Текст книги "Боевое братство"

Автор книги: Карен Трэвисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Глава 5

Я теперь редко вижу Маркуса. Я совсем не знаю его, и это только моя вина. Я лгал ему о том, что произошло с Элейн, и чем больше я лгал, тем труднее становилось в этом признаться. Дети всегда чувствуют ложь. Потом их доверие слабеет и исчезает.

(Адам Феникс признается другу в страхах за своего семнадцатилетнего сына)

ДОМ САНТЬЯГО, ХАСИНТО; ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД,

ЗА ЧЕТЫРЕ ГОДА ДО ДНЯ-П

Дом присел на краешек кресла, уперся локтями в колени и повесил голову, ожидая взрыва.

Взрыва не было. Возможно, разразись буря, ему было бы легче.

– Тебе шестнадцать, – наконец сказал отец. – Тебе всего шестнадцать лет.

– Отец, я все равно не могу отвернуться от этого. – Дом уловил шорох за дверью гостиной: мама прислушивалась к их разговору, – Я должен поступить правильно.

Эдуардо Сантьяго присел на корточки перед сыном и заглянул ему в глаза:

– Ты и впрямь хочешь жениться на этой девочке, когда сам еще ребенок?

– Я не оставлю Марию одну после того, что случилось, – заявил Дом. В следующее мгновение он по– чему-то вспомнил о Маркусе. – И я не хочу, чтобы моего ребенка воспитывали чужие люди.

Дом и сам не знал, откуда у него взялись такие слова. В этот момент он словно слышал себя со стороны, как мог его слушать отец, и сам себе казался маленьким мальчиком, повторявшим слова взрослых, значения которых не понимал.

"Но я действительно так думаю. Я хочу жениться на Марии. И всегда хотел этого. Только… это надо сделать как можно скорее".

– Она сказала о беременности родителям?

– Нет. – Родители Марии нравились Дому, но он не хотел испытывать их подобным образом. – Я хочу быть рядом с ней, когда они об этом узнают. Я сам должен им все рассказать.

Эдуардо немного помолчал, пристально глядя в лицо сына, потом медленно улыбнулся:

– Да, именно так должен поступить мужчина.

– Я боюсь, отец.

– Я знаю.

– Ты сердишься на меня?

– Не сержусь. Я хотел бы, чтобы все было по-другому. Но раз уж так вышло… мы поможем тебе, чем сумеем.

– Прости. Я тебя разочаровал.

Дом и сам не знал, почему решил, что отец будет на него злиться: ведь он никогда не выходил из себя. Но этот случай был настолько серьезным, что можно было ожидать исключения из правил. Отец же стал немного грустным и сентиментальным, как в те минуты, когда вспоминал погибших армейских друзей. Он положил руки на плечи Дома.

– Ты никогда не разочаруешь меня, сынок, – тихо произнес он. – Я никогда не гордился тобой больше, чем в это мгновение. Легко быть храбрым, когда все идет хорошо, но настоящий характер мужчины познается только в тяжелых ситуациях.

Дом вовсе не чувствовал себя настоящим мужчиной. Его сердце сжималось от страха, как и в тот день, когда Мария сообщила ему о беременности. Он попал в трудную ситуацию – здесь отец прав. Дом казался себе беспомощным ребенком; он хотел бы повернуть время вспять и все изменить… Но не мог. И надо было справляться самому.

Просто ему надо больше времени. Просто все слишком быстро. Они все равно поженились бы и завели детей. Года через три или четыре все будет как надо…

– Я пойду и скажу маме, – наконец произнес Дом. – А потом отправлюсь к родителям Марии.

– Хочешь, я пойду с тобой?

– Спасибо, но…

– Ты сам будешь говорить, я только постою рядом.

Эдуардо Сантьяго всегда знал, что нужно его детям. Дом тоже хотел бы обладать таким чувством меры, всегда понимать, когда его участие необходимо, а когда – и как далеко – следует отступить. Будущий ребенок создаст много трудностей, зато опасения Дома с тали сменяться радостью: он всегда может рассчитывать на поддержку семьи, даже если сам твердо решил не обременять родных лишними заботами.

– Ее отец с ума сойдет, – сказал Дом.

