Текст книги "Клинический случай"

Автор книги: Карл Хайасен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

6

По понедельникам у Эммы выходной, но мое дело не терпит отлагательств.

Я названиваю ей битый час, но у нее все время занято, поэтому я совершаю немыслимое и еду к ней домой. У нее двухэтажная квартира в западном районе. Как-то у нее украли машину с редакционной парковки – двухдверную серебристую «акуру», подарок отца, – и я подбросил Эмму до дома. Тот кретин, что угнал тачку Эммы, попытался ограбить банк, подъехав к окошечку, где клиенты обслуживаются, не выходя из машины. Охранник всадил в него пулю, и грабитель истек кровью на серой кожаной обивке «акуры». Машину изъяли как вещественное доказательство.

Так что я согласился подвезти Эмму, что было само по себе чревато. Я опасался, что мне придется ее утешать, а на это я пойти не мог. Проявить сочувствие – значит допустить слабину в отношениях, которые должны быть натянуты, как удавка. Если я хочу избавить Эмму от мира прессы, я ни в коем случае не могу становиться доверенным лицом или (боже упаси) ее приятелем.

Но все обошлось без происшествий. Эмма философски отнеслась к трупу в своей «акуре»; и мне не потребовалось ее обнимать или даже похлопывать по руке. Она сказала, что уже пообщалась с отцом и тот предложил купить ей новую машину, как только получит страховку за старую. Она его поблагодарила, но сказала, что она уже взрослая девочка и может сама себе купить тачку. Тем лучше, мягко согласился я. Я высадил ее рядом с домом и вдруг ни с того ни с сего спросил, не надо ли заехать за ней завтра, чтобы отвезти на работу. Что на меня нашло, сам не понимаю. К счастью, Эмма уже успела взять машину напрокат.

Ее дом в квартале от шоссе, но пока выедешь на нужную улицу – запаришься. У дома припаркована новенькая машина Эммы – «камри» цвета шампанского; на заднем стекле еще висит бумажка с регистрационным номером. А на вязкой обочине дороги стоит знакомый джип «чероки». Он принадлежит Хуану Родригесу, нашему спортивному обозревателю. Кстати, Хуан мой лучший друг.

Недавно он начал встречаться с Эммой, что несколько выбило меня из колеи. Было время, когда мы с Хуаном могли выпить по бутылочке пивка и пожаловаться друг другу, в каком клоповнике приходится работать. Теперь это в прошлом. Что бы я ни сказал про плачевное состояние журналистики – это будет расценено как выпад против Эммы, а я не хочу обижать Хуана. И все же его интерес к этой женщине действует мне на нервы – два года он слушал, как я ее поношу, и все равно пригласил на свидание.

Она кардинально отличается от трех других женщин, с которыми встречается Хуан: одна – профессиональная фигуристка, вторая – хирург-ортопед, а третья – танцовщица из группы поддержки баскетбольной команды «Жар Майами». Хуан полон решимости найти себе подругу жизни, что бы там ни казалось на первый взгляд. Возможно, ею станет Эмма, но я эгоистично надеюсь, что все-таки нет. Да мне останется только удавиться, если мой лучший друг влюбится в моего редактора.

Вопрос дня: Хуан и Эмма уже перешли к стадии пестиков и тычинок? Очень бы не хотелось явиться в самый неподходящий момент. Шторы на окнах Эммы открыты, но движения в квартире не видно, только тощая пятнистая кошка умывается на подоконнике.

В нерешительности я бросаю взгляд на часы – половина пятого. Эмма и Хуан скорее уж трахаются, чем смотрят шоу Опры.

Но черт побери, у меня важное дело. И хотя Джеймс Брэдли Стомарти уже, наверное, обратился в прах, работы завались. Настоящая история его жизни и смерти еще не рассказана, и я должен поставить Эмму в известность, что наш долг – поведать людям правду. Я подхожу к двери и звоню. Ноль эмоций. Ржавый кондиционер на стене рычит, как бульдозер на дне котлована. Я пробую стучать – сначала костяшками пальцев, затем ребром ладони. Даже кошка не обращает на меня внимания.

– Черт, – бормочу я себе под нос.

Я успеваю пройти полдороги обратно к машине, когда слышу, как дверь квартиры открывается, – это Эмма. Я вздыхаю с облегчением: она не растрепана и не кажется излишне возбужденной. На ней старые джинсы, короткая белая футболка и очки для чтения. Ее недавно подстриженная челка уложена на прямой пробор, а остальные волосы забраны в хвост голубой резинкой.

