Текст книги "Предложение (ЛП)"
Автор книги: Карина Хейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
– Снова?
Она понижает голос.
– Он пришел домой примерно час назад. – Она понижает голос. – Он был один, если для тебя это что-то значит.
– Ничего не значит, – быстро вставляю я.
– Тем не менее, – продолжает она, – он постучал в дверь, просто хотел узнать, все ли у меня в порядке и не надо ли мне что-нибудь. Вообще-то, мне нужна была чашечка чая, а твой чайник не работает, так что он пришел и дал мне это. – Я смотрю через плечо на кухню и вижу на столе шикарный чайник из нержавеющей стали. – Он сказал, ты можешь оставить его. Я сказала ему, что ты будешь очень признательна.
– Мама, – практически ною я, – я не хочу от него больше ничего. Он сделал достаточно, и я пытаюсь не чувствовать себя объектом благотворительности.
Ее улыбка исчезает. Между нами повисает тяжелая пауза.
– Знаю, дорогая. Легче не становится, да?
Я вздыхаю, мое сердце ощущается таким хрупким, словно стекло.
– Нет, не становится.
Затем, к моему удивлению, она быстро притягивает меня в объятия и крепко обнимает. Она уже сто лет этого не делала. Она очень похожа на меня, или может это я очень похожа на нее – мы забываем, хотя бы время от времени, проявлять нежность.
– Ты хорошая мать, – шепчет она мне на ухо. – Я горжусь тобой, просто горжусь, несмотря на обстоятельства. Но все станет лучше. Для нас обоих. Обещаю.
Я закрываю глаза и позволяю этому стеклу треснуть. Чуть-чуть. Мама отпускает меня, и воздух в квартире становится холодным. Она дарит мне любящий взгляд и выходит за дверь
Сняв обувь, я направляюсь к бедному, потрепанному диван и плюхаюсь на него.
Дырка становится еще больше.
В квартире практически тихо, слышен лишь слабый ритм музыки из квартиры Брэма. Я делаю мысленную заметку поговорить с ним о шумоизоляции. Так как здание принадлежит ему, он мог бы этим заняться.
Судя по тому, что музыка становится все громче и громче, он что-то замышляет. Никаких тяжелых барабанов, музыка больше похожа на Massive Attack или Portishead, медленный, ленивый ритм.
Интересно, что он делает. Мама сказала, он пришел домой один. Значит он не трахается с Жюстин? Так что, это был просто поход в оперу? Хотя, зная Брэма, не удивлюсь, если они зажгли где-то в частной ложе или другом месте.
Перестань о нем думать, напоминаю я себе, он для тебя не больше, чем мистер Роджерс (прим. пер. персонаж из сериала «Мой сосед мистер Роджерс»). Вместо этого я встаю и иду проверить Аву. Я сажусь на кровать и несколько минут смотрю, как она дышит, меня успокаивает ее дыхание.
Тем временем, музыка все играет. Я иду на кухню и смотрю на чайник. Именно это я и имела в виду, когда говорила, что не желаю его благотворительности. Я беру чайник, оборачиваю шнур вокруг него и выхожу в коридор. Секунду я жду у его двери. Здесь еще громче слышна музыка, Portishead’s начинает «Strangers», и я словно возвращаюсь в школу, в тот период, когда увлекалась британским трип-хопом. У меня было много секса под такую музыку. Мне вроде как хочется сказать об этом Брэму, чтобы избавится от своего образа недотроги.
Я стучу в дверь и жду. Нет ответа. Стучу немного громче. Должно быть, меня заглушает музыка. Правильнее будет вернуться к себе домой, а чайник отдать ему завтра. В конце концов, это не срочно. Я могу вернуть свою гордость и в другой день.
Но я этого не делаю. Вместо этого я трогаю дверную ручку.
Не заперто. Она легко поворачивается, и вопреки здравому смыслу, я медленно открываю дверь. Музыка грохочет, на кухне свет, но в остальной квартире темно.
– Привет? – зову я, заходя внутрь. Я закрываю дверь, чтобы музыка не достигла коридора. На цыпочках иду вперед и ставлю чайник на кухонную столешницу.