Самым трудным для Дома стало постучать в дверь Флоресов. И, как оказалось, больше всех расстроилась мать Марии.

– Должен признать твое мужество, Дом, – сказал отец Марии, обняв за плечи всхлипывающую жену. – Тогда вам лучше пожениться.

Без разрешения родителей они ничего не смогли бы сделать. Ни Дом, ни Мария еще не достигли того возраста, когда могли бы купить себе пива, но на передовой в те времена тоже сражались и умирали слишком молодые солдаты.

Дом поклялся, что это будет последняя глупость в его жизни. Он твердо решил продолжать занятия, подрабатывать в свободное время и помогать жене и ребенку. Он понимал, что придется нелегко. Но, возможно, в этом и был определенный смысл. Если ты где-то ошибся, придется попотеть, чтобы выправить положение, иначе ты не усвоишь урок.

А Карлос в мундире армии КОГ станет на их свадьбе самым желанным гостем. Карлос всегда поступает правильно, и Дом был исполнен решимости в будущем брать с него пример.

ПОМЕСТЬЕ ФЕНИКСОВ, ХАСИНТО.

ЗА ЧЕТЫРЕ ГОДА ДО ДНЯ-П

К величественному крыльцу дома Маркуса подойти незамеченными не удалось. И камеры наблюдения были тут ни при чем. Гравий подъездной дорожки громко скрипел под новыми форменными ботинками Карлоса.

– А правда, что для смягчения ботинок вам приходится на них мочиться? – спросил Маркус.

Карлос поглядел вниз:

– Нет, это кожаные ботинки. И потом на них слишком много металла. Мы просто разнашиваем их, и нужно сделать это до того, как они тебя доконают.

– Похоже, пока побеждают они…

Карлос неловко поднялся по ступеням. Он еще не привык к толстым подошвам и тугой шнуровке до самого колена.

– Потом посмотришь. С полной броней они выглядят как надо. И они работают.

Обсуждение фасона армейских ботинок позволяло им немного отвлечься от поджидавшей впереди задачи. Решать ее предстояло Маркусу, но неприятное напряжение испытывали оба друга. Старик Маркуса мог взбеситься от ярости.

С каждым визитом поместье Фениксов казалось Карлосу все более неуютным. Это был не дом, а какое-то учреждение. Весь его вид говорил о том, что здание всегда находилось здесь и останется навеки, а всякие букашки вроде Карлоса так ничтожны, что не стоит даже замечать их присутствие. Массивные колонны, украшенные богатой резьбой тимпаны – все это заставляло вытирать ноги задолго до того, как гость переступал порог. Да и входил сюда Маркус чаще всего с заднего двора, предназначенного для торговцев и прислуги.

Даже не учреждение – это был какой-то мавзолей. Огромные статуи в аккуратно подстриженном саду, не уступавшем по размерам городскому парку, напоминали надгробия. Звуки Хасинто – далекие голоса, шум машин, неумолчный городской гул – покорно отступали перед высокой, увитой виноградом стеной.

Казалось, что все живое увядало в этом величественном здании. Да в нем почти и не было никакой жизни. Карлос хотел находиться здесь ровно столько времени, сколько потребуется, чтобы поддержать Маркуса, а потом как можно скорее уйти.

– Ты все еще намерен через это пройти?

Маркус уставился на высокие двойные двери, словно приказывая им открыться. Темно-зеленая краска на них лежала ровным толстым слоем, отшлифованным до зеркального блеска временем и многими поколениями. Этот вход вел в иной мир, куда Карлос изредка заглядывал, но так и не смог понять.

– Да, – кивнул Маркус, – Больше чем когда бы то ни было.

Нетрудно было забыть, что Маркус являлся последним и единственным представителем процветающей династии. Карлосу не нравилось думать о нем как о единственном наследнике. Для него он был просто Маркусом, без всяких высокомерных титулов.

Профессор Феникс настаивал, чтобы Карлос называл его просто Адам, словно они были приятелями, но он всегда оставался человеком высокого ранга и со множеством званий, так что Карлос никак не мог решиться на подобную фамильярность.

– Это я втянул тебя в эту авантюру? – спросил Карлос. – Ты захотел последовать моему примеру?

