Текст книги "До свидания, Натанаел !"

Автор книги: Карэн Симонян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Вот и сейчас постояли мы немного с Нвард перед дверью, чтобы она рассмотрела, какое это чудо, и я опять, независимо от себя начал думать о своем: о прошлом нашей страны.

– Можно потрогать? – почти шепотом спросила Нвард.

– Можно, – великодушно разрешил я, потому что понял, что она тоже полюбила эту волшебную дверь, за которой стояли, столетия.

Нвард пальцем прикоснулась к одной из линий орнамента и повела по ней, как бы тоже прорисовывала узор на двери.

– Какое надо терпение иметь! – сказала Нвард. – У меня бы ни за что не хватило. Казалось бы, что никогда не кончу.

– А мастеру наверняка так не казалось! – уверенно произнес я.

– Почему?

– Он начинал работу, веря, что окончит ее. Когда человек во что-то верит, обязательно добивается успеха! Хочешь, войдем?

– А что там внутри?

– Скульптуры... На стенах – картины. Только краски поблекли.

– И священник есть?

– Зачем здесь священник? – удивился я. У меня в мыслях никогда не было, что здесь может оказаться священник. И мне вдруг вспомнилось, что в иных храмах я действительно видел священников. Они молились. И люди там были, тоже молились и ставили свечи...

– А свечи здесь зажигают? – спросила Нвард.

– Иногда.

Я толкнул тяжелую створку двери, и мы очутились в прохладной полутьме.

– Похоже на покинутый замок! – зашептала Нвард.Сейчас покажутся призраки.

Я чуть слышно засмеялся. Но смешок мой так громыхнул, что я тотчас умолк. Ну и акустика!

– Как хорошо, что пираты не взяли тебя в плен и не замучили! – сказала Нвард.– Иначе мы не попали бы сюда и не обнаружили бы этот храм. Нет, не храм – замок.

– Они хоть и не мучили меня, но избавиться от них я не избавился,-проговорил я.-Потребовали, чтобы я обязательно вернулся к ним и стал бы заодно с ними делать всякое...

– Не пойдешь.

– Но я обещал... В воскресенье...

– Ничего. Скоро мы потеряем счет дням, и ты не узнаешь, когда будет воскресенье, вот и все.

– Нельзя. Надо делать зарубки на палочке. – Это мне вспомнился календарь Робинзона. – Надо же нам знать, сколько мы здесь лет проживем. Жаль, что они не пытали меня.

– Почему жаль? – удивилась Нвард.-Очень хорошо, что все так кончилось.

– Мне хотелось, чтобы все было по-настоящему. Тогда тебе пришлось бы спасать меня.

– И спасла бы. И мы все равно нашли бы этот покинутый замок и обрели в нем пристанище.

– И ты не испугалась бы?

– А ты?

Если бы я сказал "нет", это не было бы правдой. Я, признаться, немножко боялся. Мне не хотелось бы, чтобы Каро когда-нибудь применил ко мне японский или древнеиндийский прием. Но все это ведь было игрой, самой обыкновенной игрой, и потому я ответил:

– Настоящих пиратов я бы не испугался.

– Можно подняться на возвышение? – спросила Нвард.

– Можно.

Возвышение это было похоже на сцену. Так похоже, что Нвард даже запела, и голос ее прозвенел под куполом очень приятно и несколько таинственно.

– А что, если это была вовсе никакая не дверь, а что-то вроде окна. Может, когда-то отверстие и служило дверью, но едва ли. Скорее, оно было вместо окна: для наблюдений за тем, что происходит вокруг храма, для света и притока воздуха. По обе стороны окно это было украшено скульптурами, вырезанными в камне. А рядом было отверстие, которое, наверное, служило дверью куда-то через длинный коридор. Я и раньше видел этот коридор, но ходить по нему не решался.

– Давай посмотрим, что там? – предложила Нвард.

– Ничего, думаю, интересного! – попытался отговорить ее я. – Папа рассказывал, что там только кельи. С каменным полом и очень низкими оконцами.

– Ив них жили люди!

– Конечно.

– Наверное, только монахи да священники разные?

– Не знаю.

– А кто же еще, кроме священников, мог здесь жить? – не унималась Нвард.

– Еще ученые. Сидели себе в этих кельях и писали разные книги, переводили с других языков на армянский или же просто переписывали старые рукописи.

– Откуда ты все это знаешь?

