Текст книги "Проклятие виселицы (ЛП)"

Автор книги: Карен Мейтленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Суд

– Подведите её ближе, – лорд Осборн нетерпеливо пошевелил затянутыми в перчатку пальцами.

Он погладил грудку сокола, сидевшего на левой руке. Птица перевела пристальный взгляд круглых жёлтых глаз на Элену, которую подтащили к помосту в дальнем углу Большого зала. Она испуганно оглядывалась и дрожала, как загнанная охотниками лань.

В зале собрались чуть ли не все женщины Гастмира. Они сбились в тесную кучку, что-то мрачно бормотали друг другу и бросали на Элену злобные взгляды. Как всем им удалось так быстро собраться – оставалось тайной, но как говорят, слухи разносятся быстро – за час по всей деревне. Обеденный стол Осборна убрали, сейчас он восседал в центре помоста, в глубоком резном кресле. Рядом с ним, за наклонным письменным столиком, на скамейке устроился писарь. Луч яркого послеполуденного солнца скользил по полированному дереву помоста, в нём кружились и плясали крошечные частички пыли. В любой другой час Элена подумала бы, как это красиво. Сейчас она не видела ничего кроме холодных, серых, как море, глаз человека, взиравшего на неё сверху вниз.

– Надеюсь, это достаточно важно, чтобы отвлекать меня от охоты, а не то вам достанется, – недовольно сказал Осборн.

Обернувшись к соколу, он натянул на его голову кожаный клобук и дал знак слуге унести птицу.

– Не корми его, пусть захочет поохотиться. И держи моих лошадей осёдланными, мы выедем, как только закончим с этим делом. Ну? —обернулся он к Рафаэлю, не делая паузы. – Вы что, не можете сами разобраться с деревенской склокой?

Покраснев от гнева, Рафаэль сделал шаг вперёд.

– Эту девушку обвиняют в убийстве собственного ребёнка. Поскольку вы её господин...

– Убийство? Интересно. И кто же предъявляет такое обвинение?

– Свекровь этой девушки, Джоан. Она пришла ко мне с первыми лучами солнца и заявила, что Элена убила её внука.

– Эта женщина здесь? – Осборн оглядывал столпившихся в дальнем конце зала женщин, пытаясь понять, кто из них эта свекровь.

Рафаэль кивнул, и Джоан поспешно подошла к помосту, по пути бросив на Элену ненавидящий взгляд.

– Я вернулась с поля домой вчера вечером, милорд... – она замялась, сообразив, что в спешке забыла сделать реверанс прежде, чем выкладывать свою историю. Джоан неуклюже присела, изобразив полуреверанс и полупоклон, едва не приложившись головой о помост.

– Ты пьяна? – возмутился Осборн. – Нет? Тогда прекрати шататься, женщина. Ты вернулась с поля, и что дальше? Нашла внука мёртвым?

Джоан неистово замотала головой, потом внезапно остановилась, испугавшись, что опять решат, будто она шатается.

– Она сказала, мой внучок спит в колыбели. А я не посмотрела, побоялась его разбудить. Моя мать всегда говорила – пусть детишки тихо спят. И я так измучилась – сенокос, да ещё приходится вставать к ребёнку по десять раз за ночь. Это ведь я о нём заботилась. А эта злобная девка даже кормить его не хотела. Если б меня там не было – оставила бы бедняжку помирать с голоду. А я ей говорила...

Осборн нетерпеливо забарабанил пальцами.

– Значит, ты говоришь, ребёнок умер от плохого обращения и голода?

– Нет, милорд, она его убила, хладнокровно убила. Вышибла ему мозги, бедненькому крошке. Она всё грозилась этим с тех пор, как он родился. Говорила, ей это снилось. Вот, а теперь она взяла да и сделала, убила моего бедного невинного внука. Злобная убийца, вот кто она такая. А я предупреждала сына. Я говорила, что она принесет беду, – Джоан шумно всхлипнула.

Пару мгновений Осборн с отвращением разглядывал продолжающую стенать и вопить Джоан. Несколько женщин из толпы тоже зарыдали, как будто у них отняли собственных детей.

Наконец, Осборн махнул Рафаэлю.

