Текст книги "Наставница королевы"

Автор книги: Карен Харпер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

– Кэт! – выдохнул Артур. Его глаза перебегали с моего лица на корсаж. – Не уходи! Клянусь, я даже пальцем к тебе не прикоснусь. Только послушай, что я расскажу о своих планах на будущее. Пусть я и не наследник, но отец ведет переговоры с королем через некоего Томаса Кромвеля – человека, близкого к трону, – о покупке для меня Дартингтон-холла, он находится в тех местах, откуда ты родом. Я перееду туда, заведу семью – а разве тебе не хотелось бы возвратиться на родину и стать леди Чамперноун, когда меня посвятят в рыцари за заслуги перед королем?

Я смотрела на него с нескрываемым ужасом. Дартингтон-холл? Да ведь Кромвеля там принимали супруги Барлоу, и они не только ко мне были добры, но и его встретили радушно. Они спасли меня, позволив ухаживать за Сарой, а что она-то станет делать без дома, к которому так привязана и который стал ей родным? Да-да, я знала, что Барлоу владеют этим поместьем временно, оно не принадлежит им от рождения и не подарено за заслуги, но тот Томас Кромвель, которого я знала, не станет всаживать нож им в спину, стараясь отнять у них имение для того, чтобы передать его кому-то другому. Он не станет (Боже правый, не допусти этого!) помогать сэру Филиппу отобрать поместье у Барлоу в оплату за то, что я все эти годы живу здесь.

– Вижу, тебя сразила эта новость, – произнес Артур. – Ты даже сказать ничего не можешь, а ведь ты, в отличие от моих глупеньких сестричек, девица разумная, умнее всех нас – ну, может быть, кроме Джона. В учебе ты лучше всех. Ты превзошла нас даже в грамматике и риторике – я сам слышал, как мастер Мартин это говорил. Он сказал маме, что скоро ты сможешь сама преподавать почти все, что мы учим.

В другое время я бы сплясала жигу, услышав такую похвалу, но сейчас все мои мысли были поглощены тем, что у Барлоу могут отнять Дартингтон-холл.

– Так дашь ли ты мне хотя бы слабую надежду на то, что подумаешь над моим предложением? – шепотом спросил Артур, наклоняясь ко мне через разделявший нас стол. – Пока мастер Мартин не вернулся, чтобы взглянуть на наши успехи, можешь ли ты пообещать мне, что хотя бы обдумаешь мое предложение? Мои родители благословят нас, ведь это будет брак по любви. Мы очень дальние родственники, такие браки время от времени случаются в наших краях. И ты вернешься в Дартингтон с триумфом… Кэт, ты побледнела! Ты не упадешь в обморок? Ну, скажи же хоть что-нибудь!

Может, мне в конце концов написать самому Кромвелю, умолять его не допустить, чтобы у Барлоу отняли Дартингтон-холл? Но кто возьмется тайно доставить ему это послание? Может, сказать Артуру: если я для него хоть что-нибудь значу, пусть отговорит отца от такой недостойной сделки? В тот день Кромвель пал с пьедестала, воздвигнутого мной и моими надеждами, – теперь я поняла, что он помогает другим лишь постольку, поскольку это приносит пользу ему самому. Да, конечно, это и раньше было понятно по тому, что он мне говорил. И что теперь – если я хочу взобраться наверх по той лестнице, о которой он рассказывал, – я буду навсегда связана с ним?

Ни на мгновение не позволила я Артуру подумать, будто стану размышлять о его просьбах и заверениях. Я ни за что не вернусь в родные края его женой, даже если в таком случае моим домом станет Дартингтон-холл, потому что тем самым я глубоко ранила бы людей, которые были мне далеко не безразличны. Я во что бы то ни стало должна попасть в Лондон, хоть одним глазком взглянуть на Тюдоров, на их дворцы и блеск их власти.

– Никому не рассказывай, пожалуйста, о чем ты мне тут говорил, – ответила я, вставая на дрожащих ногах из-за стола. – Никто, кроме нас, не должен этого знать.

