355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Карина Демина » Наират-1. Смерть ничего не решает » Текст книги (страница 13)
Наират-1. Смерть ничего не решает
  • Текст добавлен: 7 апреля 2017, 05:02

Текст книги "Наират-1. Смерть ничего не решает"


Автор книги: Карина Демина


Соавторы: Евгений Данилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Триада 4.1 Элья

Мы ничего не знаем о том, что находится за чертой духа, но меж тем нам доступно то, чего лишены твари иные, даже трижды разумными названные – вера во Всевидящего и милость его.

Из проповеди ясноокого харуса Вайхе, что прочитана им для тегина Ырхыза во дни болезни.


Безусловно, глупо отрицать сам акт созидания, как основополагающий момент возникновения мира. Однако столь же глупо отрицать и то, что единожды сотворенный, мир развивается уже по своим собственным законам. Многое живет, согласуясь с ними, некоторое – противится, пытаясь измениться. В итоге оно погибает или становится чем-то иным. И доказательством тому – разнообразие тварей, которые…

Каваард Урт Хаас, «Теория происхождения видов путем естественного отбора, и некоторые вопросы эволюции склан». Строго секретно. Для хранения в закрытом архиве канцелярии.

– Спи, рано еще. – Ырхыз сонно зевает и переворачивается на спину. Нащупав меховое одеяло, тегин тянет его вверх, укрывая почти до подбородка. Длинный светлый ворс щекочет ноздри и потому хочется чихать.

Элья проснулась окончательно. Перед носом стена: темные шкуры, синий шелк с золотыми шляпками гвоздей, чуть дальше, в тени – сундуки с горбатыми крышками и чаши-светильники, пламя в которых погасло. Значит, уже утро. Окон в комнате нет, но она научилась определять время. И еще многому научилась.

– Почему ты всегда так рано просыпаешься? – бормочет Ырхыз. – И опять замерзла. У тебя мурашки тут и тут.

Ледяное колечко касается кожи, а палец скользит по позвонкам.

– Я зимой тоже мерзну.

Это Элья знала.

За прошедшие дни она вообще многое узнала о тегине. Ырхыз Эри Хэбу А-Ты, владетельный князь Аррконы, Юкана и Таври, будущий каган, будущий повелитель. И мальчишка, который любит горячее подсоленное молоко и сухие хлебцы. Ест, разламывая, а крошки собирает подушечками пальцев и слизывает. Ему так вкуснее.

Он плохо видит в сумерках и не любит темноты, поэтому всю ночь в комнате горит огонь, самый обыкновенный, потому как эмановых светильников Ырхыз тоже не любит. И отравы опасается, но как-то неровно, то забывает напрочь, то, вдруг вспомнив, кидает еду уродцам, что вертятся вокруг стола. Однажды и Элью заставил перепробовать с десяток блюд, а сам так ни к одному и не притронулся.

Нет, теперь ее зовут Элы, лучше запомнить и отзываться. Бутафория – еще одно оружие, не менее опасное, чем меч. Лучше не заострять внимания на мелочах. К примеру на том, что молоко она ненавидит. И тегина тоже. Намного полезнее сосредоточиться на том, куда бить в случае необходимости. Высчитать удар, точный, сильный, а главное – эффективный.

– Правда, что у вас зимы не бывает? Повернись ко мне, я видеть тебя хочу.

Хочет. Вот определяющее слово – он хочет. Перечить нельзя. Пусть.

Улыбается. И зрачки нормальные, а на щеке отпечаток подушки, и прядь светлых волос запуталась в серьге.

Нельзя этому верить, на самом деле он – жестокий. Его боятся слуги, собственная стража и даже Кырым, пусть он и скрывает страх за показным равнодушием. Но Элье плевать на людей, ей бы самой выжить. А впереди еще один день в компании безумца. Что он опять придумает?

Гривами и хвостами переплелись чеканные кони на чаше кальяна. Раскуренный, тот стоял рядом с диваном, и позолоченная ладошка-чилим держала мелко нарубленные угли. Тут же на подносе лежали кубики табака.

– Держи. – Глубоко вдохнув, Ырхыз протянул гибкую трубку. – Вдыхай.

Элья попробовала. Закашлялась.

– Я думал, у вас там все курят. А ты какая-то непривычная.

Комната надежно заперта – тегин, отослав прислугу, собственноручно поставил засовы. Сам же и кальян приготовил, вытащив его из-под вороха рубах.

