Текст книги "Проклятие виселицы (ЛП)"

Автор книги: Карен Мейтленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Раф отвернулся от человека в клетке, опустившись на колени на холодные каменные плиты.

– Тальбот сказал, это не моя страна. Так почему меня должно волновать, кто сидит на троне Англии? Иоанн – не мой король. Я ничем ему не обязан и никого не предаю. Важно только одно, то, что должен делать любой – защищать тех, кого любишь. Я обязан спасти их.

Раф поднялся и принялся беспокойно расхаживать взад и вперёд, словно зверь в клетке.

– И Анна и Элена тесно связаны с Джерардом. И пока Элена всё ещё носит в душе то, что он совершил, у Джерарда остаётся надежда на вечную жизнь. Но я не знаю, как их защитить. Если я заберу отсюда Элену, она может подвергнуться смертельной опасности. Здесь ей ничто не угрожает. Она жива. – Он обернулся к узнику в клетке, чьи голубые глаза на почерневшем от грязи лице пристально смотрели на него. – Когда-то мне уже приходилось делать такой выбор, и мне так нужно знать, не ошибся ли я. Может, я пришел к тебе в последний раз. То, что я сделал и что собираюсь – всё только ради любви. Нельзя заставлять человека причинять вред тому, кого он готов защищать все душой.

Раф ухватился за прутья решётки клетки и яростно встряхнул, словно хотел вырвать ответ у скрючившегося в соломе человека.

– Ты должен простить меня. Должен отпустить мне грехи. Больше никого не осталось, кто может... поговорить со мной, да будь ты проклят, просто поговори со мной! Скажи хоть слово, дай знак, это всё что я прошу, сделай что-нибудь!

Но человек в клетке не пошевелился. Мерцание факела отражалось двойным огоньком в его огромных чёрных зрачках, и он не отрывал взгляда от лица Рафа.

Неподалёку в клетках беспокойно рыскали животные, лапы шуршали по соломе, когти скреблись по железным прутьям, где-то далеко гулко капала вода, словно в бездонной чёрной дыре в полу билось огромное сердце.

Раф поднял факел и стал пробираться между клетками к выходу. Звери не спускали с него глаз, когда пламя проплывало мимо них, и продолжали следить из сомкнувшейся тьмы. Раф хребтом чуял их горящие взгляды, но не обернулся. Он поднимался по ступеням, и темнота скрывала все следы его присутствия здесь, как волна смывает следы на песке.

Но когда в подземелье погас последний отблеск света, человек в клетке наконец прошептал:

– Я прощаю тебя, Рафаэль, потому что знаю, ты никогда не простишь себя.

Но его тихий голос слышал только большой чёрный кот.

День полнолуния, сентябрь 1211 года

Чайки.

Убить чайку – всё равно что убить человека, ибо чайки, беспрестанно реющие над волнами, это души утопленников. Чайка, летящая строго по прямой, следует за телом, что плывет под волнами. Это неприкаянная душа смертного, что не может покинуть тело, когда-то служившее ей домом.

Умершие моряки и рыбаки превращаются в чаек, ибо ветер и волны навсегда завладели их душами, и они не могут покинуть море. Смертные забирали у моря, пока были живы, а после смерти должны заплатить за это. Такова сделка с дьяволом.

Если чайка бьется в окно, тот член семьи, живущей в этом доме, что сейчас в море, находится в смертельной опасности.

Когда чайки летят вглубь суши, это значит, что на море собирается шторм. Но если они летят к морю или сидят на песчаном берегу, погода будет ясной.

Смертные боятся заглянуть чайке в глаза, ибо тогда чайка может их узнать и запомнить. А если этот смертный когда-либо отважится плавать в море или упадет в воду с борта корабля, он окажется на милости той чайки. Она выклюет ему глаза и оставит слепого и беспомощного на волю судьбы.

Ибо, как и само море, чайки не питают жалости к глупым смертным, что отваживаются вступить в их царство.

Травник Мандрагоры

Море наступает

Раф шагнул из лодки на сушу, остров Ярмут. Он вложил монету в ладонь лодочника, и тот тщательно изучил её, прежде чем спрятать в одежде. Дрожа от озноба в тусклых лучах рассвета, Раф прошёл по скользкой деревянной пристани, ведущей в Брейдонский залив, где три большие реки вливались в солёное море. Галька под ногами поблёскивала серебряными рыбьими чешуйками. Они были повсюду, высушенную чешую разносил ветер, образуя возле домов бесцветные сугробики, похожие на снег.

