Текст книги "Наират-1. Смерть ничего не решает"

Автор книги: Карина Демина

Соавторы: Евгений Данилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

– Какая разница, где взяла? С тобой поделюсь, только поехали. Бельт, пожалуйста, уедем отсюда!

– Куда? – Второй кубок был парой первому и рисунок на нем отличался разве что некоторыми деталями. Например, стены понорка были чистыми, как и полагалась, а из каменной трубы тянулся то ли ветер, то ли дым подземных кузниц.

И откопала ж Ласка где-то такое, на местном столе кубки попроще стояли.

Она же, сев на шубу, прижала оклад к груди и прошептала:

– В Лигу. Или в Кхарн. Я по кхарнски могу немного, и ты научишься, ты же не глупый, хоть и ак-найрум.

– Ну, спасибо. – Бельт поставил кубки на стол, сгреб цепочки и ложечки в ладонь и, взвесив, заметил: – Я хоть и всего-навсего найрум, но привычки гадить, там, где живу, не имею.

Вспыхнула, оскалилась было, готовясь дать ответ, но сказала явное другое, чем собиралась:

– Думаешь, он нас из милосердия приручил? Нет, Бельт, он – наир. А у наир, что бы там не говорили харусы, милосердие в добродетелях не значится.

Выехали на следующее утро. Пара битюгов, застоявшихся в конюшне, с места приняла в бодрую рысь, заставляя старую карету подпрыгивать и опасно раскачиваться на заметенной снегом тропе. Порошило. Отливало сталью небо, в прорехах туч виднелось Око, казавшееся по-утреннему сонным и мутным, бежали вдоль дороги длинные тени.

Тихо здесь, спокойно. То ли будет на Красном тракте? Но пока дремлет на козлах Гайда-кучер, уже без страху откинувшись на темное пятно, которое хоть и терли-затирали, да так и не выскребли. Зевает в седле Ласка, и вряд ли вообще помнит она о пятне и Кинахе-вознице, которого пришпилила стрелой к стенке этой самой кареты. Вздыхает да ерзает Орин, то и дело рукой прихватывая бок. Но это уже не столько от боли, сколько от того, что мелькает за оконцем кареты бледное личико Майне.

Всполошено захлопав крыльями, поднялся слева глухарь, и возница, выныривая из полусна, замахнулся хлыстом, заорал:

– Э-ге-гей! А ну пошли!

Кони послушно взяли в галоп, свистнула, подгоняя каракового жеребчика, Ласка, подтянулся и Орин, а Бельт медлил. Может, и вправду нужно было уехать? В Вольные города, или в Кхарн, пусть он и по-кхарнски не болтает? Хотя вон и здесь службу найти можно…

Бельт оглянулся: сквозь белую мглу снегопада еще проглядывал черный силуэт Мельши. Издали замок не казался ни старым, ни разваленным, скорее уж таким, каким был на кубках. И стены, и башни, и даже дрожащий воздух там, где должен находиться понорок.

Видимо, на самом деле все иначе, чем кажется.

Еще за несколько дней пути до долины Гаррах дорога влилась мелкой жилкой в Красный тракт. И ожила. Первыми появились крестьянские подводы. Ехали целыми семьями на набитых шерстью мешках, притыкали промеж клетей с курами мешки и колыбели, устраивая с одинаковым удобством поросят на продажу и детей. Люди кутались в рванье, глядя с обреченностью и злостью, а завидев карету да конников, поспешно съезжали в сугробы при обочине. Чуть позже появились возки бродячих артистов; крашеные охрой да убранные тряпичными флажками фургоны шлюх, солидные купеческие сани, каковые, прикрываясь нанятой охраной, занимали центр тракта, и тогда Бельту приходилось орать:

– Дороги!

Уступали редко, но Бельт старательно драл горло, надвигая на самые брови шапку с красно-желтым султанчиком. Жалко, что под плащом не видно куртки в тех же цветах, говорящих, что не сброд по дороге едет, а охрана уважаемого человека.

Впрочем, слишком много было у Хэбу Ум-Пан в прошлом и слишком мало в настоящем, чтобы его уважали по-настоящему.

