Текст книги "Королевство Тени и Света (ЛП)"

Автор книги: Карен Мари Монинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Что ж. В её словах есть смысл. Определённо.

– Вдобавок, – подкрепляет её слова Азар, – мы прожили сотни тысяч лет, и нами будет править существо, которое прожило сколько? Скудные десятилетия.

Опять справедливо, признаю я, оправданное беспокойство.

– Я понимаю вашу точку зрения. И, как я заявляла ранее (и в первый свой визит ко двору, когда меня встретили лишь обманом и враждебностью), я ищу способ, чтобы наши виды сосуществовали мирно, – я делаю паузу, чтобы подчеркнуть свои следующие слова. – Я также готова однажды вернуть силу королевы кому-то из фейри.

Глаза Азара раскрываются шире, затем быстро сужаются, и он изучает меня через полуприкрытые щёлочки – весьма похоже на ту манеру, в которой Круус часто присматривался ко мне.

– С чего бы тебе это делать?

– Вы действительно думаете, что я хочу вами править? Эобил впихнула мне свою силу с целью нейтрализовать Синсар Дабх. Это практически единственная причина, по которой она это сделала, плюс немалое желание поступить назло. Когда она сделала это, там был Круус, и он требовал, чтобы она передала силу ему. Думаете, вы сердитесь, что вас обманули? Эобил, которую на самом деле зовут Зара, между прочим, когда-то была человеком, любила свою смертную жизнь и семью. Она любила свой мир и любила короля Невидимых. Круус украл её от этого короля, изнасиловал, стёр её воспоминания, врал ей и говорил, что она фейри, затем навязал ей правление видом, который не только не был её расой, но и много раз жестоко обходился с ней. Она тоже была изрядно сердита.

– Отсюда важный урок, что смертных и фейри лучше не смешивать, – резко говорит Иксай.

– Согласна, – отвечаю я не менее резко. – И именно поэтому стены, некогда стоявшие между мирами, служили своей цели. Но если вы желаете, чтобы я признала то, что вас обманывали и вводили в заблуждение, вы должны согласиться, что у обеих сторон есть оправданные обиды, и у обеих сторон есть причины злиться и обороняться. С таким подходом мы можем прийти к соглашению, при котором все мы будем процветать.

– В твоих словах есть правда. Садитесь, – Азар взмахом руки указывает на стулья. – Мы должны это обсудить.

Я бросаю взгляд на Бэрронса, который кивает, затем отодвигаю стул и сажусь. Он остается стоять, слева и чуть позади от меня, оценивая фейри прищуренным напряжённым взглядом.

– Вы знали, – спрашиваю я, – что ради получения второй половины Песни, дабы пропеть её и исцелить планету, которую вы разодрали в клочья, мне пришлось согласиться передать силу королевы Круусу?

Руки Иксай сжимаются в кулаки, глаза прищуриваются от ярости, и она шипит:

– Ты сказала, что однажды вернёшь её нам!

– Я не собираюсь передавать силу ему. В нашем Соглашении есть лазейка.

Азар вяло пожимает плечами.

– Он всё равно мёртв. Песнь убила всех Невидимых.

– Круус не только не мёртв. Мы недавно узнали, что он создал новый Двор Теней, – мои сомнения относительно того, знали ли они, что он жив, мгновенно стираются. Оба несколько секунд таращатся с раскрытыми ртами, затем резко вскакивают со своих стульев и начинают орать друг на друга, на меня, обвинять меня в помощи Двору Теней, обвинять друг друга в знании и сотрудничестве с Круусом, обвинять меня в том, что я не сумела защитить Видимых. Я удивлена, что они не набрасываются друг на друга в своей ярости. Они искренне не имеют ни малейшего понятия, как справляться с эмоциями. Они прожили без них слишком долго. У этого вида, который когда-то был холодным, сдержанным и едва-едва выдавал легчайшие намёки на мотив, теперь всё на лбу написано.

