Текст книги "До свидания, Натанаел !"

Автор книги: Карэн Симонян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– И на нашей улице тогда не будет шума машин... – размечтался и я.

– Это только в том случае, если к тому времени люди перестанут сходить с ума по разным святым. А не перестанут, еще больше будет шума... Зажигалку не потерял?

Я вытащил из кармана брюк зажигалку.

– 'Помогает? – спросил Рубен.

– Очень... Иезуиту Каро так влепил, что он теперь на глаза мне боится попадаться!

– Счастливый! – сказал Рубен.– Тебе сейчас и в голову не приходит, что когда-нибудь ты будешь мучиться над решением таких вопросов, которые будут терзать тебя и день и ночь. Все мне завидуют. Думают, у меня нет своих забот!..

– А тебя уже мучают вопросы? – спросил я,

– Еще как... Мог бы, убрался бы на край света или ко всем чертям.

– Пустое. Все пройдет,-заверил я Рубена.– Вчера мне тоже хотелось оказаться в джунглях.

– А сейчас?

– А сейчас никуда не хочу уезжать!

Рубен хитро улыбнулся, сунул, руки в карман и спросил:

– Что-то твоей подруги не видно, поссорились?

– Не знаю,– сказал я.– По-моему, да... Она считает, что ничего не произошло.

– Ужe помирились, что ли?

– Кажется, помирились. Но она подружилась с этими... пиратами. Библиотеку собираются искать...

– Какую библиотеку?

– Нат говорит, что семьсот лет назад все рукописи из монастыря спрятали где-то поблизости. Чтобы враги их не уничтожили. Рубен, мне надо тгбя спросить...

– Спрашивай.

– Когда воюют с людьми, это еще как-то понятно. Но зачем книги, рукописи уничтожают, сжигают даже? Пусть почитали, посмотрели картинки. Это ведь интересно. Зачем же уничтожать?

– Умник,– с иронией сказал Рубен.– Это же пострашнее иного войска.

– Книги?

– Книги, песни – все, что народ создавал веками. Непокорных можно уничтожить, но на смену убитым приходит новое поколение, пусть малочисленное. Оно познает себя, свою историю и снова борется. И вообще, представь, что все то, чему ты до сих пор учился, что знаешь, вдруг забудешь в один миг! Потом перестанешь быть Тиграном! Ведь Тигран, потому что имеешь личные воспоминания, свой собственный опыт, очень хорошо знаешь, что, если Иезуит Каро еще раз попробует тебя обидеть, ты уже больше не испугаешься. И представь, что вдруг у тебя отнимут память, уничтожат. Ты же сделаешься совершенно беспомощным, бессильным человеком. Будешь заново учиться, приобретать опыт. И станешь другим, новым человеком. И если пожелают, могут сделать тебя французом, ирландцем или эскимосом. А захватчики ведь именно того и желают.

– А зачем это им? Уж раз завоюют, так не все ли им равно, армянин я или эскимос?

– Умник!-разочарованно воскликнул Рубен.– Если бы народы теряли свою память – свою культуру, они не помнили бы себя и не боролись бы с врагами за свою независимость. Вот, к примеру, наша Армения. На протяжении веков кто только ле нападал на нее. И народ ценою жертв всегда спасал свои культурные ценности, свою память, потому и не потерял себя. Потому никакие завоеватели не сумели до конца покорить его. Вот почему мы с тобой живем в двадцатом веке в своей стране и сейчас так сильны, что никто не может нас обидеть!

– Хорошо, если они найдут библиотеку...– сказал я.

– А почему ты не идешь с ними?

– Не хочу иметь дело с пиратами.

Кто-то постучал в ворота.

– Открыто, входите! – закричал Рубен.

Заскрипела калитка. По плитам, что вели от ворот к балкону, в вечерней тишине отчетливо застучали шаги. Это был отец Нвард. И я невольно сжался. Сердце предсказывало что-то плохое.

– Добрый .вечер, – сказал он, поднимаясь на балкон.

– Здравствуйте,-ответил Рубен и с недоумением посмотрел на меня: мол, кто этот незнакомец?

– Доктор Суренян, – представился отец Нвард, обращаясь к Рубену.– А вы, наверное, брат Тиграна?

Доктор Суренян был здоровенный мужчина с маленькой бородкой, которая, хоть в ней и не было ничего особенного, производила особое впечатление как на здоровых, так и на больных. Он стоял посреди балкона, скрестив руки на груди.

