Текст книги "Предложение (ЛП)"
Автор книги: Карина Хейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
– У нее ни на что нет аллергии.
– Но она ведь может появиться совсем неожиданно, когда ты ребенок, разве нет?
– Верно, – говорит Брэм, и я, наконец, смотрю на него. Он пытается вести себя как обычно, но я вижу беспокойство на его лице. – Когда я был ребенком, у меня ни с того ни с сего появилась аллергия на клубнику. Меня стошнило на глазах у всего класса, и на глазах миссис Хавершман, в которую я тогда был безумно влюблен.
Я даже не могу улыбнуться на это признание. Я просто киваю, зная, что я должна делать то, что будет лучше для Авы, даже если это будет стоить безумных денег.
– Поехали, – говорю я ему. – В любую больницу, все равно куда. Куда там ближе.
Он кивает, и мы несемся вниз по улице, Брэм ведет машину словно маньяк, или он просто пытается повторить сцену из Пули (прим. пер. фильм 1996 г. с Микки Рурком в главной роли)? Мне все равно. Я слушаю дыхание Авы, пытаюсь ее успокоить, даже если сама я себя спокойной не чувствую.
Вскоре мы подъезжаем к отделению экстренной помощи, и я вылетаю из машины, чтобы отстегнуть Аву. Я беру ее на руки и бегу в больницу. Аромат спирта и крови заполняет мой нос. Неожиданно деньги, это последнее, о чем я думаю. Все, чего я хочу, увидеть доктора и как можно скорее. На уме куча разных версий, одна хуже другой.
Что с ней не так? Я сделала что-то не так? Она умрет? С ней все будет хорошо? Что я могла сделать, чтобы этого избежать?
Мне так хочется, чтоб здесь был Фил.
Я не часто об этом думаю. Но он был с нами в первый год ее жизни, и так трудно забыть, что кто-то заботится он ней так же, как я. Опять же, если бы он так заботился о ней, он бы никогда не ушел. Иногда я думаю, что было бы лучше, если бы он уехал сразу же, как узнал, что я беременна, вместо того, что оставаться на год. У него был шанс узнать ее – как он мог не влюбиться в нее, так как я? Я понимаю, почему он оставил меня. Я не обращала на него внимания, стала заботливой, одержимой мамашей, которой клялась никогда не быть. Но как, черт возьми, он мог оставить ее?
Я проглатываю комок в горле, острые, как бритва воспоминания, могут меня погубить. Я должна быть сильной. Всегда такой чертовски сильной.
Поскольку народу много, проходит, кажется, вечность, пока мы ждем врача. Стеф постоянно кричит на регистратора, Брэм с Астрид, видимо, бродят где-то поблизости, хотя, мне нет дела ни до чего, кроме дочурки в моих руках. У Авы по-прежнему проблемы с дыханием, и только когда ее снова тошнит, медсестра уводит нас прочь от стонущих, перевязанных, больных людей в зале ожидания.
Все происходит словно в тумане. Приходит врач, но я слышу лишь стук своего сердца, а не его имя. Его лицо, словно размытое пятно. Стеф держит меня за руку, но я чувствую лишь мою маленькую Аву.
Он кладет Аву на кровать и осматривает ее. Берет кровь. Задает вопросы.
– Что она ела?
Стеф говорит, что макароны с сыром, и я добавляю, что обычно у нее на них нет никакой реакции.
– Что она пила?
Я говорю, что давала ей апельсиновый сок с водой.
Тогда Стеф говорит, что Линден давал ей еще и колу без кофеина.
Для меня это новость, Стеф выглядит сконфуженной. Я изо всех сил стараюсь кормить Аву только полезной пищей. Кола это враг, как и прочие подобные напитки, диетическая или нет, не важно. Но я не понимаю, разве кола могла стать причиной всего этого?
Доктор кивает, а затем снова продолжает допрашивать меня о ее привычках, задает еще больше вопросов.
– Она абсолютно здорова, – защищаюсь я. Потом я вспоминаю несколько последних поездок к врачу. – Хотя, в последнее время она была очень вялой. Уставшей, часто раздражалась.
– Как долго это продолжается?
– Несколько месяцев. Но врач, ее врач, сказал, что она в порядке.
– Она всегда была такой худой?
– Где-то с января она стала худее, чем была, – быстро объясняю я. – Я сказала это доктору, но он заверил, что все в порядке.