Музыка замолкает, и я слышу что-то из его спальни, что-то похожее на стон. Может мама ошиблась, и он вернулся домой не один? Неожиданно я осознаю, что стою в темноте в квартире своего арендодателя, вломившись сюда, в то время как он, вполне возможно, чпокается с Жасмин в своей спальне.
Но я не слышу никаких женских звуков, его я тоже больше не слышу.
Медленно иду к спальне, осторожно ступая, и музыка начинается снова. Дверь приоткрыта, свет включен. Я осторожно заглядываю внутрь.
У меня падает челюсть.
Брэм лежит на своей кровати, из своего угла я вижу его только от груди и ниже. Он абсолютно голый лежит на белом шелковом пододеяльнике. Более того, в руке он держит член и медленно скользит вверх и вниз по всей длине.
О мой Бог
О мой Бог.
О мой гребаный Бог.
Я обалдела, застыла на месте и смотрю, как он доставляет себе удовольствие. Может это делает меня огромной извращенкой, но для меня нет ничего сексуальнее, чем смотреть, как парень удовлетворяет сам себя. Может быть, это не делает меня огромной извращенкой, но тот факт, что я остаюсь и смотрю, как он это делает, тайно, должна я добавить, определенно делает.
И все же я ничего не могу с собой поделать. Я впервые вижу его полностью обнаженным, и он просто сплошная загорелая, мускулистая машина, на белом фоне его тело тугое и золотистое. Длинные, загорелые ноги, и у него определенно есть эти шесть кубиков пресса, которые сейчас блестят от пота, широкая и твердая грудь с небольшим количеством волос, что только усиливает его отчетливую, яркую мужественность.
И его член. Очевидно, я и раньше видела намек на это, но теперь он большой и главный. Его собственная рука выглядит так, словно он едва может приручить его. Я не уверена, что кто-то вообще сможет.
Но прямо сейчас я готова была бы рискнуть.
У меня появляется короткая фантазия о том, чтобы войти. Что бы сказал Брэм? Полагаю, он бы даже не остановился. Он бы продолжал делать свое дело и смотреть на меня. Только перед тем, как кончить, он сказал бы мне встать на колени и подползти к кровати. Одной большой, напряженной рукой он бы обернул мои волосы вокруг пальцев и сказал бы мне, чтоб я взяла его в свой великолепный рот. Властным, напряженным тоном, он сказал бы мне, чтоб я сосала его член.
В фантазии я так и делаю. Облизываю его от шаров до розового кончика и смотрю, как он в экстазе закатывает глаза. Я бы это сделала, и мне бы это понравилось.
Но это не фантазия. Это реальность. Я шпионю за тем, как дрочит Брэм, и я чертовски мокрая, между ног все пульсирует в такт музыке. Господи, это просто смешно, мне действительно нужно с кем-то переспать. Мне нужно как можно скорее очистить сознание.
Я еще несколько секунд наблюдаю за ним, каждая секунда превращается в бездну желания. Я практически пускаю слюни. Не чувствую никакого стыда, не сейчас. Может позже до меня дойдет, что у меня есть секрет, я такое грязное существо. Но теперь я хочу и смотрю. Я хочу опустить свой рот туда, где находятся его руки, почувствовать его, просто сжать его. Потом я бы взобралась наверх и до одурения скакала бы на нем, объезжала бы его, пока эта потребность внутри меня не ушла.
Я должна выйти отсюда.
Я медленно отступаю, пока не могу его больше видеть, но слышу, что его стоны становятся громче. Я знаю их очень хорошо, слышу их довольно часто, но сейчас все совсем по-другому, я слышу их так близко, что в состоянии представить себе что делает его твердое тело, когда он погружается в страсть.
Тихо закрыв за собой дверь, я покидаю его квартиру, до того, как смогу услышать больше. Если бы он кончил у меня на глазах, это было бы гораздо, гораздо хуже. Я могла бы потерять контроль.
Оказавшись у себя, я закрываю дверь в свою комнату и пытаюсь уснуть. Я даже не утруждаю себя пойти умыться или сделать что-то подобное. Я просто хочу отвлечься и начать все с начала. Но я не могу. Мое сердце бьется все быстрее и быстрее, и я чувствую, что покраснела с головы до ног.
