Текст книги "Боевое братство"

Автор книги: Карен Трэвисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Мы идем, парень.

Кровавая лужа под ним стала еще больше. Несправедливо, что Карлос до сих пор был в сознании. Только от потери крови он уже давно должен был отключиться. Берни выругалась.

– Ради всего святого, Маркус, пристрели меня, – взмолился Карлос. – Я не вынесу этого. Я не могу выдернуть чеку. Застрели меня. Я не хочу, чтобы ты из– за меня погиб.

Маркус замер. Берни показалось, что он уже никогда не сдвинется с места.

"Черт! Посмотри, в каком он состоянии. Бедный мальчишка. Он не выживет, даже если мы до него доберемся. Если Карлос не в состоянии сделать это сам, если этого не может сделать Маркус, значит, это сделаю я".

– Чушь! – бросил Маркус.

Голос Карлоса заметно ослабел:

– Тебя убьют. Уходи. Пожалуйста. Я не могу тебе этого позволить. Убирайся отсюда.

Берни была отличным снайпером – такова ее работа. А Маркус не переживет, если застрелит лучшего друга. Она это понимала.

"Лучше пусть он ненавидит меня, чем себя…"

Она подняла автомат и совместила сетку прицела со лбом Карлоса. Она глядела на него в фас. Лучше бы он отвернулся – и не только из-за того, что ей было трудно смотреть в его глаза. Она хотела сделать один точный выстрел. Берни мысленно провела линию на уровне глаз и вокруг всей головы. Единственный выстрел сзади или сбоку принес бы ему мгновенное избавление. А теперь ей придется попробовать спереди.

"Проклятие!

Карлос, дорогой… просто прикрой глаза. Все хорошо".

Через пару мучительно долгих секунд Маркус снова вернулся к жизни и обрел свой обычный сдержанный тон:

– Прекрати молоть чепуху, Карлос. Мы вытащим тебя отсюда.

Он даже не помедлил, не попросил ее прикрыть огнем. Он просто встал с коленей и, пригнувшись, выжидал подходящего момента.

В этом весь Маркус. Он твердо решил это сделать.

– Упрямый идиот, – произнес Карлос. – Ты же лучший из нас. Не могу позволить тебе совершить глупость.

И в этот момент Карлос выдернул чеку.

Берни казалось, что она находится гораздо дальше. На голову дождем обрушились осколки бетона и комья земли, а потом мост рухнул. Маркус взревел от ярости и горя. Но продолжал идти. Он со всех ног бросился к телу. Берни, встав на колени, безостановочно стреляла, стараясь охватить как можно больший участок вражеских позиций. По какой-то непонятной причине она думала не о том, что ее в любую секунду могут убить, а о том, что принесет Маркус. Она не хотела смотреть. И продолжала стрелять. Очнулась Берни, только когда Маркус, разбрызгивая воду, перебрался через канал и рухнул рядом с ней.

– Возвращаемся, – сказал он. – Я привезу тело Карлоса домой.

ПУНКТ СБОРА ПЕРЕД ЭВАКУАЦИЕЙ НА БЕРЕГУ МОРЯ, В ТРЕХ КИЛОМЕТРАХ ОТ МЫСА АСФО

Берни Матаки стала солдатом в восемнадцать лет и двадцать один год носила бронекостюм. Она видела много случаев гибели мужчин и женщин.

Иногда они умирали быстро, иногда нет. А иногда, как Маркус Феникс, они умирали чуть-чуть и еще долгие годы продолжали двигаться. Маркус, стоявший сейчас на коленях на берегу моря в ожидании эвакуации рядом с останками лучшего друга, завернутыми в длинную шинель, был уже совсем не тем мальчиком, с которым она сходила с десантного корабля. И никогда уже им не будет.

В наушнике раздался треск, затем послышался голос:

– «Померой», центр, вызывает Матаки. «Ворон» вылетел к вашей позиции, расчетное время прибытия – через четырнадцать минут. Мы перебрасываем вас на «Померой». Лазарет «Калоны» переполнен ранеными из роты "С".

