Текст книги "Предложение (ЛП)"
Автор книги: Карина Хейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
Я пытаюсь проглотить свою боль.
– Немного поздновато для этого.
Она удивленно моргает.
– Никогда не бывает слишком поздно, – непреклонно говорит она. – Что я говорила о любви? Она проста. Она просто так не уйдет. Если она была влюблена в тебя раньше, и, судя по душевной боли на лице этой бедной девочки, она любила сильно, значит, она и сейчас все еще любит тебя. Пожалуйста, поверь мне, я ведь была там. Гнев не стирает любовь. Боль не стирает любовь. Слезы не стирают любовь. Только время. Много, очень много времени. – Она указывает на меня пальцем. – И поверь мне, для вас обоих прошло очень мало времени. Прошло чуть больше месяца. Она собирается любить тебя дольше этого срока. Я ненавижу это признавать, но если бы три года назад ты появился перед моей дверью и предпринял еще одну попытку завоевать меня, это бы сработало.
– И наши жизни были бы совершенно другими, – замечаю я, откидываясь на спинку стула. Громкость песни растет, и я узнаю Garbage «Хитрость заключается в том, чтобы продолжать дышать». Думаю, Ширли Мэнсон права во многих вещах.
– Другими, да, – говорит Тейлор. – Но знаешь, я ни о чем не жалею.
Я резко смотрю на нее.
– Ты о чем?
– Я говорю, что ни о чем не жалею. Я не верю в сожаления. Не хочу так жить. Что бы ни случилось, что бы не произошло, это делает из нас тех, кем мы стали, и приводит туда, где мы и должны быть.
Девиз Николы. Это слишком.
Тейлор тянется вперед и трогает мою руку.
– Мы никогда не должны были быть вместе, Брэм. И Мэтью до недавнего времени не должен был знать своего отца. Потому что мы были в порядке, он и я. Мы команда. Благодаря тебе и твоим деньгам, он ни в чем не нуждался. И это сделал меня сильнее. Это заставило меня понять чего я хочу. Конечно, никто не просит о том, чтоб стать матерью-одиночкой, но ведь это не конец света. Это просто жизнь. Просто так сложилась жизнь и надо двигаться дальше.
– А любовь?
Она кокетливо улыбается.
– Знаешь, есть один мужчина. Ирвинг. Он военный, так что я его не так уж часто и вижу, ну и мы в действительности только друзья. Но ему нравится Мэтью, а Мэтью нравится он. И я знаю, это любовь. Маленькая любовь на пути к большой любви. Просто я еще не нашла смелости сказать ему об этом. Но когда он вернется, я обязательно скажу ему.
Я улыбаюсь.
– Это замечательно. Рад за вас.
Она танцует в кресле свой маленький танец и краснеет, напоминая мне Николу.
– Так что видишь, у меня еще есть надежда. И у тебя еще есть надежда, Брэм.
Я глотаю ее слова словно кислород. В последнее время надежда кажется очень опасным словом.
– Что ж, – говорит она, отодвигая кофе. – Мне пора домой.
Я знаю, это прощание. После того, как Тейлор и Мэтью появились у меня на пороге, я удостоверился, чтоб они оставались в городе столько, сколько хотели. Неделю назад они вернулись в Сан-Бернардино, и я поехал посмотреть, где живет Мэтью.
Я остановился в местном отеле, но теперь пришло время мне лететь обратно в Сан-Франциско. Сегодня из Эдинбурга прилетает мой кузен, а это значит, что я на какое-то время смогу отвлечься. Мне это катастрофически необходимо.
– Ты уверен, что доедешь до аэропорта на такси? – спрашивает она. – Я могу тебя отвезти.
Я похлопываю по чемодану рядом со мной.
– Я в порядке, иди, спасай Мэтью от тети. – Я поднимаюсь со стула, и хотя моим первым порывом было пожать ей руку, в конечном итоге, я обнимаю ее. – Спасибо, что простила меня.
Она обнимает меня в ответ, слегка похлопывая по спине.
– Спасибо за то, что тебя было так легко простить, – говорит она. – Ты всегда такой очаровательный. – Мы отстраняемся, она кладет руки по обе стороны от моего лица, и пристально смотри на меня. – Я живу без извинений. Ты тоже должен. Иди и убедись, что тебе не за что извиняться.
