Текст книги "Убить сову (ЛП)"
Автор книги: Карен Мейтленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)
Настоятельница Марта
Опускаясь на колени у алтаря, я услышала, как открылась и закрылась дверь часовни за моей спиной, но не стала оборачиваться. Я надеялась, кто бы это ни был, он пришёл молиться, а меня наконец оставят в покое. Я больше не вынесу сочувствующих взглядов женщин, одних и тех же, повторяющихся снова и снова вопросов.
– Можем ли мы что-нибудь сделать для Османны, Настоятельница Марта? Можно чем-то помочь?
В часовне стояла тишина, только наверху, в балках, свистел ветер. Не знаю, сколько времени я стояла на коленях, но ноги онемели и боль наконец заставила меня подняться. Обернувшись, я с удивлением увиделасидящую на скамье Хозяйку Марту, голову она прислонила к стене, глаза закрыты. Я никогда раньше не видела, чтобы Хозяйка Марта сидела и ждала. Хотя она и никогда не заговаривала со мной и не прерывала молитвы, но обычно становилась позади, ёрзая и покашливая, чтобы привлечь внимание. Я увидела кровь у неё на лбу. Встревоженная, я поспешила к ней.
– Хозяйка Марта, ты нездорова?
Она открыла глаза.
– Я не хотела тебя беспокоить, Настоятельница Марта.
– Ты ранена. У тебя голова не кружится?
– Ничего страшного, – отмахнулась она.
– Это деревенские?
Этого я и боялась. Разве я не предупреждала Март об опасности? Однако моя правота не радовала.
– Они ужасно злы, Настоятельница Марта, как ты и говорила. Дело Османны распалило их кровожадность. А проклятый священник их подстрекает. – Хозяйка Марта приложила руку к порезу на лбу. – Что-то затевается. Я видела такое раньше. Казнь иногда действует на толпу не как предупреждение, а будоражит и злит. Она разъяряется, ищет новых жертв. Уверена – если Османну сожгут, это будет только начало. Они зажгут факелы от её костра и попытаются запалить новый, здесь. – Она взглянула на раскрашенную шкатулку, где хранилась чудотворная облатка. – Я никогда не думала, что скажу такое, Настоятельница Марта... но нам следует закрыть бегинаж и вернуться в Брюгге, немедленно. Надо начинать собираться завтра же, с первыми лучами солнца.
Я изумлённо смотрела на неё, не в силах поверить.
– Бежать? Ты это предлагаешь, Хозяйка Марта? Я могла бы ожидать подобного совета от Кухарки Марты, но никогда не думала услышать такое от тебя. Мне казалось, ты сильнее.
Хозяйка Марта вскочила со скамьи.
– Я встала бы против сотни, даже вооружённой до зубов пиками и кольями, – возмутилась она, – и если бы мне отрубили ноги, не перестала бы драться. Ты хорошо знаешь, что я не труслива. В жизни мне довелось столкнуться со множеством опасностей, и я никогда от них не бежала.
– Я знаю, Хозяйка Марта. Потому и не могу поверить, что именно ты предлагаешь удрать обратно в Брюгге, признать, что мы не справились, сдались при первых признаках опасности.
Хозяйка Марта устало опустилась на скамью.
– Противостояние между нами и деревенскими началось с того дня, когда ты взяла к нам Ральфа. – Она предупреждающе протянула руку, чтобы я не перебивала. – Нет, я не хочу сказать, что этого не надо было делать, только говорю, что опасность возникла уже не в первый раз.
– Именно так, – сказала я, – и мы с ней тогда справились. – И ничто не мешает нам собраться с силами и сделать это снова.
– Но на этот раз всё серьёзно. Я могу прочесть настроение толпы, как ты читаешь книги. Она намерены нас уничтожить, и Мастера Совы их подстрекают. Мы с тобой готовы драться до последнего, но что насчёт остальных женщин? А как же дети? Если толпа взбесится – забудет и рассудок и приличия, не пощадит никого. Как Марты, мы отвечаем за других бегинок и обязаны о них заботиться. Здесь мы не сможем их защитить.