"Как будто в театре!" -пронеслось у меня в голове.

Я и брат молча ждали. Доктора Суреняна я видел до того два-три раза, и всегда издалека, когда он вечерами выходил и звал Нвард домой. Это был суровый человек. По всему видно.

– Я ищу Нвард,-не меняя позы, наконец сказал доктор.– С утра ушла, и до сих пор ее нет.

Мы с братом переглянулись.

– Тигран, ты видел ее сегодня? – спросил доктор, не глядя на меня.

– Нет. Ни сегодня, ни вчера, ни позавчера и ни...

– Понятно. Вы поссорились с Нвард? – сказал доктор.Или, как говорят, между вами пробежала черная кошка. Но, может, ты хоть предполагаешь, где она?

– Не знаю,– пожал я плечами.– Наверное, с... пиратами?

– С кем, с кем? – Лицо доктора вытянулось. – Так, значит! Это уж не Сероб ли, а? И Каро тоже?

Я промолчал. Надо же, тайну сам выдал.

– Но они сегодня не появлялись. Выходит, они пираты? И у них, конечно, свои, очень важные пиратские дела?

Я все молчал. На лице у доктора было теперь такое выражение, будто он просил: "Сынок, ну скажи же хоть что-нибудь!" Он уже совсем не казался мне суровым, даже нравился.

– Важное дело – это, конечно, серьезно. Но с наступлением темноты его бы разумнее отложить до следующего дня. Не так ли? – продолжал доктор.

– Конечно, – согласился Рубен.

Я тоже кивнул головой.

– Тигран, а ты не знаешь, каким они заняты делом? – на этот раз уже повернувшись ко мне, спросил доктор.

– Ищут библиотеку!– выпалил я.– Когда-то в монастыре была библиотека, а во время нашествия монголов люди ее прятали...

– Вон что! – удивился доктор.– И ты так спокойно сидишь здесь? Неужели только потому, что поссорился с Нвард, тебе абсолютно безразлична судьба рукописей? Боже мой, действительно непостижимый народ эти дети!

Я удивился: чего это доктор Суренян так забеспокоился из-за рукописей!

– Да-да! – Он повернулся ко мне и, заложив руки за спину, сказал: – Как можно позволить, чтобы эдакое богатство попало в руки пиратов? Ведь для них же не существует святого. Найдут библиотеку и вывезут ее в дальние страны, а ты пальцем не шевелишь.

– Нвард не позволит им, – уверенно сказал я.

– Нвард? – Доктор Суренян развел руками. – Как же ты ей доверяешь, если она, покинув тебя, стала единомышленником пиратов? Чего доброго, вместе с ними уедет...

– Ну что вы говорите! – Я вскочил с места.– Никогда! Просто это интересно – искать библиотеку, потому она и пошла с ними. Каро и Сероб вовсе не пираты. Это я их так прозвал. А Нвард не изменница. Просто ей интересно...

– Да? Ты думаешь? – Доктор наконец сел. – А я был уверен, что вы поссорились.

– Верно, было... Но Нвард...-Я на миг замолчал.-В конечном счете я даже не знаю, есть ли эта библиотека... И вообще, существует ли Нат и...

Рубен так громко рассмеялся, что я перепугался, как бы он отца не разбудил.

А доктор опять с недоумением сказал: – Ну поди-ка пойми этих детей!

– Нет, все же библиотека есть! -уверенно сказал я.И они ее ищут!

– Но где?

– Везде.

– Тигран,– сказал доктор.– Мне бы найти Нвард...

– Я сейчас. Вы немного поговорите с Рубеном...

И я пулей вылетел из дому. Но на улице я невольно остановился. В какую сторону идти? Где искать Нвард? В монастыре? В его окрестностях? Может, в доме деда Гласевоса? Конечно, уже темно, и они, наверно, вернулись...

Я зашагал к дому деда Гласевоса.

Едва я завернул за угол нашей улицы, мне навстречу попался. Рыжий Давид. Увидя его, я, как ни странно, очень обрадовался, что в мире существует Рыжий Давид.

– Слушай, Нвард не видел? – закричал я.

– Дочь врача? – спросил он, почесывая голову.

– Нет, сына врача! – обозлился я.

– Хи-хи... понял,-сказал Рыжий Давид.

– Ты видел или нет?

– То есть...-И он не договорил.