– Поняла вас, «Померой». – Проклятие. Возможно, на «Померое» условия лучше, чем на «Калоне», но там находится и Адам Феникс. Она бросила взгляд на Маркуса – слышал ли он разговор? Но он никак не отреагировал на это известие. – У нас остался только один серьезно раненный. Раздроблена нижняя часть ноги, большая кровопотеря, но повязка наложена, и его состояние на данный момент стабилизировалось.

– Мы предупредим хирурга. Отличная работа, тиранцы. Боты доставлены на базу, сухие, и ими занимаются лучшие специалисты.

Она не могла не спросить. Невозможно предугадать, как Маркус перенесет еще какие-то плохие известия. Им всем приходилось терять лучших друзей – с этим трудно смириться, но Маркусу сейчас было хуже всех.

"Да, я должна была застрелить Карлоса. Но я этого не сделала. И Маркус был прав, стараясь его спасти. И никто не слышал нашего разговора, так что… дело закрыто".

– А как там Дом Сантьяго? – спросила она. – Он выбрался?

– Настоящий герой. Вытащил несколько человек из воды, сбил «Химеру» и загнал «Марлина» в грузовой отсек «Ворона». Он будет представлен к медали.

Берни чуть не заплакала от облегчения.

– Ему еще никто не говорил о брате?

– А он ранен?

– Да, боюсь, что так. Я бы не хотела, чтобы Дом узнал об этом от кого-нибудь другого. Ни слова, ладно? Мы сами ему скажем. Надо, чтобы он узнал обо всем от нас. Это внутреннее дело полка. – Да, она сама обо всем расскажет Дому. Маркус сейчас не в том состоянии. – А майор Хоффман? – спросила Берни.

– Можете мне не верить, но он в данный момент чистит свой «Лансер». Странный тип. «Померой» закончил.

"Странный. Нет, грустный. Бедный старый Вик".

Берни взяла за правило заранее узнавать, что может взволновать или сломить служивших под ее началом бойцов. Маркус явно не был намерен вернуться в лоно тесной и дружной семьи. Он сидел все в той же позе – подогнув колено, опустив голову, одной рукой прикрывая глаза, а другой касаясь того, что она не могла назвать иначе как свертком. Берни подошла и положила руку ему на спину. Она несла хорошие новости, но они могли ранить его еще сильнее.

– Маркус, – заговорила Берни, – я только что узнала, с Домом все в порядке. Он тоже отличился.

Некоторое время Маркус не отвечал и на его лице не шевельнулся ни один мускул. Оставшиеся десять мужчин и женщин из роты «С» притаились под наклонной скалой и ждали прибытия "Ворона".

– Да, Дом прирожденный боец, – сказал он наконец.

– Я скажу ему, не беспокойся.

– Нет, это мой долг. Я тоже Сантьяго. Они всегда так говорили. Почетный член семьи.

– Ты уверен, что справишься?

Конечно, Маркус – большой и сильный парень, воплощение настоящего солдата. Но каким бы грозным он ни был, Берни он всегда казался сломленным. Казалось, он все время что-то ищет, что-то такое, в чем отчаянно нуждается, – одобрение, признание, привязанность, и все это он получал от Карлоса и Дома. А теперь, когда Карлоса больше нет, он словно съежился и стал вдвое меньше.

– Мы дружили с самого детства, – заговорил он. – Он, я и Дом. И в их семье я проводил больше времени, чем у себя дома.

"Да, ты был одиноким ребенком. Это можно прочесть по твоему лицу".

– Мне очень жаль, милый. – Она больше не могла говорить с ним как с солдатом. Сейчас для Берни он был убитым горем ребенком. – Правда мне жаль.

Маркус снова опустил голову на колено. Берни решила, что он так и останется до самого приземления «Ворона», наедине со своими мыслями, а потом поднимется и станет таким, каким был всегда. Он никогда не показывал своих чувств. Но плечи Маркуса вдруг задрожали, а потом дрожь овладела всем телом, и все это без единого звука.

Берни поняла, что он горько рыдает.

Она тоже удержалась и не произнесла ни звука. Только удивлялась, как могут люди молчать в такие минуты и зачем они это делают. Но в конце концов его прорвало:

– Он был мне настоящим братом. – Он заговорил шепотом, но в голосе не слышалось слез. – А вот теперь его нет. Его совсем нет. Что я буду без него делать?

