Она всыпала в похлебку Джимми содержимое по крайней мере двадцати капсул – этого бы хватило, чтобы вырубить бизона. А затем позвала мужа на палубу обедать. После чего он нацепил акваланг и прыгнул с яхты. Пит сказал, что, скорее всего, Джимми отрубился минут через двадцать, впал в каталептический сон и вода неспешно носила его тело по песчаному дну.

Капсулы бенадрила были куплены – вместе с жевательной пастилой «Сладкие щечки» и раствором для обесцвечивания волос – в аптеке на Силвер-Бич, в двух кварталах от квартиры Клио. Сначала Клио заявила, что кто-то подделал ее подпись на чеке. Но завела совсем другую песню, когда прокурор Рик Таркингтон сообщил, что может предоставить свежий образец ее подписи на меню из кафе. Певица дала автограф фанату, известному как Чак и выдававшему себя за разносчика заказов.

К моему удивлению, Клио позвонила мне однажды вечером, до того как ей было предъявлено обвинение. Она решила развеяться в полном одиночестве в «Туда-Сюда». Я взял с собой Карлу Кандиллу – чтобы повеселилась и заодно стала свидетельницей.

Вдова была уже тепленькая, когда мы пришли. В ней мало чего осталось от гламурной поп-звезды. Короткие волосы торчали бесформенным ежиком в стиле «унисекс», а на мрачном лице проступали какие-то пятна. В свете стробоскопа ее запущенный загар приобрел зеленоватый болезненный оттенок. Да, не очень-то походишь в спа-салоны и парикмахерские, когда тебя подозревают в убийстве.

Мы прошли за ней в одну из приватных комнат клуба. Клио стрельнула сигаретку «Силк Кат» у Карлы и сказала:

– Мои адвокаты станут рвать и метать, если узнают, что я была здесь.

– Почему? Вы собираетесь во всем сознаться? – Я с готовностью выложил блокнот на стол.

Клио сморщила нос и нагнулась поближе ко мне:

– Что это у тебя за духи?

– Ваш любимый запах.

Он называется «Тимберлейк». Мы с Карлой проторчали целый час в отделе мужского парфюма в «Бёрдинс», пока его нашли.

– Все ваши приятели им пользовались, – сказал я Клио. – Лореаль. Джерри-горилла. Вы даже полили им Джимми в гробу.

– Что я люблю – мое дело, – ответила она, – но от тебя несет так, что мухи дохнут.

Карла хихикнула. Что ж, этого и следовало ожидать.

Немного накренясь на правый борт, Клио спросила:

– Я должна знать, Таггер. Это действительно ты заварил эту кашу? И все сам, один?

– Не смешите меня. Я лишь старый, усталый автор некрологов.

– Если бы, – фыркнула она.

Тут встряла Карла:

– Клио, дорогуша, у вас весь рукав в сальсе.

– Черт! Это же «Версаче».

Официант принес нам содовую, и Клио принялась оттирать пятно. Я спросил ее, правда ли, что звукозаписывающая компания расторгла с ней договор. Ну и что с того, ответила она, все равно это была дерьмовая шарашка.

– После суда я заключу невероятно выгодный контракт. У моего нового менеджера все на мази.

– Супер, – кивнул я, и, кажется, она была довольна. – А нового продюсера вы себе уже заимели?

Вместо ответа Клио раскрошила зубами кубик льда.

– Или нового телохранителя?

– Это не смешно, чувак. Когда все закончится, – сказала она, – я подам на твою вшивую газету в суд и получу с вас двадцать миллионов баксов.

– Когда все закончится, Синди Циглер, вы окажетесь в тюрьме.

– Ага, размечтался.

Карла, естественно, уловила, что наше благодушие сходит на нет.

– Клио, перед тем как попрощаться, я хотела кое-что спросить: там, в клипе, это были вы или дублерша?

Вдова встрепенулась:

– Разумеется, я. Вся, до последнего завитка.

