Текст книги "Собрание сочинений в семи томах. Том 4. Пьесы"

Автор книги: Карел Чапек

Эмилия. Жалко? Вот как ко мне относятся… Ты мне даже не завидуешь? (Пауза. Вздрогнув, вынимает из-за корсажа сложенную бумагу.) Вот здесь написано. «Ego Hieronymos Makropulos, iatros kaisaros Rudolfu»[74]74
  Я, Иеронимус Макропулос, врач императора Рудольфа (греч.)


[Закрыть] и так далее, весь рецепт. (Встает.) Возьми его, Бертик. Мне он больше не нужен.

Грегор. Спасибо. Мне тоже не нужен.

Эмилия. Нет? Тогда ты, Макс. Тебе так хочется жить. Ты сможешь еще любить, слышишь? Возьми.

Гаук. Скажите… а от этого можно умереть? А? И будет больно, когда примешь?

Эмилия. Больно. Ты боишься?

Гаук. Да.

Эмилия. Но зато ты будешь жить триста лет.

Гаук. Если бы… если бы не было больно… Хи-хи, нет, не хочу!

Эмилия. Доктор, вы умный человек. Вы разберетесь, пригодно это к чему-нибудь или нет. Хотите?

Коленатый. Вы очень любезны. Но я не хочу иметь с этим ничего общего.

Эмилия. Вы такой чудак, Витек. Я отдам рецепт вам. Кто знает? Может, вы осчастливите им все человечество.

Витек(отступая). Нет, нет, прошу вас, лучше не надо.

Эмилия. Прус, вы сильный человек. Но и вы боитесь жить триста лет?

Прус. Да.

Эмилия. Господи, никто не хочет? Никто не претендует на рецепт?.. Ты здесь, Кристинка? Даже не отозвалась. Слушай, девочка, я отняла у тебя любимого. Возьми себе это. Проживешь триста лет, будешь петь, как Эмилия Марти. Прославишься. Подумай: через несколько лет ты уже начнешь стареть. Пожалеешь тогда, что не воспользовалась… Бери, милая.

Кристина(берет рецепт). Спасибо.

Витек. Что ты с ним сделаешь, Криста?

Кристина(разворачивает). Не знаю.

Грегор. Испробуете средство?

Коленатый. Ты не боишься? Лучше отдай назад.

Витек. Верни.

Эмилия. Оставьте ее в покое.

Пауза. Кристина молча подносит бумагу к горящей свече.

Витек. Не жги. Это исторический памятник!

Коленатый. Погоди, не надо!

Гаук. О, господи!

Грегор. Отнимите у нее!

Прус(удерживает его). Пусть делает как знает.

Общее подавленное молчание.

Гаук. Смотрите, смотрите: не горит.

Грегор. Это пергамент.

Коленатый. Тлеет понемногу. Кристинка, не обожгись!

Гаук. Оставьте мне кусочек. Хоть кусочек!

Молчание.

Витек. Продление жизни! Человечество вечно будет его добиваться, а оно было в наших руках…

Коленатый. И мы могли бы жить вечно… Нет, благодарю покорно.

Прус. Продление жизни… У вас есть дети?

Коленатый. Есть.

Прус. Ну вот вам и вечная жизнь. Давайте думать о рождении, а не о смерти. Жизнь вовсе не коротка, если мы сами можем быть источником жизни…

Грегор. Догорело!.. А ведь это была… просто дикая идея – жить вечно. Господи, мне и грустно, и как-то легче стало от того, что такая возможность исчезла.

Коленатый. Мы уже не молоды. Только молодость могла так смело пренебречь… страхом смерти… Ты правильно поступила, девочка!

Гаук. Прошу прощения… здесь такой странный запах…

Витек (открывает окно). Пахнет горелым…

Эмилия. Ха-ха-ха, конец бессмертию!

