Текст книги "Королевство Тени и Света (ЛП)"

Автор книги: Карен Мари Монинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Мои губы изгибаются.

Весь двор играючи уничтожен. Одной лишь мыслью.

Моей мыслью.

Я роняю голову обратно на снег и лежу, дрожа, ожидая, когда вернутся мои кости, и щурюсь.

Она наблюдает со мной с вершины замка? Видела ли она то, что я сейчас сделала? Понимает ли она, что я королева, а она тысячу раз дура, если думает, будто когда-либо сумеет хоть что-то у меня отнять?

Надо мной свинцовое небо темнеет, и ночь застилает день, когда глубокая, беззвёздная чернота завладевает королевством. Высоко вверху, в этой черноте, грохочет гром, и температура болезненно опускается. Я заледеневаю на месте.

Я этого не делала. Это сделала сука-принцесса. Как она смеет? После того, чему она стала свидетельницей? Я встряхиваюсь и разбиваю лёд. Тихонько рассмеявшись, я прогоняю её тьму и восстанавливаю день. Всё на мгновение спотыкается; я чувствую, как она пытается перехватить контроль.

Она терпит неудачу. Я снова смеюсь. Может, она и выудила парочку забытых охранных чар, но она не может со мной тягаться.

Бэрронс и пальцем не шевелит, чтобы помочь мне подняться.

Он взбешён.

Он это переживёт.

«Ты можешь восстановить Видимых обратно?» – спрашивает он наконец.

Сделав невероятное усилие, я поворачиваю голову на бок и смотрю на него взглядом острым, как ножи, и застывшим, как зима. «С чего бы мне это делать?»

***

Я прислоняюсь к краю унитаза (я даже не пытаюсь смывать, потому что, зная мою удачу, я получу водяной фонтан) и провожу дрожащей рукой по рту.

Я чувствую себя так, точно выблевала каждый кусочек пищи, который когда-либо съела за всю свою жизнь.

Не по количеству, а по качеству. Меня рвало целый час. Это уже не сухие рвотные позывы. Не осталось даже лёгкой струйки желчи, но мой желудок продолжает извергаться, а тело содрогается.

Бэрронс сидит со мной на полу уборной в «Книгах и сувенирах Бэрронса», прислоняясь спиной к дверному косяку, вытянув длинные ноги, скрестив руки на груди. Его глаза полностью чёрные.

Нет белков. Нет даже кровавого проблеска. Чистый обсидиан.

Он молча наблюдал за мной с тех пор, как мы просеялись обратно в книжный магазин. Он не сказал ни слова.

Я знаю, почему.

Он не может находиться вблизи той силы, которую я призвала, так, чтобы она не влияла и на него тоже.

Это делает его обузой.

Подождите… что?

Это я обуза.

Я начинаю тихонько плакать.

Моё тело ощущается больным, отравленным, потому что я добровольно призвала то, что для меня является проклятием. Я пригласила это. Я позволила этому течь через меня и стала единой с этим.

Это очень сильно отличается от одержимости Синсар Дабх. Тогда была разумная, голодная чернота, которая плела замыслы и планировала, извращала и искушала, компрометировала и манипулировала, захватывала контроль надо мной и принуждала меня, пока я наконец-то не разобралась, как этому противиться.

Но сегодня это всё я.

Мой выбор.

Моя ярость. Мой страх. Мои несдержанные эмоции.

Я добровольно призвала разрушительную силу. В ней не было доброты. Лишь жестокость. Я стремилась к мести в самой примитивной форме. Я разрушила десятки тысяч существ. Одной лишь мыслью. То, что ранее окрыляло меня, теперь повергает в ужас.

Я снова содрогаюсь в рвотных позывах и плачу ещё сильнее. Я задыхаюсь и хнычу, моё горло горит, мой желудок в огне, а сердце превратилось в камень в груди.

Можно подумать, что из-за того, насколько моё тело превратилось в нечто весьма похожее на фейри, изменённое эликсиром Крууса, я не буду так страдать, но я страдаю.

– Это человек в тебе, – натянуто говорит Бэрронс. – Рад видеть, что какие-то маленькие клочки ещё сохранились.

Я встречаюсь с его тёмным взглядом.

