Текст книги "Клинический случай"

Автор книги: Карл Хайасен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

11

Когда от меня ушла Анна, Карла подарила мне детеныша капского варана. Сказала, что я слишком безответствен и не смогу заботиться о щенке, или котенке, или даже о попугае. Варанам не нужно общение, только личинки жуков, вода и солнечный свет.

– С этим даже ты справишься, – уверила меня Карла.

Я назвал его Полковник Том, потому что он появился у меня в доме 21 января, в годовщину смерти «Полковника» Тома Паркера,[45]45
  «Полковник» Том Паркер (Андреас Корнелиус Ван Куйк, 1909–1997) – менеджер Элвиса Пресли.


[Закрыть] человека, который сделал Элвиса Арона Пресли королем рок-н-ролла. Карла принесла с собой террариум и коробку хрущака мучного – на первое время. Полковник Том расправился с запасами за три дня. Вскоре он перешел на сверчков, тараканов – и его уже было не остановить. Он стал воплощением существа, неудовлетворенного желудочно, машиной для поглощения пищи. Очень скоро он перерос террариум, и тогда я переселил его в пятидесятигаллонный контейнер. Все условия: блюдце с водой, опилки и даже бонсаи.

Вараны – это вам не кокер-спаниели, они не любят проявлять эмоции. Настроение Полковника Тома почти не менялось: в удачные дни он переходил от рассеянности к полному безразличию. Только во время кормежки он как-то реагировал на присутствие человека – моргал холодными глазами и кивал шишковатой головой. В остальное время он отлеживался в искусственной пещере, которую ему подарила Карла.

Однажды вечером, после нескольких бутылочек пива, я вынул его, чтобы показать Хуану, который по такому случаю предусмотрительно вооружился палкой от швабры. Мы смотрели бейсбол по телику, Полковник Том пять иннингов пролежал у меня на коленях и даже хвостом ни разу не взмахнул.

– Какой-то он высушенный, – заметил Хуан. – Дай ему попить, Джек, ahora![46]46
  Сейчас, немедленно (исп.)


[Закрыть]

Я налил теплого «Сэма Адамса» в пепельницу, поднес ее к чешуйчатой пасти варана, и, к моему крайнему удивлению, он робко высунул язык, нежный и розовый, как карибская улитка. Оказалось, что мой варан любит пиво. Воодушевленный, я предложил ему остатки лаймового пирога, которые Полковник Том жадно поглотил. Кусок меренги свисал у него из пасти, как щегольская белая эспаньолка. Мы с Хуаном уже порядком набрались и, естественно, пришли в полный восторг.

С тех самых пор я всегда приглашал варана на вечеринки «телек-пиво-тортик». Иногда по дороге домой забегал Хуан; бывало, он даже приводил подружек – показывал варана. Молодой варан рос быстро и вскоре стал уже больше трех футов в длину. Новый рацион вывел его из доисторического спокойствия, а его некогда плоские бока раздулись и стали напоминать бочонки. Оглядываясь назад, я думаю, что сразу должен был понять: это нездоровая перемена, хотя Полковник Том никогда раньше не пребывал в столь радужном настроении. Хуан клялся, что варан стал настоящим болельщиком бейсбола; возможно, Полковник Том не понял всех тонкостей игры, но вполне уразумел ее основные принципы. Варан лежал у меня на коленях перед телевизором, и глаза его просто сияли, но я всегда подозревал, что его вдохновляют не подвиги игроков, а пирожные и дистиллированный хмель.

Однажды поздно ночью в субботу, когда «Марлины» играли с «Доджерами», у Полковника Тома случился тяжелый приступ того, что я диагностировал как варанью икоту. Симптомы проявились вскоре после того, как он проглотил холодный «Хайнекен» и кусок сдобного немецкого штруделя, который Хуан купил в прославленной кондитерской в Ибор-Сити.

По наручным часам я замерил интервалы между судорожными отрыжками Полковника Тома: восемь секунд. От недомогания он впал в подобие летаргии, его щеки покрылись пятнами и потемнели. Хуан уже ушел домой, и мне пришлось одному оказывать помощь дрожащей рептилии. Когда я попытался погладить его морщинистую спину, Полковник Том завертелся на месте и громко защелкал челюстями. А затем как ударит меня задней лапой по щеке! До крови, между прочим.

– Ах ты, маленький неблагодарный засранец! – пробормотал я с излишней резкостью.