Занавес

Адам-творец[75]75
  Первые упоминания о работе над этой пьесой встречаются в письмах К. Чапека в мае – июле 1925 года. В сентябре 1928 года братья Чапеки сообщили пражскому издателю О. Шторху-Мариену, что ими закончена новая комедия «Творцы». Как явствует из ответа К. Чапека корреспонденту английского еженедельника «Обсервер» (31 октября 1926 г.), замысел пьесы принадлежал И. Чапеку. Первоначальный вариант ее существенно отличался от окончательной редакции. Адам, «нигилист славянского толка», разочаровавшись в своих созданиях, уничтожал сотворенных им сверхлюдей и идеальную женщину. В свою очередь, Альтер Эго в порыве гнева и отчаяния уничтожал созданное им и Адамом новое общество и самого себя. Оставшись в одиночестве, Адам предавался над развалинами мира горьким размышлениям. А когда Голос свыше вопрошал его: «И ты уничтожил бы мир снова?» – отвечал, умудренный собственным печальным опытом: «Нет!» И Голос свыше добавлял: «Я тоже». «По форме, – говорилось в интервью, – пьеса напоминает „Из жизни насекомых“, поскольку состоит из ряда коротких, свободно соединенных сцен, постановка которых требует значительного технического умения»[К. Čapek. Divadelníkem proti své vůli, s. 317.].
  Один из последующих этапов работы над пьесой отражают черновики, сохранившиеся у мужа сестры братьев Чапеков Гелены Чапковой, поэта Иозефа Паливца. Рукопись пьесы, уже озаглавленная «Адам-творец», датирована 1926 годом. Первоначальные наброски текста принадлежат Иозефу Чапеку, последующие варианты – Карелу. Рукопись проливает свет на замысел пьесы и его эволюцию.
  Черновые варианты «Манифеста» Адама показывают, что герой комедии в начале ее выступает как анархист-всеотрицатель, отвергающий не только все сущее, но и какие бы то ни было планы преобразования общества.
  В конце пьесы Адам от не различающего подлинные и ложные ценности нигилистического отрицания приходит к утверждению. И в этом главный положительный итог комедии.
  Авторы мучительно искали драматургическое решение, идейную развязку. Эти поиски отражены в нескольких вариантах эпилога.
  В одной из редакций (текст ее написан рукой К. Чапека) Поскребыш (Зметек), торгующий ныне бюстами Творцов и дамскими подвязками, попросту «портит» Адаму и Альтер Эго «эффектный» конец света: из Пушки отрицания он, оказывается, наделал гвоздей, мотыг, горшков и других полезных вещей.
  В другой редакции, написанной рукой Иозефа Чапека, Адам и Альтер Эго, сидя, как говорится, у разбитого корыта, приходят к выводу, что с ними, собственно, должен был бы сидеть и тот «старый мизантроп» наверху – бог. Положительным решением в этом варианте становилась сама способность человечества смеяться над несовершенством мира и собственными ошибками и недостатками.
  В последующие варианты эпилога братья Чапеки вводят мотив мифа. В наброске, сделанном Иозефом Чапеком, Архитектор и Священник являются на сцену, чтобы положить основание храму Создателей. Архитектор подводит итог событиям прошлого: «Человечество достаточно долго занималось взаимоистреблением, пока не осознало, что конечный результат, за который оно, собственно, и сражалось, – это стройная гармония. А гармония – плод творчества архитектора. Мы, архитекторы, построили для человечества школы, больницы, тюрьмы, театры, психиатрические лечебницы, здания парламентов, казармы, инвалидные дома». Священник заявляет, что построить все это удалось только благодаря содействию церкви. Принимая Адама и Альтер Эго за язычников, он рассказывает им о том, как божественные Творцы, явившись людям, прекратили братоубийственную войну. И хотя за утверждение, что Творцы были бородатыми, Адам и Альтер Эго рискуют попасть в сумасшедший дом или тюрьму, им нравится, как люди украшают «святые места». Поскребыш, который, как подчеркивается в этом варианте, понимает и в то же время не понимает Адама и Альтер Эго, но, во всяком случае, любит обоих, отправляется с ними блуждать по свету. У символических носителей творчества и творческой критики Адама и Альтер Эго есть лишь один союзник – бедняки, и потому они, как и бедность, – «всюду дома».
  К. Чапек, разрабатывая этот вариант эпилога, прежде всего иронизирует над привычкой человечества сотворить себе кумиров. Адам и Альтер Эго по примеру практичного приспособленца Поскребыша, готового ради личного блага признать что угодно и отказаться от чего угодно, вынуждены опуститься на колени перед собственными приукрашенными до неузнаваемости изображениями. Оба понимают, что, будучи Творцами, они, вопреки религиозному мифу, не были ни мудрыми, ни всемогущими, и все же плачут от умиления, слыша, как люди молитвенно благодарят их за «безграничное счастье» жизни. Пьеса в этом варианте завершалась чуть ироничным прославлением жизни, приглушенным диссонансом к которому звучали «опасные вопросы» молодого Послушника: «Действительно ли жизнь… во всем… так уж хороша?» и «Разве мало на свете плохого?».
  Еще более приближаясь к окончательному варианту текста, К. Чапек в предпоследней редакции эпилога усиливает прославление жизни и всех земных красот «лучшего из миров», но одновременно усиливает и критико-ироническое начало. В домах для бедных не хватает места, а Послушник восклицает: «Может ли быть жизнь хорошей, если на свете такая нищета?» Еще резче раскрывается противоречие между реальной историей и идеализированным мифом. Эта двойственность финала еще более усиливается в окончательной редакции комедии.
  Первый постановщик пьесы К.-Г. Гилар и друг братьев Чапеков – писатель Фр. Лангер единодушно отмечали автобиографический характер пьесы.
  Премьера «Адама-творца» состоялась в пражском Национальном театре 12 апреля 1927 года. 29 апреля 1927 года пьеса в несколько измененной редакции была поставлена на сцене брненского Национального театра. Первое книжное издание вышло летом 1927 года в издательстве «Авентинум».
  На русский язык переводится впервые.