– Знаю. Старцы с длинными седыми бородами сидели и писали, писали. При свете лучины.

– Спички у тебя есть? – спросила Нвард.– Я хочу посмотреть, как там.

– Обыкновенные кельи, Ничего интересного! – опять было остановил ее я.

Но Нвард шагнула в проем.

– Куда ты? – закричал я. – Там темно.

– Возьми меня за руку,– попросила Нвард. – Здесь, наверное, есть крысы. – С чего ты взяла? – удивился я.– Крысы ведь обычно бывают в амбарах, где хранят зерно да припасы разные, а в этом тысячелетнем монастыре если когда и была какая-нибудь пища, то уж давным-давно ни зернышка не осталось. Прапрапрадеды и прапрапрабабушки нынешних крыс очистили все до крошки.

– Ты слышишь? – сказала вдруг Нвард. – Какой-то звук!

– Никакого звука вовсе и нет.

Мы с минуту помолчали.

– Ну как? – чуть погодя снова спросила Нвард.

– Там нет никаких крыс.

– Тогда это что-то другое?

– Что?

– Не знаю.

– Пираты, наверно, – попробовал отшутиться я, чтобы рассеять тревогу.

– Жаль, нет у нас спичек, – сказала Нвард.

– В следующий раз обязательно возьму с собой.

– Мы еще придем сюда? – обрадовалась Нвард.

– Я часто прихожу. Сажусь у дверей и часами смотрю на резьбу... Слышишь? Похоже, будто шаги.

– Человек?

– Призраки передвигаются бесшумно. Спрячемся на всякий случай за столб, – предложил я.

– Завидую тебе,-сказала Нвард.– Ты совсем ничего не боишься.

– Я? Я боюсь. Но ты же со мной.

– Я тоже боюсь.

– Знаю,– сказал я.

– А ты не боишься, ты бесстрашный! – настаивала она.-Просто говоришь, что, боишься, чтобы утешить меня. А из-за столба нас не увидят?

– Если бы я сказал, что нет, ты бы опять не поверила,– улыбнулся я.

– Может, – пожала плечами Нвард.-Слышишь, шаги приближаются?

Мы приликли к холодному столбу и затаили дыхание. И я вдруг почувствовал, как приятно пахнут волосы Нвард.

– Ты подушилась духами? – спросил я.

– Что ты!.. Тс-с! Идет.

В темном проеме появился какой-то человек. Или призрак?.. Постоял, осмотрелся вокруг, потер ладони, наверное, стряхнул пыль и быстро зашагал через полутемный храм к двери.

А мы все стояли. Наверное, сто лет простояли бы так: прижавшись к столбу и затаив дыхание.

– Видел? – шепнула Нвард.

Я кивнул головой.

– Он вышел?

Я снова кивнул головой.

– Кто это был?

Я неопределенно пожал плечами.

– Чего стоишь? Побежали! – сорвавшись вдруг с места, вскричала Нвард.

– Куда? – Оказалось, что и я еще не утратил дара речи.

– Посмотрим, что за человек это был! Бежим, а то он исчезнет из виду.

Мы побежали вниз по склону холма. И только у небольшого деревянного мостика остановились. Поблизости вокруг никого не было.

– Нам все это просто показалось.

Нвард укоризненно посмотрела на меня.

– Конечно, показалось, – настаивал я.-Никого вовсе и не было.

– Я отлично видела человека в зеленом костюме,сказала Нвард.-Он даже улыбнулся. Ты разве не видел, как он улыбнулся?

– Я только видел, как он отряхивал пыль с ладоней..

– Все равно. Значит, ты тоже видел. Это главное. По-моему, он приходил сюда за спрятанным пиратами кладом. Ах, если бы мы быстрее бежали за ним...

– Какой еще клад? – недоумевал я.

– А зачем же он пришел сюда? Ты собираешься в Мексику, проводить там раскопки, а человек ищет клад у нас под носом.

– Нет тут ни клада, ни кладоискателей,-отрезал я, потому что был уже уверен, что все это нам просто привиделось и никого-то тут не было. Честное слово, ничего здесь нет. Если даже когда-то и было, то давно все растащили. Ведь это же тысячелетний монастырь! Но если ты мне не веришь, мы можем раскопать верхний курган. Очень он особенный. Под такими курганами иногда попадаются интересные вещи. Хочешь, в воскресенье начнем раскопки?