– Джек?

– Я не вовремя?

Она стремительно спускается по ступенькам:

– Мне показалось, что кто-то стучит…

– Я тебе звонил, но было занято.

– Извини. В Интернете сидела, – говорит Эмма. Пожалуй, я ей верю.

– Что случилось? – интересуется она.

– Некролог Стомарти.

Эмма удивлена. Даже когда некрологи кишат ошибками, это редко доставляет проблемы редакторам. С юридической точки зрения оклеветать покойника невозможно.

Я торопливо рассказываю Эмме про звонок Дженет Траш, про визит в похоронное бюро и про отсутствие швов от вскрытия на теле Джимми Стомы. Эмма слушает с нетерпением, которое меня раздражает. Я жду, что в любой момент дружище Хуан вальяжно выплывет из дверей, на ходу застегивая штаны.

Когда я заканчиваю свой монолог, Эмма поджимает губы и говорит:

– Думаешь, мы должны написать опровержение?

Господи Иисусе, она это серьезно. Я подавляю желание рассмеяться ей в лицо. Вместо этого я опускаю глаза – и мой взгляд упирается в голые ступни Эммы, которые я раньше никогда не видел. Ногти у нее на ногах покрашены через один в вишневый и оранжевый цвета, и это решительно не вяжется с ее образом.

– Джек?

– Там нечего опровергать, – спокойно объясняю я. – В статье не было ошибок. Просто не вся правда.

– Как ты думаешь, что с ним случилось?

– Думаю, мне хочется взглянуть на отчет следователя с Багамских островов.

– И как ты собираешься это сделать? – Эмма как-то мнется. Оглядывается через плечо, но в остальном не признает наличие Хуана в ее квартире.

– Запросто, – говорю я. – Всего-то и нужно – слетать в Нассау и поговорить с врачом, который делал вскрытие Джимми Стомы.

Эмма с трудом скрывает раздражение, как будто это я в неловком положении. Оказывается, так и есть.

Она говорит:

– Нет, то есть… Джек, ты не можешь этого сделать. Тебе надо закончить со Стариной Полком. Говорят, он угасает прямо на глазах…

– Что?

Макартур Полк когда-то был владельцем «Юнион-Реджистер». Если мои газетные вырезки не врут, он уже семнадцать лет при смерти. И я последний из длинной череды журналистов, которому поручили написать его некролог.

– Эмма, ты серьезно? – Мое отвращение неподдельно, а удивление притворно.

Она достает из заднего кармана зеленый шелковый шарф и нервно накручивает его на свое изящное запястье.

– Послушай, Джек, если ты правда думаешь, будто там что-то не так…

– Думаю. Более того, я в этом уверен.

– Хорошо. Значит, завтра соберешь все свои записи, и мы пойдем к Райнмену. Может, он выделит кого-то, кто сделает пару звонков.

Райнмен – редактор раздела Городские Новости, ни одно событие не попадет в газету без его разрешения. Мой желудок завязывается узлом.

– Эмма, я сам в состоянии сделать пару звонков. Я прекрасно умею обращаться с телефоном.

Но она отступает к своему дому:

– Джек, мы не копаемся в темных историях. Мы не расследуем убийства. Мы пишем некрологи.

– Пожалуйста. Я прошу всего пару дней.

Поверить не могу, я действительно произнес «пожалуйста».

Продолжая отступать, Эмма качает головой:

– Извини… давай поговорим в офисе, ладно? Завтра утром. – Она доходит до двери и стремительно исчезает за ней, как хорек в норе.

Несколько минут я сижу на ступеньках, чтобы унять ярость. Мне наконец удается обуздать желание схватить монтировку и разделать ее новенькую «камри» под орех. Почему меня удивляет то, что здесь случилось? На что, черт побери, я надеялся?

По дороге домой я включаю «Блудливых Юнцов»: громкость – на полную, басы – на максимум. У меня из головы не идет похабная картинка: Хуан Родригес привязан шелковыми шарфами к столбикам кровати, а на нем скачет неистовая Эмма, расставив ноги с треклятыми разноцветными, словно леденцы, ногтями.

Я живу один в приличной квартирке на четвертом этаже неподалеку от пляжа. Здесь в разное время успели пожить три женщины. Последней – и самой терпеливой – была Анна. Ее фото в желтом купальнике все еще прицеплено магнитом к двери холодильника. Внутри я нахожу пачку куриных крыльев, упаковку пива и треугольный кусок заплесневелого чеддера. Сегодня меня интересует только пиво, и я успеваю приступить к третьей бутылке, когда слышу стук в дверь.

