Текст книги "Собрание сочинений в семи томах. Том 4. Пьесы"

Автор книги: Карел Чапек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Эпилог

То же место, только глубину сцены занимают вздымающиеся ввысь строительные леса. ВходятПервосвященник иПослушник.

Послушник. И все же древнейшие свидетельства противоречивы.

Первосвященник. Все свидетельства противоречивы. Именно посему истина устанавливается и диктуется свыше. Согласно догматам веры, оба были безусы, безбороды, сияли нездешней красотой и вознеслись в небеса на том же месте, где и сотворили мир. Некогда существовала секта, последователи коей утверждали, будто ланиты творцов наших покрывала буйная растительность. Однако же, сын мой, учение сие было отвергнуто и предано анафеме.

Послушник. И искоренено огнем и мечом.

Первосвященник. По праву, сын мой. То было тяжкое заблуждение, и родилась сия ересь в кровавые времена. Ежели творцы воистину существовали, примем со смиренностью учение о божественной чистоте их ликов.

Послушник. Ежели они воистину существовали?

Первосвященник. Да. Некоторые теологи полагают, что явление их следует понимать в образном смысле. Утверждается, будто они ранее вовсе и не существовали в земном обличии, а бренную оболочку обрели временно и чудодейственным способом.

Послушник. Но мы учим народ, что они жили подобно всем смертным и явились людям на этом самом месте!

Первосвященник. Воистину так. Толкование текстов допускает и то и другое. Тем строже должны мы исполнять священные обряды в честь обоих творцов – Альтера и Адамэго. Взгляни на строящийся храм! Сказано, что только с возведением его будет завершен акт творения. Не будем вопрошать, воистину ли существовали боги; главное, что в честь их возводится храм, коим будет увенчан божественный уклад мира. О, сколь прекрасен сей вечер!

Послушник. Канун Дня Создателей.

Первосвященник. Да, ныне в первый раз зазвучит колокол, отлитый во славу их. На том месте, где я стою, была выкопана из-под земли чугунная труба, или жерло, из коего и отлили колокол. Назвали его Канон, сиречь Закон.

Послушник. Правда ли, что эта пушка упала с неба?

Первосвященник. Глаголят, сын мой. Канон сей столь глубоко вошел в землю, что всенепременно должен был упасть с великой высоты. У этого колокола будет неземной звон. Эй, сторож!

Сторож(выходит из-под лесов). Вечер добрый, ваше преосвященство.

Первосвященник. Сторож, ночи нынче стали холодные. Смотрите, как бы кто не проник в святую пещеру.

Сторож. Не извольте беспокоиться.

Первосвященник. Ведомо мне, зимой сюда зачастили на ночь всякие старцы да бродяги. Жаль их. И все же допускать того не следует. Только сим и могу объяснить, что на столь священном месте… совестно сказать: полно блох.

Послушник. Отче, неужто и блохи – творение Создателей?

Первосвященник. Воистину и сии твари суть порождения неисповедимой мудрости творцов; однако негоже, чтобы нищие напускали их сюда. Следите за этим, сторож.

Сторож. Я прогоню их взашей, ваше преосвященство.

Первосвященник. Вот и хорошо. Храм Творцов – не притон для бродяг. Идем помолимся, сын мой.

Уходят.

Сторож(смотрит им вслед). Храм, храм! (Сплевывает.) Слыхали мы эти байки. Никаких Создателей сроду не бывало, и точка! (Чешется.) Проклятые блохи!

Появляется Поскребыш , с ним Адам и Альтер Эго , оба в жалких отрепьях своих божественных облачений, с нищенскими посохами и сумами.

Поскребыш. Вот мы и опять дома к зиме. Ой-ой, что это тут строят?

Сторож. Это ты, Поскребыш? И старички твои с тобой? А где ж пацаны?

Поскребыш. Разбрелись по белу свету – сами себя кормят. Господин сторож, что тут строят?

Сторож. Храм.

Адам. Какой храм?

Сторож. Говорят, храм Создателей.

Адам. Храм Создателей?

Сторож. Ага. Только хотел бы я знать, на кой ляд Создателям храм? (Сплевывает.) Ведь все один обман. А сколько ухлопают золота да мрамора!