– Ты нужен Дому, – сказала Берни. – И он тебе тоже нужен. Вот потому ты должен жить дальше. Маркус, полк – это большая семья. Нам всем доводилось проходить через это, и вы с Домом не останетесь в одиночестве.

Тяжело было смотреть, как его левая рука все еще покоится на останках Карлоса. Не он первый собирал лучшего друга но частям. Ни один человек не бывает готов к такому испытанию, никто не может сразу с этим смириться. Такое тяжело наблюдать даже медикам, имевшим дело с бродягами. Кошмар.

"Мы даже не забрали останки Штрауд. Проклятие! Никогда об этом не думаешь, пока не станет слишком поздно. Бедняжка Аня. Еще один ребенок, которому предстоит пройти через ад".

– А ты бы выстрелила? – вдруг спросил ее Маркус.

– Обязательно бы выстрелила. Я уже прицелилась, но он успел первым. – Берни не знала, как Маркус отнесется к ее словам, станет ли ему легче или еще тяжелее. Возможно, он упрекает себя за то, что его порыв оказать помощь заставил Карлоса выдернуть чеку гранаты. – И я бы хотела, чтобы кто-то сделал то же самое для меня.

– Я позволил ему умереть.

– Нет, черт побери, ты здесь ни при чем. – Берни осторожно пробиралась по минному полю неверно выбранных слов и жестоких истин. – Карлос был прекрасным парнем, правда прекрасным, но он сам полез в это дерьмо. Ему надо было остаться на месте, а не пытаться во второй раз подбить машину. И остальные сошли с ума, увязавшись за ним. Тебе от этого не станет легче, но брось винить себя в его гибели. Он все решил сам.

– Он был настоящим героем.

– Вы оба герои. Он взорвал себя, чтобы не допустить твоей смерти. Ты был готов умереть ради него. Что может быть важнее этого?

– Но я должен был его остановить. Я должен был вернуться и оттащить его, когда убили Яковса. А я бросился к «Аспиду». Я должен был знать. Я должен был предвидеть. Разве не так?

– Маркус, ты рвался, чтобы вытащить его, когда он взорвал гранату. Тебя бы наверняка убили, не дав до него добежать. Такое спасение возможно лишь в кино.

– Я колебался. И он погиб.

– Ты просто выбирал момент. И Карлос не хотел, чтобы ты из-за него умер.

С каждой проходящей секундой разговор становился все тяжелее.

Маркус тыльной стороной ладони вытер нос.

– Дом этого не переживет.

– Может, лучше я скажу ему об этом?

– А что именно мы ему расскажем?

Вот теперь им предстояло срочно решить еще одну непростую задачу.

Берни знала, как семьи относятся к извещениям о том, что их родственник погиб на поле боя. По-разному относятся. Когда люди спрашивали, сразу ли он погиб или долго страдал, невозможно было предугадать их реакцию на то или иное известие. Некоторые принимали горе со смирением, другие – нет. Но никто не хотел бы услышать, что их сын, брат или отец был убит по собственной глупости, да еще навлек смерть на своих товарищей. Сокрытие некоторых фактов могло облегчить их страдания; полная правда не способна вернуть погибшего к жизни. Правду лучше оставить историкам и обнародовать намного позже, когда она уже никому не сможет причинить горя.

Дому было совсем ни к чему все это знать. Так же как и остальным членам семейства – по крайней мере сейчас.

– Скажи ему, что он погиб как герой, – наконец решила она. – Ведь так и было. Он позаботился о том, чтобы ты остался в живых, и подорвал мост. А бедняжке Дому еще предстоит с этим жить.

– Да, – согласился Маркус, не отрывая взгляда от своей руки. – Все произошло именно так.

Никто не мог опровергнуть эту версию. Никто не слышал их разговора, а в официальном рапорте они прочтут правду, за исключением тех мелочей, которые касаются только ее и Маркуса. Берни молча стояла, держа руку на спине Маркуса, пока «Ворон» не приземлился на берегу моря. А когда опустился трап, она позаботилась, чтобы первым на борт был доставлен погибший Карлос Сантьяго.

