Текст книги "Наират-1. Смерть ничего не решает"

Автор книги: Карина Демина

Соавторы: Евгений Данилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

– Извините. – Икке поспешно согнулся в поклоне, отступая на дозволенное расстояние. – Я подумал, что вам пригодится.

Он протянул плетенку с тускло светящимся шаром-фонарем. И к чему такая любезность?

– И еще спросить. – Замялся, не решаясь ни уйти, ни задать-таки вопрос, из-за которого он тащился следом. Разрешения ждет? Что ж, пусть считает, что ему повезло: настроение у Эльи вполне подходящее.

– По дороге спросишь.

Он шел, с легкостью выдерживая положенные три шага, и шар нес гордо, точно знамя. А вот спрашивать не торопился. Только когда впереди показалось знакомая туша казармы, заговорил:

– Ходит слух, что когда война закончится, нас всех сошлют вниз.

– Вас?

– Икке. Низших из винст. И остальных, кто…

– …нарушил закон, – подсказала Элья. Надо же, какой вежливый. Или умный, несмотря на то, что крылом не вышел. Ведь бывают же исключения?

– Да. И я хотел спросить, насколько это правда?

Он остановился. Ноги полусогнуты, локти прижаты к телу, голова опущена. Но тон его не соответствует позе. В нем чувствуется вызов.

– А почему ты думаешь, что я знаю?

Ну же, произнеси вслух то, что варится в твоей тупой голове, вывали ошметки слухов и сплетен, которые, вы с удовольствием перемалываете, сидя на парапете.

– Я не думаю. Мне показалось, что вы можете знать.

И снова невидимое напряжение. Он безумен? Или болен, как тот, умерший от эманового голода? Может, сначала из-за него мозги сохнут, а уже потом тело?

– Пожалуйста. Я просто хочу понять, чего еще мне ждать от этой жизни.

Элья выдохнула сквозь стиснутые зубы.

– И чем тебе ссылка не по вкусу? Тебе же здесь не нравится.

– Но… внизу люди.

Ну да. Наирцы. Дикари при железе. С любовью к лошадям и войнам.

– Вот и будет возможность проверить, чего там у них с кровью. Не бойся, их не так и сложно убивать.

Икке отшатнулся, как будто получил пощечину.

– Вы не поняли. Я не фейхт…

Верно подмечено.

– …и хочу не убивать. Я хочу жить.

А утром Элью поднял дежурный, молча указав на выход. Пришли? Наконец-то! Еще немного, и она свихнулась бы в этой яме, где дьен грязны как икке-нут, а икке наглы, как полноценные фейхты. При выходе из казармы мрачноватый тип с расшрамленными крылами, протянул свиток и указал на дверь. Точь-в-точь, как до того дежурный. Они все здесь похожи друг на друга. Безликое отребье.

Снаружи ждали двое. Дружище Раард при полном параде? И броню поверх фракки нацепил для пущей важности. Ну да, сталь красиво на фиолетовом смотрится, другое дело, что здесь любоваться на него некому. И хоть бы улыбнулся, кивнул, что ли, зануда старый.

Второй воин Элье был незнаком. Молод, видно, только-только из училища. Кожа очень темная, в черноту – типично для срединных островов; волосы светлые, белые почти – это уже к родному Ун-Каашу ближе. Крылья говорили о том же: узкая лопасть с мембраной медового цвета к низу заострялась. Костальная жилка отливала чернотой, а кубитальные срослись. Медиана слабая. Кто-то из Бхаар? Или Гааши?

– Идем? – Элья сунула свиток за пояс.

И Раард хмуро кивнул, предупредив:

– Только не дури.

Дурить? О чем это? И где браан? Или сначала формальное покаяние перед членами суда, каждый из которых мечтал о том, на что Элья решилась? Мечты мечтами, но делать все буду строго по правилам. Речи. Нотации. Раскаяние, которое не будет выглядеть искренним, но они примут – не могут не принять. Прощение.

Браан на пояс и фиолетовый цвет фракки вместо унылого серого. И марево портала, которое раскроется перед Эльей. Снова будет аромат прелой хвои, сырой земли и крови. Запах войны, её железно-влажный шум… Не прав был икке: чтобы жить, нужно убивать.