Просто вернись туда, говорю я себе. Это грязная часть меня, та, которую я пытаюсь сохранить погребенной. Дикая. Та, которую, я знаю, хочет видеть Брэм, хочет вытащить ее из меня. Но это больше не я.
Тем не менее, я скольжу рукой между ног и чувствую насколько намокла. Хватает лишь пары прикосновений к клитору, и я кончаю, бросая подушку на лицо, чтобы заглушить собственные стоны.
Где-то за стеной, сквозь музыку, я думаю, что слышу, как кричит Брэм когда, наконец, кончает. Я воображаю, как сильно он кончил, пальцы на ногах подогнуты, голова откинута назад, мышцы на заднице напряжены. Этого достаточно, чтоб я снова кончила, это стало для меня сюрпризом.
Возможно, я не вела себя как в моей фантазии, но все, что, черт возьми, случилось только что, было одной из самых горячих вещей случившихся со мной за долгое время.
Я знаю, что засыпаю с глупой улыбкой на лице.
Глава 8
БРЭМ
Просыпаясь утром, как это ни странно, я чувствую себя как новенький, давно так себя не чувствовал. Может быть хорошо, что вчера, после того, как «Аида» закончилась, я не притащил к себе Жюстин. Так или иначе, в мои планы не входило с ней спать. Хочу сказать, это свидание было организовано от имени наших родителей. Не знаю, почему мой отец думал, что из этого что-то получится и я точно не уверен, почему вообще пошел на это, но старые привычки умирают не сразу.
Ах, да, так случилось, потому что Жюстин была великолепна. Кроме того, она была из тех, кто старается всем своим видом показать «Ты мне не нравишься», точь-в-точь как Никола. Это меня заводит. Но в то время, как Жюстин пахнет розами и равнодушием, я точно могу сказать, что медленно, но верно пробираюсь через защиту Николы.
По крайней мере, я на это надеюсь. Никогда еще не был так не уверен по поводу женщины и, в то время как я нахожу это, мягко говоря, печальным, это, по крайней мере, не дает мне расслабиться. Я чувствую, что каждый день это словно новый вызов, не чувствовал себя так с тех пор как покинул Нью-Йорк. Дерьмо, да я давным-давно себя так не чувствовал.
Вдобавок к замешательству, которое я ощущаю от того, что Никола живет рядом, когда я встаю с постели и иду на кухню, я замираю, увидев на столе чайник. Прошлой ночью я дал его ее матери, она хотела выпить чаю. Пожалуй, она, как и ее дочь, достаточно аппетитная дамочка. Не удивлен, что Никола принесла его обратно – я предполагал, что так будет – но озадачен тем, как она без моего ведома, попала в мою квартиру.
И зачем?
Я иду к двери и вижу, что она не заперта. У меня есть подобная привычка, да. Вероятно, она появилась тогда, когда я только купил здание и несколько месяцев был здесь единственным жильцом.
Значит вчера вечером – или сегодня утром – она могла войти и поставить его на стол. Возможно ли, что я не слышал ее, что она не разбудила меня?
Или что это…
Вчера, после того, как я высадил Жюстин у ее дома и не получил даже чмока в щечку, я забрал свою сексуальную неудовлетворенность домой и немного подрочил, ну вы понимаете. Довольно громко включил музыку, ту, которая напоминала мне о моей шотландской молодости: Portishead, Garbage, Massive Attack, Faithless, Tricky, ну знаете, чтобы действительно расслабиться.
Но в ту минуту, как я стал поглаживать себя, Жюстин стала далеким воспоминанием. Каждый раз, когда я пытался представить ее лицо, оно ускользало, и на ее месте оказывалась Никола. Не имеет значения, скольких людей я перепробовал – Бруклин Декер, Кейт Бекинсейл, та дерзкая, циничная рыжая, которая застрелила Джона Сноу в Игре престолов – вместо них постоянно всплывало лицо Николы.
А почему бы и нет. Это красивое лицо. У нее самые великолепные щечки, полная верхняя губа, которую так и хочется зажать между зубами или чтоб она скользнула вдоль моего члена. Веснушки добавляют ей еще больше привлекательности. И какой бы благоразумной она не казалась, в её темных миндалевидных глазах есть какой-то порочный блеск, он намекает на что-то дикое внутри. Знаю, она притворяется порядочной скромницей, но это лишь фасад. Я это знаю. Я знаю, какими бывают мамочки, как поглощены они бывают своим ребенком, становясь самоотверженными и преданными, они забывают, что они все еще сексуальные создания со своими потребностями.
