Текст книги "Королевство Тени и Света (ЛП)"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
Я приветствую каждую секцию своего мозга, доля за долей. Я всегда могла почувствовать свой мозг внутри черепа и представить его в ярких деталях. Я не понимаю тех людей, которые этого не могут.
Я могу дрейфовать от одного участка к другому, легонько пробегаться по бугоркам и впадинкам своего мозжечка (который трещит постоянными разрядами молний) или погрузиться глубоко внутрь, нацелившись на любую долю: лобную, теменную, затылочную или височную.
Я могу погрузиться ещё глубже: в мои желудочки, таламус, гипоталамус, гиппокамп, варолиев мост, продолговатый мозг и, наконец, в самую интригующую часть – в мою амигдалу.
В детстве я в качестве своеобразной медитации сосредотачивалась и концентрировала своё сердцебиение в различных частях моего мозга, подумав: почему бы не дать ей больше крови и не посмотреть, вдруг она вырастет? Не то чтобы у меня имелись занятия получше. Всякий раз, когда я натыкалась на некое подобие переключателя, я щёлкала им, посылая к чёрту все последствия. Мой мозг – это всё, с чем я могла играть, и там находилась целая неизведанная страна.
Я погружаюсь глубоко в мою лимбическую систему. Здесь всё тихо, темно, насыщенно и плодородно. Я отдираю ункус и смотрю на свою амигдалу и множество жизненно важных подводящих каналов, питающих её.
Изумительно.
Здесь я всегда чувствовала самые значимые аномалии в моём генетическом составе. Что-то в моей лимбической системе, а точнее в моей амигдале, отличается от большинства людей. Полагаю, это благодаря экспериментам Ровены, а также крови короля Невидимых в моих венах. Я не знаю, как именно отличается моя амигдала; я лишь знаю, что она отличается.
Это самая насыщенно живая часть меня, и некоторое время после побега из клетки я ненасытно изучала человеческий мозг, поглощая медицинские журналы и просматривая интернет. Я даже вломилась в морг и украла труп, устроила собственноручный осмотр, пытаясь решить, почему я не такая, как другие. К сожалению, я не могу визуально осмотреть собственный мозг, не убив себя, так что я до сих пор гадаю. То, что я чувствую, когда погружаюсь внутрь, наверное, сильно отличается от того, как это выглядит на самом деле. Я сильно сомневаюсь, что на поверхности моего мозга действительно сверкает видимая молния.
С другой стороны, может, так оно и есть.
Меня раздражает то, что когда я в конечном счёте умру (если я в конечном счёте умру), мне не удастся провести вскрытие самой себя. Как бы изумительно это было, проклятье.
Здесь, глубоко в центре моей амигдалы, я чувствую другой тип сердцебиения, словно она содержит свою собственную мрачно прекрасную циркуляционную систему, по венам которой гоняется звёздная пыль, дарующая этому крохотному сегменту серого вещества способности, которым нет объяснения.
Когда я впервые начала играть со своей амигдалой, это было маленькое миндалевидное тело. Со временем оно росло и расширялось, раздувшись до размеров грецкого ореха в скорлупе. Оно бесстрашно пульсирует страстью, силой и вечным оптимизмом, убеждённым, что всё возможно, если достаточно сильно захотеть.
Я погружаюсь глубже, отпуская всё в мире, испытывая отсутствие мыслей, существуя только как душа, чем бы она ни была, и продолжая погружаться в свою суть, я с уверенностью знаю, просто знаю – в этот раз я сумею обратиться.
Всё дело в звёздной пыли, из которой сделаны все мы. Мы вмещаем в себя безграничные возможности для созидания и эволюции. Всё находится внутри нас, и если мы выведем на первый план то лучшее, что есть в нас, это нас спасёт. А если мы этого не сделаем, это нас разрушит.
Затем у меня уже нет мыслей.
Я дрейфую.
Я существую.
Не человек. Не Охотник.
Вообще не материальное существо.
Я становлюсь самым могущественным, что есть во вселенной: любовь и надежда, помноженные на сосредоточенную силу воли.
Глава 47
Сладкие сны сделаны из этого
Кто я такая, чтобы не соглашаться[61]
Мак
Я больше не задаюсь вопросом, сплю ли я.