На мгновение он всматривается в мои глаза, затем какой-то нюанс его лица смягчается, и его глаза светлеют до полночных радужек на серебре.

– С возвращением, – бесстрастно говорит он.

– Взаимно, – тихо отвечаю я. – Я сожалею.

– Поясни, – говорит он тем же бесстрастным тоном.

Он изучает мои глаза в такой манере, которая мне не нравится, и я больше никогда не хочу её видеть.

– Я потеряла контроль над собой.

– Как это ощущалось?

Я должна быть мучительно, безжалостно честна, чтобы восстановить нас. Чтобы восстановить себя.

– На мгновение это ощущалось великолепно.

Он склоняет голову набок.

– Продолжай.

– Послевкусие было холодным, ясным и триумфальным. Я чувствовала себя могущественной, как бог.

– И всё же теперь ты сидишь и блюёшь.

– Я ненавижу себя.

– Пустая трата эмоций. Попробуй ещё раз.

Я подыскиваю правильные слова. Этот момент держится на волоске.

– Цена – моя душа. Я потеряю её со временем. Самые деликатные части меня перестанут существовать, – я буду потеряна. Я даже не вспомню по-настоящему, кем я когда-то была.

– Ты не будешь блевать всегда. Чем чаще ты используешь эту силу, тем более податливой она становится. Она перестаёт вредить тебе, начинает ощущаться приятной.

– Потому что монстры не чувствуют стыда, горя или сожаления. И каждый раз, когда я использую её, она делает меня темнее.

– Да.

– Как ты это поборол? – я чувствовала, как это поднималось в нём, отвечая на мой зов. Тем не менее, он холодно и отстранённо отбросил это. Он мог бы присоединиться ко мне, подливая топливо в мой огонь.

– Ты выбираешь. Герой или злодей.

– Ты сам сказал мне, что ты не герой.

– Но и не злодей.

– А что ещё есть?

– Та, кто встаёт каждый день и изо всех сил старается соответствовать тому, во что она верит. Метит в звёзды. Иногда промазывает. Пытается вновь. Ещё усерднее. С большей решимостью защитить других и с меньшим эгоизмом.

– Я должна вновь восстановить Видимых.

– В данный момент побеспокойся о себе. Нельзя сказать, что они куда-то денутся, – он отталкивается от пола и встаёт, глядя вниз, всматриваясь в мои глаза, словно всё ещё не уверен, кто я.

Я не хочу, чтобы он когда-либо задавался вопросом, кто я. Он знает, кто я. Мне нравится, что он меня знает. Сегодня я не предала себя, я предала нас.

Должно быть, он видит в моих глазах что-то от настоящей меня, потому что протягивает руку, чтобы помочь мне подняться.

– Риодан и Кристиан ждут в Честере.

Я вытираю слёзы.

– Мне надо почистить зубы.

– Ты королева. Тебе надо просто подумать о том, что твой рот чистый, и всё.

– Мне надо почистить зубы, – повторяю я.

– Затем мы просеемся. Время имеет значение.

– Это всего пять минут. Давай поедем на машине. Или ещё лучше, пойдём пешком.

– Те, кого ты любишь, в опасности.

«И я тоже, – не говорю я. – И моя слабость подвергает нас куда большей опасности».

Я вижу в его глазах первый проблеск тепла, и затем понимаю кое-что. В какой-то момент, если бы я продолжила использовать тёмную силу и сделалась полностью тёмной…

«Я бы присоединился к вам в аду, – чёрные глаза полыхают кроваво-красным. – А я предпочёл бы этого не делать. Так что держитесь в бл*дских рамках, и не заставляйте меня переступать черту, мисс Лейн».

Боль раздирает меня. Он лучше последует за мной туда, куда я отправлюсь, чем станет жить без меня. Я это понимаю.

Мы связаны. Безгранично едины.

И из-за этой связи мы обязаны друг другу колоссальным долгом заботы и доброты. То, что выбирает один из нас, становится реальностью другого.

Любовь, которую я испытываю к нему, возвращает моим костям стальную грацию, а моему духу – стойкость надежды.

Именно сила любви удерживает тьму в узде. Я задаюсь вопросом, кого Бэрронс некогда любил столь сильно, что сумел продраться назад от этой тонкой тёмной линии.