– Да, так бывает, – говорит врач. – Но я думаю, здесь что-то другое. Ваша дочь много пьет?
Этот вопрос попадает в цель. Я помню как сама росла и чаще предпочитала пить, чем есть, поэтому мне никогда не казалось это странным, когда Ава хотела того же.
– Да, – осторожно говорю я, оглядываясь на Стеф. Она кивает.
– Миссис…
– Мисс, – быстро поправляю я. – Мистера у нас нет.
Его непроницаемое лицо теперь выражает сочувствие.
– Хорошо, мисс Прайс. Нам надо посмотреть на результаты, но судя по всему, у вашей дочери диабет первого типа.
Я задыхаюсь. Ничего не могу с собой поделать. Стеф крепко удерживает мою руку, но я словно окоченела.
Он продолжает.
– То, что она переживает сейчас, это может быть диабетический кетоацидоз. Вы знаете, что такое кетоновые тела, мисс Прайс?
– Вещества, которых слишком много производит ваше тело, когда вы сидите на диете Аткинса. – говорит Стеф.
Он поднимает бровь.
– Да. Мы возьмем у нее пробу мочи, чтобы узнать ее уровень данных тел, на данный момент мы введем ей гипотонический раствор натрия, чтобы восполнить потерю жидкости и стабилизировать ее. Но нам, возможно, придется сделать ей инъекцию инсулина. И если так, то вам придется делать ей инъекции каждый день, до конца жизни.
Я не могу дышать. Диабет?
– Но в семье ни у кого нет диабета, – вырывается у меня. – Она всегда так хорошо ест. Здесь должна быть какая-то ошибка.
– В ближайшее время мы все узнаем точно, – говорит он. – Но не всегда у диабета первого типа есть что-то общее с диетой и наследственностью. Просто ее поджелудочная вырабатывает не достаточное количество инсулина. Посидите здесь, я скоро вернусь.
Я не знаю, как долго его нет. Ава все еще тяжело дышит, ее глаза закрыты. Я продолжаю с ней разговаривать, чтобы убедиться, что она не уснула, но она очень устала. Медсестра уверяет меня, что ее жизненные показатели лучше, и она вне опасности, мы привезли ее в нужное время. Но паника и чувство вины по-прежнему давит на меня словно огромное, темное облако.
Я понимаю, что здесь, рядом со мной Стеф, она нарядилась и сейчас она пропускает вечеринку в честь дня рождения мужа. Но я так же боюсь сказать ей, что она должна идти, я боюсь остаться здесь одна.
Поэтому я ничего не говорю, и мы просто сидим рядом.
Время все тянется и тянется. И вот возвращается доктор.
Плохие новости.
Глава 3
НИКОЛА
У Авы сахарный диабет первого типа. У меня занимает время, чтобы осознать это, и я даже испытываю какое-то облегчение, поняв, что у того, что случилось с ней, есть диагноз. Я понимаю, что это хреновый диагноз – диабет – слово с кучей ассоциаций.
Болезнь.
Лечения нет.
Моя маленькая девочка.
Внезапно я начинаю злиться на ее доктора, он никогда не осматривал ее, никогда не проводил нужные испытания.
– Она довольно молода, – говорит доктор, видя ярость на моем лице. – Обычно это происходит в период с восьми до десяти лет. С ней все будет хорошо, она проживет долгую и счастливую жизнь, пока будет получать инъекции.
– И сколько это стоит? – я не могу поверить, что ляпнула такое.
Он потирает лоб.
– Если у вас нет страховки, примерно триста долларов в месяц. Это инсулин. Также вам понадобятся иглы, шприц-ручка с инсулином, если вы не дома, и монитор для контроля уровня сахара.
Я даже не представляю, какой будет счет за больницу, а тут еще и триста долларов каждый месяц, чтобы сохранить Аве жизнь. Очевидно, что выбора у меня нет, я заплачу. Но не имею представления как, это и пугает меня больше всего.
Стеф обнимает меня и говорит слова утешения, говорит, что она мне поможет, но я никогда не позволю ей это сделать. Прямо сейчас я вообще мало что понимаю.