– Я… я умею хранить тайны. Но смею ли я надеяться? Само собой, если тебе так хочется увидеть Лондон, мы можем там побывать. Когда я пробью себе дорогу, мы даже дом там сможем приобрести…

– Артур. – Я повернулась к нему, прислонившись спиной к двери, которая вела в коридор. Откуда по-прежнему доносился голос мастера Мартина. Стоя здесь, я уже могла разобрать, что разговаривает он с маленькой Кейт. – Я ничего не могу тебе обещать. Это было бы нечестно по отношению к тебе и твоим родителям. В Дартингтон-холле уже давно живет почтенная семья, которая проявила ко мне доброту, точно так же, как и твои родители. Я… сейчас не могу сказать тебе больше, но я вижу свое будущее иным.

Я была потрясена тем, что сказал мне тогда Артур. Да, было грустно, что наши с ним отношения осложняются. Но еще больше меня опечалило то, что блистательный образ моего спасителя Кромвеля оказался колоссом на глиняных ногах.

Не прошло и двух недель, как Артура отослали к родному брату сэра Филиппа, жившему близ Эксетера. Я узнала об этом уже после его отъезда, однако Джон тайком передал мне полное страсти прощальное письмо от Артура. Глупый мальчишка рассказал родителям о своей любви ко мне. Он не сомневался, что меня удерживает лишь чувство долга по отношению к ним. Я прочитала полное пылких уверений послание и тут же сожгла его. Меня терзали угрызения совести: коль уж открылась его неудачная, безнадежная любовь ко мне, то разве не меня должны были отослать отсюда?

Мне показалось, что я иду по скользкой тропинке, что Чамперноуны обвинят меня в соблазнении Артура. Но вскоре и Джона отослали из дому – к самому графу Уорику, ни больше ни меньше. И мне осталось лишь молиться о том, чтобы вольно или невольно я не стала причиной того, что супруги Барлоу потеряют Дартингтон-холл вследствие происков предприимчивого Кромвеля.

В январе 1528 года, когда я уже более двух лет жила в Модбери, а после отъезда Артура прошло пять недель, сэр Филипп неожиданно вызвал меня в свои личные покои. Он сидел за круглым столом, на котором лежало много бумаг, стояли коробочка с песком, чернильница и стаканчик с перьями; по другую сторону стола сидела леди Кэтрин. Я всерьез опасалась, что мне либо сделают выговор, либо даже выгонят из дома, и сердце мое отчаянно билось.

– Садись, пожалуйста, Кэт, – обратился ко мне сэр Филипп и указал на короткую скамью у стола.

Я села. Мне хотелось потупиться, но я высоко держала голову, как учила меня наша гувернантка. Несомненно, за проведенное здесь время я усвоила все положенные хорошие манеры, только что толку, если окажется, что я больше не в милости у Чамперноунов?

– Тебе пришло письмо из Лондона, от секретаря Кромвеля, хотя адресовано оно мне, – сказал сэр Филипп, выбирая из кипы бумаг небольшой листок пергамента.

Пусть я больше не питала иллюзий в отношении секретаря Кромвеля, все равно в тот миг мне больше всего хотелось перегнуться через стол и схватить это драгоценное письмо. Значит, свершилось? Он все-таки не забыл обо мне? Пришло время, как он когда-то сказал? И стала ли я предательницей семьи Барлоу, если и сейчас готова охотно служить человеку, который собирается отнять у них дом? Ах, как же мне хотелось попасть в Лондон и там, как я была уверена, открыто высказывать свое мнение, пробивать себе дорогу – разумеется, с помощью и при покровительстве Кромвеля.

– Вот что он пишет, – продолжал сэр Филипп так медленно, что мне казалось, будто я вот-вот сойду с ума. – Ему было чрезвычайно приятно узнать о том, каких успехов ты достигла в учении и благородном воспитании у нас в семье. Возможно, скоро для тебя отыщется место при дворе.

– При дворе? – вырвалось у меня. – При дворе?

– Восхитительно, не правда ли? – проговорила леди Кэтрин со своей неизменной легкой полуулыбкой. – Да будет на то воля Божья, чтобы кто-нибудь из моих дочерей в один прекрасный день услышал эти же слова.

– А когда – он пишет? – спросила я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос при этом не дрожал.