[Закрыть]
Комедия в семи картинах
© Перевод И. Инова, О. Малевича

Действующие лица

Глас Божий.

Адам.

Альтер Эго.

Сверхчеловек Милес.

Ева.

Лилит.

Жена Альтер Эго.

Ритор, Пиит, Ученый Романтик, Гедонист, Философ – люди Адама.

1-й АЭ, 2-й АЭ, 3-й АЭ, 4-й АЭ, 5-й АЭ, 6-й АЭ – люди Альтер Эго.

Поскребыш.

Пророк.

Пьяница.

Первосвященник.

Послушник.

Архитектор.

Полицейский.

Прочие лица, толпы и хоры за сценой.

I

Городская окраина. В глубине справа и слева – брандмауэры новых, но уже обшарпанных доходных домов, строительные леса. На переднем плане – пустырь, переходящий в пригорок. Спереди – груда глины, на которой стоит какой-то закрытый брезентом предмет. Над ним – большой щит, надпись – черными буквами по красному фону – гласит: «Мир необходимо уничтожить!» Возле загадочного предмета стоит Адам и смотрит на часы.

Адам. До полудня – шесть минут; я по всему городу объявил об этом в плакатах и листовках, а видали – ни души. Ладно; сделается без вас. (Смотрит на часы.) Понятно: столько уже было сумасшедших и шарлатанов, которые хотели спасти мир, что ни одна собака не принимает всерьез того, кто хочет этот мир уничтожить. Но, дамы и господа, это будет уникальное представление; с двенадцатым ударом часов мы покажем вам – в первый и в последний раз – вселенскую феерию под названием «Конец света»; сочинил и поставил непризнанный великий автор и изобретатель по имени Адам. (Кланяется.) Великий человек всегда одинок. А мне все равно. (Смотрит на часы.) Хотел бы я, чтоб стояло здесь сейчас все это маленькое, жалкое человеческое племя, и я швырнул бы в лицо ему страшное свое обвинение и приговор. О, тогда-то вы попадали бы на колени, запросили: Адам, спаси нас! А я – я, стоя у этой пушки, сказал бы только: «Кончено. Мир надо уничтожить!» (Смотрит на часы.) Не идут. Тем хуже для них. Мир не заслуживает спасения. Пушка отрицания заряжена до отказа. (Стягивает брезент с Пушки отрицания.) Славное мое оружие – что такое порох и динамит против «нет» в устах человека? Сколько отрицаний собрал я, сколько умствований накопил! Сколько перечитал и переспорил, пока не исполнился Духа ниспровержения! (Смотрит на часы.) Начнем! Но сначала оглашу еще свой Манифест, раз уж он написан. (Вынимает из кармана сложенную бумажку, откашливается). «Именем единственно спасительной Анархии», – а хорошо звучит, кратко и сильно, – «объявляется уничтожение мира. Основания: всякий строй – насилие. Религия – обман. Частная жизнь – предрассудок. Законы – рабские цепи. Любая власть – тирания. Единственный ответ на все это – громовое „нет“! „Мы“» – строго говоря, надо бы сказать «я», ибо я не нашел ни одного способного последователя среди этих обывателей; но «мы» всегда звучит лучше. – «Мы объявляем всякий строй, все обычаи и установления несостоятельными и недействительными, мы заявляем, что любые усилия исправить и изменить существующие в мире режимы – трусливый компромисс; мы провозглашаем, что плохо все; жизнь – дурная привычка; гуманность – признак слабости, терпеливость – преступление; а хуже всего – сочувствие и широта взглядов».