Врач вводит Аве инсулин в живот, показывая мне, как это делается. Я заставляю себя сосредоточиться, пытаюсь прорваться сквозь туман и внимательно слушать. Ава, кажется, ничего не замечает, она лишь слегка извивается, но все так же спит. Стеф тоже внимательно следит за всем, говоря мне, что, возможно, когда-нибудь и ей придется это делать, если я не смогу.
А потом, видимо по доброте душевной, врач отдает мне флакон с инсулином и пакет с иглами и говорит, что этого хватит на месяц. Он так же выписывает рецепт для Авы и говорит мне, что нам все еще нужен монитор, он быстро показывает мне на мониторе больницы как им пользоваться, чтобы убедиться, что уровень сахара в норме. Он так же говорит, что позже я могу воспользоваться услугами медсестры или специального человека, которые снова покажут мне, как все делать правильно, а так же помогут скорректировать ее диету.
Тяжело принять все это, и я не знаю, как справлюсь с этим. Знаю, что мне надо увидеть врача Авы и высказать ему все, что я о нем думаю. Надеюсь, он сможет мне объяснить, как, черт возьми, он это упустил.
Еще несколько часов Ава остается под наблюдением. Время идет медленно, особенно ночью, особенно в больнице.
Постепенно, она начинает выглядеть лучше. Она все еще спит, но ее кожа нормального цвета, дыхание ровное. Медсестра говорит мне, что через час я могу забрать ее домой.
Я смотрю на Стеф, она бледна от усталости.
– Пожалуйста, иди домой, – говорю я. – Я так тебе благодарна, что ты была здесь со мной рядом, но теперь я справлюсь сама.
Она нежно мне улыбается.
– Хорошо. Но только если ты честно этого хочешь.
– Честно, – говорю я ей. – И скажи Линдену, что мне очень жаль.
– Это не твоя вина, – говорит она, вставая со стула и потягиваясь. – И скажи это Линдену сама. Он здесь уже пару часов.
– Что?
– В зале ожидания, вместе с Брэмом, – она хмурится. – Я же тебе говорила, но ты видимо не слышала меня, и не заметила, куда это я бегала каждые пять минут.
Я качаю головой.
– И Брэм тоже все еще здесь? С этой блондинистой шведкой?
– Ха, – говорит она. – Она вытерпела две минуты и заставила Брэма отвезти ее к подруге. Не то чтобы я ее винила. Хотя, я удивлена, что Брэм вернулся. Я посмотрю, сможет ли он отвезти нас с Линденом домой, а потом вернуться за вами.
– Нет, – быстро говорю я, не желая, чтоб кто-нибудь еще что-нибудь делал для меня. – Все в порядке, я возьму такси.
– Никола, – предупреждает она, останавливаясь у двери. – Деньги, которые ты собираешься потратить на такси, лучше потратить на здоровье дочери. К тому же, у него твое автокресло. Уверена, он не против. Милая, позвони мне утром и передай Аве, что я ее люблю. Я приду и что-нибудь принесу ей, а потом мы сможем сходить за лекарствами и прочим. Я отвезу тебя в Target. Уверена, у них хорошая аптека. Если нет, то, по крайней мере, там есть дешевое пиво.
После того, как за ней закрывается дверь, я ощущаю холод и слабость. Я бесконечно благодарна Стеф, что она была здесь, но теперь, когда мы с Авой остались одни, я чувствую, что, наконец, могу побыть самой собой и испытать то, что подавляла всю ночь.
Только слезы не приходят. Ничего не приходит. Я или в шоке, или просто слишком устала чтобы осмыслить эту чудовищную, безвыходную ситуацию – эту гребаную ужасную действительность.
Около трех утра приходит медсестра, проверяет Аву и улыбаясь говорит, что можно идти домой. Она убирает капельницу, и я одеваю ее в ее одежду, добрая медсестра уже почистила ее платье.
Я поднимаю Аву на руки, повыше, так, что она обвивает свои маленькие ручки вокруг моей шеи. Я просто стою и дышу, позволяя своему сердцу немного отдохнуть.
Я выхожу из палаты, иду в холл, и я в шоке, когда вижу, как в зале ожидания сидит Брэм. Он спит в кресле, но он правда здесь, хотя и не должен.