Я схватил его за воротник. Рыжий Давид сжался и уже готов был зареветь.

– Чтоб ни звука! – пригрозил я.

Он только захрипел: – Заду-шишь!

Я отпустил его воротник.

– Так, видел?

– В-весь день были в-вместе... Тигран, не рассердишься? Ведь я вместе с ними ищу библиотеку...

– Хорошо делаешь! -сказал я.-А сейчас-то она где?

– Сейчас? – Он пригладил ворот рубахи и снова начал было что-то мямлить.

– Будешь говорить или нет? Где она?

– Сейчас она в развалинах... в бане...-Он как будто улыбался.Наверное, целуются там... с Иезуитом... Хи-хи...

– Что?

И я не заметил, как двинул Рыжего Давида в улыбающуюся веснушчатую глупую физиономию, даже не вспомнив, что он ведь младше меня... От удивления Рыжий Давид даже не закричал. Я кинулся в сторону недостроенной бани.

Там, где когда-то были груды песка и гравия, я остановился, отдышался и закричал:

– Нвард! Нвард!

– Чего орешь? – в нескольких шагах от меня раздался недовольный голос Иезуита Каро.

– Нвард! – не обращая на него внимания, кричал я.– Ты здесь?

– Здесь,– сказала Нвард и, откуда ни возьмись, встала передо мной.– Что случилось?

– Идем! – приказал, я л схватил ее за руку.

– Слоном себя чувствует! – буркнул из тьмы Иезуит Каро.

– Пойдем, – повторил я.-А то я ему сейчас покажу.

– Кому? – засмеялась Нвард.

– Никому, идем! – потянул я.

– A куда мы должны идти? – спросила Нвард, но, подчинившись, бежала за мной.

Некоторое время мы молчали. Но когда подошли к нашему дому, я сквозь зубы процедил:

– Библиотеку, значит, искали? Да? В развалинах бани?

– Да что ты! -наивно возразила Нвард.– Баня имеет всего-навсего десятилетнюю историю, а библиотека... А знаешь, Тигран, никакой библиотеки вовсе и нет. Нат ошибается.

– А сам Нат существует?

– Что ты злишься? – удивилась Нвард.

– А что, скажи, ты делала в развалинах бани?

– Решали, что завтра будем делать. Программу намечали...

– Какую еще программу?

– Программу поисков библиотеки!

– Библиотеки, которой не существует!

– Да, но Каро и Сероб уверены, что она существует.

– Сероб тоже был там? – спросил я.

– Конечно...

– Чего останавливаешься, идем!

– Мы с тобой помирились или нет?

– Наверное... Идем.

– И ты не обиделся?

– За что?

– Что я с ними ищу библиотеку?

– Это меня абсолютно не интересует...

– Подожди. Ты ведь еще не знаешь... Они решили собирать деньги.

– И пусть собирают. Меня не интересует.

– Раз так, спокойной ночи. Я уже дошла. Вот мой дом.

– Какое тебе "спокойной ночи"! Идем к нам.

– К вам? Зачем?

– "Зачем, зачем"! Отец твой ждет тебя у нас. Вот зачем. А ты целый День пропадала. С пиратами библиотеку ищешь... С пиратами целуешься!

– Я... я только тебя целовала...– чуть не сквозь слезы сказала Нвард.

– Хи-хи! – в точности как Рыжий Давид хихикнул я. – Так и поверил...

И в ту же минуту в ухе моем что-то хлопнуло. Вначале только услыхал треск, потом почувствовал, что горит щека.

Опешив, я столько времени стоял на улице, пока калитка наша снова не открылась.

Я увидел Нвард и ее отца – и бежать! Бежал долго, чтобы доктор Суренян, увидав меня, чего доброго, вдруг не спросил бы: "Тигран, ты не болен? Может, у тебя ангина? Ну-ка открой рот и скажи "а-а-а".

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Наш день сбивать масло. Письмо от Натанаела. В овраге.

Похитители. Иезуит Каро – хозяин своего слова.

Утро началось грохотом ведер и недовольным ворчанием отца, что вот, мол, двух сыновей имеет и оба, никуда не годятся. Дай волю, проспят до полудня. А полдень для отца – восемь утра, в крайнем случае – девять. И мать сегодня его не унимала, как делала это обычно. Сегодня она, видимо, тоже была бы не прочь, чтобы мы с Рубеном поднялись пораньше.

Я посмотрел на брата. Он уже проснулся.