Но в Ун-Кааш о смерти не думалось. Город расходился от территории приемки спиралью, что преображалась с каждым витком. Вот невзрачные коробки сменились гранитными глыбинами, в которых каплями слюды поблескивали окна. Мелькнули и исчезли четырехугольные башенки фейхт-училища – скоро желтый двор заполнится новым набором, который обживет старые стены. А вдали уже показалась тяжелая громада Канцелярии.

– Не туда, – остановил Раард, когда Элья хотела свернуть на боковую улочку.

– Но так быстрее.

Младший – все-таки Бхаар или Гааши? – демонстративно положил руку на кнут, а Раард повторил прежнее:

– Не туда.

Спокойно. Он всего лишь исполняет долг. И перед новичком рисуется. А уже вечером все вместе – Элья и белоголового пригласит – сядут и посмеются над утренним официозом.

Канцелярия – мраморная многоножка, опирающаяся на сотню приземистых колонн – широко раскинула лестницы-жвалы. Прошли мимо. И только тогда Элья сообразила, куда ее ведут: корона из башен на холме привычно царапала солнце зубцами, шпили терялись в облаках, а стеклянный флюгер-стрекоза почти растворился в небесной сини.

Вошли не с центрального хода. И Раард, выступив вперед – а новичок-то не снимает руки с браана – повел по лабиринту коридоров. В этой части дворца Элье бывать не доводилось. Коридор. Перемычка подвесного моста и ветер, толкнувший под руку. В попытке удержать равновесие распахнулись крылья, и тут же упреждающе щелкнул кнут.

– Ты чего? Раард, скажи ему, чтобы успокоился.

Новичок смотрел поверх Эльиного плеча. Медлил. Вот кнут скользнул к ноге, поднялся, обвив ладонь, и повис на поясе.

– Иди, – хмуро повторил Раард.

Да что с ними такое? По мостику почти бежали. И шлепанье сапог сзади заставляло торопиться. А если этот, сзади, ударит? С перепугу и дури, которой его башка забита. Или на то и расчет? Вдруг это кто-то из Бракааровых дружков и ему лишь повод нужен? Нет, Раард такого бы не взял. Или заставили? Поэтому и мрачен, и спешит. А эта молодая сволочь даже не думает выдержать положенную традициями дистанцию, так и сопит в спину.

Мост вывел к одной из крайних башен. За широкой дверью обнаружилась лестница, уходящая вниз. Стены коридора слабо мерцали живым светом, было холодно и пахло формалином. Впереди звонко цокали каблуки Раарда. По мере спуска запах становился все отчетливее, а ненависть к новичку росла, грозя прорваться ударом или хотя бы пинком.

Да куда же ее ведут?

Широкий пролет и еще одна дверь. Предчувствие опасности накрыло с головой, заставив отступить к центру площадки, так, чтобы эти двое – друзья? враги? – оказались в поле зрения.

– Ну?

– Там все сказано, – Раард ткнул пальцем в свиток, торчащий за поясом Эльи и, смягчившись, попросил. – Не дури. Я не хочу… применять это.

Браан? К ней применять? Да она же своя, пусть временно и вынуждена носить серое. Нет, не в цвете дело. А в чем тогда? Что написано в треклятом свитке, куда Элья не потрудилась заглянуть? И почему молодой смотрит на нее так по-кретински?

Глаза у него светлые, радужка почти неотличима от белка, значит, все-таки Бхаар.

– Давай ты лучше сама, – сказал Раард, указывая на дверь.

– Только скажи этому птенцу, чтобы не лез под крыло.

Это помещение ничем, кроме запаха, не напоминало прозекторскую территории приемки. Выложенный белыми плитами пол, вместо шкафов открытые стеллажи с колбами, ретортами и сложной конструкции перегонным кубом, внутри которого булькало что-то темное и густое. Основное пространство занимали два длинных и широких стола. Над ними, раскинув соцветья линз, возвышался странный агрегат.

Только тела на столе не хватало. Чтобы боком и с ногами, подтянутыми к груди. С разодранной на висках кожей и крошащимися крыльями.

У окна стоял доктор Ваабе в накрахмаленном до ломкости фартуке, который резко контрастировал с почти лиловой, редкого оттенка кожей. В стекле отражались полураскрытые крылья и кресло, на котором придремал Фраахи. Вроде и спит, но рукой крепко вцепился во фракку Бракаара, точно удерживал его от глупостей. Брат Каваарда изображал равнодушие, но ненависть во взгляде было не так-то просто спрятать.