Я минуту смотрю на него. Ноги вытянуты, на нем все еще тот же щегольский костюм, хотя сейчас я замечаю что он надел уродливые носки. На самом деле это выбивает меня из колеи – они коричневые с желтым, на них что-то типа лохнесского чудовища, и они совершенно не сочетаются с его дорогим костюмом (Армани, судя по всему) или тем фактом, что ему за тридцать. Голова откинута назад, кадык выставлен на всеобщее обозрение, глаза закрыты. Он будто в трансе, если б я не слышала легкое похрапывание.
Я подхожу к нему и заглядываю в лицо. Я никогда раньше не рассматривала его так пристально, я ведь не хотела, чтоб он поймал меня – его эго может принять это за то, чего на самом деле нет.
Хотя, полагаю, у него есть полное право восхищаться собой. У него красивое лицо. Темные брови, твердая линия подбородка, идеальные губы, которые растягиваются в идеальную улыбку, хитрые серые глаза, они будто вот-вот откроют тебе какой-то секрет, а не просто поиграют с тобой. Он словно большой кот, очень, очень большой.
Но большие коты опасны, они такие гуляки. Я выпрямляюсь и прочищаю горло.
Он распахивает глаза и пару раз моргает, глядя на меня.
– Который час? – он смотрит на Аву. – Она в порядке?
Я улыбаюсь.
– На данный момент она в порядке. – Я делаю паузу. – Мне жаль, что тебе пришлось нас ждать. Я бы взяла такси.
– Эй, моя невестка попросила отвезти тебя домой, а ради семьи я сделаю все, – ворчит он, вставая. – Я рад, что малышке стало лучше.
Я киваю, не в силах сказать больше. Мы выходим из больницы и идем к машине. После того, как я пристегнула Аву и села, мы оказываемся на дороге, я хочу поблагодарить его за то, что он нас подвозит, но слова застревают у меня в горле.
– Ты в порядке? – спрашивает Брэм, когда я неоднократно прочищаю горло.
– Спасибо, что возишь нас, – говорю я, мой голос больше похож на шепот.
– Не беспокойся об этом, – говорит он. В свете проезжающих машин выражение его лица становится мрачным. – С тобой все хорошо?
Я снова киваю, пытаясь улыбнуться, но давление в носу и в глазах нарастает, и я чувствую, будто разрушаюсь изнутри. Я отвожу взгляд и смотрю в окно, и во второй раз за два дня осознаю, что полностью теряю контроль над ситуацией.
Сначала приходят слезы, рыдания так и рвутся наружу. Мне хочется плакать уже от того, что это происходит перед Брэмом. Перед тем, кого я едва знаю. Я плачу от безысходности, разочарования, этот постоянный вопрос – ну почему я? Вечеринка жалости к себе, я знаю. У меня такие постоянно. За исключение того, что теперь мне страшно за себя и за Аву. Страшно, что для того, чтобы пройти через все это, мне надо полностью изменить свою жизнь.
Брэм ничего не говорит, полагаю, это хорошо. Он просто игнорирует меня, и я надеюсь, что он продолжит в том же духе. Он продолжает вести машину.
И тогда я начинаю говорить. Как только я открываю рот, я понимаю, это ошибка, но никак не могу заткнуться.
– Меня вчера уволили, – говорю я между рыданиями. – Мне оставалась неделя до оформления медицинской страховки. Аренда за мою гребаную, дерьмовую квартиру снова выросла. Машина сломана. А теперь еще и Ава заболела. Она серьезно больна, и я понятия не имею, как я собираюсь платить за лечение, как я собираюсь помочь ей стать лучше, как я вообще собираюсь быть хорошей мамой. Хорошая мама всегда все может, а я не могу. Я просто…ни на что не гожусь. Я не могу сохранить работу. Я получила профессию мечты, но это не практично. У меня нет ничего, кроме нее, но я даже не знаю, как смогу сохранить ей жизнь. Я имею в виду, я не просила о такой ответственности, нет. Но я обещала о ней заботиться, и то, как каждый раз мир словно испытывает меня, это паршиво. – Я делаю паузу, пытаясь придумать что-то позитивное, чтобы остановить слезы, но ничего не выходит. – Инсулин будет стоить триста баксов в месяц. Как я смогу оплатить его, если я едва ли могла платить аренду, а теперь вообще осталась без работы?
В машине полная тишина, слышно лишь мое рваное дыхание. Проходит несколько минут, и Брэм говорит.
– А твои родители?
Полагаю, он имеет в виду, что достаточно долго зависел от денег своих родителей.