Он улыбается, но улыбка не достигает его глаз. «Мы не одинаковы. Всё не так, как ты подумала».

«Тогда как?»

«Ты поймёшь. Со временем».

Глава 19

Замёрзла изнутри без твоих прикосновений^[25]

Иксай

Теперь она поистине принцесса ничего.

Королева разрушила весь её двор.

Иксай стиснула ледяной подоконник окна, пошатываясь и невидящим взглядом уставившись вниз, на разрушение её подданных, и начала пронзительно причитать.

В её груди расходилось грибовидное облако ярости и горя, разрастаясь в размере и интенсивности, и она знала, что если не сможет каким-то образом обратить или выпустить этот водоворот внутри, то разлетится на тысячи острых обломков, совсем как её двор.

Королева использовала священную Истинную Магию против своих же подданных; против вида, который она выбрала, против вида, которым ей дарована привилегия править. Иксай в ужасе смотрела, как разодранные куски фейри дождём сыплются на землю, многие разлетаются далеко за пределы стен двора. Некоторые обратились в пыль прямо там, где стояли, и даже сейчас их прах рассеивался на холодном ветру.

Затем королева и её зверь ушли. Просеялись. Даже не оглянулись.

Как будто эти частицы не были по-прежнему живы.

По-прежнему осознавали всё и страдали; клочки их сознания присутствовали в каждом оторванном атоме, навеки в сознании, навеки в агонии.

Конечно, до тех пор, пока вызванные Песнью перемены не даруют им милосердное избавление от существования, разрушив их навсегда, словно они не были некогда богами, словно они не правили вселенной когда-то.

Святотатство. Их собственная королева истребила их, превратила в существ, которые действительно посчитают смерть избавлением. Это невыносимо.

Иксай завыла ещё сильнее, но заглушаемая собственными чарами не сумела издать ни малейшего звука, лишённая даже облегчения через оплакивание, и то грибовидное облако расцвело с радиоактивной токсичностью. Она запрокинула голову, невообразимо широко раскрыв рот в крике и содрогаясь всем нутром. Ад бушевал, не имея возможности издать ни звука.

От этого у неё возникало ощущение, словно она вообще не существует.

Плохо уже то, что Дворы Осени, Лета и Весны погрузились в безумное варварство, но хотя бы тогда они были равны. Ни один из них не был чем-то меньшим, ни один из них не был жертвой.

Но если Азар и Северина узнают, что у Иксай больше не было двора, не было армии, не было ни единого придворного, которого она могла бы наказать, пытать или принудить делать то, что она скажет; что она совершенно одна в своём королевстве льда…

«Они уничтожат меня. Это вопрос времени», – прошептала она, но слова не прозвучали, лишь вылетели облачка морозного дыхания, окрашенного кровью. Она начала задыхаться, закашлялась и выплюнула смертоносно острый осколок кровавого льда, ощущая, что ещё больше таких кусков подступало к её горлу.

Эмоции в её нынешнем состоянии убивали. Она была такой разъярённой, чувствовала себя такой преданной – и во имя Д'Ану, очень, очень сильно напуганной – что не трансформировала окружение своей болью, а замораживала саму свою суть, проделывая с собой то же самое, что королева сделала с её придворными.

Через считанные мгновения она застынет полностью и взорвётся, если не возьмёт себя в руки. Она разрушала саму себя. Невообразимо, что такое вообще могло случиться.

Люди! Это всё их вина. Снова и снова они манипулировали, жульничали и использовали фейри в своих целях.

Зарычав, она разбила жёсткий лёд, покрывавший её кожу, резко развернулась к единственному присутствовавшему человеку, и подняла руку, чтобы вогнать ледяной шип в мозг существа.

Заскрежетав зубами, скрипя ими от злости, Иксай остановила себя в последнюю секунду, когда остриё находилось в считанных сантиметрах от головы.

Человек ей нужен. Окровавленное, изломанное и отравленное существо было её единственным шансом.

Чтобы убрать ледяной шип, потребовалась каждая унция её самоконтроля. Иксай убрала его медленно, дюйм за осторожным дюймом, пока остриё отступало, вращаясь вокруг своей оси. Она развернула его к себе, принимая в свою плоть, используя боль в теле, чтобы заглушить боль в груди.