С обеих сторон от него простирались Ряды [30]30
  Ряды. Ярмут изначально строился на песчаной отмели в устье трёх рек, формирующих залив Брейдон – Бера, Яра и Уйэвени. Сначала там селились рыбаки, ставившие жилища узкими параллельными рядами чтобы каждая полоска домов на возвышенности имела доступ к морю. Это также позволяло уменьшить вероятность затопления. В Средние века там размещалось сто сорок пять рядов, которые были плотно населены до тех пор, пока их по большей части не разрушили при бомбардировках во время Второй мировой войны. В более позднее время дома в этих рядах состояли из одной нижней комнаты и одной верхней. Ряды стояли так тесно, что между ними мог пройти только один человек, касаясь при этом обеих стен вытянутыми руками.


[Закрыть], сотня или около того узких улиц, идущих параллельно друг другу до самого моря. Он свернул в первый попавшийся проулок. Местами проход был таким узким, что Раф мог коснуться руками стен с обеих сторон. Посередине, словно вена по спине креветки, шла открытая сточная канава, но свежий солёный ветерок, проникающий сюда, милосердно уносил прочь большую часть вони от экскрементов и гниющих объедков, оставляя только перебивающий всё запах рыбы, что прилип к просмолённым деревянным постройкам словно вторая кожа. Многие дома служили также лавками или мастерскими, товары выкладывались прямо на узенькую улочку, чтобы освободить в крохотных комнатушках место для работы. Между домишками располагались небольшие дворики, где Раф мельком видел женщин. Одни готовили пищу на открытом огне, другие ткали либо отжимали бельё в корытах. Работа в руках женщин не останавливалась ни на миг, а языки не переставали болтать с соседками, но их острые взгляды не пропускали ничего. Пробиваясь в толчее, Раф крепко сжимал в кулаке кошелёк – он хорошо знал, как порты привлекают воришек.

Он вздохнул с облегчением, когда наконец достиг конца Рядов и оказался на морском берегу. Здесь было не так многолюдно. Везде, куда ни брось взгляд, люди на песке занимались постройкой или починкой лодок, шагали мимо с корзинами, полными рыбы, или разгружали тюки, бочонки или ящики на неустойчивых деревянных причалах, на которые накатывали волны. Дальше, в сером море, на волнах покачивались большие парусные суда, стоящие на якоре, а мелкие лодки сновали между ними, как косяки сардин между китами.

Раф прошёл половину пляжа в поисках "Духа дракона", но невозможно было опознать корабль среди остальных. Он поинтересовался у нескольких местных на берегу, но все они качали головами, слишком много кораблей приходит и уходит.

– Таможня, – кивнул один рыбак в сторону дальнего края берега. – Они учитывают все корабли, потому что собирают с них пошлины.

Раф довольно легко нашёл деревянный домик, но вот найти, с кем поговорить, оказалось не так просто. Он поднялся по наружным ступенькам в квадратную комнату, уставленную маленькими столиками, полную торговцев и капитанов кораблей, кричащих и размахивающих свитками пергамента с тяжёлыми восковыми печатями. В конце концов Рафу удалось пробраться сквозь толпу, бесцеремонно расталкивая людей, и привлечь к себе внимание.

– Не могли бы вы сказать, стоит ли здесь на якоре корабль "Дух дракона"?

Измученный клерк визгливо усмехнулся при звуке голоса Рафа, однако тут же сделал серьёзное лицо и, закатив глаза, усталым жестом показал на огромную стопку пергаментов на своём столе. Раф сунул в его ладонь серебряную монету.

– Пришёл вчера, – пробормотал клерк. – Я сам с ним разбирался. В основном – вино и специи, немного древесины, не слишком хорошего качества. Слоновая кость, пять тюков меха – волчьего и медвежьего, не соболя, и...

– А где его береговая шлюпка? – нетерпеливо перебил Раф.

Клерк засопел, явно обиженный тем, что его выдающаяся память не удостоилась должного восхищения. Его рука снова скользнула через стол, но Раф не собирался расставаться ещё с одной монетой. Он не забыл и не простил ту усмешку.