Адам. Храм Создателей! Слышишь, Альтер Эго? Про нас вспомнили!

Альтер Эго. Поверить не могу…Смотри, Адам, какое грандиозное сооружение!

Адам. Я этого ждал! Я знал – люди нас отблагодарят! Вот видишь, дорогой Альтер Эго!

Альтер Эго. Мой добрый Адам!

Обнимаются.

Поскребыш. А что же будет с нами, господин сторож?

Сторож. Приказано, вишь, чтоб и духу вашего тут не было. Шляется, мол, всякий сброд!

Поскребыш. Так я и знал. А жаль, хорошая была дыра!

Сторож. Отчаливайте, да поживей!

Адам. Тут какое-то недоразумение, сторож. Разве это – не храм Создателей!

Сторож. Это храм для их статуй и для попов. А вы проваливайте подобру-поздорову.

Адам. Сторож, знай: мы – Адам и Альтер Эго.

Альтер Эго. Мы Создатели!

Адам. Прочь с дороги! Идем с нами, Поскребыш!

Сторож. Куда?

Адам. В наш храм!

Сторож. Послушай, старик, хоть и жаль мне вас, но гляди – возьму палку. Отправляйтесь на ночь в какой-нибудь хлев. (Скрывается под лесами.)

Поскребыш. Да, теперь каюк. А как хорошо нам было в пещере…

Альтер Эго. Каюк! Что скажешь, Адам?

Адам. Я этого ждал! Я же знал, что… что… (Рыдая, бессильно опускается на землю.) Господи, как ужасно быть творцом.

Темнеет.

Альтер Эго. Адам, у тебя есть еще Пушка отрицания. Она под тобой, только руку протянуть. Протянуть руку – и кара, протянуть руку – и искупление. Адам, как ты поступишь?

Адам. Оставь меня! Ради бога, оставь!

Альтер Эго. Разве ты не дошел до предела страданий и боли? Адам, неужели ты это так оставишь?

Сторож выходит с молотком и красным фонариком.

Сторож. Я же еще и скобы выпрямляй! Проклятая жисть!

Поскребыш. Собачий холод.

Сторож. Чертова работа.

Альтер Эго. Отойди, Адам! (Бросается на землю, ищет место, где была зарыта Пушка.)

Сторож. Пропади он пропадом – весь этот мир!

Поскребыш. Провались он в преисподнюю!

Сторож. Разрази его гром!

Альтер Эго(выворачивает камень). Адам, Адам, Пушку отрицания сперли!

Раздается гулкий удар колокола.

Сторож. Ага, – новый колокол.

Адам(выпрямляется). Это она! Она! Слышишь?

Альтер Эго. Пушка отрицания!

Адам. Узнаю ее по голосу! Моя Пушка! Слышишь, как гудит?

Поскребыш. Отбивает: бим-бам, бим-бам!

Альтер Эго. Отбивает: нет! нет!

Адам. Отбивает: да! да! да!

Альтер Эго. Нет! Нет! Нет! Нет!

Адам. Да! Да! Да! Да!

Поскребыш (стучит ложкой по своему котелку). Бим-бам, бим-бам!

Сторож(стучит молотком по наковальне, выпрямляя скобы). Раз! Два! Раз! Два!

Звон бесчисленных колоколов.

Поскребыш. Это мой котелок так звенит!

Сторож. Это звенит мой молоток!

Альтер Эго. Это гром моего отрицания!

Загорается Око Божье.

Глас Божий. Это я звоню во все колокола мира!

Поскребыш. Бим-бам!

Адам. Да! Да!

Альтер Эго. Нет! Нет!

Адам. Боже, что это – «да» или «нет»?

Альтер Эго. Эй – «да» или «нет»?

Глас Божий. Слушай!

Бесчисленные мужские и женские голоса. Выкрики, смех.

Слушай!

Глас Божий переходит в торжественный хорал.

Хоры за сценой. Осанна, осанна! Слава творцам!

Сторож(снимает шапку). Праздник у людей.

Благовест и пение стихают.

Глас Божий. Адам-творец!

Адам. Я тут.

Глас Божий. Ты оставишь все, как есть?