В ответ варан злобно поднял свою башку размером с кирпич, открыл пасть и продемонстрировал острые, как иголки, зубы. Я, как завороженный, смотрел на мутную слюну у него во рту, но тут Полковник снова зашелся в икоте, забрызгивая все вокруг. Из телевизора послышался одобрительный гул болельщиков: Гэри Шеффилд красивой петлей запустил мяч на левую трибуну, и «Марлины» проиграли девятую подачу. Полковник Том успел моргнуть одним глазом – и замертво свалился мне на колени.

Минут пятнадцать я не двигался, отчасти из-за шока, отчасти из-за того, что сверкающие челюсти варана замерли всего в каких-то миллиметрах от гульфика на моих трусах. Предсмертный укус этих клыков мог запросто отправить меня в операционную (а в больнице, подозревал я, не найдется невинного объяснения, как задохнувшийся варан оказался в такой опасной близости от моей мошонки).

Убедившись, что Полковник Том испустил дух, я принялся ломать голову, что же мне с ним делать. Прямо под балконом стоит мусорный контейнер – но такое решение показалось мне жестоким и бестактным. В конце концов, это же подарок дочери Анны. Поэтому я решил достойно проводить варана в последний путь. Но церемония требует приготовлений, а пока требовалось сохранить бренные останки, что, принимая во внимание размеры Полковника, было не так-то просто. Чтобы запихнуть зверюгу в морозилку, мне пришлось свернуть его в скрипичный ключ.

С того дня там он и спит, Полковник Том, – замороженное колечко, погребенное под формочками для льда и шоколадными батончиками «Дав». Всякий раз, когда я думаю, что надо бы похоронить беднягу, у меня начинается депрессия.

Я мучился совестью и наврал Карле – сказал, что варан выбрался из террариума и убежал. Только Хуан знает правду. Странно, что он проболтался Эмме. Наверняка она специально выведывала у него информацию, чтобы потом использовать против меня на ежегодной аттестации сотрудников. И хотя Хуан мой лучший друг, он расскажет Эмме что угодно, если только это поможет ему затащить ее в постель. Я лично всегда именно так и поступал на ранней стадии отношений с девушками.

Пожалуй, это даже хорошо, что она знает про дохлую ящерицу в моей морозилке. Возможно, это перевернет ее представления обо мне и заставит гадать, какие же еще страшные тайны я скрываю.

* * *

Макартур Полк – вылитая Смерть. Только косы не хватает.

– Он не может говорить, – сообщает мне медсестра.

– Тогда зачем я сюда пришел? – резонно спрашиваю я.

– Я хочу сказать, он не может говорить обычным способом. Из-за трахеотомии.

Старик мрачно показывает на хирургический разрез в горле; к разрезу прикреплен пластиковый клапан, похожий на кофейную чашку. Прозрачная трубка ведет от клапана к кислородному баллону у кровати.

Для интервью Макартура Полка перевели из отделения интенсивной терапии в палату. Он показывает бескровным пальцем на дверь, веля медсестре исчезнуть.

– Не утомляйте его и не сердите, – шепчет мне медсестра. – Он плохо себя чувствует. – Она успевает загородиться локтем как раз вовремя, чтобы пластмассовая утка не зарядила ей по лбу. – Иногда он вредничает. Сами увидите, – говорит она.

Как только мы остаемся одни, Макартур Полк начинает какие-то манипуляции с клапаном, и воздух проходит через голосовые связки.

– Эта маленькая штуковина в Интернете стоит пятьдесят два бакса, – хрипит старик. – А прикинь, сколько за нее дерут в больнице – три сотни! Грабители чертовы!

Его голосу не хватает силы, но сарказма в нем с избытком. Я шагаю ближе, чтобы лучше слышать.

– Садись, – командует Полк. – Где твой сраный блокнот?

Я послушно вынимаю блокнот из кармана.

– Открывай, – продолжает он. – Теперь пиши, что я был боец. Пиши, что я был смел и вынослив. Никогда не сдавался, что бы ни говорили все эти безмозглые шарлатаны. – Он шумно вдыхает воздух. – Немедленно пиши. Записывай все это в блокноте, мистер Автор Некрологов!

Пока я строчу, он успевает передумать.

– Подожди. Зачеркни «безмозглые шарлатаны». С моим везением один из этих уродов подаст в суд на мою газету за клевету. Видишь, до чего мы докатились? Они могут подать в суд на мертвеца с трубкой в горле, клянусь богом!