Ее арест не сходил с нашей первой полосы: Певица обвиняется в убийстве своего знаменитого мужа. Таков был заголовок. И подпись:

Джек Таггер,

штатный журналист

Впервые за четыре года я отослал статью матери. Я также сохранил копию для Анны, по ее просьбе. Они с Дереком были в Италии, где он собирал материал для нового шпионского романа «Служанка епископа». Анна известила меня об этом открыткой, сопроводив информацию мягкой шуткой.

История о смерти Джеймса Брэдли Стомарти получила широкий отклик в желтой прессе и повлияла на музыкальный рынок. К началу процесса «Джимми и Блудливые Юнцы» снова были на коне. Звукозаписывающая компания выбросила на рынок переиздание «Плавучей богадельни» и «Болезненного жжения» двойным альбомом с «неизданным» в качестве бонус-треков. Только за первые три недели танцевальный ремикс песни «Клинический случай» с сайта группы скачали шестьдесят две тысячи поклонников. Был выпущен новый клип с Кейт Хадсон[141]141
  Кейт Хадсон (р. 1979) – американская киноактриса, роковая блондинка.


[Закрыть] в роли «двуличной стервы», туда были вмонтированы ранее нигде не показанные кадры с концертов «Блудливых Юнцов», в том числе и тот, где Джимми изображал похотливого Пэта Робертсона.

Группа снова стала зарабатывать деньги. Чудесным образом часть сборов просочилась в наследство Джимми, и маленькие обездоленные «морские ежи» теперь смогут больше времени провести на островах.

Суд над Клио длился три недели. Дэнни Гитт прилетал с Сейшельских островов, чтобы дать показания: он рассказал про ссору между Джимми и его супругой, имевшую место в студии, и про их разногласия из-за песни. Тито Неграпонте приехал из Калифорнии с карманами, набитыми обезболивающими, поэтому Рик Таркингтон принял мудрое решение не вызывать его для дачи показаний. Да это и не потребовалось. Дженет Траш оказалась убойным свидетелем: она опровергла все заявление вдовы о том, что песня «Сердце на мели» была плодом совместного творчества.

Я предполагал, что адвокаты Клио попытаются втянуть в процесс меня, но, должно быть, они решили, что это выйдет им боком. Их клиентка уже и так многое должна была объяснить, ни к чему приплетать сюда еще и криминальные забавы Джерри и Лореаля. Не удивительно, что вдова Стомарти отказалась дать показания в свою защиту. Ее адвокаты не растерялись и выдвинули версию, что это сам Джимми перед своим фатальным погружением случайно принял слишком большую дозу. Их коронным свидетелем был офтальмолог на пенсии, который заявил, что нельзя полностью исключать вероятность того, что дальнозоркий человек мог неправильно прочитать вкладыш к бенадрилу.

Присяжные заседали менее трех часов. Клио признали виновной, и судья назначил ей наказание от двадцати лет до пожизненного. В день вынесения приговора номером 9 в хит-параде журнала «Биллборд» была песня «Устрица Синди» (автор Джимми Стома).

«Сердце на мели» заняло в хит-параде пятую строчку.

А Дженет Траш готовилась к переезду из своего скромного домика в Беккервилле в трехкомнатную квартиру с видом на океан в Силвер-Бич. Оттуда она собирается управлять делами умершего брата и благотворительным фондом, носящим его имя. Песни, записанные в Эксуме, были приобретены за 1,6 миллиона долларов компанией «Кэпитол Рекордз», альбом «Сердце на мели» должен выйти через полтора месяца. В пресс-релизе компании говорилось, что у них хватит материала еще на два альбома.

Перед тем как подписать договор, Дженет позвонила мне из Лос-Анджелеса, чтобы посоветоваться.

– Ну а что бы сделал сам Джимми? – спросил я ее.

– Взял бы денежки, – ответила она. – Так чего же я раздумываю?