– Эй, некроман? Ты дома?

Хуан открывает дверь, и я приветственно машу ему с дивана. Он берет себе пиво и садится в потертое кресло.

– Сегодня «Марлины» играют, – говорит он.

– Это как посмотреть.

– А где телик? – Хуан кивает на пустое пространство в стенке. – Только не говори, что ты опять вышвырнул его с балкона.

Такое иногда случается, когда я пытаюсь смотреть музыкальные клипы.

– Жалкое зрелище, – говорю я. – И да, мне стыдно за свой поступок.

– Кто был на этот раз?

– Какая-то мальчиковая группа. Название не помню. – Я провожу холодной влажной бутылкой по лбу.

Хуан как-то напряжен.

– Тебе сейчас сколько… тридцать четыре? – спрашиваю я.

– Только не сегодня, Джек.

Но меня уже понесло:

– Ты должен радоваться, приятель. Ты уже протянул дольше, чем Кит Мун или Джон Белуши.[25]25
  Кит Мун (1946–1978) – ударник группы «Ху». Джон Белуши (1949–1982) – американский киноактер.


[Закрыть]

– Зачем ты это делаешь?

Я включаю «Роллингов»[26]26
  «Ролл инг Стоунз» (с 1961) – британская рок-группа.


[Закрыть] – с ними никогда не прогадаешь. Хуан знает почти все песни, даже самые ранние. Ему было шестнадцать, когда в 1981 году он со своей двенадцатилетней сестрой приплыл в Ки-Уэст на старом рыбацком суденышке из кубинского порта Мариэль, и с тех пор он тут полностью освоился. На суденышке было тридцать семь беженцев, и в их числе несколько отпетых преступников, которых Кастро шутки ради выпустил из тюрьмы и отправил в Майами.

Все в газете знают, что Хуан приплыл с Кубы. Но они не знают, что случилось темной ночью в открытом море во время путешествия – эту историю Хуан как-то поведал мне, перебрав мартини. Один из уголовников решил развлечься с сестрой Хуана, а его подельник согласился постоять на стреме. Оба они не обратили внимания на тощего брата девочки, который умудрился где-то раздобыть пятидюймовую отвертку. Много часов спустя, когда суденышко пришвартовалось в Ки-Уэст, иммиграционные чиновники насчитали только тридцать пять пассажиров, в том числе Хуана и его сестру в разорванном платье. Остальные беженцы ни словом не обмолвились о происшествии.

Хуан отхлебывает пива и говорит мне:

– А статью ты сегодня реальную отгрохал.

– Да ладно. Перестань.

– Чем ты недоволен?

– Да это же некролог.

– Эй, мне было интересно. Я помню, слышал «Блудливых Юнцов» по радио, – говорит он. – «Тролль в штанах» ничего была песенка.

– Да, ничего. – Мне не терпится рассказать Хуану про загадочную гибель Джимми Стомы, но я спрашиваю себя: может, ему уже все известно? Если так, значит, они с Эммой ближе, чем мне казалось. – Она тебе рассказала? – спрашиваю я.

– Кто? А, Эмма?

– Нет, Мадлен, блядь, Олбрайт. – Я ставлю пустую бутылку на пол. – Послушай, я надеюсь, что не помешал вам сегодня. При обычных обстоятельствах я бы никогда…

– Не помешал, – ухмыльнулся Хуан. – Я помогал ей с компьютером. Браузер новый поставил.

– Не сомневаюсь.

– Нет, честно. Только и всего.

– Тогда почему ты не выглянул и не поздоровался?

– Она меня попросила.

Как это похоже на Эмму! Она подумала, что присутствие Хуана, моего друга и ее потенциального секс-партнера, подорвет ее превосходство в отношениях журналиста и редактора.

– Иди ты, – комментирую я. – А я уж было подумал, что она привязала тебя к кровати.

– Если бы, – снова улыбается Хуан. Иногда он слишком очарователен.

– Так она рассказала тебе или нет?

– Зачем ты заходил? Естественно, рассказала.

– А она рассказала, что мне ответила?

Хуан сочувственно кивает:

– Да уж, вломила тебе по самое не балуйся.

– Вот поэтому я и решил нажраться.

– Три бутылки пива – это не нажраться, Джек. – Он посчитал пустую тару на полу. – Три бутылки пива – это смыть плохое настроение.

– Как же мне быть с Эммой? – Я расправляю плечи. – Постой-ка, почему я спрашиваю это у тебя?

– Потому, что я мудр не по годам?