– Так и сделаю, – заверяю ее я. Когда она идет к двери, я кричу. – И скажи мелкому, что в следующий раз Dodgers играют с Giants, и я позвоню ему, позлорадствую.
Она закатывает глаза и продолжает идти. Вообще-то я не особо интересуюсь бейсболом, но Мэтью одержим LA Dodgers и я стараюсь общаться с ним на все темы, на которые только могу. Безусловно, совсем не просто стать кем-то значимым в жизни Мэтью, ведь до этого я был чем-то далеким. Мы оба учимся этому, и он и я. Мы еще не особо наладили отношения, и сомневаюсь, что когда-нибудь доберемся до уровня, где он начнет называть меня папой. Но ведь точно этого никто не скажет. Безусловно, я буду работать над этим столько, сколько смогу.
Тейлор ясно дала понять, что у них есть своя жизнь, и хоть она и хочет, чтоб я был ее частью, я должен иметь и свою собственную.
Если бы только в ней, в этой жизни, была Никола.
Я выдыхаю, кирпичи в моей груди сдвигаются, но никогда не двигаются. Я заканчиваю пить чай, беру чемодан и направляюсь домой.
***
Следующие несколько дней пролетают как один, вместо того, чтобы, как обычно, тянуться болезненно и медленно. Сердце все еще болит, будто уже миллион лет, и каждый вздох чувствуется как последний. Но наличие кузена, которого вы уже давно не видели, живущего теперь с вами, заставляет ход часов замедлиться. Я бы поселил его в бывшей квартире Николы и Авы, но не могу. Это будет значить, что я двинулся дальше. Она пуста, там никто не живет, и я хочу, чтоб она такой и осталась. Вдруг они захотят вернуться.
Сказать, что я брежу, значит, ничего не сказать.
Стоит ли говорить, что Лаклан МакГрегор идеальный сосед. Человек действительно раскрывается, лишь когда пьян, в остальное время он необычайно серьезен и редко улыбается. И это хорошо, потому что давайте посмотрит правде в глаза, сейчас я не смогу иметь дело с еще одной драмой. Но я из тех, кто любит шутить, чтобы расположить людей к себе, а с Лаком у меня такое чувство, что я разговариваю со стеной. Не помогает и то, что он отчасти напоминает меня.
Дома в Эдинбурге Лак играет в регби, он крайний нападающий в главной команде города, но недавний разрыв ахиллесовой пяты на какое-то время вывел его из игры. Я знал, что Лак был довольно загружен, не только спортом, а потому что он очень умный. Уже много лет он занимается инвестициями. Если кто и способен разбить стереотип, что игроки в регби тупые ублюдки, что ж, это Лак.
Хотя мы периодически и переписываемся в FB, комментируем фото или что-то еще (ой, ты тупая обезьяна, ты выиграл еще одну игру – несмотря на то, что он умный, я не хочу, чтоб он думал, что я об этом знаю) наши отношения никогда не выходили за рамки этого. Сами понимаете, как это бывает с кузенами, особенно когда вы из семьи, где все лажают.
Однако после новостей с моей физиономией, а затем и статьи в San Francisco Chronicle, в которой люди вроде как боролись за мое финансирование, весь мой жилищный проект для людей с низким уровнем дохода застопорился. У меня есть деньги, я выплачиваю ипотеку из своих сбережений, и у меня нет никакого дохода. Если все так будет и дальше, я потеряю свой проект, свою мечту и окажусь в дыре. После того, как я потерял Николу и Аву, я не позволю этому случиться.
Так что я проглотил свою чертову гордость и позвонил ему. Это не просто, просить о помощи кузена, который намного успешней, чем я, и на три года моложе. Но я это сделал. Потому что, бл*дь, я не собираюсь снова проигрывать.
К моему удивлению, Лаклану было скучно сидеть на скамейке, и, несмотря на то, что он должен вернуться в спорт к началу нового сезона, он сказал, что, по крайней мере, на большую часть лета останется здесь. Хоть я и рассказал ему заранее о своей идее, теперь, когда он здесь, мы объединили усилия и вместе пытаемся придумать лучший способ двигаться дальше. Если все пойдет хорошо, и если он сможет найти спонсора, он говорит, что будет готов присоединиться ко мне, создать некоммерческую организацию и сдвинуть дело с мертвой точки.