– Сколько времени? – шепотом спросил я.

– Наверное, часа два ночи,– сказал он.

– Нет! Видишь, солнце уже взошло.

– А по мне еще только два часа ночи. Ух! Так спать хочется.

– Не выйдет. И не надейся, номер не пройдет.

– Я и не надеюсь...

– Встанем?

– Раз, два, три, – сосчитал Рубен, и так как считал он, и знал, что он скажет "три", то конечно же раньше меня откинул одеяло и соскочил с кровати. И тут же стал делать гимнастику.

Потом мы пошли умываться.

– Сейчас попьем таи[Т а н – молочнокислая сыворотка. ], ладно? – сказал Рубен.

– Ага...

Мама тщетно пыталась выкатить стиральную машину из коридора на балкон. Она все время забывала, что у машины осталось всего одно колесо.

– Подожди, мама! – Я подошел, приподнял машину за ручку и покатил ее туда, где стояли полнившиеся сливками большие миски...

В нашей округе семей двадцать, из тех, у кого есть коровы раз и навсегда сговорились сносить каждый день по очереди, то в один, то в другой дом, по ведру молока. Молоко это отстaивалось, с него снимали сливки и сбивали масло – сразу в большом количестве. Сегодня была наша очередь.

– Мармар-ази что-то не несет свое ведро! – недовольно сказала мама.– И всегда она опаздывает. А попробуй замешкайся, когда ее черед!

Мы с Рубеном перелили содержимое из мисок в стиральную машину, закрыли крышку, и отец торжественно нажал коричневую кнопку. Машина столь же торжественно начала гудеть. Отец сел на тахту и закурил. Всякий раз, включив стиральную, машину, он закуривал и начинал вспоминать свое детство. Вспоминал те блаженные дни, когда люди еще не знали, что такое стиральная машина. Масло сбивалось в пасти машины, а отец курил. Вот сейчас он прикроет глаза и начнет: "Маслобойка – это да".

– Маслобойка – это да! – сказал он, и я еле сдержался, чтобы не засмеяться.– И масло из маслобойки совсем другое на вкус... А тан какой!.. И кто только выдумал эту проклятую машину! В городе, она, конечно, к делу. Люди покупают одну машину, ставят себе в доме и стирают. А бедный крестьянин должен купить целых две. Одну для стирки, а другую масло сбивать. И масло не масло, и тан не тан...– Отец сетовал, а машина знай гудела, иногда пофыркивая сливками из-под крышки.– В маслобойке, бывало, сбиваешь, никаких тебе брызг,– брюзжал отец.

– Надо крышку немного прижать, тогда не будет брызгать,– заметил я.

– Все одно! – сдув пепел на пол, сказал отец. – Ну-ка глянь, ле готово ли масло?

Я выключил машиду и открыл крышку. Желтоватое масло кусками плавало в белой жидкости. Тан, пенясь, полился в кастрюлю, а в машине осталось только масло.

Рубен принес из кухни полную миску меда и свежеиспеченного хлеба. И пока вновь запущенная машина опять мерно гудела, мы с братом стали уплетать хлеб с маслом и медом и запивали таном.

– Смотрите после тана воды не пейте, – предупредила мама, зная нашу привычку.

– Какой это тан! – пробурчал отец.– Кислая вода...

– Не нравится, не пей,– сказала мама.– Если бы я спину сломала за маслобойкой, тогда тебе тан показался бы вкусным, не правда ли?

– Ну ладно, ладно,-отступился отец.-Тигран, кто-то стучит.

Я побежал к воротам, открыл и увидел Рыжего Давида.

– Чего тебе надо? – сердито спросил я.

– Доброе утро, Тигран! Это тебе! – И он протянул мне конверт.

– Отнесешь обратно! – сказал я.-Отнесешь и скажешь, что больше не хочу иметь никакого дела с пиратами. Все. Понял?

– Это не они, это Нат тебе прислал,– сказал Рыжий Давид. – Велел бегом к тебе бежать. Наверное, очень важное. Я так спешил... Видишь, даже запыхался.

Я с недоверием глянул на него. Вовсе он и не запыхался.

Я-то его хорошо знаю, небось всех птиц по дороге пересчитал, пока дошел.

– Ну читай же, читай! – сказал он.

Я вскрыл голубой конверт. Я впервые в жизни получил напечатанное на машинке письмо. Обычно все писали от руки. Не спеша прочитал.