– Начнем, – радостно согласилась Нвард.-Нам ведь все равно ждать, пока на горизонте не покажется какойнибудь корабль. На твоих пиратов рассчитывать не приходится.

– Об одном я тебя прошу, Нвард...

– О чем?

– Пожалуйста, поменьше вспоминай этих пиратов, ладно?

– Ты их боишься?

– Боишься, боишься!-рассердился я.– Что бы я ни сказал, сразу "боишься". Просто не хочу без конца вспоминать о них. Не очень это приятно.

– Если все это только игра, то что же в этом неприятного?

– Игра игрой. Но... но ведь они же настоящие пираты.

– Что? – ужаснулась Нвард.

– Да-да! Самые настоящие, – Тогда надо заявить в милицию, забеспокоилась Нвард.

– В милицию! Тоже придумала...– Нвард никогда не поймет, какие они, настоящие пираты. – Лучше о них поменьше вспоминать. Поверь мне.

– Хорошо,-пообещала Нвард.

И мы молча направились в сторону дома. И оба, наверное, думали об одном и том же. Если двое людей, которым есть о чем поговорить, идут и молчат, значит, они думают об одном и том же.

Когда мы уже были у дома, прежде чем проститься, Нвард сказала:

– Тигран, как хорошо, что на свете бывают пираты, правда?

– Правда! Просто великолепно! Без пиратов жизнь для тебя не имела бы смысла! – взорвался я.

– Конечно же не имела бы смысла. И ничего интересного вообще бы не было! – холодно произнесла Нвард.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Неожиданно приезжает Рубен. Ночная беседа о мире, о городе, о тайниках...

Брат приехал совсем неожиданно.

Приехал под вечер, когда я как раз вынул из колодца холодный арбуз и мы втроем – мама, папа и я – собирались обедать.

Отец снова жаловался на нехватку транспорта, вслух подсчитывал, какая часть урожая фруктов испортится, если и завтра до полудня не будет машин. Мама пыталась успокоить его, потому что иначе он всю ночь стал бы курить.

А я молча ел, потому что, во-первых, был голоден, а вовторых, если бы не поел как следует, не получил бы арбуз.

А арбузы я очень люблю.

Отец отодвинул тарелку, розовой салфеткой вытер рот и, взяв в руки огромный, как у мясника, нож, подкатил к себе арбуз и посмотрел на меня. Проглотив последний кусок мяса, я тоже отодвинул тарелку и тоже посмотрел на отца.

Нож врезался в арбуз, и послышался знакомый треск.

И в ту же минуту открылась дверь столовой, и на пороге возник мой брат jc маленьким чемоданчиком в руках.

– Рубен! – вскрикнула мама и бросилась обнимать брата.

Отец, как будто ничего не произошло, продолжал разрезать красный-красный арбуз, потом салфеткой вытер нож, отложил его и закурил сигарету.

– Здравствуй, отец,– сказал Рубен.

– Не мог весть подать, что едешь? – недовольно проговорил отец.

– Не успел,-оправдался Рубен.-Как дела, Тигран?

Я только улыбнулся. "Как? Конечно, хороши. Очень даже хороши! Потому что ты теперь дома, потому что вечерами мне больше не будет скучно, потому что так много надо тебе рассказать",-думал я. Не говорил, а думал. Но Рубен все понял.

– Хорошо,– сказал он.– Какие у тебя планы на завтра? Свободен? Поговорим.

Он взял кусок арбуза и стал есть.

– С дороги ты, наверное, голоден,– сказал отец. – Амас, подай парню обед. Арбуз потом возьмешь.

Рубен подмигнул мне, положил недоеденный арбуз на стол и, потирая руки, стал ждать, когда мама принесет обед.

Ел он с аппетитом, не глядя на нас. А мы молча следили за его неторопливыми движениями.

...Уже пять лет, как Рубен жил вдали от дома. В Ереване. Уехал учиться в сельскохозяйственный институт.

Вначале он на все праздники обязательно приезжал домой. Потом стал приезжать только на каникулы. Потом выяснилось, что у него остаются "хвосты", несданные экзамены и зачеты, и в зимние каникулы надо заниматься.

А в последние два года он летом приезжал домой только на две-три недели. Остальное время с товарищами отдыхал на берегу Черного моря. Отец про себя злился, мама скучала, а я думал, что когда я тоже поеду учиться, то уже с самых первых летних каникул буду ездить на море.