Я хочу освободить это сексуальное создание. Из клетки. Хочу, чтоб Никола получила удовольствие, которого у нее так давно не было.
Но моя обычная тактика с ней не работает. И не уверен, что будет. И если честно, я не уверен, что это вообще правильно, подкатывать к ней, не говоря уже о том, чтоб ее трахнуть. Абсолютно точно последняя нужная мне вещь, это спутаться с мамочкой-одиночкой, независимо от того, насколько она соблазнительна, независимо от того, насколько замечательный у нее ребенок.
Я просто не могу пойти по этому пути.
Я знаю, чем это заканчивается.
Это длиться и длиться, и становится чем-то, над чем я почти не властен. И это то, что пугает меня. А в моей жизни больше нет места страху.
Я обдумываю пойти к ней и спросить ее, когда она принесла чайник. Знаю, что за пару секунд пойму, видела она меня за действом или нет. Я бы даже не стал стесняться. На самом деле я хочу, чтоб она видела, как я трогаю себя. Может быть, вида меня голого было бы достаточно, чтобы заставить ее смотреть на меня немного по-другому. Ну, то есть я знаю, что хорош, знаю, что у меня есть все, чтобы затащить в постель любую, и знаю, что нужно сделать, чтоб они возвращались снова и снова. Но думаю, ее отвращение ко мне это нечто большее, чем просто гормоны.
Решаю оставить ситуацию с чайником как есть, и разобраться с этим позже. Даже несмотря на то, что я проснулся обновленным, голова у меня не совсем ясная, так что я еду к парку Золотые Ворота и, прежде чем отправиться в зал для бокса, иду на свою обычную субботнюю пробежку. Долбежка груши не приносит столько удовлетворения, как принесла бы долбежка женщины, желательно Николы, желательно сзади, желательно, потянув ее за волосы. Да все равно как.
Когда я возвращаюсь домой, весь такой чистый и модный, стучу в ее дверь, только чтобы вместо нее найти там неуклюжую девушку Лизу.
– Она уже ушла на работу, – говорит та, глядя на меня так, словно я собираюсь выломать дверь и украсть ее добродетель. Что такого Никола ей про меня рассказала?
– Длинная смена? – Спрашиваю я, проверяя время на своих часах. Сейчас лишь около трех дня.
Она кивает, выражение лица остается прежним.
– Ну, полагаю, увижу ее позже.
Дверь закрывается у меня перед носом. Так вежливо.
Но я не собираюсь позволять этому закончится вот так. Я хочу увидеть Николу в действии. Около семи я беру такси в The Burgundy Lion. Я не был там с тех пор, как она туда устроилась, и сейчас самое время нанести визит. В Нью-Йорке я всегда ходил по модным ночным клубам и мартини барам, но глубоко в душе я люблю пивнушки. Есть что-то такое в таких местах, что делает тебя свободным, свободным быть самим собой, оторваться, свободно выражать свои желания, скрыться где-то в темноте. В темноте, с дешевым напитком в руках, все равны. Lion не пивнушка, как таковая, но по выходным он выглядит именно так, словно все собираются тут с единственной целью – как следует оторваться.
Когда я захожу внутрь, меня атакует запах пива и непомерно использованного одеколона. Хоть сейчас и довольно рано, бар практически забит, большая часть народу сидит в кабинках из тикового дерева. Здесь витает какое-то чувство неотложности, словно если вы не придете сюда вовремя, шансы затащить кого-то в постель резко уменьшатся, вместе с остатками вашего пива.
И там, во всем этом хаосе, я вижу Николу за стойкой бара. Она стоит спиной ко мне, волосы убраны назад, обнажая прекрасную обнаженную кожу шеи и верхнюю часть спины, выглядывающую из майки свободного покроя. Она деловито двигается, чем бы она ни занималась, кучка парней толпится вокруг бара, теребя в руках чеки. Они, так же как и я, следят за каждым ее движением.