– Сделай мне одолжение, – прошу я. – Если ты с ней спишь, не говори мне. Просто смени тему – и я все пойму.

– Договорились, – решительно кивает Хуан. – Кстати, говорят, что Марино собирается вернуться из отставки.

– Очень гладко сменил тему, придурок.

– Джек, я не сплю с Эммой.

– Прекрасно, – говорю я, – значит, ты с полным правом можешь дать мне совет. Эта женщина хочет сбагрить Джимми Стому в Городские Новости. Моя история, Хуан, а эта бесчувственная сучка хочет ее у меня отобрать!

– А я-то думал, что Спорт – это гадючник.

И тут я его спрашиваю:

– Ну что ты в ней нашел?

Хуан колеблется. Я знаю, это вовсе не оттого, что он подбирает слова – он отличный журналист, куда лучше, чем я, хоть и пишет на неродном языке.

– Эмма не такая, как другие, Джек.

– Как и двухголовый скорпион.

– Если хочешь, я с ней поговорю.

– Нет!

– Я просто пытаюсь помочь.

– Ты не понимаешь, – говорю я. – У нас с Эммой отношения развиваются по особому сценарию.

Правой ногой Хуан пристукивает в такт музыке; Джаггер поет про уличных бойцов.[27]27
  «Уличные бойцы» («Street Fighting Man») – песня «Роллинг Стоунз» с альбома «Банкет для ниших» («Beggars Banquet», 1968).


[Закрыть]

– Это мой материал, – продолжаю ворчать я. – А она хочет его у меня забрать.

– Мне жаль, старик. – Хуан знает, что со мной случилось, все это тошнотворное дело. Он знает, в каком я положении в газете. Он зовет меня «некроман», чтобы сгладить углы, но ему действительно не нравится эта ситуация. И с этим ничего не поделаешь. Он – звезда, а я – шакалье дерьмо.

– Увольняйся, – советует он мне от чистого сердца.

– Это все, что ты можешь сказать?

Хуан советует мне уволиться с тех самых пор, как меня перевели в раздел Смертей.

– Именно этого Эмме и надо – она тебе не говорила? Именно этого все они добиваются. Поэтому я не уволюсь, Хуан, по крайней мере до тех пор, пока они не начнут умолять меня остаться.

Он не в настроении для моих проникновенных речей. Не знаю почему.

– Расскажи мне про Джимми Стому, – просит он.

И я рассказываю.

– О'кей, – произносит он после минутного размышления, – давай предположим, что вскрытия не было. Но что это доказывает? Это же Багамы, Джек. Думаю, они повидали немало утонувших дайверов на своем веку.

– Но что, если…

– В любом случае кому понадобится убивать бывшую рок-звезду? – беззлобно спрашивает Хуан.

– Может, и никому, – признаю я. – Но я так и не узнаю наверняка, если Эмма не освободит меня на пару дней.

Хуан подается вперед и трет подбородок. Я доверяю его мнению. Из него вышел бы отличный обозреватель, если бы он так сильно не любил бейсбол.

– Хочу кое-что тебе показать, – говорит он и встает, – но я оставил это в машине.

Хуан уходит и через пару минут возвращается. Он протягивает мне распечатку некролога Джимми Стомы, который появится в завтрашней «Нью-Йорк Таймс». Заголовок гласит: «Джеймс Стомарти, 39, неугомонный рокер».

И хотя некролог вполовину короче моего, я отказываюсь читать. Некрологи в «Таймс» – это произведения искусства, а я сейчас не готов к новому унижению.

– Да прочитай ты эту чертову статью! – настаивает Хуан.

– Попозже.

– Твоя лучше.

– Нуда.

– На тебя жалко смотреть, – укоряет Хуан. – Ведешь себя как дитя малое.

Я проглядываю первый абзац:

Джеймс Брэдли Стомарти, некогда скандально известный солист рок-группы 80-х «Джимми и Блудливые Юнцы», умер на прошлой неделе во время отдыха на своей яхте на Багамах.

Я бормочу:

– Недурное начало.

– Зацени, что сказала вдовушка музыканта. Вот здесь, про предчувствие.

– Что за предчувствие?

Шесть абзацев вниз – и вот оно:

Вдова мистера Стомарти, певица Клио Рио, поделилась с нами, что у нее было нехорошее предчувствие, когда муж, опытный дайвер, сказал ей о своем намерении погрузиться к затонувшему самолету.

