Текст книги "Убить сову (ЛП)"
Автор книги: Карен Мейтленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)
Отец Ульфрид
– Тебе не следовало приходить, отче. – Ральф поплотнее укутал пледом плечи.
В доме было холодно. От утоптанного земляного пола тянуло сыростью. Слабый огонь в очаге, для экономии топлива прикрытый дерном, почти не прогревал комнату, служившую всей семье кухней, гостиной и спальней. Я поднырнул под пучки сухих трав и лука, свисающие со стропил.
– Джоан сказала, ты не смог прийти на мессу из-за лихорадки. Я рад видеть, что тебе получше.
Ральф сгорбившись сидел в кресле в дальнем углу комнаты. Я изрядно удивился, увидев его не в постели. Мне когда-то случалось страдать от болотной лихорадки, и я тогда не мог даже голову с подушки поднять.
– Не надо было ей беспокоить тебя, – проворчал Ральф. Он бросил взгляд на жену, стоявшую спиной к запертой двери. Я обернулся, пытаясь разобрать, что она отвечает Ральфу – явно не предназначенное для моих ушей. Я не заметил у него обычных симптомов лихорадки, но в слабом свете единственной оплывшей свечи его лицо трудно было рассмотреть. День ещё только клонился к закату, но ставни на окнах уже были плотно заперты.
– И... – я помедлил, – этим утром я видел в колодках Марион, твою маленькую дочь.
Джоан закрыла лицо руками.
– Управляющему д'Акастера не следовало сажать её в колодки. Она всего лишь ребёнок. Я знаю, ей нельзя было выходить так рано. Но она такая маленькая, что только так может собрать хоть крохи. Потом старшие будут отталкивать ее и заберут всё. Не знаю, как мы заплатим этот штраф... Будто у меня и так мало забот. Ральф... болен, – она умолкла, испуганно взглянув на мужа.
– По-моему, штраф заплатили, – сказал я ей. – Я слышал, заплатила глава дома женщин.
Джоан недоверчиво и удивлённо посмотрела на меня.
– Почему?
– Я знаю, что они добрые женщины. Должно быть, пожалела ребёнка.
– Нам не нужно подачек от таких, как они, – рассердилась Джоан. – Я тысячу раз говорила детям не приближаться к ним. С чужаками опасно общаться.
– На сей раз, Джоан, думаю, тебе следует быть благодарной, и я надеюсь, ты не станешь отказываться от милостей церкви. – Я открыл свою корзину. – Я принёс тебе немного баранины, Ральф. Думаю, Джоан сварит из неё бульон, если ты не можешь есть твёрдую пищу.
Джоан рванулась вперёд, взять мясо.
– Ты добрый человек, отче, что бы там ни говорили.
– А что обо мне говорят, Джоан? – мрачно спросил я.
– Ничего, отче, – торопливо ответила она, – деревенские сплетни. Мы с Ральфом на них внимания не обращаем.
– И всё же я хотел бы услышать.
Джоан одёрнула юбку.
– Да просто пустая болтовня, ты же знаешь, отче. Я слышала разговоры, что твоё прежнее место в Норвичском соборе было по всем статьям лучше. Вот люди и удивляются, почему ты его оставил... ради прихода вроде нашего.
– И они знают ответ?
Мою грудь снова сдавил тугой обруч.
– Говорят... ну, кое-кто говорит, что тебя сюда отправили из-за... – она растерянно обернулась к мужу, но тот не пришёл на помощь. – Потому, что тебя поймали... прошу прощения, отче, в постели с... с монахиней, вот что говорят.
Она подхватила подол фартука из мешковины и закрыла им лицо, не смея даже взглянуть на меня.
Я не смог удержаться от смеха. Они оба глядели на меня в изумлении.
– Нет, уверяю вас, меня не ловили в постели с монахиней. Да и нигде меня с монахиней не ловили.
Несмотря на облегчение, в груди у меня по-прежнему болело. Обычно эта боль проходила в течение нескольких часов. С тех пор как попал в эту несчастную деревню, я чувствовал себя так, будто меня преследует какая-то ужасная тварь, готовая наброситься в любой момент. Каждый раз, глядя в глаза деревенским, я задавался вопросом, не узнали ли они, не пустил ли декан епископа слух. Он делал такие вещи с большим удовольствием, если они служили его цели.