О том, что Дженет поменяла бирки на гробах, она не рассказала больше ни одной живой душе. Постановление суда об эксгумации было вынесено после того, как кое-кто кое на что намекнул Рику Таркингтону. Я был единственным журналистом, который написал, что в гробу Джимми был обнаружен его любимый альбом «Дорз». В конце концов путаницу, приведшую к ошибочной кремации Юджина Марвина Брандта, списали на Эллиса, вороватого директора похоронной конторы, который заявил о своей невиновности, но при этом тихо уладил проблему с Герти Брандт вне суда; до меня дошел слух, что речь шла о шестизначной цифре. Возможно, он бы отделался меньшей суммой, если бы не спер тапочки с мертвого тела Юджина и не надел их в тот день, когда судебный курьер нашел его на поле для гольфа в Порт-Малабар.

Расследование, обвинение и вынесение приговора Клио дало нашей газете материала на тринадцать передовиц, и все их написал я. Поговаривали, что Рэйс Мэггад III в ярости от того, что моя подпись снова появляется на первой полосе, но Аксакал отказался убирать ее и отнимать у меня материал. Обычно такое поведение главного редактора приводило к его скорому увольнению, но вскоре такой практике, надеюсь, придет конец.

Тем утром, когда Клио вынесли обвинительный приговор, я пришел в редакцию и попросил Эмму меня уволить. Она отказалась. Тогда я отвел ее в подсобку на третьем этаже, снял с нее трусики, и мы занялись любовью.

– Ты напрашиваешься на неприятности, – предостерегла она меня.

После обеда я повторил.

– Ты зашел слишком далеко. Из-за тебя я пропустила собрание, – заявила Эмма, когда мы чуть-чуть отдышались. – Джек, ты уволен.

– Спасибо. Увидимся вечером.

К моему приходу у Чарлза Чикла, эсквайра, все документы по фонду были уже готовы – мне оставалось только поставить подпись. Рэйс Мэггад III томился в ожидании на улице, поэтому мы с Чарлзом не особо поспешали. Я поблагодарил его за то, что он тянул с документами до окончания истории с Джимми Стомой. А затем мы обсудили рыбалку на окуня и достижения «Флоридских Аллигаторов».

Наконец Чарли сказал:

– Вы готовы? – Мы промариновали Мэггада целый час.

– Подайте сюда этого несносного павиана, – гаркнул я.

Секретарша пригласила в кабинет президента издательской группы «Мэггад-Фист», и мистер Чикл с извинениями удалился.

– Садитесь, мастер Рэйс! – рявкнул я.

Он был одет в бесподобный шерстяной костюм, но в остальном выглядел ужасно: измученный и невыспавшийся, с мешками подбегающими зелеными глазами. Даже волосы его отказывались блестеть.

– Здравствуй, Джек! – выплюнул он.

– Вы так и не сказали мне, понравился ли вам некролог старика.

– Разве? Что ж, я нашел его приемлемым.

– Я передам вашу похвалу автору.

Мэггад нахмурился:

– Но я думал, его написал ты.

– Мне помогал стажер по имени Эван Ричардс. Умный парень. Но он не вернется в «Юнион-Реджистер», потому что заметил, что под вашим руководством она изрядно захирела.

Я напомнил молодому Рэйсу, что с нашего последнего разговора прошло семь месяцев и за это время произошли важные перемены. «Мэггад-Фист» потеряла крупную сумму в результате антимонопольного процесса в Вашингтоне и была вынуждена продать две прибыльные радиостанции. Курс акций компании упал с 40 1/2 до 22 1/4 – самый низкий показатель за пять лет. Две конкурирующие медиакорпорации – немецкая и канадская – решительно порывались подмять компанию под себя.

А Макартур Полк, один из крупнейших акционеров, скончался.

– Может, для разнообразия расскажешь мне то, чего я не знаю? – буркнул Мэггад.

– О, у меня отличная новость, босс. С завтрашнего дня вы больше не будете платить мне зарплату.