"Дорогой Тигран! У меня к тебе важное дело. Приходи, встретимся у оврага. Да поскорее. Если тотчас не можешь, приходи в полдень.

С приветом, Нат."

– Придешь? – спросил Рыжий Давид.

– Сейчас пойду. А ты откуда знаешь, что он зовет меня?

– Он сам мне говорил.

– Кого еще позвал?

Рыжий Давид пожал плечами.

– Хорошо, понятно,– сказал я.

– Мне уйти? – спросил Рыжий Давид.

– Иди скажи Нату, что через полчаса буду.

– Ладно! – убегая, пообещал Рыжий Давид.

Стиральная машина глухо гудела и сбивала вторую порцию масла. Я сел на край тахты. И когда отец спросил, кто приходил и что хотел, я, словно все это совсем неважно, ответил: – Так, парень один.

– Сейчас исчезнет, – сразу угадала мать.

Рубен посмотрел на меня и подмигнул: мол, правда исчезнешь? Я незаметно ему кивнул и пересел на ступеньки балкона. Когда мама выключила стиральную машину и надо было сцедить тан, я уже был не на тахте и некому было держать шланг.

– Я же сказала, исчезнет! – недовольно проговорила она.

Но Рубен подоспел ей на помощь, подставил посудину, и тан, пенясь, начал литься. Тут-то про меня л забыли. Воспользовавшись минутой, я выскользнул со двора. До моста я бежал, но когда очутился на холме, мне уже только казалось, что я бегу. На самом деле я шел по тропинке, ведущей к монастырю, которая вскоре повела меня вниз к оврагу.

Спускаясь по склону, я вспомнил, что на сегодняшний вечер договорился с дедом Гласевосом помочь ему наносить глины. Значит, еще раз предстоит пройти по этой тропинке.

Только тогда уже подниматься будет тяжеловато. Глина – не перышко.

Овраг был очень глубоким. Посмотреть сверху, от церкви, голова закружится. А когда спускаешься к журчащему ручью, чувствуешь какую-то таинственность, и сердце начинает беспокойно колотиться, даже холодеет, и по телу пробегает дрожь.

Деревья, что росли на противоположном склоне, уже начали менять краски, и это было удивительно прекрасно. Я любил ходить в овраг. Во все времена года мне здесь нравилось. Впервые я прошел этой дорогой, когда мне, наверно, было года два. Тогда я с мамой приходил в эти места. Она собирала шиповник. Потом мама уже не ходила, мы с ребятами собирали красные бусинки и мешками носили их домой, сушить на зиму, для отваров разных, взрослым...

В нашем овраге есть еще другое, что очень меня удивляет. Здесь человеку кажется, что он окончательно и безвозвратно оторвался от мира. Или, точнее, кажется, что на всем свете .существуют только такие таинственные и прохладные овраги, и нет ни деревень, ни сел, ни городов, и людей-то даже нет. Только ты один в мире да еще муравьи и букашки разные,, что ползают вокруг тебя, и птицы в небе... А еще мне верилось, что в нашем овраге обязательно должны обитать мифические животные. И если из-за какого-нибудь дерева или куста как-то вдруг действительно появилось бы такое и заговорило бы со мной человеческим языком, я бы не растерялся и не испугался, так мне в это верилось...

Я не заметил, как дошел до самого низа. У ног моих шумела речка. Удивительная эта речка. Воды в ней – всего ничегошеньки, но шумит, закроешь глаза – подумаешь, Ниагарский водопад рядом.

У орешника меня никто не ждал. И вообще вокруг не было ни души. Я сел на камень и решил подождать.

Нет ничего скучнее ожидания на этом свете.

2Надоело мне смотреть по сторонам, и вдруг пряма перед собой, на земле, Я увидел жабу, которая тоже чего-то ждала...

Я вххгал с камня и подошел к ней. Присел на корточки и наблюдал, как она дышит.

Жаба словно бы задыхалась: вся она поднималась и опускалась. Увы, это было вовсе не мифическое животное.

Прутиком я попытался столкнуть жабу. Она не двигалась с места. Только тяжело пыхтела. Я разозлился и толкнул сильнее. Жаба опять не тронулась. Мне все надоело, и я решил снова сесть на камень и ждать. Только отошел, жаба прыг и растворилась в окружающей зелени.

И в то же время в глазах у меня потемнело. Вначале я не понял, что произошло, но потом вдруг почувствовал, что задыхаюсь в каком-то пыльном мешке. Что это? Я несколько раз чихнул и подумал что дышу как та проклятая жаба...