Джоан пристально смотрела не меня, очевидно, ожидая каких-то объяснений.
– Меня не отправляли сюда из-за монахини. Я пришёл к вам потому, что, как Христос, хотел служить тем, кто нуждается во мне. Меня не благословляли служить приходящим в собор богатеям.
Джоан попыталась улыбнуться.
– Мой Ральф так и говорил соседям. Он им сказал – да, Ральф? – он сказал, тебя не отправляли сюда в наказание. Ясно же, сказал Ральф, что если бы тебя поймали на чём-нибудь таком, то забили бы кнутом, а то и чего похуже.
Мои плечи дрогнули, а шрамы на спине внезапно опять стали гореть под грубой одеждой. Я заставил себя улыбнуться.
– Как хорошо знать, что у меня есть друзья в Улевике.
Ральф казался таким погружённым в свои мысли, что трудно было даже сказать, слышал ли он меня. Я никогда не видел его таким несчастным. Обычно он жизнерадостный человек, полный жизни, несмотря на все трудности. Я не мог понять, отчего он так внезапно изменился. Я оглянулся в поисках скамейки и подтащил её поближе к нему, но он тут же отстранился.
Джоан протянула было руку, словно хотела меня отодвинуть, но остановилась.
– Тебе не стоит слишком приближаться, отче... чтобы не заболеть.
– Христос меня защитит, – возразил я.
– А твои слова насчёт Джайлса, отче, это правда? – встревоженно спросила она.
Я взглянул на Ральфа – может, именно это так его расстроило? Не думаю, что эти двое были друзьями, но, может, Джайлс был... родственником. Я до сих пор не мог разобраться в запутанном клубке родственных отношений в деревне. Но мне незачем спрашивать, что за слухи узнала Джоан. Всей деревне уже известно, что одного из их соседей мучили, а потом протащили перед ними на празднике в чучеле святой, всем на потеху. И раз каждый мужчина и каждая женщина в Улевике знали имя того, кто кричал, умирая в огне – это, несомненно, дело рук самих Мастеров Совы. Я вздрогнул. К горлу подступила желчь. Будь они прокляты, и Хилари, и мерзкий ублюдок Филипп. Не я должен чувствовать вину. Это их вина, их всех.
– Гореть им в аду! – выпалил я, а потом, увидев испуг на лице Джоан, попытался сдержать гнев. – Было совершено зло, огромное зло, и те, кто его сотворил, поплатятся, если не в этой жизни, то в следующей.
Лоб Джоан морщился в тревоге.
– Но ведь никто не понял, что этот бедный мальчик внутри святой Вальпургии. Мой брат там был, и он клянётся, что не догадался.
– Мастера Совы знали. Без сомнения, знали и другие, – мрачно сказал я.
– Но ты не будешь... Ты не станешь отлучать нас от церкви, да, отче?
Я внимательно посмотрел на неё, прежде чем ответить.
– Большинство жителей деревни так невежественны, что не понимали происходящего, в это я готов поверить, но теперь вы всё знаете. И кто из ваших соседей окажется на месте Джайлса в следующий раз? Может, и кто-то из вашей семьи. Вам, деревенским, надо держаться вместе, надо избегать дьявольских ритуалов Мастеров Совы.
Джоан с опаской бросила взгляд на дверь, как будто опасалась, что кто-то нас услышит.
– Но если Мастера Совы забрали парня только за то, что он переспал с той девушкой, значит...
– Если кто-то угрожает тебе, Джоан, тут же приходи ко мне. Церковь защитит тебя, обещаю. – Я кивнул в сторону двери. – А теперь оставь нас. Мне нужно исповедовать Ральфа, если он готов к этому таинству.
Она кивнула, неуклюже изобразила что-то вроде реверанса и, бросив на мужа ещё один тревожный взгляд, приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы проскользнуть, и быстро захлопнула её за собой.
Я вынул из своей сумы толстую сальную свечу, зажег от чадящей тоненькой свечки и поставил на грубый столик в углу. Рядом достал серебряную коробочку со святыми дарами.