«У меня что-то странно дрогнуло в душе, когда он сказал про это погружение, – сказала Клио Рио. – Я просила Джимми не нырять. Он отравился рыбной похлебкой и неважно себя чувствовал. Ему было так плохо, что он едва сумел надеть акваланг. Боже, если бы я только смогла его остановить».

Я отказываюсь верить своим глазам.

Хуан говорит:

– Похоже, очаровательная мисс Рио накормила тебя совсем другой историей. Ты бы не упустил шанс вставить фразу «отравился рыбной похлебкой».

– Не говоря уж о «что-то странно дрогнуло в душе», – соглашаюсь я, возмущенно взмахнув листками. – Девчонка ни словом не обмолвилась. Заявила, что торчала на яхте, читала журналы и загорала. И не проявляла ни малейшего беспокойства о том, что ее муженек поплыл к этому самолету.

– Что-то здесь нечисто, – соглашается Хуан.

– Есть идеи?

– Ты уже все для себя решил, да?

Я снова бросаю взгляд на некролог в «Таймс». Мне отрадно видеть, что мой коллега тоже не смог поговорить с багамским следователем. И еще: в статье нет ни малейшего упоминания о «Сердце на мели». Представляю, как Клио взбесится.

– Джек, что ты собираешься делать? – гнет свое Хуан.

– Рыть материал, что же еще. Это моя статья, и я ее напишу.

– Но как? Эмма не отступится…

Он прав. Она не отступится – она сломается. Таков мой план. Хуан волнуется, но я не уверен, за меня или за нее. Может, за нас обоих.

– Что будешь делать? – снова спрашивает он.

– Ну, завтра позвоню в редакцию и скажусь больным, – отвечаю я.

– Ох.

– Так я смогу попасть на похороны.

– Черт, так я и знал.

– Ты снова улыбаешься, стервец.

– Ага, – соглашается Хуан, – похоже на то.

7

Разумеется, было бы круто, если бы меня взяли в какую-нибудь серьезную ежедневную газету в Майами, Санкт-Петербурге, штат Флорида, или даже (почему бы не помечтать?) в Вашингтоне или Нью-Йорке. Но, видно, не судьба. Это моя пятая газета и наверняка последняя. Я все менее пригоден для этого ремесла.

«Юнион-Реджистер» была основана в 1931 году отцом Макартура Полка; уйдя на пенсию, он завещал ее единственному сыну, при котором она оставалась рентабельной и уважаемой вплоть до того момента, когда три года назад Макартур Полк-младший неожиданно продал ее издательской группе «Мэггад-Фист» за 47 миллионов долларов, выплаченных наличными, акциями и опционами. То был худший день в истории газеты.

«Мэггад-Фист» – это акционерная компания, владеющая двадцатью семью ежедневными газетами по всей стране. Ее президентом и председателем совета директоров является молодой Рэйс Мэггад III, который полагает, что газета может процветать и при этом заниматься низкопробной журналистикой, потому что журналистика высокого полета приносит одни убытки. Рэйс Мэггад III также полагает, что самый простой способ повысить прибыль от издания – сократить расходы на сбор информации. По понятным причинам он не был любим в остальных двадцати шести газетах, которыми владела «Мэггад-Фист». Не полюбили его и в нашей, хотя только один журналист осмелился встать и высказать это ему в лицо – на собрании акционеров в присутствии внештатного корреспондента «Уолл-стрит Джорнал». Вот так – ни больше ни меньше. Замечания были краткими, но злыми, и молодой Рэйс Мэггад III, заядлый игрок в поло, потерял самообладание в присутствии пяти сотен раздраженных инвесторов. Журналиста не могли уволить за наглость (так сказали адвокаты компании). Однако его турнули из престижного отдела журналистских расследований и посадили писать некрологи в надежде, что он не вынесет унижения и подаст в отставку.

Но он в отставку не подал.

Так что нет ничего удивительного в том, что именно на него взвалили это задание – увековечить говнюка, который и явился причиной всех несчастий, обрушившихся на газету. Ибо прошел слух, что Макартур Полк снова при смерти.

Я пишу некрологи о живых знаменитостях. Заранее. А когда человек отходит в мир иной, я разбавляю свой полуфабрикат парой новых абзацев и – в номер. Я начинаю добавлять новые детали, как только сообщают, что клиент «захворал» – на языке газетчиков это означает «на пороге смерти».