Я с такой силой сжимала лежавшие на коленях руки, что у меня даже пальцы онемели. Отчего не отдать письмо мне, они же прекрасно знают, что я умею читать! Или там шла речь и о Дартингтон-холле – плате за то, что они столько времени заботились обо мне?

– Пишет, что скоро, – ответил сэр Филипп. – Ведь все в мире теперь меняется.

– Из-за успехов нового религиозного учения? – спросила я наугад.

– Даже тут, в нашем доме, ты могла заметить, – сказал на это сэр Филипп, – что женщина может иметь немалую власть, и при этом я имею в виду не свою красавицу супругу. Мы весьма признательны за то, что ты… э… так деликатно отнеслась к нелепым выдумкам Артура. Его желания совершенно неуместны. Ты, будучи девушкой умной, сразу это поняла.

Ну что ж, они не только не упрекают меня, а даже признательны мне. Или же и в этих делах надежным щитом мне служит могущество Кромвеля?

– Благодарю вас, милорд и миледи, – только и вымолвила я.

– Но вот что касается времени… Кромвель только пишет, что скоро, – повторил сэр Филипп, поднося письмо ближе к глазам и снова его перечитывая. – Я уверен, это произойдет тогда, когда леди Анна Болейн прибудет ко двору и добьется окончательного низвержения королевы. Ох уж эти лондонские интриги!

Я от удивления открыла рот. Ни о чем таком я не слышала, хотя добросовестно заучила имена королей Англии и их генеалогию. Я читала даже о нынешнем положении дел: о том, как королю Генриху приходится сдерживать влияние иноземных государей – королей Франции и Испании, не говоря уж об императоре Священной Римской империи Карле, который доводится нашей королеве-испанке племянником. Я могла, не задумываясь, назвать все даты основных битв войны Алой и Белой розы и их исход. В той войне завоевал себе корону отец нынешнего короля[25]25
  Генрих VII, основатель династии Тюдоров, царствовавшей с 1485 по 1509 гг.


[Закрыть]. Но кто такая Анна Болейн?

– Вы хотите сказать, что я могу поступить в услужение к этой леди?

– Мы все можем оказаться ее слугами, если только она не сразу согласится стать возлюбленной его величества и не перестанет раззадоривать его, – пробормотал сэр Филипп, а леди Кэтрин покачала головой. – Вся ее семья – выскочки, они недавно вошли в милость, хотя и неплохо разобрались в новых веяниях. Это может привести в смятение весь королевский двор. Ну ладно, Кэт, пока у меня все. Мы непременно будем держать тебя в курсе всех событий. Да, кстати, Артур вот-вот обручится с одной леди из Кента, а когда он, так сказать, получит шпоры[26]26
  То есть будет посвящен в рыцарское звание.


[Закрыть], они поселятся неподалеку от твоих родных мест, в отличном поместье, где ты, как я понимаю, некогда была служанкой.

Впервые за время нашего знакомства я уловила в тоне сэра Филиппа язвительные нотки, особенно когда он произносил последнее слово. И не показалось ли мне, что достопочтенная леди Кэтрин поглядела на меня с некоторым пренебрежением и прищурилась? Не потому ли я теперь чувствовала их презрение ко мне, что они сочли меня недостойной их забот, пусть и получили благодаря этому Дартингтон-холл для Артура и его будущей жены? Или же потому, что их сын осмелился предложить руку девушке, стоящей гораздо ниже его по положению? А может быть, даже и потому, что ко мне проявлял внимание Кромвель – человек, который вышел из простолюдинов, о чем они когда-то упомянули? Если кто и был выскочкой, то именно он, хотя из-за этого я не испытывала к нему пренебрежения, скорее чувствовала в нем родственную душу.

Я поднялась со скамьи, сделала реверанс и вышла из комнаты, но дверь оставила открытой, а сама задержалась в передней, прислонившись спиной к обшитой деревом стене. Я пыталась убедить себя: если семье Барлоу грозит выселение, в этом нет моей вины. Меня же ожидает поездка ко двору! Не просто в Лондон, а прямо к королевскому двору. Возможно, я окажусь в свите дамы, которой отдал предпочтение Генрих VIII. Не расплатится ли он за это, однако, своей законной королевой, не разрушит ли брак с ней? Эта самая Анна Болейн, должно быть, женщина могущественная – с такой стоит познакомиться и присмотреться к ней поближе. Не этим ли мне предстоит теперь заняться, дабы доставить удовольствие Томасу Кромвелю и отблагодарить его: изучать леди Анну вблизи, а затем пересказывать все, что я узнаю?