Макартур Полк какой-то высушенный, на голове у него немного старческого пуха, нос подернут красными прожилками, шея тонкая, а кожа как пергамент. Он напоминает новорожденного кондора, какими похваляются работники зоопарков по каналу «Дискавери».

Получив очередную дозу кислорода, он каркает:

– Мистер Рэйс Мэггад не хотел, чтобы эту статью писал ты. Как думаешь, почему?

– Думаю, я ему не нравлюсь.

В старых водянистых глазах появляется озорной медикаментозный блеск.

– Я слышал, ты обозвал его нехорошими словами на собрании акционеров. Говорят, ты задал им перцу, мистер Таггер.

– Почему вы об этом вспомнили?

– Потому что… – Старина Полк свистит, как туберкулезник. – Я настоял на том, чтобы ты писал эту статью именно потому, что Мэггад не хотел тебя и близко подпускать. Как там ты его назвал? Мне просто любопытно.

– Самозванцем, – отвечаю я.

Полк смеется под стук зубных протезов.

– Что он, что его отец – оба были хороши. А еще?

– Я, кажется, упомянул его трастовый фонд. И то, что он ни одного дня в жизни честно не отработал. И что он понимает гораздо больше в том, как подковать лошадь для поло, чем в том, как управлять хорошей газетой.

Старик шумно вздыхает:

– Бог мой, как жаль, что я при этом не присутствовал. Наверное, в тот день я был в больнице.

– Вы умирали, – напоминаю я. – Так сказал акционерам мистер Мэггад.

– Черт, в тот раз я вовсе не «умирал», как и в другие разы. Я просто отдыхал. Вешал всем лапшу.

– А сейчас умираете?

Полк униженно кивает:

– К сожалению, на этот раз все по-настоящему, мистер Таггер. Иначе я бы не стал отнимать твое время.

Я ему почти верю – выглядит он неважно. Почему-то я вспоминаю о его тридцатишестилетней жене и гадаю, о чем она может говорить в коридоре с Рэйсом Мэггадом. Старина Полк предполагает, что она стоит насмерть, не впуская его. Принимая во внимание ее будущий капитал, я в этом не сомневаюсь.

– Мистер Рэйс Мэггад собственной персоной пришел проведать меня в больнице. Интересно, зачем? – спрашивает Полк, слабо покашливая. – Посмотреть, как тут я? Почитать мне книжку? Или, может, извиниться за то, что погубил газету, принадлежавшую моей семье?

От меня он версий не дождется. Вместо этого я спрашиваю:

– Так зачем же вы продали газету «Мэггад-Фист»? Почему именно им?

Старик фыркает и отворачивается:

– Вернемся к этому вопросу попозже.

– Многие люди в редакции почувствовали себя так, будто их… предали.

Голова Полка мотается из стороны в сторону, глаза горят:

– Вот как? Предали?

– Была славная маленькая газета, мистер Полк, и мы ею гордились. А эти чужаки надругались над ней.

– Где же твоя чуткость, парень? Я же тебе сказал, что умираю?

Я слышу отчаяние в его голосе. И чувствую себя последней скотиной.

– Я не думал, что можно чувствовать себя еще хуже, – выдыхает Полк, – пока не появился ты. Черт, я бы повесился на этой треклятой кислородной трубке, если б смог дотянуться до карниза.

– Простите. Честное слово, мне очень жаль.

– А, к черту! Ты прав. Но об этом позже. Теперь, мистер Автор Некрологов, – энергично продолжает старик, – запиши, что я превратил «Юнион-Реджистер» в первоклассную газету. И не забудь перечислить награды. Давай-давай, пиши! Где-то у меня был список премий…

Вот таким образом мы общаемся около часа. Меня поражает выносливость Макартура Полка – и его тщеславие. К счастью, он не сможет прочесть мою статью, потому что у меня нет ни малейшего желания захламлять ее сентиментальным бредом умирающего. Хватит и пары-тройки предсмертных цитат.

И все же нельзя сказать, что мне неприятно или скучно. Он сварлив, резок и чересчур прямолинеен – как и положено умирающему. Не могу сказать, что день для меня пропадает зря: я провожу его в компании человека, прожившего весьма насыщенную жизнь. Восемьдесят восемь лет – есть к чему стремиться.

– Я всегда считал, что газета должна быть совестью общества, – в третий раз повторяет он. – Новости – не только прокладка между рекламой. Это основа нашего ремесла. Ты записываешь?

– Каждое слово, – уверяю я.

– Как думаешь, уже хватит на статью?

– Более чем.