Спустя несколько долгих моментов дрожи она осознала, что физическая боль в извращённой манере питала тот ядерный лёд, который угрожал взорваться в её нутре.

Впервые за своё существование Иксай намеренно попыталась призвать тепло в тело. Как её дар ледяного ветерка остудил ярость Азара и вернул ему рассудок в Роще, так теперь она нуждалась в даре тепла, чтобы растопить свой арктический шторм. Если она себя взорвёт, то множество несправедливых поступков в отношении её рода останутся неотомщёнными. Королева разрушит их всех, и фейри быстро прекратят существование, окажутся забытыми, превратятся в миф, в который никто даже не поверит.

Закрыв глаза, она принялась рисовать в своём сознании картинку дня – по-прежнему зима, но поздняя, на границе с весной – оттаивающий сад, по которому она прогуливалась под тусклым (вот гадость!) солнцем. Она сдабривала образ деталями, добавила крошечные белые подснежники, прораставшие на отталинах, песни птиц в далёком лесу, блеклые лучи едва заметной голубой сферы, согревавшей её плоть…

Она презирала жар. Она ненавидела солнце.

Лёд был непреклонным, гордым и прекрасным. Лёд сохранял свою форму, ничему не поддавался, как величественный ледник, полз, полз и полз, пока не поглощал всё на своём пути.

Но именно то, что спасло её давным-давно, теперь разрушало.

Снова и снова Иксай осмеливалась создавать образ тепла в своём сознании, и снова и снова лёд, который она так боготворила, накатывал, и видение рушилось под грузом её застывшего сердца.

Она неспособна быть чем-то другим, помимо того, чем она являлась.

Лёд. Неподатливый. Жёсткий.

Внезапно, когда она подумала, что всё потеряно, в этот самый момент краешки её сущности начали покрываться тоненькими трещинами, лёд зарокотал зловещим громом, и она ощутила на своей плоти неожиданный завиток тепла. Он был нерешительным, обдавал её слишком нежно для её потребностей, но когда она заставила себя принять это, жар обрёл уверенность, и знойный ветерок закружил вокруг её сущности, скользнул по коже, проник в нутро.

Задрожав, Иксай запрокинула голову, блаженно прикрыла глаза, полностью принимая это ощущение. Вопреки всем обстоятельствам она одержала триумф, сумела призвать жар и выживет, чтобы сразиться в грядущих днях.

«Впусти меня».

Глаза Иксай распахнулись, и она резко развернулась, осматривая комнату.

«Здесь, у окна».

Прижав руку к груди, она снова повернулась. За стеклом виднелся Азар, паривший высоко над землёй.

«Я почувствовал твоё горе и ярость и пришёл. И да, Северина попытается тебя уничтожить. Но в то же время ты ошибаешься. Я этого не сделаю. Королева поступит с моим двором точно так же, как с твоим. Мы будем стоять бок о бок. У тебя есть человек. Королева принесёт Эликсир в обмен».

«С чего бы мне доверять тебе?»

«Я только что исцелил тебя. Оттаял своим жаром».

«Нет, неправда. Я сделала это сама».

«Икс, ты не смогла бы призвать жар даже тогда, когда от этого зависит твоё существование. И ты только что это доказала».

«Никогда не называй меня так».

Но он прав, и она это понимала. Это была не она. Она слишком холодна, слишком долго была холодной. Она бы взорвалась, если бы Азар не почувствовал её боль и не пришёл. Но зачем спасать её? Такова манера правителей, всех фейри – обращаться против слабых и уничтожать их. Она была неоспоримо слабой.

Принцесса ничего.

«Пока что будь консорт-принцессой двора Осени. Я призову силу своего двора на твою сторону. Мы заберём Эликсир и восстановим наши королевства».

Иксай всмотрелась в глубокий янтарь его взгляда. «С чего бы тебе делать это?»

«Когда-то, – медленно произнёс он, – мы были любовниками».

Она вздрогнула. Она помнила то время, испытала изумление и ужас, обнаружив тот период, примостившийся среди её воспоминаний. Она также вспомнила те множество раз, когда Северина пытала её, пользуясь тем, что Иксай был ослаблена наказанием королевы. «Воспоминания, уйдите», – хотелось закричать ей.