Маркус решительно тряхнул головой:

– Я давно знал, что это единственно верный путь.

Маркус закрыл за собой двери. Звуки и запахи Хасинто окончательно угасли, и друзья оказались в ином мире. Профессора Феникса нигде не было видно. Как можно оставаться нормальной семьей в таком огромном доме? Здесь даже не устроить хорошего спора: проще сбежать и спрятаться.

– Отец? – Маркус прошел по мраморному холлу и заглянул в выходящие из него коридоры. – Отец? Где ты?

Карлос услышал приближающиеся шаги. Он машинально сосчитал их, получилось двадцать три. Длинный коридор в пустынном доме. В дверях показался Адам Феникс в рубашке с расстегнутым воротом и с маленькой записной книжкой в руке.

– Я не ожидал тебя так рано. – Он кивнул Карлосу. – Рад тебя видеть, Карлос. Когда ты снова возвращаешься на базу?

– На следующей неделе, сэр.

Маркус вмешался в разговор. И теперь его речь не была столь изысканной, как прежде, – как будто он уже отказался от мира своего отца.

– Отец, мы должны поговорить. Я принял решение.

Адам Феникс почти не отреагировал на неожиданные слова, но его, как и Маркуса, выдало частое моргание. Возможно, он догадывался, что должно произойти дальше. Карлос с трудом удерживался, чтобы не уйти и не оставить их вдвоем. Но он обещал поддержать Маркуса, хотя и не понимал, чем он может помочь в вежливом споре двух представителей высшего класса, где поднятые брови заменяют крик.

– Ты о том, что мы недавно обсуждали, Маркус?

– Отец, я намерен поступить на военную службу.

Профессор Феникс несколько раз согнул и разогнул свою записную книжку, словно проверяя, не сломается ли она пополам.

– Что ж, ты еще успеешь поступить на инженерный курс в Академии, – сказал он. Нет, он даже не понял, о чем говорил Маркус. – Военное образование ничуть не хуже гражданского. А после окончания ты можешь поступить в аспирантуру в Лакруа…

– Нет, отец. Я не собираюсь становиться офицером. И не буду поступать в университет. – Маркус набрал в грудь воздуха. – Я сказал, что пойду в армию. Я буду обыкновенным солдатом.

– О, Маркус, только не это…

Карлос ничего не говорил. Стоя там в армейской форме, он чувствовал себя виноватым, как будто сам себе повесил на шею табличку с надписью: "Дурное влияние"…

Профессор Феникс не удостоил его ни единым взглядом.

– Все решено, папа, – сказал Маркус. – Я получил письмо с приглашением в рекрутскую контору.

– Еще не решено. Мы должны все обсудить. Ты бросаешься блестящей карьерой.

Мы уже все обсудили. – Маркус выпрямился во весь рост. При этом вид у него всегда становился угрожающим, даже если он и не имел никаких дурных намерений. Просто он стал очень большим. – Если ты можешь разрабатывать оружие, почему мне нельзя воевать? Карлос и другие рискуют своими жизнями на фронте, но это не годится для твоего сына?

– Я этого не говорил, Маркус.

– Папа, я должен это сделать. Я не могу отсиживаться, когда идет война.

– Речь не о том, чтобы отсиживаться. Никто не сможет тебя упрекнуть, если ты не пойдешь воевать.

– Я сам себя упрекну. И только это помогает мне чувствовать себя живым.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Эдуарде Сантьяго на месте отца Маркуса обнял бы сыновей и сказал, что он одобряет любое их решение. Профессор Феникс не знал, как это сделать. Несколько секунд он сверлил взглядом сына, как будто надеясь, что тот отступится, затем повернулся к Карлосу:

– Не мог бы ты его образумить? Сейчас он прислушивается только к твоим словам.

"Ох, парень".

– Сэр, – произнес Карлос, – я только могу вас заверить, что сделаю все возможное, чтобы Маркус вернулся домой живым и невредимым.

Адам Феникс обернулся к сыну. Казалось, он уже напряг челюсти, чтобы сделать еще одну попытку переубедить Маркуса, но затем устало опустил плечи и вновь принялся вертеть в руках записную книжку. У Карлоса по спине пробежала струйка пота, но он не шелохнулся. Он… растерялся. Ужасно неловко было наблюдать подобную сцену.