До Гарраха не дошли, хотя оставалась самая малость – с полдня пути вверх по речке Смеле. Но Хэбу по одному ему ведомым резонам решил остановиться в Охришках – деревушке небольшой, хозяйств на двадцать, но зато с собственным молельным домом. Имелся тут и постоялый двор, которым, правда, наир побрезговали. Вместо этого Хэбу выбрал дом почище, выкупив во временное пользование двор. Покорно и сноровисто хозяин вместе с сыновьями собрал остовы шатра, поверх которых натянули сначала шкуры, потом раскатали поверху толстое войлочное полотно, каковое накрыли еще одним слоем шкур и снова – войлока, и только тогда накинули красно-желтый шелковый чехол. Когда же стали разгружать карету, Бельт окончательно уверился – стоять им в Охришках долго. Ну стоять – не бегать, так что особого недовольства этот факт у него не вызвал, в отличие от Майне, которой деревенька явно пришлась не по вкусу. Видать, не такого ждала она от выезда.

Скучно было в Охришках. Тоскливо. Ревела по утрам скотина, лаяли собаки, дымили трубы, суетились люди, изо всех сил стараясь не замечать неудобных гостей. А количество таковых росло. И вскорости растянулись вдоль тракта костры, собирая сброд самый разномастный, из тех, кому в саму долину путь заказан. Правда, против Бельтовых опасений, неприятностей подобное соседство не приносило. Видно, цветной шатер Хэбу да копье с девятью подрезанными конскими хвостами в серебре сами по себе отпугивали голытьбу, вынуждая искать добычу попроще.

И вот тогда Бельт совершил ошибку, за которую впоследствии неоднократно себе пенял. Нет, он не расслабился, не потерял осторожность, скорее уж целиком сосредоточил внимание на Орине, опасаясь, что тот ввяжется в игру или в драку пьяную. А случилось иное: пропали Ласка и Майне.

Хотя нет, говорить следовало иначе: пропала Майне, а с нею и Ласка. И это, более чем странное совпадение вызывало мысли совсем уж нехорошие.

– Сука! – Это было первое слово, сказанное Орином, когда стало понятно, что Майне нет ни в шатре деда, ни в доме, ни в сарае, где ей точно делать было совершенно нечего, ни в поставленной за домом карете.

Младший хозяйский сын, заикаясь и запинаясь, рассказал, что самолично видел, как «поутряни госпожа за вароты вышла, да не сама-сь, а с охраною в однером человеки». Видела парочку и старуха-гадальщица, которая уже три дня как обосновалась неподалеку с кубком, набором каменных вороньих глазок да несколькими амулетами «на достаток». Чуть позже «благородственную даму, обнимавшуюся со стражником» приметили бродячие артисты, которые, правда, были крепко пьяны и горазды присочинить. На том след и оборвался.

– Это она, это Ласка! – Орин мерил шагами двор, стараясь не смотреть на Бельта. – С-сука! Я к ней… Я простил, а она… Исподтишка! По самому дорогому. А ты, ты ведь обещал! Ай, ладно.

– Куда они могли пойти? – Хэбу Ум-Пан был гораздо более сдержан, но побледневшее, разом осунувшееся лицо свидетельствовало, что судьба внучки ему весьма не безразлична. – Куда? Ведь лошадей не взяли.

Вот именно, что не взяли. А Ласка не настолько дура, чтоб рассчитывать вернуться. Тогда почему она оставила жеребца, седельные сумки, в которые – тут Бельт не сомневался – было чего спрятать, серую жилетку из козьей шерсти, выменянную у хозяйки на моток шелкового шнура, и даже лук с колчаном.

– Я ее убью! Если хоть волос упал, если она осмелилась, если… Найду и… – Орин врезал по стене кулаком.

– Найди сначала. – Бельт поднялся.

В стенаниях и размышлениях особого смысла не было, равно как и в ожидании. Артистов нужно трясти, и тех, кто с ними у одного костра кормится. Или у соседнего. Или еще через один. Много, конечно, но милостью Всевидящего вдруг да повезет?

Может, не поздно еще вытащить одну глупую наир из очередной кучи дерьма, в которую та вляпалась. Вытащить и выпороть.

– Девочку мою найдите, – тихо сказал Хэбу. – Обещайте, лгите, угрожайте, убивайте, в конце концов, но найдите Майне. Без нее многое теряет смысл.