– Жюстин! – неожиданно вскрикиваю я, щелкая пальцами.
Лак отрывается от пива, он выглядит усталым от нашего монотонного мозгового штурма.
– Что?
Я хватаю пиво со столешницы на кухне и сажусь напротив него в гостиной.
– Жюстин женщина, с которой я однажды ходил в оперу.
– Опера. – Хмыкает он, едва улыбаясь. Я рад, что он улыбнулся мне.
– Да, опера. Она родом из богатой семьи. Очень богатой. На самом деле, нас свел отец. Он по-прежнему считает, что деньги должны быть во главе всего, и из того, что я слышал, у ее семьи много денег и много власти. Она великолепная девчонка, и ты вроде как не слишком уродлив, так что может, угостишь ее ужином и посмотришь, сможем ли мы получить от нее какие-то инвестиции.
Он обдумывает мои слова.
– Какая власть, и какие деньги?
Я пожимаю плечами и делаю глоток пива
– Понятия не имею. Я не спрашивал.
– А, понятно. Был слишком занят, трахая ее.
– Вообще-то нет, – замечаю я, и у меня сжимается сердце. – Нет, я был не заинтересован в ней.
– Она великолепна, у нее есть деньги, и ты не был заинтересован? – спрашивает он. – Что заставляет тебя думать, что я буду?
– Потому что, – говорю ему, громко выдыхая. – Тогда я был с Николой.
– Ах, – говорит он, уже слишком много зная о ней. Если честно, я не могу заткнуться и перестать говорить о ней. Возможно поэтому он всегда выглядит так, будто готов убить себя.
– На самом деле, – продолжаю я, – в то время мы не встречались, но…но это было тогда, когда она стала забираться мне под кожу, ну ты понимаешь. Все время, пока я был с Жюстин, я думал о Николе. Оглядываясь назад, я понимаю, что уже тогда пропал. Просто в то время был слишком упрям, чтобы это увидеть.
– А сейчас у тебя какие оправдания?
– Что?
– Ты не перестаешь болтать об этой чертовой цыпочке. Если ты не говоришь о здании, ты говоришь о ней, и мне очень жаль, но по моему профессиональному мнению, тебе надо или забыть о ней или поднять свою упрямую задницу и пойти что-нибудь с этим сделать. Перестань быть таким слюнтяем.
– Твоему профессиональному мнению? – повторяю я
Он смотрит на меня.
– Эй, я играю в регби, не так ли? И если не учитывать некоторые из этих шрамов, – он трогает парочку бледных следов на щеке. – Я в это не плох. А это значит, что я получаю больше кисок, чем вероятно ты.
Старый я поспорил бы с этим, но меряться членами с моим кузеном не кажется мне правильным.
Не сейчас, во всяком случае.
Я вернусь к этому позже.
– И, – добавляет он, – вместе с кисками приходят проблемы. Иди поскорей разберись со своим дерьмом или я начну использовать твою голову как мяч для регби. Мне нужна чертова практика.
Я хмурюсь.
– Такой грубиян. – Но я не связываюсь с ним. Может мы и одного роста, может быть у меня столько же мышц, сколько и у него, но он выглядит так, будто ему наплевать, если ему подпортят физиономию, а вот мне на мою не наплевать.
Единственное, что удерживает меня от того, чтобы сделать то, что предложил он, что предложила Тейлор, все та же старая история. Моя чертова гордость. Мой чертов страх.
Что если я приду к Николе, и она отвернется от меня? Может она не хочет меня видеть. Может она не хочет снова довериться мне. Сейчас мне терять нечего, у меня внутри осталась лишь тупая, глубокая боль, словно мне удалили какой-то жизненно важный орган. Меня окружает неизвестность и эта опасная надежда. И я могу скулить и стонать как маленькая девочка, до тех пор, пока что-нибудь с этим не сделаю. Я могу только предположить, что возможно в один прекрасный день, когда-нибудь, все получится.
Но я не хочу слушать свой девиз. Не в этот раз. Я не оставлю все на волю случая, надеясь, что все получится.
Никола достойна гораздо большего, чем случайность.
Мне нужно, чтоб у меня не было никаких сожалений.