– Ладно, я не могу тебя остановить, – сказал профессор Феникс. – А если буду пытаться, потеряю тебя навсегда, не так ли?

Маркус предпочел проигнорировать вопрос.

– Со мной точно ничего не случится, папа. Не беспокойся обо мне. Слушай, я сегодня вернусь к ужину и…

– Проклятие, я же должен выступить с речью в университете.

Они оба выглядели побежденными.

– Тогда как-нибудь в другой раз, – сказал Маркус, точно они были деловыми партнерами, договаривавшимися о встрече. – А сейчас мне надо идти, папа.

Карлос предпочел бы хороший честный скандал, когда все разногласия всплывают на поверхность, когда можно все обсудить и решить все вопросы. Но в семействе Феникс это было не принято. Карлос вслед за Маркусом вышел на засыпанную гравием дорожку. Они в молчании шагали по улице, пока не добрались до Восточной Баррикады, где уселись за столик уличного кафе.

– Дом собрался жениться, – наконец заговорил Карлос. – Я не хотел тебе говорить, пока ты не разберешься с отцом. Мария ждет ребенка.

Маркус на мгновение утратил ледяное спокойствие; мгновенно взлетевшие вверх брови были для него крайним проявлением эмоций.

– Ого! – воскликнул он. – А как это восприняли твои родители?

– Довольно хорошо.

– Как же он справится? Бросит школу?

– Мама взяла с него обещание сдать экзамены. Ты знаешь Дома. Он сдержит слово.

– Ему будут нужны деньги. Слушай, это единственное, чего у меня в избытке, и я мог бы…

Он справится. Спасибо. – Карлос понимал, что его слова звучат грубо, но Дом ни от кого не принял бы деньги. Он решил немного смягчить ответ: – Черт, ни смахивает на неблагодарность, но извини, Маркус. Просто Дом не будет чувствовать себя мужчиной, если не сумеет обеспечить семью без помощи родных. Эй, если мы поторопимся, то оба сможем прийти на свадьбу в форме! Классно.

– Если это приглашение, то да, спасибо.

– Тебе не нужно никакого приглашения. Ты почетный Сантьяго. Ты наш брат.

Карлос откинулся на спинку стула и загляделся на изменчивый поток горожан, наслаждавшихся погожим деньком. Война шла далеко от Эфиры – по крайней мере географически. Что же касается чувств, то конфликты существовали повсюду, практически в каждой семье. За семьдесят лет военных действий почти из каждой семьи кто-то ушел на фронт, кто-то до сих пор служил или работал на оборонном предприятии. Реальность войны была понятной. Никто не мог ее игнорировать. И никто этого не хотел.

"Если бы не была открыта Имульсия, стали бы мы воевать из-за другого топлива? Из-за воды? Минералов? Спорта?"

Теперь это было не важно. Враждебность обладала собственной инерцией, а врагов у Коалиции хватало. Карлос не слишком задумывался о будущем, он просто не мог его себе представить; а настоящее было в его собственных руках, как и новый автомат. С оружием он чувствовал себя как-то иначе – только вот не мог понять, как именно.

Маркус погрузился в созерцание кофе. Он понимал, что не дождется от отца ни поддержки, ни поздравления. Никогда не дождется. Карлос тоже это видел и от души сочувствовал другу. Как же это нелегко – всю жизнь прыгать через обруч, чтобы заслужить ласку родителей…

– Маркус, скажи мне откровенно. – Карлос подтолкнул его локтем, и ложка, лежавшая на блюдце, звякнула о металлический столик. – Из-за чего ты идешь в армию? Хочешь последовать моему примеру или насолить отцу?

– Тебе так важно это знать?

– Ну да. Я не собираюсь выпытывать у тебя все подробности, я просто хочу заполнить пробелы.

Иногда молчание Маркуса говорило Карлосу больше, чем его слова. Он опять уставился в свою чашку.

– Из-за того, что это единственное место, где я могу почувствовать себя дома, – наконец сказал он. – В окружении людей, которые меня понимают.

– Черт, если тебя кто-нибудь поймет, может, он объяснит и мне?

