Текст книги "Проклятие виселицы (ЛП)"

Автор книги: Карен Мейтленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

К ночи все сарацины в городе, кроме проституток, были мертвы. Говорят, за день погибло около трёх тысяч. Джерард доложил Осборну, что город очищен. Он рассказал ему о множестве найденных нами тел – мужчины травили собственных детей, предпочитая не оставлять их на милость солдат Ричарда, девушки прыгали с высоты, чтобы покончить с собой, женщины бросались в колодцы с детьми на руках, чтобы их не взяли живыми.

Всё это он рассказывал Осборну, и Осборн смеялся... он просто смеялся... Я никогда не прощу ему этого. Именно тогда я понял, каким порядочным человеком был Джерард. Он страдал из-за того, что сделал. Он об этом помнил. Он себя осуждал. Но Осборн, на чьих руках сотни смертей, только смеялся. Он не сожалел ни об одном мгновении причинённой им боли, ни о единой капле пролитой крови.

Той ночью священники, ехавшие с армией Ричарда, обходили лагерь, благословляя солдат, и старались их успокоить, уверяя, что в этот день смыты все их грехи, что они сделали это во славу Бога, а скоты-язычники обречены гореть в аду. Они стояли на всех возвышенностях, какие могли найти, выкрикивая в душную ночь слова святого Бернарда из Клерво: "Смерть язычника – победа для христианина, ибо тем прославляется сам Христос".

***

Рафаэль смотрел на стену матушкиной комнаты. Он, казалось, забыл и о том, где находится, и о том, что Элена всё ещё здесь. Ей было плохо.

Она там была. Она видела девушку, бросившуюся вниз, во двор. Она видела Джерарда, убивающего невинного младенца, так же, как видел и Рафаэль, вот только руки Джерарда стали её руками. Это с её пальцев капала алая кровь ребёнка.

Элена вздрогнула, когда Рафаэль неожиданно заговорил снова, сдержанно, как будто больше себе, чем ей.

***

– Но я так и не смог заставить себя сказать правду о том, что ещё обнаружил я в доме Аяза. Это его уничтожило бы. А я не мог добавлять ему боли.

Понимаешь, после убийства ребёнка Джерард выбежал из дома. Ему было плохо, и он не хотел, чтобы кто-то увидел, как его тошнит, ведь его могли счесть трусом. Я тоже чуть было не ушёл, когда заметил низенькую дверь, которую мы перед тем пропустили. Я обнаружил, что она ведёт к чему-то вроде камеры в форме гигантского горшка, туда вел канал с плоской крыши. Думаю, это было что-то вроде цистерны. Видимо, во время зимних дождей она наполнялась водой, но тогда было лето, и осада шла уже долго. Последнюю каплю воды истратили.

Но цистерна не пустовала. Внутри неё был человек. Он лежал, свернувшись на дне под одеялом. Когда я вошёл, он начал кричать, и с его слов я понял, что он – христианин-пленник. В его лице было что-то знакомое, я решил, что он – один из солдат, которых я встречал, когда мы только прибыли, хотя и не мог припомнить имени.

Я залез в цистерну, чтобы помочь ему выбраться, говорил, что заберу его. Но к моему удивлению, вместо того, чтобы радоваться, он принялся умолять убить его. Я был поражён. Я сказал ему, что осада окончена. Ричард победил, он в безопасности. Но он продолжал упрашивать меня прекратить его жизнь. Я не мог этого понять. Он отбросил одеяло, и тогда я понял, почему он хотел, чтобы я убил его из милости. У него были обрублены руки и ноги. Ни один человек в Божьем мире ни желал бы доживать так свой век.

Он сказал мне, что дома у него остались любимые сын и жена. Он не вынесет возвращения домой в состоянии, когда не может сделать для себя совсем ничего – ни самостоятельно поесть, ни даже убрать за собой. Пусть уж лучше его сын верит, что отец умер достойной смертью на поле боя, чем узнает, что он живёт бесполезной пародией на человека. Какой теперь я отец для сына или муж для жены, спрашивал он меня, и по его лицу бежали слёзы. Его унижало то, что он плачет передо мной и не может даже вытереть слёз.