Ральф говорил унылым тихим голосом, отвернувшись от меня и оставаясь в тени. На исповеди он не признался ни в чём, чего не говорил раньше – гордыня, лень – не думаю, что он и вправду был в этом виновен, но он судил себя строже, чем большинство людей.
– Прощаю тебе грехи твои во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.
Я поднял оплывшую свечу, чтобы поднести её поближе к Ральфу, и собрался положить в его рот гостию [10]10
Святые дары – гостия плюс вино. В рот кладут гостию, она же облатка.
[Закрыть], но зацепился рукавом за край стола, и свеча наклонилась. Несколько капель горячего воска пролились на руку Ральфа.
– Прости, Ральф! Должно быть, я обжёг...
Я вдруг понял, что он не дрогнул, не отдёрнул руку. Три капли белого воска лежали на его коже, но он не чувствовал ожога. Он увидел, что я смотрю на руку, и тут же потупился. С запоздалым вскриком он поспешно натянул на неё одеяло.
Я отшатнулся. Я не хотел этого, но Ральф заметил моё отвращение, и лицо у него стало испуганным. Теперь я слишком хорошо понимал, чем на самом деле болен этот несчастный. Да помилует его Бог! Я ничего не смог сделать в этот ужасный момент осознания и лишь неподвижно стоял со свечой в дрожащей руке. Ральф сгорбился в тени, его подбородок почти касался груди. Мы оба молчали. Мне нечего было сказать, чтобы утешить его.
Я собрался с мыслями и торопливо завершил начатое. Потом потушил свечу и сунул назад в суму. Я знал, он не хочет, чтобы я произнёс то страшное слово, я и сам не мог заставить себя его выговорить. Думаю, мы оба верили, что если это слово останется невысказанным, то каким-то образом останется и надежда.
– Да пребудет с тобой Господь.
На это не последовало ни ответного движения, ни привычного «аминь», только отчаянная мольба в его глазах.
Я вышел и устало прислонился к закрытой двери. Джоан говорила со старой вдовой Летицией, которая уселась массивным задом на стену колодца и, очевидно, выкладывала новую сплетню. Джоан обернулась на звук закрывающейся двери, нашла взглядом моё лицо. В её глазах было то же страдание, та же безмолвная мольба, что и у Ральфа. Но прежде чем я успел что-нибудь сказать, Летиция с трудом слезла с колодца и заторопилась ко мне.
– Ну, как он, отче? Вот бедняжка. А я как раз говорила дорогой Джоан, у меня есть кое-что от лихорадки, по рецепту моей старой матушки, сделано из лучших белых маков. Мой покойный муж, упокой Господь его душу, очень верил в это средство. Под конец он постоянно его пил, даже если не хворал. Говорил, только оно ему и помогает от головной боли. Уж так он страдал от этих болей. Знаешь, странно в это время года подхватить лихорадку, но все времена года перевернулись вверх тормашками, с тех пор как появились эти чужестранки. Чужаки всегда приносят несчастье. Когда я была маленькой, в деревню пришли проповедовать какие-то монахи, дикого вида свора. Звали себя блаженныеми. Мастера Совы быстро с ними разобрались, но когда монахи исчезли, поднялся крик – пропали трое детей. Их вся деревня искала, но так и не нашла ни волоска. Я думаю, чужаки утащили детишек, чтобы продать в Лондоне или во Франции, или ещё в каком-нибудь гиблом месте. Эти женщины ведь из Франции, да? Не удивлюсь, если они сглазили твоего мужа, Джоан, потому он и хворает. Скоро я тебе это точно скажу.
Летиция потянулась мимо меня к дверной щеколде. Я увидел испуганное выражение лица Джоан и, крепко схватив старуху за руку, оттащил её от двери.
– Он только что уснул. Пусть отдыхает. Но если у тебя найдётся час свободного времени, тут есть семья, которая не отказалась бы от твоей помощи.
Крепко стиснув пухлую руку, я потащил Летицию по улице. Может, мне и удастся отвлечь её сегодня, но она непременно вернётся. Я думал о том, как долго Джоан сможет удерживать эту дверь запертой от Летиции и всей остальной деревни.