– Принесите тело, мастер Рафаэль. Я повидал достаточно убитых на войне, и детей тоже, чтобы понять, правду ли она говорит.

– Но тела нет, милорд, – сказал Рафаэль. – Видимо, Джоан просто обнаружила, что колыбель пуста. Она утверждает, что Элена созналась в убийстве ребёнка, как и угрожала, но у нас есть только слова Джоан. Мы обыскали и дом, и тофт. Нет никаких признаков ни тела, ни крови.

– Значит, всё, что у нас есть – слова этой крестьянки, что совершено преступление, – сказал Осборн, сжимая пальцы. – Она не первая свекровь, воюющая с женой сына. – Он наклонился, хмуро глядя на Джоан.

– Но если ты, женщина, зря тратишь моё время и обвиняешь невестку назло – я заставлю тебя пожалеть, что на свет родилась. Засеку до костей и...

Джоан в ужасе повалилась на колени.

– Нет, нет, милорд, это правда. Клянусь покровом Пресвятой Девы. Мой... мой сын, он вам скажет. Он много раз слышал, как она угрожала ребёнку, даже ещё до рождения. А прошлой ночью он слышал, как она созналась в убийстве.

Не вставая с колен, Джоан обернулась и ткнула пальцем в Элену.

– А если она не извела моего внука, так где же он? Велите ей, пусть приведёт его сюда и докажет, что невиновна.

Осборн кивнул.

– Может, она и болтливая дура, но говорит правильно. – Он пристально посмотрел на Элену. – Так где же твой ребёнок? Ты убила его, как говорит эта женщина?

Элена плакала и умоляла половину ночи. Теперь горло у неё так опухло, что она не была уверена, сможет ли говорить.

– Я... я не убивала его, клянусь, – прошептала она.

– Скажи громко, девушка! – рявкнул Осборн. – Если ты говоришь правду, позволь нам её услышать.

Элена ужасно хотела хоть глоток воды, но не смела просить. Она попыталась говорить громче, но голос не подчинялся ей. Осборн нетерпеливо наклонился вперёд, стараясь расслышать её слова.

– Я боялась, что убью своего ребёнка... Мне это снились, тут Джоан права. Но я не причиняла ему вреда. Я пыталась защитить его, хотела, чтобы он был в безопасности.

– Тогда, девушка, я снова тебя спрошу – где ребёнок? Совершенно простой вопрос, любой дурак поймёт. Где твой ребёнок? – спросил он, громко и ясно, словно она глухая или тупая, иди даже и то и другое. – Просто скажи нам, где его искать. Тогда всё закончится, и ты сможешь вернуться к своим овцам или к прялке, или чем ты там занимаешься.

Элена попыталась облизнуть пересохшие губы.

– Милорд, я не причиняла ребёнку вреда, но так боялась этого, что отнесла его в дом к знахаркам, у леса – к Гите и её матери. Гита обещала найти для моего сына кормилицу в другой деревне и позаботиться о нём, пока он не станет старше. А когда опасность, которую я видела во сне, пройдёт, она вернет его обратно.

Толпа деревенских за спиной Элены разразилась яростным бормотанием, разрывая на части новый лакомый кусок.

Осборн поднял руку в знак молчания.

– В какой деревне? Куда она отнесла ребёнка?

– Я не знаю, – зарыдала Элена. – Она не сказала, чтобы я не могла туда добраться и найти его, чтобы сон не сбылся. Она говорила, так случается, и единственный способ предотвратить это – чтобы я не знала, где его искать.

Деревенские азартно принялись обсуждать правдивость её слов, но на этот раз шёпотом, боясь гнева Осборна.

Осборн сердито взглянул на Рафаэля.

– Похоже, в этом поместье только у меня остался разум? Почему ты не пошёл к этой женщине, Гилл, или как там её чёртово имя, и не выяснил, где искать ребёнка? По моему, тут всё просто: либо она может предъявить младенца, и тогда эта девушка невиновна, либо нет, тогда можно с уверенностью предположить, что ребёнок мёртв. Это очень легко проверить, даже для тебя.

По лицу Рафа было видно, что он изо всех сил старается сдержаться.