Макартур Полк хворает с 1983 года; именно по этой причине я не заготовил для него предварительного некролога. Старый ублюдок на самом деле вовсе не умирает – ему просто нравится, как в больнице все вокруг него бегают. Сейчас его примерно в одиннадцатый раз положили в отделение интенсивной терапии в госпитале «Милосердие», из-за чего Эмма и задергалась. И хотя Полк больше не является владельцем «Юнион-Реджистер», он – столп общества и, что гораздо важнее, у него крупный пакет акций «Мэггад-Фист». Когда его некролог наконец увидит свет, его внимательно прочтут все высоколобые говнюки из руководства нашей газеты, люди, от которых зависит будущее Эммы. Вот почему она считает, что должна приложить руку к его проводам. Она хочет, чтобы некролог был блестящим, трогательным, незабываемым. Ей нужен шедевр, и она требует, чтобы я его создал.

Поэтому я нарочно показываю, насколько мне плевать. Лично мне от смерти Макартура Полка ни горячо, ни холодно, nada.[28]28
  Никак, ничто (исп.).


[Закрыть]Я мог бы часок поколдовать над своими вырезками и состряпать некролог, который был бы и остроумным, и красочным, и пикантным – жемчужиной в своем роде. И он бы хранился у меня в компьютере вплоть до того момента, когда старикан наконец протянет ноги; в этот день я бы торжественно отправил его по электронной почте тому журналисту, которому поручат его освежить. Именно его подпись появится под некрологом, опубликованным на первой полосе. А в самом низу, курсивом и в скобках, меня, возможно, укажут в числе тех, кто оказался «при участии» в создании статьи.

Так уж у нас тут заведено. Как только появляется шанс, что статья пойдет на первую полосу, материал у меня отбирают. И все равно я ни разу не счел за труд напечатать свою собственную подпись жирным шрифтом:

Джек Таггер,

штатный журналист

Чтобы стереть мое имя из статьи, Эмме сначала придется выделить его в тексте. Мне нравится думать, что эта рутинная операция наполняет ее душу стыдом, но кто знает.

Ей даны четкие указания. Она знает про мой конфликт с Рэйсом Мэггадом III; все в газете знают.

То, что я все никак не увольняюсь, должно быть, раздражает Эмму – за исключением, конечно, тех редких дней, когда ей требуется первоклассный автор некрологов, как в случае с Макартуром Полком. Одна жалкая ошибка, одна опечатка, одна корявая фраза – и прощай Эммина карьера; так, по крайней мере, она думает. Она как-то поделилась со мной, что Старина Полк – это что-то вроде бога. Он и есть газета.

И все равно в приступе жадности продал ее язычникам с Уолл-стрит, напомнил я Эмме. Она поежилась и приложила палец к губам.

Каждое утро она спрашивает меня, как там некролог старикана, и каждое утро я отвечаю, что еще не начинал – и она, естественно, бесится. Сегодня я еще даже не успел вылезти из кровати, а телефон уже трезвонит.

– Джек, это Эмма.

– Доброе утро, солнце мое.

– Мистеру Полку стало хуже, – информирует она.

– Мне тоже. Надо же, какое совпадение.

– Я не шучу.

– Я тоже. Я подхватил какой-то желудочный вирус, – говорю я, – и боюсь, не смогу сегодня прийти.

Долгая пауза – Эмма пытается совладать с охватившими ее противоречивыми чувствами. Она, конечно, рада насладиться мирным – вследствие моего отсутствия – утром, но я ей нужен.

– Ты вызывал врача? – спрашивает она.

– Вызову, как только выну голову из унитаза. Обещаю.

Отвратительная картина заставляет Эмму замолчать еще на некоторое время.

– Я тебе перезвоню, – говорю я.

– Джек, подожди.

Тут я издаю стон, достойный жертвы дизентерии в запущенной форме.

– Они там в «Милосердии» подключили Старину Полка к аппарату, – лепечет Эмма. – Они говорят, сердце и легкие могут отказать в любой момент.

– К какому аппарату?

– Господи боже мой, откуда я-то знаю?

– Эмма, сколько ему уже? Девяносто пять, девяносто шесть? – Я представляю, как она кипит от негодования: думает, я даже не в курсе, сколько лет старику.

Она сухо роняет:

– Восемьдесят восемь.

Столько же было Орвиллу Реденбахеру,[29]29
  Орвилл Реденбахер (1907–1995) – американский агроном, изобретатель одноименной марки попкорна.


[Закрыть] когда он умер!

– А сколько очередной миссис Полк? – спрашиваю я. – Тридцать шесть, если не ошибаюсь?

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что старик не помрет в «Милосердии» с трубкой в члене. Он умрет дома, в постели, с блаженной ухмылкой на лице и банкой «виагры» на тумбочке. Поверь мне.