Глава 18

Сэр, разве у нас недостаточно капралов и сержантов? Я доволен своими товарищами, и разве я буду лучше бить проклятых червей, имея на рукаве лишние нашивки? В наше время у каждого только одна задача – убивать червей, убивать больше червей, а потом убивать их еще больше. Для этого не обязательно увеличивать численность младшего командного состава. Но тем не менее спасибо вам, сэр. Это очень лестное предложение.

(Рядовой Август Коул снова отклоняет предложение полковника Виктора Хоффмана)

ХАСИНТО, НАШИ ДНИ.

СПУСТЯ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ ПОСЛЕ ДНЯ-П

Черви появились откуда-то из-под развалин, и Хоффман на мгновение задумался, как они поступают с пленниками.

Хотя сам он не собирался испытывать это на себе. На боку у него был пистолет, и в случае неблагоприятного исхода полковник собирался лишить червей удовольствия от своего общества. Да и то лишь после того, как заберет с собой столько противников, сколько сможет.

– Они ползут из того подвала, – сказал Калисо. – Мы можем попытаться завалить его или ждать, пока они подойдут ближе.

– Сделаем одну попытку и отойдем назад, – решил Хоффман. У них не было возможности пополнить боеприпасы из БТРа, не говоря уже о том, чтобы скрыться. – Я тебя прикрою.

Хоффман открыл огонь, а островитянин подбежал к дверному проему и бросил вниз гранату. Трое червей уже почти вылезли на поверхность, и граната пролетела мимо них, а потом ударилась о ступеньку и взорвалась. Калисо успел уложить двоих, прежде чем Хоффман почуял их запах, но из-под обломков поднималось еще с полдюжины врагов.

Они сражались совсем не так, как люди. Черви не придерживались определенного порядка. Казалось, у них нет никакой организации: ни отрядов, ни других подразделений. Хоффман не отметил у Саранчи даже никаких общепринятых приемов боя, кроме одного: классическая засада, а потом многочисленные нападения сразу со всех сторон и стремление смешать строй солдат.

"А вот и запах. Как же я его ненавижу!"

Кроме всего прочего, они никогда не занимали позиции для стрельбы. Они всегда старались завязать рукопашный бой. Хоффман не сомневался, что это психологический прием: ведь они должны знать, какими ужасными выглядят в глазах людей.

"Но мы сумеем приспособиться к любым уловкам. И убивать их".

Калисо никогда не отступал перед червями. Он сразу же шагнул вперед и полоснул ближайшего противника но лицу – не смертельный удар, но достаточный, чтобы ослепить его на некоторое время, чтобы отдернуть пилу и вонзить в грудь. Хоффман из-за боли в раненой ноге и возраста двигался гораздо медленнее и потому ожидал, пока черви подойдут сами. Он не переставал посылать в них короткие очереди, держа автомат на уровне груди. В то же время он прикидывал, не удастся ли в последние секунды, когда не останется надежды на спасение, заманить их поближе к «Броненосцу» и взорвать заложенную бомбу.

Но для этого они были слишком сообразительными. Чересчур сообразительными.

Они пытались окружить его. Со всех сторон.

Хоффман начал стрелять с бедра. Калисо подошел к нему и подтолкнул, указывая на подходящее укрытие за бетонным столбом.

– Они хотят поиграть в засаду. Может, они не готовы к тому, чтобы объект предпочел остаться в зоне поражения.

– Ты совсем сошел с ума, Калисо. – Хоффман наугад пустил длинную очередь поверх бетонного столба. – Только идиот на такое способен. Мертвый идиот.

– Мы сражаемся не с человеческими существами, сэр.

– А я говорю, мы будем их атаковать. – Хоффман твердо верил, что каждое существо чего-то боится, и надо только определить, чего именно. А если не можешь определить – старайся убить противника, прежде чем он убьет тебя. Так велись все войны с незапамятных времен. – В любом случае я не смогу обогнать этих тварей.

Хоффман продолжал стрельбу. Калисо перешел на одиночные выстрелы, как это делала Берни, и они разделили между собой оставшиеся патроны. Чтобы уложить червя – Хоффман подсчитал, – в среднем требовался десяток пуль: это означало, что полного магазина хватит только на шестерых. А если полковник не остановится, он может опустошить обойму за пять секунд.