– Как только я услышал историю Элены, немедленно отправился к знахарке. Но Гита и её мать исчезли и забрали с собой все пожитки, во всяком случае, то немногое, что имели.

– И куда они отправились?

– Они жили у леса, далеко от самых последних домов деревни, и, кажется, их уже неделю никто не видел. Но это ничего не значит, деревенские ходят к знахаркам, только когда им что-то нужно. Гита могла уйти вчера или даже сегодня утром, прежде чем мы приехали.

Некоторые из деревенских закивали.

– Я отдала им своего ребёнка вчера утром, – вмешалась Элена. – Должно быть, они ушли искать для него кормилицу. Когда вернутся, они всё вам расскажут, я уверена.

Джоан поднялась на ноги и подошла ближе к помосту. Она увидела, что дело поворачивается, как ей хотелось, и страх на её лице сменился радостью победы.

– Это точно доказывает, что она врёт, милорд. Мать Гиты слепая, даже с кровати слезть не может, и не ходит много лет. С чего бы Гите тащить старуху с собой, если она собиралась только отдать ребёнка кормилице и вернуться в деревню? И зачем брать все свои горшки и припасы? Нет, они переехали, ушли навсегда, ещё неделю назад, и это ведьме Элене хорошо известно. Она бессердечная мать. В Гастмире много женщин подтвердят, что нам пришлось держать её и заставлять кормить собственного ребёнка, когда тот родился. Это вам даже мать Элены скажет. Что это за мать, которая не желает кормить своё дитя? Какая женщина станет просить фей забрать её ребёнка?

Женщины в толпе принялись креститься и шёпотом проклинать такую безнравственность. Мать Элены в голос рыдала на руках у соседок, сообщая всем, что она не понимает, как такое произошло с её дочерью, она-то старалась воспитывать её хорошей девочкой. Соседки огорчённо качали головами – такой позор наверняка раньше времени сведёт бедную женщину в могилу.

Джоан, поощряемая одобрением толпы, принялась выкрикивать, как священник на проповеди:

– Элена назло мне убила моего дорогого внука и притворилась, что отнесла его к Гите, потому что хорошо знала – Гита с матерью уже давно ушли из деревни, они не придут сюда обличать её ложь.

Рафаэль открыл было рот, чтобы возразить, но не смог ничего сказать и только мрачно глядел в пол.

Откинувшись в кресле, Осборн обратился ко всем собравшимся:

– Итак, если больше никто не свидетельствует в её защиту, значит, эта девушка без сомнения виновна.

Элена задрожала от ужаса. Она смотрела на собравшихся в зале, надеясь, что хоть кто-то встанет на её защиту, но ответом ей были лишь холодные взгляды и гримасы отвращения.

– Мама, – взмолилась она, – скажи им, что я не могла так поступить. Скажи, что я никогда не причинила бы вреда своему ребёнку.

Но Сесили только разрыдалась ещё сильнее на руках утешающих подруг и отвернулась от дочери.

Элена сделала несколько шагов вперёд. Люди, как один, шарахнулись от неё, словно боялись, что она набросится на них.

– Я не убивала его. Вы должны мне верить. Я только унесла его, чтобы спасти. Атен, прошу, скажи им! Ты ведь знаешь, я ни за что не причинила бы вреда нашему сыну. Ты же говорил Джоан, я не могла такое сделать. Скажи им, Атен, скажи им!

Элена увидела, как отхлынула кровь от обожжённого солнцем лица Атена.

Осборн резко кивнул в сторону Атена.

– Так это ты отец младенца, парень?

Атен скорее дёрнулся, чем кивнул, его лицо исказилось от боли. Но Осборн принял это как знак согласия.

– Можешь сказать что-нибудь в защиту этой девушки? Ты давал ей разрешение отнести вашего сына к знахаркам?

Атен переводил взгляд с матери на Элену, рот судорожно дёргался, по щекам лились слёзы. В отчаянии он протянул к Элене руки.

– Мне так жаль, так жаль, – прошептал он. – Я люблю тебя... даже если... я никогда не перестану тебя любить.

Расталкивая столпившихся слуг, он бросился к двери и выбежал на улицу, на солнечный свет.

Осборн поднял брови.

– Думаю, это следует рассматривать как "нет". Поэтому нам пора приступить к вынесению приговора.