– Значит, ты предлагаешь искать убежища в Брюгге, – я не могла сдержать гнев. – Хочешь, чтобы мы бежали и прятались, как кучка испуганных монашек. Мы с тобой, Хозяйка Марта, стали бегинками, чтобы работать в миру и сражаться против его несправедливостей – не важно, совершает ли их церковь, король или озверевшая толпа. Какой пример мы подадим бегинкам, если сбежим во Фландрию?
В глазах Хозяйки Марты вспыхнула ярость.
– Значит, ты решила, что мы должны из принципа оставаться здесь, так, Настоятельница Марта? Пусть этот бегинаж сгорит вместе с нами, лишь бы доказать нашу веру? А ты уверена, что нас удерживает здесь вера в Господа, а не твоё упрямство и гордость? Подумай об этом, Настоятельница Марта, только побыстрее. Казнь назначена на послезавтра, если только д'Акастер не вмешается. А судя по слухам – скорее бык даст молоко, чем он станет её спасать.
Она встала, повернула к двери и как в последний раз оглядела часовню.
–Ты хорошо умеешь говорить, Настоятельница Марта. Ты наверняка думаешь, что способна своими речами остановить даже разъярённую толпу. Может, и так. Но есть кое-что ещё, Настоятельница Марта – Оулмэн. Если демон на их стороне – над тварью из ада не властны разум и логика. Хочешь доказательств – взгляни на Целительницу Марту. Посмотри хорошенько и спроси себя, в самом ли деле ты хочешь так рисковать.
Январь. День святой Агнес
Тринадцатилетняя римская мученица, которая отказалась от брака и была помещена в сумасшедший дом, а потом приговорена к сожжению. Когда огонь не загорелся, её убили мечом. Агнес считается несчастливым именем – девочка, названная им, может сойти с ума.
Османна
Они принесли мне подарки – тонкую белую рубаху и высокую коническую шляпу, острую, как рог единорога. Все трое набились в мою крошечную камеру, заперев дверь, – отец Ульфрид, кузен Филипп и криворотый юнец, паж Филлипа – заполнили ее, закрыв дневной свет. Я прижималась к шершавой стене, дрожа от страха, боясь того, что они сделают под покровом мрака, который пришёл вместе с ними.
Филипп изобразил шутовской поклон.
– Сделай мне одолжение, госпожа, сними всю свою одежду, потом надень эту. – Он поднял белую рубаху, но когда я потянулась за ней, отдёрнул. – Не стоит так спешить. Сперва ты должна раздеться.
Он сделал шаг вперёд, хитро глядя на меня, как будто ждал, что я откажусь, и тогда он сделает это сам. Они ждали. Мне хотелось отвернуться, но тогда я стала бы ещё более беззащитной. Глядя прямо на них, я постаралась сбросить одежду, не давая им прикоснуться ко мне.
Отец Ульфрид хотя бы опустил взгляд. Филипп усмехался, щёлкая пальцами, мальчишка вытаращился на меня, выпучив глаза, и залился краской до самых корней соломенных волос. Я стояла голая, прижавшись спиной к холодным колючим камням стены, и пыталась прикрыться зажатым в руках платьем. Филипп выхватил одежду у меня из рук. Я обхватила себя руками, закрыв ладонью страшный шрам.
– Скромность? – отец Ульфрид презрительно смотрел на меня. – Там, куда ты идёшь, нет одежды. Ты никогда не обращала внимания на картины на стенах церкви? Они для того и предназначены, чтобы учить глупых девчонок вроде тебя. Еретики, связанные вместе, вечно горят в адском пламени, голые и босые, мучимые всеми демонами ада.
Он взял из рук Филиппа рубаху и протянул мне. Я поспешно натянула её через голову, чувствуя, как их взгляды ощупывают моё тело.