"Чтобы снова привыкнуть к автомату, оказывается, надо больше времени. Я становлюсь обузой".

Он с восемнадцати лет держал в руках «Лансер», но старые образцы не так быстро пожирали патроны. Если продолжать подобные вылазки, надо попытаться отыскать на складе что-нибудь более подходящее. Нет смысла держать в руках оружие, которое тебя опередило.

"Продолжать? Вероятно, я закончу свои дни так же, как лейтенант Ким. Бросившись на лезвие проклятого червя. Не хватало еще, чтобы из-за меня погиб и Калисо".

Ему уже не составляло труда определить, на что способен тот или иной человек, поглядев на него сквозь призму прожитой жизни. Калисо не гак давно перевалило за тридцать, он в прекрасной форме и очень агрессивен. На поле боя он стоит пятерых таких, как Хоффман.

"Есть смысл пожертвовать собой, чтобы дать ему возможность принять участие в будущих сражениях".

"Черт, сколько можно размышлять о собственной смерти?!"

Хоффман понял, что просто хотел таким способом возбудить ярость, и замахнулся бензопилой на ближайшего червя. Поднявшийся в душе гнев, ударившие в лицо брызги крови – все это полковник принял как должное. Он вышел из-за столба и, низко пригнувшись, выстрелил вверх. Следующий червь налетел на него и едва не сбил с ног. Хоффман, отскочив к стене, попытался разделаться и с ним.

– Полковник, – неожиданно прохрипел в наушнике чей-то голос, – я знаю, что вы меня слышите, так что постарайтесь не прострелить нам головы, когда мы выйдем позади червей.

Калисо натужно заворчал, пытаясь выдернуть свою бензопилу.

– Держись подальше от сектора обстрела, Маркус.

– Мы же переключились только на прием, – сказал Хоффман. – Он тебя не слышит.

– Зато он слышит голос моего «Лансера», сэр…

Хоффман вернул рацию в режим двусторонних переговоров. Он хотел было скорректировать стрельбу Маркуса, но все разворачивалось стишком быстро. Феникс уже выбежал из-за края ротонды, а вслед за ним появился и Дом.

Обычно Феникс был неестественно спокойным, но лишь до тех пор, пока не сталкивался с червями. Казалось, всю свою боль, все обиды он приберегает специально для них. И как мог убедиться Хоффман, этот запас был у Маркуса неиссякаемым. Он устремился вперед с поднятой вверх бензопилой и разрубил ключицу первого же червя, который повернулся к нему лицом.

Червь не упал. Но пила слишком глубоко увязла, чтобы можно было продвинуть ее одной рукой, и Фениксу, чтобы освободить оружие, пришлось добавить удар ногой. К нему уже подобрался второй червь, но Дом сбил его длинной очередью. Червь зашатался рядом с Маркусом, а тот спокойно обхватил его рукой, словно партнера по танцу. Феникс придерживал червя перед собой в качестве живого щита и стрелял из-за его спины в следующего врага. Даже издали было видно, чего ему это стоило: каждая жила на шее, каждый кровеносный сосуд, казалось, готовы лопнуть от напряжения. Но Маркус не произнес ни звука. Пока он разделывался с очередным противником, вражеские пули добили беспомощного червя в его руках, и оба упали к ногам Маркуса.

Дом бил длинными очередями и быстро перезаряжал автомат. И еще частенько пускал в ход боевой нож. У него было больше причин ненавидеть червей, но, казалось, Дом не испытывает потребности срывать на них зло, как Феникс.

Вчетвером они уложили четырнадцать червей. Наконец руины опустели.

– Спасибо, сержант, – осторожно произнес Хоффман. "Я совсем не хотел, чтобы нас кто-то спасал, тем более не хотел, чтобы это был ты. Хотя бы из-за того, что я с тобой сделал". – Отличная работа, Дом. Ты еще не забыл приемов десантника.

Дом, с присущей ему скромностью, кивнул в ответ.

– Так что у вас за проблемы с «Броненосцем»? – спросил Маркус.

– Они заложили в него взрывчатку, – ответил Калисо. – Нельзя допустить, чтобы мы лишились и этой машины.

Феникс с непонятным облегчением поскреб подбородок.