Карлос даже сумел улыбнуться. Да, Маркусу было необходимо обычное товарищество армейской жизни. И еще он не хотел расставаться с другом. Странно: у семьи Маркуса есть все, а он ищет то, что нельзя купить, то, что отец так и не сумел ему дать.

– Наверное, тебе немного страшно? Мне это знакомо.

Маркуса могли убить, ранить или покалечить, но об этом Карлос не задумывался. Все это – недостаточная причина для того, чтобы сидеть дома. Если человек не готов сражаться за свою страну, он ее недостоин. Среди Сантьяго не было любителей жить за чужой счет.

Следующая неделя обрушилась на них лавиной необратимых и жизненно важных решений. Карлос поджидал Маркуса в коридоре призывного пункта, пока тот проходил медицинскую комиссию. Неподалеку от него разговаривали двое служащих.

– Это точно сын майора Феникса, – сказал мужчина. По-видимому, только здесь старшего Феникса помнили как офицера, а не как ученого. – Он мог бы прямиком отправиться в Академию. Или даже преподавать в колледже.

– Возможно, он захотел стать настоящим солдатом, – раздался второй голос. – Не всякий молодой парень выбирает в жизни легкий путь.

Да, они правильно поняли Маркуса. Вероятно, он не был таким уж непроницаемым, каким казался Карлосу.

И он с величайшей гордостью надел армейскую форму. Карлос не мог не признать, что они оба чертовски хорошо смотрелись на свадьбе Дома.

Дом за весь день выпил лишь один стакан вина, точно боялся опьянеть. Было странно видеть, как он нервничает, словно ребенок, – женатый ребенок, ждущий появления на свет первенца. Карлос понимал, что в последний раз видит младшего брата в этом состоянии – на полпути от юноши к мужчине.

"И все же он мой младший брат. И понимает, что я всегда буду рядом, чтобы его поддержать".

– Я еще должен все обсудить с Марией, – сказал Дом, не выпуская из руки пустой стакан, – но я намерен получить полноценную работу. Настоящую работу.

– Мама тебя убьет. Конечно, ничего нет плохого в том, чтобы стать механиком…

– Нет, я решил завербоваться в армию.

– Черт, Дом…

– Это заработок, – перебил его Дом. – Это неплохие деньги. Я теперь должен кормить семью.

– Конечно. Я тебя понимаю. – Карлос крепко обнял его, смяв парадный костюм. Он знал, что рано или поздно Дом последует за ним, но так быстро… Что ж, по крайней мере теперь он сможет за ним приглядывать. – Это все из-за денег, так?

В начале сезона Морозов Мария родила сына Бенедикто. После сезона Оттепели Дом бросил школу и записался в армию. В этом была какая-то неизбежность, как в смене сезонов, решил Карлос. Некоторые узы невозможно разорвать.

Братья Сантьяго, кровные и названые, были полны решимости не расставаться до конца жизни.

Глава 6

Армейская жизнь привлекает молодежь по многим причинам: долг, товарищество, целеустремленность, даже патриотизм. А еще возможность познать жизнь в полной мере, научиться ремеслу, сбежать из дому, испытать приключения. Но тем молодым ребятам, которым не хватает стабильности и заботы, армия дает чувство семьи и вместе с ним ощущение безопасности и смысла. Они нуждаются в сплоченном обществе, в одобрении и понимании, в четких правилах, которые должны были дать им родители. И мы предоставляем им все это.

(Полковник Гаэл Баррингтон, ответственный за вербовку)

ОКРЕСТНОСТИ КАЗАРМ «ПОМЕРОЯ» К ЮГУ ОТ ЭФИРЫ, ШТАБ-КВАРТИРА ДВАДЦАТЬ ШЕСТОГО КОРОЛЕВСКОГО ПОЛКА ТИРАНСКОЙ ПЕХОТЫ. СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД,

ЗА ТРИ ГОДА ДО ДНЯ-П

– Вольно! – скомандовала сержант и поставила на землю птичью клетку. На именной табличке сержанта было написано: «МАТАКИ». – Я собираюсь научить вас, как выживать вдали от цивилизации. Потому что вам, парни, придется действовать в незнакомых враждебных районах, куда не доставляют продовольствие.