Я знаю, что не сплю.
Меня забалтывают до смерти.
Если это сон, и Круус действительно мог бы контролировать меня, мы бы находились в его постели, и я бы тупо, радостно восклицала про его потрясающее достоинство и мастерство, а не мрачно смотрела с балкона с осторожной улыбкой и одобрительными искорками в глазах, пока он щеголяет бесконечным парадом бесчисленных величественных достижений, цель которых – ошеломить меня.
Я голодна. Мне надо пописать. Он всё ещё говорит. Я его ненавижу.
Он с дезориентирующей скоростью мечется от одной темы к другой, и всё это демонстрирует его достижения или многочисленные печали.
Он изменился. Стал более высокомерным. Возросшая сила умножила его врождённую тиранию.
Последовав примеру Лирики, полагаясь на мёд, а не на уксус, я изображаю внимательность, аплодирую, и шоу продолжается.
– Ты никогда не задавалась вопросом, – говорит Круус, – почему из всех созданных Невидимых лишь принцы и принцессы были прекрасными и не ведомыми безумным, бездонным голодом?
Вопреки своей решимости быть мёдом, я ничего не могу с собой поделать и сухо отвечаю:
– Видимо, я что-то упустила. Ведомый безумным, бездонным голодом – именно так я бы описала тебя.
– Ах, вот и крупица твоего очаровательного огня, – он смеётся. – Рад вновь видеть его. Я начал бояться, что Даван-аллайх повредили тебя. Уверяю тебя, принцесса…
– Королева, – с вызовом бросаю я. Я по-прежнему обладаю Истинной Магией, даже если я не могу её использовать, а он ей не владеет.
Он выгибает бровь и продолжает:
– …мой бездонный голод вполне разумен.
На моём языке вертится ёмкий и резкий ответ, но я сдерживаюсь, обдумывая его слова. Он прав. Все низшие касты (Тени, Носороги, Серая Женщина/Мужчина, Многоротая тварь, Кровавая Ведьма, Ледяной Король) были неистово одержимы желанием кормиться в своей манере, безо всякой сдержанности или мысли о последствиях. И всё же Раф и Киалл, два других принца Невидимых достигли некоторой степени самоконтроля и дисциплины.
– И почему королевская знать Невидимых отличается?
– Король не дал низшим кастам то, что дал нам. Ты также не задумывалась, почему Невидимые бессмертны, если мы никогда не пили Эликсир Жизни?
Я ошеломлённо смотрю на него. Нет. Я не задумывалась. Это ни разу не приходило мне в голову, и всё же теперь, когда он это упомянул, я не могу поверить, что не думала об этом. Светлый Двор выпил Эликсир, чтобы получить бессмертие, и в процессе их эмоции и души были разрушены, но то, что принял Двор Теней, не оказало такого эффекта. Существовал ли второй Эликсир Жизни (вдобавок к несовершенному, данному мне Круусом), который не стирал сущность личности? И если так, могу ли я дать его своему отцу?
– Продолжай, – поощряю я.
– Когда король только начал создавать касты, он склепал рецепт с использованием крови столь ужасного и злобного бессмертного существа, что он держал его запечатанным в яме под его королевством. Это существо также унаследовало безумный прожорливый аппетит и уродство низших каст короля. Со временем король устал от монстров и стал искать нечто, менее изнуряющее взор. Найдя это, он заменил этот ингредиент для нас, подарив бессмертие безо всяких недостатков. Именно этот ингредиент я использовал, чтобы породить всех своих детей, отсюда и берётся их одарённость красотой, страстью и логикой.
– И что это за ингредиент?
– Ах, моя сообразительная МакКайла, – мурлычет он с тёмной улыбкой. – Я не позволю тебе вновь сделать Видимых бессмертными.
Значит, что бы это ни было, оно до сих пор где-то здесь.
– Это тот же эликсир, который ты дал мне?
– Нет. Тот создал я, а не король. Тебя просто сложно убить, но не невозможно. Вероятно, со временем я также дам тебе эликсир короля. Посмотрим.
Ага, то есть, существует эликсир короля.
– Почему он не дал его возлюбленной?