– Можно глотать, – подсказал Ырхыз. – Но лучше вдыхать. И не сразу, а потихоньку… вот так.

Горький дым. Тепло проникает в кровь, разливаясь истомой. И тянет, откинувшись на подушки, закрыть глаза. Солнце представить, то самое, поднебесное, недоступное людям.

Люди солнце называют Оком и верят, что именно оно и есть Всевидящий… Может, и правы, может, и ошибаются, но сейчас несуществующее солнце ласкает кожу, рассыпаясь на перламутровые капли. Их целая горсть – почти как раньше. Элья вернулась. Элья стоит над бездной прозрачного неба, а земля далеко внизу и безопасна. Над головой – башни Ун-Кааш, а под ногами – тонкие перья облаков. Дома. Снова дома.

Бледно-голубая жемчужина, просачиваясь сквозь пальцы, тает. И розовая с нею. И золотая, и еще… У Эльи больше не получается линг катать. Почему?

Потому что у нее нет крыльев.

Отрезали. Наказали. Разве справедливо? Чтобы только ее наказали? И чтобы вот так.

– О чем ты плачешь? – Ырхыз шепчет на ухо. – Тебе больно? Устала?

Нет, не больно. Просто умирать страшно.

А фейхты выживают. И Элья выживет. Она очень старается. Она не хочет, чтобы как тот икке, медленно, с черными язвами и кожей, которая трескается от прикосновения.

Элья смотрит на руки. Серые. И язв нет. Пока.

– Давай еще, вдыхай. Так легче. – Ырхыз лег на ковер, сунув под голову валик-подушку. – Только увлекаться нельзя.

– А ты сам увлекся. – Жар в крови становится невыносимым, и тоска по дому тоже. Плывут в тумане башни, дрожит насыщенный эманом воздух, свиваются перламутровые нити в шарик линга.

Этого не будет больше никогда.

– Так почему ты плачешь? Рассказывай. Я хочу знать.

Элья расскажет. Только с собой сначала справится. С каждым разом это все сложнее. А лежать и вправду удобно.

С расписных кож потолка на Элью уставились герои и чудовища. Вон тот, длинноволосый и чем-то похожий на Ырхыза глядит с любопытством, и двухголовый монстр, оскалившись обеими пастями, покорно замер в ожидании. А вон смуглая человечка, в глазах которой блестят слезы.

Нет, кажется, что блестят. Отсюда не разглядеть.

– Ылаш. – Тегин, подняв руку, указал на своего брата-близнеца. – Он привел наир на эти земли. Одолел всех тварей, Ханму основал, трон занял. Но вскоре его убили. Юльши, его прекрасная возлюбленная скорбит. Она ушла в подземелья Ханмы вслед за саркофагом Ылаша. Сгинула среди железных демонов. По-моему, это глупо.

– Что глупо?

– Умирать из-за кого-то, кто уже мертв.

– А если жить не хочется?

– Жить хочется всегда. – Ырхыз протянул трубку кальяна. – И вы ничем не отличаетесь. Ты ведь тоже здесь, потому что жить хочешь. Урлак сказал, что тебя изгнали свои. Это так?

– Так.

У чудища на потолке кожистые крылья и угрожающего вида когти. А в руке героя-Ылаша неправдоподобно большой меч.

– Из-за чего? – Тегин не отстанет, и дым в крови уговаривает рассказать. Почему бы и нет? Слова вряд ли что-то изменят в прошлом.

Жаль.

– Из-за дуэли. А дуэль… Из-за трусости, из-за предательства, из-за войны… Много из-за чего. Ты говорил, что был при Вед-Хаальд?

– Ага. Знатная рубка вышла. Там твои меня и наградили.

Он провел рукой по голове и тут же, брезгливо вытерев пальцы о подушку, произнес:

– Многие б уписались от счастья, будь удар чуть посильнее. Почетная гибель для такого ублюдка… безопасное решение проблемы. Шлем раскололо, а я вот выжил. Лучше б наоборот. Шлем хороший был. А фактория ваша нам дорогого стоила. – Сизоватое облачно дыма зависло, скрывая опечаленные лики героев.

– Мы бы раздавили вас. – Элья глубоко затянулась. – Но некая сволочь по имени Каваард Урт Хаас придержала свой отряд. Отборные бойцы… Один их удар и…

– И ни хрена. Ничего бы вы не сделали, серошкурые. У Переправ заплутал Сувай Эрги со своей вахтагой, а у него не лежняки даже – отменная тяжелая конница, под пять сотен. Аккурат к окончанию боя и вышел. Вас с ходу в землю втоптали бы.