Скэр держался особняком, в сторону вошедших не глянул. Ну да, конечно, гебораан не может позволить открыто проявить слабость. Или не хочет? Рядом с ним, со свитком в руках, замер первый секретарь канцелярии Маах.

Он же и нарушил молчание:

– Мое уважение.

– И вам.

Элья даже сумела изобразить поклон. Ответа не последовало.

– Вы успели ознакомиться с бумагой?

– Нет.

Маах кивнул, словно не ожидал иного, а в белоснежно-чистом пространстве лаборатории на несколько мгновений повисла тишина, нарушаемая лишь бульканьем жидкости в кубе.

Вытянув примятый свиток из-за пояса, Элья попыталась развернуть. Но ставшие вдруг непослушными пальцы долго не могли справиться с печатью. А потом, когда все же удалось разломить сухую бляшку сургуча, оказалось, что читать Элья все равно не может – символы плыли и путались, искажая смысл написанного совсем уж до нелепицы.

– Итак, комиссия в составе…, – забубнил секретарь, видя всю тщетность ее попыток. – … Рассмотрев дело гебран-фейхт Эльи Ван-Хаард и приняв во внимание отягчающие обстоятельства, а также вред, нанесенный народу склан гибелью хаанги Каваарда Урт-Хаас единогласно вынес приговор о прекращении физического существования вышеупомянутой Эльи Ван-Хаард.

Смерть? Ее приговорили к смерти? Вот так просто взяли и… За что?!

– Однако, руководствуясь установкой оптимизационных норм и приняв во внимание положение подсудимой…

Элья едва сумела сдержать вздох облегчения. Всё-таки перераспределение. И серое кольцо территории приемки показалось вполне симпатичным местом.

– …приговору подлежит быть смягченным до второстатейного с особой поправкой.

Второстатейный с особой поправкой? Это как?

– Изгнание, – с удовольствием пояснил Фраахи, поднимаясь. – С отречением рода. И купацией. Полнейшее, так сказать, удаление. Вымолодки… Нет в вас ни ума, ни выдержки, одно хотенье. Пойдем, Бракаар, здесь всё кончено.

– Но… – Уходить тому явно не хотелось, однако старик возражений не терпел и, шлепнув по плечу, повторил, – Пойдем. Меньше находишься рядом с грязью, меньше пачкаешься.

Стоило им выйти за дверь, как доктор Ваабе подал Элье кубок со светло-янтарным, густым с виду напитком.

– Пей, – приказал Скэр.

Пить? Чтобы им резать было удобнее?!

– Настоятельно рекомендую, – поддержал его секретарь. – Некоторые процедуры могут быть неприятны.

Они думают, что так просто заставят? Если браана нет, то… В плечо вонзилась игла и кто-то сильный прижал ее локти к бокам. Не новобранец – Раард, с которым… Игла это не больно. Больно, что ударили те, от кого не ждешь. И когда не ждешь.

Скэр по-прежнему не смотрел в ее сторону.

– Ко всему, следует помнить о последствиях вашего отказ от добровольного сотрудничества, – монотонно говорил Маах. – Положение рода Ван-Хаард в ветви и без того весьма неустойчивое.

Мир заскользил перед глазами разноцветным колесом. Не выходит ухватить. Это потому что Элья наяву, а колесо во сне, и если закрыть глаза, – ведь хочется очень, сами слипаются, – то и колесо мира навсегда останется с нею.

Нельзя. Нужно драться. Объяснить. Сказать. Скэр ведь обещал помочь и… Молчит.

Не засыпать. Не падать. Стоять.

Оттолкнуть чужие руки.

Раздевают. Она не спит! Она сумеет… ударить. Кого? Раарда? Кого-нибудь. Вот спина новобранца… Нужно бить. Бить нужно только в спину.

– Вы двое свободны.

Предатель! Слышишь, Раард? Ты предатель! Мог ведь предупредить! Намекнуть хотя бы. Не уходи. Вытащи. Пожалуйста. Ты же не понимаешь – крылья отрежут! Без крыльев нельзя. Без крыльев смерть. Голод эмановый и язвы. Как у икке. Икке умер и Элья тоже умрет.

Из человеческой крови эман не выварить.

Ушел? А ее укладывают. Возятся. Почти все равно, но спать нельзя.