К моему облегчению, в передней не было ни слуг, ни детей, а из комнаты до меня отчетливо долетали слова.

– Вся эта история с Болейн возмутительна! Это безумие! – кричал сэр Филипп. – Его величество многих дам укладывал на свое ложе, но при этом не нарушал сложившихся порядков. А ее величество ограничивалась косыми взглядами, ведь сама она родила королю лишь мертвых сыновей да одну-единственную живую дочь. Дерзость же этой потаскушки Болейн просто в голове не укладывается!

– Какая же она потаскушка, если не восходит на его ложе? – робко запротестовала леди Кэтрин.

– Ну, это пока. В конце концов он ее получит. Кто посмеет противиться воле короля?

Тут я поняла, что мне многое предстоит постичь. Прежде я отчаянно, даже страстно хотела попасть в замечательный город Лондон, но сейчас вдруг заколебалась.

Глава четвертая

Из Модбери в Лондон

Итак, у меня на горизонте наконец замаячил Лондон, но произошло это не так быстро, как я надеялась и ожидала. В прекрасный солнечный день, в конце сентября 1528 года, когда я уже сходила с ума после семи с лишним месяцев ожидания, мне пришел прямой приказ: распрощаться с хозяевами Модбери (они так и не стали мне по-настоящему родными) и направить стопы к вожделенному объекту моих грез.

Первоначально я, отправив через Барлоу прощальное письмо отцу, предполагала покинуть Девон сразу, как только дороги очистятся от снега и зимней грязи. Но с наступлением тепла пошли дожди, а дальше стало еще хуже. Потовая лихорадка – старая убийца, приходившая летом (и совсем не похожая, во всяком случае, на ту болезнь, что приключилась с мастером Кромвелем), – едва не свела в могилу мистрис Болейн, в свите которой мне предстояло служить при дворе. Она выжила, и я радовалась этому не меньше (надо полагать), чем ее коронованный поклонник.

В Лондон я отправилась под надежной охраной двенадцати только что призванных солдат, уроженцев Девона, которых сэр Филипп отправил на королевскую службу. Четверо ехали вместе с женами, так что по ночам я спала на постоялых дворах или в частных домах, деля ложе с одной из них, тогда как остальные устраивались на подстилках, уложенных на полу. Почти все эти семь ночей, я, несмотря на то, что была измучена дорогой, и на то, что все тело болело от ежедневной скачки, не могла уснуть и лежала, прислушиваясь к перешептыванию, вздохам и похрапыванию. Я была слишком сильно возбуждена, мое сердце часто билось, в голове роились мечты, прогоняя сон.

К великому городу Лондону мы подъехали со стороны Саутуорка, и над нашими головами нависли, подпирая небеса, деревянные дома под соломенными крышами – высотой в три, а то и в четыре этажа. Я затрепетала от волнения, когда мы проезжали в тени величественного кафедрального собора. Как жаль, что рядом со мной не было никого, кто подсказал бы название каждой улицы, каждой церкви, растолковал бы, что находится в помещениях, украшенных вывесками с грубо намалеванными рисунками. Вот высунутый язык, а на кончике – пилюля: это мне было знакомо, в Модбери тоже была лавка аптекаря. Но что означали другие загадочные знаки? Мне надо было еще столько узнать в этом новом мире!

Но я видела и то, к чему привыкла, ощущала знакомые запахи. Люди расступались перед гуртами скота и отарами овец, которых гнали на рынок. Ноздри забивала ужасная вонь от находившихся поблизости скотобоен, кожевенных лавок и от всевозможных отходов, которыми были завалены проложенные посреди улицы сточные канавы. Дышать приходилось ртом. Пытаясь расчистить себе место, толкались коробейники, сердито бранились возчики. Не окажется ли борьба за место при дворе суровее и опаснее всего этого? Я почувствовала себя совсем одинокой, несмотря на присутствие своих спутников-земляков и на множество людей, шумевших и толкавшихся вокруг.