– Ура! Где шампанское? – Молодой Рэйс оказался в таком незавидном положении, что я дал ему спустить пар. – Газеты должны приносить деньги, Таггер, поэтому не будь таким наивным и самоуверенным. Журналистика перестанет существовать, если не будет приносить доход.

– Да уж, вам вряд ли приходится рассчитывать на хорошую журналистику, если вы пытаетесь выдавить из нее двадцать пять процентов прибыли. Это все равно что на мафию работать, – сказал я. – Кстати, как там ваши «порше», наслаждаются дивным калифорнийским климатом? Больше никакой грязи на ваших выхлопных трубах, верно?

На мгновение мне показалось, что Мэггад засосет собственные щеки в глотку. Я задел его за живое, упомянув Калифорнию, – «Форбс» недавно опубликовал разгромную статью про чудовищную стоимость переноса штаб-квартиры «Мэггад-Фист» в солнечный Сан-Диего. Акционеры были возмущены.

Он холодно посмотрел на меня:

– Мы издаем двадцать семь хороших газет. Они получают премии.

– Ну да – несмотря на ваше вдумчивое руководство.

Все эти рэйсы мэггады от журналистики поют одно и то же, пытаясь оправдать самое обычное мародерство. Их мантра звучит примерно так: американские газеты медленно, но верно теряют читателей и рекламодателей, потому что те предпочитают кабельное телевидение и Интернет. Эту фатальную тенденцию можно обратить вспять только радикальным пересмотром роли газет в обществе. Нам надо быть восприимчивее и чутче, избегать цинизма и конфронтации. Мы должны с большим пониманием относиться к нашим партнерам, особенно к нашим рекламодателям. Мы уже не можем позволить себе ограждать наши статьи и редакторские колонки от тех требований и запросов, что предъявляет к ним бизнес. У нас общие интересы! В эти трудные времена мы должны добиться большего малыми средствами – меньше печатного места для статей, меньше журналистов, которые эти статьи пишут, и, следовательно, меньший бюджет для всего предприятия. Но, даже добиваясь большего малыми средствами, мы никогда не должны забывать наш святой долг перед читателями… ля-ля-ля.

Это просто фонтан сраного пустословия, и ни один человек, у которого есть хоть капля мозгов, в эту чепуху не верит; да и как поверишь, когда на тайных заседаниях высшего руководства компании эти любители поло обсуждают ежегодную двадцатипятипроцентную прибыль. Как и многие другие медиамагнаты, Рэйс Мэггад III не отдает себе отчета в собственной пошлости. Но ему можно занести в плюс то, что он (в отличие от иных Хёрстов и Пулитцеров наших дней) не имеет никаких политических амбиций и не устраивает вендетту на страницах своих газет. Мэггада заботит только одно.

– Ты что, издеваешься надо мной? – спросил он. – Ты отлично знаешь, что нам просто необходимо выкупить акции мистера Полка, и ты знаешь почему. Попытайся забыть о своих личных обидах, Таггер. Подумай обо всех своих друзьях и коллегах, которые могут остаться без работы, если один из наших конкурентов получит контрольный пакет акций компании.

– Вы хотите сказать, что дела в газете могут пойти еще хуже? Это что, возможно? Вы что, хотите сказать, все эти люди переживают по поводу журналистской этики еще меньше, чем вы?

Мэггаду отчаянно мечталось выбить мне передние зубы, но его миссия требовала цивилизованного подхода. Боже, как бы мне хотелось увидеть его лицо, когда Чарли Чикл сообщил ему, что Старина Полк перевел все свои акции «Мэггад-Фист» в фонд. В трастовый фонд, управлять которым поставлен я – тот же самый скот, что оскорбил Мэггада в присутствии инвесторов, тот же наглый сукин сын, чью карьеру он планировал загубить.

– В этом есть своя прелесть, правда, Рэйс?

– К черту прелесть! Сколько ты хочешь за пакет акций?

– Мистер Полк оставил весьма точные инструкции, – ответил я.

Мэггад сложил ухоженные пальцы домиком:

– Мы готовы пойти на определенные уступки.