– Я не собираюсь возвращать сюда Бэрда. Аня? Можно вызвать «Джека» для разминирования?

– Боты как раз для этого и предназначены…

– Да, так было в те времена, когда у нас имелось множество машин.

– Это не в моей компетенции, Маркус. Но тот, кто распоряжается бюджетом, стоит рядом с тобой.

Бюджет. В правительственных кругах давно забыли, что такое деньги. Экономика полностью перешла на бартерные сделки.

– Выполняйте, – приказал Хоффман. – Если мы лишимся и «Броненосца», и «Джека», Прескотт меня повесит.

Они отыскали укрытие на безопасном расстоянии, осмотрелись, нет ли поблизости еще червей, и стали ждать, пока их разыщет "Джек".

– А «Джек» имеет право голоса? – спросил Дом. Он, как обычно, чувствовал себя виноватым, подвергая риску бота, еще со времен операции на мысе Асфо. – Мне это не слишком нравится.

– Излишняя чувствительность, – мрачно бросил Калисо.

– Черви тоже обладают чувствами. Но никто не сомневается, когда режет или пилит их на части.

– Это мое призвание.

– Люблю поговорить об этике, – пробурчал Феникс. – От Бэрда не дождешься никаких философских рассуждений.

Хоффман с беспокойством глядел, как «Джек», жужжа и вибрируя, словно кухонный комбайн, разворачивает манипуляторы под днищем «Броненосца». Операция показалась слишком долгой, и полковник все время ожидал, что черви вернутся и начнут второй раунд. Но через несколько минут «Джек» выбрался из-под машины, разобрал устройство и, словно верный пес, сложил все компоненты у ног Хоффмана, а потом завис в воздухе, ожидая дальнейших инструкций.

Феникс нагнулся и осмотрел детали:

– «Джек», они все безопасны по отдельности, верно? Давай отвезем их Бэрду. Ему понравится. – Он махнул рукой в сторону «Броненосца». – Тогда вперед, на базу!

Тяжелая ночь заканчивалась, и Хоффман вряд ли согласился бы повторить ее завтра. Но солдатам приходилось переживать подобные моменты день за днем. Было время, когда он и сам знал, что это такое. Мысль о том, что он мог об этом забыть, ужаснула Хоффмана.

"Я старею. И очень быстро.

А я должен иметь право смотреть им в глаза".

– Высадите меня сразу за кордоном охраны, – сказал Хоффман. – Хочу прогуляться по городу пешком.

– У вас в ноге немаленькая дыра, сэр, – возразил Дом. – И вы уже далеко не юноша.

– Спасибо, что напомнил, Сантьяго.

– Ладно, сэр. Но если вы пойдете пешком, я тоже пойду.

– Если он пойдет, он может упасть по дороге, – добавил Феникс. – Так что я тоже сойду с машины вместе с ним. Калисо, подбрось нас за линию поселений бродяг.

Калисо пожал плечами. Совершенно очевидно, что все они считали полковника чокнутым. А ему просто хотелось некоторое время провести на свободе, вдали от кабинета и кабины БТРа или «Ворона». Ему хотелось вдохнуть свежего воздуха. И ему не нравилось, что они оторваны от остальных людей, живущих своей повседневной жизнью.

И еще он хотел посмотреть, как штатские – не бродяги, а настоящие граждане, защищать которых он считал своим долгом, – отнесутся к нему и его бойцам.

– После вас, сэр, – сказал Феникс таким тоном, словно обозвал его идиотом.

ХАСИНТО; ТРАНСПОРТНЫЙ ПРОПУСКНОЙ ПУНКТ

В Хасинто они добрались уже на заре.

– Кажется, я уже согласился бы съесть ту жареную собаку, – признался Дом. Хоффман изо всех сил старался идти самостоятельно, но Дом и Маркус бережно поддерживали его с обеих сторон под локти. Дом понимал, как скверно должен чувствовать себя полковник, хромая к дому, словно древний старик. – И запить парой литров кофе.