Глава 21
НИКОЛА
Знаете ту часть фильма, где героя смешивают с грязью, или выгоняют из команды, или его похищает криминальный синдикат, и надежда потеряна. И все же вы знаете, неважно откуда, так или иначе героя ждет счастливый финал. И пока он подвергается пыткам, или весь город ополчается против него или от него уходит жена, вы сочувствуете ему, но вам помогает знание того, что, в конце концов, все наладиться. Так просто должно быть.
Что ж, хотела б я, чтоб то же самое можно было применить и к моей жизни. Потому что у меня такое чувство, будто я упала со скалы, меня смешали с грязью и подвергли пыткам. И в обозримом будущем нет никакой надежды на счастливый конец
Конечно, все эти удары, которые я принимаю, идут прямиком мне в сердце. Вот где они остаются, вот где они ранят больше всего. Это своего рода смешно, вот она я, почти два месяца спустя, и когда дело доходит до Брэма, я до сих пор одна рваная открытая рана. В остальной моей жизни случаются и взлеты и падения. Я до сих пор живу с Кайлой и до сих пор ищу какое-то доступное жилье. На самом деле, все не так уж плохо, и в то время как я знаю, Кайла ценит, что плачу часть арендной платы, я знаю, что мы мешаем ее образу жизни. Я имею в виду, Кайле нравится веселиться и она все чаще и чаще остается ночевать у какого-то чувака, с которым сейчас встречается.
Так что понимаю, жизнь со мной и моей пятилетней дочерью не ее мечта, но она в курсе, что я работаю над этим. Моя работа в Lion идет достаточно хорошо. Хочу сказать, работы очень много, но мне, как правило, все равно, да и Джеймс иногда может быть еще тем сучонком. Но она приносит деньги, и мой сберегательный счет все растет и растет. Даже если внутри все ощущается так, будто постоянно рушится и восстанавливается, я обеспечила некую форму безопасности для нас обеих.
Кроме того я все больше и больше сосредоточена на проектировании одежды. По утрам и ночью я часами сижу за швейной машинкой. Творчество для меня лучшее топливо и должна заметить, это отлично отвлекает. И иногда это единственный способ удержать себя от мыслей о Брэме.
Что я и делаю. Все это время. Мне стыдно признаться в этом даже самой себе. Я не говорю о нем со Стеф и Кайлой, и когда я вижу Линдена, замечаю, что он крайне осторожен и не приводит его с собой. Хотя пару раз он был совсем рядом. Однажды я услышала, что он придет в Lion с Линденом, и тогда я пошла в кабинет Джеймса и целый час пряталась там, дела вид, что над чем-то работаю. Знаю, очень по-взрослому, но на данный момент я очень сильно забочусь о том, чтобы сохранить свое сердце живым. Я защищаю его от всего.
Я просто хочу перестать ощущать эту глубокую, холодную дыру внутри, когда я просыпаюсь и понимаю, что снова одна. Хочу перестать представлять, как Брэм держит меня в своих руках когда мне грустно, или ласкает мое тело, когда я в хорошем настроении. Хочу сделать вид, что у меня никогда не было отношений с человеком, который заставил меня чувствовать себя дикой, свободной и полной жизни. Мне так хочется того, чего у меня быть не может.
И вот она я, еле плетусь, как героиня истории, только у меня нет той храбрости. Я просто еще один человек на этой планете со сломанной душой, который ждет, пока пройдет время. Я не чувствую, что это надоедливое «все будет хорошо», правда. Я не понимаю, как у меня может быть счастливый конец, это ведь значило бы, что все вернется к тому, с чего началось и как я вообще смогу забыть боль, которая повсюду преследует меня?
– Не унывай, Лютик, – говорит мне Стеф. Ничего не могу с собой поделать и вздрагиваю при этом слове. Оно слишком напоминает мне тот проклятый желтый диван.
Мы сидим в кабинке в Lion. Ава сидит недалеко от нас, что-то раскрашивает. Лиза заболела, а мне надо было на работу, так что у меня не было выбора, и я взяла Аву с собой. К счастью, Джеймс отнесся к этому хорошо и, как правило, она просто болтается со мной в кабинете. У Стеф перерыв на обед и она захотела выпить. В последнее время я так часто полагалась на нее, поэтому полагаю я у нее в долгу.
– Прости, – извиняюсь я.