– Хорошо, – хрипит Полк. – Теперь мне остается только отдать концы – и можешь приниматься за некролог.

– Не стоит торопиться из-за меня.

– Закрой свой чертов блокнот, мистер Таггер. Нам надо обсудить кое-что важное, тебе и мне. Не для печати.

Понятия не имею, о чем это он.

– Отложи блокнот, – пытается рявкнуть старик, но из горла вырывается лишь шипение и свист. Он хватается за клапан на горле и тянется к кнопке вызова. Появляется та же невозмутимая медсестра и прочищает клапан, чтобы Макартур Полк смог говорить.

– Спасибо, дорогая. – Он сжимает ее руки. Она наклоняется и нежно целует его в испещренную синими венами лысину. – Я люблю тебя, – говорит старик.

– Я тоже тебя люблю, – отвечает медсестра.

Теперь до меня доходит.

– Мистер Таггер, поздоровайся с моей женой, – сипит Полк. – Эллен, это автор некрологов из газеты.

– Приятно познакомиться, – говорит Эллен Полк, пожимая мне руку. – Больше он не кидал утку? Мак, ты хорошо себя вел?

– Присядь, дорогая, – говорит он.

Они оба замечают, как изумленно я на них пялюсь.

– Вы меня не такой представляли, да? – спрашивает миссис Полк.

Именно. Я ожидал увидеть хищницу на высоких каблучках; наглую блондинку с силиконовыми сиськами и сворой прожженных адвокатов. Эллен Полк не охотница за наследством – она медсестра, которая ухаживает за стариком.

– Мы познакомились в кардиологии, – говорит Старина Полк.

– Он частенько к нам заглядывал, – добавляет Эллен.

– Она позволяла хватать себя за попку, – гордо продолжает старик.

– Только в твоих мечтах. Мак.

– Скажи правду, дорогая. Ты меня хотела.

– Да, – подтверждает она. – Не могу устоять перед парнями на искусственном дыхании. Этот сосущий звук так меня возбуждает.

Полк радостно агукает. Эллен поднимается и целует его на прощанье.

– Не уходи, останься, – просит он. – Это и тебя касается.

А затем, обращаясь ко мне, он говорит:

– Мистер Таггер, меня пришел навестить мистер Рэйс Мэггад III. Как думаешь, почему?

Я подыгрываю:

– Возможно, вы для него – фигура отца?

– Нет, он меня терпеть не может.

– Не надо так, Мак… – встревает Эллен.

– Но это правда. – Когда старик сглатывает, клапан на его горле приглушенно пищит. – Мэггад ненавидит меня, мистер Таггер, но он лижет мне задницу, потому что у меня есть кое-что, оно ему очень нужно, и он хочет заполучить это любой ценой – желательно до того, как я умру.

– И что же это такое? – интересуюсь я.

Макартур Полк смотрит на жену, та – на меня. Оба они улыбаются. Наверное, мне тоже стоит улыбнуться.

Старик говорит:

– Тебе понравится, мистер Таггер.

Знакомство с очаровательной миссис Макартур Полк напомнило мне другую молодую жену – миссис Джеймс Стомарти, которая, вполне возможно, отнюдь не была так же предана мужу. Выйдя из больницы, я внезапно решаю проверить, действительно ли вдова Джимми улетела в Калифорнию, как сказала мне на похоронах.

Все те немногие сведения, что у меня есть про Клио Рио, почерпнуты из старого номера «Спин», который я отрыл благодаря приятелю из гитарного магазина. В статье, которая появилась вскоре после выхода в свет клипа на песню «Я», говорилось, что бывшая Синтия Джейн Зиглер родилась и выросла в Хаммонде, штат Индиана. В пятнадцать лет бросила школу и вместе с двумя парнями сбежала в Стокгольм. Там заняла третье место на конкурсе талантов – вышла на сцену с обнаженной грудью и спела несколько песен «АББЫ».[47]47
  «АББА» (1972–1983) – шведский поп-квартет.


[Закрыть] В статье также говорилось, что она вернулась в Штаты и какое-то время была на подпевках у Шерил Кроу и Стиви Никс,[48]48
  Шерил Кроу (р. 1962) – американская рок-певица. Стефани Лини «Стиви» Никс (р. 1948) – американская певица, участница англо-американской фолк-рок-группы «Флитвуд Мэк».