– Нет.

– Да, – Ырхыз говорил уверенно и спокойно. Тяжелая конница, значит? Железная лавина, накрывшая тех, кто не успел уйти. И стыдно, что Элья-то успела, пусть и по приказу.

Выжила.

И теперь снова выживет. Остальное не имеет значения.

– Было бы еще на пару сотен дохлых крыланов больше. Так что, считай, спас твоих родичей этот Ква… Кавра… Ну до чего дурацкие у вас имена!

– Каваард. Скотина. Из-за его бездействия мы проиграли битву. А значит, все те смерти были бессмысленны.

– В смерти вообще смысла мало. И битву вы бы так и так проиграли. Не пойму, зачем вообще воевать полезли? Но лучше рассказывай про дуэль.

Тегин пил дым жадно, большими глотками, а напившись, вернул трубку Элье. Что ж, пожалуй, глотать было интереснее, чем вдыхать. Горячий едкий клубок в животе вызывал жажду. Но вставать неохота.

И плакать тоже неохота. С чего она вообще разревелась?

– Я вызвала его. А он будто предчувствовал это. И спиной повернулся после окончания боя так, слово ждал, что ударю. И дождался… Для чего? Скажи, для чего он это сделал?

– Откуда я знаю. А не плевать? Был враг, ты его убила, а сама жива. Ты – воин, он труп. Всё.

Для Ырхыза все просто. Жить – это хорошо, умереть – плохо, и решение очевидно. Только ничего очевидного нет… Ну откуда эти дурацкие, вовсе не фейхтовские мысли?

А Каваард был хаанги. Он должен был знать, что делает. И при Вед-Хаальд. И на дуэли. Он тогда точно ждал чего-то… чего? Не удара же в самом-то деле?

– Не молчи, рассказывай. Почему вы не летаете даже в бою? И как вы добываете эман? Да, лучше сперва про эман.

Тегин предупреждающе сжал запястье. Нет, не ударит, не сегодня. Сегодня это любопытство.

След от пальцев долго сходит с кожи, и в какой-то момент Элье кажется, что он останется навсегда. И она останется навсегда, здесь внизу и с этим человеком.

– Мы чувствуем его в воздухе. Точнее не в воздухе, а везде, где он есть. И крылья нужны… это как листья у деревьев, только листья пьют свет, чтобы расти, а крылья тянут эман. Когда эман в крови, думать легче. Дышать легче. Двигаться. Или вот раны зарастают. Если эмана много, его можно выкатать в линг. Вы его еще жемчугом называете. Все это сложно. Тебе не понять.

– Так говори проще. Это тебя намум такой языкатой делает?

– Намум?

– То, что мы курим. Не ваш мох. Мох – для трубки. Трубку курят для языка и горла, а намум – для головы. Хотя Кырым говорил, что не для, а от. И запрещал курить. С год назад даже приказал сварить слугу, который мне намум доставал. Но, к счастью, были и другие слуги.

Смеется, и Элье тоже радостно. Только голова кружится, об этом она и сказала.

– Тогда тебе хватит. И так весь чубук обслюнявила. Ну и значит теперь, раз крыльев у тебя нет, добывать эман ты не можешь?

– Не могу.

– Если я оборву у дерева все листья, оно или новые выкинет, или умрет. Новых крыльев у тебя нет. Значит, ты умрешь? Только не сразу?

Догадливый. А Элья вот об этом старалась не думать. В приговоре сказали о помиловании и соврали. Смешно, когда так бестолково врут. Видно же все: нет крыльев, нет эмана, нет жизни. Чудо как весело.

– Почему тебя просто не прикончили? Плаха – это как-то проще. Или на виселицу еще можно. А вот когда на кол садят – не люблю. Воплей много. Хотя кол – это для дезертиров, для найрум – висельня, если знатный, то можно на плаху рассчитывать, а если шад, то и вовсе шелковая удавка будет. Ты знатного рода?

– У… у нас иначе. – Элья терла глаза, слезящиеся уже от смеха. – Род не важен, дело в соответствии эталонам. Крылья, форма, рисунок жилок, способность к ассимиляции. Или совершенное преступление.

– Род не важен?