Кто бы спорил.

А служба, похоже, приобретает характерные очертания. Разумеется, Бельт весьма ценил стабильность, но никак не в нынешнем виде.

– И еще одно. – Старик провел руками по лицу. – Все, что будете делать, делайте тихо. Сейчас мы не можем позволить себе привлечь внимание. И поторопитесь. Проблема должна быть улажена до встречи. Тот, кого мы ждем, не захочет ввязываться еще и в это.

«В кратчайшие сроки получить новый отчет от агента Возничий. В случае отсутствия такового получить любую информацию с подотчетного ему объекта иными способами. Вторичная задача: установить причины затянувшегося молчания Возничего.

И Кумшан, засунь свои оправдания поглубже в задницу. Заодно и подготовишься. Или ты прекращаешь крутить хвостом и исправляешь ошибку, или отправляешься на кол».

Пытаясь отвлечься от грядущей встречи, Лылах прокручивал в голове служебную записку, что отправил с полчаса назад. Поздно, очень поздно. Нужно было много раньше. Неприятные мысли снова полезли в голову, делая ожидание еще более тягостным.

Нет, нужно обо всем забыть хотя бы на эти несколько минут, просто отодвинуть за ту невидимую ширму, которая ограждает от лишних нервных дерганий. Они сейчас только во вред.

Мысли пусты и чисты…

Белое перо амадины упала на открытую ладонь. Хороший знак? Или напротив, дурной? Шад Лылах не очень верил в знаки, скорее уж место, обстоятельства и нелегкий характер предстоящей беседы побуждали прислушиваться не только к голосу разума.

Птицы молчат. Когда это произошло? Месяц? Два? Три тому? Еще одна мелочь из пропущенных. Неужели, он стареет? Расслабился, заплыл жиром, ударился в тщету дворцовых игрищ и пропустил…

Диван-мастер Алым, степенный старик в простом одеянии, вышел из-за ширмы и поманил за собой.

Значит, разговор будет, но не здесь. Что ж, Лылах согласен, Лылаху ни к чему свидетели, даже если это всего-навсего слуга, поддерживающий пламя в чашах. Или стража у дверей. Или еще кто-нибудь невидимый. Впрочем, таковые будут всегда. Ясноокий каган ни на мгновенье не оставался без охраны, и не сам ли Лылах некогда настоял на том?

Комнатка, в которую привел Алым, была мала и убога. Шелк на стенах потемнел, местами, что уж вовсе недопустимо, пошел розовыми пятнами плесени. Полировка массивного стола, занимавшего едва ли не половину помещения, поблекла. Старый подсвечник заплыл патиной и воском, а на светлом атласе гостевого кресла выделялось черное пятно. Нет, не черное – темно-коричневое, знакомое.

Еще один знак.

– Садись, – велел Алым, указывая на кресло. – Жди.

К счастью или нет, это ожидание продлилось недолго. Крохотная дверь, замаскированная портьерами, отворилась, и Лылах, торопливо вскочив, согнулся в поклоне.

– Да пребудет с вами взгляд и милость Всевидящего!

– И с тобой, друг Лылах. Садись. Рассказывай, что вновь потревожило наш с тобой покой.

Лылах разогнулся и, сжав в кулак пойманное перо – белое, хороший цвет – поднял взгляд на кагана Тай-Ы. И в который раз мысленно отметил, что юный тегин поразительно похож на отца. Те же широкие скулы и пухлые губы, медная кожа и светлые волосы. Та же манера смотреть на собеседника сверху вниз, еще не оценив, но уже презирая. Те же жесты – прикосновение большого пальца к подбородку, свидетельствующее о задумчивости, поворот головы чуть вправо.

Но не об этом сходстве думать надо.

Лылах излагал полученные сведения кратко и сухо.

– Ныкха жив? – Каган, взяв со стола обожженный колпачок на длинной ручке, погасил две из трех свечей, погружая комнату в душный сумрак.

– Пока да.

– Почему?

– Мне подумалось, что вы сами пожелаете побеседовать с ним. Он не лжет. Он…

– Он занял место лишь потому, что Кырым до сих пор помнит о своем учителе и чтит эту память. Ныкха – слабое, тяготеющее к интригам существо.