Он заговорил о доме, и я задохнулся – я сразу понял, где видел прежде это лицо, а точнее, его более юную копию. Я сказал ему, что Джерард, его сын, здесь, в городе. Что минуту назад он был в этом доме.

Но он умолял меня не говорить Джерарду, что жив. А потом... потом он стал просить меня сделать всё, что в моих силах, чтобы защитить Аяза и его семью.

Он сказал, что был взят в плен отрядом из города во время набега, и через тоннель его притащили в Акру. Хозяева города калечили пленников и оставляли умирать. Но той ночью Аяз нашёл отца Джерарда, ползущего среди мёртвых и умирающих пленников. Он тайно принёс его в свой дом, ухаживал за его ранами, кормил его тем немногим, что имел, и прятал.

Видишь ли, как и многие в этом городе, отец Аяза сражался в прошлой Святой войне, не как сарацин, а против них, как христианин. Отца Аяза взяли в плен и силой заставили принять мусульманскую веру в обмен на жизнь. Он женился на местной женщине, и теперь их сын Аяз, как и остальные жители города, сражался против собственных братьев-христиан. Аяз хотел сохранить жизнь Джерарда в память о своём отце, который когда-то был христианином.

***

Элена затаила дыхание, боясь прервать рассказ Рафаэля, но тут не смогла удержаться от вопроса.

– Ты сделал, что просил тот несчастный? Ты убил отца Джерарда?

– Я не смог.

Слова звучали так горько, что несмотря на свой гнев, Элене захотелось обнять его и утешить.

– Я оказался трусом. Я не мог убить его, зная, кто он. Я договорился увезти его в Англию... Я думал... я надеялся, когда он научится жить таким, каким стал, то, может быть, снова захочет увидеть сына. Но чем больше я узнавал Джерарда, тем более понимал, что это знание сделает с ним... с ними обоими. Джерард убил человека, спасшего жизнь отцу, хуже того, он убил единственного сына Аяза, беспомощное дитя. Джерард не вынес бы этого знания. И если бы я помог им встретиться, тогда и отец узнал бы, что сделал Джерард во имя него. Как я мог им добавить и эту боль? Разве мало они страдали?

Элена зажала ладонями рот, чтобы удержать готовый вырваться крик.

– Тот человек... тот несчастный в клетке в подвале Матушки, это отец Джерарда!

Рафаэль поднял голову и взглянул на неё, лицо искажало страдание. Ему было незачем отвечать.

– Как же ты мог оставить его вот так, в клетке?

– Что же мне было делать? – Рафаэль опустил голову на руки. – Мне нужно было безопасно спрятать его. А денег, чтобы заплатить за жильё и присмотр за ним на те годы, что он мог прожить, у меня не было. Как бы он выжил, побираясь на улицах? Матушка взяла его, когда я уже не знал, куда его поместить. Она была обязана мне спасением жизни её брата Та... брата, которого она не видела с детства. Она согласилась его принять. "Жизнь за жизнь", – сказала она. По крайней мере, здесь ему не приходится выносить людское презрение или жалость, ведь Матушка никого не жалеет.

Элена не могла смотреть на него. Прикрыв глаза, она пыталась собрать воедино все обломки своих рассыпанных мыслей. Те сны были совсем не о ней. Она никогда не причинила бы зла своему ребёнку. А всё, что случилось – её арест, и смерть Атена, и то, что с ней делали Хью и Рауль, и сегодняшнее нападение на Осборна – ничего этого не было бы, если бы не единственный сон. И это не её собственный сон, он был навязан ей Рафаэлем.

– Почему? – закричала она Рафаэлю. – Почему ты выбрал меня? Ты мог взять в пожиратели грехов любого – нищего, вора, бродягу, кого угодно. Почему я? За что? Какое зло я тебе причинила?

Он уставился на Элену.

– Как ты не понимаешь? Это не было наказанием. Я не мог вынести это один. Пока жив был Джерард, мы несли эту ношу вдвоём. Наше бремя, но и связь между нами, которая делала нас ближе кровных братьев.