Что-то внутри меня загорается словно уголь, и я проглатываю неожиданный приступ ревности. Не могу вспомнить, когда последний раз чувствовал подобное, но тут до меня неожиданно доходит, я ведь могу быть не единственным, кто хочет забраться к ней в трусики. Я, конечно, знаю, я не один такой, но казалось, пока она не стала здесь работать, она была в относительной безопасности от этих блуждающих взглядов.
Я совершенно помешался, но все ж иду к бару, протискиваюсь между парнями, кладу руки на барную стойку.
Я стою рядом с каким-то бакланом со светлыми, прилизанными волосами, он мог бы составить конкуренцию Заку Моррису. Он посылает мне «отвали» взгляд, но я не обращаю на него внимания. Мои глаза направлены на нее. Они могут думать, что я здесь, чтобы достать выпить, но это не так.
Она поворачивается, ставит на стойку четыре бутылки пива и улыбается парням, пока говорит, сколько с них. Мне хочется ревновать уже только из-за одной этой улыбки, хоть я и знаю, что это только для галочки. Потом, когда они оплачивают счет, ее глаза порхают ко мне, хороший бармен всегда ищет следующего клиента, и, когда она видит меня, то выглядит удивленной. Она в шоке.
Может быть это и хорошо.
– Брэм, – говорит она, тут ее улыбка становится шире, и больше я не ревную. Я чувствую себя охрененно гордым. Потому что это не «дай мне хорошие чаевые, ты, придурок» улыбка, это «я действительно рада тебя видеть» улыбка.
Пожалуйста, Господи, пусть это будет именно такая улыбка.
– Привет, – говорю я, внезапно чувствуя себя онемевшим. – Думаю, пришел увидеть тебя в действии.
Ребята берут пиво и отворачиваются. Я замечаю, что они не оставили чаевые, вероятно потому что влез я и завладел ее вниманием.
Я протягиваю руку и хватаю Зака Морриса за плечо.
– Слушай, – говорю я, он выглядит так, словно хочет на меня плюнуть. – Только потому что у тебя нет шансов отправиться с ней сегодня домой, это не значит, что ты не должен оставить ей чаевые.
– Брэм, – тихо предупреждает Никола, она смотрит широко открытыми глазами
– Итак, – продолжаю я, обращаясь к задроту, игнорирую ее, – плати, если думаешь, что обслуживание было хорошим. Я все видел. Оно было хорошим.
Задрот смотрит на мою руку на его плече, но я выше и больше, и у него…эти хреновы пакли на голове. Он смотрит на одного из дружков, который быстро выхватывает из сдачи пятерку и кладет на стойку. Я убираю руку, и они направляются к угловому столику, стреляя в меня глазами, пока идут. Можете стрелять сколько влезет. Если я жив после смертельных взглядов Николы, я могу пережить и это
– Брэм, – снова говорит она, выговаривая мне, когда я поворачиваюсь к ней. – Все было нормально.
– Не было, – отвечаю я. – Они должны были оставить тебе чаевые, но твоя улыбка для меня была гораздо красивее той, которая досталась им. Ревность заставляет мудаков делать идиотские вещи.
Она закатывает глаза, перебрасывая полотенце через плечо.
– Знаешь, я здесь уже достаточно долго, чтобы кое-что понять.
– А еще я знаю, что ты работаешь здесь неполный день и чаевые для тебя чертовски важны. Я же говорил, это будет тяжело.
Теперь появился намек на улыбку, просто слегка приподнятая губа.
– Это было легче, пока ты не оказался здесь.
Я наклоняюсь вперед на стойку, пока мои глаза не оказываются на одном уровне с ложбинкой ее груди. Она и этот мой совет послушала. Покажи эти классные сиськи и получишь чаевые. Но я ведь джентльмен, поэтому смотрю ей в глаза. Даже в этом свете я могу разглядеть множество оттенков коричневого, как они вытягиваются в трепещущие линии, стремясь к зрачкам, зрачкам которые расширяются, будто ей нравится то, что она видит.
Лучше бы, черт побери, тебе нравилось то, что ты видишь, думаю я, желая, чтоб мы были не здесь, а лучше у нее или у меня, попивая вино. О, все те вещи, которые я мог бы сделать, чтобы попытаться сломать эту стену. Я бы зубами вытаскивал кирпичик за кирпичиком, пока она не стала бы кричать мое имя.