– Определенных уступок будет недостаточно, – возражаю я. – Вам придется угождать, исполнять прихоти и не задавать вопросов. Цена акций равняется их средней рыночной стоимости за последние тридцать дней.

– Это вполне приемлемо, – холодно соглашается Рэйс III, – но перед тем как акции сменят владельца, – вот тут я наношу ему смертельный удар, – «Мэггад-Фист» должна продать «Юнион-Реджистер».

Казалось, моего щегольски одетого собеседника поразил столбняк.

– Что за бред! – выпалил он.

– Ой, вы, кажется, расстроились.

– Ни за что. Никогда.

– Отлично, – подытожил я. – Чем дольше вы упираетесь и коптите небо Флориды, тем богаче я становлюсь. Разве мистер Чикл не говорил вам, что мне платят за то, чтобы я клевал вас в задницу?

– Продать «Юнион-Реджистер»?

– Да, и притом конкретному лицу.

Мэггад схватился за ручки кресла так, как будто собирался катапультироваться с «F-16». Его шея побагровела, и вены на ней запульсировали, как пожарные шланги.

– Кто? – выдохнул он. – Продать мою газету? Кто?

– Кому? – Я не мог скрыть своего разочарования его грамматикой. – В самом деле, Рэйс.

– Кому? – нарочито переспросил он. – Ответь же мне, черт побери!

– Эллен Полк. Вдове старикана.

– Медсестре?

– Наследнице, – поправил я.

– Господи всемогущий! Это ведь ты придумал, да, Таггер?

Я не стал отрицать, что не очень красиво с моей стороны. Ведь план старикан разработал самостоятельно. Но Мэггад так напоминал побитую собаку, что я не смог заставить себя сказать ему правду.

– Сколько? – спросил он.

– Баш на баш. Она получает газету, вы получаете акции Полка.

– Это идиотизм. – Он быстро прикинул в уме что почем. – Доу-Джонс упал ниже плинтуса, «Юнион-Реджистер» должна стоить в десять, если не в двенадцать раз больше, чем акции старика. Это же очевидно.

– Как хотите, мастер Рэйс. Завтра я обедаю с канадцами.

– Господи, да не торопись!

– Кстати, отличный у вас костюмчик, – не удержался я, – но, черт побери, за окном почти восемьдесят четыре по Фаренгейту! Вы рождены для хаки, друг мой.

В конце концов Рэйс Мэггад III согласился расстаться с одной газетой, чтобы удержать остальные двадцать шесть, помоги им Господь. Сделка была заключена за неделю до того, как любимая лошадка Рэйса наскочила на него в конюшне и погарцевала на его черепе. Он быстро идет на поправку, но доктора сомневаются, сможет ли он теперь гонять на тачке с пятиступенчатой коробкой.

В прошлом месяце Эллен Полк стала первой хозяйкой «Юнион-Реджистер». Первым делом она увеличила штат новостной редакции на двадцать пять процентов. А затем приказала Аксакалу набрать людей на пустующие должности. Сейчас журналисты освещают новости Палм-Ривер, Беккервилля и Силвер-Бич – ковровая бомбардировка, вынудившая политиков отказаться от проведения собраний в стиле восточного базара.

Под руководством миссис Полк даже раздел Смертей воссиял в своей былой славе, публикуя по два больших некролога в день. Эмма больше смертями не заведует. В награду за редактуру истории с Джимми Стомой ее назначили старшим помощником редактора раздела Новостей. Я спросил у нее, означает ли это, что теперь она должна носить на груди медную бляху, а она велела мне выметаться из ванной, чтобы она могла высушить волосы. Она отказывается уходить из журналистики и отказывается уходить от меня. Я самый счастливый в мире псих.

После приключения на озере Эмма без всяких происшествий дожила до своего двадцать восьмого дня рождения, который был в прошлую субботу. Мы ездили в Неаполь пообедать с моей матерью и моим отчимом Дэйвом, а также с Палмерами, членством которых в своем гольф-клубе Дэйв ныне гордится. Такое радикальное изменение в его поведении началось после того, как сын мистера Палмера научил Дэйва выбивать затерявшийся мяч обратно на грин.