Раф наклонился через стол, приблизив лицо к лицу клерка.

– Я спросил – где она?

Клерк сердито смотрел на него, но поняв, что Раф не отступит, указал туда, откуда он пришёл.

– Команда будет в "Серебряной сокровищнице", в начале Визгливого Ряда.

Чтобы найти нужный ряд по имени, известному только местным, Рафу потребовалось время. Наконец, какая-то старая рыбачка нехотя указала ему на Визгливый Ряд, а очутившись там, Раф быстро нашёл "Серебряную сокровищницу" по вырезанной над дверью селёдке, которая вкупе с несколькими сухими веточками означала, что здесь пивная.

Время было ещё раннее, и большинство людей заняты работой, но те, у кого не имелось неотложных дел, сидели в маленьком дворике у дома и заливали в глотки эль из почерневших кожаных кружек, будто долгими неделями не утоляли жажды.

По исходившей от посетителей вони Раф понял, что это рыбаки. Не обращая на них внимания, он заглянул в крошечное помещение в глубине двора. Там за узким столом на скамьях сидели трое и тихо разговаривали, явно торгуясь из-за какой-то сделки. Больше там не было ничего – кроме шаткой лестницы, ведущей на чердак через люк в потолке.

Когда Раф появился в дверном проёме, закрывая свет, все трое, быстро взглянув на него, прикрыли руками от взгляда что-то, лежавшее на столе, однако Раф всё же успел заметить винно-красный блеск рубинов.

– Я ищу команду "Духа дракона".

– У тебя есть к ним дело? – с заметным испанским акцентом спросил один.

– Пришёл забрать кое-какой груз.

Человек дернул ртом, будто говоря, что ему нужна причина посерьезнее, чтобы начать выдавать какие-то сведения.

В комнату со двора зашла хозяйка пивной, тощая, с впалыми щеками, вытирая руки о грязный обрывок старого корабельного паруса, повязанный вокруг талии, чтобы сберечь юбку.

– Ещё эля, господа?

Все три головы гостей обернулись в сторону Рафа. Он понял, что от него требуется.

– Принеси большую бутыль и ещё одну кружку.

– Сию минуту, – без тени улыбки ответила женщина.

Должно быть, на этом бледном лице никогда не отражаются чувства, подумал Раф. Вся её жизнь, все краски глаз словно выжжены солнцем и морем, остался лишь слабый, как разбавленное водой молоко, оттенок тускло-голубого цвета.

Один из троих сдвинулся на несколько дюймов, освобождая место на скамье, и Раф воспринял это как приглашение присоединиться к ним за грубым столом, сколоченным из старых корабельных балок, почерневших от старой смолы.

Хозяйка пивной принесла полную бутыль, поставила на стол между ними и удалилась. Раф разлил эль в кружки и попытался снова.

– Груз, что я должен забрать – живой.

Трое молча глядели на него, их обожжённые солнцем почти до цвета кожаных кружек лица оставались невозмутимыми. Раф порылся в суме и положил на грязный стол перед ними маленькое жестяное колёсико, знак святой Катарины.

Все трое какое-то время разглядывали значок, не говоря ни слова, потом главарь поднял его и вернул Рафу.

– Откуда пришёл этот груз?

– Спинолари, Брюгге, – так велел отвечать Тальбот, хотя Раф сомневался, что их гости когда-либо ступали на эту пристань.

Моряк кивнул.

– Проведёте меня к нему? – спросил Раф, расценив этот жест как согласие.

– Нет, нет! – с неожиданной горячностью ответил моряк. Потом, кажется, понял, что тут нужно некоторое объяснение. – Капитан не желает видеть на корабле иностранцев. Но я приведу его. У тебя есть деньги?

Раф вынул кожаный кошель, развязал шнурок и высыпал в руку его содержимое.

Моряк презрительно сплюнул на пол.

– Этого недостаточно. Нам нужно платить и другим. Много расходов. Мне нужно больше.