Я еще на пришел в себя, как доги мои оторвались от земли. Попробовал закричать, позвать на помощь, но какая-то ручища через мешок зажала мне рот. "Кто это?" – пронеслось в уме. Я стал извиваться, чтобы вырваться из рук несущих меня людей. Но мои ноги и плечи сжали еще сильнее, потом какая-то пара рук, как клещами, обхватила меня, и я поплыл в воздухе. Не могу сказать, сколько времени все это продолжалось. Едва я делал новую попытку вырваться, меня сжимали пуще прежнего.

Потом руки у носильщиков, что ли, устали, меня положили на землю, на живот.

Земля была каменистой. Все кости болели. Вдобавок кто-то коленями придавил сверху, затем крепко стянули мешок над головой, окрутили веревкой и подбросили в воздух.

– Натанаел! Натанаед! – закричал я с надеждой, что, может, он уже пришел в овраг и услышит меня...

Тогда мои мучители, видно, очень рассердились, зло провели рукой по мешку, там, где было лицо: хотели, наверно, заставить меня замолчать. И так мне стало больно от грубой холстины, что я чуть не взвыл...

Нет! Сопротивляться было бесполезно...

Но кто эти люди, осмелившиеся средь бела дня похитить человека и так варварски с ним поступить?

Они не издали ни звука. Я слышал только тяжелое дыхание и еще шум падающих камней, выскальзывающих из-под ног. Куда они меня волокут? Неужели уже вынесли из оврага? Я прислушался. Шум речки доносился справа. Следовательно, они поднимаются вверх по течению. Вот меня опустили на землю. Вернее, бросили, как мешок с мукой.

К счастью, камней тут не было, и я шлепнулся на мягкую землю.

Потом я услыхал звуки удаляющихся шагов. Неужели они бросили меня и ушли? Когда шаги стихли, я осторожно попытался устроиться поудобнее, решив, что потом попробую освободиться из мешка. Но едва только я задвигался, кто-то стукнул меня по голове...

Значит, при мне оставили .сторожа.

– Слушай! – из мешка взмолился я.– Что вы хотите от меня?

Никакого ответа.

– Ты что, язык проглотил, что ли? Ох!..

Я замерз и стал шевелиться, чтобы согреться.

– Ну ладно, ладно. – сказал я. – Чего дерешься? Мне холодно... Как тебя зовут? Давай знакомиться. Я – Тигран.

Молчание.

– Не понимаю ваших методов,– продолжал я.– Мы не в средневековье живем. И гангстеров у нас нет. Чего вы хотите от меня? Слушай, может, ты по-армянски не понимаешь?

Молчит, как, воды в рот набрал.

– Спрашиваю, по-армянски понимаешь? Нет? По-испански тоже не знаешь? Жаль!..

На этот раз послышались шаги. Наверное, те двое вернулись.

– А? – сказал кто-то.

И снова тишина. Потом меня снова подняли и понесли.

Я уже был уверен, что конца этой истории не будет. И подумал, что лучше всего молча терпеть, посмотреть, чем все кончится. Не могут же в двадцатом веке в нашем овраге меня убить?

Но на этот раз путешествие продолжалось недолго. И когда остановились, меня уже не швырнули на землю. Только я вдруг почувствовал, что меня куда-то спускают. Потому что голова моя была явно ниже ног. В висках застучало.

Ужасно, когда человека опускают вниз головой. Я вдруг ощутил холод, сырость какую-то.

– Вот,– сказал один из мучителей, и я снова очутился на чем-то холодном и жестком, Голоса я не узнал. Попробовал сквозь мешок рассмотреть, кто меня мучает, но тщетно. Потом что-то чудовищно загрохотало. Я вздрогнул.

– Слушай,– взмолился я вполголоса,– отвяжи веревки. Давай договоримся. Ты развяжи меня, а я обещаю даже пальцем не тронуть тебя. А? С тобой говорю! Хоть мешок сними... Задыхаюсь ведь. Без мешка разве нельзя связать человека? Будешь отвечать или нет? – не стерпев, заорал я и попытался ударить кого-нибудь из моих мучителей. Но нога с размаху ударилась о камень.– Ой!..От боли я застонал.

– Ты меня слышишь? – издали донесся до меня глухой голос. Леонардо Серобо.