Когда мы убирали со стола, я отвел мать в сторонку и спросил, откуда она взяла некролог Джека-старшего. Она сказала, что его переслал брат Джека, адвокат из Орландо. «Вот за кого мне надо было выйти замуж – за адвоката», – заметила мать, и в этой шутке была только доля шутки.

В конверте с некрологом был еще чек на 250 долларов, чтобы возместить стоимость жемчужных серег, которые мой отец прихватил с собой, а потом заложил. После его смерти ломбардную расписку (и путеводитель фирмы «Фодор» по Амстердаму) нашли в коробке из-под обуви у него под кроватью в Ки-Уэст.

– Теперь, когда я знаю, как он умер, ты можешь что-то еще о нем рассказать? – спросил я у матери.

– Он был пропащим человеком. И хватит об этом, – ответила она. – Послушай, Джек, мне очень нравится твоя новая девушка. Пожалуйста, не спугни ее, как Анну. Держи свои мрачные думы при себе, ладно?

– Я постараюсь, мам.

Вчерашний вечер мы с Эммой провели на диване, вырывая друг у друга рукописные главы романа Хуана Родригеса о его путешествии с Кубы в Ки-Уэст. Захватывающе и одновременно трогательно – Хуан куда талантливее, чем я мог вообразить. Серьезное нью-йоркское издательство уже осенью выпустит в свет его книгу, и я надеюсь, что она принесет ему богатство и признание. И еще надеюсь, что теперь его перестанут мучить кошмары. Он посвятил роман своей сестре.

А сегодня мы с Эммой приехали на пирс в Силвер-Бич пообедать, мы теперь часто здесь бываем. Одним ветреным утром пару месяцев назад к нам присоединилась Дженет Траш. Она скинула свои шлепанцы, залезла на перила и развеяла многострадальный прах своего брата над Атлантикой. «Прощай, Джимми», – пропела она и выбросила пустую урну в море. И в этот самый момент – клянусь! – из воды вынырнул дельфин, перевернулся в волнах один раз и был таков.

Я привожу сюда Эмму, потому что хочу познакомить ее с Айком, престарелым автором некрологов, но я не видел его с того самого дня, когда мы с ним разговаривали. Я уже начинаю думать, что он мне привиделся. Эмма тоже сомневается на его счет, но слишком добра и прямо об этом не говорит. Даже если это означает, что я еще не вполне в своем уме, пусть уж лучше окажется, что я выдумал Айка. Я даже думать не хочу, что он умер.

Как всегда, мы с Эммой выбираем скамейку рядом с телефоном в конце пирса – тот самый телефон, по которому я разговаривал с ее похитителями. Однажды я сказал об этом Эмме, в ответ она лишь буркнула: «С этими гадами!»

Сегодня океан тих и спокоен – зеркало, в котором отражается безоблачное голубое небо. У детей закончились уроки, поэтому на пирсе шумно; над нами летают громкоголосые стаи чаек и крачек. Мы с Эммой прикрываем наши обеды на случай бомбардировки. Щурясь на яркое летнее солнце, я ищу седую пушистую голову Айка среди рыболовов, выстроившихся вдоль перил.

– Может, он уехал на север, чтобы переждать жару, – предполагает Эмма.

– Может.

– Или попал в больницу. Ты звонил в «Милосердие»?

– Нет пока. – Я ведь даже не знаю его фамилии.

Мы отвлекаемся на прихрамывающего косматого туриста, на нем майка вся в разводах от пота. Он поймал на спиннинг маленькую барракуду, которая бешено трепыхается на деревянном настиле. Турист, кажется, уже определился с тем, что будет есть на ужин, потому старательно прыгает на рыбе, пытаясь добить, пока она не соскользнула обратно в океан. Но он, очевидно, плохо изучал в школе анатомию рыб: иначе знал бы, что даже молодые особи барракуд обильно наделены зубами. Буквально через секунду из бледных лодыжек туриста брызжет кровь, и он отступает, воя, как свежезаклейменный телок.