Она также вспомнила, что случилось в конце.

Лёд был непобедимым. Лёд был умиротворением.

«Когда-то я всерьёз произносил те комплименты, которыми одарял тебя. Когда-то, – с нажимом произнёс Азар, – я любил тебя».

Иксай дёрнулась, словно его слова вонзили нож в её грудь. Она презирала эмоции и всё, что они с ней творили. Они делали её слабой, уязвимой, глупой, и всегда приводили к предательству.

«Ты помнишь. Скажи это, Иксай».

Никогда. Она скорее взорвёт себя, чем признается, что когда-то тоже любила его.

Любовь – это величайшая слабость из всех.

«Ты мне не нужен», – прорычала она.

«У тебя нет никого, Икс».

«У меня есть человек. И если ты попытаешься забрать его или мой замок, я уничтожу тебя. Ты никогда не был моей ровней».

Азар вздохнул, послав вокруг неё очередной тёплый ветерок, который ласково задержался на её ледяных изгибах. «Я буду в Роще, когда ты образумишься. Мы вместе призовём лжекоролеву».

Он исчез.

Глава 20

Хэй, хэй, вся банда здесь^[26]

Мак

Ревемаль-стрит, 939.

Ирония не ускользает от моего внимания. На французском rêve значит «сон», а mal значит «плохой». Как, должно быть, Риодан повеселился тысячелетия назад, устраивая базовый лагерь на улице с названием Кошмар. Я бы не удивилась, узнав, что он сам повесил изначальную табличку.

Риодан не просто заново отстроил наземную часть Честера. В нижней части тоже сделали ремонт. Вход в подземный куб уже не располагается за двумя массивными дверьми-люками, за которыми следуют две чрезвычайно неудобные для спуска лестницы. Теперь элегантная (пусть и немного обвешанная теми липкими паутинами, которые в последнее время висят везде) лестница цвета слоновой кости спускается к роскошному современному фойе, со вкусом отделанному в цветах слоновой кости и угля. Пол из чёрного мрамора, отполированный до состояния обсидианового зеркала, подводит к чёрным матовым дверям с панелями из кованого железа, которые изгибаются замысловатыми дизайнами и ведут к дюжинам уникальных подклубов за ними.

Прошлое омывает меня волнами, пока я стою во внутреннем фойе и смотрю поверх балюстрады на поразительно оживлённые клубы (хотя это больше не должно меня удивлять; вечеринка в Честере в наихудшие времена не только продолжается, но и достигает особенных размахов). Я помню, что впервые обнаружив клуб, я была слишком наивной, чтобы понять необходимость держать друзей близко, а врагов ещё ближе.

Вон там я болтала с Парнем с Мечтательными Глазами, который обслуживал бар, пока Фир Дорча зловеще притаился на соседнем стуле со мной; там, левее, я сама стояла за барной стойкой и смешивала напитки в период сокрушительной нерешительности; а там, наверху, я разбила стеклянный пол офиса Риодана, пока находилась под контролем Синсар Дабх.

Хотя в этих стенах случились одни из худших моментов моей жизни, Честер – часть меня. Мой дом стал совокупностью многих мест: «Книги и сувениры Бэрронса» – это моя спальня, Честер – моя гостиная, дом моих родителей в Дублине – это моя кухня, водонапорная башня с видом на город, вместе с Дэни рядом – это моя любимая кофейня. Аббатство Арлингтон – это моя библиотека. А где-то там, в нескольких милях к югу от коттеджа Наны О'Рейли у моря, могила одного из моих предков, Патроны О'Коннор – это моя часовня. Я бы хотела когда-нибудь зажечь там свечу и произнести молитву. Будем надеяться, что к тому времени, когда я это сделаю, я не предам всю свою родословную.

Мы с Бэрронсом торопливо проходим через забитые людьми танцполы и бары, вверх по широкой лестнице из хрома и стекла, которая ведёт к офису Риодана.

– Ты не просеялась? – рычит Риодан в то же мгновение, когда дверь с шипением открывается. Он сидит за столом в тускло освещённом офисе, кабинет погружен в тени. Лор стоит позади него со скрещёнными руками. Кристиан слева – колоссальный, тёмный, крылатый силуэт на фоне подсвеченной стеклянной стены. – Ты просеялась, чтобы повидаться с отцом, но теперь ты, бл*дь, не торопишься. Дэни пропала.