– Сама по себе ампутация весьма травматична. Она требует вмешательства в центральный узел, что в большинстве случаев приводит к летальному исходу. А нам бы этого не хотелось. К тому же, удаляя крылья, мы фактически уничтожаем фейхта. Разумеется, я имею ввиду в первую очередь внутренние изменения. По сути, мы лишаем ее части системы, напрямую управляющей рядом важнейших реакций и рефлексов. Думаю, изменения затронут даже мозг.

Руки мягко гладят крылья, ощупывая, скользя по жилкам и от этого прикосновения щекотно даже во сне, и Элья пытается проснуться. Сейчас, еще мгновенье и она откроет глаза и скажет, что… что-нибудь скажет.

Нельзя отрезать крылья!

– Я же предлагаю провести линию разреза вот здесь, отделив крыловую пластинку от прочих элементов. Ни о каком процессе синтеза эмана мы тоже не сможем говорить, да и изменения во многом будут аналогичны описанным, но она фейхт и протянет дольше, чем…

…икке. Стол. Огоньки. Запах. Ей очень мешает запах. Или, наоборот, помогает не спать. Подъем. Немедленно. На раз-два-три…

– Боли она не почувствует. Что на мембране, что на жилках иннервация у фейхтов слабая. Посмотрите. – Что-то холодное коснулось поясницы, пробив кожу. И вправду не больно. И лежать удобно, а чужие руки, которые все никак не желали оставлять в покое ее крылья, больше не казались враждебными.

– Лимфа, свернувшись, закупорит сосуды. С большой долей вероятности. Поймите, гебораан Скэр, в девяноста девяти процентах случаев операции ориентированы как раз на сохранение. А здесь, так сказать, вариант противоположный. И поэтому я осмелюсь ходатайствовать о…

– Нет! – Какой жесткий у Скэра голос. Ну да, он же убил Каваарда. И она. Вместе. А отвечать только Элье. Это подло!

– Несколько дней отсрочки. Сугубо научный интерес. И ко всему опасаюсь, что посттравматический шок в отсутствие обезболивающих средств может быть достаточно силен, чтобы привести…

– Это не имеет значения. – Неужели Фраахи вернулся? Так тихо, что она даже… – Приступайте, доктор. А ты, Скэр, намного перспективнее, чем я думал. И тверже. Дайте им то, чего они хотят, но не так, как они этого хотят… Эскорт ждет и готов выдвинуться в любую минуту.

А больно и вправду не было. Неприятно чуть-чуть, особенно сначала, когда скальпель в первый раз вспорол тонкую мембрану крыла – все-таки когда крыло в бою горит, оно иначе. Но ничего, терпимо. Вот лезвия секатора, обхватив жилку, застыли на долю мгновенья, и сомкнулись. Хрустнуло, словно кость сломалась. И снова прикосновение скальпеля… секатора… скальпеля… секатора.

Когда доктор Ваабе приступил ко второму крылу, Элья окончательно уснула.

Триада 1.2 Бельт

Могут ли две частицы дрожжей обидеть одна другую при взаимном пожирании? А две частицы одного мира? Не могут, потому что жизнь – одно сплошное взаимное пожирание.

Мудрость Волка.

– Я больше не хочу резать, – сказал нож. И отправился в горн.

Кузнецовы балобонки.

Он сам влез в западню. Да еще и своих людей затащил. А ведь следовало догадаться раньше, когда только въезжали в деревню. Но шли-то на кураже, с победой. Куда там присматриваться к хмурым рожам вахтажников, эту дыру занявших? Чай, не серошкурые, одно дело делаем, даром, что флаги незнакомые. Ну на то и есть вечные жернова, чтобы смалывать разные зерна в одну муку, из которой – добавь кровушки, вымеси хорошенько! – и выйдет кривобокий каравай войны. Жри до отвала, не подавись.

Тогда большой удачей показалось своих встретить, особенно, после такой передряги. Шутка ли – неполной десяткой легких конников ударить по скланьему каравану? Да так ударить, что сволота эта по лесам рассеялась. А кабы под ногами не путались беженцы с погорельцами из местных, все вообще прошло бы без сучка, без задоринки. А так – всего полдюжины человек осталось, и среди них ни одного целехонького: кто очередной дыркой в тегиляе разжился, кто ухо потерял, у кого руку-ногу скланьим кнутом приласкало. Хуже всех – сам Бельт: на полморды рваная рана, гноит уже и голова чуть не пополам разламывается. Оттого ведь и перли напрямик, к своим…

Ребят понять можно, думали, что кончится хозяин командирской плети-камчи со дня на день, но не бросали, хотя давно известно: удар кнутом – не лекарское дело. Тут и многоумные камы не всегда помогут, да и не станут они с обыкновенным камчаром возиться.