Эмма подходит ближе к месту событий и одним толчком темно-синей туфли-лодочки аккуратно отправляет трепыхающуюся барракуду обратно в воду. Вернувшись ко мне под бок на скамейку, она говорит:

– Пора.

– Нет, умоляю тебя.

Каждый день она спрашивает: «Когда ты вернешься в газету?»

Аксакал предложил мне место в новой команде, проводящей журналистские расследования, но сейчас время неподходящее. Я все еще просыпаюсь в холодном поту из-за происшествия на озере Окичоби. Я не рассказываю об этом Эмме – ей собственных кошмаров хватает.

– Джек, ты должен вернуться на работу. Ты же так старался получить это место.

– Может, в этом проблема. Как сказал бы Джимми Стома, я просто «заезженный трактор».

– А как сказала бы Эмма Коул, я собираюсь сделать тебе больно. – И она шлепает меня по голове. – Вернись на работу, черт подери! Мне тебя не хватает.

– Она права. В чем проблема, Таггер? – раздается скрипучий голос у меня за спиной.

Я резко оборачиваюсь и вижу Айка, на заросшем бакенбардами лице человека-опоссума играет хитрая усмешка. В одной руке он несет оранжевое ведро с наживкой, а в другой – сумку-холодильник и три спиннинга. Он бодр и подтянут.

– Где вы пропадали? – спрашиваю я.

– Сражался с одним нехорошим полипом, – весело отвечает он. – Но опасаться нечего. Я выиграл битву.

– Айк, это моя подруга Эмма.

Он кладет рыболовные снасти на пирс и пожимает ей руку:

– Вы очаровательны, Эмма. Счастлив с вами познакомиться.

Старый кобель!

– У вас ведь был день рождения? – спрашиваю я.

– Стукнуло девяносто три, – гордо рапортует он.

– Невероятно, – вставляет Эмма.

– Ничего особенного. У меня все распланировано. Все эти годы, пока я писал некрологи, – понимаете ли, молодая леди, я все брал на заметку. Узнал парочку секретов.

Я так и думал, что старик понравится Эмме. Он устанавливает свои потрепанные снасти, затем методично насаживает что-то на крючки и по очереди закидывает удочки.

– Надо прятаться от солнца, – советует он, склонив голову набок. – А то изжаритесь. Через сорок лет скажете мне спасибо.

Один из спиннингов начинает дрожать, и Айк галантно передает его Эмме. Она выдергивает из воды люциана, которого Айк потрошит и бросает на лед.

– Рыба – это самая здоровая пища в мире. На кладбищах полно людей, которые ели слишком мало рыбы.

– Айк, – говорит Эмма, – пожалуйста, объясните Джеку, почему он должен вернуться в газету.

Он вытирает лезвие ножа о штанину:

– Во-первых, ты не приспособлен для нормальной работы.

С этим я не спорю.

– Во-вторых, тебе нравится быть в центре событий. – Кривыми пальцами он насаживает на большой острый крючок кусочек кефали. – И в-третьих, если будешь работать в газете, сможешь вызывать события. Изменить мир. Это я тебе говорю.

Эмма хлопает в ладоши:

– Отлично сказано!

Все, что сказал человек-опоссум, – правда.

– Но если я вернусь, – возражаю я, – я больше не буду писать некрологи.

– Ничего страшного. Ты написал чертовски хорошую статью про ту молодуху, которая замочила мужа, – говорит Айк. – Я не удивлюсь, если тебе дадут за это какую-нибудь премию. Серьезно, Джек.

Он замахивается спиннингом и забрасывает свежую наживку в море. Слышно, как шлепается в воду тяжелое свинцовое грузило. Эмма показывает на часы: нам пора. Теперь, когда она старший помощник редактора, она не имеет права пропускать собрания. Кое-что в «Юнион-Реджистер» не изменилось.