– Она останется с голым задом задолго до того, как за ней придёт дьявол, – Филипп смеясь склонился надо мной, прижал к стене. Я чувствовала запах сладкого вина от его дыхания. Он намотал на руку прядь моих волос.
– Как только тебя коснётся пламя, эта хорошенькая рубашка сразу вспыхнет и сгорит, а вместе с ней все волосы на твоём теле. Ты будешь в костре связанной и голой, как ошпаренная свинья. И вся деревня увидит твою отметину, прежде чем твоя плоть перетопится в сало.
Мальчишка захихикал.
– Может, подставим под неё горшок для жира, собирать капли. Положим в сало камыши и будем жечь её всю зиму.
– Всю зиму? – Филипп отстранился от меня. – Не много же тебе надо света, мальчик. Жира в ней едва хватит на пеннивейт [22]22
Пеннивейт (pennyweight) – английская единица веса = 1/20 унции или 1,55 г.
[Закрыть] камыша.
Пол закачался под ногами. Лицо горело, хотя я страшно замёрзла. К горлу подступила волна желчи. Дрожа, я скрючилась у стены, меня вырвало на вонючую солому.
– Моя милая кузина замёрзла? Ничего, завтра ты как следует согреешься. – Он несильно шлёпнул пажа по голове. – Давай живее, мальчишка. У «Старого дуба» меня уже заждалась бутылка вина.
Только теперь я увидела в руках у пажа овечьи ножницы.
Я попыталась подняться, но Филипп сжал мне руки. Мальчишка наклонился и сгрёб в горсть мои волосы. Ножницы лязгнули, он бросил на грязную солому клубок отрезанных волос, потом ещё и ещё, пока все мои волосы не остались лежать на вымазанной рвотой соломе. Я и не знала, что у меня столько волос, пока не увидела их разбросанными перед собой. Кожу саднило, я ощущала холод, как будто на голову положили лёд. Филипп отпустил меня, и я упала на солому. Всё это словно происходило с кем-то другим, а я смотрела со стороны, откуда-то сверху. Может, меня здесь и нет, может, я призрак, и никто меня не видит.
Отец Ульфрид сунул мне высокую шляпу.
– Смотри. – Он встряхнул меня. – Посмотри на это, девчонка.
Я попыталась собраться и прочла имя, красными буквами написанное на шляпе – Лилит [23]23
В Библии, в книге Бытия, есть две различных записи о сотворении женщины. На этом основании в Средние века считали, что у Адама было две жены. Лилит, первая жена, была создана из праха одновременно с Адамом. Поэтому она, как равная мужу, отказалась лежать под ним во время занятий любовью. Лилит бежала из Эдема, и Богу пришлось сотворить вторую женщину, Еву, из ребра Адама. Лилит осталась бессмертной, но превратилась в демона, вызывающего у мужчин эрекцию во сне и убивающего новорожденных.
[Закрыть].
– Это имя принадлежит тебе по праву – как сказал твой отец, ты родилась под дьявольской звездой. Тебе не дозволяется умереть с именем святой. Тебе нужно имя демона, чтобы отправиться прямо в ад.
Он поставил шляпу напротив меня, повернул имя ко мне, словно знак осуждения. Дверь распахнулась и захлопнулась снова, в замке лязгнул ключ. Я опять осталась одна. Я так и сидела там, где они меня бросили, холодная, как утопленник. Кожу на голове щипало, но мне не хотелось до нее дотрагиваться. Да я бы и не смогла поднять руку, если бы хотела. Тело больше мне не подчинялось. Я смотрела на длинные каштановые завитки, валяющиеся на соломе. Еретички, шлюхи, монахини – все одинаково острижены. Почему мужчины так боятся наших волос?
Сырой камень давил мне в спину, но я не чувствовала боли. Я плыла где-то далеко, вне её пределов. Я понимала – они сказали, что сделают это завтра, но нет, так не может быть. Не будет. Всё это – просто страшный сон. Скоро я проснусь.