Когда нынешним утром отряд вышел на заброшенную деревню и увидал над частоколом гербовый шест, всем было уже плевать, в каких цветах да при скольки шнурах там конские хвосты мотыляются. Въехали радостно и, чего уж греха таить, вздохнули с облегчением. Видно, рано.

Бельт стоял посреди избы перед уважаемым Апсой-нойоном. В хорошо протопленной комнате дрожь только усилилась, и камчара, которому не позволили даже скинуть плащ, отчаянно качало. Если бы не старина Кёрст, придерживающий сзади, того и гляди, рухнул бы на земляной пол прямо под ноги Апсою да на посмешище еще троим рубакам.

Рассказывать о событиях последних дней получалось с трудом, язык еле ворочался и постоянно норовил стукнуть в натянутый барабан боли, которым стала вся левая щека. В такие мгновения гул отдавался сперва в голову, а потом возвращался и стекал по свежему рубцу со скулы на шею и вниз до самых кишок. Приходилось останавливаться и пережидать, а нойона это злило. Впрочем, тот с самого начала не скрывал раздражения, теребил плеть, перетянутую серебряными кольцам. Большой власти знак, куда там Бельту с обыкновенною его десятницкой камчой.

– Значится, разогнали отряд склан? – поинтересовался Апсой, сморкаясь в кулак. Выпученные глаза его стали еще больше, точно грозя лопнуть от подобной натуги. Но ничего подобного не произошло, нойон вытер ладонь о грязный стол и уточнил: – Вдесятером?

– Девять… – Барабан снова зазвучал, но тихо. – Нимшу потеряли раньше.

– Прикончили хотя бы одного серошкурого?

– Двоих. Или троих.

– Хреново.

Вот тут Апсой-нойон перегнул. При таких раскладах на большее рассчитывать – хамство и плевок в благорасположение Всевидящего. Или это очередной тревожный знак в копилку к кривым взглядам и дурному предчувствию?

– Значится так, камчар. – Апсой встал. Качнулись толстые косы, звякнули чеканные пластинки-обереги, а камча нойонская нырнула под золотую чешую пояса. – Пять дней назад с уважаемым крылатым народом Летающих Островов заключено перемирие от лица нашего ясноокого кагана Тай-Ы. А ты, значится, это перемирие нарушил.

Кёрст за правым плечом засопел.

– Уважаемый, мы третью неделю по лесам валандаемся, а новости у нас только про свежие медвежьи кучи и беличьи потрахушки. – Бельту захотелось прорычать это, но барабан не позволил. Барабан и многолетняя привычка.

– Значится, надо было слушать, что свистят белки между трахом. Командуй людям скидывать оружие и сам снимай. А будете дурить – мне таких как вы на ходу кончать дозволено. Лишь бы головы привез, а на то у меня целая телега бочек и соли до…

Снаружи грохнуло, и Апсой, опрокинув табурет, отлетел к стене. Толчок в спину повалил Бельта ничком, и сразу вокруг замелькали ноги. Слишком много отличных сапог на одну пару Кёрста, истоптанную и подвязанную ремешками.

Земляной пол перед самым носом брызнул комьями из-под лезвия меча. Еще один клинок, походя, ткнулся в бок, но лишь скользнул по тегиляю, пришпиливая плащ к полу. Да там и остался: хозяина снесло тяжелым обухом. Кёрст скакал где-то высоко-высоко, молотя сапогами куда страшнее, чем излюбленным топором и не подпускал никого к командиру. Но Бельт понял, что сдохнет здесь и сейчас не от очередного удара, а от боли, выворачивающей левую щеку мясом наружу. Эта мысль бесила. И совала в ладонь рукоять кинжала.

Кто-то взвыл, получив под колено словно серпом, и с рычанием повалился на Бельта. Откатиться не вышло – мешал прибитый к полу плащ, зато получилось вогнать кинжал точно в подмышку. К губам, будто для поцелуя, прижалась колючая щека. Бельт вцепился в нее зубами, чувствуя, как собственная боль уходит прочь. Он почти любил врага, подарившего короткое исцеление, пускай и смешанное со вкусом крови. Уж к этому-то не привыкать.