Словно видя непристойные картинки в моей голове, она краснеет и отводит взгляд.
– Ну, ты здесь, что будешь пить? – ее голос слишком уж приветливый. Она вернулась в режим вежливого бармена.
– Сделай мне что-нибудь, – выпрямляясь, говорю я. – Что угодно. Коктейль Брэм МакГрегор.
– Не думаю, что для этого у нас достаточно эго, – говорит она.
Я ухмыляюсь.
– Полагаю, у меня его хватает, да? Хотя, я серьезно. Сделай мне что-нибудь кисленькое.
Она поднимает идеальную бровь.
– Кисленькое? Думала, ты парень, который предпочитает сладенькое.
– Во мне нет ничего сладенького, и ты это знаешь.
Но судя по тому, как она на меня смотрит, могу сказать, что она с этим не согласна.
– Может быть, сладкий шот, – приходит она к выводу, разглядывая мое лицо словно головоломку. – Но он определенно будет острым.
– Хорошо, детка. – Говорю я. – Сделай свой лучший шот.
Несмотря на то, что за мной уже образовалась небольшая очередь (другой бармен это Джеймс, и он выглядит занятым), Никола не торопится, пытаясь понять, каков на вкус Брэм МакГрегор. Так хочется, чтоб она узнала этот вкус. Я видел ее милый, розовый язычок, думаю, она может отлично отхлестать меня. Говорю ей, что она должна добавить немного соли для вкуса, и клянусь, ее щеки становятся малиновыми.
Когда она, наконец, заканчивает, то пододвигает напиток ко мне.
– Вот это я называю Брэм МакГрегор. В основном пряный, с каплей сладкого и соленого.
Я беру бокал, и наши пальцы соприкасаются. Иду в наступление.
– Утром я обнаружил у себя чайник. Когда ты его вернула и как ты вошла?
Вопрос застает ее врасплох, судя по тому, какой застенчивой и сконфуженной она выглядит, я знаю, она сделала это, пока я себя ублажал.
– Сразу как вернулась домой, – быстро говорит она и сразу смотрит на следующего в очереди. – Я думала, ты спал, поэтому просто вошла и оставила его на кухне.
Чушь собачья. Но я не мучаю ее, даже если б я предположил, что она видела, как я дрочу, она стала бы все отрицать – она сделает что угодно, лишь бы уйти от этого разговора.
Поскольку она обслуживает следующего клиента, я кладу полтинник в банку для чаевых и делаю глоток своего напитка. Брэм МакГрегор, безусловно, восхитителен. На самом деле он охрененно хорош.
Я оставляю ее в покое, осматриваюсь в поисках свободного стула и нахожу один рядом ни с кем иным, как Линденом, который сидит в конце бара и болтает с Джеймсом, смешивающим мартини.
– Придурок, – говорит Линден, когда видит, как я направляюсь к нему. Наш обычный обмен любезностями. – Какого черта ты здесь делаешь?
Я пожимаю плечами.
– Скучно. – Я смотрю на Джеймса и передаю ему напиток. – Ты должен это попробовать.
Сережка в брови Джеймса поднимается вверх.
– Что это?
– Твой новый бармен сделал это, – говорю я ему. – Попробуй.
Джеймс пробует, а потом, наклонив голову, рассматривает бокал.
– Не плохо.
– Он называется Брэм МакГрегор, – говорю я ему.
– Конечно же, – со стоном говорит Линден.
Я продолжаю.
– Ты должен повысить девушке зарплату. Если кто-то способен сделать так быстро что-то настолько вкусное, за него определенно стоит держаться.
– Ну, я стараюсь дать ей больше смен, – объясняет Джеймс, – но это не так уж легко, у меня ведь полный штат. Я нанял ее, чтобы помочь, но не уверен, что еще могу сделать.
– Уволь кого-нибудь, – предлагаю я.
– Брэм, – предупреждает Линден. – Не вмешивайся в чужой бизнес. Тебе за своим собственным надо следить, брат.