– Но неплохой специалист по травам, – осмелился заметить Лылах. – Он утверждает, что состав вашего лекарства не совсем соответствует…

– О чем ты беспокоишься? О моем здоровье? О Наирате? О своем месте?

В сумерках что-то хрустнуло, словно кость переломили. А перо в руке промокло от пота.

– Мое место у ступеней вашего трона, мой каган. Благо же Наирата всецело зависит от состояния вашего здоровья.

Приглушенный смешок. Молчание. Дыхание. Тяжелое, натужное какое-то, нездоровое. И подозрение, то самое, возникшее уже давно, окрепло, более того, переросло в уверенность. Кагану дают те лекарства, которые нужны. Вопрос лишь в том, сколь долго они будут помогать.

И жаль, что Ырхыз похож на отца лишь внешне.

– Нет, Лылах, я не дозволяю тебе беспокоить Кырыма. Он знает, что он делает. Я знаю, что он делает. Этого достаточно.

– Но и тегин, он тоже получает… укрепляющий бальзам.

– Ему после ранения на пользу. Не будем больше об этом, Лылах.

– А письмо? Разобранный вестник? Возможен сговор с целью…

– Убить того, кто уже умирает? Посадить на трон наследника?

– Или…

– Осторожнее, Лылах. Сейчас ты лезешь не туда, куда надо. Каганом будет сын Тай-Ы, а остальное тебя не касается. Знай, что бы ни произошло, сделано это будет с моего благословения.

Холодок по спине и впервые, пожалуй, с начала этого разговора – страх. Совсем как тогда, много лет назад, когда в похожей комнате обсуждался некий план, детали которого шад Лылах предпочел забыть для собственной безопасности. Правда, всякий раз, оказываясь в покоях кагана, он отчего-то вспоминал, что прежде шелк на ширме был желтый… Пока на нем причудливыми узорами не расцвела кровь прежней каганари рода Ум-Пан, несчастной жены Тай-Ы, собственноручно убитой им девятнадцать лет назад.

– А вестник и автор письма… – Шелест ткани, скрип старого дерева, освобождающегося от веса и тень кагана, в сумерках искаженная, грозная, как и когда-то прежде.

– Хэбу Ум-Пан, как я полагаю, – произнес Лылах. – Я помню давние распоряжения на его счет.

– Тем более. Кырым по-своему присматривает за старым червем согласно приказу. Не ты один, Лылах, не ты один.

Проклятье! Настолько беспомощным шад давно себя не ощущал. Значит, Кырыма трогать нельзя, нужно только приглядывать.

Как всегда.

– Почему вы уверены, что Кырым не предаст? Что он не вступил в сговор с Ум-Пан? – нервозные ноты в собственном голосе неприятно резанули ухо.

– А что Ум-Пан может предложить такого, чтобы Кырым предал? И чем эта встреча будет отлична от многих прочих, о которых я знаю? Ответь мне, Лылах. Ответь себе. Не ищи заговора там, где его нет. Или найди то, что действительно может стать доказательством.

Но как и где искать? И стоит ли?

Стоит, хотя бы для того, чтобы определиться с союзниками. И Лылах, выстроив весь складывающийся узор, задал последний вопрос:

– Могу ли я дерзновенно просить о беседе с сиятельной каганари Уми?

И в этом ему было отказано.

После ухода Лылаха, еще одна портьера скользнула в сторону, пропуская человека доверенного и неприметного. Из-за двери потянуло сквозняком, который тут же задул и без того слабое пламя единственной свечи.

– Он не успокоится. – Диван-мастер Алым взял кагана за руку. – Он в смятении.

– Что ж, ему положено догадываться обо всем чуть раньше других. – Ясноокий Тай-Ы сделал несколько неуверенных шагов и, ударившись об угол стола, зашипел от злости.

– Эта комната, почему вы не разрешаете изменить ее? Всего лишь день, и …

– Ты лишишь меня памяти. Восточная башня замка Чорах, винтовая лестница и дубовая дверь, которая запирается снаружи. Думаю, Ырхыз тоже никогда не позволит уничтожить ее.

Алым молча поклонился, принимая решение, но не соглашаясь с ним. Впрочем, каган поклон скорее ощутил, чем увидел, и совсем не потому, что в комнате было темно.