Шум и толчея становились все сильнее по мере приближения к огромной серебристой змее, на которую походила река Темза. По сравнению с ней Дарт казался мне теперь крошечным ручейком. Десятки плавучих средств прокладывали себе путь по Темзе: лодки, баржи, барки – последние нередко были украшены затейливой резьбой и позолотой, а гребцы были наряжены в ливреи. Через всю реку был переброшен длинный-предлинный мост, на котором теснились, наползали друг на друга жилые дома и всевозможные лавки. По ту сторону этой оживленной дороги высилась королевская крепость Тауэр – одновременно и дворец, и тюрьма, как я выяснила на уроках истории. В поднебесье реяли чайки, напоминая о родном доме, но мне больше всего хотелось остаться здесь.

Нам говорили, что вода под Лондонским мостом так и бурлит вокруг его опор, особенно во время прилива, однако сейчас река выглядела спокойной. Множество лодочников, промышлявших перевозом, выкрикивали: «Весла на запад!» или «Весла на восток!»; в этой толчее я с двумя солдатами и их женами взошла на барку, и мы поплыли вниз по течению, к Вестминстерскому дворцу. Было очень интересно смотреть по сторонам: я с радостью глядела на возделанные поля вдоль берегов, потом мимо проплывали дома, еще выше и внушительнее тех, что я видела в Саутуорке. Когда мы в очередной раз повернули, следуя изгибам реки, нашим глазам предстало величественное здание, наверняка (как подумала я) Вестминстерский дворец, и я не удержалась от возгласа:

– Вот и он!

– Это Йоркский дворец кардинала Уолси, – объяснил мне лодочник. – При его-то власти да богатствах он уже не первый год строит это здание – куда там королевскому Вестминстеру!

Нас, девонцев, до глубины души поразили сверкающие стеклянные окна, крытые шифером крыши, украшенные кирпичными каминными трубами и затейливыми флюгерами, спускающаяся к самой воде лестница и большие железные ворота, за которыми виднелись пышные сады. Так я впервые своими глазами увидела, сколь могуществен человек, которому служит Томас Кромвель, а значит, и я.

Когда же мы прибыли в меньший по размерам и более старый Вестминстерский дворец, я испытала разочарование – не только потому, что фасад здания уступал красотой Йоркскому дворцу. Я ожидала, что меня встретит Кромвель и, может быть, сразу отправит в апартаменты леди Анны, но встретил меня мастер Стивен – тот, что прислуживал Кромвелю в Девоне.

– Король и весь двор сейчас находятся в Гемптон-корте – он совсем недавно стал королевской резиденцией. Это подарок кардинала Уолси, – поведал мастер Стивен, а тем временем один из присланных сэром Филиппом солдат подхватил мой единственный сундучок и поплелся за нами следом. Слуга Кромвеля вел нас к дворцу по спускавшимся к воде выщербленным ступеням. – Вас отправят туда завтра по реке. Его величество вообще часто переезжает из одной резиденции в другую, особенно для того, – тут он понизил голос и слегка наклонился ко мне, – чтобы избежать встреч со своей супругой. Так он может больше времени посвящать своей будущей жене, леди Анне.

– А он действительно на ней женится? – спросила я.

Усмешка застыла на губах Стивена.

– Ах, вам еще столько надобно узнать, – сказал он и окинул меня взглядом с головы до ног. – Должно быть, вы утомлены, но все же секретарь Кромвель повидается с вами сейчас же, пока он не уехал по делам своего господина в Йоркский дворец, а уж потом и в Гемптон-корт.

– Своего господина – то есть кардинала?

– Своего подлинного господина, короля Генриха. Мы слышали, что вы весьма преуспели в изучении латыни, немного знаете греческий и французский, – продолжал мастер Стивен, переводя разговор на другую тему. – Мы все прошли немалый путь, разве не так? А надо пройти еще больше, как говорит мой хозяин Кромвель.