И когда он ушёл, я не мог передать этот груз чужаку. Он – часть меня, моя память, это я весь, и я хотел разделить его только с тобой. Во всём мире одной тебе я мог это отдать, потому... потому что люблю тебя.

Элена замерла, с ужасом глядя перед собой, на этого жалкого и несчастного человека. Слёзы ручьём лились по его впалым щекам. Он протянул к ней огромные руки безнадёжным жестом ребёнка, жаждущего утешения, а потом бессильно уронил их, словно понял, что ничего не получит.

Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвалась Матушка. Рафаэль поспешно отвернулся, стирая влагу с лица. Элена не могла пошевелиться. Она всё так же смотрела на него, не в силах поверить.

Матушка переводила взгляд с одного на другого, ощутив то, что носится в воздухе, но времени церемониться не было. Она нетерпеливо фыркнула.

– Живо поднимайтесь оба. Ниже по реке вас ждёт лодка. Лодочник не рискнул приблизиться к городу, могут остановить и проверить. Я сама отведу вас туда. Тальбот останется здесь, на случай если придут солдаты. Торопитесь, скоро рассвет, а мы хотим, чтобы до тех пор вы убрались из Норвича. Вот твой узелок, дорогая. А теперь отдай мне тот плащ и амулет, вдруг их кто-то узнает. – Она сунула в руки Элены другой плащ, потемнее и старый, подбитый серым кроличьим мехом. – В нём тебе будет тепло на воде.

– Вода? – непонимающе переспросила Элена.

– Ты что, до сих пор ей не сказал? – возмутилась Матушка. – О чем вы тут болтали, черт возьми? Мастер Рафаэль пришёл, чтобы забрать тебя.

Элена отшвырнула плащ, глаза вспыхнули яростью.

– Идти с ним? Я не могу с ним идти! Я не хочу! Ты не знаешь, что он сделал.

Матушка так же решительно опять набросила плащ на неё.

– Значит, ты собираешься оставаться здесь? Ты только что напала на самого могущественного человека в этих краях, ранила его, позволила ему узнать себя, а теперь будешь сидеть и ждать, когда он придёт за тобой? Но только не здесь. Может, тебе и не дорога твоя голова, но я намерена ещё долгие годы носить на плечах свою, если дьявол меня не достанет.

– Тебе не о чем волноваться, я не подвергну тебя опасности, – Элена вызывающе вздёрнула подбородок. – Я покину твой дом, но одна. Не вместе с ним, ни за что.

– Смело сказано, дорогая. И что же ты станешь делать одна? Даже если допустить, что ты сумеешь не попасться, когда полстраны тебя ищет и за тебя назначена плата, как же ты собираешься жить? Просить подаяние или торговать собой в переулках какого-нибудь грязного городка? Ты думаешь, здесь с девушками обходятся несправедливо, но подожди, тебе ещё придётся обслуживать вонючих пьяниц и мерзких жуликов, которые не могут себе позволить девушку из борделя. Когда тебя трахнут под забором и дадут пинок вместо монеты, когда остаток ночи ты будешь спать голодной на кладбище – вот тогда ты поймёшь, каково это, быть одной.

Слова Матушки были жестокими, но сделали то, для чего предназначались – вернули Элену к реальности. На мгновение она погрузилась в отчаяние, но потом вспомнила то, что скрывалось где-то в глубинах сознания. И она отчаянно ухватилась за это.

– Мы должны рассказать. Рассказать, что сделал Осборн. Тогда арестуют его, а не меня.

Рафаэль и Матушка переглянулись, как будто она заговаривается.

Элена обернулась к Рафаэлю.

– Помнишь, я рассказывала, как подслушала в поместье разговор о корабле и французах? Я знаю, кто это был, знаю, кто говорил в той спальне.

– Я уже знаю, – устало сказал Рафаэль. – Это был Хью, но...

– Нет, нет, не он. Это Осборн. Я должна была узнать его голос на суде, когда сын... но я была слишком расстроена, чтобы подумать об этом.

Рафаэль изумлённо смотрел на неё.