Я откидываюсь на спинку стула, скрещиваю руки на груди, жду, когда они угомонятся, окидываю взглядом ассортимент аппетитных жареных блюд, фаршированные чесноком и сыром оливки, множество приправленных овощей и хрустящих хлебов, три вида рыбы под искусными соусами, самые сочные и спелые фрукты, что я видела в своей жизни, но прежде всего почти немыслимо соблазнительный торт, на котором написано моё имя. Он манит меня почти так же коварно, как зелье из «Алисы в Стране Чудес», которое сверкало словами СЪЕШЬ МЕНЯ.

Я вздыхаю, у меня выступают слюнки.

Это роскошный шоколадный торт из семи коржей, каждый из которых пропитан малиновым компотом, а сверху всё покрыто двухсантиметровым слоем пышной розовой глазури, украшено изящными завитками тёмного шоколада и слегка присыпано какао. Я мысленно хватаю себе торт на тарелку, начинаю пожирать его, уминая один блаженный шоколадный кусок за другим и смакуя.

Когда они наконец-то замолкают, я выдёргиваю себя из мысленных сластей и говорю:

– Двор Теней – наш общий враг, и как вы сами сказали, ответственен за миллиарды человеческих смертей. И хотя двор Крууса ещё не нападал, я уверена, что с ним в роли правителя пройдёт совсем немного времени, прежде чем он попытается захватить власть над нашим миром, – это то, к чему он всегда стремился. Абсолютная власть.

Они всматриваются в мои глаза, оценивая мою искренность.

– Она говорит серьёзно, Икс, – наконец произносит Азар.

Иксай вздыхает, грузно обмякает на своём стуле, роняет лицо в ладони, трёт его нетипично человеческим жестом, и я вновь задаюсь вопросом, не начинали ли фейри и люди своё существование весьма схожим образом. Наконец, она поднимает голову, и в зимних глазах сверкают ледяные кристаллы ярости и страха.

– Они уничтожат нас, как только мы станем смертными! Ты должна снова дать нам Эликсир. Моя королева, ты не можешь оставить нас беспомощными против них. Вот чего ты желаешь? Чтобы Двор Теней жил и процветал, пока Двор Светлых вымирает? Ты предпочитаешь их, а не нас? Если ты вернёшь нам бессмертие, мы отправимся на войну против них. С тобой.

Я бросаю взгляд на Бэрронса, который беззвучно рычит: «Если ты хоть тронешь этот чёртов торт, я и его размажу. Ты не будешь есть в Фейри».

Я едва не издаю фыркающий смешок, вспомнив фиаско той ночи, когда я попыталась преподнести ему шоколадный торт с розовой глазурью в честь дня рождения. «Я не собираюсь его есть. Я просто смотрела на него. Садись, Бэрронс. Они наконец-то готовы к разговору». Я тоскливо смотрю на торт, затем просеиваю его на дальний конец поляны. С глаз долой, из сердца вон.

Нам придётся пробыть здесь какое-то время.

***

Спустя несколько часов мы вчетвером обговорили наше соглашение. Оно далеко не доведено до совершенства. Нам по-прежнему нужно решить важные вопросы.

Но мы пришли к согласию в достаточном количестве пунктов, чтобы у меня появилась надежда на то, что в итоге мы найдём способ сосуществовать на Земле следующие пять-шесть сотен лет. Разговор с ними заставил меня осознать, что лучший вариант – это разобраться, как пропеть древнюю Песнь и восстановить стены между нашими мирами. Затем я смогу запечатать и Светлый, и Тёмный двор (и мне наверняка придётся снова дать Видимым Эликсир, потому что я не позволю Круусу убить их всех), а они там меж собой разберутся. Теперь я лучше понимаю, почему первая королева заточила Невидимых. Они бешеные, опасные. Я могу лишь надеяться, что Круус создал более рациональный и менее варварский двор.

Иксай и Азар внесли несколько разумных предложений. И я тоже. Хотя в отместку за то, что они сделали с моим отцом, я бы предпочла дать им вымереть, я не готова допустить, чтобы выжил лишь Двор Теней. Честно говоря, я понятия не имею, что готова сделать, чтобы это предотвратить. Мне нужно время, чтобы всё продумать.

– Чтобы скрепить условия, требуется обмен символическими дарами, – говорит Азар.

– Какой дар вы предлагаете? – холодно спрашиваю я.