– Останешься? – вдруг заговорил отец.

Рубен на секунду задержал ложку у рта, исподлобья глянул на отца, потом все доел, отставил тарелку, долго, очень долго вытирал рот и наконец сказал:

– Посмотрим.

– Да... Посмотрим! Выходит, не передумал.

И снова все замолчали. Даже арбуз не хвалили. Этого в нашем доме еще не бывало. Я не помню случая, чтобы отец когда-нибудь купил неудачный арбуз. И он любил, чтобы его хвалили за умение. Так мы и делали.

Мама убрала со стола, вытерла влажной тряпочкой стол.

Отец все еще сидел, сидел и курил.

– Говоришь, кончил институт? – снова заговорил отец.

– Кончил, отец.

– И хочешь остаться там?

– Посмотрим,-сказал Рубен.

– Когда вернешься?

– Не знаю,-ответил брат.

И я был уверен, что он действительно не знает, когда вернется в Ереван.

– А я знаю,– сказал отец.– Побродишь несколько дней, потом выяснится, что есть неотложное дело, верно?

– Никакого неотложного дела у меня нет,– сказал Рубен.– Просто я не знаю, как сложится.

– Ох! – неожиданно тяжело вздохнула мама.

– Завтра встанешь пораньше,– сказал отец, вставая из-за стола.– Надо стену сарая подправить. Уже десять часов, Амас, разбери постель, пора спать, а завтра чуть свет за дело.

Рубен посмотрел на меня и снова подмигнул. Так мы лучше понимали друг друга.

Отец примял окурок в пепельнице и пошел закрывать ворота.

– Будем спать, Тигран? – спросил Рубен.

– Будем, если хочешь,-пожал я плечами.

– Не сердись на отца, Рубен-джан,– сказала мама. – Устает он...

– Знаю, – ответил Рубен.

– Утром не вставай. Ничего с сараем не случилось, – продолжала мать.

– Тоже знаю, – улыбнулся Рубен.

– Нервничает, урожай погибает, потому и нервничает, бедный, – объяснила мать.-Всю ночь теперь курить будет.

– Знаю, знаю,-сказал Рубен.

– Спокойной ночи, – пожелала нам мама, постелив постели.

– Спокойной ночи.

Она ушла, мы остались вдвоем с братом.

Рубен закрыл дверь и посмотрел на кровати.

Я сразу понял его.

– Сдвинуть?

– Конечно, – сказал он.– Старики не рассердятся?

Я давно уже чувствовал, что он чужой в доме. Я почувствовал это еще в позапрошлом году. Не знаю, как это началось, но Рубен стал вести себя словно гость. Очень близкий всем нам, но все же гость.

Мы сдвинули кровати, стараясь не шуметь, быстренько разделись и скользнули в постели.

Рубен протянул руку, повернул выключатель, и в ту же секунду все звезды мира и только нарождающийся месяц шагнули в комнату, внося с собой приятную прохладу летней ночи.

...Засыпая, я люблю укрыться с головой, и зимой и летом. Свернусь калачиком, укутаюсь, и весь мир перестает для меня существовать. Остаюсь только со своими мыслями – приятными и неприятными. Ни звезд, ни луны ничего нет.

Потом постепенно, как бы качаясь на весах, неприятные мысли уступают место приятным, и, сам не знаю как и когда, я вдруг крепко засыпаю и сплю до самого утра.

Досаднее всего было то, что в воскресенье я должен продавать свечки. А еще неприятно, что на свете существует Сероб и Каро и всякие древнеиндийские и японские приемы.

От одной мысли что я могу испытать их на своей шкуре, меня бросало в дрожь. Словом, все то, что составляло мою тайну, пока не сулило ничего, кроме неприятностей. Было, конечно, и приятное. Но меньше.

Ну, прежде всего то, что Нвард, самая хорошая девочка в мире, теперь мой самый преданный товарищ. Потом еще то, что пираты вроде бы настоящие и не совсем настоящие.

И самое главное – это то, что приехал Рубен. Брат! Единственный в мире человек, который хоть иногда понимает меня и с которым мне уже ничего не казалось страшным и безнадежным. Рубен! Брат мой! Приезжающий как гость брат.

Рубен беспокойно повернулся в постели.

– Тигран, ты спишь?

Я высунул голову из-под одеяла.

– Не сплю, думаю.

– О чем?

– О том, как устроен мир, – сказал я.