Полицейский(медленно приближается). Эй, сударь!

Адам(взглянув на него). В чем дело?

Полицейский. Не кричите так, не то я вас арестую.

Адам. Простите, – я свободный человек и могу говорить, что хочу. Впрочем, я уже тысячу раз проповедовал это устно и письменно. И все без толку… Нет смысла повторяться! (Засовывает скомканный Манифест в карман.)

Полицейский. Говорить можете, но не орите. Что это у вас?

Адам. Пушка отрицания.

Полицейский. А разрешение есть?

Адам. На что? На отрицание?

Полицейский. Нет, – чтоб поставить ее на этом земельном участке.

Адам. Плевал я на все разрешения!

Полицейский. В таком случае забирайте эту штуковину и – марш отсюда! Не то заплатите штраф. Чтоб через час здесь ничего не было!

Адам. Через час? Скажите, – через минуту! Через минуту все полетит к чертям, господин блюститель всемирного порядка!.. Вы даже не спросите, что я имею в виду?

Полицейский. Ступайте-ка лучше домой, сударь! (Уходит.)

Адам. Последнее мгновенье мира, и так все опошлить!.. Тьфу! Добро бы изрек что-нибудь великое!.. Все плохо! Плохо! Плохо! Все отрицаю!

Бьют часы.

Полдень! Бим-бам… Вот и конец! Сейчас громыхнет… Раз, два… Теперь нажать… Бим… Еще секунду… Вам… (Спохватывается.) Уже отбили? А я не сумел выстрелить… Плохо!

Бьют другие часы.

Ура! Мир, жалкий мир, пробил твой час! Бим-бам… Ну же! (Нажимает кнопку на Пушке.)

Оглушительный грохот, дребезг. Адам падает. Кромешная тьма. Завывание ветра. Рев и гул. Все звуковые средства театра приведены в действие. Адам садится.

О, боже, я мертв!.. Помогите!

Грохот затихает и внезапно прекращается совсем. Пауза. Чуть брезжит мутный свет. В непроглядных сумерках обнаруживается, что все исчезло. Осталась голая земля, пригорок да ужасающе оголенный горизонт. Адам садится.

Как, я не мертв?! Стало быть, это не конец света? (Встает.) Где я? Вот Пушка отрицания… Но ведь раньше тут стояли дома!.. А вот там висело белье… Домов нет… Ничего… Ничего нет… Значит, все-таки конец света?! А я – жив?! Ах да… Я забыл отвергнуть самого себя!.. А в остальном – это конец света, – несомненно. (Падает на колени.) Я спас мир, ибо уничтожил его! (Пауза.) Что за чушь, – на меня вдруг нашло какое-то молитвенное настроение… (Поднимается.) Погляжу-ка лучше, как выглядит мир после светопреставления. (Озирается по сторонам.)

 
Это все?.. Как же так?.. Но ведь тут и намека нету
на кошмар катастрофы, на трагический дым, на комету!..
Эх, циклон бы, потоп!.. Да и лава не помешала б!..
И, признаться, мне жаль, что не слышно ни воплей, ни жалоб…
Я-то думал – крах грандиозней… Пусть ужасно, зато прекрасно!
Великолепьем крушенья хотел насладиться…
А случилось все так, будто лампочка вдруг погасла…
Где феерия зла, искаженные ужасом лица?!
Стыд! Позор! Так испортить спектакль!
Да неужто всемирный крах не достоин большего блеска?!
Нет, шалишь, я финал бы поставил не так.
Я подбавил бы ужасов, трагики, треска!
И бенгальских огней, и пожаров, багрово-кровавых…
Думал – будет на что посмотреть… Сумасшествие огненной лавы,
пепелище, скелеты станков, и среди запустенья и свалки —
колоннадой ощеренный храм, обгорелые балки…
А в действительности? Ничего! Ничего, гляди, не гляди!..
Хоть бы что-то осталось… Ан нет. Пустота. Значит, вывод один:
мир не стоил гроша, и Ничто обратилось в Ничто.
Если б стоил чего-то, осталось хотя бы то,
что достойно остаться… Не так ли?.. Кругом заунывно и голо…
Хоть бы горсточка праха, тряпица, осколок!..
Ничего-то людского!.. Мертво. Хоть бы кто-то спросил, укорил:
Что стряслось, старина? Уж не ты ли сие сотворил?
Я признался бы: да, я в ответе за гибель людей,
это я все на свете отверг, истребил страшной Пушкой своей.
Поступить я иначе не мог по причинам глубоким и веским.
Жаль, что некому это сказать, перемолвиться не с кем…
Беспредельно Ничто… И какое оно убогое!
Я-то думал, что после людей уцелеет хотя бы немногое…
Столб, допустим, чтоб прислониться… Словом, нечто мирское, людское,
дабы снова я мог отрицать… Но, как видно, зашел далеко я…
Отрицанье мое оказалось сильней, чем я думал…
До чего же уныло кругом!.. Бр-р, какой холодиной подуло!..
И во сне не приснится, что славянское «нет» всеохватное
на такое способно… Ау!.. Эге-гей!.. Я один, вероятно…
И ведь смелость какая нужна! Ого-го!.. Ни души во Вселенной.
Триумфальный финал! Пустота. Никого из людей.
Жаль, не видел никто, как свершилось все это мгновенно,
а такое не каждый случается день!
Эй!.. Да слышит ли кто?.. Никого. Ну, и ладно! Баста!
А другой бы небось заносился и хвастал, —
Дескать, я отрицал все и вся и над миром расправу вершил…
Хоть зеваку бы одного!.. Никого. Ни души.
Ограниченный мир, и тупой, и пустой, и ленивый…
Что там сверхчеловеческий труд и великие наши порывы?!
Эге-гей!.. Никого… Все мертво. Отрицанье повально.
А ведь глупостью было с моей стороны понимать отрицанье буквально!..
Мир погиб. Я его погубил, так как был он устроен паршиво.
Жаль, финал подкачал, а ведь мог получиться на диво!
 

Вверху загораетсяОко Божье. Слышен грохот.

Глас Божий. Адам, что ты сделал?

Адам. Что?! Кто это говорит? Есть здесь кто-нибудь?

Глас Божий. Что ты сделал?

Адам(горделиво). Разве не видите?! Я отрицал мир…

Глас Божий. Что ты сделал, Адам?

Адам(глянув вверх). Пресвятая дева, это говорит Бог! (Падает на колени, закрывает лицо руками.)

Глас Божий. Зачем ты это сделал?

Адам. Я… Я думал…

Глас Божий. Адам, зачем ты это сделал?

Адам. Затем, что мир был устроен скверно и несправедливо! Например…

Глас Божий. Сотворишь его заново сам!

Адам. Я!? Как же так?! Почему?!

Глас Божий. Покажи, на что ты способен!

Адам. Зачем это творить?!

Глас Божий. В наказание.

Адам. Творить? Но как?! Из чего?!

Глас Божий. Из глины, что под твоими коленями.

Адам. Мне страшно…

Глас Божий. Творить всегда страшно. Встань!

Адам. Боже, смилуйся надо мной!

Глас Божий. Твори, Адам!

Громыхание. Свет гаснет.

Адам. Что?! (Поднимается, отряхивает колени.) Легко сказать, – сотвори новый мир!.. Но как?! Эге-гей, как это делается?! Не отвечает… Его и след простыл… Гм, не больно-то он разговорчив… Вообще-то я представлял его совсем иначе… Думал, его просто нет… Но раз уж он есть, мог бы сказать побольше! Я бы пункт за пунктом ему доказал, насколько плох был старый мир. Алло! Отче наш! Исчез.

Этак всякий сумеет, – прийти да приказать: мол, сделай новый мир! И скрыться на английский манер. Разве это мое дело – творить?! Мое дело, простите, судить мир и отрицать. Это мое право, на то мне и разум дан, не так ли?! А творить – совсем другое дело: разве что спятивши… Слов нет, я создал бы совсем иной, лучший мир! Я растолковал бы господу богу по пунктам, каким должен быть мир! Не хотел выслушать, ладно… Меня вполне устраивает, что нет ничего… (Садится на груду глины.) Чепуха. Просто мне примерещилось… Конечно, это была галлюцинация… Разве сотворишь жизнь из глины?! Видно, у него понятия нет о современной биологии. Из глины не может родиться никакой организм, так же, как блохи не заводятся от пыли; бабьи суеверия! Минутку! Небольшой эксперимент! (Берет две пригоршни глины и делает пассы на манер факира.)

Чары-мары-фук! (Дохнув в ладони.) Да будут блохи! (Раскрывает ладони.) И что же? Мамочки, да они прыгают! (Вскакивает.) Блохи!.. Еще заберутся в одежду!.. (Захлопывает ладони и, опасливо отведя их от себя, кричит.) Что за глупые шутки, – сотворить для меня целую пригоршню блох?! Что теперь с ними делать?! Эге-гей! Не отзывается… Черт подери, а ведь блох-то сотворил я сам! (Всплескивает руками.) Я умею творить! Я сотворил живых блох! (Почесывается.) Ну, да! Прежде у меня их не было. Я стал творцом! Могу творить по собственной воле, на то моя власть! Кто в силах уничтожать, тот может и творить. (Почесывается.) Какие прыткие! Вообще-то блоха – чудо природы: удивительно скачет!.. Пускай кто-нибудь попробует сделать блох! И ведь учтите, я могу сотворить их сколько угодно! (Склонившись над грудой глины.) Нет, нет, постойте… Если я умею создавать блох, стало быть, могу сотворить и другое – мух, мышей, слонов. Или – динозавра… Сколько ног у динозавра? Все равно! Могу сделать его хоть о тринадцати ногах! А не то сотворю крылатую корову! Или… Прямо голова идет кругом… (Почесывается.) До чего же это здорово – чувствовать себя творцом! (Прилагает отчаянные усилия, чтобы сосредоточиться.)

Думай, Адам… Твое творение должно быть получше прежнего хлама! Покажи, каким бы следовало быть миру! (К небу.) Вразуми, господи, что мне сотворить! Не отвечает… Видно, не решается… Оставил бы хоть побольше глины!.. Этой кучки не хватит на все, что я способен сделать! Знать бы только, что!

Нет, нет, людей не хочу! Это решено. Я их отверг – и точка! Люди – дело прошлое… Что-нибудь высшее! Новое! Например, пусть будет… Нет! Представим себе нечто непохожее на человека. Дадим волю вдохновению. Зажмурим глаза и силою безграничного творческого воображения вызовем образ существа, которое не было бы жалким человеком. Вот так… (Закрывает глаза и застывает в неподвижности. Пауза.)

Вот идиотизм! Все мне лезет в голову кенгуру… Кенгуру за книгой. Кенгуру на мотоцикле. Тьфу! Прямо будто цирк, гвоздь программы. Творец мира со своими дрессированными кенгуру. Нет, это не годится! Начнем снова. Внимание! (Пауза.) Как назло! Теперь вижу тюленей, балансирующих лампами и мячами… Не надо было думать о цирке… Что-нибудь другое! (Пауза.) Чертовски трудная задача – создать нечто новое! (Поддает глину ногой.) Сделай что-нибудь сама, Глина созидания! Ну? А я погляжу, что из тебя вылупится… Ничего – и не шелохнется!.. Червя, и того произвести не может, дрянь бесплодная!.. (Внезапно осененный.) Эврика! Перешагнем, перескочим обезьянью стадию человека! Создадим высшее существо – Сверхчеловека! Пусть не ведает он ни слабости, ни сострадания! Пусть будет свободен от предрассудков и всяческих уз, от страха и рабских инстинктов! Господи, какой потрясающий момент! Пусть он будет сильным и независимым, с орлиным взором, обращенным к солнцу! Пусть будет он владыкой горных пиков, а не жалким обитателем низин! Быть по сему, аминь! (Опускается на колени перед грудой глины.)

В конце концов, это всего лишь эксперимент, не так ли?! По крайней мере, увидим, что можно сделать.

(Ревностно принимается за работу.)

 
Исторический миг!.. За работу! Скорее за дело!
О, божественный труд, предвещающий Сверхчеловека!
Да возвысится жизнь над звериным, над рабским уделом!
Выше! Выше! Дерзай! Превзойди все, что было от века!
Человек, пресыщаясь людьми, начинает богов творить.
Как же ноги тебе приладить?.. И не вздумай боготворить бога!
Отвергни бога! И могучей десницей расторгни
заколдованный круг обветшалого бытия!
Властвуй сам над собой!.. Полно! Что за телячьи восторги?!
Для чего мне мужчина?
 

(Прерывает работу.)

 
Мужчиной могу быть и я!
Поначалу хотя бы… А там поглядим… Кто знает,
нужен будет второй или нет для расцвета нового древа.
Этот праздник творения сотворением женщины начинаю,
я, новейший Адам, приступаю к созданию Евы.
 

(Скидывает пиджак и принимается за лепку.)

 
Глину гнести – сладко!
Творчество – вот блаженство!
Леплю, обуян лихорадкой,
Сверхжизнь и Сверхсовершенство.
Чувствую, чудо природы
уже возникает в глине…
Не марионетка секса,
не женщина – а богиня!
Ты – госпожа положенья.
Чем ты мужчины хуже?!
Ты не в ярме услуженья,
ты почитаема мужем!
Сюда налепить побольше, но так, чтоб ни складок, ни трещины!
Ух, дьявол, какие бедра я сделал для этой женщины!
Рви ненавистные путы,
цепи морали и ханжества!
Идола похоти рабски
не услаждай, не обхаживай!
Хватит рожать ублюдков,
в грязной погрязнув посуде!
Панцирь гнилых предрассудков
пробей беломраморной грудью!
А чтобы груди Сверхженщины выглядели покруглее, —
для персей вышеозначенных я глины не пожалею!..
В творческом изнеможении
в пиршестве буйных телес
я познаю изумленно
высшую волю небес!
Опыт по женской части мне пригодился ныне…
Знаю, по крайней мере, чем наделить богиню!
Волосы цвета львицы, цвета пшеницы дам,
страсть как люблю блондинок – больше всех прочих дам.
Красавица безупречна – смотри хоть справа, хоть слева!
Дело сделано.
 

(Поднимается.)

 
Встань же! Ты мне нравишься, Ева!
Ну же, очнись, богиня, женщина нового склада!..
Даже вспотел!.. Вот работка!.. Творчество хуже ада!..
Встань, изваянье, слышишь?! Тщетно… Не дышит грудь…
Дурень, осел, позабыл я жизнь в эту грудь вдохнуть!..
 

(Надевает пиджак и, опустившись на колени, дышит на изваяние.)

 
Чудо, краса и сила… Ева, очнись наконец!
Жизнь вдохни поцелуем в мертвую глину, творец!..
 

Пустынный край озаряется солнцем.

Ева(приподнимается). Ах!..

Адам(в изумлении). Ожила! Значит, я все-таки умею! Ева, ты действительно живая?

Ева(распрямляется). Кто меня зовет?

Адам. Я, творец… Коленопреклоненный, приветствую тебя, божественное создание!

Ева. Вот так, на коленях, и стойте!..

Адам. Стою в изумлении… Как ты прекрасна!

Ева. Кто вы? Вы весь в земной грязи…

Адам. Это – Глина созидания! Я – Адам, отец жизни. О, незабываемое мгновенье! Ева, дай мне руку!..

Ева. Сперва умойся!.. Отойди!

Адам(поднимается в растерянности). Как? Тебе нечего сказать мне?

Ева(указывая рукой). Солнце!..

Адам. Ну и что?

Ева. Оно высоко…

Адам. Это я давно знаю!..

Ева. Ты не достоин поднять на нас глаза!

Адам. На кого это – вас, простите?!

Ева. На меня и на солнце, жалкий уродец!

Адам. Жалкий уро… Ева! Знаешь ли ты, кто я?

Ева. Какое-то нечистое существо… У тебя кривые ноги и грязные руки. Верно, ты из рабов…

Адам. А что такое, скажи, пожалуйста, ты?

Ева. Я – чудо жизни!

Адам. Кто это тебе внушил?

Ева. Внутренний голос. Я – богиня.

Адам. А ведь ее внутренний голос тоже – от меня!

Ева. У тебя голос противный. Во мне же поет высший голос.

Адам. Что же он поет?

Ева. Этого тебе не понять, низкий раб! Он поет, что я белокура, как львица, как спелые хлеба…

Адам. Да ну?

Ева. Что я без оков и без слабостей, без изъянов и недостатков.

Адам. Скажи пожалуйста!..

Ева. Что я не буду рожать ублюдков, не погрязну в грязной посуде, что панцирь гнилых предрассудков пробью беломраморной грудью…

Адам. Да, такой я желал тебя! Ева, будь моей!

Ева. Поди прочь! Я не про тебя…

Адам. То есть как?

Ева. Я буду хозяйкой положенья. Не в ярме услуженья, а почитаемая мужем!..

Адам. Послушай, кто тебе все это напел?

Ева. Внутренний голос…

Адам. Так-то оно так, но не следует понимать это буквально… Я создал Еву для себя… Ты будешь моей женой, Ева!

Ева. Я не стану обхаживать идола похоти…

Адам. Да какой там идол, глупая! Вот увидишь, – я буду носить тебя на руках!

Ева. Я – не марионетка секса и моды!..

Адам. Нет, нет, конечно, я знаю!.. Ева, мы с тобой одни в целом мире… А одиночество страшно… Будь же со мной добрей! Ну! Что тебе стоит?!

Ева. Я не ведаю ни слабости, ни сострадания…

Адам. Я тоже. (Приосанивается.) Знаешь, кто уничтожил мир? Я! Знаешь, кто создал тебя? Я! Знаешь, кто теперь властелин мира? Я! Стоит мне приказать, – и ты будешь моей. Нет, нет, это я только так говорю. Я знаю, ты – свободна. Но надо ведь считаться… Я дал тебе жизнь, и это тебя обязывает… Женщине так легко отблагодарить мужчину!..

Ева. Я – женщина нового склада!

Адам. Да хватит тебе об этом! Скажи, чего ты хочешь? Что мне для тебя сделать?

Ева. Можешь поклоняться мне, раб!

Адам. Ладно, ладно. А ты что будешь делать?

Ева. Стань на колени, я удаляюсь в горы!

Адам. В горы? Зачем? Что тебе нужно в горах?

Ева. Вольность и выси, обитатель низин!

Адам. Нет, останься, прошу тебя! Мне сейчас нельзя в горы; я должен, видишь, творить из этой глины! Сядь рядышком и смотри; я могу создать все, что угодно, – блох, и богов, и героев, – что угодно. А ты будешь меня вдохновлять – в этом величайшее назначение женщины! Что же тебе создать! Приказывай!

Ева. Мне вовсе не интересно смотреть, как ты возишься в грязи!

Адам. Вожусь в грязи? Да есть ли что-нибудь более возвышенное, чем творчество?!

Ева. Свобода. (Уходит.)

Адам. Эй, постой! Куда же ты?!

Ева. На вершины… (Скрывается.)

Адам. К черту вершины! Останься со мной, слышишь?! Не бросай меня тут! Погоди, я ведь должен сотворить мир! Ева!.. Черт!.. Уходит – бросила меня валандаться с этой проклятой глиной!.. До чего человек одинок, когда он творит… Да подожди же меня, Ева! Я с тобой!..

Ева(голос за сценой). Ввысь! Ввысь!

Адам. Куда захочешь… Подожди меня! Ева! Бегу! (Спешит за ней.)

Занавес