[Закрыть] а потом прибилась к мелкой звукозаписывающей компании. Выскочив на волну успеха с синглом «Я», Клио Рио в одночасье уволила своего агента, менеджера, продюсера и тренера по вокалу. Причиной, как обычно, послужили «творческие разногласия». «Мне пора было осваивать новые просторы», – сказала она журналу в свои дремучие двадцать три. Ее прежний менеджер, заявивший, что однажды Клио попыталась переехать его на грузовике, сказал: «Она жадная, жестокая сука мирового уровня, но я желаю ей всего самого наилучшего».

Я приезжаю в Силвер-Бич и ставлю машину на муниципальную парковку в тени высоченного жилого здания, где я встречался с Клио. Мне удается найти место с восточной стороны дома. Прищурив один глаз, я считаю этажи до девятнадцатого. На балконе никого нет, и жалюзи закрыты.

Я достаю диск со «Стоматозником», сольником Джимми из музыкального секонд-хэнда. На обложке фотография Джеймса Брэдли Стомарти с золотистыми кудрями до плеч – в то время он косил под Роджера Долтри.[49]49
  Роджер Долтри (р. 1944) – вокалист рок-группы «Ху».


[Закрыть] Джимми лежит на больничной койке, веки залеплены скотчем, из ушей, ноздрей, рта – и даже из пупка – торчат трубки.

Стоматозник – коматозник. Никто не упрекнет компанию звукозаписи в излишней утонченности.

К моему удивлению, первая песня в альбоме – акустическая. Она называется «Отступившее море», и у Джимми потрясающий вокал – на самом деле изумительный. Следующий трек – «Морская мразь в маринаде» – это нестройный металлический визг, терзающий уши двенадцать минут, долгие, как погребальная песнь. Это так отвратительно, что могло бы сойти за пародию – как будто «АС/ДС» играют «День из жизни».[50]50
  День из жизни» («A Day in the Life») – песня «Битлз» с альбома «Оркестр Клуба одиноких сердец сержанта Пеппера». «АС/ДС» (с 1973) – австралийская хард-рок-группа.


[Закрыть] Альбом неровный до ужаса, автор явно себе потакал – возможно, из-за избытка кокаина в студии. После пятой песни я понимаю, что больше не вынесу. Я переключаюсь на радио и невинно дремлю, убаюканный Бонни Рэйтт.[51]51
  Бонни Рэйтт (р. 1949) – американская блюзовая и поп-рок-певица и гитаристка.


[Закрыть]

Когда сирены – на юг проносятся пожарная машина и «скорая» – будят меня, уже смеркается. Я вспоминаю Макартура Полка и спрашиваю себя, не приснилось ли мне это интервью; такое со мной случалось. Тут я замечаю на пассажирском сиденье блокнот. Открываю на первой странице и вижу начертанные моей собственной рукой слова: «Теперь пиши, что я был боец…»

Выходит, это было на самом деле. Выходит, старый маразматик и впрямь попросил меня сделать то, что попросил. А это свидетельствует о том, что он, скорее всего, психически нездоров.

Мне нужна информация.

Я смотрю вверх: в квартире вдовы Стомарти горит свет. Две фигуры стоят рядышком на балконе и любуются на Атлантику.

Я достаю из бардачка полевой бинокль «Лейка» – подарок бывшей подружки. (Пожизненный член Общества Одюбона[52]52
  Национальное общество Одюбона (осн. 1905) – общественная экологическая организация, названа в честь орнитолога Дж. Одюбона.


[Закрыть] надеялась поймать меня в сети, пока я изучаю жизнь птиц в естественных условиях.) Я настраиваю бинокль и две фигуры постепенно становятся резче – это Клио Рио и мед-новолосый, пропахший одеколоном молодец, которого я встретил у лифта. Похоже, пьют коктейли.

Клио в ярко-розовой бейсболке гладит феноменальную шевелюру гостя и тупо большезубо улыбается. Они поворачиваются друг к другу лицом и ставят выпивку на перила. Затем следует предсказуемый поцелуй и медленные объятия, после чего миссис Стомарти неизбежно опускается на колени, и начинаются возвратно-поступательные движения.

Джимми был для меня всем, понимаете?

Так сказала мне Клио. И так я написал в своей статье.

Я никогда не встречался с Джеймсом Брэдли Стомарти, но раз уж его, бедняги, здесь нет, я оскорблен от его имени. Я убираю оптику в бардачок и завожу мотор.

Грязно, подло, низко, мерзко, недостойно – я могу подобрать и более емкое определение для картины, которую только что наблюдал.

Как насчет «неподобающее»?

Да, пожалуй, подходит.