– Но разве у Элены не будет возможности доказать свою невиновность? – возразил Раф.

– А как, по-твоему, она это сделает, мастер Рафаэль? Она не может предъявить ни живого ребёнка, ни женщины, которой, как она утверждает, его отдала.

– Мы могли бы подождать и спросить Гиту, когда та вернётся.

Элена почувствовала, как в ней снова оживает надежда. Она остановила взгляд на лице Осборна, молясь, чтобы он согласился.

Осборн фыркнул.

– Обратите лучше внимание на ваши собственные веские доводы, мастер Рафаэль. Разве не вы сказали, что знахарка забрала с собой дряхлую мать и всё своё имущество? Ясно, что в Гастмир она возвращаться не собирается, поэтому нам следует решить, что делать с девушкой. Если бы не интердикт, наложенный Папой на эту землю, её следовало бы подвергнуть испытанию водой или огнём, а мне тогда бы не пришлось тратить хороший день на это разбирательство вместо охоты. Но поскольку, благодаря Папе, здесь нет священника, чтобы привести человека к присяге, я вынужден сам решать, виновна она или нет. По приказу нашего возлюбленного монарха, короля Иоанна, я поставлен охранять закон в этом поместье, а также следить, чтобы нарушитель был наказан. Завтра на рассвете эта девушка будет повешена.

Он произнёс приговор таким обыденным тоном, словно приказывал присмотреть за лошадью, и Элена толком не поняла, что он сказал.

– Стойте! – раздался голос с галереи менестрелей в дальнем конце зала.

Все обернулись. Леди Анна стояла наверху, держась за перила.

– Закон церкви гласит, что дитя, умершее некрещёным, не считается человеческим существом, поскольку не имеет души, так? Следовательно, женщина, покончившая с новорожденным до крещения, невиновна в убийстве.

Осборн ухмыльнулся как палач, наслаждающийся своей работой.

– Как любезно с вашей стороны это проявление интереса, леди Анна. Однако, как я только что объяснил своему управляющему, который, очевидно, как и вы несведущ в подобных вопросах, все мы находимся под интердиктом. Кто знает, как долго это продлится, прежде чем снова возможно станет крестить детей? А когда эти дети станут взрослыми – значит ли это, что если их убьют, убийцы должны оставаться безнаказанными? И прошу, госпожа, не тратьте понапрасну моё время, доказывая, что эта девица действовала в приступе меланхолии или не понимала, что делает. По её собственному свидетельству, она многие месяцы мечтала совершить это преступление и даже мучила угрозами свекровь. Но я наказываю её не только за убийство.

Едва заметно усмехнувшись, Осборн обернулся к Рафаэлю. Похоже, он получал огромное удовольствие, бросая вызов леди Анне.

Рафаэль удручённо кивнул.

– Итак, умерший ребёнок также являлся крестьянином, а значит принадлежал поместью. Эта девушка не только умышленно убила собственного ребёнка, но причинила ущерб собственности поместья. Моей собственности, госпожа. Смерть паршивого младенца меня не особенно волнует, а вот потеря будущего работника – да, не говоря уж о поколениях крестьян, которых он мог бы породить. Я с полным основанием должен повесить её дважды – один раз за убийство и второй за воровство. И довольно на этом. Заберите эту девушку и заприте до утра.

Кто-то закричал. Элена не понимала, слышит ли она собственный вопль или крик матери. Ноги подкосились, и она без чувств свалилась на пол.

Девятый день новолуния, июнь 1211 года

Колокольчики.

Кое-кто называет их «колоколами покойника», ибо если смертный услышит звон колокольчика, он слышит собственный похоронный звон.

Лес с колокольчиками – это самое зачарованное место на земле, и смертные не должны входить в него в одиночестве, ведь в нем колдуют лесные феи. Ребенок, в одиночку собирающий колокольчики, исчезнет, и никто его больше не увидит. Взрослого заведут в чащу лесные жители, и он будет ходить кругами, не в силах выбраться из леса, пока не умрет от истощения, разве что кто-нибудь отыщет его и доведет до дома.