Неудачливый «лекарь» затих, а вместе с ним в комнате смолкли звон и хруст. Остались только короткие всхлипы и тяжелые шаги.

– Жив, камчар? – Кёрст столкнул тело на пол и рывком поставил Бельта на ноги. Лучше бы убил.

Снаружи доносились звуки рубки, обрывки приказов и лай собак. А еще – особый свист. Так умел свистеть только Войц-Молчун. Делал он это лишь дважды и оба раза – когда ходил в конные атаки, из которых назад ждут одного из сотни. Сейчас был третий.

Апсой лежал на спине, пяля в потолок глаза. Точно посреди груди, выворотив золоченые пластины бехтерца, зияла дыра. Хороший выстрел. Это красавец Зура расстарался, только он жаловал пороховые ручницы. И берег единственный заряд для особого случая. Вот и представился…

Кёрст осторожно выглянул в окно и тут же отпрянул. Почти сразу входная дверь пошла ходуном от ударов.

– Вдвоем мы остались, камчар, – тихо сказал Кёрст.

Пытаясь снова задавить боль в голове, Бельт наступил на чью-то кровоточащую ладонь. Некрупная мальчишеская, мизинец на тонкой нити кожи. Но слишком близко от рукояти меча. Бельт закрыл глаза. Стало хуже, будто молодой вахтангар таки вскочил и полоснул по щеке, кроша зубы и вспарывая язык. А потом схватил за руку и потянул куда-то…

Нет, это не чужой воин, это Кёрст, свой, проверенный десятками стычек, тащил к темному провалу в глубине избы. И Бельт бежал следом, стряхивая боль, как пес воду, разбрызгивая ее по пустым темным комнатам. Они вывалились из двери в слепящий свет только для того, чтобы рвануть назад, уходя из-под копыт пары лошадей при двух ездоках.

– Маф, стой!!! – заорал Кёрст и один из всадников осадил коня.

Второй попытался сделать то же самое, но так неловко, что слетел на землю, и, запутавшись в стремени, пропахал спиной половину двора. Тем временем Маф уже затягивал Бельта в седло, а Кёрст, разбежавшись, вспрыгнул сперва на стенку колодца, а с нее на коня, сдерживаемого словно якорем… Зуру Бельт узнал только по мышастой куртке: у того нынче не было лица, лишь месиво из мяса, костей и кусков искореженного железа. Нет больше красавца, по которому сохли бабы в Ольфийских деревнях. Нет больше ловкача, с которым не страшно даже двое на двое против серошкурых.

Кёрст с рычанием хватанул по стремени ножом, потом снова и снова. Толстый ремень отказывался отпускать ногу мертвого хозяина.

Совсем рядом просвистела стрела.

– Ассс! – выдохнул Маф и хватанул плетью по крупу.

Лошадь пошла тяжело и неуклюже. Бельт со всей силой впился в гриву и сдавил коленями тощие бока. На рысях удалось втиснуться между забором и полуразваленным сараем, хлипким строением отгородившись от стрелков. Сзади напирал Кёрст, матерящийся, злой. Живой.

Хуже всего было бы попасть сейчас в лабиринт плетней и изб: там точно ловушка и смерть. Тем обидней, когда за забором виднеется поле и край леса. Маф вдруг двинул ногой по серым доскам, натянул поводья и принялся сминать преграду конской грудью. Дерево, порченное водой и короедами, сопротивлялось недолго. Копыта отбили короткую дробь – вот она, настоящая песня свободы – и лошади вылетели в поле. Кёрст сразу же унесся вперед, забирая к лесу.

То и дело воздух пачкали стремительные росчерки.

Хорошо было бы оглянуться, но, во-первых, мешал Маф, а во-вторых Бельт и без того знал, что творится у поваленного забора: растекаются в линию вахтангары, вздергивают луки и садят стрелы, сперва по всадникам, потом в небо, выше и выше.

Есть что-то в этом от байги – лихой заезд наперегонки со смертью. Как знать, не отсюда ли родом благородные скачки? Даст Всевидящий, и сегодня будет победа, а с ней и главная награда…

Маф дернулся и выпустил поводья. Бельт только и успел, что сгрести их одной рукой, натягивая, а второй кое-как прихватить товарища за пояс. Все равно не удержал, чуть сам не рухнул следом. Конь завертелся на месте, разбрасывая пену.