Человека с моим сундучком мастер Стивен оставил ждать у дверей на первом этаже просторного старого дворца, рядом с которым стоял громадный собор, носивший такое же название. Меня мастер Стивен провел в большую комнату, залитую светом не только свечей, но и укрепленных на стенах факелов, да и лучами предзакатного солнца, которые еще проникали сквозь распахнутые двустворчатые окна. Я сознавала, что и леди Барлоу, и леди Кэтрин непременно посетовали бы, что я оказалась наедине с мужчиной, однако вскоре я разглядела, что в комнате работает множество секретарей или писцов, склонившихся над столами. И все же, стоило Кромвелю поднять голову, хлопнуть в ладоши и взмахнуть рукой, как все исчезли; остались только он и мы со Стивеном.

Кромвель обогнул большой стол, на котором лежали стопки аккуратно сложенных бумаг. Он опустил руки мне на плечи, немного отодвинулся и внимательно оглядел меня.

– Вот теперь драгоценный камень огранен, – объявил он и, слегка дотрагиваясь губами, поцеловал меня в обе щеки.

(Как я уже знала, то был французский обычай. Леди Кэтрин говорила мне – по сути, предостерегала меня, – что у английских придворных в обычае поцелуй прямо в губы.)

Я по дороге затвердила обращение к Кромвелю. Я намеревалась попросить его позаботиться о Барлоу – чтобы они смогли жить в приличном доме после того, как будут вынуждены покинуть Дартингтон-холл, но это (как и многое другое) просто вылетело у меня из головы. Даже в отсутствие короля и придворных в этом человеке безошибочно угадывались властность и деловитость.

– Садитесь. Я велю принести мальвазии, большой пирог с олениной и немного сахарных лепешек со смородиной – очень люблю это лакомство. – Кромвель взглянул на стоявшего у меня за спиной Стивена, и тот, уловив намек, тотчас пошел за едой, а мы остались одни. – Садитесь, садитесь, – повторил Кромвель и сам опустился на стул рядом со мной. – Я объясню вам, как обстоят дела тут, да и повсюду, куда теперь отправляется его величество король. А потом вам надо отдохнуть, прежде чем вы присоединитесь к свите леди Анны. Я велю устроить вас на баржу, которая доставляет припасы в Гемптон-корт – это довольно далеко от Лондона, – а через несколько дней навещу вас там. Ну, перейдем к делу…

О деле речь и пошла. Мне надлежало стать внимательным и умным наблюдателем, оценивающим, по выражению Кромвеля, все особенности местности. Иными словами, ладят ли между собой леди Анна и король. Впрочем, его интересовали любые сведения, которые я смогу подслушать или подсмотреть и которые не распространились среди придворных. В особенности я должна была знать обо всем, что говорит леди Анна отцу и брату Джорджу, которые почти все время проводят при дворе и осыпаны королевскими милостями.

– Так все же вы служите кардиналу или королю?

– Насколько я помню, однажды вы уже спрашивали меня об этом, мистрис Чамперноун, – сказал Кромвель, слегка улыбнувшись. – Разумеется, им обоим. Обоим, пока ветер не подует в другую сторону.

– Я буду очень стараться, – пообещала я. – И еще я буду стараться не думать о том, что занимаюсь соглядатайством ради насущного хлеба с маслом.

– Вы не должны ни думать, ни говорить таких вещей, – сказал Кромвель, постукивая по подлокотнику испачканными в чернилах пальцами. – Вы просто информируете меня и таким образом помогаете следить за тем, чтобы огромное колесо, которое представляет собой двор, вертелось так, как ему подобает. А теперь поговорим о самом важном.

Я удивленно нахмурилась. Разве он еще недостаточно сказал?

– Видите ли, – продолжал Кромвель, повернувшись на стуле так, чтобы сидеть ко мне лицом. Потом он оглянулся, чтобы убедиться (как я догадалась), что ни Стивен, ни писцы не вернулись. – Леди Анна не очень ладит с кардиналом, моим господином. И она, и его величество весьма недовольны тем, что его высокопреосвященство до сих пор так и не добился для короля развода. Ну, разумеется, они нетерпеливы, как и полагается пылким влюбленным.

– Мне говорили, что леди Анна придерживается нового религиозного учения, тогда как кардинал его, безусловно, не одобряет.