Раф этого и ожидал, но тем не менее, делал вид, что спорит и не желает платить больше, пока наконец не понял, что моряк не уступит. Раф полез под рубаху и достал золотое кольцо, висевшее у него на шее на кожаном шнурке. Не снимая шнурка, он наклонился вперёд, чтобы моряк мог как следует рассмотреть замысловатое золотое плетение, обрамляющее единственную сверкающую жемчужину. Кольцо принадлежало Джерарду, а прежде – его отцу. В час, когда умирал Джерард, на этом кольце Раф поклялся, что не позволит другу унести в могилу грехи. В тот день, когда леди Анна сняла кольцо с руки своего мёртвого сына и отдала Рафу, он верил, что никогда с ним не расстанется, но теперь... теперь он не мог хранить кольцо. Он знал, какое оно: гнилое и кровавое, словно высохшая рука вора. И если оно окупит защиту для леди Анны и не позволит священнику оговорить её, то отдать кольцо будет актом очищения, отпущения грехов, за то, что он совершил. Он почти смог убедить себя, что кольцо было дано ему только для этой цели.

Моряк глазел на тонкий изящный узор. Потом кивнул, показывая, что Раф должен отдать кольцо.

– Нет-нет, дружище. Я не такой болван. Доставь мне груз, тогда я заплачу.

Моряк сердито посмотрел на него, потом наклонился к своим товарищам и тихо заговорил. Но даже если бы они говорили вслух, на всю комнату, вряд ли что-то изменилось бы, ведь Раф их не понял бы. Наконец главарь выпрямился.

– Мы забираем кольцо сейчас. А когда доставим груз, ты отдашь нам кошелёк.

Раф колебался. Он видел, эти люди не из тех, что готовы уйти ни с чем, а если его попытаются обмануть, кольцо отыскать легче, чем монеты. Он снял с шеи кожаный шнурок. Моряк ещё раз внимательно изучил кольцо, он явно не привык никому доверять. Потом накинул шнурок на шею, спрятал кольцо под рубахой и тут же направился к двери.

– Ночью я приведу его сюда. Но ждать не стану. Будешь здесь, – хорошо. Если нет – твой груз пойдёт на дно, понял? – он вернулся на несколько шагов к Рафу, пристально глядя в лицо. – Ночью отдашь мне кошель, без разговоров. Попробуешь обмануть меня, и крабы отлично позавтракают.

Моряк плюнул на ладонь и протянул её Рафу. Тот сделал то же самое, они с равной силой пожали друг другу руки. Сделка заключена, и обратной дороги нет.

***

Она осторожно отворяет дверь во двор, опасаясь внезапного нападения. Нещадно палит солнце, камни кажутся ослепительно белыми, солнечный свет на минуту слепит ей глаза, и она ничего не видит. Потом слышит звук быстрого учащённого дыхания.

Три девушки сидят на корточках в углу двора, забившись в тень, обнимая друг друга, головы прижаты к груди, со стороны они кажутся единым клубком рук и ног. Везде ползают мухи, густыми чёрными волнами покрывают сухую как пергамент траву, пыльные кувшины, спины девушек. Они слышат звуки шагов за спиной, одна из них захныкала, но они не двигаются.

Элене хочется пить, она взмокла от пота и до изнеможения устала. Элена лишь хочет прекратить это, чтобы всё закончилось. Она шагает в угол и хватает первую попавшуюся руку, пытаясь разомкнуть сцепившиеся тела. Но остальные вцепились в сестру с неимоверной силой, несмотря на их поразительную худобу. Элена даже боится, что если она нажмёт слишком сильно, кость этой слабой руки сломается прямо в её кулаке. Но она должна тянуть. Она хватает девушку за талию и вытаскивает. Две оставшихся сестры цепляются друг за друга еще сильнее, чем прежде. Девушка сопротивляется, но вскоре её руки обхватывают Элену. Она стоит, беспомощно всхлипывая. Она что-то бормочет. Что это – призыв к милосердию или пылкая молитва? Элена не знает. Но что бы девушка не говорила, её речь постоянно перебивают какие-то крики, доносящиеся снаружи, с улицы. Одни похожи на завывания ветра, они всё длятся и длятся. Другие, резкие и короткие, обрываются на полузвуке. И хотя Элена безумно хочет их прекратить, её сердце замирает от боли каждый раз, как они умолкают.

Элена вытянула из тёмного угла вторую сестру и связывает ей запястья. Эта не пытается сопротивляться. Она оцепенела, безжизненные глаза застыли, как будто она уже мертва. Но когда Элена связывает двух сестёр вместе одну за другой, из угла неожиданно выпрыгивает третья. Она мчится к каменной лестнице, ведущей со двора на улицу, и Элена не успевает её остановить. Она пытается ухватить подол платья беглянки, но ткань выскальзывает из пальцев. Девушка босиком поднимается по ступенькам. На самом верху она оборачивается, поднимает лицо к золотистому солнечному свету. А потом закрывает глаза и прыгает вниз.