– Бессмертие – не единственное, что он стремился дать Заре, и Белый Особняк позволял ей не стареть. Он хотел, чтобы она полностью превратилась в фейри.
– Тогда почему Кристиан, Шон и Джейн бессмертны? Они не пили эликсир или то, что король использовал для создания тебя.
– Эту загадку я ещё не разгадал. Возможно, вмешался старый ублюдок. Никогда не знаешь, что задумал этот изворотливый придурок.
«Не считая того, что он до сих пор не выбрал передать свою силу тебе?» Но я мудро воздерживаюсь от провокаций.
– Хочешь сказать, он поделился с ними Эликсиром Жизни короля? С чего бы ему так делать?
– Его мотивы извечно ускользают от меня. Возможно, его веселила перспектива того, что смертные станут бессмертной заменой фейри. Возможно, он знал, что в противном случае я их убью. Возможно, он решил, что разнообразие принесёт ему выгоду. Возможно, это лишь мимолётная и бесцельная прихоть. Возможно, он подумал, что это меня разозлит, и для него это показалось достаточно забавным.
– Но они бы знали, если бы король над ними…
– Не более, чем ты. Если бы король захотел сделать людей бессмертными, он мог быть подмешать им что-нибудь в еду без их ведома. Как бы там ни было, мы, Невидимые, бессмертны, – его улыбка состоит из белоснежных зубов и самодовольного удовлетворения, когда он добавляет: – А теперь. Видимые. Не. Бессмертны. И вселенная такова, какой она должна быть. Но пока довольно разговоров. Идём, позволь мне показать тебе больше моего мира.
***
Я утомлена, когда Круус наконец-то возвращает меня в мою комнату, где я бросаюсь на кровать и выглядываю сквозь щёлочку в пологе балдахина, сквозь щёлочку в шторах на окне и сквозь теперь уже закрытые стеклянные двери.
Дублин Вечной Ночи, как я его называю, поистине прекрасен. Я встречала касту за кастой, и творения Крууса впечатляли меня вопреки моему желанию. Он создал двор, равный своим светлым сородичам – они живут вместе семьями, как эмоционально связанные пары с детьми, лелеют цели и мечты. Если бы творца судили по его творениям, Круус получил бы наивысшую награду.
Но Круус, который начал порождать этот двор – уже не то существо, которое есть сейчас.
Он изменился в процессе.
Он стал почти идентичным королю, и мне сложно понять, почему сила короля до сих пор не избрала его. Если критерий – это быть как можно более похожим на изначального короля, то Круусу это удалось на ура.
Высокомерный, одержимый своими мотивами, восхваляющий самого себя, он пожертвовал самыми деликатными частями себя ради жажды постоянно растущей силы. Он воспринимает красоту своих детей лишь как отражение самого себя. И вскоре они начнут страдать от сокращающейся свободы, навлекут на себя всё более ощутимые наказания, когда будут делать то, что делают дети – развиваться, жаждать и находить свой путь в мире. Он не сможет такое допустить. Его отражение должно оставаться неизменным.
И Двор Теней вернётся в то же положение, с которого начинал давным-давно: заточённые, контролируемые, подверженные прихотям всё более отстранённого, одержимого, полубезумного короля.
Лирика была права. Именно природа нашей истинной сущности определяет власть, которой мы располагаем.
Пока мы шли по туманным улицам города, проходили мимо ярко-красного экстерьера Темпл-Бар паба, Круус потребовал, чтобы я передала ему Истинную Магию. Я спросила, зачем она вообще ему нужна, учитывая то, какой он уже могущественный. Он ответил, что вся сила хороша, и она по праву принадлежит ему, поскольку он так долго страдал при Светлом Дворе, и я согласилась сделать это, и он сдержал свою часть сделки; следовательно, пора мне выполнить своё обещание.
Когда я заметила, что Соглашение не имеет силы, поскольку такие законы применимы лишь к Соглашениям между королевской знатью Светлого Двора, а он к таковым не принадлежит, его глаза сделались полностью чёрными, кожа приобрела эбонитовый оттенок, и на миг я подумала, что он может мне навредить.
Но он быстро взял себя в руки, мягко рассмеявшись, однако ледяные глаза вовсе не соответствовали его улыбке.