Настоятельница Марта
– Пошёл вон! – приказала я. – Убирайся вон, сейчас же. – Я строго указала упрямцу на открытую дверь трапезной.
Леон, лохматый чёрный пёс Пастушки Марты, дружелюбно разглядывал меня, как будто не мог поверить, что я обращаюсь именно к нему, и продолжал отступать к Пастушке Марте, сидящей за длинным обеденным столом. Он плюхнулся на пол перед очагом и подкатился поближе к её ногам, в ожидании, что сейчас ему почешут живот.
Учительница Марта и Кухарка Марта обменялись улыбками. Обе знали, что эта паршивая собака не обращает внимания ни на кого, кроме хозяйки.
– Может, разрешим ему остаться? – попросила Кухарка Марта. – Ты же знаешь, бедняжка начинает выть, если мы оставляем его снаружи.
– При условии, что он не будет лизать свои... Ладно, только не позволяйте псу бродить по комнате, – проворчала я.
Вот уж в самом деле бедняжка! Ростом с осла и такой же упрямый. Но настаивать на том, чтобы выгнать Леона, бесполезно. Мы только потеряем время, пытаясь его выставить, а мне хотелось поскорее начать очередное заседание совета Март, назначенное на сегодняшний вечер. До вечерней службы оставалось меньше часа, а мне хотелось подготовиться к приёму этой девочки, Агаты, нашей новой бегинки.
Целительница Марта прихрамывая вошла в трапезную, пошатываясь под тяжестью корзины. Она аккуратно извлекла из неё несколько флаконов масла, разложила на столе напротив каждой из нас и облегчённо опустилась на ближайшую скамью.
– Что это там у тебя? – спросила вошедшая Хозяйка Марта. Она, как всегда, прибыла последней.
– Я назвала это маслом от блох, но, осмелюсь сказать, я намерена подыскать для него более приятное название.
Целительница Марта выглядела более усталой, чем обычно, лицо у неё вытянулось, а голубые глаза полузакрыты, как будто она готова уснуть прямо сидя.
Я потянулась, налила из кувшина немного эля и дала кубок Целительнице Марте. Она кивнула в знак благодарности, жадно отхлебнула, потом махнула рукой в сторону бутылок.
– Ягоды можжевельника и семена дельфиниума, раздробленные в масле, чтобы уничтожать вшей, и ещё немного розмарина. Розмарин вшей не убивает, но поднимет дух.
– Уверяю тебя, Целительница Марта, у меня совершенно нет вшей, – твёрдо сказала я.
Но Целительница Марта в ответ, как обычно, всезнающе улыбнулась.
– Поверь, Настоятельница Марта, та старая женщина, которую мы приняли в лечебницу этим вечером, кишит ими. Я должна намазать этим каждого, кто общался с ней или её дочерью, иначе вши распространятся по всему бегинажу.
Измученного вида женщина привела свою старую мать к воротам бегинажа и умоляла нас забрать её – по её словам, та совсем выжила из ума. Старуха уже не раз сбрасывала с себя одежду, и часто её обнаруживали бродящей голой по деревне. Она принимала внуков за своих давно покойных сестёр и братьев и пыталась посреди ночи готовить им еду. Дочь не спала по ночам, боясь, как бы старушка не спалила дом вместе с ними. Я близко наклонялась к дочери, чтобы поговорить о её старой матери так, чтобы та не слышала. Целительница Марта права – если вши есть у матери, наверняка есть и у дочери. Я знала такие дома – все спят в одной кровати или укрываются одним одеялом на полу, чтобы согреться. От одной мысли об этом у меня начался зуд, я стала чесаться, прежде чем это поняла, и заметила, что то же самое происходит с остальными.
Целительница Марта засмеялась.
– Ну вот, что я вам говорила? Вам нужно намазаться этим маслом с головы до ног, и выстирать всю одежду. Даже если вы не подцепили вшей, от этого будет только польза.
Я попыталась сменить тему, чтобы отвлечься от вшей.
– А сколько народу сейчас в лечебнице, считая и эту старую женщину?