Я сглатываю и качаю головой.
– Нет, мама и так помогает, как может. Она два раза в неделю остается с Авой. Но она чертова горничная. Ха, если б ты знал меня, когда я росла, ты бы в это в жизни не поверил. То, кем она стала…Но она сделала кучу ошибок и теперь потеряла все это и….ей не намного лучше, чем мне.
– Понимаю. А отец?
– Он хороший парень. – Я вытираю слезы ладонью. – Но я разговариваю с ним только раз в месяц. Он занимается благотворительностью в Индии и Юго-Восточной Азии. Если у него есть деньги, он помогает.
– Так он может тебе помочь.
– Это не то же самое, – говорю я. – Он помогает тем, кто действительно нуждается.
– Звучит так, будто ты нуждаешься.
Я чувствую, как он смотрит на меня. Я смотрю на свои руки.
– Я не буду у него просить. Не хочу, чтоб он думал, что со мной что-то не так. – Уголком глаза я вижу, как Брэм кивает, и снова молчание. Я чувствую себя хуже, чем раньше.
Вскоре мы останавливаемся перед моим многоквартирным домом. Сквозь слезы я вижу бомжей и прочую шваль, слоняющуюся по улице. Ночью их всегда больше.
– Я провожу тебя, – говорит мне Брэм, и по твердому тону его голоса я понимаю, мне лучше не спорить. – Не могу поверить, что ты здесь живешь. Ты не должна здесь жить.
Я должна чувствовать себя оскорбленной, но нет.
– Я тоже не могу в это поверить, – шепчу я. Я выхожу из машины, и Брэм стоит рядом, внимательно глядя, чтоб ко мне никто не подошел, пока я достаю Аву. Он быстро снимает кресло, ставит машину на сигнализацию, и мы проходим внутрь.
Оказавшись в холле, я беру у него автокресло, но он не отдает. Нет больше высокомерной ухмылки, он чертовски серьезен.
– Я провожу тебя до квартиры, – говорит он. – Я не доверяю твоим соседям, я знаю, что это такое, ходил в школу в Глазго. Я хочу убедиться, что ты в безопасности.
– Тебе не надо этого делать, – говорю я, все еще удерживая кресло.
– Мне ничего не нужно делать, – отвечает он. – Но я хочу. И я это сделаю.
– Твоя машина…
Он смотрит сквозь дверь на улицу.
– Моя машина в порядке. Она на сигнализации, они это знают. И она громкая. Они не посмеют.
Я неохотно отпускаю сиденье и иду вверх по лестнице на второй этаж. Я останавливаюсь у своей двери и достаю ключи. Я действительно не хочу, чтоб он видел мою квартиру, не хочу, чтоб входил. Это странно, но мне кажется, он подумает, что знает меня, что понимает, будто у него сложится определенное мнение обо мне, стоит ему взглянуть на мою мебель, фотографии. Хотя, после моей истерики в машине, он и так достаточно обо мне узнал.
– Мы пришли, – говорю я, вымученно улыбаясь и глядя недружелюбным взглядом, я так делаю, когда хочу, чтоб меня оставили в покое.
Он облизывает губы и кивает.
– Хорошо, – он ставит сиденье напротив двери. – Мне лучше вернуться домой. Но…послушай. – Он кладет руку на дверь и наклоняется так близко, что я вынуждена слушать. Черт, да я практически под гипнозом. – Я знаю, я, вероятно, не твой любимчик, но это нормально. Но, я честно думаю, что могу тебе помочь.
– Помочь мне? – слишком громко говорю я. Ава кладет голову мне на плечо.
Он достает из бумажника визитку и протягивает мне.
– Позвони мне. Завтра. И мы поговорим. У меня есть решение. – Он смотрит на спящую Аву, потом на меня. – У нее отличная мама. – Затем он идет по коридору и вниз по лестнице.
Он уходит прежде чем я смогу снова сказать спасибо.
Глава 4
БРЭМ
– Детка, дай мне подрочить на твои сиськи. – Говорю я Астрид умоляющим тоном, и не очень-то этим горжусь.
Она смотрит на меня, мой член в ее руке, в уголках ее влажных губ слюна и эякулят. Она чертовски великолепна, несмотря на то, что порой её безумный вид приводит меня в ужас. Я остаюсь с ней не из-за ее ума, это уж точно. Но, учитывая то, как сильно я пытаюсь держаться подальше от своего прошлого, ради ее же блага, надеюсь, она не под коксом.