– Ну, Дженни не совсем справляется, – признается Джеймс. – Хочу сказать, она надежная и исполнительная, да, но чем больше она работает здесь, тем больше считает, что мужчины ответственны за гибель цивилизации. Я не могу с ней обсудить что-то, если только речь не идет о каком-нибудь странном направлении феминизма.
– Ну, она ведь работает здесь, – замечает Линден. – Ты не можешь винить ее в этом.
– Как я уже сказал, уволь ее, – говорю я.
– Я немного подожду, – говорит Джеймс. – Не хочу показаться придурком, но я не знаю, насколько надежны матери-одиночки.
По непонятной причине этот комментарий заставляет кровь в венах застыть, наполняя их ядом, словно чернила кальмара.
– Она надежная, – говорю я грозным голосом.
Он смотрит таким взглядом, словно вообще не воспринимает меня всерьез. Пора бы мне уже к этому привыкнуть.
– Она не платит тебе за жилье. Так что даже сравнивать нечего. Слушай, мне нравится Никола, думаю, она великолепна, но что, если что-то случится с ее ребенком? Все мы знаем, что она больна. С ней может что-то случиться, и тогда Николе придется встать и уйти.
– Ну, если ты смотришь на это так, то у Джен или как там ее зовут, может по дороге на работу колесо спустить, или она может отравиться, или, блин, просто прогуляет денек. Любой может. Наличие чертова ребенка не делает тебя менее надежным. Разве ты не думаешь, что ей нужна эта проклятая работа?
– Полегче, братишка, – говорит Линден, положив руку мне на плечо. – Пей свой напиток тщеславия и расслабься. Джеймс просто размышляет. Он поможет Николе, чем сможет, правда Джеймс?
Джеймс кивает головой, выглядя слегка обеспокоенным, как будто думает, что я собираюсь ударить его или что-то подобное.
– Определенно. Я помогу. – Затем он отступает и исчезает за барной стойкой.
– А его легко напугать, правда? – спрашиваю я Линдена.
– Порой да, – со вздохом говорит он, а затем допивает свое Anchor Steam. Он проницательно смотрит на меня. – А что ты на самом деле здесь делаешь?
Я пожимаю плечами и делаю глоток, не показывая, что у меня во рту все горит. Внезапно мне приходит идея потушить пожар кубиком льда, а затем мои мысли возвращаются к Николе, интересно, будет ли она извиваться, если вылить острый напиток на ее грудь, а затем сразу же провести по ней холодным языком.
– О да, я вижу, – говорит Линден, и я сразу же возвращаю внимание к нему.
– Что?
Он указывает подбородком в сторону Николы.
– Ты здесь из-за нее.
– Полагаю, хочу увидеть, будет ли она когда-нибудь в состоянии платить мне аренду.
На лице брата появляется медленная улыбка, и он недоверчиво качает головой.
– Нет, не поэтому. Думаю, ты бы позволил жить ей там вечно и без какой-либо платы.
– Ну и что с того? – бросаю я, но боюсь, возможно, он прав.
– Что случилось с моим братом, который переехал на Запад, желая вложить свои бабки и сделать себе имя, выйти из тени родителей?
– Я все еще такой, ты недоумок, – говорю я, ненавидя, что порой он так ловко может вывести меня из себя. Не помогает и то, что мы оба можем ранить друга, лишь упоминая имя матери или отца. – Нет ничего плохого в том, чтоб попытаться быть добрым самаритянином. Ты же сам всегда твердил мне, что я эгоистичный мужлан, который ничего не делает. Теперь я занялся кое-чем, и так получилось, что это доброе дело.
– Ну да, в добрых делах нет ничего плохого. Я так же, как и все, хочу помочь Николе, особенно ради Стеф. Эти двое очень близки, особенно с тех пор, как мы поженились. Полагаю, когда у тебя появляются дети или ты женишься, ты делаешь еще один шаг в клуб зрелости. Но ты не можешь делать вид, что у тебя нет скрытых мотивов. – Он тычет мне пальцем в лицо. – Ты не можешь притворяться, что тебе интересна благотворительность. Ты теряешь на этом деньги, братишка.