– Не извиняйся, – говорит она, сдирая этикетку с бутылки пива. – Просто ненавижу видеть тебя грустной. Ну вот как сейчас. Да и вообще в последнее время.
– Я в порядке, – говорю я, и смотрю, как она снимает этикетку, а затем проделывает то же самое с липкими частями, которые остались на бутылке. – У вас с Линденом проблемы?
Она останавливается и смотрит на меня.
– А?
– Сексуальное расстройство, – говорю я, кивая на бутылку. – Вот почему ты пристала к этикетке.
– О, – говорит она. Отталкивает пиво в сторону, с удивлением глядя на него. – Нет. Нет, Линден это Линден, понимаешь? Если он в чем то и хорош, так это в…
Я поднимаю руку.
– Пожалуйста. Просто остановись.
Она пожимает плечами, поднимает подстаканник и начинает вертеть его туда-сюда. Туда-сюда. Туда и сюда.
– Ты в порядке? – спрашиваю я, заметив, что она стучит ногой по полу.
– Ммм? – она смотрит на меня. Произносит это рассеянно, немного даже слишком рассеянно.
– Ты выглядишь так, будто нервничаешь.
– Мамочка, – говорит Ава тоненьким голосочком. – Я нарисовала тебе бугозавра.
Она с гордостью показывает свою раскраску. Она даже не раскрасила те картинки, которые там есть, просто нарисовала зеленые с коричневым пятна на белом листе. Пятна с ногами. Полагаю, это и есть бугозавр.
– Спасибо, милая, – говорю я ей, и она возвращается к себе, высунув язык изо рта.
– Никола, – беспокойно говорит Стеф.
Я смотрю на нее.
– Что?
– Ты все еще любишь Брэма?
Откуда, черт возьми, это взялось? Я чувствую, как мое лицо белеет, задаюсь вопросом, я что, озвучила вслух свои мысли?
– Что? – я задыхаюсь. Смотрю на Аву, а она наблюдает за мной, хмурясь и надув губки лишь при упоминании его имени.
– Ты любишь его?
Я вылупилась на нее. Мое сердце глухо стучит в ребрах, словно напоминает мне, что оно все еще бьется.
– О, Стеф, – начинаю я, подыскивая слова, пытаясь уйти от ответа. – Все не так просто.
– Все просто, – говорит она, сверлит меня глазами. – Это самый простой вопрос. Или ты любишь его. Или нет. В любви нет «может быть».
Вау. А Стеф глубоко копнула. Даже не знаю, что и думать. Я не хочу забираться так глубоко. Не хочу нырять туда и вытаскивать то, что осталось от него внутри меня.
– Я…
Она смотрит на меня. Ава смотрит на меня.
И я не могу солгать.
Я вздыхаю, медленно, тихо.
– Да. Я люблю его.
Стоит мне лишь сказать эти слова, и мое сердце сжимается.
– Хорошо, – говорит Стеф, самодовольно улыбаясь сама себе.
– Хорошо? – Мои глаза округляются. – Что в этом хорошего? Это плохо. Это ужасно. Я не хочу его любить. Хочу быть свободной от всего этого и двигаться дальше.
Она изгибает бровь, на лице дурацкая ухмылка.
– Любовь это хорошо, мой друг, любовь это хорошо.
– Что с тобой не так? – спрашиваю я, ударяя ее по руке. – Почему ты спрашиваешь меня об этом?
Она делает большой глоток пива и говорит.
– Знаешь, какой самый худший способ начать предложение?
– Я пукнула! – С большой улыбкой кричит Ава. – Это самый худший способ.
Стеф одобрительно кивает Аве, а затем снова смотрит на меня.
– Ты знаешь второй самый худший способ?
– Какой?
– Пожалуйста, не ненавидь меня, – отвечает она, и на мгновение ее улыбка исчезает и она вздрагивает, будто я собираюсь ударить ее. – Серьезно, Никола, пожалуйста, не надо меня ненавидеть.
Она смотрит на дверь бара, и мои глаза следуют туда же. Там снаружи в солнечном свете я вижу знакомый силуэт. Он открывает дверь и заходит внутрь.
Я чувствую, как и тону и одновременно выплываю.
Чувствую, что прямо сейчас определенно ненавижу Стефани.