– Ты ошибаешься. Осборн – человек короля. Предателем был Хью. Спустя столько месяцев ты вряд ли могла бы припомнить тот голос.

– Я не помню голос, – сказала Элена. – Но сегодня вечером, когда Осборн узнал во мне свою беглую крестьянку, он сказал, что знает – я та девушка, которую он видел убегавшей от двери. Он решил, что я пришла просить денег за молчание о том, что услышала.

Рафаэль быо ошеломлён.

– Всё это время я думал... но это был не тот брат.

Матушка фыркнула.

– Это объясняет, почему Осборн так старался вернуть Элену, – она обернулась к девушке. – Но, дорогая, боюсь, тебе это не поможет. Только увеличит опасность. У тебя нет никаких доказательств, только то, что Осборн сказал тебе, а он будет всё отрицать. И теперь он еще настойчивее будет пытаться заставить тебя замолчать навсегда.

В свете свечей лицо Рафаэля было бледным и измождённым.

– Элена, прошу, поедем со мной. Дай мне попытаться искупить вину перед тобой. Я буду тебя оберегать, обеспечивать и поддерживать, чтобы ты ни в чём не нуждалась, сделаю всё, что смогу. Знаю, моё тело тебе отвратительно. Я всегда это знал, и поверь, понимаю лучше, чем ты можешь себе представить, ведь оно противно и мне самому. Но клянусь душой Джерарда, я и пальцем до тебя не дотронусь. А если со временем ты найдёшь мужчину, которого полюбишь и который полюбит тебя, клянусь, я отпущу тебя со спокойным сердцем. Раньше я просил тебя довериться мне, но доверия не заслуживал. Клянусь, я его заслужу.

Тальбот сунул голову в дверь.

– Матушка, если они сейчас не уйдут, можно и вообще не ходить.

Матушка кивнула. Не дожидаясь ответа Элены, она сунула ей в руки узелок и решительно вытолкнула за дверь. Через минуту Элена уже торопливо спускалась по лестнице за Рафаэлем, даже не понимая, согласилась она или нет.

За дверью Матушка схватила обоих за руки и быстро повела через спящие улицы. Она шла между ними, и случайному наблюдателю показалась бы похожей на ребёнка, идущего с родителями.

В этот час улицы были безлюдны. Таверны и пивные опустели. Свечи погашены либо давно догорели, и в слепых окнах не видно ни лучика света. Моросящий дождь покрывал лица крошечными каплями влаги, пропитывая одежду. Элена дрожала. Раф низко держал фонарь, чтобы они могли безопасно миновать открытые сточные канавы и пройти по узким переулкам. Свет фонаря скользнул по глазам нищего, свернувшегося у ворот, и тот заворчал во сне, отвернулся и крепче обхватил себя руками, укрываясь от холода и дождя. Морщинистое желтоватое тело влажно поблёскивало сквозь дыры в его тряпье, грязные пальцы босых ног скрючились от холода.

Три странные фигуры поддерживали друг друга на скользкой брусчатке, фонарь подсвечивал ноги таинственным жёлтым ореолом, но лица оставались в темноте. Через голову Матушки Элена бросила взгляд на длинную фигуру, плетущуюся рядом с ней. Голова и плечи сгорблены, как у пленника, направляющегося на виселицу.

Элена до сих пор не имела понятия, что собирается делать. Она не могла простить того, что он сделал с ней. Однако, хотя она говорила себе, что ненавидит его, она понимала желание разделить с кем-то самые страшные тайны. Кому можно позволить видеть тёмных чудовищ, живущих внутри тебя? Только тому, кого по-настоящему любишь. Элена знала, что Рафаэль ее любит. В глубине души она всегда это понимала. Но он же её использовал. Совершил насилие, куда худшее, чем Рауль или Хью – они касались лишь тела, а не души. Он сделал её виновной в преступлениях, которых она не совершала и никогда не смогла бы совершить. И всё же кровь того младенца и монаха теперь на её руках, и ей придётся целую вечность нести за них наказание, как и ему... им обоим. Страх так велик, что она не могла даже думать, что это значит. Если хоть на мгновение позволить себе сосредоточиться на том кошмаре, она просто сойдёт с ума.