Так вот, значит, кто, меня мучает?! Я не ответил. И пожалел, что столько говорил.

– Конечно, слышит,– сказал Иезуит Каро.

– Если слышишь, знай, что больше ты отсюда не выйдешь,– подал голос Леонардо Серобо.– И понапрасну шумагама не подымай. Все равно тебя никто не услышит. Набирайся терпения и мужества, тебя ждут муки голода. А не вытерпишь, тоже ничего страшного не произойдет: отдашь душу, и все.

– Хи-хи...– засмеялся Рыжий Давид.

И этот здесь!

– Ребята, меня тошнит,– сказал Иезуит Каро. – Пойдем отсюда.

– Конечно, затошнит...– согласился Леонардо Серобо.– Слушай, видишь, Каро тошнит, и все из-за тебя. Бог с тобой. На том свете будь послушнее, чтобы не нажить новых неприятностей.

– Идемте,-повторил Иезуит Каро.-Да, и скажи ему, что когда будет отдавать концы, пусть вспомнит, что Каро – хозяин своего слова.

– Когда будешь отдавать концы,– послушно повторил Леонардо Серобо,вспомни,, что Каро – хозяин своего слова.– И, видимо забеспокоившись, что я молчу, напуганным голосом спросил: – Неужели он уже отдал концы, Каро? А?

– Хи-хи...

– Ну и наивный же ты! – презрительно бросил Иезуит Каро.– Однако мы здорово устали. Тебя не тошнит?

– Нет, – прошептал Леонардо Серобо.

– Честно?

– Честно! – сказал Леонардо Серобо.

– Значит, я просто голоден,– заключил Иезуит Каро.Идемте!

Я молча прислушался к удаляющимся шагам. Скоро все стихло.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Мысли, которые рождаются только в мешке. Опять помогла зажигалка. Из огня да

в полымя – в каменном мешке. Подземный ход.

Когда я и Рубен были маленькими, мы любили вечерами, забравшись в постель, побороться. И Рубен часто в шутку душил меня: накинет одеяло и удерживает руками и ногами.

Я брыкался, кричал, Рубен стаскивал одеяло и хохотал, И никак я не мог объяснить ему, что мне это не доставляет удовольствия. Он обычно серьезно выслушивал меня, и, когда мне уже казалось, что он все понял, начинал хохотать и снова возиться.

А я в результате сделал важное открытие: понял, что он никогда не допустит, чтобы я задохнулся, и потому решил не доставлять ему удовольствия – не кричать, не барахтаться, а набрать в легкие побольше воздуха и спокойно, тихо лежать, пока он сам за меня не испугается...

В первый раз он действительно испугался и сразу проверил: не задохнулся ли я? Во второй ждал подольше. Потом снова проверил. В третий раз он уже рассердился, когда выяснилось, что я лежу себе и улыбаюсь.

Но он был очень упрямым. И однажды продержал около получаса, и все равно я спокойно лежал и ждал, когда брату надоест эта глупая, противная шутка.

Моему терпению не было конца. Зато упрямство Рубена однажды сломалось... И еще тогда же мне стало ясно, что человек, прежде чем победить другого, должен победить сам себя. Это была очень важная истина, но до конца я ее осознал, пожалуй, только теперь, сидя в этом злополучном мешке, у черта за пазухой!

На мoем месте любой другой, наверное, уже задохнулся бы. А у меня был опыт. Я лежал и думал, а сам в то же врейя старался дышать глубоко и равномерно. Потом попытался двинуться. Оказалось, что это не так уж трудно.

Если б я знал, где нахожусь, то смог бы подняться на ноги и,, подпрыгивая, даже до дому добраться. Я вдруг представил: что бы стало с Мармар-ази, если бы я попался ей в таком виде, скачущий в мешке? Небось не успела б перекреститься, получила бы со страху разрыв сердца, и конец.

На счастье, руки мои хоть и в мешке, а были свободны.

У меня перед самыми глазами была малюсенькая дырка. Я решил расширить ее. Но что пользы? Дырка чуть увеличилась: палец свободно вылезал. Но мешка-то я разорвать не мог! Вот если бы нож... Я бы резанул, и все. Или хоть гвоздь...

Я стал шарить по карманам: платок, резина, бумага какая-то. Ах да! Письмо Ната.

Письмо Ната?! С досады я чуть не взвыл. Ох, попался бы мне сейчас Рыжий Давид! И почему я в прошлый раз не дал ему как следует? Теперь только понял, какой я глупый и доверчивый человек. Никакого во мне чутья...