Это Брэм и он идет к нам, а я хватаюсь за край стола так сильно, что на самом деле могу сломать его.
Она наклоняется ко мне и шепчет на ухо.
– Прости. Он должен был тебя увидеть, а я знала, если бы я сказала тебе об этом, ты бы отказалась с ним встретиться. – Она быстро выходит из кабинки, обмениваясь с Брэмом взглядом, когда проходит мимо него, и идет к двери.
– Никола, – говорит Брэм, его гортанный акцент сотрясает меня до глубины души. Он стоит в нескольких футах от стола в шикарном синем костюме, руки висят по бокам. Его лицо, это прекрасное, красивое лицо, серьезней, чем я когда-либо видела.
– Брэм? – тихо говорит Ава, я смотрю на нее, ее глаза расширяются от изумления. – Брэм? – громче повторяет она.
– Привет, малышка. – Говорит он, ухмыляясь, и она тут же вскакивает с места, размахивая руками. Это было бы милейшей вещью, что я видела, если б не обстоятельства. Может я и сказала, что до сих пор влюблена в Брэма, но это не значит, что я хотела его видеть. Это не значит, что можно изменить прошлое. Вы можете любить кого-то и ничего с этим не делать.
Но Аве все равно. Она бежит к кабинке и практически запрыгивает на него. Он обнимает ее, поднимая вверх, и я разрываюсь между злостью и желанием сломать что-то и заплакать. Внутри меня столько всего, я пытаюсь сделать выбор как быть, уделить внимание всем чувствам и, в конце концов, просто превращаюсь в гигантский беспорядок.
Брэм осторожно ставит ее обратно на землю, но Ава продолжает прыгать, сходить с ума. Она широко улыбается, глаза широко раскрыты, дыхание резкое и неглубокое.
Ее дыхание не должно быть таким.
Брэм смотрит на меня, я с беспокойством смотрю на Аву, внимательно наблюдая за ней, пытаясь прислушаться.
– Брэм-лала…– начинает петь она, но останавливается и пытается сделать глубокий вдох. Ее лицо белеет у меня на глазах, она качается взад-вперед.
– Вот дерьмо, – кричу я, выбираясь из кабинки, и она тут же падает на землю. Брэм рядом, он вовремя ловит ее, и я падаю на колени рядом, пока он удерживает ее тело.
– Что случилось? – спрашивает он.
Я хватаю ее за руку и сжимаю. Она липкая. Глаза не фокусируются, они стеклянные, от дыхания исходит знакомый фруктовый запах.
– Ох, твою мать, нет, не сейчас, – говорю я, когда она прямо на моих глазах начинает терять сознание. – Ава! – кричу я на нее, и ее глаза беспокойно открываются, а потом снова закрываются.
Брэм осторожно опускает ее на землю, пока я ползаю рядом, похлопывая ее по лицу. Он достает сотовый.
– Я вызываю скорую.
Я слышу, как он звонит, и не собираюсь с ним спорить.
– Дума, это ДКА. Диабетический шок.
– Такой же, как раньше? – спрашивает он высоким голосом.
Я киваю, а он передает информацию оператору. В последнее время Ава была здорова, все было так хорошо. Диета, чтение, все работало. Последний раз подобное было, когда ушел Брэм и теперь, когда он здесь, эмоций стало слишком много.
– Думаю, это может быть вызвано стрессом и эмоциональным потрясением, – говорю я не глядя на него. Я изо всех сил пытаюсь сохранять спокойствие и привести ее в чувство. Я узнала много нового. Я могу сделать это. Могу провести ее через это.
Но прямо сейчас я не могу сделать это в одиночку. Наконец, я встречаюсь глазами с Брэмом и вижу, что он смотрит на меня, он на грани.
– Мне надо, чтоб ты взял мою сумку, большую, фиолетовую, она в кабинке, и принес сюда. – Говорю я ему.
Он кивает и быстро делает как я прошу. Вокруг нас собираются люди, Джеймс спрашивает, нужно ли мне что-нибудь, и я не знаю, что ответить, просто делаю то, что знаю. Ввожу ей инсулин прямо в живот, она даже не дрогнула.
– Это сработает, правда? – спрашивает он меня.