Иксай говорит:

– Я верну твоего отца. Ты можешь забрать его в мир смертных. Заклинание, которое наложил на него зверь, держится. Ему не стало хуже.

– Однако он всё равно умирает.

– Эликсир это предотвратит.

– Это не вариант для моего отца, – бесстрастно отвечаю я.

Иксай замолкает на мгновение, затем говорит:

– Возможно, антидот существует. Мне нужно время, чтобы поискать.

– Чего ты хочешь взамен?

– Восстанови мой двор. Они страдают, разорванные на фрагменты, дрейфующие по моему королевству, осознающие всё и пребывающие в агонии, и они продолжат страдать до дня, когда их бессмертие не закончится. Столетия страдания.

Внутри я содрогаюсь, но ничего не показываю.

– Как насчёт статуй в твоём лабиринте, Иксай? Разве они не страдают вечно?

Она начинает рычать, спохватывается и говорит:

– Эти статуи – не твоё дело. Они заслуживают находиться там за то или иное прегрешение.

– Ты хотела сказать, за какой-то один выпад или оскорбление в твою сторону. Я согласна восстановить всех обитателей Зимнего Королевства. Это не обсуждается. И только если ты прямо сейчас принесёшь моего отца, чтобы я смогла забрать его домой.

– Сначала восстанови мой двор.

– Нет.

Не сказав ни слова, Иксай исчезает. Вернувшись, она приносит с собой моего отца и грубо бросает на землю. Я вновь отказываюсь выдавать эмоции, лишь осматриваю его, чтобы удостовериться, что она не навредила ему ещё больше, затем кидаю взгляд на Бэрронса, который едва заметно склоняет голову.«Он в таком же состоянии, что и прежде. Моё заклинание до сих пор держится».

Иксай наливает четыре бокала вина и подвигает два из них в нашу сторону.

– Мы ещё не закончили. Мы должны официально заключить наше перемирие. Иначе ему можно изменить.

– И как нам официально заключить его?

Она слегка улыбается, бросая плотоядный взгляд на Бэрронса.

– В былые дни мы требовали публичное совокупление для закрепления соглашения. Я готова принять такой вариант.

Я закатываю глаза.

– Не сомневаюсь.

– Ты же знаешь, что я могу тебя убить. И ты подпустишь меня так близко? – говорит Бэрронс. Его глаза сверкают кроваво-красными искрами, и он сам выглядит плотоядным, но не в сексуальной манере.

Иксай вскидывает голову, награждая его ледяным и самодовольным взглядом.

– Не в этом мире. В Священной Роще Созидания ни одно живое существо не может быть убито, – она сверлит меня выразительным взглядом. – Даже с помощью твоего копья. Именно поэтому мы выбрали это место для встречи.

Я говорю:

– Священная Роща Созидания? Поясни.

– Когда-то это был дом Той, Что Пропела Песнь. Той, что доверила древнюю мелодию нашей первой королеве. Давным-давно мы жили здесь с Богиней. Спирсидхи были зачаты в этой роще, – говорит Азар.

Изумительная часть истории фейри, которую я не знала, и которая объясняет очаровательных спирсидхов.

– Эта планета защищена. Ничто не может быть убито здесь, – продолжает Азар.

– Тогда Двор Света может жить здесь и никогда не умрёт, – замечаю я.

– Ничто не может быть убито, – с издёвкой повторяет Иксай. – Ты так же плоха, как Северина. Смерть от естественных причин не считается убийством. Мы умрём здесь так же быстро, как на Земле. Идёмте, нам надо скрепить наше хрупкое перемирие.

Я выгибаю бровь.

– Никто ни с кем не будет совокупляться, и я думаю, ты это знаешь.

– Тост – это приемлемая альтернатива, – предлагает Иксай и поднимает бокал. – При условии, что наша клятва официально произнесена. Мы все должны повторить одну и ту же клятву перед тем, как выпить. Это необязательно должно быть нечто подробное, просто что-то в духе: за новые начала; вместе мы найдём способ делить Землю и процветать.

Я поднимаю свой бокал, играя рубиновой жидкостью в гранёном хрустале и изучая её. Внезапно какой-то сон или скорее кошмар наяву, какие бывали у меня во время уединения в комнате вне времени, врезается в меня с неожиданностью и свирепостью прибойной волны, сокрушая меня ужасающими деталями.