Рубен тихо засмеялся.

– Рано начал. Тебе пока еще можно не думать о мире.

– А я думаю.

– Мысли разные приходят и уходят. И тебе кажется, что ты думаешь о мире. Со мной тоже так бывает... Как ты думаешь, если в Ереване останусь, наши очень огорчатся?

– Значит, действительно уедешь? – Я от неожиданности сел в постели.

– Собираюсь.

– Отец очень огорчится. Он, между прочим, собирается еще один этаж надстроить в нашем доме. Для тебя.

Рубен на это ничего не сказал. Я ждал, но он молчал.

И я знал почему. В другое время он обязательно сказал бы что-нибудь смешное, что-то несерьезное. Пошутил бы. Но сейчас он молчал. И я слышал только его тяжелое дыхание.

– Мама тоже не хотела бы, чтоб ты жил в Ереване, – снова заговорил я, так как тишина уже просто пугала меня.– Но она, я думаю, будет часто приезжать к тебе в Ереван, и это ее утешит. Она любит бывать в гостях.

– А ты?

– Я не люблю.

– Что не любишь?

– Ходить в гости.

– Да я не об этом спрашиваю. Ты-то не огорчишься?

– Не знаю, Рубен, – сказал я.-Может... Когда ты приезжаешь хоть на два-три дня, мне кажется, что в мире все в порядке, я тогда верю, что в мире действительно существуют миллионы людей.

– Не миллионы, а около трех миллиардов, – сказал Рубен.

– Ну, это не важно... А вот когда ты уезжаешь, мне снова кажется, что на свете вовсе никого нет. Только я. Одинодинешенек.

– В твои годы я тоже чувствовал себя одиноким, – сказал Рубен. – Потом, когда подрос, понял, что я вовсе и не один. Я поехал учиться, так вначале даже испугался, как много вокруг людей. Большие города всегда чуть огорошивают, но это пока к ним не привыкнешь. Преодолеешь страх, полюбишь город и прикипишь к нему.

– Чего там любить?

– Трудно объяснить.– Рубен умолк и спустя много времени снова заговорил:-Ты знаешь, сколько врагов у асфальта?

– У асфальта?

– Утверждают, что эта смесь смолы и песка отрывает людей от земли.

– Верно говорят.

– Ты наивный: думаешь, буквально отрывает? В это вкладывают другой смысл. Злятся на город.

– Ну и напрасно,– сказал я.– На асфальте так здорово цграть в волчок.

.– Играть в волчок? – Рубен засмеялся.-Глупый ты, асфальт крепче держит человека на земле, и когда дождь идет, опять же хорошо: не утопаешь по колено в грязи.

– Рубен, я тоже хотел бы жить в Ереване,– признался я.

– Правда? – обрадовался брат.-И не испугался бы, что наши огорчатся?

– Нет.

– А почему тебе хочется жить в Ереване?

– Почему? Я об этом не думал. Может, чтобы тверже держаться на земле?

Рубен довольно улыбнулся.

– Асфальт, – сказал он,-это, брат, открытие... Человеческая психология... Вот, например, почему ты хочешь жить в Ереване, а, скажем, не в Кировакане или в Ленинакане?

– Ереван – столица,– ответил я,– там есть кафе, т.еатры, библиотек сколько хочешь, музеи...

– Это есть во всех столицах. В Тбилиси, в Баку...

– Но другие столицы не Армении.

– Нет, не смог ты ответить, – сказал Рубен, и в глазах у него засветились искорки радости.

– А ты можешь?

– Конечно! У меня есть на это точный ответ.

– Какой же?

– Потом скажу.

– Это секрет?

– Ага!

– Выходит, ты умеешь хранить тайны, Рубен?

– Выходит, да. А что? – спросил брат.

– Просто так...

Я посмотрел на подковообразную луну, верхнюю половинку которой как бы отломил переплет оконной рамы.

– А если это твоя собственная тайна? Собственная?

– То есть как? – не понял Рубен.

– Ну, скажем, ты делаешь что-то такое, о чем знаешь только сам. И это твоя тайна. И от того что ты сделал, никому другому нет никакого вреда?

– Если делаешь что-то хорошее, об этом, конечно, можно никому и не говорить. Даже, пожалуй, неудобно хвастаться. Зато, когда оказывается, что сделал что-нибудь не так, как следовало, что-нибудь плохое, места себе не находишь.