Элена знала одно – ей хотелось бы оказаться за сто морей от Рафаэля. Однако, она понимала, почему он так страдал от потери Джерарда – больше никто не разделял страданий Рафаэля, и никто не мог понять ужаса, который он видел. Кроме Джерарда, а теперь и неё. Даже если искать всю жизнь, ей ни с кем это не разделить – как сможет даже самый верный любовник понять образы, навсегда оставшиеся в её памяти, ужас и отвращение в её сердце? На такое способен лишь тот, кто сам несёт всё это внутри себя.

Элена могла ненавидеть Рафаэля каждой частичкой души, но они стали одной плотью. Она не сможет жить с этим одна, как и он. Их связь прочнее, чем брак, и крепче любви – ведь грех будет соединять их и после смерти. И потому Элена вдруг поняла – у неё нет другого выбора, только идти с Рафаэлем, без него, одной, ей не вынести этот ночной кошмар, и это станет самым страшным приговором.

Тесные улочки остались позади, перед ними открылась окаймлённая рекой болотистая равнина. Ветер здесь дул сильнее, ветер хлестал замёрзшую кожу. Толстые узловатые стволы обрубленных ив торчали из болотистой почвы как гигантские дубины. Тут и там среди берёзовой поросли виднелись тёмные пятна лачуг и хибарок.

Матушка взяла у Рафа фонарь и осветила вымокшую траву, что-то выискивая. Она указала на вертикально торчащую из земли ветку, очищенную от коры. Прижав палец к губам, она двинулась по следу. Элена осторожно шагала за ней, Раф замыкал шествие. Она слышала чавканье его ног по болоту, но не оборачивалась. Теперь они были уже рядом с рекой.

Матушка вцепилась в руку Элены и тащила вперёд, к зарослям низкого кустарника. За ней, пригнувшись, шёл Рафаэль. Перед ними в темноте скользила огромная чёрная река. Элена ощущала идущий от воды холод, ещё холоднее, чем дождь. Она подняла взгляд вверх, жмурясь от падающих капель. Город ещё окутывала темнота, но вдоль горизонта уже виднелся алый свет. Занимался рассвет.

Матушка прикрыла фонарь плащом, потом пошевелила ткань, чтобы свет несколько раз подряд мигнул в сторону реки. Они ждали в тишине, только капли дождя стучали по головам, да плескалась вода в реке. Потом из темноты мелькнула ответная вспышка. Над рекой, медленно приближаясь, поплыл крошечный огонёк.

Матушка обернулась, понизила голос до шёпота.

– Как только лодка пристанет к берегу, бегите к ней, залезайте внутрь и держитесь пониже, пока не отплывёте подальше от города. Те люди знают, куда вас везти. Можете им доверять. Они – мои хорошие клиенты.

Они увидели, как из темноты проступил контур маленькой лодки, как будто она возникла из тени.

– Прошу, Элена, – прошептал Рафаэль, – идём со мной.

Он протянул руку, белую, блестящую от влаги в свете фонаря, похожую на руку утопленника. Элена колебалась, потом медленно, очень медленно её пальцы коснулись его, и она схватила руку, ощутив не холод кожи, а ответное пожатие пальцев, нежно, но прочно сомкнувшихся вокруг её руки.

Внезапно тишину разорвал пронзительный свист потревоженного кулика. Элена обернулась – через болото, низко склоняясь на фоне подсвеченного горизонта, к ним быстро приближался рассыпавшийся отряд преследователей. Металл в их руках поблёскивал в первых лучах тусклого солнца.

– Чёрт возьми! Это же люди короля! – прошипела Матушка.

Рафаэль отпустил руку Элены и с силой толкнул её, так что она растянулась на земле за кустами.

– Держи её, Матушка! Делай что хочешь, только спаси её.