– Род – это дренен, ветвь, где родился. Но место в ветви определяет потенциал. Есть гебораан, те, кто правит. Скэр – гебораан. Дренен-гебораан, это старший в ветви Ун-Кааш. Ун-Кааш – остров. Один остров – одна ветвь.

Тегин слушал очень внимательно.

– Он каган?

– Не совсем. Он был рожден гебораан, а стал сначала суб-дренен, а потом дренен-гебораан. Если ошибется или совершит преступление, то снова станет суб-дренен. Или ниже. Перераспределение. Я суб-дренен фейхт, и думала, что меня опять определят фейхтом или, в худшем случае, приравняют к винсту, это которые полезные, но и только… А есть еще икке. Икке-нут, бесполезные.

– Запутанно. Хотя у наших шадов бывают переплетения и похлеще.

И кому Элья рассказывает? Дикарю. Человеку. У людей все иначе, все наоборот, не важно, на что ты способен, главное, родиться в правильной семье. Как Ырхыз.

– Есть еще дьен, они много слабее гебораанов, но тоже могут линг катать. А еще эман делает их умными. Но чем хуже способности – тем ниже положение. Это правильно. Сколько пользы ты приносишь обществу, столько можешь от общества получить.

Элья, снова потянувшись к кальяну, глубоко вдохнула, с наслаждением ощущая, как дымом заполняются легкие. Прав тегин, накурившись жить легче.

А Ырхыз фыркнул, да так неудачно, что нитка слюны повисла на губе рядом с колечком.

– Дикость. Ну вот родился в уважаемом роду какой-то не шибко умный парень вроде Куны Гыра, так его с ходу в рудники? Хотя… Нет, на плаху я его послать могу, а на рудники – нет. Родичи обидятся. А урожденную честь куда девать, от фамилии которая?

– Честь рода – чистая кровь. Честь каждого – служить своей ветви.

– Во-о-от! Таки как у нас, а остальное – трепотня пустая.

– Нет. Я же говорила – ты не поймешь.

Он хмыкнул, выпуская облачко дыма, отобрал чубук и снова затянулся. А Элью прорвало. Ей нужно рассказать, поделиться мыслями, может, полегчает.

– Приговор… неправильный! Я должна была отделаться легче. Каваарда ведь не любили, пусть он и был хаанги. А я лишь сделала то, чего хотели многие. Говорили. Шепотом. С оглядкой. Они говорили, а я сделала! И меня – к смерти. А потом вдруг все поменялось и до второстатейного с особой поправкой. Милосердие. Я что, просила кого-нибудь о милосердии? Дай еще! – Рука движется медленно-медленно, и пальцы почти не чувствуют кость чубука. А она ведь гладкая и приятная. И дым вкусный.

Уже не дым, а крепкий дымный чай из растворенного жемчуга.

– Графолик определяет, кем быть, – сказала Элья.

– А если этот ваш графолик ошибется?

– Гафолики не ошибаются. У вас все беды оттого, что нету графоликов. Некому определить ваши места. А я могла бы родиться винстом и растить мох, а потом его бы продали тебе… Нет, ты не куришь мох, ты куришь намум. Или я попала бы в лаборатории, делала бы добавки для стали… или стекла… Лучше для стали, на доспех. Я могла бы родиться дьеном и придумывать добавки, такие, чтобы шлемы не разлетались от удара. Или родиться икке, и тогда ничего не желала бы, но радовалась тому, что имею. Но я родилась фейхтом и воевала. А теперь и вовсе крыльев нет. Теперь я никто, – пожаловалась Элья и медленно откинулась на подушки, но ей казалось, что она всё падает и падает. И это было хорошо.

Сырой эман покалывает кожу. Будто искры невидимого факела разлетаются на ветру и оседают на ладони. Согревают. Скэр говорит, что сперва немного больно, потому что руки горят. У Скэра пальцы жесткие и в то же время очень нежные. А у человека со шрамом на голове руки жестокие, но он тоже пытается ее любить…

– Эй! Совсем, что ли задымилась? Элы? Элы!

Ырхыз толкнул в бок, а потом, махнув рукой, завалился рядом. Опрокинулся, просыпая угли, кальян. Запахло паленой шерстью, но растекающаяся из чаши лужа залила алеющие кусочки, добавив к вони жженого меха аромат вина.

Где-то в глубине шевельнулось дикое желание – поцеловать Ырхыза. Это из-за кальяна. Она больше никогда не будет курить намум. Никогда…

Ладонь тегина легла Элье на грудь, а в губы сперва толкнулась тугая струя терпкого дыма.