– Даже если сделал это с самыми добрыми намерениями?

– С добрыми намерениями плохого не сделаешь! А когда,, как ты говоришь, места себе не находишь, тогда, значит, совершил что-то дурное.

– Правда?

– Правда. А что у тебя случилось?

– Ничего. Это я просто так.

– Не хочешь, не говори.

– Как хорошо, что ты приехал, Рубен!..

И брат вдруг, громко засмеялся. Это значит, что на душе у него было невесело. Я точно знаю: когда он внешне весел, это наверняка от озабоченности.

На смех Рубена открылась дверь соседней комнаты, и яркий свет ударил в глаза.

Отец разутый стоял на пороге.

– Полуночники, что это вы не спите? – возмутился он.– Мне же утром работать надо, а вы бубните... Успеете наговориться, дождитесь рассвета.

И он с шумом захлопнул дверь.

Мы примолкли.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Паломничество. Календарь Робинзона не помогает: дни не пугаются, а воскресенье остается

воскресеньем.

Побочные доходы и раскопки. Глиняные игрушки деда Гласевоса. Нат, или

Натанаел.

Волосы упорно отказывались подчиниться гребешку. Но я с таким же упорством не отходил от зеркала. Столько простоял, столько смотрел на себя, что само зеркало подсказало мне разные гримасы. Я невольно начал кривляться, а зеркало бездумно, с какой-то даже торжественностью повторяло все мои глупые ужимки. Вначале было смешно, потом я сделался серьезным и попытался как следует рассмотреть, познать себя. И это не принесло мне особой радости. Другое дело, когда, пытаясь распознать что-то новое, открываешь для себя приятное, до того совсем тебе неизвестное. В этом случае человеку делается хорошо, и он чувствует себя смелым и уверенным. А если... Одним словом, я показался себе таким... таким, что, не знаю почему, вдруг вскрикнул: "Глупец!" Вскричал и так и не понял, к кому это относилось: к моему двойнику в зеркале или ко мне...

И тогда-то я сделал открытие, что, если хочешь кого-нибудь оскорбить, обидеть, самое лучшее – подержать перед ним зеркало. Можешь молчать как рыба, не говорить никаких обидных слов. Просто вынь из кармана маленькое круглое зеркальце, на обратной стороне которого, неизвестно почему, как правило, наклеивают виды одной из здравниц Кисловодска или Сочи. Вот и я решил подержать такое зеркальце перед кем-нибудь из пиратов...

С волосами я так и не сладил. Подумал, подумал и решил, что напрасно мучаюсь, и, махнув на это дело рукой, тихо, как тень, выскользнул из дому.

Несмотря на то что не было еще и девяти утра, Лусашен уже напоминал шумную ярмарку. Люди шли бесконечным потоком. Шли целыми семьями, с детьми, со стариками...

Несколько старых, реставрированных сто раз "Побед" как безумные гоняли по узким улочкам: из села на вокзал, с вокзала в село. И оттого что народу было очень много, они все время гудели. В этом шуме и гаме отчетливо выделялось блеяние овец. Бедных животных пригнали сюда по особому случаю. Это "жертвоприношение". Да, да!

На рогах, на ушах, на шее у них были привязаны красные лоскутики и ленточки. Глупые овцы покорно шли за людьми и не ведали, что пройдет час-другой – и их прирежут и принесут в жертву "святому", чтобы он был добр к паломникам, к тем, кто пришел, сюда помолиться.

Откровенно говоря, все это для меня было совсем не ново Уже много лет, почти каждое воскресенье, наши улицы наполнялись паломниками из соседних деревень, из ближних и дальних городов.

В другое время я не обращал никакого внимания на находящееся по ту сторону холма святое место. Но сегодня я рассматривал каждого, и в голове у меня были необычные мысли. "Эта бабушка обязательно купит целых две... А человек с ребенком на руках? Может, совсем не купит? Девушки обязательно поставят свечки, чтобы поскорее выйти замуж за хорошего парня и с образованием..."

– Чего ходишь, как лунатик?

Это был Иезуит Каро.

– Сероб уже пошел за тобой,– добавил он.– Ты бы еще в полдень явился!..

– Зачем? – не понял я.

– Чтоб провалить все дело!

– Народу много,– попытался я успокоить его.– За полчаса все сделаем.