Он, как краб, быстро пополз на четвереньках и, оказавшись достаточно далеко от Матушки и Элены, вскочил на ноги и, не скрываясь, побежал вдоль берега, отвлекая людей Иоанна от женщин и лодки. Раздался крик – солдаты его заметили. Они тут же сменили направление и теперь гнались за ним, огибая кусты и деревья, так быстро, как только позволяла заболоченная почва. Солдаты продвигались медленно, постоянно спотыкались, ноги вязли в размокшей земле, но они поднимали друг друга и продолжали преследовать добычу. Вскоре всех их поглотила темнота.

Когда крики начали затихать вдали, Матушка сжала руку Элены.

– Шевелись, дорогая, и поживее. Нет, не вставай. Они могли оставить людей наблюдать. Ползи!

Элена подняла голову, чтобы взглянуть на маленькую лодку на реке, но лодочники потушили фонарь, едва завидев солдат, то же самое сделала и Матушка. Они подползли на четвереньках к берегу, Матушка тихонько окликнула лодочников, но никто не ответил. Элена прижимала руки к тёмной земле, вздрогнула, когда в ладонь глубоко вонзалась колючка, но не останавливалась. Они были уже почти у края воды. Жёсткая трава под ногами сменилась на вязкую грязь. Элена окинула реку взглядом.

На горизонте уже начало рассветать, показались чёрные контуры далёких кораблей, но лодки поблизости не было. Издалека ветер доносил голоса солдат, выкрикивавших приказы друг другу. Элена зажмурилась. Благословенная Пресвятая Дева, Матерь Божья, милостью своей позаботься о Рафаэле. Спаси его. Не дай им его поймать. Прошу, не дай им схватить его.

Матушка тихо выругалась. Потом крепко вцепилась в руку Элены и потащила её назад.

– Эти лодочники – куски тухлого сала! Никчёмное блошиное дерьмо. Ну погодите, пусть они только посмеют ещё раз показать свои морды в моём доме. Я их яйца крабам скормлю, – Матушка вздохнула. – Но всё же не могу сказать, что осуждаю их. Говорят, рисковать жизнью стоит только ради родни, а я для своей и не стала бы. – Она с тревогой глянула вверх по реке, откуда доносились крики солдат. – Нам нужно убраться отсюда, и как можно скорее. Рафаэль изо всех сил старается их увести. Мы должны идти в противоположную сторону.

– Но мы же не можем бросить Рафаэля.

Едва Элена произнесла эти слова, над болотами эхом разнёсся звон мечей.

– Похоже, Бычок сильно занят... нет, нет! – Матушка вцепилась в Элену, бросившуюся на звук. – Мы ничем не можем ему помочь. Только сделаем хуже. Когда Рафу удастся сбежать, он найдёт способ вернуться к тебе. И тогда мы найдём вам обоим другой корабль. Но сейчас самое лучшее – увести тебя из Норвича, и побыстрее. Осборн будет дом за домом прочёсывать город, искать тебя. Идём, дорогая. Я провожу тебя, пока не выведу на правильную дорогу.

Элена в последний раз обернулась. Кажется, она смогла разглядеть вдалеке людей и блеск оружия в первых лучах рассвета. Но она была не уверена, может, это просто вода. Она отвернулась и покорно поплелась за Матушкой.

***

Раф понимал – ему не сбежать от солдат. Рано или поздно они его схватят, и он лишь хотел увести их подальше от Элены и Матушки, чтобы дать им возможность спастись. Усилия, с которыми приходилось выдёргивать ноги, вязнущие в сырой заболоченной почве, разрывали мышцы ног, в боку у него уже болело, но он не остановится, пока не заставят. Он оглянулся через плечо – трое солдат были уже близко. Они подавали друг другу знаки растянуться, видимо, хотели отрезать ему путь.

Раф прибавил шагу. Теперь, глядя на реку, он думал – не прыгнуть ли в воду. Он довольно хорошо умел плавать, однако река полноводная и быстрая. На другой берег не переплыть, но можно попробовать спрятаться и под этим берегом, если найдётся за что зацепиться.

Ему нужно выбрать место, где берег навис над водой... он вскрикнул, ощутив под ногой пустоту. Он барахтался на спине в жидкой грязи, от всплеска ледяной воды перехватило дыхание. Он свалился в одну из глубоких узких канав, которые шли по болоту, впадая в реку. Даже при свете дня эти овраги не заметить, пока не окажешься прямо над ними. Раф извивался в неглубокой воде, безуспешно пытаясь подняться на ноги в скользкой грязи.