– Айк, приятно было с вами познакомиться.

– Взаимно. Приходите еще. Порыбачим. – И он улыбается, сверкая протезами. – Когда я снова увижу твою подпись в газете, Джек Таггер?

– Увидишь, не сомневайся. – Я жму его руку, перепачканную рыбной чешуей. – Айк, ты – уникален.

Он нагибается ко мне поближе и тихо спрашивает:

– Ты когда в последний раз был у врача?

– В прошлом году. – Благодаря Эмме я смог отказаться от этих параноидальных визитов к доктору Сьюзан.

– Когда пойдешь в следующий раз, не забудь им сказать, чтобы проверили сантехнику, – советует Айк. – Они запихивают камеру в зад, но это не страшнее, чем обычный бракоразводный процесс.

– Постараюсь не забыть.

– Долгих тебе лет, Джек. Помни, все дело в диете и отношении к жизни.

Мы с Эммой успеваем пройти половину пирса, как вдруг слышим хриплый крик. Айк подцепил большого тарпона. Рыба еще наполовину в воде, бьется на крючке, разбрызгивая вокруг себя серебристые капли. Вдруг она резко дергает, старик прилипает к ограждению, но отчаянно пытается удержать изогнувшуюся удочку. Пара-тройка местных рыбаков подтягивается ближе; все смотрят, но никто не пытается помочь. Тщедушный Айк весит значительно меньше, чем рыбья туша на другом конце удилища. Не могу сказать, что рыбалка – мой конек, но я помню о ней достаточно (еще с тех пор, как рыбачил с матерью) и понимаю, что произойдет, если катушку на спиннинге заклинит.

– Похоже, ему нужна помощь, – говорит Эмма. Я уже бегу к нему.

И думаю, да простит меня бог, о его некрологе. Разумеется, аллюзии на Хемингуэя. А еще какой-нибудь туповатый приятель человека-опоссума скажет, что он умер, занимаясь любимым делом… то есть получится, любил старик давиться морской водой?

И все же утонуть, потому что тебя утащила с пирса в море огромная рыбина, – это не самая глупая смерть, бывает и похлеще. Гораздо бессмысленнее, допустим, умереть, напившись в стельку и свалившись с дерева, где целовался с енотом.

Подозреваю, мистический аспект – был унесен серебристой тварью в морскую пучину – понравился бы человеку, который почти всю жизнь писал про обыденные смерти других людей. И все равно я не могу просто стоять и смотреть. Айку исполнилось девяносто три, но я уверен, это для него не предел. Не думаю, что он готов откланяться.

Я продираюсь сквозь толпу зевак и вижу, что старик перевесился через ограждения. Конечно же, он уже плюнул на здравый смысл и ни за что не выпустит из рук чертов спиннинг; моя мать тоже бы не отпустила, впав в этот абсурдный экстаз рыболова. Тарпон уже размотал всю леску с катушки Айка, но старик мертвой хваткой вцепился в нее, уже порезав до крови правую руку. Сейчас он ездит по перилам туда-сюда, будто человек-пила, голова и грудь висят над водой, а ноги болтаются в воздухе.

Я вижу запачканные наживкой подошвы его ботинок. Я чувствую, как кто-то толкает меня в спину, понуждая двигаться вперед. Это Эмма.

Я хватаю Айка за ремень и вытаскиваю обратно на пирс. А в море тарпон показывается еще один раз, беззвучно распахивает огромный рот. Леска в игрушечных пальцах старика безжизненно повисает.

– Черт меня дери, – задыхаясь, говорит он. – Это было что-то!

Остальные рыбаки весело хлопают в ладоши и, обмениваясь впечатлениями, расходятся. Эмма, несостоявшаяся медсестра, осматривает кровавый порез на морщинистой ладони Айка.

Он так хохочет, что его глаза-пуговки начинают слезиться.

– Ты только представь, какой был бы заголовок! – говорит он. – Джек, ты представляешь?