Пробуждение принесло жажду и головную боль, а еще стыд, Элья вела себя… Она никогда не позволяла себе настолько… настолько непотребно.

– Пей. – Под носом оказалась чашка с молоком. Ырхыз, протягивающий ее, виделся словно в тумане. Голый.

– Меня сейчас вырвет, – выдавила Элья.

– Пей, тебе говорят. Полегчает.

Элья закрыла глаза – отчего стало только хуже – и, выдохнув, сделала большой глоток. По подбородку потекли капли.

– До дна, – проворчал Ырхыз, а чашка стукнула о зубы. Пришлось пить. Глотка после третьего стало немного легче. Кисловатое послевкусие отчетливо отдавало травами, но они перебивали гнилостный привкус вчерашнего намума.

– Тут добавлено кое-чего. Голову прочищает. Тебе сегодня понадобится. У тебя вообще сегодня важный день. И ночь. Теперь дальше тянуть нельзя.

Ырхыз говорил отрывисто, видно, и ему тяжко. Сунув чашку с остатками молока в дрожащие Эльины руки, сам приложился к пузатому кувшину. По подбородку, шее и груди потекли белые струйки, которые тегин вытер куском мятого шелка. Кажется, её рубашкой. Нет, никогда больше…

Элья уткнулась лицом в подушку, но и та пахла человеком.

– Сейчас я редко курю. Вот в Чорахе когда жил… Одно время увлекся, чуть было странником не стал. Знаешь, такие, которые по ненастоящим странам путешествуют? Но в Чорахе только и дел, что байгу гонять да кальян курить. Край мира.

Он закинул рубашку в угол, допил молоко, уже аккуратно, не пролив ни капли, и продолжил:

– А Кырым когда объявился и узнал, крик поднял. Потом год следом ходил, вынюхивал все, держусь или нет. И еще год приглядывался. Потом отстал. А тут сам приволок, сказал, что иногда можно, что не совсем намум, но если понемногу и изредка, то легче будет.

Ырхыз потер шрам, который сейчас выглядел самым обыкновенным рубцом, может, разве что, грубым, точно некогда его шили наспех и не заботясь о том, как после выглядеть будет.

– Хороший у тебя врачеватель. – Элья заставила себя сесть. – То дурманом травит, то эманом мозги выворачивает. От его ж приборов несет неимоверно.

– Какой есть, а лекарь. Хан-кам все-таки. Сволочь, конечно, но иногда помогает. А ты, значит, волшбу нюхом чуешь?

– Чувствую. Не нюхом… Ты не поймешь. И от его машины эманации слышу, и от того, что он тебе колет. И от головы твоей…

Оплеуха была не столько сильна, сколько неожиданна и потому особенно неприятна.

Раньше Элья не пропустила бы такой удар. Почувствовав его за несколько мгновений, немного сместилась бы назад и, подвернув голову, пропустила мимо, одновременно выбрасывая руку с ножом. Чтобы точно подмышку, и по рукоять.

Раньше. Но глаза больше не ловят малейшее движение врага, а вялое непослушное тело не успевает реагировать. И не хочет.

– Еще раз скажешь «не поймешь», получишь плетей. Ясно?

Элья кивнула.

– Сейчас вымыться принесут. И одеться. Будем тебя показывать хан-харусу Вайхе. Давно пора бы. Но до того и я тебе кое-чего покажу. Как раз к рассвету успеем.

Уже через полчаса Элья лежала в деревянной бадье, наполненной ароматным кипятком. Твердый край неприятно давил на бугры шрамов, затянувших лопатки. Мысль утопиться появилась ненадолго и ушла вместе с паром. Раздражение на себя и злость на тегина задержались чуть дольше.

Скрытая дверь находилась прямо перед входом в личные покои тегина, там, где замерли кунгаи-телохранители. В темной нише, затянутой грубым сукном, тоже стояла пара стражей.

– Можно пройти и по коридору, и через подвал, и со двора, – пояснил Ырхыз, нажимая на какие-то выступы под тканью. – Но так быстрее всего. Я хотел, чтобы вход вообще был в спальне, но не вышло.

Стена со скрипом подалась, приоткрыв проход.

– Придется протискиваться: что-то с механизмом. Напомни мне приказать выпороть мастера, он уже месяц починить не может.

В щель Элья протиснулась без труда. Ступени, освещаемые масляным фонарем в руках Ырхыза, вели вниз.