– И мой отец тоже, – рычу я в ответ. – И они оба находились на твоём попечении, под твоим присмотром, под защитой твоих чар.

Пару секунд мы сверлим друг друга гневными взглядами, затем Риодан слегка улыбается.

– Рад вновь видеть тебя, Мак.

Я одаряю его ответной улыбкой.

– Взаимно, – я склоняю голову, глядя на Лора и не будучи уверенной, как меня примут. При нашей последней встрече я использовала силу королевы, чтобы призвать пулемёт, и убила его.

– Мак.

– Между нами всё хорошо?

Он сверкает улыбкой, которая не доходит до его глаз.

– Начал всерьёз сомневаться в тебе. Цыпочкам меня вечно не хватает.

– Я имею в виду, после того…

– Да, – натянуто перебивает он меня. – Всё хорошо.

Призрак Джо стоит между нами. Он одаряет меня долгим взглядом и говорит в моём сознании так, как это делает Девятка. «Ты не говорила, что сожалеешь».

«А ты не говорил, что прощаешь меня», – отвечаю я.

Но он знает, что я сожалею.

А я знаю, что он простит.

Кристиану я говорю:

– Ты снова в облике принца.

– Злость усложняет поддержание облика горца. Они похитили Дэни. Возможно, я некоторое время побуду принцем.

– Похоже, фейри восстановили свои воспоминания, – Бэрронс минует любезности и переходит прямиком к делу. – Вот почему они сумели просеяться через твои чары, – говорит он Риодану. – Давно забытые силы вновь раскрыты. Это уже не то поле игры, которое мы знали тысячелетиями. Мы понятия не имеем, на что они способны.

«Не совсем верно», – думаю я. Один двор больше ни на что не способен. Я об этом позаботилась.

– Ты уверен? – спрашивает Риодан.

– Настолько уверен, насколько это возможно, не получив прямого подтверждения от фейри.

Что для Бэрронса значит 99,9 %, и я согласилась. Эта теория наилучшим образом объясняла аномалии, с которыми мы столкнулись.

– Сколько именно воспоминаний, за какой период?

Бэрронс мрачно отвечает:

– Вполне возможно, что абсолютно все.

Кристиан разражается долгой чередой ругательств. Я чувствую то же самое. У нас всегда было преимущество: Бэрронс и Риодан умели держать всех фейри на расстоянии с помощью своей тёмной магии. Теперь мы стали лёгкими мишенями, и Видимые могут найти нас в любое время, в любом месте.

– Зачем похищать Дэни и Джека? Чего они добиваются? – говорит Кристиан.

– И мою мать тоже, – натянуто добавляю я.

– Твоя мать в порядке, – сообщает Риодан. – По крайней мере, была, когда я в последний раз проверял её.

– Что? – тупо переспрашиваю я.

– Её никто не похищал. Она въехала на машине в один из тех дрейфующих кусков Фейри, которые сложно увидеть.

– МЭВ. Межпространственные Эльфийские Впадины, – бормочу я. Песнь Созидания уничтожила чёрные дыры и излечила Землю, но ничего не сделала с местами, где Фейри и мир смертных врезались друг в друга на Хэллоуин, создав искажённые кармашки реальности, которые почти невозможно заметить. Как только я разберусь, как использовать Песнь, чтобы поднять стены обратно и вновь разделить миры, МЭВ предположительно исчезнут.

Лор говорит:

– Она развернулась, но не смогла найти выход. Ей потребовалось два дня, чтобы вернуться.

– Два дня? – меня привела в ужас мысль, что моя мама одна потерялась в Фейри на такой долгий срок, но я также понимала, что ей повезло вообще выжить, в зависимости от того, в какой фрагмент она угодила. Там существуют огненные циклоны, ледяные торнадо, кусочки подводных миров. Облегчение затопляет меня. Мама в порядке, Видимые её не похищали. – Я думала, вы привязали их все, – Девятка использовала свои искусства, чтобы привязать МЭВ к постоянным местам, а ши-видящие выпустили карты (я прихватила парочку для моих родителей), давая людям знать, где находятся эти места, и как их избегать.