Затем он внезапно прекратил нашу экскурсию, сопроводил меня обратно в мою комнату и запер, даже наложил защитные чары на двери балкона. Он сказал мне, что Истинная Магия нейтрализована, и я никогда в жизни не сумею к ней обратиться, а потому со временем непременно передам её ему. Затем он сказал, что даст мне три ночи сна, чтобы я образумилась и добровольно отдала ему и Истинную Магию, и себя.
«Или что?» – спросила я.
«Не одним способом, так другим», – ответил он с натянутой, холодной улыбкой.
Затем он исчез.
И я гадаю, растянувшись на кровати, зевая, ненавидя мысль о том, чтобы спать в его полночном королевстве, но я так устала, так устала… неужели именно в этот момент всё идёт так опасно не по плану?
Моё видение/кошмар наяву грузно опускается на мой разум.
Если я откажусь подчиниться Круусу в реальной жизни, действительно ли он обладает властью погрузить меня в смятенное, насильственное подчинение вечного полночного сна?
Я изо всех сил борюсь со сном.
Но я не одерживаю победу.
Часть IV
Когда я была маленькой, папа много читал, и иногда он зачитывал вслух отрывки, которые имели для него большое значение. Одна из его любимых цитат (клянусь, он зачитывал её мне сто раз) была из собрания сочинений Халиля Джебрана.
Ваши дети – это не ваши дети.
Они сыновья и дочери Жизни, заботящейся о самой себе.
Они появляются через вас, но не из вас,
И, хотя они принадлежат вам, вы не хозяева им.
Вы можете подарить им вашу любовь, но не ваши думы,
Вы можете дать дом их телам, но не их душам,
Ведь их души живут в доме Завтра,
Который вам не посетить, даже в ваших мечтах.
Это всегда казалось мне ужасно грустным, и я спешила заверить его: «Но папочка, мы с Алиной появились из тебя (это было до того, как я обнаружила, что биологически это не так), и мы вечно будем твоими, и мы не хотим быть в каком-то другом месте, и ты всегда будешь в каждом нашем завтрашнем дне».
Как и многие другие осторожные семена, которые он посеял, теперь я понимаю. Я и Алина, новый Двор Невидимых, отпрыски Охотников, они обитают в доме Завтра, и любой родитель, любой правитель должен понимать свою позицию как пастуха перехода, не более, не менее, в тот период, когда ученик становится мастером.
Надо знать, когда действовать, а когда отступить.
Из дневников МакКайлы Лейн-О'Коннор,
Верховной Королевы Фейри
СОН ТЕНЕЙ
У тебя было всё, но ты беспечно позволила всему пропасть[62]
Я стою на могиле своего отца, под серым небом и легонько моросящим дождём, и огромные чёрные крылья достают до земли.
В мокром состоянии эти величественные оперённые придатки пахнут шёлком, тонкой кожей и свечами с ароматом персика со сливками, что мне кажется невыразимо странным.
Я похоронила Джека Лейна на кладбище в аббатстве, оставив рядом свободное место для мамы. Я бы с надеждой сказала «для одного дня в далёком будущем», но я не уверена, что для мамы это лучший вариант. Папина смерть погрузила её в ту же чёрную депрессию, от которой она страдала, когда умерла Алина, и она даже не может смотреть на меня. Она не пришла на похоронную службу. Мама отказалась покидать городской дом, который она делила с папой. Она сказала мне, что уже попрощалась с ним, но я знаю правду. Ей невыносимо смотреть на меня.
Если бы папочка был здесь, он сказал бы мне что-то вроде: «Твоя мать любит тебя всем сердцем, Мак, и она знает, что моя смерть – это не твоя вина, и однажды вы вновь будете близки; дай ей время. Оно залечивает все раны, детка».
На что я бы сказала: «Нет, не залечивает. Время – в лучшем случае великий уравнитель, смахивающий нас всех в гробы, за исключением меня, только не меня, никогда не меня. На этом кладбище не будет могилы с моим именем, потому что я не могу умереть. Но все мои близкие умрут, и лучшее, на что мы можем надеяться – это найти способы отвлечь себя от боли. Время – это ни скальпель, ни повязка на рану. Шрамы – это всего лишь другое лицо раны».