– Семеро, заняты почти все койки. Надо добавить под лечебницу ещё комнату, чтобы стало попросторнее.
Уголком глаза я уже видела, как Хозяйка Марта качает головой. Целительница Марта тоже это заметила.
– Вот увидишь, к нам приведут и других, а если и кто-то из бегинок зимой заболеет, нам не хватит места, чтобы их выхаживать. – Она указала на пузырьки с маслом. – Если кровати стоят слишком тесно, по бегинажу распространятся не только вши.
– А откуда вы собираетесь брать на это деньги? – язвительно спросила Хозяйка Марта. – Даже если сделать всё самим, за материалы платить всё же придётся. Новая лечебница – не единственное, что нам необходимо. Список нужд у меня длиннее, чем руки у карманника.
Юная Учительница Марта деловито нахмурилась.
– Но если на Варфоломеевой ярмарке в этом году дадут хорошую цену за шерсть... думаю... я уверена, мы сможем построить новое помещение. А благодаря неустанной заботе Пастушки Марты к августу у нас будет шерсть на продажу. Не многие в здешних краях могут этим похвастаться, так что шерсть должна принести нам больше, чем в прошлом году.
Учительница Марта всегда с легкостью признавала чужие успехи. Боюсь, и детей она тоже слишком захваливала, а для них это не особенно полезно.
На лице Пастушки Марты застыло что-то среднее между гримасой и смущённой улыбкой. Она очень не любила находиться в центре внимания. Думаю, на самом деле она была бы намного счастливее, если бы могла провести всю жизнь с животными, не имея дела с людьми. Но нам следовало поблагодарить Пастушку Марту. Пастбище, такое зелёное и пышное после зимних дождей, ввело всех нас в заблуждение. Попадая туда, голодные овцы мгновенно заболевали и дохли из-за паразитов и копытной гнили. Пастушка Марта вовремя заметила первые признаки болезни и немедленно отогнала овец на верхнее пастбище, где трава была беднее. Божьей милостью и благодаря бдительности Пастушки Марты, большая часть наших овец уцелела, но Поместье и деревенские жители упорно держались за пастбище побогаче и поплатились за это.
Хозяйка Марта нетерпеливо цокнула языком.
– Даже если мы получим хорошие деньги за шерсть и одежду, урожай в прошлом году был так плох, что накопить денег на новое помещение не удастся. Особенно если мы намерены кормить всех бездельников, что приходят к нашим воротам просить подаяния. – Она бросила на меня свирепый взгляд, как будто это я их приманиваю.
Целительница Марта успокаивающе погладила руку Хозяйки Марты.
– Понимаю, понимаю, дорогая, но всё же мы не можем отворачиваться от больных, не можем бросить без помощи тех, кто приходит среди ночи к нашему порогу – вроде того ребёнка, что Привратница Марта нашла неделю назад. Что стало бы с тем малышом, если бы мы не дали ему приют?
Привратница Марта оглянулась при упоминании своего имени, хотя её руки продолжали крутить веретено. На рассвете она нашла ребёнка, подброшенного к нашим воротам, тощего как скелет, с огромным раздутым животом и покрытыми болячками лицом и руками.
– Ребёнок точно не из Улевика, у него на руках нет перепонок. Наверняка отродье каких-нибудь бродячих торговцев. За ним не вернутся. – Привратница Марта плюнула на пальцы и завязала узелком пряжу. – Мне кажется, Целительница Марта правильно говорит – нам нужно больше места.
– Та юная девушка, Агата... – нерешительно начала учительница Марта. – Поскольку отец, лорд д'Акастер, отослал её сюда, может, мы могли бы попросить у него денег на постройку...
– Мы, бегинки, никогда ничего не просим, – строго ответила я. – Если Бог сподвигнет мужчину или женщину принести нам дар по собственной воле – мы можем это принять. А д'Акастер...
Привратница Марта перебила меня, недоверчиво покачав головой.
– Если ты собираешься ждать, когда этот старый скупердяй предложит нам денег – прождёшь до Судного Дня. Он на благотворительность и тухлого яйца не даст, особенно нам. Если уж нам нужно новое помещение, лучше положиться на Хозяйку Марту и её острый язык, чтобы получить с торговцев хорошую прибыль.