Она разбивается о каменные плиты двора и остаётся лежать с гротескно вывернутыми ногами. Струйки алой крови бегут с головы, медленно извиваясь по белым камням. И по ней уже ползают мухи. Но лестница не слишком высока, и девушка ещё жива, она ещё шевелится. Кости сломаны, в широко открытых тёмных глазах безумная боль.

Две другие сестры в ужасе смотрят, потом поднимают крик. А она только смотрит на них, безмолвно открывая рот, лишь глаза отчаянно молят о помощи. Сёстры пытаются вырваться, подойти ближе, но они связаны и не могут до неё дотянуться.

Элена смотрит на слёзы, бегущие по их лицам. Не важно. Её они не волнуют. Сегодня она видела слёзы на сотнях лиц, молодых и старых. Судьба этих сестёр будет той же, что и у других. Минуты или часы – какая разница перед концом? Сегодня, к тому времени как сядет солнце, они больше ничего не будут видеть и чувствовать. Элена, кажется, целую вечность смотрит на мух, роящихся над стекающей кровью.

Потом она подходит к девушке на земле, закрывает левой рукой молящие тёмные глаза. А правой вынимает кинжал и вонзает девушке в горло.

***

Тучи выстраивались весь день, и теперь огромная фиолетовая стена возвышалась над свинцово-серым морем. Завывал ветер, и белые волны яростно мчались к суше, вздымаясь и обрушиваясь на берег, засасывая огромные массы песка, чтобы выплюнуть его снова, накатывая всё дальше и дальше на берег. Чайки давно покинули остров Ярмут и улетели вглубь суши, пророча криками гибель, как небесные ведьмы.

Люди вытягивали из воды мелкие судёнышки и тащили как можно дальше от берега. Большие корабли, которые не вытянуть на сушу, уводили подальше от берега, туда, где поглубже. Как только корабли были надёжно закреплены якорями и верёвками к берегу, чтобы не поворачивались бортом к ветру, люди бросились в воду, выбираясь с помощью швартовных канатов на берег.

Ветер как в трубе завывал в Рядах, словно проклятый а аду, поднимал в воздух и кружил сухие серебряные чешуйки, колющие лица людей, спешащих поскорее вернуться по домам. На верхних этажах замерцали масляные лампы на рыбьем жире, деревянные домишки затаились и приготовились к тому, что может принести ночь.

Раф вернулся в "Серебряную сокровищницу". Ветер был слишком порывистым, во дворике никого, жаровня потушена. Крохотная пивная тоже пустовала, за исключением одинокого старика с красными веками, который сидел в углу, склонившись над кожаной кружкой.

Он поднял водянистые глаза на Рафа, который боролся с ветром, пытаясь закрыть дверь.

– Мертвецы идут, – мрачно произнёс старик.

Раф непонимающе кивнул. Открылась другая дверь, и вошла хозяйка пивной с небольшим кувшином эля и кружкой. Она поставила выпивку перед Рафом и подбоченилась в ожидании монеты. Её лицо было таким же пустым, как и прежде. Затем она подошла к старику, чтобы наполнить его кружку.

– Это последняя, и ступай домой. Твоя дочь ждёт тебя, чтобы запереть дверь, пока ее не сорвал ветер.

– Куда он собрался? – спросил старик.

Оба повернули головы, чтобы посмотреть на Рафа выцветшими от моря глазами.

Женщина пожала плечами.

– Он просто ждёт, – сказала она, как будто знала о деле Рафа.

Снаружи потемнело, ветер гнал щепки и куски тростника с крыш – всё, что мог унести, словно непослушный ребёнок, проверяющий, можно ли стащить что-нибудь.

Раф подошёл к двери и чуть приоткрыл, крепко удерживая её под напором ветра. Ряды опустели. Тут и там в тусклых лужах жёлтого света масляных ламп, укрытых за оконными створками, ветер швырял мелкую гальку вдоль по переулку, а далеко, в самом конце Рядов, Раф мельком заметил белые гребни на чёрных как смоль волнах.