Стрела не дала Мафу спокойно улечься. Он так и замер, неестественно выгнувшись, обвиснув на проклятом крепком древке. Бельт вытянул меч и свесился, уверенный, что ляжет сейчас рядом. Очередная стрела ударила по лезвию, отбрасывая руку и передавая всему телу дрожь. Так дрожит тетива и ее хозяин в желании убить. Так дрожит стол, по которому катает черные кости Всевидящий.

Одним ударом Бельт перерубил древко. То ли хруст, то ли деревянный стакан снова бьет по столу. Но Маф больше не напоминал сломанную куклу. Теперь он просто отдыхал, как часто у них случалось – пожухлая трава подстилкой, ком земли подушкой, а под рукой – бесполезный меч.

Кёрст уже скрылся среди далеких деревьев. Куда там нагнать – просто до кромки дотянуть бы. Но лошадь пошла неожиданно резво, и совсем скоро лес принял Бельта.

Разумеется, Кёрст его ждал. Разумеется, Бельт в этом не сомневался.

На Аркун уходить надо. – Старый воин прекрасно понимал командира без слов.

Бельт лишь слабо кивнул и попытался сквозь ветви разглядеть Око. Тусклый кругляш нашелся за правым плечом, накрепко приклеенный к серо-синему предзимнему небу. Облака то и дело протирали его рваными краями, то ли в попытке заслонить земное непотребство, то ли просто впитывая божественные слезы. Ох, отольются они кому-то…

Сразу взять нужное направление не вышло: сухой сосняк вскорости сменился молодым ольсом. Сизые стволики росли плотно, цеплялись друг за дружку, растопыривая ветви, хрустели сухой костью. Пришлось давать крюка. Оно и не удивительно: Красный тракт лежал далеко, а значит и нормальных дорог до самого Аркуна не будет. А меньше дорог – меньше разъездов. Кёрст же не раз доказал свое отменное знакомство со здешними тропами. Иначе и соваться в выбранном направлении не имело бы смысла, проще уж сразу повернуть на Ольфию да первому же патрулю сдаться.

Их, небось, полно, если уж сюда умудрились вахтагу заслать…

Боль в щеке горячим ножом отрезала все мысли.

– Ничего, камчар, – бормотал Кёрст. – Там отсидимся, а потом… Э, командир, совсем плохо, да? Выглядишь чуть лучше, чем Зура.

Зура-Зура… Сквозь гулкую пелену проступило лицо со стальными цветами, распустившимися на окровавленной плоти. Сгубила красавца его самая любимая баба – пороховая ручница. Плохое оружие. Дурное. Нет у него будущего.

Впрочем, пока будущее толком не виделось и у самого Бельта. Зато чуть ли не каждую минуту за спиной чудился собачий лай и шум погони. Оглядываться было трудно и больно, потому довольно скоро пришлось примириться с чувством, что тянешь на плечах котомку всякой дряни вроде бешеных крыс или змей. Чуть позже исчез Кёрст. Зато появился Маф. Он сидел сзади, молчал и непонятно как держался на лошади. Бельт не задавал глупых вопросов, просто радовался, что Маф рядом. На прозрачной поляне нашелся Кёрст. Он даже не кивнул Мафу, видно, все еще злился за недавний проигрыш в кости.

И снова были тропы и вроде даже какая-то разваленная изба, на пороге которой стоял, обнимая тонкую сталеволосую девку, красавец Зура. Та водила из стороны в сторону черными дулами глаз, улыбаясь все больше Кёрсту и лишь самую малость Бельту.

Оттуда почему-то взяли в галоп, и пришлось терпеть хлесткие удары ветвей по лицу. И пощечины Кёрста. Зачем они? Или это все же ветки? Ветки. Кёрста снова нет. Никого нет, даже Мафа. Конь есть. Бредет и тянет за собой по земле, как недавно тянул Зуру: нога в стремени, спина в борозде. Почему не хочет взять седло? Устал? Бросит? Бросит. Уже бросил. Дернулся, напуганный, нырнул в туман.

Cледом за ним в пелене потонул сам Бельт.