12

Мечта любого рыболова, яхта Джимми Стомы, пришвартована в бухте Силвер-Бич. Это тридцатипятифутовый «Кон-тендер» под названием «Рио-Рио». Буквы на корме совсем свежие – похоже, Джимми переименовал судно в честь молодой супруги.

В каюте горит свет и орет «Лед Зеппелин».[53]53
  «Лед Зеппелин»(1968–1980) – британская блюз-рок-группа.


[Закрыть] Я поднимаюсь на борт и барабаню по крышке люка. Музыка смолкает, и появляется Джей Берне, заполняя собою сходной трап. На нем черная майка, задубелые от морской воды шорты цвета хаки и замызганные шлепки. На вид нетрезв, по запаху – обкурен. Его обвисшие Гингричевы щеки покрыты красными пятнами, зрачки сужены до пикселя. Свой несчастный «конский хвост» он явно не расчесывал со дня похорон.

– Ты кто? – Берне моргает как жаба, только что вылезшая из болота.

– Джек Таггер из «Юнион-Реджистер». Мы встречались в церкви, припоминаете?

– Не-а.

Джей Берне широкоплеч и массивен, хотя и ниже меня ростом. Наверняка был полузащитником в колледже, пока мышцы жиром не заплыли.

– Я пишу статью про Джимми. Вы сказали, мы сможем побеседовать.

– Сомневаюсь, – бормочет он. – Как, черт возьми, ты меня нашел?

– Отчет полиции Нассау. Вы указали эту пристань как свой домашний адрес.

– Это ненадолго, – заявляет Берне.

– Чертовски хорошая яхта, – роняю я.

– Назови цену, друг. Клио ее продает.

– Можно войти?

– Да ради бога, – вяло соглашается он. Он и так еле на ногах стоит, а наш диалог, похоже, лишил его последних сил.

В каюте жуткий бардак, но хотя бы кондиционер работает. Пустой бутылкой из-под «Дьюара» я расчищаю себе место среди порножурналов и коробок из-под пиццы. Джей Берне располагается на полу, вытягивает загорелые ноги и приваливается спиной к дверце холодильника. Он заново раскуривает косяк, и я абсолютно не обижаюсь, что он не предлагает мне затянуться.

Чтобы растопить лед, я в своей обычной дружелюбной манере говорю:

– Знаете, я по дороге сюда слушал «Стоматозника». Вы ведь играли там в некоторых песнях, так?

Берне отвечает вздохом человека, страдающего запором:

– Джимми попросил.

– На обложке написано, вы были соавтором песни «Заезженный трактор».

– Так и есть, – усмехается он. – Откладываю авторские, чтобы купить «Маунтин Дью».

Я решаю, что дальше льстить бессмысленно, и меняю стратегию:

– Сколько лет яхте?

– Четыре года. Может, пять, не знаю. – Джей Берне на меня почти не смотрит. В каюте не продохнуть от пепперони и марихуаны.

– Клио сказала, что вы сами пригнали ее с Багам.

– Большое дело, – бурчит он.

– Где вы научились ходить по морям?

– На Гаттерасе. Я там вырос.

– Раньше попадали в такую переделку? – нажимаю я.

– Какую переделку?

– Вы же понимаете, о чем я. Несчастный случай при погружении. Потеря лучшего друга…

Бёрнс выпускает голубой дымок, поднимается на ноги и делает пару нетвердых шагов.

– Срать охота, – поясняет он, теряя по дороге шлепки.

Я пользуюсь антрактом и хватаю с крышки плиты последние номера «Спин» и «Роллинг Стоун» – оба журнала открыты на некрологах Джимми Стомы. Статьи очень нейтральны и в том, что касается деталей утопления, почти слово в слово повторяют друг друга. Даже цитаты Клио Рио практически одинаковые. «Джимми умер, занимаясь своим любимым делом» – в «Спин». И «Джимми умер, занимаясь тем, что делало его счастливым» – в «Роллинг Стоун».

Любопытно, что нет ни единого упоминания о том, что у нее «странно дрогнуло в душе» перед погружением мужа. Возможно, именно из-за моих вопросов на похоронах вдова Стомарти не стала пересказывать свою басню о тухлой рыбной похлебке. А вот про свое «Сердце на мели» натрепала. Я бы до крайности изумился, если бы она этого не сделала. О незаконченном сольном проекте Джимми ни в одном из журналов ни слова – небось Клио сказала им, что это неправда.