Я встретилась с врагом, приняла бокал отравленного вина, веря, что перемирие возможно.

Они отравили меня каплей Эликсира Жизни. Я стала такой же холодной и бесстрастной, как фейри. Я разрушила человечество и заточила всю Девятку за исключением Бэрронса в адской преисподней, потому что Бэрронс каким-то образом оказался королём Невидимых и стоял передо мной с бесконечной печалью в тёмном взгляде.

«Мак, ты всё забыла, – сказал он в моём кошмаре. – Позволь мне показать тебе путь обратно».

Но я ничего не забыла, и я ненавидела сам факт того, что я появилась на свет, и в то же время остро осознавала, что вскоре даже это не смогу ненавидеть. Я стану полностью фейри, полностью потерянной.

Навсегда.

Теперь я задаюсь вопросом, был ли этот «кошмар» (на самом деле, у меня их было несколько за время уединения) скорее слишком деликатным проявлением дара предвидения королевы.

Если так, и я собираюсь избежать этого, то это намекает (если страх грядущей гибели моего отца – это тоже предвидение), то его судьбы тоже можно избежать.

Это также намекает на то, что Азар и Иксай безбожно лгали мне всё то время, что мы вели переговоры.

Возможно, здесь ничто не может быть убито. Но мне определённо могли подлить капельку Эликсира Жизни. Это меня не убьёт. Это сделает меня бессмертной.

Но если они действительно нашли эликсир наперёд меня, зачем они пытались сделать меня полностью бессмертной? Что это им даст? Это не имело никакого смысла.

Встретившись взглядом с Иксай, я резко опрокидываю кубок в сторону и выливаю содержимое на землю.

Она вскакивает на ноги, крича:

– Стой! Не трать его впустую! Я выпью это, клянусь Д'Ану, просто отдай его мне! Отдай его мне!

Как только жидкость падает на землю, трава чернеет, от неё поднимается густой ядовитый дым, и мы с Бэрронсом вскакиваем с наших стульев за долю секунды до того, как трава взрывается кровавым пламенем.

Иксай смотрит на землю на протяжении долгого застывшего момента, затем её взгляд резко бросается к Азару, глаза прищуриваются от ярости, лицо напрягается в нечеловеческих пропорциях, кожа натягивается на острых выступающих костях.

– Северина пыталась отравить меня! Если бы я выпила это, пока мы всё ещё были в её замке… я заживо сдеру шкуру с этой сучки! – рычит она с испепеляющей яростью.

Бэрронс успевает подхватить тело моего отца ещё до того, как я замечаю, что он сдвинулся с места.

Я хватаю его за руку, и мы просеиваемся.

Глава 37

Меня сбивают с ног^[48]

Мак

Мы поместили моего отца в ту же комнату в Честере, где они с моей матерью останавливались во время той опасной главы в моей жизни, когда материальная Синсар Дабх преследовала меня, пытаясь выкосить всех, кого я любила.

Теперь это вновь делают фейри. Натиск носит личный характер и никогда не заканчивается.

На втором этаже Честера, в сотах коридоров из стекла и хрома, которые щеголяют отражающими поверхностями и создают эффект зеркального коридора, в номере с прозрачными стенами, настроенными на непрозрачность, мы аккуратно кладём моего отца в постель. Я не могу погладить его по волосам. Я вообще не могу к нему прикоснуться. Он выглядит так же, как в замке Зимы – бескровный, бледный и холодный. Заклинание, которое сплёл вокруг него Бэрронс, создаёт между моей ладонью и его телом невидимый барьер, который висит в нескольких дюймах над его кожей. Единственное различие – это то, что кость руки уже не торчит сквозь кожу. Что бы ни сделал Бэрронс, это постепенно залечивает его физические травмы.

Я благодарна за защиту. И я её ненавижу.

Прежде чем вернуться в Честер, мы заглянули в королевство Зимы посреди разгорячённого спора. «Доброта и жестокость, – возразила я. – Это моя доброта, – сказала я Бэрронсу. – Кроме того, я не могу позволить им страдать. Я не такая».