Настоятельница Марта
В лечебнице стояла тишина. Ставни закрыли из-за холода, несколько свечей слабо освещали сумрак. Большинство пациентов, те, у кого были семьи, покинуло лечебницу. Возможно, Хозяйка Марта права – деревенские знали, что Мастера Совы собираются напасть на бегинаж, и потому спасали свою родню, пока ещё не поздно.
Беатрис тоже ушла. Мы узнали об этом, когда увидели, что дверь голубятни открыта настежь, а голуби кружатся над крышей. Сначала я испугалась, что она там, внутри, и что-то сделала с собой, но в голубятне остались только свечи. Должно быть, она собирала все восковые свечи в бегинаже и зажигала их. Удивительно, что огонь не перекинулся на солому. Пега и остальные искали Беатрис, но ни в полях, ни в амбарах её не было. Я знала, что мы её не найдём. Наверное, на ней тяжёлым грузом лежала вина перед Османной, она решила, что бегинки винят её в случившемся, потому и сбежала. Я должна молиться за неё. Я подвела Беатрис, как и остальных, но как мне молиться за неё, если я не могу молиться даже за саму себя?
Меня коснулась слабая рука. На меня смотрела лежащая в постели Целительница Марта, я видела, как отражаются угольки огня в её единственном открытом глазу.
– Я так устала, Целительница Марта, так устала. Завтра сожгут Османну, и я должна думать только о ней, а сделать ничего не могу.
Целительница Марта мягко сжала мою руку, словно призывая продолжать.
– Хозяйка Марта считает, что нам надо вернуться в Брюгге. Остальные женщины уже собрались и готовы ехать, они ждут только моей команды, а я не могу ее отдать. Я подвела стольких людей – тебя, Османну, несчастную малышку Гудрун. Я не могу ещё раз ошибиться. Я ведь решаю за весь бегинаж, и не только за тех бегинок, что сейчас здесь, но за всех женщин, которые годами, даже столетиями присоединялись к нам. Впервые в жизни я не знаю, что делать. Если бы против нас ополчилась толпа северян-язычников – наш долг был бы ясен. Но если нас собирается уничтожить сама святая церковь – в чём наша опора? Pater misericordiam, почему же Бог мне не отвечает?
– Гар.
Опять. Только не это. Почему она произносит только эти бессмысленные звуки, просто насмешка, а не слово.
– Чего ты хочешь, Целительница Марта? Может, воды?
– Са... гар.
– Да, я слышу. Тебе холодно? Разжечь огонь?
И что я делаю в лечебнице? Мой долг – быть в часовне, молиться. Но все молитвы ушли, исчезли в пустоте. Я даже не уверена, что Целительница Марта меня слышит. Однако этот её единственный звук, пусть и бессмысленный, всё же лучше полного молчания.
– Sau… garde.
Я изумлённо смотрела на неё.
– Что? Что ты сказала?
– Sauve… garde.
На этот раз ошибки быть не могло. «Sauvegarde» – надпись над воротами нашего «Виноградника», бегинажа в Брюгге.
– Так вот что ты пыталась сказать все эти недели? Нет, Целительница Марта, нет! Ты не должна просить меня вернуться в Брюгге. Тогда с таким же успехом мы могли бы стать монахинями, прячущимися от мира. Но мы не стремимся к безопасности. Думаю, ты лучше всех это понимаешь.
Она поморщилась, и я пожалела о сказанном. Разве мало боли я ей причинила?
– Прости, Целительница Марта. Я эгоистка. Ты немолода и нездорова, и правильно, что ты хочешь вернуться и провести последние дни в «Винограднике», где о тебе как следует позаботятся. Я должна была внимательнее слушать, догадаться, что ты просишь о возвращении домой.
Она шлёпнула меня по руке. На удивление резко. Я потёрла кожу – скорее признавая упрек, чем от боли.
– Sauvegarde! – она шлёпнула по моему виску, потом по-своему.