Его разрывали сомнения. Может, они не придут этой ночью. Ну разве захочет кто-то вверять свою жизнь утлому судёнышку на таких волнах? Однако Раф не решался уйти – ведь они, без сомнения, способны осуществить свою угрозу, если явятся, а его не застанут.

Он с трудом закрыл дверь и снова плюхнулся на скамью. Старик осушил остатки эля и поковылял к двери, тяжело опираясь на палку.

– Не забудь, отдай морю его оброк, пока оно само за ним не явилось, – пробормотал он.

Едва дверь за ним захлопнулась, как тут же с грохотом распахнулась снова. Но пороге стоял моряк с "Духа дракона", вытирая рукавом забрызганное водой лицо и всматриваясь в тускло освещённую комнату. Увидев Рафа, он проворчал что-то и втолкнул в дверь человека.

– Твой груз, – не здороваясь произнёс он. – Мой кошелёк.

Он протянул к Рафу руку. Ладонь была грубее подошвы и от холода и соли покрыта глубокими трещинами, которые не заживут, пока он не осядет на суше. И непохоже было, что это случится в ближайшем будущем, ведь если солёная вода проникла в кровь мужчины, а морской ветер – в его дыхание, тогда ни жена, ни дом не удержат его на суше.

Не обращая внимания на протянутую руку, Раф рассматривал незнакомца. Хрупкий и низенький, он казался ещё меньше рядом с мускулистым моряком. Плащ по прежнему плотно запахнут, болезненное зеленовато-бледное лицо, как будто его вот-вот стошнит. Он стоял, чуть пошатываясь. Потом спотыкаясь подошёл к скамье и опустился на неё.

Моряк всё тянул к руку, но Раф отмахнулся от него, жестом приказывая подождать. Француз наклонился над столом, обхватив руками голову, как будто боялся, что она скатится с шеи. Его руки походили на ладони писца, которому долго пришлось работать на холоде – тонкие пальцы, опухшие суставы, но левая рука скрючена и покрыта сморщенной кожей, как птичья лапа, немного неповоротлива, однако он явно мог ею пользоваться.

– Откуда мне знать, что это тот самый человек? – спросил Раф, не сводя глаз с француза.

Тот, не поднимая головы, распахнул рубаху. Внутри был приколот знак святой Катарины.

Моряк хлопнул тяжёлой рукой Рафа по плечу, заставив обернуться.

– А теперь давай мой кошелёк! Шторм надвигается.

Словно в подтверждение его слов, ветер снаружи яростно взвыл и швырнул в стену пивной горсть мелкого гравия. Раф протянул моряку кошелёк. Тот открыл его, пересчитал монеты и сунул под рубаху. У двери он ухмыльнулся, показывая широкую щель между передними зубами, и ткнул в сторону сгорбившегося у стола человека.

– Он думает, что спасся от моря. Оно ему не по нраву. Но море, оно ещё хочет с ним поиграть. Прямо как женщины, верно? Вечно пристают со своей любовью, как раз когда до смерти надоели.

Моряк уже собирался захлопнуть дверь, когда под его рукой прошмыгнула хозяйка пивной с маленьким узелком из мешковины в руках. Она развернула ткань на столе – там оказалось немного грубого хлеба и две маленьких варёных селёдки.

– Мы не можем остаться поесть, – объяснил Раф. Чтобы попасть на материк, нужно идти прямо сейчас. Меня уже ждёт лодка.

Не обращая на него внимания, женщина вернулась к двери, подняла тяжёлую деревянную задвижку и сунула в железные скобы засова, чтобы дверь оставалась закрытой..

Раф кинулся к ней.

– Нет, ты не поняла, мы должны уйти.

Женщина, подбоченившись, обернулась, перекрывая выход.

– Этой ночью никто не захочет везти вас на сушу. Прилив гонит воду против течения рек, но реки отступят ненадолго, а после ринутся обратно. Сегодня вам лучше остаться здесь, если не хотите поиграть с морем, как сказал тот моряк.

Она вскарабкалась по шаткой лестнице в верхнюю комнату, а через минуту из люка в потолке вывалились два толстых матраса и кучей шлёпнулись на пол. Женщина наклонилась, глядя на Рафа через люк.

– И помни, до рассвета дверь не открывать, кто бы ни просился войти. Тут такие чужаки бродят, что перережут вам горло за пару селёдочных голов.