На это Эмма холодно заявляет:

– Похоже, ты не так уж и болен, Джек.

– Да если бы ты только знала, как мне паршиво! Но лучше я избавлю тебя от ужасных подробностей.

– Ты появишься на работе завтра?

– Не рассчитывай на это, – советую я. – Все, меня ждет фаянсовый друг!

Церковь Св. Стефана – это ультрамодное здание на берегу океана. Я приезжаю заранее, вхожу внутрь и сажусь на скамью у двери. В первом ряду я замечаю белокурую голову – либо это Клио Рио, либо Джонни Уинтер[30]30
  Джонни Уинтер (р. 1944) – американский блюзовый гитарист и певец; альбинос.


[Закрыть] в женском платье. А в центре помоста на покрытом бархатом столе возвышается красный «стратокастер» и небольшая бронзовая урна.

Я насчитываю пять телеканалов, в том числе «Ви-эйч-1»; телевизионщики бесцельно слоняются меж исповедален. Это самое разношерстное сборище скорбящих, которое мне доводилось видеть: обожженные солнцем портовые крысы и матерые морские волки; бледные, утыканные пирсингом любители ночной жизни, слишком молодые, чтобы быть фанатами «Блудливых Юнцов»; лохматые седеющие рокеры, осколки доисторических групп, таких как «Стикс» или «Супертрэмп»;[31]31
  «Стикс» (обр. 1970) – американская поп-рок-группа. «Супертрэмп» (обр. 1969) – британская поп-рок-группа.


[Закрыть] никому не известные, слегка обдолбанные студийные музыканты в черных джинсах и с дрянными татуировками; и то тут, то там красивые одинокие девушки в темных очках – очевидно, поклонницы и бывшие любовницы Джимми Стомы. Но я не вижу Дженет Траш: может, Клио просила ее не приходить, а может, Дженет сочла, что ей будет неуютно среди всей этой толпы. А еще здесь нет высокого парня с огненной шевелюрой – ну, того, что я встретил у лифта. Странно: если он их общий приятель, почему не пришел на похороны?

Церковь уже почти полна, когда начинают съезжаться знаменитости: братья Ван Хален, бешеный ударник Рэй Купер, Джоан Джетт, Кортни Лав, Тина Мари, Зигги Марли, Майкл Пени и рыжеволосая красотка то ли из «Бэнглз», то ли из «Гоу-Гоуз»,[32]32
  Рэй Купер (р. 1942) – английский музыкант, работал с «Ху», Элтоном Джоном, Джорджем Харрисоном и др. Кортни Лав (р. 1964) – американская рок-певица и актриса, вдова лидера группы «Нирвана» Курта Кобэйна. Тина Мари (Кристин Мари Брокерт, р. 1956) – американская поп-певица, продюсер. Дэвид «Зигги» Марли (р. 1968) – ямайский регги-музыкант, старший сын Боба Марли. Майкл Пени (р. 1958) – американский поп-рок-певец и автор песен. «Бэнглз»(с 1981) и «Гоу-гоуз» (с 1978) – американские женские поп-группы.


[Закрыть] так сразу и не вспомню. Зрелище, скажу я вам, колоритное; телевизионщики носятся туда-сюда, как мартышки под спидами.

Последними в церкви Св. Стефана появляются дожившие до сегодня бывшие «Блудливые Юнцы»: басисты Дэн-ни Гитт и Тито Неграпонте, а также клавишник и приятель Джимми по дайвингу Джей Берне (в последнее время он стал похож на Ньюта Гингрича[33]33
  Ньютон Лерой Гингрич (р. 1943) – американский политик, республиканец, бывший спикер Палаты представителей США(1995–1999).


[Закрыть] с «конским хвостом»). Не хватает только известного угрюмца, ведущего гитариста группы Питера П. Пруста – три года назад он был смертельно ранен в заварушке с Санта– Клаусом на Лексингтон-авеню на Манхэттене. Что же касается барабанщика, то у «Блудливых Юнцов» их сменилось не меньше дюжины и, как писали в музыкальных журналах, ни один не ушел без скандала.

Джей Берне и оба басиста бредут вдоль скамей вперед, где их поджидает Клио Рио. Я оглядываю толпу и вдруг понимаю, что церемония и не пахнет похоронами человека, который порвал с шоу-бизнесом. Церковь забита музыкантами до отказа и насквозь пропиталась запахом марихуаны.