– Эта дрейфовала. Мы думаем, что древние боги вновь высвобождают их. Делают что-то, отчего они становятся более быстрыми, и от них сложнее увернуться, – говорит Риодан.

– Зачем им это? – спрашивает Кристиан.

Риодан пожимает плечами.

– Приумножают хаос.

– Где мама сейчас? Здесь? – мой голос повышается, руки сжимаются в кулаки. – Скажи мне, что она не здесь. Ты явно никого здесь не можешь защитить.

– Осторожнее, – тихо произносит Риодан. – За эти слова я дал Кристиану драку, на которую он напрашивался. С радостью дам и тебе то же самое.

– Ты тоже этого хотел, – рычит Кристиан. – Я просто пошёл навстречу.

– Ты и пальцем её не тронешь, – говорит Бэрронс так же тихо.

– Рейни не в Честере, – отвечает мне Риодан. – Я не знаю, где она в данный момент, и предпочту, чтобы так оставалось и дальше. Фейд, Кастео и Даку охраняют её. Они не отойдут от неё ни на секунду. Они не будут отдыхать. Они не будут есть. Они её сберегут.

Я моргаю. Моя мать с тремя из Девятки. Должно быть, для неё это не менее странно, чем застрять в одной из МЭВ.

– Она наверняка готовит для этих везучих ублюдков, – ворчит Лор. – Эта женщина печёт неповторимые кукурузные лепёшки.

– Как ты можешь говорить о еде в такое время? – возмущаюсь я.

Лор пожимает плечами.

– Мужчине нужно питаться.

– Я знаю, чем питаются мужчины вроде тебя, и это отнюдь не кукурузные лепёшки.

– Никто же не наезжает на тебя из-за твоих пищевых пристрастий, дорогуша. Всю Джо из зубов выковыряла?

– Надо ли мне напомнить тебе о другом времени, другом месте, Костелом? – бормочет Бэрронс с шёлковой угрозой.

– Дэни. Пропала, – ровно произносит Риодан.

– И. Мой. Отец. Тоже, – отвечаю я таким же ровным тоном. – Разве Дэни не может воспользоваться твоей версией ЕТУ? Заклинанием, которое перенесёт тебя к ней, где бы она ни была, даже в Фейри? – к сожалению, это также выведет из строя Бэрронса, поскольку он связан с этим заклинанием и будет призван в то же место, чтобы убить Риодана и вытащить Дэни.

– Её похитили голой из нашей кровати. Без меча, без телефона. Татуировка исчезает, когда она превращается. Я перестал наносить её.

Проклятье.

После ещё одного мгновения тишины Кристиан говорит:

– Ваше время в Фейри заняло четыре дня по смертному времени. Заметили что-то странное, когда вошли в Честер?

– Да. Здесь ни единого фейри, – говорю я. – Погодите-ка, – добавляю я, хмурясь. – Мы отсутствовали всего четыре дня? – я бросаю взгляд на Бэрронса. – Разве не должно было пройти больше времени, учитывая то, как долго мы пробыли в Фейри? – полдня как-то раз стоили мне месяца.

Кристиан говорит:

– Последние несколько лет до меня доходили слухи, что с тех пор, как ты пропела Песнь Созидания, ход времени в Фейри начал изменяться, сначала незначительно, потом всё сильнее. Похоже, что древняя мелодия посчитала изъяном временное несоответствие между нашими мирами, когда их не разделяют стены, и исправляла это, подстраивая миры друг под друга.

Изумительно. И хорошо. Я всецело согласна с мнением Песни.

– В Дублине не осталось ни единого фейри, – продолжает Риодан. – Согласно моим источникам, во всём мире смертных не осталось ни единого фейри, и это меня тревожит. Их хлебом не корми, дай поохотиться на людей. И тем не менее, все они исчезли, чёрт возьми.

– Это может означать только одно. Они готовятся к войне, – говорит Кристиан.

– Зимний Двор уже воевал. С самим собой, – сообщаю я и быстро пересказываю то, что мы с Бэрронсом обнаружили в ледяном королевстве, опуская те действия, которые я предприняла, когда прибыло послание Кристиана.

– Ещё одна причина, по которой вы считаете, что их воспоминания вернулись, – говорит Риодан. – Я склонен согласиться.