На что он бы сказал: «Мак, стены всё равно однажды пали бы, вне зависимости от того, приехали бы вы с сестрой в Ирландию или нет. Всё это произошло бы, хоть с вами, хоть без вас. Кто сказал, что если бы вы с сестрой не отправились в Дублин, мы бы вчетвером не умерли от Теней через несколько лет? Кто сказал, что мы не очутились бы в числе миллиардов погибших? Ты не можешь подвергать сомнению каждое действие. Ты можешь лишь встречать каждый день с любящим, верным сердцем – и детка, ты именно так и делаешь».
Забавно, как ясно я до сих пор слышу его голос.
На что я бы горько ответила: «Нет, это не так. В решающий момент моё сердце сделалось тёмным. Вот как я очутилась здесь».
И он бы сказал что-нибудь, что угодно, что сделало бы моё горе более терпимым, например, «Но если выждать ещё секунду, тёмный момент миновал бы. Это была полная катастрофа, детка. У всех у нас есть тёмные моменты. Мы проживаем их». И он бы напомнил мне, что иметь возможность любить в принципе, пусть даже на протяжении кратчайших часов – это величайший дар жизни, и задним умом все крепки (но не в тот ужасный человеческий год, который пережили многие из нас). Он сказал бы мне, что Бэрронс и Девятка это знают, и мне тоже надо об этом помнить. Учиться на их примере. Учиться жить с горем.
И я со временем научилась бы.
Но мне не дали этого времени.
И папочки здесь нет. В этом и проблема.
Это также благословение. Я не хочу, чтобы он видел меня такой.
Я не сомневаюсь, что Джек Лейн в раю. Но я не хочу, чтобы он смотрел на Землю. Я не хочу, чтобы он видел, что я сделала. Кем я стала.
Его медленная, мучительная смерть разрушила и меня тоже, но я не погружаюсь в депрессию, когда теряю людей, которых люблю всем сердцем.
Я погружаюсь в злость.
Ярость.
Месть.
Это случилось, когда погибла Алина, это случилось, когда я думала, что Бэрронс мёртв, и это случилось опять, когда мой отец наконец-то, с достоинством и приличием запросил двойное милосердие ативана и морфия, лёжа с синими ногами и потемневшими пальцами, силясь дышать вопреки сердцу, которое уже не могло нормально гонять кровь.
В свою защиту скажу, что я пыталась. Он умер всего три дня назад. Я пыталась убедить себя, что его смерть – не моя вина, и даже если так, то я ничего не добьюсь, обрушив убийственную ярость на мир, но горе странно влияет на твой мозг. Типа, он просто отключается, оставляя один большой тупой синяк раскалённой боли и смятения, который не способен принять даже простейшее решение.
Ты бредёшь изо дня в день в сером тумане, а в те исключительные дни, когда ты действительно умудряешься принять душ и покормить себя перед тем, как отправиться прямиком в кровать, ты считаешь это крупным достижением.
Я уничтожила Видимых.
Всех их, даже спирсидхов.
Я не намеревалась это делать. Я вообще не находилась в Фейри, когда это случилось. Я была в книжном магазине, свернулась клубочком в моей кровати, и грибовидное облако боли и ярости становилось слишком крупным, чтобы умещаться в моём теле.
Пока я бушевала и плакала, огромное, тёмное пятно силы короля Невидимых просочилось в мою комнату, повиснув над кроватью и изучая меня.
Я перекатилась на спину с лицом, мокрым от слёз, обнажила зубы и прорычала: «Я хочу твою силу, я хочу всю твою силу, каждую её частицу, потому что я не желаю, чтобы хоть одна её унция оказалась у какого-то фейри, и Круус всё ещё где-то там, играет с нашими жизнями, планирует какое-то другое ужасное разрушение, которое убьёт кого-то ещё из моих близких, и Богом клянусь, он не получит твою силу, а если она будет у меня, я смогу уничтожить его навсегда, уничтожить всех фейри, и наш мир будет таким, каким должен быть – лишь человеческая жизнь на этой планете. Я убью и старых богов тоже. Это наш мир. Дай мне твою силу!»