– Вы проницательны, только в данном случае не это главное. Вот что вы должны иметь в виду: леди Анна таит обиду на кардинала в первую очередь за то, что он несколько лет назад признал незаконной ее тайную помолвку с Генри Перси, наследником графа Нортумберленда. А позднее его высокопреосвященство сказал в ее присутствии, что она дурочка, которая сама по себе ничего не стоит, а потому и не может надеяться на брак со столь знатной особой.

«Сама по себе ничего не стоит» – эти слова обожгли меня. Ведь и я опасалась, что мне могут сказать то же самое. Да, я осмеливалась думать, что у меня с королевской возлюбленной Анной Болейн есть, по крайней мере, что-то общее. Я была недостаточно хороша даже для Артура, младшего сына сэра Филиппа, и как же я боялась, что со мной никто не будет считаться, если я так и застряну в Дартингтоне. Анна тоже попала сюда из провинции. Как и я, Анна была честолюбива. И, как и я, Анна не забывала обид, нанесенных теми, кто смотрел на нее свысока. Смею сказать, я, кажется, понимала ее.

– Вы слушаете меня, мистрис?

– Да. Да, слушаю. Продолжайте.

– Этот досадный эпизод с Перси, конечно же, давно канул в Лету, поскольку сам он женат ныне на дочери одного графа, а Болейн выйдет замуж за его величество. Но я исхожу из того, что между Анной Болейн и кардиналом установились неприязненные отношения, поэтому она не испытывает к нему доверия. – Кромвель тихонько вздохнул. – Зато она доверяет мне.

От удивления я широко открыла глаза и наклонилась ближе к нему, чтобы послушать, что он еще скажет.

– Понимаете, – произнес Кромвель не без некоторого самодовольства, – мне пришлось оказывать услуги ее отцу, виконту Рочфорду, и брату, лорду Рочфорду, а потому вполне естественно, что я привлек и ее внимание.

– Вполне естественно.

Он прикусил губу, скрывая улыбку.

– Но дело в том – и это прямо касается вас, – что ни кардиналу, ни королю неизвестно, что я изыскиваю средства добиться торжества леди Анны и стараюсь для этого больше, нежели до сей поры старался для его высокопреосвященства. Мы с леди Анной ведем тайную переписку, а это непросто. Но теперь, когда вы станете жить при ней и будете у нее в милости…

– У нее в милости? Но…

– Да, ведь ей известно, что вам покровительствует не только сэр Филипп Модбери (о чем все сразу узнают), но что я также покровительствую вам и что вы поклялись добиться ее победы с моей помощью. Разве это не так?

Я выпрямилась на стуле.

– Это так, мастер Кромвель. Мне кажется, что вы стараетесь соблюсти равновесие, отстаивая интересы и леди Анны, и кардинала – и, разумеется, короля, – но я доверяюсь вам.

Я не могла избавиться от ощущения, что все же предаю семейство Барлоу, делая ставку на Кромвеля. Но ведь я прошла за короткое время столь долгий путь, и теперь уже ничто в целом свете не заставит меня повернуть назад. А этому человеку я была обязана слишком многим. Правда, я видела признаки того, что он может быть коварным, но мне казалось, что Кромвель всецело предан своим господам и леди Анне – ну, разумеется, и о себе не забывает. Да и разве не все мы таковы? Я встряхнулась и сосредоточилась, потому что он продолжил свои наставления.

– На хвосте, или уж лучше сказать на шлейфе платьев Болейн и их родственников Говардов ко двору прибывают многие в надежде приобрести здесь вес и влияние. Нравится вам это или нет, – сказал Кромвель (припоминаю, уже позднее, перед тем, как юный слуга с факелом проводил меня в отведенную мне комнату), – но Анна Болейн – это будущее короля и нашего государства, и нам надо пристегнуть свою телегу к ее восходящей звезде.

Тогда я еще не могла себе представить, какой яркой – но быстро погасшей – звездой станет Анна на том небосводе, который простерся теперь и надо мной.

Из Лондона в Гемптон-корт

На следующее утро, уже не встречаясь с Кромвелем, я отправилась на королевской барке в Гемптон-корт. На этой барке не было ни драпировок, ни украшений, ни сидений с мягкими подушечками; она была нагружена большими деревянными ящиками, привязанными к палубе широкими ремнями. Я собиралась снова насладиться живописными видами, но мое внимание привлек попутчик – красивый юноша, который храбро перепрыгнул на барку, когда та уже отчаливала.