Сержант Матаки была высокой женщиной лет за тридцать, атлетического телосложения, с темными волосами, почти полностью скрытыми фуражкой, и легким акцентом, неизвестным Дому. Она наклонилась, достала из клетки цыпленка и зажала под левым локтем. Птица отчаянно закудахтала.

– Если среди вас есть вегетарианцы, – продолжала Матаки, – им не повезло. Съедобные растения и грибы мы будем изучать завтра.

Дом приложил массу усилий, чтобы его направили в тренировочный лагерь сразу, как только ему исполнилось семнадцать; он оказался там самым молодым из новобранцев. Он узнал вкус строевой муштры, обнаружил в себе агрессивность, о которой раньше даже не подозревал. Мария гордилась им. Карлос и Маркус перестали смотреть на него как на младшего брата, о котором необходимо заботиться. Он стал, как выразился один из уроженцев Южных островов, крепким, словно гвоздь.

А теперь он нервно переминался с ноги на ногу, глядя на маленького черного цыпленка.

Еще около дюжины молодых парней рядом с Домом в полном молчании наблюдали, как Матаки небрежно поглаживает голову цыпленка. Птица доверчиво затихла в ее руках, и Дому это казалось отвратительным. Матаки была не обычным сержантом: судя по нашивкам на рукаве, она была снайпером, но все знали, что ее полевые навыки являлись главным предметом зависти коллег по десантному отряду. Кто-то сказал, что Матаки способна приготовить роскошный обед из пары дохлых крыс и пучка травы.

– Позже я научу вас ловить птиц и мелких животных, – сказала она. – Это довольно легко. Но поскольку вы по большей части городские мальчики, этот урок будет для вас самым трудным. Тем не менее придется научиться, иначе ваши шансы на выживание быстро упадут до нуля.

Дом был городским жителем. Домашняя птица появлялась в доме из ближайшей продуктовой лавки на белых пластиковых подносах, уже разделанная, и в ней совершенно невозможно было даже заподозрить малейшую принадлежность к живой природе. Куриные крылышки не глядели на него укоризненными черными зрачками, обведенными яркими оранжевыми кругами глаз…

– Вы все очень молчаливы, – заметила Матаки. – Но ведь вы готовитесь к тому, чтобы стать десантниками. Вы должны уметь вонзить нож в горло человека. Так в чем проблема?

Как будто она не знала. Судя по всему, Матаки сотни раз бывала в подобной ситуации.

Прямо перед Домом стоял Георг Тимьо. По его стиснутым за спиной пальцам становилось понятно, что парень едва сдерживается.

– В рекрутских призывах ни слова не говорилось о том, что нам придется душить цыплят, сержант.

Матаки сильно отличалась от майора Хоффмана. Где-то под кокардой с черепом в ее голове пряталось чувство юмора. Дом заметил, как дрогнули ее губы, и Матаки на мгновение опустила голову.

– Мы и не будем душить цыплят, рядовой, – сказала она. – Мы быстро и гуманно свернем им шеи. Вас уже учили, как проделывать это с людьми. А цыплята, как правило, еще и не могут всадить в вас кинжал.

Городские мальчики. Дом мысленно представил себе мягкие игрушки сына, изображавшие разных зверей, и ему стало не по себе. Но она права. Все они уже мы шли из детского возраста, все побывали под обстрелом – и стреляли в ответ. Нельзя же так расстраиваться из-за домашней птицы.

Матаки перевернула цыпленка вниз головой.

– Смотрите, левой рукой берем птицу за обе ноги, а голову зажимаем между указательным и средним пальцами правой руки. Ну, если есть левши, они поступают наоборот. А потом тянем вниз и поворачиваем кисть вот таким образом…

Легкий треск и хлопанье крыльев едва не оглушили Дома.

– Ох, черт… – выдохнул Тимьо.

– Это называется непроизвольный рефлекс, – заметила Матаки.

В ее исполнении все выглядело очень просто. Она ощипала тушку от блестящих черных перьев, разделала ее охотничьим ножом, не забыв указать будущим десантникам, что выкидывать все внутренности не стоит, а разлетевшиеся перья могут выдать их присутствие.