Есть одна невинная детская забава, ребятишки смеются и водят хороводы. Они поют: "Войди и выйди вон из колокольчика... Я твой хозяин". Им не следует играть в такие опасные игры настолько беспечно, ибо хозяин, которого они призывают, не кто иной, как сам король лесного народца, и он поведет их в веселом танце – туда, откуда нет возврата обратно в жизнь.

Травник Мандрагоры

Наказание

Рафаэль крепко сжимал руку Элены, ей показалось, что хрустнула кость. Он тащил её к открытой железной решётке в полу подвала под Большим залом.

– Сюда, – он указал на шаткую деревянную лестницу, уходившую в глубину тёмной ямы. Он поднял повыше фонарь, освещая первые ступеньки.

Хотя солнце ещё не село, в дальнем углу подвала за бочками было уже совсем темно. Элена заглянула вниз. На дне ямы в два человеческих роста глубиной стоял бейлиф с короткой железной цепью в руках. Один конец цепи был прикреплён к стене, с другого свисал разомкнутый железный ошейник. Огонь фонаря осветил утоптанный земляной пол, покрытый грязной соломой, и стены, позеленевшие и осклизлые от сырости. В холодном влажном воздухе воняло гнилью, как из разрытой могилы. Элена задрожала и попыталась отодвинуться от ямы.

– Нет, пожалуйста, не отправляйте меня туда, прошу. – Она в отчаянии обернулась к Рафаэлю. – Вы же можете приковать меня здесь, в подвале.

– Чтобы ты сбежала? —ответил он. – Выбирай – либо ты сама спускаешься по этой лестнице, либо я сброшу тебя вниз. И уверяю тебя, лежать там с переломанными костями намного хуже.

Рафаэль удерживал её совсем близко к краю и легко мог сбросить вниз одним движением руки. Он тащил Элену сюда из Большого зала с такой яростью, что у неё не осталось сомнений – он так зол на неё, что готов столкнуть в яму. А в Зале ей казалось, что он на её стороне, и только он один ей ещё верит. Она не могла понять, почему и он теперь против неё. Поверил словам Джоан?

Шатаясь, Элена спустилась по лестнице и не стала сопротивляться, когда бейлиф толкнул её к стене и закрепил вокруг шеи железный ошейник.

– Ты остаёшься в хорошей компании, – бейлиф кивнул в сторону грубой каменной стены в глубине подвала. – За ней гниёт сэр Джерард. Можешь поболтать с его трупом – скоро и сама такой станешь.

Он с силой подёргал цепь, проверяя прочность, рванул ошейник так, что тот врезался в горло и Элена чуть не задохнулась.

– Только тебе не покоиться в свинцовом гробу. Осборн оставит твоё тело висеть в клетке, пока ты не сгниёшь до костей, а после их раздробят на куски и вышвырнут в болото. А я вот что скажу – туда тебе и дорога. На земле нет твари хуже, чем женщина, убивающая своё невинное дитя. Это против человеческой природы.

Удовлетворённый состоянием цепи, он взял фонарь и начал подниматься по лестнице.

– Умоляю, ради Бога, оставьте мне свет! – закричала Элена, вокруг которой сгущалась тень.

Бейлиф остановился наверху лестницы и засмеялся.

– Для чего тебе свет, девчонка? Тут и глядеть-то не на что, только крысы да призрак старичка Джерарда. Увидишь, когда он придёт за тобой.

Кулак Рафаэля мгновенно метнулся вперёд, как атакующая гадюка. Он схватил бейлифа за шиворот и чуть не зашвырнул обратно в яму.

– Для тебя – сэр Джерард, сукин ты сын. И чтобы я ни слова не слышал о призраке в присутствии её светлости.

Но через миг Раф протянул руку и вытащил бейлифа из подвала, как близкого друга.

– Идём, приятель, в Зале нас ждёт бутылка вина. Оставим эту убийцу с крысами. Может, нам повезёт, и они её прикончат, тогда не придётся завтра вешать.

Вдвоём они вытащили из люка лестницу. Железная решётка с грохотом захлопнулась, и Элена увидела, что они уходят и угасает свет их фонарей. Но, по крайней мере, они не захлопнули деревянную крышку люка, она бы не вынесла, если бы оказалась замурованной, как... как в гробу.