– Смотри, не покатись. Идти долго.

Цокают подковками сапоги тегина, покачивается впереди его затылок. Вот сейчас можно ударить. Или просто толкнуть ногой в спину, и пусть катится вниз кувырком, с глухими ударами тела о камень, с хрустом ломающихся костей… И что дальше? Чан с кипящим маслом в центре Ханмы? Четверик коней, раздирающий тело на куски? Или воронка в зубах, в которую палач вытряхнет пару склянок с муравьями? Выдумывать пытки здесь научились. А потому, ступенька за ступенькой Элья спокойно спустится следом. Куда угодно, лишь бы не к палачам.

Воздух становился хуже, плотнее, а ступеньки круче. Время от времени лестница делала повороты и, наконец, уперлась в земляной пол. Тегин привычным движением пригнулся, входя в низкий коридор, и отомкнул дверь.

Вонь ударила новой волной. А следом поднялся невообразимый рев, визг, мяуканье и клекот. Дневной свет ослепил на несколько мгновений.

– Да, к этому нужно немного привыкнуть, – громко произнес Ырхыз и заорал: – А ну молчать, твари!

Подхваченная тут же дубинка загремела по прутьям решетки.

– Элы, держись центрального прохода, к клеткам не подходи. Элы!

Но Элья стояла, ошарашенная рычанием, запахами испражнений и гниющего мяса.

Сплюнув, тегин еще раз стукнул по решетке, достал из кошеля свистульку причудливой формы и дунул что есть мочи.

Звук хлестнул, оглушая и парализуя, заставляя, позабыв про предупреждение, осесть на пол, зажать ладонями уши.

– Эй, Элы, ты-то чего?

Тегин, наклонившись, погладил по лицу.

– Выходит, прав был Урлак, когда предназначил тебя в зверинец. Зверек ты, Элы. Симпатичный, покалеченный, говорящий зверек. И Вайхе прав. И Кырым. Но, что бы там ни говорили, я люблю своих зверят. И не буду больше свистеть, обещаю. Хотя по-другому их иногда не успокоить. Пошли.

Сильные руки рывком подняли Элью и развернули.

– Смотри, – сказал Ырхыз. – Все здесь сделали для меня.

Этот зал был огромен и несуразен по форме: длина его во много раз превышала ширину. Потолок прорезали узкие окна, благодаря которым в зверинец проникали свет и воздух. Между вольерами, разделяя их на два ряда, тянулся широкий проход. Сами же клетки оказались не так и малы, во всяком случае, куда больше той, которая размещалась в фургончике Арши.

– Вот здесь у меня вроде как уранк, – пояснил Ырхыз, легонько постучав по прутьям. Куча соломы между глыбами камня зашевелилась, выпуская существо с птичьей головою и телом выдры.

– Камни не жрет и не родится из них. Во всяком случае, сколько ни лизал вот этот. – Дубинка указала на соседа, горного козла с закрученными винтом рогами. – Сколько ни лизал, новых уранков не сделалось.

В голове постепенно прояснялось, уходила тоска и замутненность, хотя не так быстро, как хотелось бы. Ырхыз же продолжал рассказывать.

– Вот это – степной дудень либо вермипс. – Прицепившись к решетке потолка, вниз рогатой головой, висел огромный, размером с теленка, жук. – Иногда скрипит лапами по панцирю. Звук отвратный. А панцирь у него – тверже железа, я проверял. И никого крупнее крысы не ест, а от собак вообще уползает. Но прикончить может запросто: сидит себе, а потом вдруг как двинет рогом – и насквозь. Я его назвал Лылахом. А здесь…

Почти не слушая, Элья смотрела на длинные ряды клеток. Десятков пять, не меньше. Горящие глаза, клыки и зубы, птичьи и скорпионьи хвосты, когтистые лапы.

– …сцерх. Не подходи близко, он дикий и умный. Вроде как и ящерица, а вроде и нет. У меня у первого появился, его даже отец с ваханом Гыром приходили смотреть. А вот – кхарни… Вирья звать. Вирья, иди сюда! Не бойся!

Из деревянного домика, поставленного в центре клетки, выглянул человек. Элья даже моргнула, пытаясь сообразить, чудится ей или нет. Но он был, невысокий, худощавый, светловолосый. Маленький. Карлик? Нет – ребенок, мальчик.