– Я надеюсь, – отвечаю я, не желая думать о том, что случиться, если это не сработает. В последний раз, когда она потеряла сознание, у нее не было этого фруктового запаха изо рта. Последний раз укол привел ее в чувства, но на этот раз…на этот раз я боюсь, что он не поможет.
К счастью, проходит немного времени, хоть мне и кажется, что прошли часы, и приезжает скорая, они кладут Аву на носилки и уносят в машину. Сотрудники скорой задают мне вопросы, и я выпаливаю все о ее болезни и о ее режиме, словно это формула из учебника.
Но когда я пытаюсь сесть в заднюю часть скорой, они говорят, что я не могу быть там с ней. И это ломает меня, я так потеряна. Я кричу и плачу, но они говорят мне, что таковы правила когда включена сирена.
Брэм удерживает меня, его руки лежат на моих руках, удерживая от того, чтоб наброситься на сотрудников скорой. Я чувствую себя дикой и сумасшедшей, беспокойство, паника и чувство несправедливости разрывает меня на части. Наконец, скорая отъезжает, и я чувствую, как моя надежда улетает вместе с ними.
Я опираюсь на Брэма и пытаюсь восстановить дыхание, обрести контроль над собой. Я не хочу, чтоб он держал меня, и в то же время я рада, что он здесь.
Единственный человек, который, кажется, действительно так сильно заботится о нас обеих.
Ты была объектом благотворительности, говорит злой голос в моей голове, и я игнорирую его, потому что то, что произошло между нами, не имеет никакого отношения к настоящему, ни тогда, когда моя девочка находится на грани смерти. Ничто вообще не имеет значения.
Брэм усаживает меня в свою машину, а затем мы мчимся за скорой в больницу, ту же, что и в прошлый раз. Если повезет, у нас будет тот же доктор и эта мысль, маленький шанс, что я снова буду общаться с уже хоть немного знакомым с нашей проблемой человеком, приносит мне крошечную толику спокойствия.
В этот раз мы не ждем в приемной. Мы с Брэмом идем вниз по коридору к комнате, в которой находится Ава, и когда медсестра спрашивает, ее ли мы родители, я чувствую, что киваю. Брэм, казалось, готов уйти, но правда сейчас кажется настолько тяжелой, и мне нужен кто-то, как он, чтобы держать меня за руку, пока я буду держать за руку Аву.
Доктор тот же, что и тогда, но новости совсем другие. Он говорит, что ее уровень глюкозы настолько зашкаливает, что становится трудно поддерживать его на нужном уровне. Его слова доходят до меня, и теперь я очень боюсь, что счастливого конца не будет. Вообще ничего не будет. Это будет один из тех ироничных сюжетов, как в фильме, когда мать теряет дочь, но получает мужа. Но ту потерю, которую она чувствует, никогда и ничем нельзя будет заменить.
Доктор просит нас удалиться, ему нужно осмотреть кого-то еще, так что мы с Брэмом ждем в коридоре, застряв в неудобных креслах, я покачиваю взад-вперед. Мой мозг пытается примириться с ужасной действительностью. Я продолжаю представлять, каково будет, если они выйдут с плохими новостями, и это похоже на свободное падение в ад. Настолько жестоко и невыносимо, что при одной мысли об этом у меня начинает кружиться голова.
Брэм потирает мою спину, когда я сворачиваюсь в клубок, пытаясь дышать и стараясь не паниковать. Это так чертовски трудно. Но его присутствие, его поддержка так помогает.
И все это время он молчит. Не извиняется, не пытается расположить меня к себе – он даже не сказал мне, что все будет хорошо. Потому что он знает, как и я, что сейчас не все в порядке. Она там и это не хорошо, и что бы кто не говорил, правдой это не станет.
Все, что делает Брэм, это находится рядом. Так просто.
Он просто есть.
И это все, что мне сейчас нужно.
Я просто надеюсь, что Ава, даже если она без сознания, может тоже его почувствовать.
***
– Никола, – голос Брэма прорывается сквозь дымку. – Я принес тебе кофе.
Я открываю глаза и вижу, как он протягивает мне пластиковый стаканчик, наполненный чернильно-коричневой жидкостью
– На вкус как гребаный керосин, – виновато говорит он. – Но должно помочь.