– Разве я плохо сосу твой член? – спрашивает она обиженным голосом маленькой девочки, прежде чем провести языком по пульсирующей головке.
Она хороша. Чертовски хороша. У меня нет никаких сомнений, где она набралась опыта. Не хочу об этом думать, как и она не думает о том, как мои губы и язык могут заставить ее кончить быстрее, чем она успеет выкрикнуть мое имя. Но, когда я написал ей днем, попросил прийти и заставить меня кончить, я рассчитывал трахнуть ее на полу. Или на кровати. Да где угодно, мне все равно.
Но у нее эти ее дни, так что мы делаем то, что делаем. Хотя, я совсем не против секса когда у дамы месячные. Это немного грязно, но так заводит. Но она, как и большинство, не в восторге от этой идеи. Не то чтобы я не наслаждался минетом, опять же, в этом она хороша. Но эта поза, когда она на коленях, заставляет мои мысли блуждать.
Я не хочу этого делать. Но в последнее время делаю слишком часто. Думаю о вещах, которые пытался похоронить, вещах, которые так или иначе всплывают и напоминают о себе.
К счастью, я почти готов кончить, так что я вытаскиваю член из ее рта и переворачиваю ее, надавливая на плечи так, чтоб она оказалась на полу. Пару раз поглаживаю себя и кончаю ей на шею, плечи, мне так нравится.
– Ты немного грубоват, – говорит она томным голосом, хихикая при этом.
И что в этом такого чертовски смешного?
– Только потому что тебе это нравится, – говорю я. Она обожает практически все, что я делаю, и полагаю это не из-за того, на что я способен в постели. Деньги говорят сами за себя.
– Стой так.
Я иду на кухню, беру бумажное полотенце и быстро вытираю сперму с ее спины. Задаюсь вопросом, какой самый легкий способ избавиться от нее? Если подумать, то мне вообще не надо было ее приглашать, но мне надо было что-то, чтобы отвлечь меня от мыслей о Николе.
Дело в том, что когда я даю девушке свой номер, я жду, что она позвонит. Они всегда так делают. И я дал его ей не потому что я хочу ее трахнуть или что-нибудь в этом роде. Я действительно хочу ей помочь. Я хочу этого. И она в этом нуждается. Это редкость, что все так складывается. Это редкость, что у меня есть все три составляющих.
Но уже два часа дня, а она так и не позвонила. Разве ей не любопытно? Разве она не в отчаянии?
Она, правда, так сильно меня ненавидит?
Я всегда знаю, когда женщина меня ненавидит. Знаете, это как прелюдия к срыванию одежды, интересный способ сделать наше общение более захватывающим. Есть женщины, которые меня ненавидят, а есть те, кто хочет моей смерти. Вот именно такое ощущение появилось у меня, когда в прошлом году в баре я впервые увидел Николу, я тогда только сюда переехал. Я-то просто считал ее чопорной выпендрежницей, но она была так мила со всеми остальными и такой высокомерной со мной, что я не мог не принять это на свой счет. И, конечно же, я почувствовал себя так, словно мне бросили вызов.
Это до сих пор не дает мне покоя. После этого я видела ее пару раз, или около того, и каждый раз одно и то же. Холодный кивок, смертельный взгляд, будто я обидел ее в прошлой жизни. Когда я увидел ее на свадьбе брата, я подумал – а вдруг она изменила мнение обо мне. Я поцеловал ее, знаю, я не должен был этого делать, но я и не мог этого не сделать. И на долю секунды я подумал – может быть, я смог бы её завоевать. Я видел что-то такое в ее глазах, что-то дикое и свободное, я просто хотел, чтоб она отпустила себя, как и эту чертовую тугую прическу, которую она тогда сделала.
Этого не случилось. Мой член переиграл меня.
Полагаю, теперь она меня на дух не переносит. Уверен, она видела, как я уединился с той цыпочкой в кустах, и, полагаю, я настолько взбесил ее, что дороги назад нет.
Тем не менее, когда вчера вечером я сказал, что мог бы помочь, я не просто пытался ей понравиться, как-то компенсировать прошлые ошибки. Ну, хорошо, может быть, и по второй причине тоже, но на самом деле у меня самые благие намерения.