– Мне кажется, она спрашивает тебя о том, что значит «Sauvegarde», Настоятельница Марта, – раздался позади меня голос Хозяйки Марты. Я подпрыгнула от неожиданности.
– Мы все знаем, что это значит, Хозяйка Марта, – резко сказала я. – Убежище, место защиты.
– Но защиты от чего? – тихо спросила Хозяйка Марта. – Думаю, ты не понимаешь ее слова. – Хозяйка Марта села на край кровати. – Скажи, зачем ты стала бегинкой?
– Чтобы служить Богу.
– Так почему бы не послужить Богу как монахиня, или отшельница, или жена? Что ты нашла в бегинаже?
– Свободу. Где бы я была...
– Вот именно, Настоятельница Марта, в бегинаже у тебя есть свобода быть собой, делать то, что ты считаешь правильным. Мысли. Вот что пыталась тебе сказать Целительница Марта. Что мы защищаем не только свободу тела, но и свободу мысли. Тебе известно, что я не одобряла Османну. Временами мне хотелось просто выдрать её ремнём. Но в тот день на совете Март ты сказала: «Османна хочет найти свою истину». Ты дала ей свободу. Нам с тобой может не нравиться эта истина, но она вправе пытаться ее найти. И если бегинаж – подлинное убежище, мы должны быть свободны в выборе пути. Вот чему ты научила меня в тот день на совете, Настоятельница Марта, и мне потребовалось время, чтобы это принять. Ты меня знаешь, я упрямая старая коза. Но даже старая коза может измениться. – Хозяйка Марта встала с кровати и, прежде чем уйти, легко коснулась моего плеча.
Целительница Марта снова сжала мою руку. На мгновение мне показалось, что она улыбается, но потом внезапно её лицо исказила боль, она бросила мою руку, закашлялась и захрипела, задыхаясь, схватилась за грудь, потом попыталась дотянуться до чашки с настоянным на травах вином. Я поднесла питьё к её губам, она сделала глоток и обессиленно откинулась назад. На открытую ладонь упали несколько капель красного вина. Целительница Марта недоуменно посмотрела на них, медленно сжала кулак, и сквозь её пальцы вино просочилось в мою руку. В тусклом свете догорающего очага я увидела, как она закрыла глаза. Я ощутила, как расслабленно упала её здоровая рука. Камышовая свеча оплыла, и огонёк погас, оставив только запах дыма.
Лужица
– Если сейчас же не прекратите свару, я скажу вашему отцу, и тогда ни один из вас не пойдёт завтра смотреть сожжение. Я по доброте сердечной стараюсь помочь вашему бедному дорогому папе, а вы оба только и делаете, что донимаете меня так, что уже голова раскалывается, – Летиция плеснула водой из ковша на собаку, попытавшуюся проскользнуть в дом вслед за ней. Псина зарычала, но ушла.
– Смотри, что ты наделала, – зашипел мне на ухо Уильям. Это всё из-за тебя, мелкая свинячья какашка.
– Крутитесь под ногами весь день, – продолжала ворчать Летиция. – Давайте, делайте хоть что-нибудь – принесите воды. И не из колодца, он ещё проклят, таким и останется, пока нечестивая девчонка не превратится в пепел. Идите к реке, притащите воды оттуда. И чтоб выбирали место почище, не то принесёте мне ведро грязи. А теперь живо пошли, иначе велю отцу отстегать обоих.
Она повесила на плечо Уильяму пару кожаных вёдер, связанных верёвкой, и выставила нас из дома.
Уильям оттолкнул меня и быстро пошёл по дорожке, стараясь оставить меня позади. Пришлось бегом его, догонять. Он злится, когда я хожу за ним, потому я это и делаю. Но уж лучше бы мне ходить самой – за ним угнаться трудно. Хотя чувствую я себя получше, только ноги ещё слабые.
Я почти не помню, как болела. В голове всё смешалось – потоп, болезнь, Оулмэн. Иногда я сама не знаю, что правда, а что просто страшный сон.