– За полчаса?! Мы уже с зари здесь. Поняли, что опаздываешь, сами начали торговать. Странные тут люди. На барана денег не жалеют, а десять копеек на свечку тратить не желают. Пятьдесят штук мы еле продали.

– Пятьдесят штук!

– Думаешь, это много? Если бы здесь были настоящие верующие, все бы уже продали. А тут только гуляки, любители поесть шашлыки. Святой им только для причины.

– А ты настоящий верующий? – спросил я.

– Что? Я? Глупый,– сказал он.– Бери лучше, не теряй время! Нашел верующего, ха, ха!..

Каро открыл маленький портфель и одну за другой вынул тоненькие связки, свечей.

– Одна... Две... Три...-считал он.-В каждой связке по двадцать штук. Четыре... Пять... Это тоже возьми. Если не веришь, можешь пересчитать.. Но только зря время потеряешь. Я сам считал и связки связывал. Как только все продашь, снова приходи. Ну, я пошел.

Через минуту Иезуит Каро свернул в соседнюю улочку, и я зашагал к холму. Свечки положил за пазуху. Две связки не уместились. Держа их в руках, я шел по берегу ручья. А по улице взад и вперед носились машины, и людскому потоку не было конца.

Около магазина собралась большая толпа. Продавец Врам, поставив прямо на улице огромные бочки, продавал пиво.

Мужчины останавливались выпить по кружке, так как было уже довольно жарко. Жена продавца Врама сегодня не вязала чулок. Стояла рядом с мужем и усердно накачивала воздух а бочки. И пиво оттого пенилось. Пенилось, и пузырьки отсвечивали в стеклянных кружках всеми цветами радуги.

Я попытался пройти сквозь эту толпу и вдруг услышал:

– Сынок, почем такая свечка?

Я искоса посмотрел на того, кто спрашивал. Это была женщина с ребенком. Не получив ответа, она стала сама тащить из связки по одной свечке, при этом приговаривала:

– Эту Размику, эту Арутюну, эту маме... Геворк, дай-ка пятьдесят копеек.

Мужчина передал жене недопитую кружку и вынул из кармана рублевку. Я удивился, откуда женщина знает, сколько стоят свечи, а если знает, то зачем спрашивала?

– Мелочи у меня нет,– заикаясь, сказал я.– Ни копейки.

– Да ну, врешь,– почему-то усомнился мужчина, засмеялся и сунул в карман свечки, а с ними и рублевку.

– Честное слово... Я... Отдайте обратно свечки. Мелочи у меня нет.

– Хорошим артистом будешь,– ехидно бросил этот Геворк.– В другой раз будет мелочь, тогда и заплачу... Ну, беги! – приказал он мне, беря из рук жены пивную кружку....

Людской поток оттеснил меня от бочек, и немного погодя я очутился около моста, за которым до самого неба высился зеленый холм. Люди поднимались на холм, обходили тысячелетний монастырь и исчезали где-то за клубами.

– Дай-ка свечку, мальчик, – сказала молодая девушка.

И пошло...

Видно, место было удачное. Именно здесь, у моста, люди останавливались, чтобы отдышаться, и, увидев меня, вспоминали, что им надо купить свечу. Дело пошло. Скоро я вынул из-за пазухи первую связку, потом вторую, третью...

И уже не успевал даже считать деньги и возвращать сдачу.

А люди торопились и сердились на меня за мою медлительность.

– Из настоящего воска? – спросила какая-то девочка.

– Не видишь разве, дорогая, свечки желтые. Значит, настоящие,– за меня ответил мужчина.– Возьми поставь во славу святого, все твои желания исполнятся.

Голос девочки показался мне знакомым. И лицо мое запылало. Конечно, это была Нвард. Не поднимая головы, я кинулся бежать. Но Нвард, схватила меня за руку.

– Я... Не мои это свечки, – залепетал я.– А дни не Перепутались... Я обещал в воскресенье... Это календарь...

– Почему ты не сказал, что тебе надо продавать свечки? – спросила Нвард.– Идем, здесь нам не дадут поговорить...

– А что делать с ними? – Я бесцеремонно посмотрел на свечки, что были у меня в руках.

– Брось их.

И я бросил свечки.

– Ненормальный,-сказала женщина, которая подошла к нам и уже хотела, видимо, купить свечку.

Нвард смерила ее таким взглядом, так скривила лицо, что женщина испуганно закричала:

– Оба ненормальные!

Мы засмеялись, сбежали вниз, к берегу обмелевшей речки, и сели там.