Она сердито посмотрела на обоих, как будто подозревала в сговоре с бандой убийц. Потом втянула в люк лестницу и громко хлопнула крышкой. Раф услышал, как поверх дверцы протащили деревянную балку, чтобы закрыть понадёжнее.

Раф тихо выругался. Ему нужно было только доставить этого француза в Норвич и поскорее сбыть с рук. Он нашёл для него жильё на севере города, у кожевников, где всё решал их собственный совет – они так же сильно ненавидели шерифа, как тот их презирал. А то, что эта часть города для других была самой неприятной и вредной для жизни, для Рафа являлось преимуществом. Но он понимал – этой ночью и с таким ветром с острова не выбраться. А уж раз пришлось проводить ночь рядом с этим шпионом, то остров Ярмут – лучшее убежище, если они хотят избежать встречи с людьми Иоанна.

Пару лет назад король Иоанн сделал Ярмут свободным торговым городом, конечно, не в порыве внезапной щедрости, а чтобы получить больше золота для своей казны, поскольку горожане за эту привилегию должны платить пятьдесят пять фунтов в год, гораздо больше, чем удавалось вытрясти из них в виде налогов. Но это означало, что теперь они сами вершили королевское правосудие и собирали пошлину, и официально здесь не было ни одного чиновника Иоанна. Разумеется, у Иоанна в городе есть люди, которым он платит за регулярные доносы. Раф был в этом уверен, и потому в Ярмуте, куда заходят иностранные торговые суда, никому не доверял. Но если люди Иоанна и пронюхали про француза, этой ночью возможностей отправить с острова сообщение у них не больше, чем у самого Рафа. Так что, пока бушует шторм, они со шпионом в безопасности. В конце концов, оставалось только молиться.

Раф разложил матрасы с обеих сторон от угасающего очага и не раздеваясь улёгся. Ложе хрустнуло и сдвинулось под его весом – матросский тюфяк, сшитый из обрывков старых парусов и набитый перьями. Полотно было пропитано воском и жиром для защиты от влаги. Шнур, привязанный к уголкам, образовывал что-то вроде поручней, чтобы удержаться на поверхности, если корабль начнёт тонуть.

Сидящий на скамье француз, уже не такой бледный, обернулся к Рафу.

– Что ты делаешь? Почему мы не уходим?

– Ты слышал трактирщицу – этой ночью ни одна лодка не выйдет в море. А другого пути покинуть остров нет. Нам придётся остаться здесь до утра.

Лицо иностранца снова побледнело.

– Я не могу оставаться здесь. Мне нужно в Норвич. Если меня обнаружат ваши солдаты...

Раф приподнялся на локте, кипя от возмущения на этого мелкого хнычущего негодяя. Его тщедушное телосложение могло быть следствием монашеской жизни, но суетливость говорила о том, что он никогда не жил в монастыре. Глаза постоянно метались по комнате, ни разу надолго не задержавшись на Рафе. Он осматривал каждый дюйм как падальщики, снующие рядом с великими людьми, тощие, голодные, бездомные коты, ждущие возможности наброситься и вырвать кусок богатства и славы.

– Будь благодарен шторму, – сердито сказал Раф. – По крайней мере, сегодняшней ночью тебе не придётся оглядываться через плечо. Ни люди Иоанна, ни кто-то ещё не станут рыскать по острову в такую ночь. Когда доберёшься до Норвича, всё станет иначе, придётся спать с ножом в руке, если ты вообще рискнёшь заснуть.

Раф не собирался успокаивать незнакомца. Если бы он мог ещё усилить его неудобства, так и поступил бы.

– Если доберёмся до Норвича, – сказал тот. – Французам на "Святой Катарине", кажется, не удалось.

Раф вздёрнул голову.

– Что тебе известно о том корабле?

Француз пожал плечами.

– Они попали в засаду. Ходят слухи, на борту был некто по имени Фарамонд. Его хорошо знали во Франции по службе Филиппу. Ты что-нибудь знаешь о нём? —незнакомец сбавив тон и взглянул на люк в потолке.

– Нет, не знаю, за исключением того, что никто из пассажиров не выжил, – сказал Раф.