– Мистрис, – обратился он ко мне и, сняв плоскую кожаную шляпу, слегка поклонился; баржа между тем отошла от причала и повернула на запад против течения. – Я вижу, вас некому защищать, кроме гребцов, а потому беру эту обязанность на себя. Том Сеймур из Вулф-холла, что в Уилтшире, к вашим услугам.

Барка покачивалась на неспокойной реке. Юноша наклонился и поцеловал мне руку, и словно огонь пробежал по ней до самого плеча.

Я почувствовала, как внутри у меня все замерло, лицо вспыхнуло – и отнюдь не от теплого сентябрьского солнышка. Том из Вулф-холла был очень высок (как я узнала позднее, почти никто при дворе, исключая разве что короля, не превосходил его ростом), темноволос, а его карие глаза, казалось, пронизывали меня насквозь – во всяком случае, они пронизывали мои одежды. Он улыбнулся мне, сверкнув белыми зубами. Я поведала ему историю своей жизни, которую мы накануне обсудили с Кромвелем: что я воспитывалась в семье сэра Филиппа Чамперноуна в Девоне, а ко двору прибыла, чтобы служить леди Анне. Я сказала, что у отца я была единственным ребенком, однако сыновья и дочери сэра Филиппа мне все равно что родные братья и сестры.

– Единственный ребенок – в точности, как принцесса Мария, – проговорил Том, нахмурившись каким-то своим мыслям, и положил у ног связку бумаг.

Я испугалась, что брызги от весел их намочат, но моего попутчика это, казалось, совершенно не тревожило. Гребцы между тем направляли барку, борясь с течением и ветром. Тому гребцу, который сидел ближе к нам, судя по всему, пришлась по душе бесшабашность Тома. Наклоняясь низко при каждом гребке, он поднял взгляд, усмехнулся, повел глазами, потом подмигнул мне. Я не стала обращать внимания на него, как и на проплывавшие мимо селения и возделанные поля, а сосредоточилась на своем привлекательном попутчике.

– Иной раз мне так досаждает мой старший брат Эдуард, – сказал Том, нахмурившись и покачивая головой. – Клянусь дьяволом, я был бы не против быть единственным сыном. А вот мои сестры – совсем другое дело. Джейн – единственный человек, по которому я скучаю с тех пор, как прибыл ко двору со свитой сэра Фрэнсиса Брайана[27]27
  Фрэнсис Брайан (ок. 1490–1550) – троюродный брат Анны Болейн и Джейн Сеймур. Впоследствии вице-адмирал, затем верховный судья Ирландии.


[Закрыть]. Она такая ласковая, тихая, красивая – глаза у нее голубые, волосы светлые, в отличие от остальных членов нашей семьи. Да, а что касается принцессы Марии, дочери короля, его величество поселил ее в Ричмондском дворце, предоставил ей собственную свиту и слуг – не то чтобы так не было принято, только мне кажется, это сделано, чтобы сильнее досадить ее матери, которая очень любит ее. Мария оказалась все равно что удалена от двора, и боюсь, за ней последует и королева.

Вскоре я поняла, что Том Сеймур способен перепрыгивать с одной темы на другую. Но все же он умел прямо смотреть в глаза собеседнику и внимательно слушать, не отводя проницательного взгляда; позднее я поняла, что мысли его в такой момент могут витать где угодно. У него была привычка, которая одновременно и выбивала меня из колеи, и доставляла удовольствие – он то и дело окидывал меня взглядом с головы до ног. Этот мужчина, тогда совсем молодой (ему было двадцать лет), впервые заставил меня по-новому ощутить собственное тело. Прежде горячие мужские взоры вызывали у меня желание отвернуться, но этот дьявол разбудил во мне желание покрасоваться, вскинуть голову, втянуть живот и гордо выпятить грудь. Том Сеймур был большой насмешник и, безусловно, знал толк в искусстве флирта. От него веяло такой бесшабашностью, что человеку – мне в данном случае – так и хотелось все ему рассказать и все отдать.