– Вирья из Кхарна, – пояснил тегин, протягивая сквозь решетку флягу. Паренек принял, кивнул благодарно и, не сказав ни слова, отошел к домику. Он не выглядел несчастным.

– Его родители вроде как шпионами оказались. Ну Лылах и приговорил.

– А мальчишку ты, значит, пожалел?

– Неа. Просто когда еще теперь появится возможность чистокровного кхарни получить? Пойдем, уже немного.

Тянет за собой, а Элья идет. Зачем он вообще привел сюда? Напугать? Показать, что ее ждет, когда тегину надоест новая игрушка? Заставить быть послушной? Или просто похвастаться коллекцией?

Пустые вольеры, пустые тюрьмы, возможно, одна для нее. А почему нет? Кормить будут, заботиться тоже. Ырхыз любит своих зверят.

– Сюда я жду вериблюта. Обещали достать к лету. А вот это, – тегин подошел к большой двухэтажной клетке с массивными насестами, – это как раз для крылана и планировал. Давно хотел, с самого начала войны. Но попадались совсем дохлые, даже до Ханмы не доезжали. Ну их Кырым и прибирал. А тебя я не отдам. Ты – моя.

Именно. Его. Как вещь или животное. И лучше быть вещью. Вещи хотя бы не обязаны демонстрировать любовь к своим хозяевам.

– А тебя самого когда-нибудь держали в клетке? – неожиданно для себя прошипела Элья.

– Ага, – весело кивнул тегин. – Лет восемнадцать. А ты, никак, из-за родичей запереживала? Ну-ну. Мало они тебя, мало.

Он надвинулся рывком, схватил за плечи и притянул почти вплотную. Запах кислого молока и вчерашнего намума перекрыл вонь зверинца, а бешеные синие глаза оказались опасно близко.

– А знаешь, кого я посадил в самую первую клетку? Когда понял, кто я и на что право имею? Я запихнул туда надзирателя из замка Чорах! Он там выдержал всего полмесяца. А знаешь, кого хочу туда засунуть на самом деле?!

От сильного толчка Элья отлетела прямо к клетке сцерха. Тот, ударив хвостом по чешуйчатому боку, заверещал и рванулся на решетку. Склана отскочила и снова оказалась в объятиях тегина.

Убьет?

А плевать. Достал.

– И что? Пожалеть тебя?! – она крикнула и подобралась, ожидая удара.

– Себя пожалей, я уж как-нибудь обойдусь. – Внезапное ледяное спокойствие было еще опаснее. – И ни хрена ты не поняла, бескрылая. Не-е-ет, сажать тебя в клетку неинтересно. И дядя, и хан-кам, и хан-харус немножко ошибаются на мой счет. И на твой тоже. Ты не животное. Не больше, чем они сами. Вы веруете во Всевидящего? Отвечай.

– Допускаем. Как и Прародителя.

– Не словоблудь. Верите в Око?

Солнце. Око – это солнце, а не Всевидящий. Тот куда более велик и необъятен разумом, чем огненный шар в небе. Но Ырхыз ждет иного ответа.

– Верим. Мы всегда верим в то, что видим. А к Оку мы ближе вас и…

Договорить не дал, отпустил и почти мягко сказал.

– То-то и оно, что верите. Тем от зверья и отличаетесь. И я, признаться, весьма рад этому. Ибо хорош был бы тегин, уложивший в постель неразумное и безверное существо. За скотоложство любой на плеть нарваться может. Ладно, идем, воняет здесь все-таки зверски, как ни прибираются. А тебе бы еще раз помыться, негоже таким видом ясные очи Вайхе и Око Всевидящего оскорблять.

Второй раз в жизни Элья шла по коридорам Ханмы-замка. Впервые ее вел посажной Урлак, сейчас – тегин. Почетные провожатые, ничего не скажешь. А постройка отвратительная – вроде и огромная, а давит каменною массой. Длинные кривые переходы, узкие, редкие окна, от которых больше тени, чем света. Оттого и виднелись вдоль покрытых копотью стен ряды факелов и огненных чаш, и только в широких коридорах, которых Ырхыз, однако старался избегать, их сменяли блеклые шары эмановых светильников. Почти все – потухшие.

Звуки здесь искажались. Некоторые, к примеру, лязг кованых сапог стражи, следовавшей за Ырхызом, разносились далеко вперед, заполняя пустоту коридоров. Другие – потрескивание пламени, шорох одежд, робкие шажочки слуг, что торопливо жались к стенам, – гасли, едва рождаясь. Третьи – то ли шелест заплутавшего ветра, то ли шепоток голосов – оставались где-то на грани слуха, присутствуя, но не позволяя быть узнанными.