Слух о таинственном исчезновении толстяка Ныкхи на некоторое время взбудоражил двор, но в скорости утих, ибо был Ныкха личностью весьма малосимпатичной. Единственными, кого случившееся взволновало на самом деле, были золотых дел мастер да портные, которые потеряли клиента пусть и привередливого, но богатого и чуткого к веяниям моды. Впрочем, и они утешились довольно быстро.

В отличие от старой Кинаховой вдовы Ульке, которая каждый день навещала могилу мужа у стен замка Мельши, чтобы поплакать о скорбной вдовьей доле и в очередной раз проклясть рыжую стервозину, чья стрела оборвала жизнь Кинаха-возницы. Поплакать да еще укорить себя за нерешительность. И было – отчего.

Почти сразу после похорон хитрая Ульке, тихая Ульке, Ульке, знающая ханмэ лишь немногим хуже его хозяев, легко пробралась в комнату под самой крышей. Она долго смотрела на спящую Ласку и выбирала на грязной шее место, чтоб ловчее ткнуть ножом. А рыжая тварь тем временем посапывала и ворочалась. Уже занеся руку, Ульке вдруг замерла, рассматривая округлившийся живот, что вдруг показался из-под полога шубы. А потом ушла так же скрытно, как и появилась, не потревожив даже чуткого Бельта.

Позже, после многодневных наблюдений, возничиха поняла, что ошиблась тогда в темноте. Приняла, видно, за сноси теплый платок или иную укрывку. А может это Всевидящий дал ей взглянуть на проклятую девку своим Оком?

Чтобы там ни было, через неделю Ульке вернула нож в захоронку в полузатопленном погребе. Об этом тайнике ей знать вроде как и не полагалось, но что может скрыть муж от наблюдательной жены? Как оказалось – очень многое, в чем самолично и убедилась Ульке, взломав однажды ящик, вмурованный за седьмым камнем от третьей балки по правую руку. Там лежал тот самый нож и несколько исписанных листков, но даже умей возничиха читать, она никогда не смогла бы понять одну из сотен тайнописей, что использовали в работе подчиненные ясноокого Лылаха. А потому решила оставить всё как есть от греха подальше. И Ласку в том числе.

И теперь, сидя на могиле мужа, Ульке заливалась слезами и горевала о бессилии.

А вот Тыш Дубокол именно в эти минуты радовался и даже смеялся, чувствуя прилив сил и заново прикапывая тело какого-то бедолаги, случайно найденное в леске под Ханмой. В кошеле Дубокола приятно шебуршали выдранные у покойничка позолоченные зубы и ногти.

Тыш, разумеется, не знал, что столичные подчиненные ясноокого Лылаха не опускаются до таких вещей.

Триада 4.3 Туран

Наука – самое важное, самое прекрасное и нужное в жизни человека, она всегда была и будет высшим проявлением любви, только ею одной человек познает природу и себя.

Ежегодная приветственная речь ректора Академии Словесности и Философии Вольного города Урканда

Сколь путь познания суров,

столь сладостно отдохновенье,

когда среди иных даров

ты истины узришь мгновенье…

Туран ДжуШен, сборник катренов «Слово о великой радости пути, к истинам ведущего»

– Проходите, друг мой, проходите, – Ирджин ткнул Турана в спину. Ткнул неприятно, вроде как напряженными пальцами и прямо в хребет. А он сильнее, чем кажется. И пальцы твердые, как…

Ноги подогнулись, точно кости и мышцы вдруг превратились в мягкий воск. По телу прокатилась волна жара, и следом, гораздо медленнее – холода. Загремел, позорно вырвавшись из рук, штатив, а сам Туран, сделав два шага через порог, кувыркнулся вперед и врезался прямо в стальные колени голема. Голова неудобно вывернулась и ткнулась в ковер. Но длинный ворс, явно забившийся в ноздри, не беспокоил и не вызывал желания отплевываться и чихать. Туран просто не чувствовал этих длинных чесучих ворсинок, как, впрочем не чувствовал и всего тела. Только дышать стало трудно. Резко хлопнула дверь, послышался характерный хруст замка. Прямо перед лицом опустился ящик с пробирками, показались мягкие, с тремя натоптанными складками и высоким каблуком сапоги.