В ту крупицу времени и боли, вместившую в себя все мои глубочайшие недостатки (момент, который прошёл бы со временем, нужно помнить, такие моменты проходят), я переступила черту к «Упс, чёрт, слишком поздно».
Одно мгновение. Вот что обрекло меня. Мгновение, в которое я всем сердцем жаждала силы, в сочетании с мимолётным желанием сокрушить всех моих врагов.
Я не идеальна. Никто из нас не идеален. Как я и сказала, к счастью, не все мы могущественны, и такие моменты проходят. За эту мысль нужно держаться.
Но моя жизнь устроена немного иначе.
Надо быть осторожнее с каждым желанием, с тем, куда и как ты направляешь свою силу воли. Я обладаю великой мощью; потому и моя ответственность велика.
Моё желание, все мои желания были исполнены в ту единственную секунду.
Тьма короля хлынула в меня и, набив мою крохотную сущность большим содержимым, чем я могла вместить, сила взрывом вырвалась обратно и, потому что в моём мозгу были мысли, а в сердце – желания, я уничтожила всех Невидимых и старых богов.
Я очистила планету от всего, кроме человеческой жизни. Сделала так, чтобы мир был в безопасности от фейри.
Я помню выражение на лице Бэрронса, когда я в ужасе спустилась по лестнице, пошатываясь, и огромные чёрные крылья волочились по ступеням, и должно быть, он почувствовал, что случилось, потому что бежал вверх, чтобы найти меня.
Мы встретились на лестничной площадке.
Я немедленно просеялась, оставив его реветь в пустое пространство, и пришла сюда, на кладбище, где я не смею оставаться надолго, потому что он найдёт меня. Он пойдёт во все места, в которые я пойду, потому что он знает. Он без устали будет преследовать меня, пока не найдёт. Он попытается «успокоить» меня словами. Но от этого нельзя вернуться или пойти вспять. Я никогда не прощу себя за содеянное, а когда ты не можешь простить себя, ты не в силах ни любить, ни быть любимой. Ты продолжаешь раз за разом совершать одни и те же ошибки. Совсем как король.
– Прощай, папочка, – шепчу я, стирая слёзы со щёк. – Я люблю тебя. До луны и обратно.
Затем я запрокидываю голову и смотрю в небо, созерцая мой новый дом.
Там, среди звёзд. Избегая Дэни, потому что ей я тоже не могу посмотреть в глаза.
Я гадаю, не поэтому ли король делал так: создавал, постоянно создавал. Акт искупления вины не только перед его возлюбленной, но и вины за само его существование.
Потому что однажды (совсем как я) он разрушил прекрасных существ, доверенных ему на попечение.
Глава 48
И она побежала к нему, и они полетели[63]
Кристиан
Мы разделились в тюрьме Невидимых, Бэрронс, Риодан и я.
Я припоминаю клятву крови, которую мы принесли под Честером, когда они показали мне, кто они такие, и что они сделали с моим дядей Дэйгисом. Теперь я храню ещё один секрет.
Глубоко под гаражом за «Книгами и Сувенирами Бэрронса» у Бэрронса имеется тщательно охраняемая комната Зеркал, которая содержит больше сотни зеркал всех форм, цветов и размеров, и одно из их привело нас прямиком в тюрьму Невидимых. Я не смог различить, куда вели остальные; он протащил меня мимо них со скоростью, совсем немного уступающей скорости света. Но я видел одно с постоянно меняющимися сценами, и некоторые я узнал по историческим книгам.
Он затолкал меня в зеркало, и мы вышли из возвышающейся стены чёрно-синего льда.
Я знаю это место. Я презираю это место. Как Круус посмел привести Лирику сюда? Эта тюрьма – полная её противоположность.
Но я знаю, что он сделал это. Круус никогда не озвучивает пустых угроз. Угрозы от него – это то, что он уже решил и просто выжидает подходящий момент (обычно это означает тот момент, который нанесёт самый сильный урон остальным и наиболее развеселит его самого).