И на этот раз я с ней согласилась. Я не стала говорить другим Мартам, как позаботился лорд Роберт об Агате, как предложил скормить её воронам. А по его обращению со мной в тот день было ясно, что он с радостью поглядел бы, как нас, болтающихся на виселице, станут клевать птицы. Я понимала теперь, что все наши попытки наладить отношения с Поместьем были обречены с самого начала. Разве можно иметь дело с таким человеком? Нам оставалось только молиться, чтобы вражда не превратилась в войну.
Целительница Марта лучезарно улыбнулась остальным.
– Раз все мы согласились, что в этом году нам нужно новое помещение, это значит, принять такое решение сподвиг нас сам Бог. Будем уповать на то, что Он поможет Хозяйке Марте торговать.
Но Хозяйка Марта решительно взяла последнее слово.
– Вам известно, что я никому не позволю превзойти меня в торгах. Но прошу всех заметить, что в отличие от нашего благословенного Господа, я не могу накормить пять тысяч душ несколькими хлебами и рыбами, а потому лучше бы тебе прекратить раздавать милостыню всем бродягам, просящим подаяния, Настоятельница Марта. А что касается тебя, Кухарка Марта – помни, имеющиеся припасы придётся растягивать до следующего урожая, если мы станем экономить деньги, вырученные за одежду на майской ярмарке в Сваффхаме.
Я уже открыла рот, чтобы возразить, но Целительница Марта погрозила мне пальцем, её усталые глаза заблестели.
– Ты её слышала, Настоятельница Марта. Мне нужна эта лечебница. – Целительница Марта подмигнула мне – ей снова удалось мягко склонить на свою сторону остальных Март.
Собрание прервалось, но прежде чем я успела удалиться в часовню, Привратница Марта преградила мне путь и отвела к очагу. Что-то ощутимо беспокоило её, и на этот раз пальцы пожилой женщины не крутили веретено. Как только комнату покинули другие бегинки, она заговорила.
– Насчёт девочки д'Акастера. Ей больше некуда пойти? Должно быть, есть и другие места, где её бы приняли.
Я в изумлении смотрела на неё.
– Агата? Зачем ей куда-то уходить? И что, по-твоему, мне с ней делать? Отослать в монастырь?
– Вся деревня знает – эта девочка родилась под Звездой демона [11]11
Звезда демона, известна также как звезда Лилит или Алгол, расположена в созвездии Персея. Считалась одной из самых опасных звёзд на небе, приносящей зло и смерть.
[Закрыть]. Любая такая девчонка принадлежит дьяволице Лилит. – Привратница Марта пристально смотрела на умирающее пламя в очаге. – Некоторые в бегинаже думают, что её появление – дурная примета. Вместе с собой она повсюду приносит проклятие. Кое-кто из нас будет спать спокойнее, если девочку отошлют в монастырь, подальше от этой долины, туда, где она не сможет никому причинить вреда.
– И какой же вред способна причинить юная девушка, Привратница Марта? Она христианка и принадлежит только Богу, одному ему. Ни один демон не может её коснуться. А сегодня вечером мы перед Богом дадим ей новое имя.
Я похлопала её по плечу.
– Брось, Привратница Марта. Ты не хуже меня знаешь, что любая женщина, придя в бегинаж, освобождается от груза прошлой жизни, вплоть до рождения.
– Есть кое-что, от чего нелегко избавиться.
Привратница Марта взяла палку и с отсутствующим видом начертила узор в золе угасшего очага. Я вгляделась, пытаясь увидеть контур. Это оказался круг с крестом внутри. Привратница Марта поняла, куда я смотрю, и поспешно стёрла знак.
– Подумай об этом, – пробормотала она. – Сегодня день, когда Сатана и его демоны были низвержены на землю, чтобы творить зло. Это предупреждение для всех, кто имеет глаза, чтобы прочесть знак. Попомни мои слова, сделать Агату бегинкой именно сегодня – означает навлечь беду. Молись, чтобы всем нам не пришлось сожалеть о том дне, когда мы дали этой девочке имя бегинки.