Неужели всё? Так нелепо и быстро? Просто ткнет кинжалом в затылок? Нет, слишком легко…

И словно подтверждением мыслей ковер вдруг резко дернулся в сторону.

Ирджин рывком перевернул Турана на спину, уложил поудобнее и заботливо стряхнул с лица несколько ворсинок.

– Располагайтесь, мой друг, располагайтесь, – громко произнес кам. – Есть у меня к вам пара вопросов, касаемо стабилизации некоторых реакций ящеров.

Что за чушь он несет?!

Тем временем Ирджин еще раз проверил замок, зачем-то достал широкую кисть и принялся обмахивать деревянные стены, будто стирая пыль и паутину. Руки его двигались быстро и легко, постепенно в их порхании стал улавливаться ритм и рисунок. Конечно, настолько, насколько можно уловить беготню человека, неподвижно лежа на полу в ожидании чего-то отвратного. Например, удара тяжелой ногой голема. Туран отчетливо представил, как широкая ступня опускается, сминая и дробя кости, как с влажным хрустом лопается голова…

– Но сперва, мой друг, угощайтесь. – Кам бросил кисть на стол, развязал кошель и вытащил два серых кругляша, размером с наперсток. – Только не глотайте сразу – будет плохо, и вкуса не почувствуете.

Помахал шариками перед глазами и нарочито медленно и показательно положил один себе под язык. Второй очень аккуратно поместил Турану в рот.

– А теперь слушайте внимательно, – голос кама звучал непривычно: глухо, абсолютно бесцветно, незапоминаемо. – Повторяю, ни в коем случае не глотайте «шептуна». Сейчас я верну вам возможность двигаться. Частично.

Стальной трезубец, размером с ладонь, уперся в шею.

– Времени мало, поэтому я быстро изложу вам ситуацию, а вы примите решение. Очень важное для вас решение.

Медленно и неприятно отпускало голову, с гудением, с колючими потоками, струящимися по затылку. Но показывать нельзя, надо подождать, пока можно будет сделать бросок… Под пересохшим языком обнаружилась та самая пилюля. Холодная, шершавая, она уперлась в десну. Тоже неприятно.

– Итак, Туран, во-первых, постарайтесь поверить – я ваш друг. Единственный в этом поместье друг.

Туран попытался двинуть пальцами.

Друг…Такой же конченный ублюдок, как и прочие наир. Там, в загоне, он возился с останками, примечая детали, вроде раскрошенной берцовой кости. Ему не было дело до того, что человек погиб, и погиб зря, из-за прихоти еще одного ублюдка, которому захотелось устроить представление, испытать Турана на прочность.

Нет, ниже плеч – колода колодой. Дикая, страшная пустота, будто и нет больше тела, кроме звенящей головы и саднящего горла.

– Туран, у меня есть к вам множество вопросов, но если я вам их задам, то опасаюсь, что вы вздумаете прикончить себя. Или подумаете, что я вас провоцирую, начнете запираться, а на это совершенно нет времени. Поэтому переходим сразу к главному: ваша жизнь в опасности. А дня через три говорить о ней и вовсе станет бессмысленно.

Решил на испуг взять. Только еще не ясно, чего ему надо.

– А теперь немного фактов. Вы ходите под петлей с прибытия, ибо умелое использование эмана и новейших научных знаний позволяют отловить ложь, даже если лжец очень старателен и умел. Вы живы лишь потому, что Ыйрам о провале не знает. Более того, на все свои настойчивые вопросы он получил не менее настойчивые уверения вашего покорного слуги, квалифицированного кама, в том, что некто Туран из Кхарна – абсолютно честно трудится на благо каганата из соображений сугубо меркантильных. Видите, я ваш друг.

Провокатор, гребаный провокатор, который хочет выбить полное признание. Не дождется.

– И в настоящий момент я просто объясняю ситуацию. А для пущего понимания скажу: весь этот ящериный прожект вошел в ту стадию, когда вы ему уже не нужны. Сформирована группа особей для продолжения селекционных работ, а также группа для дрессировки и полевой обкатки. И там, и там вы – лишний. А вне дела вы вообще опасны. И кхарнец, и осведомлены не в меру. Ыйрам не оставит неприбранным такого грубого следа.