Самое смешное, что мне интересна благотворительность, но нет никакого смысл рассказывать об этом братцу. Так или иначе, он меня не послушает. Не важно, как сильно вы изменились, некоторые люди всегда будут видеть в вас того человека, которым вы были в определенный момент своей жизни. Не думаю, что Линден когда-нибудь перестанет думать обо мне как о развратном мерзавце, каким я был пока он рос. Не думаю, что когда-нибудь перестану думать о нем, как о маленьком говнюке, который крал мои ношенные вещи, чтобы натягивать трусы на голову другим на детской площадке. И неважно, как усердно наша мама пытается бросить пить и вылезти из своей скорлупы, и не важно, как сильно наш отец пытается притвориться, что гордится нами, мы ничего не можем поделать и воспринимаем их так, как уже привыкли.
– Пусть даже и так, – пытаюсь объяснить я. Потом вздыхаю. Это бесполезно. – У нее красивые буфера. – Сдаюсь я и пью обжигающий эликсир.
Но Линден внимательно следит за мной.
– И это все?
Я киваю и начинаю кашлять. Он дает мне воды, я выпиваю половину.
– Спасибо, – говорю я, вытирая губы салфеткой. – И да, это все. Ожидаешь от меня большего?
– Думаю, нет, – отвечает он. Он откидывается на стуле и кивает на входную дверь. – Эй, зацени.
Смотрю через плечо. В бар заходит потрясающая блондинка с длиннющими волосами и глянцевой улыбкой. Она хочет произвести впечатление в своем золотом топе без бретелек, который демонстрирует ложбинку груди и охрененно узкие джинсы.
– Она похожа на твой тип, – замечает Линден.
– Ты пытаешься меня отвлечь? – иронизирую я.
Его взгляд становится серьезным.
– Я уже говорил тебе, Никола не для тебя. Стеф прибьет меня, если вы двое переспите. Она до конца дней будет попрекать меня, и утверждать, что это разрушило наши взаимоотношения. Все всегда сводится к этому. Она постоянно цитирует Друзей, помнишь когда Росс и Рейчел расстались и все для всех изменилось? Это, бл*дь, сводит меня с ума.
– Я ж не чертов Росс, – защищаюсь я. – Джо, может быть.
– Ладно, ну ты понял, о чем я. Она волнуется, чтоб все в компании было хорошо, все ладили, а ты знаешь, если трахнешь Николу, все закончится плохо. Не только для нее, но и для тебя. Что будешь делать с благотворительностью, когда она подожжет твое здание, а?
Я не могу не улыбнуться.
– Думаешь, я так плохо на нее влияю?
– Да ну, это бесполезно, – говорит Линден и щелкает пальцами в сторону Джеймса. – Бармен, повторишь?
Я сижу с Линденом и треплюсь обо всем, пока к нам не подходит Никола.
– Достаточно смелый для еще одного? – спрашивает она. Она что, со мной заигрывает?
Вижу, как Линден встает со своего места, и чувствую облегчение. Последнее, чего я хочу, чтоб он следил за всем, что я говорю ей.
– Если ты предлагаешь, я за. – Подмигивая, отвечаю я. – Это было….Брэмастик.
Она смотрит в потолок.
– Ты невероятен, – говорит она. – Может, в этот раз добавлю меньше сладкого, хотя, клянусь, я не добавляла туда никакой глупости.
– Я стану тем, кем ты захочешь.
Она вздыхает и начинает делать коктейль. Я запоминаю ингредиенты – текила Patrón, сок лайма, трипл сек, настоянный на кайенском перце ликер, чуть апельсинового сока и крошечная капля рассола из банки с маринованными банановыми перцами. Ах, вот что за секретный ингредиент.
Она украшает бокал и стреляет в меня взглядом, какой раньше я не видел, во всяком случае, у нее. Таким умоляющим, щенячьим. Мне нравится. Такое впечатление, что на этот раз ей действительно что-то от меня надо, а то обычно это я пытаюсь ей что-то дать или сделать.
– Итак, – говорит она, голос такой неуверенный. Она протягивает мне коктейль. – Итак, – снова начинает она, – это за счет заведения.
– Это почему?
– Хочу попросить об одолжении.
Мои глаза расширяются.
– Ты? Ты просишь об одолжении? Меня?
Она вот-вот ускользнет. Я быстро протягиваю руку, кладу на ее, сжимаю мягкую кожу.