Я едва не осушила себя, восстанавливая двор Иксай, и приберегла достаточно силы для безопасного возвращения обратно в Честер и ещё немного. Я оставила её подданных в подвешенном состоянии, замерших и застывших в сражении. Я изменила каждое существо в лабиринте, освободила их от той адской пытки, в которой заморозила их Иксай, затем оставила их в замершем состоянии, прежде чем они закончили благодарить меня и осознали, что я не совсем их освобождаю.

Однажды я вернусь и заберу множество людей, затем выпущу множество пленников из её застывшей реки.

А сейчас я устало плюхаюсь в кресло рядом с кроватью моего отца и смотрю на Бэрронса.

– Какой смысл пытаться дать мне каплю Эликсира?

– Ах, ты сообразила. С фейри всегда ведётся игра в игре. Северина, должно быть, убедила Иксай и Азара, что она нашла эликсир, и осталась всего одна капелька. Возможно, она думала, что они будут воевать меж собой за неё. Вместо того чтобы выпить её самим, из-за чего один из них проживёт дольше, но в итоге всё равно умрёт в безумии и одиночестве, они неосознанно извратили её план и решили подлить эту каплю тебе в надежде выжечь твою душу и эмоции, превратить тебя в ту королеву, которую они желают, чтобы ты каким-то образом добыла им полную фляжку Эликсира и восстановила их всех.

Я бормочу:

– Это могло бы сработать. Если бы это был настоящий Эликсир.

– Ты не собиралась это пить. Я это видел.

– У меня было… предвестие… пока я находилась в уединении. Такое чувство, будто я видела, как разворачивались эти события, и какое ужасное будущее последовало за этим.

– Какое будущее ты видела? – тихо спрашивает он.

– Я разрушила человечество и заточила Девятку в чистилище ада. За исключением тебя. Ты был королём Невидимых. Ты презирал меня, но всё же предлагал как-то вернуть меня назад. Ты хотел восстановить меня.

Он умолкает на мгновение, затем говорит.

– Ты же это не выпила. И это был не Эликсир. Значит, настоящий Эликсир всё ещё где-то там.

– Всё равно не вариант для моего отца, – я перевожу взгляд на Джека Лейна, про себя думая, что мне реально надо убраться в его комнате. Папа привык к дотошной чистоплотности моей матери, которая делает уборку, смахивает пыль и подметает полы всякий раз, когда на неё накатывают эмоции – то есть, практически постоянно. Даже со столбиков кровати свисают паутинки. Когда я отрешённо смахиваю одну из них, она жадно цепляется за мои пальцы и прилипает, клейкая и отвратительно влажная. Я смазываю её на подлокотник кресла и говорю: – Когда я найду его, я предложу его отцу. Но я его знаю, Бэрронс. Он не выпьет его. И если он будет раздумывать, я сама его отговорю, – я погружаюсь в молчание, затем горько говорю: – Получается, Иксай врала обо всём. Даже когда утверждала, что может существовать противоядие к яду, который она ему дала?

– Скорее всего, – мрачно заключает Бэрронс. – Они озвучили бы любую ложь, чтобы заставить тебя выпить тот бокал вина. Я куда сильнее беспокоился, что они могут настоять и убедить тебя съесть тот адский розовый торт, который они разрезали.

Я кошусь на него, и мои губы подёргиваются, несмотря на нынешнее плачевное состояние моего существования.

Затем он рывком поднимает меня с кресла и накрывает мой рот своими губами с жёстким и горячим голодом. Я растворяюсь в силе его тела, отвечаю на его жажду с неутолимой, отчаянной нуждой. Я понятия не имею, как долго мы целуемся. Я с благодарностью отдаюсь жару и похоти момента. Когда мы наконец-то отрываемся друг от друга, я чувствую себя достаточно восстановившейся, чтобы посмотреть в лицо тому, что я должна сделать.

– Пусть Фэйд и Кастео приведут мою маму в Честер. Риодану надо разобраться, как надёжно оградить эту комнату. Если ему нужно больше крови, он может взять мою. Если ничего больше не поделаешь, я облеплю всё это место кровавыми рунами.