Элена понимала, что должна умереть, но всё же это казалось невозможным. Она не могла поверить в реальность происходящего. Пройдёт всего несколько часов, и она будет мертва, отправится в иной мир. И что её там ожидает? Мучения и пытки, как на картине с церковной стены, где беспомощных людей бросают в огонь, варят в котлах, отрывают руки и ноги или пронзают ножами. Элену мутило от ужаса. Нет, нет, она не станет думать об этом, не надо об этом думать.

Она свернулась на сгнившей сырой соломе в уголке крошечной кельи. Даже если бы не была прикована к стене, она всё равно прижималась бы к ней, твёрдой и надёжной, боясь неизвестности и темноты. Элена никогда не видела такого густого мрака, совершенно непроницаемого, как будто она ослепла. Она напряжённо прислушивалась к каждому шороху соломы, но не слышала ничего, кроме биения собственного сердца. Девушка изо всех сил старалась не думать о теле, лежавшем всего в каком-то футе от неё, за непрочными камнями. Услышит ли она скрип открывающейся крышки гроба?

Только вчера она готовила дома ужин для Атена, а теперь она здесь, и её собираются повесить. Нет, этого просто не может быть, она же невиновна. Как они не понимают, что она отдала ребёнка, только чтобы спасти? Они должны поверить. Гита вернётся ещё до утра, она скажет, что ребёнок жив. Она должна вернуться и всё рассказать, должна.

Элена подтянула коленки к подбородку, крепко обхватив руками, и откинула голову на стену за спиной. В груди, разрываемой молоком, которое больше никогда не будет пить её сын, пульсировала боль, такая сильная, что Элена едва терпела её. Она так устала. Она не спала всю прошлую ночь и сейчас хотела бы погрузиться в забвение сна. Но если уснуть – последние часы её жизни пройдут, как одно мгновение, и утро настанет раньше, чем она успеет к нему подготовиться. Если Элена сможет не спать, ей как-нибудь удастся растянуть эти часы, дать Гите время вернуться.

Нужно молиться. Она должна найти слова, которые спасут от адского пламени. Но Элена не помнила, что следует произносить перед смертью. А может, и никогда не знала. С тех пор как закрыты церкви, прошло уже три года, и она не могла припомнить ни слова из того, что проповедовали священники. Конечно, она всегда молилась как умела, о том, чего никогда не просят священники – пусть Атен меня любит. Но это были её собственные, неправильные слова, не латынь. Элена знала – только магические заклинания священников имеют силу спасать от ада.

Пресвятая Дева, Матерь Божия, спаси меня. Но Мария была доброй матерью, она не видела снов, где убивает сына. Может, Элена отвратительна ей, как и собственной матери? И Пресвятая Дева не станет её слушать, потому что в душе она – убийца? Как говорил ей когда-то деревенский священник , думать о том, как что-то делаешь, такой же грех, как и на самом деле это совершить. Она убила своего ребёнка, потому что снова и снова представляла, как убивает. Она виновна. Она держала ребёнка, болтающегося в руках как мёртвый кролик. Алая кровь капала с рук на белую ткань. Крупные капли расплывались, сливаясь друг с другом, пока белый цвет совсем не исчез. Теперь ткань стала красной, словно боярышник, как будто всегда была такой. Её гнев утекал вместе с каплями крови, и глядя на крошечное тело, она уже была не в силах поверить, что сделала это. Она не верит, что сделала. Знает, что должна была, что хотела. Была охвачена ненавистью, горела желанием сломать, разбить, уничтожить. Но не помнит, как убивала. Она знает только то, что держит мёртвого младенца и совсем одна. Ноги подкашиваются, и Элена падает на колени, ребёнок выпадает из рук на окровавленную ткань.

Её стошнило. Элена вытерла рот тыльной стороной дрожащей ладони, а когда обернулась – увидела, что лежащий ребёнок не мигая глядит на неё огромными голубыми глазами. Нежные губы полуоткрыты, но с них уже не срывается дыхания. Она не собиралась причинять ему вред. Сейчас Элена могла думать только об этом – она не хотела убивать. Внезапно она услышала скрип открывающейся двери и обернулась.