Смерть пахла гнилыми листьями. Не показываясь на глаза, она облизывала Бельта холодным языком, особенно часто прикладываясь к плечам. Вот-вот переползет на шею, а с неё на… Щеку дёрнуло как от удара хлыста.

Это ли прикосновение обожгло, отогнало смерть? Но она действительно отползла, оставив лишь запах прели и липкие оковы слюны на руках и ногах. А еще – темноту.

Бельт моргнул – не веки, наждак – но темнота не исчезла. Только жилами-жгутами проступили на ней ветки.

Значит, лес, а не кузни железных демонов. Лежать мокро и неудобно. Промороженное тело как колода, ни сдвинуться, ни пошевелиться. Может, деревом привалило? Или хребет сломал, когда с коня свалился?

Бельт попытался повернуть голову. Тотчас боль отдалась в шею, а рот наполнился кислым гноем.

Ничего, терпимо. Сейчас главное – встать, иначе заколеет до смерти. И Бельт снова дернулся, переворачиваясь на бок. Получилось. И руку свою почуял, левую, как стрельнуло в локоть и садануло запястье, словно с него шкуру содрали. А ноги по-прежнему мертвые.

И тут, обрывая мысли, ветер швырнул в лицо горсть ледяной воды и с нею новый запах. Тонкий аромат дыма заставил насторожиться, а рыжий отблеск костра шагах в десяти – прижаться к листве.

Тихо. Только скрипят деревья, да журчит вода. Ни конского ржания, ни людских голосов, и железо не звенит. Не разъезд. Тогда кто? Кёрст? Скланы?

Кёрст бы прятаться не стал. И не оставил бы так валяться, считай – подыхать.

Здесь холод. Там огонь и тепло. И везде смерть. Никуда она не пряталась, не по ней это. Словно ответом одна из теней у огня вдруг шелохнулась. Мелкая, как демон Джу. Поднявшись, она двинулась к Бельту, и листья зашуршали под ногами.

У демона оказалось грязное детское лицо, спутанные патлы и неуверенная походка. А большего и не разглядеть в ночной темени. Он остановился в трех шагах, неловко вытянул из-за пояса нож, каким обычно разделывают скотину, и спрятал его за спину.

– Т-ты… – Бельт еле разлепил занемевшие губы. – Ты кто?

Худющий мальчишка лет десяти, а вовсе не демон Джу. Он долго молчал, уставившись на Бельта, и время от времени прикрывал рот ладонью. И лишь через несколько минут произнес:

– Я – Звяр.

После чего обошел вокруг Бельта и, ухватив за воротник, уложил обратно на спину. Быстро ощупал, куда ловчее, чем управлялся с ножом.

– К огню, – прохрипел камчар. – Меня к огню надо. Или я замерзну.

Звяр, ничего не ответив, побрел обратно к костру. Перечеркнутое поясом лезвие отражало свет ночного Ока.

А Бельт вдруг понял, почему не может двигаться: он был связан.

К утру небо поседело. Пошел мелкий холодный дождь. Он вымочил до нитки, но зато позволил кое-как напиться, не столько мелкими каплями, сколько мутной водой из лужи, собравшейся на дне ложбины.

Мелкий сукин сын снова подошел лишь после рассвета. Сел на поваленный ствол, упер локти в колени, а подбородок уложил на ладони.

– За меня ничего не дадут, – сказал Бельт, глядя в темные в пол-лица глаза. – Разве что клинком в бок.

Шмыгнув носом, мальчишка прижал голову к левому плечу. Но не вымолвил ни слова.

– А я тебе денег дам.

Звяр вытащил из-за пазухи Бельтов кошель, тряхнул так, чтоб зазвенела медь, и спрятал.

– Я еще дам. Я знаю, где взять. Тут неподалеку схрон есть. Серебро и…

– Монету не схарчишь. – Голос мальчишки оказался неожиданно грубым. Словно говорил не он, а парень лет двадцати. – Да и врешь ты всё, дядечка.

– Развяжи меня! – Рык прорвал щеку, и рот вновь наполнился гноем и кровью.

А мальчишка все глядел и глядел, расковыривая на ладони сухую язву. Оторвал корку, сунул в рот и спокойно сказал:

– Не отпущу. Я хочу есть. Очень хочу.

Края ложбины смыкались, как жирные земляные губы. И гнилыми клыками торчали навстречу друг другу стволы. Мокрая листва, ободранная ветром, заткнула рот и почти засыпала узкую горловину ручья.