– Они могут сработать. Фейри питают к ним сильное отвращение, и эти руны сумели сдержать Крууса и Кристиана.

– Возможно, – признаю я. – Подозреваю, мне придётся покрыть всю комнату, и я сомневаюсь, что в данный момент смогу призвать так много. Я также не уверена, какое разрушение они могут учинить в клубе, – есть одна дверь и проход, которые я как-то раз запечатала этими рунами, когда оставалась в пентхаусе Дэррока, решительно настроившись заполучить Синсар Дабх и использовать её для собственной мести. С тех пор я проходила мимо этого здания. Оно превратилось в ужасающий ветхий остов с зияющими тёмными комнатами, в которых стены пульсировали красным; поистине дом с призраками, если можно так сказать. – Если Риодан не сумеет оградить комнату, возможно, нам придётся рискнуть, – я бросаю взгляд на своего отца и бормочу: – Когда ты уберёшь заклинание, как быстро он умрёт?

– Я никак не могу знать. Его сердце только начало затвердевать, когда я наложил чары.

– Предположи, – говорю я деревянным тоном.

– Мы понятия не имеем, как быстро распространяется яд. Но опираясь на логику, если такая вещь может быть применима к фейри: Иксай знала, что тебе нужно время, чтобы найти Эликсир. Вопрос в том, сколько времени она готова была тебе дать. Она должна была перестраховаться. Она не хотела бы, чтобы он умер до того, как ты найдёшь искомое; тогда у тебя не осталось бы мотивации. Я не сомневаюсь, что они обыскали весь мир Фейри и ничего не нашли, а значит, она знает, что либо Эликсир у тебя, и нужно время, чтобы тебя убедить (а что может быть лучшим убеждением, чем смотреть, как твой отец медленно и болезненно умирает), либо тебе нужно время для более тщательных поисков, чем провели они. На месте Иксай я бы дал тебе как минимум одну-две недели по смертному времени, а может, и месяц. Но Мак, это при условии, что она рассуждает логично. Я не уверен, что она или Азар на это способны.

Хорошие аргументы, и именно к ним я пришла сама. И всё же я надеялась, что я что-то упустила, или у него найдётся один из его гениальных чудесных ответов.

– Мама будет настаивать на снятии заклинания, чтобы она смогла поговорить с ним. Потом ты сможешь вновь наложить чары?

– Смогу.

Я отворачиваюсь и направляюсь к двери. Нам нужно чрезвычайно много всего сделать до того, как моя мать доберётся сюда, и мир погрузится в кошмар наяву, где я говорю ей, что папа умирает, и это из-за меня.

***

– Нам нужна Лирика, – говорю я Кристиану, когда он просеивается в Честер в ответ на моё сообщение.

Мы с Бэрронсом уютно устроились на диванчике в переделанной версии Клуба Синатры, который теперь является Клубом Джимми Дуранте и предлагает единственную сдержанную атмосферу в мрачном чарующем месте, а также лучшие порции рыбы в гиннессе с картошкой фри, что я пробовала со времён своего приезда в Дублин.

В дальнем углу певичка завывает про то, что увидится с нами во всех давних знакомых местах, тогда как за баром сидят шестеро людей, которые опрокидывают в себя стопки и завороженно таращатся на нас. В момент, когда просеивается Кристиан, они едва не падают со стульев от восторга.

Когда мы с Бэрронсом пришли, они громко выражали своё неудовольствие из-за закрытия фейри-клуба Элириум.

Теперь четыре мужчины и две женщины жадно переводят взгляды с меня на Кристиана, затем на Бэрронса и обратно, и я знаю, что лишь вопрос времени, когда они наберутся смелости подойти.

– Это никогда не меняется, да? – бормочу я. – Они знают, что фейри охотятся на людей; и всё же они идут стадом как овцы на бойню.

– Они думают, что они влюблены в смерть. Им нравится стоять рядом с ней, флиртовать с нею, – говорит Кристиан тихим голосом. – Затем они осознают, что на самом деле смотрят ей в лицо, и внезапно Смерть становится пугающим существом, которым она была с самого начала. Но до того момента они чувствуют себя как никогда живыми. Их привлекает не смерть, а экстаз от перспективы обыграть её. Проблема в том, что как только ты привлекаешь внимание Смерти, он редко отворачивается. Пока не получит то, за чём пришёл.