Но Раф прекрасно знал имя Фарамонда. Элена повторяла его, когда рассказывала о разговоре, подслушанном в усадьбе. Тот самый Фарамонд, с которым пришёл встретиться Хью в ночь, когда сгорела "Святая Катарина". Эта гнида Хью когда-то сражался за Иоанна, был им сполна вознаграждён, однако не остановился перед тем, чтобы предать своего короля ради французов.

Они помолчали некоторое время, потом француз продолжил:

– Ты уверен, что Фарамонд не добрался до суши?

– Расскажи мне о нём, – сказал Раф. – Он твой друг, да?

– Я не имел удовольствия встречаться с ним лично, но слышал о нем. Но если его предали, откуда мне знать, что и со мной не случится так же? Те лодочники, которых ты нанял, ты им доверяешь? Они верны нашему делу?

– Да плевать мне на ваше дело! – вспыхнул Раф. – Я делаю это потому, что должен. А что касается лодочников, они верны золоту. Это единственное, на что ты можешь рассчитывать, чему могут быть преданы люди в наши дни.

– А те люди, с которыми я должен встретиться? – тихо спросил француз.

– Говорю же тебе, я никого не знаю, – сказал Раф.

Он с трудом удержался, чтобы не добавить – если бы знал этих людей, они уже были бы в цепях. Но он должен был помочь этому мелкому куску французского дерьма. Жизнь леди Анны, да и его собственная жизнь зависела от доставки этого человека целым и невредимым в Норвич. Рафу придётся скрывать отвращение по меньшей мере ещё несколько часов.

Раф взглянул на тщедушного француза.

– Я даже имени твоего не знаю. Как прикажешь к тебе обращаться – просто шпион?

Несмотря на всю свою решимость, Раф не мог побороть отвращение, произнося это слово.

Француз подвинулся, и скамья скрипнула.

– Мартин,– сказал он, ничем не показывая обиды.

Раф колебался. Может, прямо спросить у француза, прибыл ли он на встречу с Хью? Если он подтвердит, это и станет тем необходимым Рафу доказательством, что Хью и есть изменник. Но если Хью обнаружит, что Раф спрашивал о нём, прежде чем тот успеет что-либо предпринять, они запросто могут поменяться ролями. Ведь слово человека вроде Рафа никогда не перевесит слово дворянина. Кроме того, Хью уже приходил в бордель Матушки. А вдруг он вспомнит, где видел Элену раньше, и догадается, что это она подслушивала за дверью, когда он говорил о Фарамонде? Единственное слово о подозрении – и Хью решит, что Элена для него опасна и следует заставить её молчать. Раф не мог так рисковать.

Взгляд француза опять заметался по комнате. Он как будто пытался запомнить расположение всех дверей и окон на случай нападения. Наконец, не обращая внимания на постель, он вытянул ноги на скамье и облокотился на угол, явно собираясь провести сидя всю ночь. Он не стал гасить масляный светильник, и Рафу в конце концов пришлось опять подняться и задуть его. Теперь комнатушка освещалась только слабым рубиново-красным огнём угасающего очага.

Шум моря за стенами маленькой пивной на острове Ярмут становился всё громче. Звуки с берега неслись по узким Рядам, казалось, волны бьют прямо в стены. Ветер швырял в деревянный домишко песок и камни, тряс ставни, как истеричный ребёнок, пытающийся попасть внутрь. Мартин, сгорбившийся в углу на скамье, по-прежнему не шевелился. Раф поплотнее завернулся в плащ и наконец провалился в тревожный сон.

Он не знал, сколько проспал, и резко очнулся от громкого удара в деревянную стену дома. Рев ветра и волн, казалось, усилился, однако Раф мог поклясться, что слышал снаружи что-то ещё, высокий и тонкий звук, похожий на крики чаек. Но чайки не летают ночью. Комната была погружена в темноту, исчез даже отсвет огня. Раф протянул руку, поправляя укрывающий его плащ, и подавил крик, почувствовав под пальцами ледяную влагу. Он попытался вскочить с матраса, и тут же с плеском соскользнул вбок. Пол покрывала вода, не больше, чем на два-три дюйма, но она стекла в яму очага и залила угли. Раф ощутил запах сырого едкого дыма. Он прошлёпал по ледяной воде, яростно выругался, когда наткнулся на стол и оцарапал голень о скамью. Раф стал на ощупь продвигаться вдоль стены, нашёл край маленького квадратного окна и распахнул ставни.