Злоба душила меня. И надо же угодить в такую ловушку. И все эти пираты!..

Я уже думал, что так и останусь здесь. Кто может напасть на мои следы? До самого позднего вечера никто не обратит внимания на мое отсутствие. А когда станет темно, м.еня еще тоже не начнут искать. Только мама обрушит ливень упреков в мой адрес, и на этот раз она будет очень даже близка к истине в своих предсказаниях. А отец раз и навсегда решит: не зря мы не внушаем ему особых надежд...

Ох, если бы кто-нибудь слышал, как бешено колотилось мое сердце оттого, что не было у меня никаких надежд на избавление. Поищут ночь, доищут день, потом заявят в милицию... Несколько дней весь Лусашен только и будет говорить обо мне. Мармар-ази не преминет вспомнить про злых духов, будет клясться, что видела их своими глазами... даже покрестится. И обрадуется, что вот наконец и ее слушают.

А дед Бархудар начнет выдумывать всякие небылицы, вспоминать старые-престарые случаи.

Потом постепенно все меня забудут.

Конечно, забудут. Все, кроме наших...

От этих грустных мыслей я расчувствовался и машинально снова сунул руку в карман. И тут пальцы наткнулись на зажигалку. Я рычажком щелк – сноп искр...

Только на миг в мешке сверкнул свет, но и это подбодрило меня. Я снова щелкнул. Снова сноп искр, потом загорелся фитилек. Я не отлускал рычажок и радовался язычку пламени, в нижней своей части прозрачно-голубому, а на конце красноватому, с постеленно чернеющим краем.

Я неодин. Огонек действительно окрылил меня. И я снова удивился волшебной силе этой обыкновенной .зажигалки.

Так, полулежа в этом злосчастном мешке, я восхищался маленьким живым пламенем, когда вдруг почувствовал запах жженого. Сразу отпустил рычажок зажигалки. Этого мне еще не хватало, заживо сгореть. Но, на счастье, мешок не загорелся: наверно, был он чем-то пропитан и грязный, тлеющие огоньки скоро затухали, оставляя ужасный, едкий запах гари. Я закашлялся от дыма и в душе изругал себя за глупость. И только спустя какое-то время заметил то, что не увидеть мог только жалкий тупица: мешок в местах, где тлел, легко расползался! Я еще чиркнул зажигалкой и стал водить горящим фитильком сверху вниз.

Мешок, как стручок фасоли, лопнул посередине. Я высунул голову. Темно. Неужели день уже прошел? Так быстро?

Честно говоря, мне так понравилось орудовать зажигалкой, что я поленился развязать веревку, которой был скручен, и решил пережечь ее пламенем фитилька.И вот наконец я легко вздохнул. Никогда бы не подумал раньше, как это, оказывается, приятно, когда руки и ноги у человека свободны.

Я огляделся вокруг. Что это? Я снова в мешке! Только теперь в каменном! Этого мне и не хватало!

Каменный мешок был довольно-таки широким. Но чем выше, тем он казался уже, словно завязанный веревкой.

Завязали, а не подумали о том, что внизу есть отверстие, через которое проникала узкая полоса света.

Отверстие это было выше земли. Я подошел и попытался выглянуть. Попробовал сдвинуть с места обломок скалы, закрывающий вход пещеры, но безрезультатно: место было неудобным, да и камень, был довольно-таки тяжелым.

Делать нечего, сел в глубине пещеры, обхватил руками колени, уперся в них,подбородком и не мигая стал смотреть на узкую полоску света передо мной.

Положение у меня было просто безнадежным. Скоро я устал, смотреть на луч света. Закрыл глаза и начал думать, как выбраться из этого каменного мешка. Способов, конечно, много. Но для осуществления почти каждого из них надо иметь молоток или кирку, порох или нитроглицерин... Оставалось только одно: терпеливо ждать. Ждать, пока пираты соизволят... Впадать в панику не следует. Они просто решили попугать меня, потому и сказали, что оставят в этом мешке умирать с голоду. Я даже уверен, что сейчас они беспокоятся больше, чем я, уверен, что еле сдерживают себя, чтоб не прийти и развязать меня. Главное – терпение. А когда они придут, надо притвориться, что я в пещере чувствую себя превосходно. Чтоб у них и в мыслях не было, что я напуган.