Крики раздавались уже совсем рядом, и Раф затих, молясь, чтобы его скрыли остатки ночной темноты. Казалось, голоса начали отдаляться. Медленно и осторожно он попытался выпрямиться, но всё было бесполезно. Мягкая шелковистая грязь по бокам канавы просто уплывала из под рук. Он оставил попытки выбраться и стал, извиваясь, продвигаться вперёд, в сторону реки. Если удастся выскользнуть в воду и укрыться под берегом, то с Божьей помощью он сможет переждать там, пока они не бросят поиски.

Узкий овраг шёл наклонно, и, прилагая немного усилий, Раф заскользил к реке. Пальцы рук и ног онемели от холода, тело сводила судорога. Он не мог понять, где находится – слишком темно, но ещё пара ярдов, и наверняка окажется в воде, в безопасности.

Он подавил крик – голова задела что-то твердое, и ощутил, что его выдёргивают за шиворот из воды, так что он оказался в сидячем положении.

– Думал, сможешь удрать от нас, изменник?

За его спиной в канаве стоял солдат. Раф попытался вцепиться в ноги врагу и повалить под себя, но его тут же схватили за руки сверху, с земли. Двое солдат вытащили Рафа наверх через край канавы и бросили в колючую болотную траву лицом вниз. Раф поднял глаза. Его окружали шесть или семь солдат. Они расступились, пропуская вперёд маленькую тощую фигурку. Раф узнал лицо Мартина, широко ухмыляющегося, словно приветствовал старого друга.

– Ты похож на тот труп, что мы видели в Ярмуте. Вернее, скоро станешь таким, мастер Рафаэль. Уверен, для тебя уготована особая смерть. Полагаю, обвинение в государственной измене. Осборну не терпится лично тебя допросить. Он настаивает на том, что сделает это сам, и как он мне сказал, ждёт с большим нетерпением. К несчастью, Осборн может немного подзадержаться, прежде чем навестит тебя. Так что пока развлечёшься, слушая крики дружков-изменников в подземельях замка. К сожалению, Осборн ранен, тебе это известно? Но благодарение Богу, удар скользнул по ребру, лекари говорят, что он поправляется. Наверное, сможет посетить тебя где-то через неделю, хотя боюсь, во время допроса ещё будет ощущать боль. А как я слышал от тех, кто его знает, от этого его нрав не улучшится.

Рафу было незачем объяснять, на что способен Осборн. Как и всякий нормальный человек, он боялся пыток и боли, но не это сейчас наполняло ужасом его душу. Понятно, что Осборн станет наслаждаться каждым движением его мышц, изучать каждую судорогу агонии на лице, наблюдать, как он умирает, с тем же холодным интересом, как смотрел, когда вешали Атена. Кроме того, Раф понимал – смех Осборна, последнее, что он услышит при жизни, будет преследовать его даже в аду. Он прошёл через всё это не для того, чтобы теперь оказаться в лапах этого человека.

Мартин обернулся к солдатам.

– Берите его, и смотрите, чтобы он от вас не сбежал. Но обращайтесь с ним осторожно. Лорд Осборн желает, чтобы пленник попал к нему невредимым, и в состоянии, пригодном для разговора.

Раф заставил себя расслабиться. Два солдата подняли его и поставили на колени, он не сопротивлялся, как будто уже смирился с поражением. Потом, когда ноги уже твёрдо стояли на земле, Раф размахнулся, ударил огромным кулаком в лицо ближайшего, а другой рукой схватил его руку с мечом. Солдат отшатнулся, наткнувшись на стоявших позади товарищей. Этой минутной растерянности Рафу хватило, чтобы вырвать оружие. Раф выставил меч перед собой, вращая лезвие и направив его на солдат.

Мартин быстро, как хорёк, скользнул за спины солдат.

– Разоружите его, идиоты, но не убивайте. Осборн хочет его живым.