Когда наконец появляется Джей Берне с расстегнутой ширинкой и босой, я спрашиваю его, было ли у Клио предчувствие в день, когда умер Джимми Стома. Берне щурится и вперяет в меня мутный взор:

– Чего-то я тебя не понимаю, приятель.

– Она сказала ребятам из «Нью-Йорк Таймс», что умоляла его не нырять. Что у него было пищевое отравление, мол, ему было так больно, что он едва смог надеть акваланг.

Хотя мозг Бернса и затуманен, он чувствует подвох.

– Если уж кто и знал, – бормочет он, – то Клио.

– А Джимми ничего вам не говорил перед тем, как вы пошли в воду?

– Он не был нытиком. Мог сломать себе шею и ваше не пикнуть. Таким был Джимми.

Бернс задергался. Он выплевывает косяк и тянется поверх моей головы за пачкой «Мальборо», которая валяется рядом с магнитолой. Он выкуривает полсигареты, прежде чем снова открывает рот:

– Блядь, как же я устал.

– Выпить есть? – спрашиваю я.

Бернс смотрит на меня тяжелым взглядом.

– Не напрягайтесь, Джей. Я сам возьму.

Грязь в каюте просто несусветная, и воняет ужасно. Я проталкиваюсь мимо Джея к холодильнику. Холодное пиво избавляет меня от кислого привкуса во рту.

– Говорю тебе, лучше уж ты Клио спроси. Она тебе поможет.

– Эти обломки, к которым вы ныряли, – что это был за самолет? Клио точно не знала.

Чтобы показать свое недовольство, Бернс звучно выпускает газы.

– «ДС-6», – говорит он.

Сигарета болтается в углу рта.

– Она сказала, что это был самолет с наркотой.

– Двадцать лет назад, приятель. Теперь там Диснейленд для омаров.

Бернс заставляет себя встать и приваливается к трапу – он решил не садиться, пока я не уйду. Полагает, что, если простоит достаточно долго, я пойму намек.

– Вы видели, как Джимми плавает вокруг самолета?

– Самолет развалился на части, приятель.

– Да, Клио говорила. Но вы видели Джимми?

– Мы нырнули с яхты вместе. Он поплыл в одну сторону, я – в другую.

– А как была видимость?

– Отстой. Всю ночь дул ветер в двадцать узлов, все дно взболтало. – Бернс выуживает пиво из холодильника. Судя по его движениям, он потерял терпение и, возможно, самообладание.

Чтобы немного его утихомирить, я достаю блокнот. На лице Бернса смесь тревоги и отвращения.

– Странно, – замечаю я будто про себя.

– Что?

Бернс пытается подсмотреть, что это я пишу.

– Чтобы ветер в двадцать узлов дул всю ночь в августе, – поясняю я. – Как-то нетипично для Багам.

Джей Бернс присасывается к своему пиву и пожимает плечами.

– А когда вы погружались на следующий день, – продолжаю я, – стоял мертвый штиль.

– Это же острова.

– Значит, последний раз вы видели Джимми живым, когда прыгали с яхты?

– Хвост самолета ярдах в пятидесяти от носовой части. Время от времени я видел пузырьки, и все. На дне была муть жуткая, я же говорю.

– Джей, как вы думаете, что там случилось?

– Я?

Фонтан его красноречия иссяк. Бернс из последних сил пытается растрясти свой мозг. Он не хочет сболтнуть лишнего – того, что разойдется с его показаниями властям или с тем, что мне наговорила Клио. Взгляд его напряжен, лоб наморщен. Он похож на пьяного водителя, который проходит тест на алкоголь.

Я его подталкиваю:

– Джей, я никак не могу понять. Джимми был опытным дайвером…

– Что ты хочешь сказать? Любой может далеко заплыть и заблудиться. Такое случается, – говорит он. – Копы из Нассау говорили, они такое видели сотни раз. Может, у него кончился кислород, а может, случился сердечный приступ, когда он поднимался. Кто знает?

– Наверное. Но все равно странно.

Бернс хмурится:

– Все вы, говнюки, одинаковы. Любите копаться в дерьме. Господи, Джимми умер. Мой лучший друг! Муж Клио! Он умер, а ты тут пытаешься высрать из этого тайну, чтобы твою газету лучше покупали.

Я мог бы возразить мистеру Бернсу, объяснить, что дни, когда заголовки влияли на продажи, уже давно прошли; что серьезные деньги газеты получают от подписчиков, а не от розничной торговли. Я мог бы сказать ему, что большинство изданий желтой прессы, кормящихся сенсациями, давно вымерли и что основной тон современной американской журналистики – умеренность и почтительность.