Я понимаю, что она боялась его. Я также знаю, что если он привёл её сюда, то это из-за того, что он сделал с ней. Что за монстр мог продержать Лирику в бутылке на протяжении трёх четвертей миллиона лет? И если он ещё не покончил с ней до того, как она сказала мне, что я Смерть, и превратила меня в оружие, способное убить его, то он определённо покончил с ней сейчас.
Давным-давно я бы оледенел в тот самый момент, когда мы прибыли в ад Невидимых, и хотя с Бэрронсом и Риоданом это происходит, они ломают и сбрасывают лёд, принимаясь бежать на месте.
Движение – это ключ к тому, чтобы выжить в худших мирах фейри: продолжай двигаться, всегда двигайся. И если ты думаешь, что в следующем месте будет лучше, подумай ещё раз. Зал Всех Зеркал – яркий тому пример.
Затем Бэрронс и Риодан склоняют головы, разворачиваются и бок о бок стремительно бегут прочь.
– Эй, погодите, – кричу я им вслед.
– Что? – рычит Бэрронс, поворачиваясь, и по-прежнему бежит на месте.
– Разве мы не будем держаться вместе?
– У нас разные цели, которых необходимо достигнуть в разных местах. Время не ждёт, горец, – бросает Риодан через плечо.
Я моргаю. Они только что объяснили мне что-либо вместо того, чтобы уйти с одинаковыми хмурыми гримасами. Я знаю, что это значит.
Бэрронс бросает на меня сухой взгляд.
– Это означает, что мы верим, что ты можешь сам о себе позаботиться.
– Неа, неправда, – говорю я с лёгкой улыбкой, подражая примеру Лирики. – Это не было выражение веры, это было объяснение, чёрт возьми, и это значит, что я вам нравлюсь.
И-и-и-ха! Теперь Девятка – мой клан. И я останусь с ними.
С весёлым смешком я разворачиваюсь и шагаю туда, где когда-то был хребет, и где (кажется, целую вечность назад) Круус похоронил королеву Видимых.
***
Лирики тут нет.
Я приседаю на корточки у склепа бывшей королевы, хмурясь и пытаясь решить, как, чёрт возьми, я должен найти Лирику в бескрайней тюрьме Невидимых, которая простирается невероятно широко и далеко и когда-то вмещала миллион Невидимых или даже больше. Она всегда без проблем находила меня. Она сказала, что каким-то образом запечатлелась на мне.
Я покачиваюсь на пятках, зная, что здесь невозможно просеиваться, так что я не могу воспользоваться примером Мак и просеяться непосредственно к кому-либо, чего мне никогда не удавалось сделать без предмета… ох, погодите!
Я запускаю руку в карман джинсов и достаю записку Лирики, на которой она аккуратно вывела моё имя и добавила очаровательное сердечко на i.
Закрыв глаза, я сосредотачиваюсь на мириадах аспектов Лирики. Разъяряющая, забавная, чертовски многоликая, безумно перевозбуждённая (спасибо за это большое – я в тысячный раз гадаю, как она выглядит), ходячее хранилище бесчисленных секретов фейри, умная и очень начитанная, но невинная и доверчивая, и кажущаяся такой юной несмотря на её внушительный возраст.
Я издаю фыркающий смешок. Раздражительная. Такая вспыльчивая, проклятье, но всё это лишь распаляет мою кровь и привлекает. Я обожаю, когда она морщит носик и вот-вот рявкнет на меня. Без фильтров. То, что она думает, срывается с её языка и пылает…
Нашёл.
Я открываю глаза. Чтоб мне провалиться на этом месте. Думаю, она зовёт меня. Осоловелая, борющаяся со сном, но всё равно соскальзывающая обратно.
Направление здесь не играет роли. Нет севера, юга, запада или востока. Я знаю лишь то, что она «в той стороне» и поворачиваюсь к ней.
Я также знаю, что найду её на вершине высокого хребта, в сотнях миль от места, где я стою – на кладбище, скрытом иллюзией.
Засунув её записку обратно в карман, я крепко прижимаю косу к боку, расправляю крылья и стремительно взмываю в воздух.
***
На то, чтобы выяснить, какая часть ландшафта является иллюзией Крууса, уходит примерно час. Я рассекаю своей косой один ледяной утёс за другим, пока не нахожу то самое место, и когда это случается, руны на моей косе извергают сноп искр, заставляя меня задумчиво посмотреть на косу и заподозрить, что это оружие умеет не только убивать фейри.