В тот момент, когда священник просит нас встать, еще две девушки проскальзывают внутрь через заднюю дверь. Они садятся рядом со мной – негритянка и латиноамериканка, обеим не больше двадцати. Наверняка подружки Клио. Негритянка замечает блокнот у меня в руках и слегка улыбается.

– Я из газеты, – шепчу я. Она кивает и передает это своей подруге, которая вместе со всеми шепчет «Отче наш». После этого священник, мрачный отец Риордан, начинает рассуждать о короткой, но насыщенной жизни Джеймса Брэдли Стомарти. Собравшимся до боли очевидно, что отец Риордан не знал покойного, но из кожи вон лезет, чтобы с честью выйти из ситуации.

Я наклоняюсь к девушкам и спрашиваю:

– Вы подруги или просто поклонницы? – Не слишком-то вежливо.

– И то и другое, – отвечает латиноамериканка, подняв одну бровь.

– Можно узнать, как вас зовут?

Мария Бонилла и Аякс без фамилии.

– Мы певицы, – говорит Аякс.

– Бэк-вокалистки, – добавляет Мария. – Мы работали с Джимми.

Я смотрю на них с сомнением: когда вышел его последний диск, им было не больше четырнадцати.

– Серьезно? А какой альбом?

Девушки хмуро переглядываются, и Аякс говорит:

– Тот, который никто никогда не услышит.

А тем временем на маленькой сцене бывший ловец талантов из «Эм-си-эй», он рассказывает забавный случай про то, как Джимми расстрелял микшерный пульт из «Узи» во время работы над «Болезненным жжением». В другой ситуации я бы записывал каждое слово, но сегодня мой блокнот – просто реквизит.

И я говорю бэк-вокалисткам:

– Да, я слышал, что он работает над чем-то новеньким.

– Только не от нас, – фыркает Мария.

И снова дверь открывается, и входит Тимми «Т.О.» Бак-минстер, наш так называемый музыкальный критик. Я сползаю вниз по скамейке и опускаю голову в надежде, что он меня не заметит. Очевидно, этот льстивый подонок приперся сюда, чтобы потом написать о похоронах – или, вернее, о вдовушке. На самого Джимми Стому ему плевать.

Бакминстер нагло продвигается впереди втискивается во второй ряд, сразу за Клио Рио и бывшими «Блудливыми Юнцами». Дэнни Гитт встает и прокладывает себе путь на сцену. Он рассказывает несмешную шутку про то, почему у группы было два басиста – типа, они по очереди лечились в реабилитационной клинике. Аудитория вежливо смеется. Дэнни Гитт продолжает выступление и рассказывает несколько историй про Джимми Стому: про его необычное чувство юмора, невоспетую щедрость и любовь к живым выступлениям. Я записываю пару цитат – исключительно ради Аякс и Марии, которые время от времени на меня поглядывают. Я жду перерыва, чтобы расспросить их о последнем проекте Джимми – это, несомненно, тот самый секретный незаконченный альбом, про который говорила его сестра…

По толпе прокатывается рокот, я поднимаю глаза и вижу Клио Рио: прямая как струна, она стоит перед алтарем. На ней прозрачное черное платье до щиколоток и микрофон на голове, как у Мадонны.[34]34
  Мадонна (Мадонна Луиза Вероника Чикконе, р. 1958) – американская поп-певица и актриса.


[Закрыть] Бритый головорез, которого я видел у нее в квартире, перепрыгивает через ограждение и подает ей акустическую гитару. Клио ждет, пока телевизионщики перестанут толкаться.

– Господи боже, – говорит Аякс Марии.

А вдова Джимми бренчит и поет:

 
Кто тебя встречает вечером с работы?
Кто с тебя любовью снимает все заботы?
Я, у тебя есть я.
 
 
К кому ты бежишь, когда на сердце тоска?
Кто тебя обнимет, чтоб жизнь казалась легка?
Я, тебе нужна я.
 

Голос у Клио слабый и бесцветный; в конце каждой строчки он дребезжит, словно ржавая пила. По-моему, она играет всего на трех аккордах: ля минор, фа с баррэ и соль мажор – но и они даются ей с трудом. В припеве аккорды те же, только в обратном порядке, а Клио теперь выкрикивает почти злобно:

 
Я, это я, а как же я?
Ты свое получил, а как же я?
Гляну в зеркало – меня больше нет,
Остался лишь бледный след.
 

Я слышу, как Мария говорит:

– Ты только посмотри, какая херня.

Да, это на удивление вульгарно – вдова Джимми Стомы превращает похороны в рекламную акцию. Парни из звукозаписывающих компаний наверняка на ушах стоят.