– Не забудьте отделить печенку, – добавила Матаки, подняв упомянутый деликатес на кончике ножа. – А теперь ваша очередь. Птиц хватит на всех.

Все получили по цыпленку. Дом как будто окаменел.

"Я смогу это сделать. Неужели это так трудно?"

– Давайте покончим с этим, прежде чем я верну вас Хоффману, – участливо сказала Матаки. – Я не хочу давать ему повод посмеяться над кем-либо из вас. Мои ученики меня еще не подводили.

Этот довод имел смысл. Хоффман не потерпел бы никакой брезгливости, и, уж конечно, у него не хватило бы терпения сделать то, что сделала Матаки. Она сзади подошла к Тимьо и положила свои руки на его – правую на правую и левую на левую.

– И… тянем, – скомандовала она.

Крак.

Сержант отступила назад. Тимьо уставился на птицу – мертвую, но продолжавшую бить крыльями.

– Вот и все усилия, необходимые для выполнения этой задачи, – сказала Матаки. – Потянете сильнее – и можете оторвать ей голову.

После этого всем стало легче. Дом, прежде чем приступить к разделке тушки, не забыл убедиться, что сердце цыпленка больше не бьется. Вскоре над ним склонилась Матаки:

– Сантьяго, это не первая помощь. Можешь не делать ему искусственное дыхание. Цыпленка надо ощипать, выпотрошить и приготовить. Другого обеда у вас сегодня не будет.

Да, птица была мертва.

Дом поджарил аккуратно разделанную птицу на костре, разведенном на опушке ближайшего леса, и заставил себя все съесть. Вот только он не любил печенку. Сержант, проходя мимо, подцепила ее кончиком ножа и отправила в рот. Тимьо поглядел вслед Матаки с таким видом, точно она была привидением.

– Почему это так трудно? – произнес Дом. – Я имел в виду, почему так трудно убить цыпленка?

Тимьо обглодал крыло.

– Потому что цыплята не были нашими врагами и не угрожали нас убить. Это все равно что выстрелить в свою собаку. Всегда трудно убить невинное существо, даже если на это имеются причины.

Это был всего лишь цыпленок, и Дом сделал вывод: если не хватает решимости убить животное, ты не имеешь права есть его мясо. Но вслед за этим возникли вопросы, о которых он никогда не задумывался, например, о грани между убийством, вызывающим сомнения, и оправданным убийством. На что способен лично он? На тренировках десантников он добился успехов, которые считал для себя предельными. Дом обрел уверенность, что теперь сможет абсолютно нее: выжить в любых условиях, справиться с какими угодно неприятностями. Но он еще не постиг глубины возможного падения и не знал, сумеет ли с этим ужиться.

"Я пойму, что правильно, а что неправильно, когда столкнусь с таким выбором. Я знаю, что смогу определиться".

И все же Дом чувствовал глубокое удовлетворение. Теперь, когда Мария ждала второго ребенка, он понимал то, чего не мог понять раньше. Жизнь не станет лучше, чем она есть, и мир существует не для того, чтобы исполнять его, Дома Сантьяго, желания.

Ему нравилось быть солдатом. Ему нравилось в армии больше, чем он мог себе представить. А реальный риск быть убитым или остаться калекой существовал где-то далеко: статистические сводки мало интересовали Дома.

И он был не единственным, кто нашел себя, надев армейскую форму. Маркус – теперь капрал Феникс – сильно изменился. Он так и не стал душой компании, но казался счастливым и в полном согласии с собой, чего раньше Дом в нем не замечал. Маркус был прирожденным бойцом. Казалось, жизнь в армии ему нравится даже больше, чем Карлосу.

Карлоса и Маркуса недавно перевели на север, в Сарфут, где уже установилась зима. Дом читал их общие письма – Карлос начинал, а Маркус дописывал, – и ему казалось, что разочарование брата возрастает с каждой проходящей неделей.

Карлос писал:

"Эта война закончилась бы много лет назад, если бы конторские крысы в командовании прислушивались к мнению парней, побывавших на полях сражений. Порой мне кажется, что они ждут от меня письменного запроса даже на то, чтобы пойти помочиться".

Маркус комментировал его слова, заполняя листок своим аккуратным мелким почерком:

"Он всегда хочет помочиться. Здесь так холодно, что даже статуя Эмбри может отморозить яйца".