Они как будто попали в другой мир. По ту сторону кордона даже бродяги старались передвигаться с предельной осторожностью. А внутри безопасной зоны еще существовали дворники и бригады техников, которые пытались воспользоваться относительным спокойствием и привести в порядок хотя бы центр города. Люди здесь обходились без выбросов адреналина, сопутствующих ежеминутным усилиям остаться в живых среди сражений. В городе даже пахло не так, как во внешнем мире. Дезинфицирующие средства, скошенная трава, горячий хлеб в ближайшей булочной – все эти мелочи говорили о том, что в мире, находящемся на волосок от гибели, до сих пор сохранились островки спокойствия и человечество не побеждено.

Прохожие на улицах останавливались, чтобы посмотреть на них. Дом сознавал, что его бронекостюм, как и у остальных, покрыт потеками крови, внутренностями и выделениями червей. Он ждал язвительных замечаний в свой адрес по поводу неряшливого вида, но люди просто откладывали лопаты и щетки и вытягивались в струнку, стараясь выказать свое уважение, а потом начинали аплодировать.

Их отношение потрясло Дома. Он едва не прослезился. И пытался убедить себя, что расклеился от усталости.

– Пивной бар, – произнес Маркус, оглядывая улицу. – Вряд ли придется здесь выпить еще когда-нибудь…

И так было на всем их пути через город. Рабочие утренних смен, идущие на фабрики и заводы, останавливались, чтобы похлопать солдат по спине. Одна женщина – лет тридцати, очень симпатичная, но ничего общего с Марией – подошла к Хоффману и наградила его поцелуем в щеку. А полковник был скорее шокирован, чем польщен таким знаком внимания.

– Вы ее очаровали, сэр, – пошутил Дом. – Это все из-за вашего мундира.

– Это правда? – Женщина смотрела на них с восхищением, – Они разбиты. Мы наконец победили проклятых тварей.

– Я не знаю, мэм, – ответил Хоффман. Он все еще соблюдал правила приличия. – Время покажет. Мы можем только продолжать убивать червей, пока их совсем не останется.

Мысль об окончании войны не задержалась в голове Дома. Но все же хорошо было пройти по улицам, посмотреть, насколько горожане отличаются от военных, ощутить единство с обычными гражданами. Теперь они увидят, что солдаты не зря получают расширенный рацион. Хоффман знал, что делает. Бойцы выглядели устрашающе, и так же ужасно от них воняло. Кровь, пробитая броня, щетина на щеках, ошметки убитых червей – все это куда убедительнее говорило об их готовности защищать человечество, чем любые плакаты Коалиции.

И восхищенные приветствия горожан были не хуже любых медалей. Дом не так уж часто встречался с соотечественниками в безопасной зоне, и ему полезно было вспомнить, как они выглядят и чем их мир отличается от его реальности.

– Надеюсь, ваше уличное представление стоило того, что вы разбередили рану, полковник, – сделала ему выговор врач, когда Хоффман наконец добрался до лазарета. Доктор Хейман была едва ли не вдвое старше Берни, а терпения в ней оказалось во столько же раз меньше, и она поднимала ногу Хоффмана для осмотра точно так же, как ветеринар поднимает копыто лошади. – А вы, сержант, сейчас же отправитесь на анализы. Вы хоть представляете, какие инфекции могут проникнуть в организм, если фекалии червей попадут в открытую рану?

Маркус пожал плечами и прикоснулся к ссадине:

– Хорошо, мэм. В будущем я постараюсь не стрелять им в живот.

Такое высказывание для Маркуса означало, что он в отличном состоянии духа и даже весел. Дом решил, что может оставить его на попечение врачей, а сам направился к главной казарме. Свои дальнейшие действия он расположил в таком порядке: после очистки основной грязи с бронекостюма принять душ, потом съесть самый плотный завтрак, какой только поместится на тарелке… А затем отыскать Берни, пока она не передумала.

"Нет, она обещала. Она сдержит слово. Она расскажет мне правду".

По мнению Дома, душ был главным отличием цивилизации от жизни дикарей. Он опустил руки и подставил голову под струю горячей воды. На теле повсюду виднелись свежие кровоподтеки и рубцы, натертые краями бронекостюма. Немудрено, ведь он потел в этом панцире много часов подряд.

"Я больше не мальчик. Насколько же я изменился? Черт!"

В тот момент он подумал, что Мария не узнает его при встрече или не примет, поскольку он был уже не тем, кого она помнила.