Не знаю, сколько я пробыла в доме женщин, но помню, как очнулась в комнате размером больше, чем сразу два дома, там стояло много-много кроватей, а в них стонущие люди. Мне было страшно. Я ела то, что давали серые женщины, их еда заколдована, и теперь я зачахну и умру. Я прямо чувствовала, как меня клюют птицы, так предрекала Летиция. Мне было так страшно, и я всё кричала и кричала, но Летиция пришла и спасла меня – она говорит, что чуть не опоздала.
Я думала, дома меня будет ждать Ма. А её не было. Отец сказал, она больше не вернётся. Я не поверила и плакала по ней, пока отец меня не отшлёпал. Я и сейчас по ней плачу, только по ночам, закрываю рот одеялом, чтобы он не слышал.
– Кончай таскаться за мной, – Уильям нарочно столкнул меня в кусты. – Думаешь, мне хочется, чтобы все видели, как я хожу с девчонкой? И не надейся пойти со мной завтра, не выйдет. Я вообще не знаю, зачем ты собралась туда идти. Обделаешься и будешь звать маму... И орать начнёшь ещё до того, как огонь её коснётся.
– Вот и нет!
– Да точно. Ты ведь даже не знаешь, как это происходит, да?
– Можно подумать, ты знаешь.
Ноги дрожали, но отставать я не собиралась.
– Знаю, Генри рассказывал, – Уильям казался очень довольным. – Он видел целую кучу сожжений в Норвиче. Рассказать тебе?
Я знала, что он хочет меня напугать, и не хотела слушать. Но если я откажусь, он всё равно заставит. Я пожала плечами, стараясь сделать вид, будто мне всё равно.
– Сначала сгорает вся одежда, и всем видны сиськи и всё остальное. Кожа начинает покрываться пузырями и лопаться, а потом плавится и стекает к ногам. Вонь ужасная, от одного ветерка тебя стошнит, как собаку. А она всё кричит и кричит, и от этого крика тебе больше никогда не избавиться.
Я вздрогнула, зажала рукой рот. Мне уже стало плохо.
Уильям смотрел на меня и ухмылялся.
– Видишь, Лужа, я же говорил, ты забоишься.
Я забежала немного вперёд, чтобы он не видел моё лицо.
– Я не боюсь. И на Грин пойду загодя, чтобы стоять впереди.
– Да неужели, – он схватил меня за косички. Я вывернулась, попыталась пнуть его, но руки у Уильяма слишком длинные, мне не дотянуться. Я изо всех сил укусила его за руку, он зашипел, как придушенный гусь, и отпустил меня.
– Ну погоди, я тебя ещё поймаю, мелкая дрянь!
Я поскорее побежала вперёд по дорожке, мимо двора дубильщика и дальше, в сторону Грина. Уильям погнался за мной, но ему мешали вёдра. Ноги у меня сводила судорога, в боку кололо. Я завернула за угол, бежала так быстро, что не заметила стоящего в тени Мастера Совы – пока он меня не схватил. Он зажал мне рот рукой в кожаной перчатке, и прежде чем я поняла, что случилось, натянул вонючий мешок на голову и руки. Мастер Совы перекинул меня через плечо, больно ударив, и быстро пошёл вперёд. Я пинала его и вырывалась, но он не отпускал. Потом я услышала, как заскрипела открывающаяся дверь, он остановился, сбросил меня на усыпанный камышами пол. Я сжалась, боясь пошевелиться.
– Вот эта паршивка, отче.
– Тебе обязательно надо было так её тащить? Она напугана до полусмерти.
Мастер Совы невесело рассмеялся.
– Разве церковь не учит, что страх – начало премудрости? Главное, отче, проследи, чтобы она всё сделала как надо. А не то придётся мне малость поговорить с деканом насчёт одного хорошенького парнишки, твоего приятеля.