Но, если она мне не позвонит, она этого никогда не узнает. А теперь у меня здесь Астрид, по пояс обнаженная, на полу моей квартиры, вытирает остатки моей спермы со своего тела, и я не знаю, как же мне ее выставить.
Я застегиваю штаны и притворно зеваю.
– Знаешь, думаю мне надо вздремнуть. Вечером мне надо поработать.
Она поднимается на ноги, ее задорные грудки покачиваются передо мной. Теперь она выглядит не безумно, а раздраженно. Хорошее изменение.
– Так ты что, пригласил меня сюда для этого, а теперь выгоняешь?
– Я тебя не выгоняю, – говорю я, хватая ее рубашку и кидая ей.
Она хмурится.
– Ты свинья, – говорит она, быстро натягивая рубашку и злясь.
– Я больше похож на борова, – поправляю я. – Они, как правило, больше.
– Сначала ты приглашаешь меня на вечеринку, а потом остаешься в больнице.
Я морщусь.
– Эй, никто этого не ожидал.
– Ну это ведь произошло, – говорит она, направляясь к двери. – И с меня хватит. Не звони мне больше.
Дверь захлопывается за ней.
А я и не собирался звонить. Большинство девушек не выдерживают со мной больше недели, потом с них достаточно. Они могут вести себя молчаливо и добродушно, но я знаю, у всех них есть границы, и я довольно хорошо о них знаю – я их проверяю. Кто-то скажет, что это грустно, но когда это ваша жизнь, вы научитесь принимать это.
Я беру свой телефон и смотрю на него. Никаких пропущенных вызовов, ни сообщений. У меня даже нет ее номера, чтобы самому ей позвонить.
Хотя, я могу позвонить братишке. Если он не за штурвалом вертолета, то он ответит.
Он отвечает на третьем гудке, но связь немного нечеткая.
– Да, что ты хочешь? – кричит Линден.
– Не говори, что ты в воздухе и тебе пришлось ответить.
– Вот-вот собираюсь взлететь. Что случилось?
Я прочищаю горло, интересно, как задать вопрос так, чтоб у него не сложилось неверное впечатление.
– Как девочка? Которая помладше?
– Ава? – спрашивает он, он повышает голос, пытаясь перекричать винты, которые начали крутиться. – Она в порядке. Они сказали, у нее диабет, это своего рода шок. Ты ведь был там.
– Я знаю, что я там был. Я имею в виду, как она сейчас? Как ее мама?
– Полагаю настолько хорошо, насколько это возможно, учитывая ситуацию. Я не знаю. Я знаю, что сейчас с ней Стеф, она помогает. Она чертовски беспокоится. Ты же знаешь, как она может заботиться о близких.
Да, я это знаю. Стеф как мама, которой у нас никогда не было. Я не говорю это Линдену, а то он сюда еще Фрейда приплетет.
– У тебя есть ее номер?
– Николы? – спрашивает он. – Не в моем телефоне. Она есть у меня в Фейсбуке. Зачем тебе?
– Не важно, – говорю я, пауза. – Расскажи мне что-нибудь о ней.
– Что, зачем? Подожди. Нет, Брэм. Нет, – командует он, словно я какая-то дворняга.
– Да нет, я не поэтому спрашиваю.
– Верно, ты спрашиваешь не потому, что хочешь засунуть в нее свой член.
– Да честно, – отвечаю я. – Думаю, она заплачет, если увидит член в реальной жизни.
– Отлично, – сухо говорит он. – Во всяком случае, для тебя она под запретом. Она через многое прошла. Ей не нужен мой брат засранец, который еще больше испоганит ее жизнь.
– Засранец?
– Да, Брэм, – устало отвечает он. – Послушай, мне пора.
Он вешает трубку, и я матерюсь на телефон.
Я могу сделать только одно.
Вскоре я паркуюсь в гараже недалеко от Юнион-Сквер и иду пару кварталов пешком в самое сердце паршивого райончика Тендерлойн.
Кроме хороших музыкальных площадок, район просто кишит психами. Днем здесь не так уж и плохо. Я имею в виду, это не мило, но просто люди уж очень раздражают вас постоянным попрошайничеством, хоть они совсем не опасны. Если бы я был родителями Никола, да даже другом, я бы не хотел, чтоб она жила здесь. Думая о куче долбоебов, слоняющихся вокруг ее дома по ночам, я начинаю странно злиться.