Но, к сожалению, он не дает мне шанса. Он внезапно бросается на меня, и мы начинаем мотаться по каюте из стороны в сторону, раскачивая лодку. Он тяжелее меня по крайней мере фунтов на пятьдесят, но, к счастью, набрался по самые жабры, так что быстро выдохнется, да и реакция у него не ахти какая. Я еще помню пару приемчиков со школьных времен и двумя быстрыми движениями высвобождаюсь и усаживаю Джея Бернса на его толстую задницу. Он бьет меня ногами по голеням, я падаю на спину и ударяюсь головой об дверь.

Бернс пытается встать, даже успевает подняться на одно колено, но тут я прыгаю на него. На этот раз я двигаю ему локтем по носу, и он уже не поднимается. Кровь из него хлещет, как из раненого кабана. Я сажусь ему на грудь, упираюсь коленом ему в пах и завожу обе его руки ему за голову.

Наклоняюсь к нему и говорю:

– Джей?

– Хухггн.

– Ты меня слышишь?

Злость его прошла. У него остается только одно желание – дышать, не глотая собственную кровь.

– Сколько тебе лет, Джей?

– Чта-о?

– Простой вопрос, Джей. Сколько?

Бернс фыркает, чтобы прочистить нос.

– Сорок, – бормочет он.

– Ты еще очень молод. Джей, я с тобой разговариваю.

– Да, что?

Я сообщаю ему, что Кафка не дожил до своего сорок первого дня рождения. Бернс вопросительно моргает:

– Это кто?

– Франц Кафка, очень известный писатель. Прославился только после смерти.

– Что он писал, песни?

– Нет, Джей. Книги и рассказы. Он был экзистенциалистом.

– По ходу, ты мне нос сломал.

– Угадай, кто еще откинулся в сороковник? Эдгар Аллан По.

– Про этого я слышал, – говорит Бернс.

– Он совсем свихнулся. Никто точно не знает, что с ним случилось. Когда у тебя день рождения?

– В октябре.

– Мне больно сознавать, Джей, что тебе отмерено больше времени на этой планете, чем Джону Леннону.[54]54
  Джон Уинстон Леннон (1940–1980) – британский рок-музыкант, участник группы «Битлз»^ был застрелен битломаном Марком Чепменом 8 декабря 1980 г. в Нью-Йорке на улице.


[Закрыть] Разве это правильно?

– Леннону? – Бернс наконец-то забеспокоился. – Ему было сорок, когда тот придурок его застрелил?

– Ага, – подтверждаю я. – Столько же, сколько тебе.

– Ты откуда все это знаешь?

– Как бы я хотел этого не знать, Джей. Клянусь богом. Как бы мне хотелось выкинуть эти мысли из головы. Это ты убил Джимми Стому?

– Нет! – Он приподнимает голову, и его воспаленные глаза широко распахиваются.

– Это сделала Клио?

– Быть такого не может, – выдыхает Бернс, но теперь не так горячо. Он смотрит на меня взглядом, который я уже видел сотни раз. Точно так же на меня смотрел Оррин Ван Гелдер во время нашего первого интервью: он пытался выяснить, как глубоко я успел раскопать.

Обдолбанный клавишник Джей Бернс задается сейчас тем же вопросом.

– Дай мне встать, – просит он. Скоро ему не понадобится мое разрешение. Он быстро восстанавливает силы и вот-вот стряхнет меня с себя.

– Как называлась яхта, – спрашиваю я, – до того, как Джимми женился на Клио?

Бернс извивается в моих объятиях, но все равно хихикает:

– «Плавучая богадельня».

– Ого. Странно.

– Почему странно? – гневно вопрошает он. – Дай мне встать, черт тебя дери.

– Странно, что человек, который хотел забыть о музыке, назвал яхту в честь своего альбома.

– Приятель, ты сам не знаешь, что за чушь порешь. Кто сказал, что Джимми решил завязать с музыкой?

– Его жена.

– Да ладно?

– Она-то должна знать. Ты сам говорил.

До того как Джей успевает стряхнуть меня с себя, я встаю. С моей помощью он встает на ноги и в ответном жесте доброй воли поднимает с замусоренного пола мой блокнот. Хвост растрепался, сальные волосы свисают жидкими сосульками. Я протягиваю ему визитку, где указан мой прямой телефонный номер в «Юнион-Реджистер».