– Позвольте уточнить, что я всё правильно понял, – произносит Лор, широко улыбаясь. – Песнь восстанавливает их способности и воспоминания, и что они делают? Отправляются воевать друг с другом из-за древних распрей. Чёрт, я в восторге от этого дерьма.

– Вероятно, что принцесса была на поле битвы в неузнаваемом состоянии, – говорит Бэрронс.

Я качаю головой.

– Она превратила день в ночь.

– Это была не ты?

– Нет. Она была в замке. Я её чувствовала. Почему-то на неё это не произвело такого же влияния, как на остальных фейри.

– Королевская элита старше всех, у них самые долгие воспоминания, но они также самые сильные, наиболее способные контролировать свою жажду мести из-за древней резни, – говорит Бэрронс.

«Лучше бы она могла это контролировать, – мрачно думаю я. – Если она навредит моей семье…»

– Я член королевской элиты, – говорит Кристиан. – На меня это не повлияло.

– Ты молод. Ты никогда и не избавлялся от воспоминаний, – возражает Бэрронс.

– Кроме того, ты не Видимый. Ты последний из живущих Невидимых, – говорю я.

– Я предпочитаю считать себя единственным в своём роде и не относящимся ни к какому двору, – отвечает Кристиан. – Логично будет заключить, что происходящее в Зимнем королевстве происходит и везде в Фейри. Они все исчезли потому, что слишком заняты попытками убить друг друга, – он смеётся. – Лор прав. Ну не идеально ли, чёрт возьми? Христос, я бы сам организовал гражданскую войну, если бы подумал, что такое возможно.

– Это не смешно, – говорю я. – Вы не видели, что они делают друг с другом. Это ужасно.

– Если это означает, что эти у*бки не путаются у нас под ногами, дорогуша, то не похер ли? – спрашивает Лор. – Кроме того, если это правда, то тебе остаётся приструнить лишь кучку королевской знати.

– Или довести и их тоже, чтобы они пытались убить друг друга, как остальные, – Кристиан снова смеётся. – Мак, это идеально. Проблема решена. Пусть они дерутся друг с другом, пока ты не разберёшься, как использовать Песнь, чтобы навеки запечатать их.

– Бешеных и обезумевших, совсем как Невидимых? – требую я. – Я пытаюсь не повторять ошибок, которые были допущены в прошлом.

– Хочешь сказать, по-твоему, Невидимых не надо было запирать? – переспрашивает Кристиан. – Они убили миллиарды людей в ночь, когда вырвались на свободу.

Я вздыхаю.

– Если бы их изначально не заточили, у них мог бы быть шанс. Обстоятельства с самого начала были против них. Ошибки совершались с того самого момента, как король их создал.

– Поверить не могу, что ты защищаешь Невидимых, – говорит Кристиан.

– Не защищаю. Просто говорю, что в этом мире нет чёрного или белого. Всё в нём, и каждый из нас тоже – это оттенки серого. И ты сам Невидимый.

– Уравновешенный моей человечностью. Сильно, значительно уравновешенный. Серый отчаянно стремится к белому.

– Дело не в Невидимых, – я пытаюсь вернуть разговор обратно в нужное русло. – Они погибли. Дело в Видимых…

– Которые набросились друг на друга из-за древних распрей. Бл*дские идиоты. Пускай воюют. Двигаемся дальше, – рычит Лор.

– Я готова обсудить условия моей свободы, – голая не-Мак появляется посреди офиса, обнажённая и сияющая.

На мгновение все замирают, затем:

– Какого хера? – взрывается Лор. – У тебя появился двойник, Мак.

– Это фейри, – рычит Риодан. – Очередная бл*дская херова фейри просеялась через мои бл*дские херовы чары. Какого бл*дского хера.

– Кристиан, убери её отсюда, – рявкаю я. – Сейчас не время и не место.

– Я её сюда не приводил, – библиотекарю он говорит: – Ты выбрала именно этот момент, чтобы появиться? Прошло несколько дней с тех пор, как ты залезла в ту бутылку. После этого я не слышал от тебя ни слова.

– Я обдумывала свои варианты.

– Ну так иди и пообдумывай ещё.

– Я вполне закончила.