Я бросаю на него взгляд. Его слова звучат без капли горечи и с лёгкими нотками сожаления. Он спокойно говорит:

– Я такой, какой я есть, Мак. Я примирился с тем, что я сделал. Теперь я это контролирую. Я не стану убивать вновь, если в этом нет необходимости – то есть, если это не явный враг, для которого нет другой приемлемой судьбы, – он кивком головы указывает на бар. – И я никогда не стану развлекать таких идиотов.

Я с лёгкой обидой осознаю, что я как королева оказываю на посетителей бара далеко не такой сильный эффект, как Кристиан. Они куда сильнее очарованы его возвышающейся тьмой и чернильными крыльями, чем моим бескрылым эфемерным хладнокровием фейри. Почему мне крыльев не дали? Я также осознаю, что они куда сильнее очарованы Бэрронсом. Что это у людей за помешанность такая на высоких, тёмных и доминантных мужчинах?

Я выгибаю бровь с сухой улыбкой. Я могу ответить на этот вопрос. Меня к ним тоже влечёт. Давным-давно я находила Кристиана убийственно привлекательным. Но на самом деле таков лишь Бэрронс.

– Куда ты хочешь принести Лирику? Уж явно не сюда. Эти идиоты в любой момент направятся к нам.

– Риодана нет в клубе, – говорит Бэрронс. – Мак закончит есть. Мы встретимся с тобой в его офисе.

Люди на стульях наконец-то набрались смелости после далеко не умной беседы и слишком большого количества выпивки. Накачавшись алкогольной храбростью, они соскальзывают со своих стульев и начинают вальяжно шагать в нашу сторону.

Закатив глаза и обратившись к своим знатно сократившимся запасам энергии, я просеиваю Бэрронса, себя и свою тарелку рыбы с картошкой фри в офис Риодана.

***

– Что ты можешь рассказать мне о ядах? – спрашиваю я без преамбул, когда Кристиан просеивается с Лирикой.

Её брови взлетают вверх.

– Ты хочешь кого-то отравить?

– Видимые отравили моего отца. Я ищу противоядие. Ты можешь носить какой-то другой облик помимо меня или Дэни? Странно смотреть на себя, когда я говорю с тобой.

Она хмурится.

– В данный момент я стараюсь не привлекать внимания моего отца. Принятие другого облика может привести к обратному. Тебе известно название яда?

– Иксай мне не скажет.

– Ох, Иксай, – восклицает Лирика, заметно расстроившись. – Она одна из неприятных, часто фигурирует во многих историях о Светлом Дворе. Озлобленная и жестокая женщина, которая тысячелетиями пыталась захватить контроль над королевством Зимы.

– Сейчас ей это удалось.

– Это ужасно! Она ненавидит людей и большинство фейри. Когда-то она была любовницей Азара из Осеннего Двора. Он выбрал более привлекательный вариант, сошёлся с одной из придворных Летнего Двора Фейри… как там её звали… – она умолкает, хмурясь. – Серафина?

– Северина, – мрачно поправляю я.

– Точно! Они вдвоём подставили Иксай, свалили на неё всю вину перед королевой, хотя я понятия не имею, что они сделали. Её приговорили к пятистам годам заключения в горе. Далеко недостаточно, чтобы убить её, но более чем достаточно, чтобы сделать её откровенно безумной. Когда королева наконец-то выпустила её, Иксай ещё примерно сто лет пробыла словно одурманенной, являясь лёгкой добычей для любого садистского фейри при дворе. В итоге она вернула рассудок, но осталась навсегда травмированной. Она так и не простила их всех. Говорят, у неё есть список врагов, которых она одного за другим запечатывает в чудовищные застывшие скульптуры в лабиринте по мере того, как набирается сил. Между ними троими шла откровенная война, пока королева не устала от этого и не заставила их выпить из Котла, чтобы воцарилось какое-то подобие перемирия.

Боже милостивый, неудивительно, что между ними столько враждебности. Древняя любовь, древняя вражда, всё это разом вспомнилось.