Она дёрнулась, железное кольцо больно врезалось в горло, и Элена проснулась, вскрикнув от боли. Что-то со скрипом открывалось, над головой проскрежетало железо. Она услышала тяжёлое дыхание, почувствовала какое-то движение за спиной. Может, раздвигается каменная стена? И тело Джерарда... Элена закричала.

– Тише, девочка, ты же не хочешь разбудить всё поместье? – прошептал из темноты мальчишеский голос.

Элена увидала тусклый свет прикрытого плащом фонаря и поняла, что сверху опускается деревянная лестница, а минутой позже услышала скрип дерева под тяжестью осторожно спускающегося в яму мужчины.

Рафаэль опустил фонарь, потянулся к ней, и Элена решила – он пришёл что-то сделать с ней, может, изнасиловать. Она пинала его, отталкивала длинные пальцы, задыхаясь в железном ошейнике. Она снова попыталась закричать, но рука Рафаэля крепко зажала ей рот.

– Перестань вырываться, дурочка, – прошептал он. – Зачем ты меня пинаешь? Не видишь, что я пришёл помочь? Но времени мало. За тобой придут на рассвете, и к тому времени мы должны уже быть далеко. Надо торопиться. Ну, теперь обещаешь не шуметь?

Элена кивнула, и он медленно убрал руку от её рта, потянулся в суму за ключом и неуклюже попытался разомкнуть ошейник. Выругавшись, сунул фонарь ей в руки.

– Держи так, чтобы я видел, и стой спокойно.

Она молча подчинилась, и через минуту он уже карабкался по лестнице, приказав ей идти следом. Рафаэль помог Элене перебраться через край ямы, потом схватил за руку и потащил через полутёмный подвал, пробираясь между телегами и бочками. Возле арки, ведущей во внутренний двор, он остановился, вглядываясь в темноту.

До рассвета оставалось уже недолго, и факелы, освещавшие двор, почти догорели. Рафаэль правильно выбрал время. Он быстро провёл Элену вдоль стены по краю двора, прикрывая собственным телом, пока они не добрались до огромных ворот, укреплённых железом. Створка окошка калитки была открыта, изнутри доносился громкий храп.

Рафаэль склонился к Элене.

– Вот, держи свою суму и плащ, они тебе понадобятся. Как только открою дверь – беги. Беги к канаве на другой стороне дороги. Спрячься и жди меня там. Не шевелись, поняла?

Он отпихнул её в сторону, чтобы отворить маленькую калитку, встроенную в тяжёлые ворота поместья. Со всей возможной осторожностью он отодвинул засов и тихонько потянул на себя дверь. Яростно рванулась и залаяла цепная собака, послышалось ворчание – в надвратной башне слезал с постели старый Уолтер. Как только лай сторожевой собаки подхватили все псы поместья, Рафаэль вытолкнул девушку в калитку и захлопнул дверь.

Элена подобрала юбки и, спотыкаясь и путаясь в траве, бросилась через разбитую телегами дорогу к канаве. Из-за стены доносились крики и собачий лай. Она отчаянно искала укрытие, но канаву отделяла от поместья лишь полоска тощих берёз и кустарника. Там и кролику не спрятаться, не то что женщине. Она скрючилась за ними, молясь, чтобы темнота скрыла то, что не могут спрятать деревья. Внутри неё всё кричало – беги, но ей было велено ждать. Надо ждать, но как долго? А если он не придёт? Скоро рассвет, и как только сумрак над болотами начнёт проясняться, у неё не останется надежды спастись. Нужно уходить, пока не поздно.

Элена собрала все силы и выглянула из-за деревьев, но тут же спряталась обратно – огромные ворота поместья со скрипом отворились. Показался Рафаэль, но не один. За ним выскочили четверо, ещё потирая заспанные глаза, а вслед за ними – ещё двое, у каждого по паре псов на поводке. Собаки неслись вперёд, обнюхивая землю и едва не задыхались, вырываясь из ошейников. Они шли по её следу.

Элену мутило от ужаса. Она обернула вокруг шеи кожаный ремень сумы, подползла к канаве и упала, пытаясь сдержать крик – холодная вода доходила ей до бёдер. Она присела, погрузившись по шею в вонючую воду, прижимаясь к зарослям камышей.