Люди попадались редко, встречаясь, раскланивались, бросали вежливые слова приветствия, на которые Ырхыз отвечал словами столь же вежливыми и ничего не значащими, а то и просто кивками. Гораздо больше несли взгляды. Удивленные, встревоженные, любопытствующие. Для этих существ она, Элья-Элы – животное и место ее в зверинце. Но Ырхыз нарушил правила.

Ему нравится их злить, в этом все дело.

Постепенно Элья привыкла и к коридорам, и ко взглядам, и к собственному наряду: светлой робе, обернутой вокруг тела несколько раз. Хорошо выделанная шерсть отлично грела и почти не кололась, хотя склана предпочла бы все же какую-то нижнюю рубашку.

– Не положено, – так сказал Ырхыз. Он же расплел ей волосы – еще одна часть еще одного обычая наир – и теперь, на ходу, продолжал наставлять:

– Поменьше говори, побольше слушай. И не вздумай рассуждать о Всевидящем, как бы тебя не втягивал в разговоры Вайхе. Ну да я его предупреждал, но кто харусов знает? Очищение – это важно, Элы. Только после него у тебя появится полное право быть в замке и рядом со мной. А главное – смотреть на меня, когда я сплю.

– А все это время?..

– Кое о чем Урлак позаботился. Понорок понорков хранит твой символ и отпечатки. И харусы сказали над ними нужные слова. Почти пришли. Главное, Элы, не бойся. Я уверен – демоны тебя не тронут.

Они пересекли колоннаду и, оставив в ней охрану, вышли во внутренний двор, вымощенный огромными плитами. В центре его возвышалась огромная башня-столб, завалившаяся на бок и подхваченная десятками рук-подпорок.

На задней части двора виднелись остатки столпов из черного камня, несколько башенок поменьше и какие-то статуи, возле одной из которых выстроились полукругом с дюжину женщин в одинаковых, темно-зеленых одеждах. Они раскачивались и пели, громко, заунывно, так, что и слов не различить.

– Проклятье, – выдохнул Ырхыз, глядя в сторону женщин с откровенным раздражением. – Наша матушка изволили… надо же какое совпадение. Смотри, сейчас увидишь.

Строй разомкнулся, ненадолго, но Элья разглядела крохотную фигурку в бирюзовом наряде, бережно держащую на руках ребенка.

– Каганари Уми и наш младший брат. Жаль, что церемония окончена, я бы хотел засвидетельствовать почтение. Сейчас сбегут.

Они и вправду ушли, спешно, словно силясь избежать неприятной встречи. Заметили? Наверняка. Ырхыза сложно не заметить.

– А…

– Свита, – пояснил тегин. – Идем.

– А…

– А мне свита без надобности. Идем! Вайхе и так заждался.

Под одной из опор на широкой скамье сидел мужчина в стеганом халате. Перебирая длинную нить из черных и белых бусин, он отрешенно взирал на мир сквозь запотевшие стекла окуляров.

– Кхм, – прочистил горло тегин, останавливаясь за несколько шагов.

Глаза харуса вдруг необъяснимо мигнули и словно провернулись в глазницах, оборачиваясь обратной стороной с блестящими белками и живыми черными зрачками.

– Вижу-вижу тебя, ясноокий тегин. – Мужчина встал, показав весьма невысокий рост, и приложил кончики пальцев к стеклам. – И ту, что ты привел, тоже вижу. Наконец-то. Но это не главное, главное – что ее до самых глубин зрит Всевидящий.

Не выдержав тяжелого взгляда – чего раньше за ней точно не водилось – Элья отвела глаза и вперилась в резьбу опоры. Золотарница? Снова золотарница? Здесь?

– Ты, тегин, пойди обойди Понорок понорков раз девять, подумай о хорошем, покажись Оку. А мы пока потолкуем с крыланой.

– Хан-харус, я же просил…

– Боишься ее языка, тегин? Зря. Не языка её бойся, а глаз. И сердца. – Харус моргнул, и Элья поняла, что на его веках просто-напросто вытатуированы еще одни глаза. Оттого и чувство, что смотрят на тебя неотрывно. – Хорошо, тегин, сейчас я с ней говорить не буду, но обещай мне, что по возвращении она проведет в беседах со мной не менее дня.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю