Текст книги "Собрание сочинений в семи томах. Том 4. Пьесы"

Автор книги: Карел Чапек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

Тони. Прошу тебя, мамочка, не сердись на меня: я не умею объяснить тебе это, но позволь говорить ей… (указывает на радиоприемник) родине, и ты увидишь… сама увидишь, что я должен идти, как все…

Мать. Я ничего не увижу, Тони. Разве ты не знаешь, что я все глаза выплакала? Да и что должна видеть я, старая мать! Я всегда видела только вас, детей, вас, голышей в рубашонках. Может, я просто все никак не привыкну, что вы уже взрослые. Поди сюда детка, дай я посмотрю на тебя! Какой ты стал большой! Да, Тони, ты уже должен вести себя… как взрослый мужчина!

Тони. Да, мама. Должен.

Мать. Ну, вот видишь. Значит, ты не можешь бросить старую, сумасшедшую, больную мать, чтобы она тут извелась в одиночестве. Знаешь, что я стала бы делать? Я стала бы бегать по улицам и кричать, что проклинаю эту войну, проклинаю тех, кто посылает вас драться…

Тони. Мама!

Мать. Ты не должен доводить меня до этого, Тони. Ты должен быть… опорой и защитой для мамы… У меня больше никого нет, кроме тебя. Я знаю, что это для тебя – большая жертва… но ты должен, как мужчина, быть готов на жертвы…

Тони (кусая губы и еле удерживаясь от слез,). Мама, я… Конечно, если я тебе необходим… тогда я… я, право, не знаю…

Мать(целует его в лоб). Ну вот, видишь. Я же знала. Ты рассудительный и… мужественный мальчик. Папа был бы доволен тобой. Пойдем, Тони, нам надо подготовиться… к этой войне. (Опираясь на его плечо, уводит его из комнаты. У дверей поворачивает выключатель.)

Полная тьма. Слышно, как Мать запирает дверь снаружи и вынимает ключ из замка.

Голос Ондры. Бедная мамочка!

Голос Отца. Бедный Тони!

Голос Корнеля. Для него это трагедия.

Пауза. На улице слышна барабанная дробь и мерный шаг проходящих войск.

Голос Петра. Слышите? Войска.

Голос Иржи. Идут на фронт.

Голос Отца. Славно идут. Раз-два! Раз-два!

Голос Корнеля. Так и тянет – вместе с ними.

Пауза. Барабанная дробь постепенно затихает вдали.

Голос Отца. Может быть, по радио передают какие-нибудь сообщения. А, Иржи?.. Надо бы узнать, что делается.

Голос Иржи. Да, папа.

Щелкает рычажок включаемого радиоприемника.

Мужской голос по радио(приглушенно).…наша восточная армия продолжает отступать с ожесточенными боями; на правом фланге она удерживает позиции, опираясь на горный хребет, оказывает неприятелю упорное сопротивление.

Голос Отца. Только бы нас не обошли!

Мужской голос по радио. В воздушных боях сбито семнадцать самолетов противника. Девять наших летчиков не вернулись.

Голос Отца. Девять против семнадцати? Неплохо.

Мужской голос по радио. Неприятель продолжает бомбардировать наши незащищенные города. Число убитых среди гражданского населения достигает восьми тысяч. О судьбе города Вильямедии, подвергшегося нападению неприятельских самолетов, более подробных сведений пока не поступало.

Голос Отца. Выключи, Иржи. Кто-то идет.

Снова щелкает рычажок. Тишина. Звук поворачиваемого в замке ключа. В темную комнату входит Мать.

Мать(запирает за собою дверь, делает несколько шагов и останавливается в неподвижности). Я знаю, что вы здесь. Сползаетесь сюда, как тараканы на хлеб… Ну, чего вы от меня хотите?

Голос Отца. Мы, душенька, пришли к тебе… просто так…

Мать. Не ко мне, Рихард… (Зажигает лампу на письменном столе и оглядывается вокруг.)

В разных местах комнаты сидят или стоят: Дед, Отец, Ондра, Иржи, Корнель и Петр.

Корнель. Добрый вечер, мама.

Мать. Я вижу, вы все в сборе.

Отец. Ты не заметила, дорогая: ведь и дедушка тоже пришел.

Дед (сидит в кресле, одетый в старомодную черную пару с орденами). Добрый вечер, дочка!

Мать. И дедушка наш здесь? Я так давно не видела тебя, папочка.

Дед. Ну вот и увидела, милая! Я не очень изменился, правда?

Мать. Совсем не изменился. А почему… (Переводит взгляд с одного на другого.) Почему вы вдруг все собрались? Вы что, хотите семейный совет устроить?

Ондра. Да нет же, мамочка. Мы просто хотели быть с тобой в эти тяжелые дни.

Мать. А ты не обманываешь, Ондра? Что-то я не помню, чтобы вы когда-нибудь так дорожили моим обществом… О чем же вы здесь беседовали?

Иржи. Ни о чем, мама. Слушали последние известия.

Мать. Скажите! Как-то плохо верится, чтобы это могло интересовать вас.

Петр. Нас? Мертвых? Нет, мы страшно интересуемся, мама. Гораздо больше, чем ты думаешь.

Мать. Но, слава богу, уже не можете ввязываться в эти дела.

Отец. Гораздо больше, чем ты предполагаешь, душенька. Гораздо больше, чем кажется вам, живым. Когда начинается война, мы, мертвые, поднимаемся…

Корнель. Мы вовсе не так мертвы, мамочка, как ты это себе представляешь.

Петр. Ведь в том, что сейчас совершается, – наша судьба. И наше дело.

Мать. Да, ваше дело, я знаю. Но если так выглядит ваше дело, то хвастать вам решительно нечем.

Отец. Но, дорогая, война ведь далеко не кончена. Ее еще можно великолепнейшим образом выиграть. Надо только пополнить армию свежими силами… Этот левый фланг очень меня тревожит. Послушай, старушка, куда ты дела мои штабные карты?

Мать(открывает ящик письменного стола). Вот здесь все. Зачем они тебе, скажи на милость?

Отец. Хочу кое-что посмотреть. Спасибо. (Раскладывает карты на столе.)

Корнель. Хуже всего то, отец, что у нас перебит весь кадровый состав. Мало офицеров. В этой гражданской войне их убивали, как мух. Только теперь представляешь себе, какая это была бойня.

Петр. Эту бойню устроили вы, Корнель!

Корнель. Нет, не мы, Петр. Это вы во всем виноваты, вы со своим анархизмом, со своим сбродом, со своим гибельным пацифизмом.

Петр. Нет, вы – со своими пушками. Это было похуже!

Корнель. Чепуха какая! Что же, по-твоему, мы должны были спокойно смотреть, как вы развращаете народ? Благодарю покорно, только этого недоставало! Счастье еще, что мы не дали вам разложить ядро нашей армии.

Петр. Нет, счастье, что мы научили народ сражаться, не боясь смерти.

Корнель. Но не научили его повиноваться.

Петр. Да, вам он повиноваться не будет. После войны увидишь…

Корнель. Станет кто-нибудь после войны заниматься вашими бессмысленными утопиями!

Петр. Станет, мой милый! Именно тогда-то и станет! Раз народ получил в руки оружие… Тут только и обнаружится, какую пользу принесла эта война.

Корнель. Слушай, Петр, если кто выиграет в этой войне, так это нация. Сильная, дисциплинированная, осознавшая себя нация. Поэтому я благословляю войну. Она положит конец этой глупой и вредной болтовне о новом, лучшем устройстве мира.

Мать. Дети, дети, вы еще спорите? Как вам, право, не стыдно: оба из-за этого погибли, а вам все мало? Что подумает о вас дедушка?

Дед. Я в этих вещах, дочка, не разбираюсь. Видно, молодая кровь…

Петр. Прости, мама, но пока живут наши идеи… пока не победило то дело, за которое мы боролись… до тех пор немыслимо быть равнодушным даже после смерти.

Ондра. Ведь мы еще продолжаем борьбу, мамочка. За правду, за народ, за человечество – каждый за свое. И по-прежнему желаем победы нашего дела. И сейчас рискуем все проиграть – даже после смерти.

Отец(склонившись над штабной картой). Вот на этой линии можно было бы, пожалуй, организовать оборону. Это был бы, мои милые, классический маневр: прочно закрепиться в центре и прорвать неприятельский фронт на фланге. А потом прижать бездельников к морю!

Корнель. Надо подумать, отец. Для прорыва потребовались бы огромные силы.

Отец. Конечно, друг мой, конечно. Ну, да ведь мы все пойдем, правда?

Мать. Кто это все, Рихард?

Отец. Ну, вообще все, душенька. И мы. Мы тоже.

Мать. Очень вы там нужны!

Ондра. Больше, чем ты думаешь, мамочка. Народу нужно, чтобы с ним шли его мертвые.

Мать. Для этого-то ему и понадобилось стольких подготовить?

Петр. Видишь ли, мамочка, на этот раз дело касается… нас. Если бы эта война была проиграна… то оказалось бы, что все мы напрасно пожертвовали жизнью; оказалось бы, что все кончено, и от нас, мертвых, ничего не осталось.

Мать. Рихард, дети, вы… вы в самом деле хотите идти?..

Иржи. Должны, мамочка. Это наша обязанность. Ведь ты же знаешь, что призывают всех. Папа пойдет со своим прежним полком…

Петр. Я хотел бы пойти с добровольцами.

Иржи. А я… вероятно, буду вместе с летчиками.

Отец. Вот если б Тони попал в мой полк!

Мать. Рихард!..

Отец. А что? Это, душенька, был прекрасный полк. Прославленный полк. В нем всегда было больше всего убитых.

Мать. Так вот зачем вы явились сюда? Я так и думала… Но я вам Тони не отдам! Слышите? Тони не может идти! Не может!

Отец. Очень печально, если это так… Мне было бы ужасно жаль мальчика.

Ондра. Пойми же, мамочка, Тони чувствовал бы себя страшно униженным, если б был вынужден оставаться дома. Он такой чувствительный… Это для него дело совести.

Иржи. Как-никак, он… сын майора! Отец пал на поле битвы… как герой. Согласись, мама: ну как может наш брат не явиться на призыв? Это – вопрос чести, понимаешь?

Корнель. Идет бой за родину, мама. Ему необходимо явиться. Это его долг.

Петр. Я тоже прошу тебя, мама. Ты знаешь, я всегда был… да и сейчас остаюсь противником войны. Но такому насилию мы должны дать отпор. Это вопрос принципа.

Мать(оглядывается во все стороны, как затравленная). Так вы хотите, чтоб он тоже погиб? Вы за ним сюда пришли, да? Значит, вы все против меня! Все против меня!..

Отец. Но, душенька, тут нет ничего, что было бы против тебя.

Мать. Есть! И чего только они против меня не выдвинули! Честь! Совесть! Принцип! Долг! Это все, наконец? Больше ничего у вас нет в запасе?

Ондра. Что ты хочешь этим сказать, мама?

Мать. Вы забыли еще прибавить: «Ты, мамочка, этого не понимаешь. Это мужское дело».

Отец. Ты права, Долорес. Это мужское дело.

Мать. Так… Ну, а я, видите ли, сделала из него… свое женское дело. Свое материнское дело. Мы, как видно… не поймем друг друга, Рихард. И с вами, дети… мне уж тоже не сговориться. Думаю, что нам лучше прекратить этот разговор.

Иржи. Но, мамочка…

Мать. Оставьте меня в покое! И… уходите отсюда! Я… я больше не желаю вас видеть. (Отворачивается.)

Пауза. Мертвые растерянно смотрят друг на друга.

Ондра. Мама нам не доверяет…

Мать. И есть за что, Ондра…

Ондра. Мы для Тони… дурной пример, правда? Ну, а если то же самое скажет тебе дедушка?..

Дед. Кто? Я?

Все поворачиваются к Деду.

Дед. Мне, знаете ли, ужасно трудно… Я ведь не солдат и не герой… Я даже не помню хорошенько, была ли при мне какая-нибудь война.

Мать. Послал бы ты своего последнего сына на войну, папочка?

Дед. Мы, дочка, жили по старинке. Вы – совсем другие люди. Вы привыкли к войнам и… всяким таким вещам. Один мертвый, тысяча мертвых, сто тысяч мертвых – разве для вас это имеет значение? А мы – куда там! Для нас война была вроде сказки, чем-то таким небывалым…

Мать. Ну, а если б случилась, папочка? Если бы случилась?

Дед. Погоди, не спеши; мы так дела не решали… гоп-гоп! Понимаешь, мы о войнах больше по книгам знали: ну, учили нас, что смерть за родину – славная смерть. Мы, старики, верили этому, детка. Правда, тогда не погибало столько народу, как теперь… это случалось реже, понимаешь? Ну, да мне уж не меняться. Умереть за родину – я бы пошел, детка. Прямо скажу, пошел бы.

Мать. Я верю тебе, папочка. Но послал бы ты на войну своих детей?

Дед. Погоди, это другой вопрос. Ты не путай, я только говорю, что будь я на месте Тони, так пошел бы. Я старик, дети, да и вообще… особенных геройств за мной не водилось. Ну, а в жизни кое-чего достиг. Считаю, что прекрасную сделал карьеру: такая высокая должность, чины, ордена… Да… Так что я хотел сказать?

Мать. Послал бы ты своих детей на смерть, папочка?

Дед. Ага, так, так!.. Вот, значит, дожил и до самых преклонных лет, достиг всего… и оставил по себе добрую память. Словом – счастливая жизнь. А все-таки иногда думаю: неужели это все?.. Так-то, девочка…

Мать. Что ты хочешь этим сказать? Какое это имеет отношение к Тони?

Дед. Никакого, доченька, никакого. Я только к тому, чтоб ты знала, что такое жизнь. Видишь ли, когда ты должна была родиться, твоей маме… это жизни могло стоить. Я стоял возле нее на коленях, ну, и… страшно мне было совестно. Говорю себе: вот жена всем рискует, чтобы на свет родился ребенок, а я что?.. Так, видишь ли, в том-то цена жизни и заключается, что за нее иной раз платить приходится… даже жизнью самой. Это тоже и женское дело, детка. И так во всем. Если бы за родину жизнью не платили… если бы за честь, за правду, за свободу не платили жизнью, то не была бы им такая огромная, такая страшная цена. Ты… отпусти своего сынишку. Уж так… полагается.

Мать. И больше ты мне ничего не скажешь, папочка?

Дед. Да уж не знаю, что еще, доченька. Хотелось бы мне, видишь ли, хоть как-нибудь полезным быть в этой войне. Если б мог я послать туда хоть одного внука… хоть одного… чтоб не таким уж мертвым, ни на что не годным быть! Конечно, такой старый, мертвый человек, как я, не может много дать…

Мать. Ведь ты моего Тонн даже не видел, папочка! Как ты можешь так говорить?

Дед. Не видел, правда. Но ведь это – мой род. Он пошел бы за всех за нас! Такой хороший, старинный род…

Мать. Нет, папочка, Тони не пойдет!

Дед. Как хочешь, доченька. Обидно только… Такой хороший род…

Пауза.

Отец. Послушай, душенька, в самом деле! Отпусти мальчика.

Мать. Да ведь ты совершенно не знаешь Тони, Рихард! Ты никогда не брал его на руки, никогда не держал у себя на коленях… Если бы ты знал, какой он был крохотный, когда родился, если б видел эти ручки… Нет, ты не можешь этого понять! Ты бы так не говорил, если б знал его! Тони не может идти. Тони слишком слаб для военной службы. Ты же его знаешь, Ондра; ты врач и можешь рассказать им, каким слабеньким был всегда Тони! Ты сам прописывал ему разные лекарства, помнишь? Ты был ему вместо отца, Ондра; так скажи, скажи им, что Тони не может идти!

Ондра молча пожимает плечами.

Не хочешь говорить? Тогда скажи ты, Иржи! Ты ведь тоже можешь подтвердить… Из всех детей ты был самым большим шалуном… и разве мало ты издевался над Тони за то, что он не умел и не любил шалить? Ты всегда говорил: «Тони – недотрога, Тони – девчонка, Тони – трусишка…» Вспомни, как ты его дразнил! Вот и скажи теперь, Иржи, скажи сам: как такой робкий мальчик пойдет на войну? Можешь ты вообще представить себе Тони с винтовкой?

Иржи молча пожимает плечами.

Значит, ты тоже не хочешь говорить? Ну, так ты, Корнель, или ты, Петр. Вы ведь знаете Тони, знаете, какой он впечатлительный. Только вы начнете, бывало, ссориться и драться, он сейчас же побледнеет как мел и в слезы… А помните, что было, когда он однажды увидал, что какой-то возчик истязает свою лошадь? С ним чуть не сделались судороги… Целый месяц потом кричал по ночам… Согласись сам, Корнель: ну куда же ему на войну? Скажи хоть ты, Петр!.. Ведь вы двое, вы знали его лучше всех…

Корнель. Серьезное дело, мама. Всем придется идти.

Мать. Вы просто не любите Тони! Никто из вас не любит его!

Отец. Да нет же, душенька, любим. Крепко любим… А только… мальчик ведь мучиться будет, если останется дома. Хоть ради него самого…

Мать. Так пускай, пускай мучается, раз он в самом деле такой… раз это для него настолько тяжелая жертва – остаться с матерью… Да… значит, и Тони не любит меня!

Ондра. Любит, мамочка. Он тебя страшно любит. Мы все тебя любим.

Мать. Нет, Ондра! Этого вы мне не рассказывайте! Вы вообще не знаете, что такое любовь. У вас всегда было что-то еще другое, гораздо более важное, чем любовь. А у меня – нет. Для меня нет ничего важнее на свете, Рихард! Если бы вы только могли понять это чувство – иметь такого ребенка. Ах, Рихард, если б ты видел Тони, когда он родился! Он был такой нежненький и… такой сладкий… Если б ты видел, какие у него были смешные волосики!.. Как вы можете допустить мысль, что Тони может вдруг пойти на войну?

Иржи. Но, мама, Тони уже взрослый.

Мать. Это вам так кажется, но не мне. Вот и видно, что вы ровно ничего не понимаете! Тони – это плачущий ребенок, которого я родила, ребенок, которого я кормлю грудью, ребенок, которого я держу за маленькую, потную ручку… Боже мой, да вы просто с ума сошли! Да как я могу куда-нибудь отпустить такое дитя?

Иржи. Нас… тебе ведь пришлось отпустить, мамочка.

Мать. Неправда! Я вас не отпускала! Но у вас… у вас всегда был какой-то особенный, свой собственный мир, куда мне никак не удавалось проникнуть за вами… свой собственный мир, где вы играли во взрослых… Но неужели вы думаете, что для меня вы были когда-нибудь взрослыми, большими? Вы? Или что я когда-нибудь видела в вас героев? Нет, мальчики! Я видела в вас только моих убитых птенчиков, только маленьких глупых ребятишек, с которыми случилось несчастье… А ты, Рихард, знаешь, чем ты был для меня? Мужем, который спит с открытым ртом, вот здесь, рядом со мною: я слышу его дыхание и всем своим телом, всей своей радостью чувствую, что он мой! И вдруг где-то там далеко его убивают! Неужели вы не понимаете, как это бессмысленно? При чем тут я, какое мне дело до какой-то вашей дурацкой, далекой Африки? А между тем я, именно я должна была отдать за нее человека, который принадлежал мне, мне, мне…

Отец. Да ведь это было так давно, дорогая!

Мать. Нет, Рихард. Для меня – нет. Для меня это все – настоящее. Или, например, ты, Ондра. Ты для меня все тот же ворчливый, всегда нахохленный, не по летам умный мальчик; я гуляю с тобою по нашему саду, положив руку тебе на плечо, – делаю вид, будто я на тебя опираюсь… Или ты, Иржи: сколько раз я чинила твои штанишки! Ты вечно лазил по деревьям… Помнишь, мне каждый вечер приходилось смазывать йодом твои бесчисленные ссадины и царапины? А ты говорил: «Да это совсем не больно, мама. Так, ерунда…» Или ты, Корнель…

Корнель. Ну, к чему, мама! Всякие мелочи…

Мать. К чему? Вот этого-то вы и не понимаете. Для меня каждая такая мелочь и сейчас в тысячу раз важней всех ваших войн и экспедиций. А знаешь, почему? Потому что вы для своей мамы всегда оставляли одни эти мелочи. Только в этих мелочах я и могла вам служить. И это был мой мир. А когда вы вбивали себе в голову что-нибудь великое, так ускользали от меня… Но вы не могли смотреть мне прямо в глаза, словно знали, что у вас совесть не чиста. «Ты этого не понимаешь, мамочка!» Теперь вы опять смотрите в сторону. Да, вы все! Я знаю, опять у вас что-то на уме, что-то ваше, что-то великое…

Ондра. Ты, мамочка, не сердись, но на этот раз речь действительно идет о деле настолько важном…

Мать. Я не желаю об этом слышать, Ондра. Если речь идет о Тони, я ничего не хочу слышать. У вас свои соображения, а у меня свои. У вас свои великие задачи и обязанности, своя слава, честь, родина и… уж я не знаю, что еще…

Отец. Свой долг, дорогая.

Мать. Да, свой долг… У меня тоже была своя слава – это были вы. Был свой дом – это были вы. Свой долг – это были вы, вы, вы… Так объясните же мне, почему в течение всей древней, и средней, и новой истории одна только я, я – мать, я – женщина, должна платить такой ужасной ценой за ваши великие дела?!

Дед. Ты не должна на них так сердиться, детка.

Мать. Я сержусь не на них, папа. Я сержусь на наш мир. Потому что он все время посылает моих детей на смерть во имя чего-то великого, во имя славы или спасения человечества или еще чего-нибудь в этом роде… И что же, по-твоему, папочка: стал наш мир от этого хоть немного лучше? Вообще, нужно это было для чего– нибудь?

Дед. Нужно, доченька, нужно. Видишь ли, великое прошлое тоже необходимо людям.

Отец. Я знаю, дорогая, это было очень тяжело для тебя, но… когда я вот так на тебя смотрю…

Мать. Не смотри на меня, Рихард! Дети, не смотрите на меня! У меня ужасный вид, когда я злюсь…

Отец. У тебя просто горячий характер, детка. Ты бы… тоже пошла на смерть, если бы это понадобилось.

Мать. Но только за вас, пойми! За вас и ни за кого другого. За своего мужа, за свою семью, за своих детей… Какое дело мне, женщине, до чего-нибудь другого! Нет, нет, нет, я вам Тони не отдам!

Пауза.

Ондра. Видишь ли, папа, она отчасти права. Тони действительно… физически слабоват. Такой, знаешь, вялый, недоразвившийся юноша…

Иржи. Это скорее психическая слабость, Ондра. Он какой-то восторженный и при этом невероятно боязливый. Я еще никогда не видал мальчика, у которого было бы так мало инстинктивной смелости.

Корнель. В этом он, пожалуй, не виноват, Иржи: это нервы. Тони – мальчик одаренный, но до невозможности нервный. Даже не поймешь, что из него выйдет.

Петр. Жаль, жаль беднягу. Так из него никогда ничего не выйдет.

Мать. Нет, вы не смеете так говорить! Вы на него клевещете! Не верь им, Рихард, они его всегда недооценивали. Тони просто… слишком чувствителен. А в остальном к нему теперь не придерешься. Ты был бы доволен, Рихард, если б увидел, какой он стал сильный и здоровый! И если хочешь знать, – он сам хотел пойти на войну добровольцем. Пришел ко мне, стал упрашивать… Нет, Тони тут ни при чем. Это я его не пустила. И не пущу.

Отец. Но почему же, Долорес?

Мать. Потому что не хочу остаться одна. Может быть, с моей стороны это эгоистично… но у меня ведь нет больше никого, кроме Тони, Рихард! Послушайте, дети, послушай, папочка… я прошу вас, оставьте мне его! Ведь иначе мне не для чего будет жить, не о ком будет заботиться, не останется уже ничего… Неужели у меня нет никакого права на того, кому я дала жизнь? Неужели за все тысячи лет я так ничего и не заслужила? Прошу вас, дети, сделайте это для меня, для вашей выжившей из ума, замученной мамы, и скажите сами, что я не должна отдавать его… Ну, говорите же! Что вы молчите?

Пауза.

Дед. Господи, как это все тяжело! Не надо так волноваться, детка. Может быть, до Тони даже и не дойдет. Кто знает, может быть, уже поздно… и мы потерпели поражение…

Отец(нагнувшись к карте). Нет еще, дедушка! На этой линии можно было бы дать отпор. Если напрячь все силы…

Петр. Я верю в наш народ, папа. Народ получил оружие и… будет отстаивать каждую улицу. Вот увидишь, пойдут даже дети. Они подберут отцовские ружья и начнут стрелять…

Корнель (оглядываясь вокруг). Мама, куда ты спрятала все оружие?

Мать. Что ты говоришь, милый?

Корнель. Куда ты дела все папино оружие?

Мать. Спрятала. От Тони…

Корнель. Досадно. Там надо бы смазать одну винтовку.

Иржи(выдвигает ящик письменного стола и, вытащив свою старую тетрадь, перелистывает ее). Обидно, что мне не удалось разработать до конца эту конструкцию. Пригодилась бы. (Усаживается с тетрадью в кресло.)

Отец(склонившись над картой). Вот эту позицию, ребятки, я с удовольствием взялся бы оборонять. Замечательный горный проход…

Корнель. Скажи, мама, где у тебя эта винтовка?

Мать. Ну, и хлопот у вас, я вижу! (Открывает дубовый шкаф.) Вот, бери.

Корнель. Спасибо. (Вытаскивает из шкафа винтовку и осматривает ее.) Пригодилась бы. (Вынимает из ящика стола паклю и масло и начинает чистить винтовку.)

Пауза.

Дед. Ну, деточка, видишь, почти вся твоя семья в сборе.

Петр. Слышите?

Иржи. Что?

Петр. Эту тишину.

Ондра. Будто кто хочет что-то сказать.

Петр. Кто?.. (Переводит взгляд с одного на другого, пока не замечает радиоприемника.) Ага, знаю!

Отец(поднимает голову). Что такое? (Оборачивается к радиоприемнику.)

Иржи(поднимает голову). Что случилось? (Устремляет напряженный взгляд на радиоприемник.)

Все смотрят на радиоприемник. Пауза.

Мать. Если вы хотите… Вас ведь теперь больше ничто не интересует. Только война. (Включает радио.)

Мужской голос по радио.…авангард приближается к реке. Добровольческие отряды взорвали мосты и готовятся до последней капли крови защищать предместные укрепления. Необходимо задержать неприятеля во что бы то ни стало. Добровольцы просят передать всем: «Умрем, но не отступим».

Женский голос по радио. Слушайте, слушайте, слушайте! Призываем всех мужчин: к оружию! Призываем всех мужчин! Речь уже не о нас. Мы сражаемся уже не за себя, но за землю своих отцов и детей. Во имя прошлых и будущих поколений мы призываем взяться за оружие весь народ!

Мать. Нет! Тони не пойдет. Я тебе его не дам!

Мужской голос по радио. Алло, алло! Как сообщает командование северной армии, наши войска продолжают отходить с боем. Идет упорная борьба за каждую пядь земли, за каждую межу, за каждую деревенскую избу. Крестьяне отказываются покидать свои дома и защищают их с оружием в руках. Неприятель не может занять ни одной деревни, не сровняв ее с землей. Число жертв необычайно велико.

Ондра. Как жаль этих крестьян…

Отец. Что делать! Так надо. Они все-таки задерживают продвижение неприятеля.

Женский голос по радио. Слушайте, слушай те! Как раз сейчас мы принимаем радиотелеграмму с нашего судна «Горгона». Одну минуту, что-то неразборчиво… Наше судно «Горгона»… О, боже! (Голос обрывается.) Простите… у меня там сын! (Несколько секунд молчания.) Слушайте, слушайте, слушайте! «Наше учебное судно „Горгона“… имеющее на борту четыреста морских кадетов… сделало попытку прорвать неприятельскую блокаду, чтобы вернуться в свой порт. В пять часов семь минут… неприятелю удалось пробить его торпедой. „Горгона“… идет ко дну. (Тяжелый вздох.) Находящиеся на борту „Горгоны“ кадеты просят передать родным… последний привет. Они просят, чтобы на прощание им сыграли… наш гимн…» Мой сын! Мой мальчик!

Мать. А, значит, у тебя все-таки есть сын? У тебя тоже ребенок?

Мужской голос по радио. Алло! Алло! Прекращаем передачу сообщений. Алло, алло, алло! Вызываем учебное судно «Горгону»! Вызываем «Горгону»! Алло, алло!.. Слышите нас? Кадеты на «Горгоне», внимание! Кадеты на борту «Горгоны», родина посылает вам последний привет!

Раздаются звуки гимна. Все мертвые молча поднимаются и стоят навытяжку.

Мать. Четыреста мальчиков! Неужели это возможно… убивать таких детей?

Петр. Тише, мама!..

Все стоят, застыв в полной неподвижности. Гимн заканчивается.

Мужской голос по радио. Алло, алло, алло! Учебное судно «Горгона» больше не отзывается.

Корнель. Прощайте, кадеты! (Вешает винтовку на стену.)

Женский голос по радио. Слушайте, слушайте, слушайте! Призываем к оружию всех мужчин! Призываем к борьбе весь народ! Родина призывает своих детей! К оружию! К оружию!

Мать. А, ты все еще кричишь? Тебе еще мало, хоть ты и мать? Ты все посылаешь туда новых?

Мужской голос по радио. Алло, алло! Командование западного сектора сообщает: «Бьемся по всему фронту против превосходящих сил противника. С обеих сторон бой ведется с небывалым ожесточением. Наши летчики доносят о подходе новых неприятельских дивизий…»

Сильный стук в дверь.

Голос Тони. Мама! Мамочка!

Мать (выключает радио). Тише!

Снова сильный стук в дверь.

Голос Тони. Мамочка, ты здесь?

Мать. Да, мой маленький. (Делает знак, чтобы кто-нибудь погасил свет.) Иду, иду.

Полная тьма. Пауза.

Мать(отпирает дверь). Что тебе, Тони?

Тони. Ты сидишь в темноте?

Мать. Зажги.

Тони(поворачивает выключатель возле двери; зажигается люстра; в комнате никого нет, но на столе остались разложенные штабные карты). Мама, ты с кем разговаривала?

Мать. Ни с кем, сыночек.

Тони. Но я слышал голоса…

Мать. Это только… оно… (Включает радио.)

Тони. А зачем у тебя здесь эти карты?

Мужской голос по радио. Алло, алло! Ставка главного командования сообщает: «Во время утреннего налета неприятельскими бомбами разрушен до основания город Вильямедия. Число жертв среди гражданского населения превышает восемьсот человек, большей частью женщин и детей. Славный древний город, полный драгоценных памятников нашей старины, превращен в пепел».

Тони. Ты слышишь, мама?

Мужской голос по радио. «Одна бомба попала в больницу. Убиты шестьдесят больных. Город охвачен пламенем».

Тони. Мамочка, я прошу тебя…

Женский голос по радио. Слушайте, слушайте, слушайте! Мы взываем ко всему миру! Слушайте, люди! Сегодня утром воздушному нападению подверглась деревня Борга. Неприятельские летчики сбросили бомбы на сельскую школу. Выбежавших из школы и пытавшихся спастись детей они обстреляли из пулеметов. Восемьдесят детей ранено. Девятнадцать убито. Тридцать восемь попавшими в школу бомбами разорваны в клочья.

Мать. Что ты говоришь? Детей? Кто же убивает детей?

Тони(ищет на карте). Где это… где?

Мать(стоит, словно окаменелая). Дети! Маленькие шалунишки! Дети!

Тишина.

(Срывает со стены винтовку и величественным жестом обеими руками протягивает ее Тони.) Иди!..

Занавес