Когда мы наконец остались вдвоем, я подумал, что ведь что-то надо сказать, не сидеть же молча, словно мы поссорились.

– Сегодня очень много народу...– начал я.

– Ну и что? – сказала Нвард.

– Удивляюсь, как ты нашла меня.

– Ну и что?

– Я ведь бросил все свечки! – вспомнил я.

– Ну и что? – Нвард равнодушно пожала плечами.

Я почувствовал, что выгляжу очень глупо, и сказал:

– Ведь они обещали дать целых пять рублей.

– Кто?

– Пираты.

– Я не знала.

– Ну... это тайна!..– И я вдруг понял, что не могу больше молчать.– Но я... я должен делать раскопки... Помнишь, я рассказывал тебе? А для этого нужны деньги... Много денег. Вот я и коплю их...

– Тем, что свечками торгуешь? – засмеялась Нвард.

– Чего не сделаешь для науки! – пожал я плечами.

– Значит, все это ради науки? Может, ты еще вздумаешь на такие деньги построить синхрофазотрон или даже ракету? И запустить ее на Венеру?

– Нет, я всего-навсего должен произвести раскопки... Шлиман...

– Знаю, знаю. Шлиман тоже сначала торговал, потом стал миллионером и раскапывал Трою.

– И ты ведь, кажется, хотела, чтобы мы вместе отправились путешествовать? – напомнил я.

– И сейчас я этого хочу.

– Если бы я знал.

– Но ведь мы вдвоем на этой необитаемой суше, а у тебя от меня тайны!

– Какие еще тайны! Никаких тайн больше нет. А пять рублей пропали. Жаль.

– Если бы сразу мне все сказал, может, вместе бы стали продавать, задумчиво проговорила Нвард, – раз это ради науки... Мой папа тоже переехал сюда ради науки...

– Свечек очень много,– сказал я.– Хочешь, сбегаю и принесу?

Спустя немного времени я уже стоял на одном конце моста, а Нвард – на другом.

Те, кто, забывшись, проходили мимо меня, покупали свечку у Нвард.

Я стал действовать посмелее. Это, наверное, всегда так.

С товарищем становишься более смелым. К тому же, если твоя тайна больше не тайна, как-то успокаиваешься, даже если у тебя какие-то неприятности. А у меня, вы знаете, были неприятности. И даже предвкушение великой деятельности (это я про раскопки) не снимало с меня гнета.

Не прошло и часа, Нвард оставила свой пост и пришла ко мне. Она продала все, что у нее было, и стала помогать мне. Не знаю, сколько еще прошло времени, но вот мы наконец облегченно вздохнули, улыбаясь друг другу, и теперь уже не обращали никакого внимания на людей.

Когда мы уже порядочно отошли от толпы и уселись на гладкую, словно отшлифованную, базальтовую плиту, я посчитал, сколько у нас денег, – их было много. И все больше рубли, несколько трешек и одна пятирублевка. И еще целая горсть монеток.

– Шестьдесят один рубль семьдесят копеек! – наконец сказал я.– Много что-то!..

– Почему много?

– Столько не должно быть. Я же одну связку свечей бросил. Когда тебя увидел...

Я мысленно все заново подсчитал и сказал.

– Шестнадцать рублей семьдесят копеек лишних.

Я положил деньги в платок и бережно завязал.

– Смотри. Тот человек! – вдруг вскрикнула Нвард, вскакивая с места.

Я посмотрел, куда показывала Нвард, но никого не увидел.

– Что же мы будем делать? – сказал я.– С лишними деньгами?

– Может, отложим для раскопок? – предложила Нвард. – Или отдай их пиратам, пусть отвяжутся. Бежим!

– Все отдам Иезуиту Каро! – решил я.-А может, и правда не отдавать? Ведь это же оттого, что люди не брали сдачу. Я же не виноват, что они не брали?

– Не виноват,-подтвердила Нвард.– Они торопились, потому и сдачу не брали. Хорошенько держи узелок, чтобы не потерять его...

Нвард взяла меня за руку, и мы побежали вверх по склону. Мы бежали очень быстро, и я не понимал, куда мы бежим.

– Погоди! – взмолился я наконец. – Я задыхаюсь. Жарко.

Поскольку Нвард тоже задыхалась, мы перестали бежать и просто пошли. Быстро пошли. Но никакого незнакомца нигде так и не увидели.