К тому времени, как я дохожу до ее дома, восемь разных человек попросили у меня мелочь, а пробегавший мимо чувак с оторванным парковочным счетчиком сказал, что я «пахну словно хрустящий тост». Не уверен, что я пахну как тост, но сегодня жарковато. Меня предупреждали, что в Сан-Франциско временам года не ведомы правила и законы.
Я снимаю пиджак, провожу рукой по волосам, пытаясь выглядеть респектабельно, и набираю на домофоне номер квартиры, который запомнил вчера ночью. Да, немного по-сталкерски, я знаю
– Кто там? – я слышу ее голос через трескучий домофон.
– Никола, это Брэм.
Снова треск. Молчание. Может, она повесила трубку?
– Из прошлой ночи, – продолжаю я. – И не только.
– Э-э, привет…
– Могу я войти?
Я слышу голос Стеф на заднем фоне.
– Кто это?
– Скажи ей, это ее деверь! – ору я, а затем меня отключают.
Я смотрю на дверь, интересно, послали меня или нет, и тут гудит домофон, я поднимаюсь наверх.
Самое забавное в Николе, те немногие вещи, которые я о ней знаю, это то, что она не должна жить в подобном месте – решетки на дверях, плесень на стенах, пятна на ковролине – это не для нее. Может быть, здесь могли бы жить хипстеры, или Джеймс с Пенни, другие неформальные друзья Линдена, которые бы назвали этот тип жизни «реальным». Но Никола слишком чопорная и правильная для этого места, должно быть она родилась во дворце. Судя по тому, как она рыдала и рассказывала все в моей машине, у меня чувство, что так и было.
Только я хочу постучать в дверь, она открывается, и Стефани смотрит на меня, подозрительно скривив губы.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она, загораживая вход.
– А ты кто, ее сторожевой пес?
– Ну, иногда я бываю сучкой, – говорит она. – Гав, гав.
– Могу я войти?
Она качает головой, ее серьги с черепами бренчат.
– Зачем?
– Хочу знать, все ли у них в порядке.
Она тут же нахмурилась.
– У них все будет в порядке, – говорит она спокойным тоном. – Извини, Брэм, не привыкла, что тебе есть до кого-то дело.
Полагаю, я это заслужил.
– Могу я поговорить с Николой? Наедине?
Стеф вздрагивает.
– Что?
Я смотрю за нее и вижу Николу. Она выглядит дерьмово. Волосы грязные, убраны назад, лицо желтоватого цвета, глаза опухшие и красные. Кроме печали на ее лице, я не могу больше ничего увидеть, счастлива ли она меня видеть, разозлилась или ей все равно. Держу пари, последний вариант.
– Привет, – говорю я ей. – Просто хотел проверить как вы. Ты не позвонила, – добавляю я.
Стеф смотрит то на меня, то на нее.
– Он дал тебе свой номер?
– Визитку, вообще-то, – иронично замечает Никола.
Стеф скрещивает руки на груди, и я изо всех сил стараюсь не смотреть на ее декольте. Черт, а Линден счастливчик. Хорошо, что я думаю о ней, как о матери.
– Что я тебе говорила? – шипит ей Стеф.
Я поднимаю бровь.
– Что ты ей сказала?
– Ничего, – быстро говорит она, смотря мне через плечо. Она словно наседка с зубами вместо клюва. – Я слежу за тобой, – говорит она мне.
Я развожу руки в стороны.
– Смотри сколько хочешь, детка. Я к этому привык.
Никола издает небольшой вздох.
– Все нормально. Брэм, ты можешь зайти. Только будь потише, Ава спит.
Победа! Я вхожу внутрь и быстро осматриваюсь. Выглядит словно коттедж модной бабули. Той, которая везде раскладывает салфетки с оборками и рюшами, но любит слушать Rolling Stones на виниле, чтобы вспомнить те дни, когда она еще отплясывала под них.
Никола идет на маленькую кухню, там куча ярких чашек и тарелок.
– Хочешь кофе? Или чай?
Должен ли я признаться, что предпочитаю чай кофе? Черт!
– Чашку чая, если можно. У тебя есть цейлонский или Эрл Грей? Сливки?