До чего дряная ситуация. Неужели – всё? Показалось, или голем слегка сдвинулся? Убьет? Да сейчас не только голем, Турана и ребенок прикончит. И тот же Ирджин, такой многословный, когда надоест говорить, возьмет со стола нож с узким лезвием и полоснет по горлу.

– Я предлагаю вам спасение. Официально предоставлю протекцию и аргументы, докажу вашу необходимость для развития научной стороны проекта, которую курирует именно наше ведомство. Солгу, конечно, но вы будете жить. Но только, если уберетесь отсюда вместе со мной.

Эта четырехрукая махина точно дергается. Иногда даже можно расслышать тихий скрип шестеренок и поршней. Или это кажется? А плевать. Все равно Туран ничего не чувствует, так что пусть добивают. Вся эта страна – одна сплошная агония. Не так, так эдак, но результат один.

– Туран, мы поможем вам. А вы поможете нам. Решайтесь. Иначе через два дня я оставлю вас в чудесном обществе Куны и Ыйрама. Едете со мной? Отвечайте, язык уже должен слушаться.

– Я не могу уехать сейчас. – Собственный голос показался еще более чуждым, чем Ирджинов. Кругляш сбился набок, невидимые заусенцы вошли в десну. Кажется, разодрали до крови.

А Ирджин, выслушав ответ, лишь руками развел.

– Понимаю, очень хорошо понимаю. Именно потому, что я догадываюсь, кто вы и для чего прибыли – мы и беседуем. Вы ведь должны были отравить всех животных примерно в это время? Саботировать опасный для Кхарна проект, так? Что ж, проблемы не вижу. Мы способны тихо и планомерно похоронить эту идиотскую затею изнутри. Не выведется следующее поколение щурков или выведутся слабые уродцы, нынешние же ящеры вдруг примутся хворать, а то и вовсе передо́хнут от какой-нибудь простецкой заразы. Возможностей у нас больше, решайтесь. Либо я, либо Ыйрам, здравствующие сцерхи и вовсе не здравствующий Туран. Сейчас я отпущу вас, но учтите – вы на грани. Любое неосторожное движение, и вы летите в пропасть.

Муравьиные львы разбрасывают камни, сбивая жертву с ног.

Снова мелькнул трезубец. На этот раз он коснулся груди через вырез куртки, а следом – спины. Туран несколько мгновений раздумывал, не вцепится ли зубами в смуглую масляно лоснящуюся Ирджинову шею, когда тот чуть приобнял его, чтобы добраться до хребта. Но кусать не стал.

– Придется немного полежать. А я как раз успею приготовить кое-что.

И снова колет, но уже все тело от ключиц до кончиков пальцев. Кажется, что даже ногти чешутся. Когда зуд стал невыносим, Туран сам смог перевернуться на живот, встать на четвереньки, а после и забраться на низкий диван. Тело по-прежнему было мягким и чужим.

Но главное, что вообще было. Еще бы голем убрался. Но нет, он стоит, опираясь на массивные нижние лапы, разведя две пары верхних, словно раздумывая – а не заключить ли Турана в объятья, для пущей так сказать надежности.

Урод. Тяжелый костяк из отливающего зеленью металла. Розовые, почти живые мышцы из тончайшего шелкового волокна. Высеребренные нити-нервы. И стеклянные, но при том мягкие, подвижные трубки, патрубки, клапаны с желтоватой жидкостью внутри.

Оно не живое, оно не должно жить, но меж тем оно, повинуясь воле камов и эману, жило. Следило за Тураном пустыми глазницами и думало… Или они не способны думать, но только исполняют приказы? Хотелось бы знать, что этой твари приказал Ирджин?

Кам вернулся с подносом, на котором в заполненной углями миске стоял широкий кувшин, рядом – плошка с крупными кусками желтоватого сахара, и вторая – с белым, начавшим подтаивать, льдом.

– Будем считать, что сейчас настала моя очередь вас угостить. У наир есть свои обычаи. – Кам поставил поднос на низенький столик. – Возможно, поначалу смесь покажется несочетаемой и совершенно неудобоваримой, но прошу поверить на слово – попробовать стоит. Хотя бы для того, чтобы знать самому. Это – канн-ыру, на кхарни будет…

– «Лунный шатер».