Время тянется, потому что я чувствую, как она периодически ускользает. Не умирает, вовсе нет, её свет слишком силён, чтобы так быстро угаснуть даже в этом месте, но Круус, должно быть, опоил её чем-то, потому что она то и дело слабеет, затем я чувствую ожесточённую борьбу, после чего она опять слабеет.
Затем я пробираюсь сквозь иллюзию и разеваю рот, потрясённый и разъярённый, и думаю: «Сколько, бл*дь, фейри убил Круус?» Я думал, он пытался убить только Эобил и теперь вот Лирику, но видимо, он сотни раз преуспел в своих попытках.
Я парю над кладбищем, настраиваясь на сущность Лирики, и внезапно её гробница оказывается подо мной, и я легонько приземляюсь на приподнятую платформу льда и смахиваю снег, чтобы заглянуть сквозь сине-чёрную морозную крышку её гроба.
Теперь она крепко спит и… грёбаный ад.
Она уже не выглядит как Мак или Дэни.
Это, ах, да, это Лирика. Что естественно, в принципе.
Христос, она прекрасна.
Но двойственность всегда была моим наркотиком.
Чтобы сломать чары Крууса, приходится пустить в ход кровь Смерти, и как только я это делаю, чары взрываются и исчезают, и я инстинктивно знаю, что они устремились прямиком к Круусу, чтобы предупредить его, что его чары сняты.
Я улыбаюсь холодно, как Смерть.
Потому что. Я. И. Есть. Смерть.
Пусть Круус приходит.
Пусть этот ублюдок приходит, проклятье!
Я подхватываю Лирику со льда, нежно баюкая её на руках, и снова взлетаю, направляясь обратно к Зеркалу, чтобы вернуть её в тот мир, к которому она принадлежит.
Наш мир.
Глава 49
Подражатель пытается перенять мои манеры
Лучше следи за собой, когда не можешь следить за мной[64]
Мак
Я просыпаюсь от одурманенного сна, медленно, мучительно всплывая на поверхность из тёмного, бездонного озера кошмаров.
В каждом из них я была любовницей Крууса. В каждом из них я ненавидела то, кем была. Я безмолвно негодовала внутри, кипела отрицанием и яростью, пока мой рот произносил слова, которые я бы никогда не подумала, никогда не сказала бы ему. Даже через миллион лет.
Такое ощущение, будто кто-то контролировал мои сны, пытался исподтишка перепрограммировать меня, убедить, что я никогда не любила Бэрронса, что для меня всегда был Круус и только Круус.
Я барахтаюсь в запутавшемся одеяле, которое я чуть ли не обмотала вокруг головы – наверное, пока ожесточённо билась против ужасных событий, происходивших в моих снах.
– Ах, вот и ты, – мурлычет Круус. – Я начинал думать, что мне придётся присоединиться к тебе в этой куче и помочь выпутаться, – его глаза прищуриваются, сосредоточившись на моём лице, затем опускаются ниже, темнея и сужаясь от похоти.
Я знаю, как я просыпаюсь. Мои губы опухают, пока я сплю. Мама всегда называла это «коллагеновым поцелуем молодости». Мои волосы спутались и торчат, но мужчинам обычно нравится такой взъерошенный после постели вид и… ох, грёбаный ад, вот на что он уставился.
Во сне мне бывает жарко, и я раздеваюсь, не просыпаясь. Мои груди выставлены на всеобщее обозрение.
Я немедленно призываю гламур одежды.
Это не работает.
Ну естественно.
Круус нейтрализовал мои силы.
С рычанием подтянув одеяло и прикрыв грудь, я лихорадочно шарю ладонью вокруг, ища свою футболку.
Круус приподнимает её, улыбаясь, но улыбка не достигает его глаз. Затем он бросает её через плечо на пол. Его взгляд жёсткий, наполненный похотью и голодом, и я гадаю, а отражалась ли улыбка когда-либо в его глазах. Он всегда скрывал их гламуром? Или они постепенно изменились за те столетия, что он провёл здесь, работая над приумножением своего королевства и силы?