Я выпрямляюсь в кресле и осторожно беру у него стаканчик, быстро улыбаясь ему в знак благодарности. Я смотрю на Аву, она лежит на больничной койке, ее глаза закрыты, вокруг куча капельниц. Она выглядит словно ангелочек.
– Как она?
Он садится рядом со мной и устало вздыхает.
– Она не просыпалась. Думаю, ей снился какой-то смешной сон, она улыбалась во сне. Медсестры говорят, лучше позволить ей спать. Ее маленький организм столько всего перенес.
Так и есть. Было около часу ночи, когда врачи наконец-то смогли вывести Аву из сахарной комы. Она не была полностью в сознании, но узнала меня и Брэма, и, слава Богу, была под воздействием лекарств, так что не смогла снова эмоционально отреагировать на него.
После этого я довольно долго стояла около нее, придумывала разные истории и рассказывала ей, пока она спала. В конце концов, я выдохлась и уснула прямо в кресле.
И все это время Брэм был здесь, как и в тот первый раз, когда я его еще совсем не знала.
Тогда он был здесь ради нас.
И сейчас он здесь ради нас.
Но между нами все еще столько всего, все это грязное прошлое удерживает нас на расстоянии, и я не знаю, как снова сделать все правильным.
Думаю, я хочу этого.
– Брэм, – мягко говорю я.
Он потирает ладонью лицо и смотрит на меня. Рукава на белой рубашке закатаны, рядом с пуговицами пятно от кофе. Волосы растрепаны. Глаза широкие, но красные, кожа уставшая и слегка серая. Он выглядит так, словно вообще не спал, и я знаю, что это из-за нее.
И может из-за меня.
– Да, – отвечает он.
Для храбрости делаю вдох.
– Знаю, сейчас возможно не самое подходящее время для того, чтобы говорить об это, но… Я все еще зла на тебя.
На его лице появляется маленькая, грустная улыбка.
– Я знаю. И ты имеешь полное право злиться на меня столько, сколько хочешь.
– Но я не хочу, – говорю я и смотрю на свои руки, потому что так проще. – Злость требует столько сил. Она парализует…Я не хочу сожалеть о тебе. Я не хочу так жить, с сожалением, даже если это причиняет мне боль.
– Я тоже не хочу, чтоб ты сожалела обо мне, – говорит он и кладет руку поверх моей. Я чувствую на себе его взгляд, он вглядывается в мое лицо, ища ответы, ответы которые я и сама не знаю. – Солнышко. Прости. Я безумно сожалею. Знаю, нет ничего, что я мог бы сказать или сделать, чтобы заставить тебя поверить мне, просто послушай. Просто знай, что я говорю правду. Я никогда не хотел скрывать от тебя Тейлор и Мэтью, я хотел рассказать тебе о них…Просто я был таким трусом и так, черт возьми, боялся, что ты оставишь меня. Никто не хочет признаваться что когда-то был ужасным человеком, делал страшные вещи. Я боялся, если ты узнаешь правду, это навсегда отпугнет тебя. Ты забудешь о том, каким я стал, кто я сейчас.
Я киваю, любопытно, что я сделала бы, если бы он рассказал мне обо всем раньше. Неизвестно. Может быть, я бы отнеслась к этому нормально. А может, и нет. Может мы были бы достаточно сильными, чтобы справиться с этим. А может, и нет.
Я вспоминаю, что он ответил, когда я призналась ему в любви. Что всему свое время. Но думаю это больше о правильном времени.
– Пожалуйста, просто услышь меня, когда я говорю, что ты никогда не была объектом благотворительности, хорошо?
Тьфу. Это все еще ранит.
– Пожалуйста, – повторяет он, и я могу почувствовать, насколько виноватым он себя чувствует. – Все, что я делал для тебя и для Авы, я делал, потому что хотел тебя. Потому что ты мне нравилась…сильно. Вы обе. Я просто хотел быть с тобой. Может подсознательно я и пытался загладить свою вину за то, что сделал раньше, или возможно дело было в том, что я мог помочь кому-то когда у меня, наконец, появились средства для этого. Я просто хотел заставить тебя улыбаться. Вот и все. Вот как все было в действительности. Я хотел заставить тебя улыбаться, потому что казалось так трудно заставить тебя сделать это. И если бы я мог заботиться о вас обеих, двух девочках, которые заслуживают этого больше, чем все, кого я знаю, я бы так и поступил.