Я услышала шуршание камышей, Отец Ульфрид взвизгнул, будто его ударили.
– Смотри не ошибись, отче. Аод решил так или иначе покончить с этой чужестранкой сегодня ночью, с ней и со всем её домом ведьм. Доставишь её к нему или будешь сам молить о смерти, ещё до рассвета.
Дверь гулко хлопнула.
Я съёжилась, чувствуя, как развязывают мешок на моей голове.
Отец Ульфрид склонился ко мне, поднял на ноги. Мы стояли в церкви.
– Ты не ушиблась, детка?
Я покачала головой, сердце стучало где-то в горле. Мастера Совы уже не было. Я попыталась потихоньку улизнуть к двери, но отец Ульфрид схватил меня за руку.
– Тебе нечего бояться, дитя, – отец Ульфрид присел рядом со мной, его лицо оказалось на одном уровне с моим. Он истекал потом, хотя в церкви стояла стужа. – Слушай внимательно, дитя. Ты кое-что должна для меня сделать. Это очень важно. Ты знаешь чужестранок, живущих за деревней?
Я покачала головой.
Отец Ульфрид нетерпеливо нахмурился.
– Ты знаешь. Тебя туда отвели, когда ты болела, помнишь? Женщины в сером.
– Но я никогда с ними не говорила.
– А теперь мне нужно, чтобы ты именно поговорила. Ступай туда и попроси привратницу, чтобы тебе дали поговорить с их главной. Они ее называют Настоятельница Марта. Можешь это запомнить?
– Ма говорит, мне нельзя к ним приближаться, потому что они хватают маленьких девочек и продают их в рабство за море.
– Но ты уже была у них в доме, и они ведь тебя не продали, правда?
– Только потому, что пришла Летиция и спасла меня, прежде чем они успели.
– Довольно этого вздора, – отец Ульфрид встал с колен и теперь возвышался надо мной. Я подалась назад, он он держал меня за плечи. Его руки сдавливали мне кожу.
– Раньше уже видели, как ты с ними разговаривала, еще до твоей болезни. Ты брала у них еду. А ты ведь знаешь, что случается с маленькими девочками, которые врут? – Священник развернул меня и указал на стену, где черти с птичьими головами толкали кричащих грешников в адское пламя. – А теперь, дитя, тебе пора идти в дом женщин и спросить Настоятельницу Марту. Когда она выйдет, передай ей вот это.
Он что-то вытащил из кармана.
– Вытяни руки вперед, дитя.
Я спрятала руки за спину, боясь, что отец Ульфрид отстегает меня кнутом, но он лишь схватил меня за запястье и что-то всунул. Оно было мягким, и когда я посмотрела вниз, то увидела, что это всего лишь клок каштановых волос, перевязанный куском серой ткани.
Потом священник взял другую мою руку и всунул в нее длинное перо.
– Передашь это Настоятельнице Марте. По одному в каждую руку, как я тебе дал. А потом скажешь лишь одно слово: «выбирай».
– Что «выбирай»?
Отец Ульфрид покачал головой.
– Молись, чтобы ты никогда об этом не узнала, дитя. А теперь иди и сделай все, как я тебе сказал. И если она спросит, кто тебя послал, ты должна ответить – Мастера Совы. А меня не упоминай, поняла?
Я не понимала. Зачем передавать дурацкое перо этой женщине? А если она спросит, кто мне его дал? Отец Ульфрид только что сказал, что я попаду в ад, если солгу. Женщина в сером разозлится, если я ей не скажу. Я не буду это делать. Не буду.
Я бросила перо и волосы и кинулась к двери, но она оказалась слишком тяжелой, и я не смогла ее открыть. Отец Ульфрид поймал меня, оттащил назад и развернул лицом к себе.
– Если ты не сделаешь все в точности, как я тебе сказал, Мастера Совы заберут тебя на верхушку церкви и бросят там, в темноте, на поживу Оулмэну. Так ты все сделаешь? Или мне их позвать? Они ждут...