– Откуда тебе это известно? Я слышала, что фейри не очень-то любят всё записывать.

– У королевы всегда есть несколько писцов, кто-то из них люди, кто-то фейри. Они подробно записывают события, возможно, на случай, если какой-то предатель или изменник заставит их выпить из Котла, – она морщит нос. – И это глупо, потому что как только они утратят воспоминания, они забудут, что вообще делали такие записи. Я предпочитаю человеческие изложения, но если хочешь получить самую правдивую версию, приходится воспринимать эти истории с ноткой скепсиса, поскольку обе стороны не стесняются приукрашивать, предлагая однобокую точку зрения.

– Ладно, давай вернёмся к Иксай и яду.

– Она никогда не скажет тебе его название, – говорит Лирика. – Вековечные обиды и бесконечные наказания – это тема и мотив Иксай практически в каждой истории, написанной о ней.

Я меняю тему.

– Охотники. Что ты можешь рассказать мне о них?

– Что ты желаешь знать? И можно я скажу: я так благодарна, что ты решила позволить мне помочь, – радостно добавляет она. – Думаю, ты посчитаешь меня весьма полезным активом, и я просто в восторге от перспективы быть частью команды. Я сильно беспокоилась, что ты больше никогда меня не выпустишь. Круус, может, и мой отец, но… – она умолкает и отворачивается. Мгновение спустя она продолжает: – Ты была права. Он не питает ко мне любви. Он запер меня от мира и использовал, пока сам продолжал жить. Он построил себе новый двор. Он сделал себе новую дочь, – черты её лица ожесточаются. – Мудрый мужчина никогда бы не выпустил меня и не позволил мне узнать истинную природу реальности.

Мне только что убедительно наврали два фейри, и мне сложно поверить, что Лирика от них как-то отличается. Я бросаю взгляд на Кристиана.

– Правда, – он смотрит на Лирику. – Что ты чувствуешь к своему отцу?

Её руки сжимаются в кулаки.

– Я его презираю.

– Правда. Что бы ты хотела сделать с ним?

– Я бы хотела засунуть его в бутылку на миллион лет, – говорит она низким голосом. – Но я не стану этого делать, потому что я знаю, как это ужасно. Так что, наверное, я хочу видеть его в положении, где он больше никогда и никому не навредит, – она умолкает на секунду, затем говорит: – Боюсь, это возможно лишь в том случае, если он мёртв.

– Правда, – пылко утверждает Кристиан.

– Охотники, – я возвращаю Лирику обратно к теме разговора. – Охотники удерживают двоих моих людей в клетках среди вакуума космоса. Охотники могут выживать в космосе. Люди и фейри нет. Как нам к ним добраться?

Глаза Лирики на несколько секунд делаются отрешёнными и остекленевшими.

– Я не могу просто извергнуть всё содержимое Библиотеки, и я также не знаю, является ли прочтённое мною правдой или знатно приукрашенной реальностью. Авторы часто врут, чтобы сделать свою историю более привлекательной и драматичной, и рассказчики, ох, даже не начинайте! Такие коварные ублюдки. Даже сам король не может вместить всю информацию из Библиотеки, поэтому он её и создал. Я организовала это место, чтобы сделать поиски по запросам как можно более быстрыми, но, – она награждает Кристиана испепеляющим взглядом, – Смерть совершенно разрушил мою систему организации! Теперь часть Библиотеки в Шотландии, а часть, полагаю, всё ещё в Белом Особняке.

– В данный момент мы никак не можем попасть в Белый Особняк, – говорю я ей.

– Круус разбил Зеркала.

Лирика продолжает:

– Король ездил верхом на самом могущественном и древнем из Охотников. Он был известен как К'Врак, чьё огненное дыхание обрушивало смерть на всех существ. Он – конец всего, Омега. Чем бы ни являлся король, он может выжить в космосе. Окружающая среда на него не влияет. Но ему нравилось брать свою любовницу в небеса, чтобы показать свои творения. Говорят, что К'Врак мог как-то сохранить её в живых, чтобы она не задохнулась, не замёрзла и не раздулась, как это бывает с людьми.