– Вы великолепно владеете языками. Кажется, я всё яснее понимаю одну из причин, по которой вы оказались здесь.

– Почему вы не остановили Куну? – Надо перестать пялиться на голема и увести разговор. Но до чего же неприятно звучит собственный голос.

– Во-первых, полномочия мои не позволяют препятствовать представителю куратора проекта. Во всяком случае по мелочам. Во-вторых, лучше потерять крестьянина, чем нужного специалиста. В-третьих, как ни цинично, но этот эксперимент натолкнул меня на одну крайне любопытную мысль в области прикладной механики, впрочем, это вам точно не интересно.

Обернув ручку кувшина полотенцем, Ирджин наполнил кубки, потом добавил в них по кусочку сахара, который предварительно слегка опалил над углями, и сыпанул по щепотке мороженого молока.

– Прошу. Пить нужно сейчас, пока напиток не остыл, а лед не растаял. И осторожно – не проглотите «шептуна». И если вас успокоит, то вы поступили верно. Куна… Куна очень пристально наблюдал за вами. Он не простил бы бездействия.

– И что теперь?

Вкуса Туран почти не ощутил, к тому же круглый камешек во рту мешал отчаянно.

– Ничего. Еще несколько дней жизни при перспективе ликвидации. Я понимаю, что вчерашний выбор дался нелегко, что вас теперь, весьма вероятно, мучит вопрос о том, могли ли вы поступить иначе, но… Всевидящий чертит пути, людям остается лишь следовать.

– А если дорога не по вкусу?

– Тогда менять.

– Что?

– Ну. – Ирджин двумя глотками осушил кубок, вытер уголки губ пальцами, облизал. – Например, вкусы. Порой их поменять гораздо проще, чем дорогу. А часто случается так, что даже на самом неудобном и запущенном тракте встречаются спутники, которые способны сделать путешествие если не более приятным, то хотя бы более удобным. И безопасным.

– Вы имеете в виду себя?

– Не только. И не столько. Считайте, что у вас появился шанс свернуть на незаметную тропку с дороги, ведущей в яму с трупами. Кстати, на моей памяти вы один из немногих чужаков, кто не спросил, в чем секрет «лунного шатра».

– И в чем?

– В грамотной смеси вина со свежей кровью и в температуре. Нари не должен перегреваться и не должен остывать, поэтому кувшины для него имеют сложное строение с внутренней камерой, которая заполняется льдом, а снаружи, как видите, уголь. Два полюса температур.

При мысли о том, что он сейчас пил кровь, Турана едва не вывернуло. Ненормальная страна, ненормальные люди! И он тоже, кажется, становится ненормальным.

– Туран, вы единственный кхарнец, проживший рядом с Ыйрамом больше трех дней.

Захотелось размахнуться и запустить в кама кубком. Так, чтобы именно его кровь стала частью напитка. Вот что Туран выпил бы с удовольствием и без раздумий. Но голем… Скрип, шелест, безглазая морда, повернувшаяся к Турану.

– Вижу, интересуетесь этим красавцем? – Ирджин провел по хребту, приминая острые иглы. Рассмеялся. – Чтобы вы и не любопытствовали относительно наших зверюшек? Даже с учетом их неприменимости на территории Кхарна. Я бы даже сказал – тем более с учетом этой неприменимости. Считайте, что вам повезло: завтра у вас будет возможность посмотреть на него изнутри… Нет, не стоит принимать слова буквально. Обещаю, что вам ничего не грозит. Пока. Но многое будет зависеть от вашего решения. А теперь сплюньте «шептуна» в бокал и будем прощаться.

Кругляш с тихим всплеском потонул в темной жидкости.

– Благодарю вас, Туран, – выразительно сказал кам и его новый «старый» голос заставил вздрогнуть. – Весьма интересное мнение, оно заставляет немного по-другому взглянуть на происходящее. Что ж, не смею больше задерживать.

Когда на следующее утро в дверь постучали, Туран был готов почти ко всему. В рукаве – пружинный кинжал, еще несколько клинков спрятаны как под одеждой, так и в комнате, между шкафами и под коврами. Заостренные стила разложены на столе, и среди них есть два стальных, что вовсе неотличимы от деревянных собратьев. А главное, под мышкой в особом чехольчике – игла-суфанк.