– Ты слишком устал, чтобы рассуждать, – произнес он вслух, обращаясь к самому себе. – Опять выдумываешь какую-то чушь. Лучше иди поешь.

Когда он наконец отмылся и почистил снаряжение, часы показывали десять утра. В столовой завтракали два отряда: «Каппа» и «Омикрон». Сержант Андерсен махнул ему рукой:

– Привет, Сантьяго. Хорошо поохотились?

– Не так хорошо, как обычно. – Дом стащил с тарелки Андерсена пару тостов и отправил их в рот. – Больше мороки, чем дела. Кроме того, чуть не потеряли Хоффмана.

Все засмеялись.

– Надо было постараться, лентяи, – сказал Андерсен. – Как ты считаешь, светомассовая бомба их сломила? С червями покончено?

– Понятия не имею.

– Бродяги говорят, будто вся Саранча ушла из Толлена. Ни одного нападения уже несколько дней. Правда, земля постоянно дрожит, но черви не показываются.

Дом все понял по их голосам. Все хотели услышать от него хорошие новости, надеясь, что война окончена, поскольку в их глазах он являлся одним из приближенных Хоффмана. Но это было не так.

– Будем надеяться, – ответил Дом.

– Мы продолжаем искать Марию.

– Спасибо.

Дом увидел, как один капрал из отряда Андерсена опустил голову на руку и, по-видимому, задремал. Перед ним остывал завтрак. Дом пододвинул тарелку капрала к себе и начал есть. Недопустимо оставлять еду на столе, особенно в эти дни.

– Если Берни Матаки появилась после того, как пропала на несколько лет, все возможно, не так ли?

– Сантьяго, тебе здорово везет, и твои родичи остаются в живых. Даже Феникс. Как он поживает? Четыре года в тюрьме не могли пройти даром.

"Если мне так везет, почему же погиб Карлос?"

– Это же Маркус. Чтобы его сломить, потребовалась бы светомассовая бомба.

Дом в самом деле так думал. Маркус остался таким же, как прежде, только приобрел несколько новых шрамов да на лице прибавилось морщин. И он стал еще более неразговорчивым. Вот и все изменения.

Дом покончил с завтраком и подошел к окошку раздачи попросить добавки. С Берни лучше разговаривать на полный желудок. Она уже предупредила, что ему предстоит услышать не самые приятные вещи из прошлого.

ВОЕННАЯ БАЗА В БЫВШЕМ ГОСПИТАЛЕ РАЙТМАНА;

КАЗАРМЫ ОТРЯДОВ «АЛЬФА» И "ДЕЛЬТА"

Берни положила ноги на соседний стул. Теперь она понимала, что значит тягаться с молодыми на шестом десятке…

Было очень больно. Болело все: от припухшего глаза и рассеченной губы до коленей и запястий. Опыт – хорошее дело, но время на восстановление требуется совсем другое. Хоффман еще на пару лет старше, значит, и он чувствует себя ничуть не лучше. В соседней комнате в счастливом сне юности похрапывал Федерик Рохас. Бэрд чистил ботинки. В дальнем углу комнаты Коул уселся за слишком маленький для него столик.

"Ну ладно, Бэрд – законченный негодяй. Но я, возможно, и не останусь в составе «Дельты». И почему бы мне с ним не разобраться?"

До сих пор она ни разу не спускала плохого с собой обращения. Хотя бы по этой причине надо выяснить отношения с маленьким мерзавцем.

– Итак, – заговорила Берни, – значит, это Аня Штрауд, Блондинчик.

Бэрд даже не поднял глаз от своего ботинка:

– А что с ней такое?

– Почему она в таком возрасте все еще ходит в лейтенантах? В юности она демонстрировала отличные способности.

– Какой смысл в повышениях? – пробормотал Бэрд. – Их добиваются и получают одни болваны. И, кроме того, пока ты отсутствовала, бабуля, у женщин осталось два пути: либо рожать детей, либо работать на войну. Аня не может иметь детей. Вот и делает то, что способна.

Он был намеченной целью, а Берни – снайпером. Несмотря на свои лучшие побуждения, она не могла удержаться от выстрела:

– Но ты-то стал капралом. Или тебе присвоили звание насильно?