У Маркуса начало проявляться чувство юмора. А Карлос, наверное, был бы доволен, если бы стал десантником. Правила для них не такие строгие; десантник иногда может ускользнуть от взглядов начальства.

Дом достал ручку, перевернул лист бумаги и принялся писать ответное письмо об искусстве разделки цыплят…

САРФУТ, СЕВЕРНЫЙ РЕГИОН. ПЕРЕДОВАЯ БАЗА ДЕЙСТВУЮЩЕЙ АРМИИ, РОТА «С» ДВАДЦАТЬ ШЕСТОГО КОРОЛЕВСКОГО ПОЛКА ТИРАНСКОЙ ПЕХОТЫ

Здесь было холодно, а потом здесь было холодно.

Карлос оставил БТР на холостом ходу, чтобы немного разогреть двигатель. Он сидел в кабине, замотанный шарфом до самого носа, и держал озябшие руки под мышками. Если температура упадет еще ниже, топливная смесь в моторе замерзнет. Проклятие! Тот, кто настолько сошел с ума, чтобы в такую погоду организовать диверсию на трубопроводе Имульсии, почти заслуживал победы.

Чья-то тень заслонила в ветровом стекле сверкающий оранжевый закат. Рука в перчатке стерла налет инея. Это Маркус. Даже в такой холод, когда запросто можно отморозить все, что угодно, он не надевал шлема. Маркус взобрался в кабину и уселся на пассажирское сиденье.

Карлос немного опустил шарф, чтобы открыть уши. Он тоже недолюбливал шлемы, но имел достаточно здравого смысла, чтобы носить теплую шапку.

– Знаешь, сколько тепла ты теряешь через голову? Ты сошел с ума? Хочешь отморозить уши?

Маркус пожал плечами.

– Десять процентов, – сказал он. – Может быть. Нет?

Он надевал шлем только в тех случаях, когда поблизости появлялся офицер, который мог наложить взыскание. С тех пор как армейский цирюльник впервые побрил его наголо, Маркус, едва надевший военную форму, твердо усвоил один пункт устава солдат Коалиции: головным убором может служить черная бандана, если ее концы убраны назад, а кокарда прикреплена точно по центру. С тех пор он носил одну и ту же бандану. Подобный убор каким-то образом подчеркивал угловатость его лица и придавал ему вид законченного негодяя. Но конечно, для армии это было не так уж и плохо.

– Я только что просмотрел штабную сводку о потерях, – сказал Маркус. Двигатель БТРа ревел, как доменная печь, нисколько не согревая кабину. – В списке погибших указана капитан Харрис.

– Проклятие. Что произошло? – Известие шокировало Карлоса. У Харрис было больше отличий за отвагу, чем у иного полка. Она просто не имела права погибнуть. – Я считал, ее ничто не может убить.

– Она возглавляла атаку на огневую точку. Противник не торопился сдаваться.

– Вот как. Любая удача рано или поздно уходит.

– Тем более если ее постоянно подталкивают.

– Ее сын служит в транспортных войсках, верно?

Маркус выпустил облако пара. Оно тотчас же осело

инеем на ветровом стекле.

– Да. Он ровесник Дома.

"Дом". Карлос подумал о младшем брате. Паршиво оставлять кого-то в горе и одиночестве, когда ты должен был о нем позаботиться. "Как мать Маркуса. Ох, черт!" Карлос давно привык вести мысленный разговор за себя и за Маркуса и сейчас опять вспомнил, что молчание друга имело не меньшее значение, чем его слова.

Карлос предпочел сменить тему. Незачем Маркусу сегодня размышлять о погибших матерях.

– Что ж, наша удача еще при нас. Давай двигать, пока мой мочевой пузырь не окаменел.

– Поговаривают, что ее наградят Звездой Эмбри, – едва слышно произнес Маркус. Это была высшая награда за отвагу, ее получали только те, кто сознательно шел на верную смерть ради товарищей. Как правило, Звезда Эмбри присуждалась посмертно. – По крайней мере, Харрис собрала полную коллекцию медалей.

– Ну да, а ты когда-нибудь получишь подарочный набор фужеров.