– Сюда! – крикнул привратник.

Элена слышала, как над головой сопели и лаяли собаки. В нескольких ярдах от неё из канавы вспорхнула, хлопая крыльями, испуганная утка.

– Держите чёртовых собак на привязи! – крикнул Рафаэль.

– Но они что-то чуют, – возмутился Уолтер.

– Водяная крыса, только и всего. Я же сказал – я видел, как вор побежал в сторону деревни. Так что берите этих паршивых собак и выслеживайте его. А если вернётесь без вора, Богом клянусь, я сам с вас шкуру спущу за то, что оставили ворота незапертыми.

– Они были закрыты. Я сам проверял, как всегда, – возразил бедняга Уолтер. Клянусь своей правой рукой, я не оставил бы засов открытым.

– Так найди вора! – взревел Рафаэль. – А не то я заставлю тебя сдержать клятву и оторву руку. Это и вас касается, ленивые ублюдки.

Ему не понадобилось повторять дважды – люди оттащили упирающихся собак от канавы и поспешили в деревню, а Рафаэль подгонял их проклятьями и угрозами, пока они не скрылись из вида.

Когда собачий лай затих вдали, он подошёл к краю канавы и тихо окликнул Элену.

Она протянула руку, чтобы Рафаэль помог ей выбраться из канавы, но вместо этого он снял сапоги, связал верёвкой и накинул на шею, а потом тоже спустился в канаву. Он привлёк Элену к себе, но она так окоченела от холода и страха, что едва держалась на ногах.

– Мои друзья ждут нас там, где канава впадает в реку, но они уйдут с первыми лучами солнца. Нам надо поспешить, – добавил он, тревожно оглядывая болота. – И лучше держаться канавы. Они думают, ворота открыл вор, но если догадаются проверить яму для пленников и увидят, что там пусто – натравят собак. Если повезёт, вода перебьёт твой запах. Идём. Прежде чем поймут, что ты сбежала, мы должны быть уже далеко.

Элена, дрожа от холода, пыталась идти вброд, но её ноги глубоко погружались в толстый слой ила на дне канавы, а длинные юбки тащили назад.

– Я не могу, – простонала она.

– Предпочитаешь встретиться с петлёй палача? Тебе придётся долго плясать на верёвке – сомневаюсь, что даже твоя собственная мать пожелает потянуть тебя за ноги, чтобы прекратить страдания. – Он обхватил Элену и потянул вперёд, продолжая говорить уже более мягко. – Только до конца канавы – и ты будешь в безопасности.

Они брели по чёрной как дёготь воде, ноги на каждом шагу увязали в грязи. Из камышей, хлопая крыльями, с шумом и брызгами вылетали вспугнутые птицы. Что-то большое, мягкое и склизкое скользнуло по ногам Элены, и она крепче уцепилась за Рафаэля, пытаясь утешиться тем, что, по крайней мере, эта тварь не двигалась. Внезапно Рафаэль остановился и потянул её вниз, они пригнулись за зарослями камышей. Ветер донес далекий собачий лай.

– Чёрт бы их побрал! – выругался Рафаэль. – Должно быть, они вернулись, или Осборн выслал в погоню ещё собак.

Они боялись дышать. Собаки приближались, или, может, это лишь шутки ветра? Элена взвизгнула – что-то метнулось из камышей на её голову, острые когти царапнули по лицу. Она яростно взмахнула руками, и существо шлёпнулось в воду. Она слышала, как колотится сердце, и не понимала – её или Рафаэля. Он бросил взгляд на светлеющее небо.

– Нам нельзя ждать. Если лодочник уйдёт, не дождавшись, мы оба мертвы.

Отбросив осторожность, он изо всех сил зашлёпал вперёд по вязкой грязи, таща за собой Элену.

Над болотами занимался бледный, как разбавленное молоко, свет. Они уже слышали впереди шум бегущей по камням реки. И вода в канаве, словно стремясь скорее соединиться со своей старшей сестрой, внезапно тоже ускорила течение и принялась бить их по ногам.

Рафаэль с силой толкнул Элену к берегу.

– Выбирайся скорее. Если опрокинешься в реку, тебя может унести.