Раф давно не держал в руках меч, а этот был не из лучших. Баланс неправильный, и лезвие короче, чем у любого из тех, какими он владел прежде, но длинные руки Рафа компенсировали недостатки. Он быстро развернулся, ткнул мечом одного из солдат в кругу. Застигнутый врасплох противник попятился, споткнулся, но быстро восстановил равновесие.

Раф дрался стойко и яростно. Он был привычен к ближнему бою, и хотя ещё едва рассвело, отблесков восходящего солнца на кружащих клинках было достаточно, чтобы вовремя заметить и отразить атаку. Он пробивался сквозь круг с безумной яростью, порождённой отчаянием. Один солдат отшатнулся с залитым кровью лицом, другой с криком бросил клинок – меч Рафа прошёл через его руку.

Раф проталкивался вперёд, пока в кругу солдат не появился проход, открыв реку, вспыхивающую на солнце золотыми огоньками. Он с криком рванулся из круга к воде. Он был уже в трёх шагах от реки, когда спину пронзила острая боль. Раф упал на колени, попытался ползти вперёд, но руки не слушались, и он повалил наземь. Его схватили и опрокинули вверх лицом, он едва не кричал от боли. Спина, казалось, горела. Мгновение он наслаждался внезапным теплом, хотя и не знал, откуда оно, пока не понял, что под ним разливается его собственная кровь.

– Я же велел вам, кретины, не ранить его. Да вы понимаете, что натворили? Знаете, что сделает с вами Осборн, когда это обнаружит?

Мартин опустился перед Рафом на колени, хлопая по лицу, чтобы заставить открыть глаза. Но Раф внезапно почувствовал себя безумно уставшим. Ему хотелось только уснуть. Дышать становилось всё тяжелее, как будто кто-то прижимал к лицу мокрую ткань. Он не чувствовал ног. Он понимал, что умирает, и был этому рад. Не многим людям даровано выбрать час собственной смерти. Осборн не получит удовольствия, глядя, как он умирает.

Раф закричал от боли, прижимая руку к груди. Казалось, чья-то рука сжимала изнутри его сердце. Он крепко зажмурился, изо всех сил пытаясь справиться с болью. Но было что-то ещё, он должен ещё кое-что сделать. Нужно как можно дольше оставаться в сознании. Теперь у него оставалась единственная возможность получить искупление, единственный способ защитить тех, кому причинил зло. Важны лишь живые, не мёртвые. Живущие не должны страдать из-за тех, кто уже за гранью этого мира.

Раф открыл глаза, взглянул в лицо Мартина.

– Исповедь. Я хочу... исповедаться, – прошептал он.

Мартин склонился ниже, лицо загорелось азартом.

– Да, это так, тебе следует исповедаться для спасения твоей души. Ты умираешь, и потому сейчас должен говорить только правду. Это твой последний шанс спастись от проклятия и вечного пламени ада.

– Нет времени...

– Назови имена, – потребовал Мартин. – Лишь имена, это всё, что ты должен сказать. Я сделаю остальное. Говори же.

– Confiteor Deo omnipotenti... исповедаю... перед тобой и всемогущим Богом, что я...

Раф смотрел в небо. Оно становилось темнее. Это неправильно. Сейчас ведь утро, разве он не видел рассвет? Он вспоминал длинную и алую, как кровь, полосу света, тонкий кровавый след, пересекающий мир.

Мартин встряхнул его.

– Что ты сделал? В чём каешься? Говори!

– Исповедуюсь, что убил... Рауля и Хью. Но ты скажи Иоанну вот что... предатель – это Осборн из Роксхема. Он служил... Филиппу Французскому... Это Осборн... собирался встречать ваших французских шпионов. Перед лицом смерти я клянусь крестом крестоносцев, что это правда. Передай Иоанну... и Осборну на эшафоте... что он знает убийцу брата. Скажи, что я сделал это за Джерарда, за того монаха, за сарацинского младенца. Скажи Осборну перед казнью, и пусть это станет последним, что он услышит... Я на последнем дыхании клянусь, что убил его брата Хью... клянусь своей бессмертной душой.