Адам. Да! Да! Да!

Глас Божий. Я тоже.

Удар колокола.

Занавес

Белая болезнь[78]78
  О том, как складывался замысел пьесы «Белая болезнь», К. Чапек подробно рассказал в предисловии к драме своего друга, пражского зубного врача Иржи Фоустки «Орудие жизни» (1937).
  В самом начале 30-х годов Фоустка предложил Чапеку написать утопический роман о враче, который, найдя средство борьбы с охватившей все континенты эпидемией рака, диктует правительствам и народам свои условия и создает идеальное мировое государство. Идея не увлекла писателя, так как он, с одной стороны, не мог себе представить идеального мироустройства и не сочувствовал человеку, который бы стремился навязать свою волю всему человечеству, а с другой – уже использовал сходный сюжетный мотив в романе «Кракатит». Позднее Чапек, отец которого был врачом, хотел написать настоящий «панегирик» этой профессии, но образ врача-диктатора не укладывался в его представления о медицинском мире, ибо врач прежде всего «защитник жизни» и борьба, которую он ведет, – борьба оборонительная. «Этим я не отрицаю, – писал Чапек, – что человечеству иногда бывает нужен врач – вождь и реформатор; но в мире моего опыта для него не было места…» [К. Čapek. Divadelníkem proti své vůli, s. 323.]
  В середине 30-х годов отношение писателя к этому замыслу изменилось: «Мне вдруг стало ясно, – вспоминал он, – что тот врач, специалист в области жизни, сражающийся по долгу профессии и по внутреннему призванию за жизнь каждого человека, не мог быть диктатором, но, наоборот, должен был стать человеком, который до последней возможности борется за индивидуальное человеческое право на жизнь. […] Тем самым первоначальный замысел повернулся, так сказать, на сто восемьдесят градусов; от руководства миром к защите каждого человека; тем самым он обрел для меня новую актуальность в эпоху, когда гуманизм, демократия, человеческое право и личная свобода находятся в обороне; и одним поворотом руки из этого возникла основная концепция „Белой болезни“» [Tам же, s. 324–325.].
  На вопрос, долго ли он работал над пьесой, Чапек ответил: «Месяц. В голове я носил ее три года»[F. Feigel. Karel Capek o úspěchu «Bilé nemoci». – «A-Zet ranní», 5. III. 1937.]. Возможным дополнительным импульсом послужило сообщение о том, что ряд видных медиков отказались лечить Гитлера (в чешской печати оно появилось в январе 1936 г.). К работе над текстом Чапек приступил в начале марта 1936 года. Первый вариант, работа над которым была завершена летом 1936 года, существенно отличался от окончательной редакции (конец лета – середина декабря 1936 г.).
  В первом варианте главного героя, противостоявшего Маршалу, звали Герцфельд, причем подчеркивалось его еврейское происхождение. Сигелиус именовался не советником двора, а всего лишь медицинским советником. Основной конфликт пьесы трактовался более узко, противопоставление главного героя пьесы и Сигелиуса было менее резким.
  Незадолго до премьеры в журнале «Чин» было опубликовано интервью с Чапеком под красноречивым заголовком «Сигнал предостережения». «Вы спрашиваете меня, – сказал писатель, – является ли белая болезнь символом. Первоначально я не задумывал ее как символ. Белая болезнь – просто драматургический прием, фон, на котором можно лучше и яснее обрисовать конфликт. […] Впрочем, впоследствии белая болезнь стала для меня символом, символом современного разложения белой расы и мира. Белая болезнь в моей пьесе вызывает и воспоминание о средневековье с его грозными эпидемиями; это также какая-то эпидемия, против которой люди не знают лекарства. Сейчас, когда мы во многом видим вокруг себя возвращение к средневековью, к его методам, и сама природа словно бы возвратилась к такому варварскому вмешательству. […] Должна ли настать столь страшная катастрофа, чтобы человечество опомнилось на пути к губительным потрясениям и смертоносной гонке вооружений? Как драматург, я использую, разумеется, решительное средство против заблуждающегося человечества. Конечно, если б я не верил, что людей можно пробудить на путях разума и духа, „Белая болезнь“, вероятно, не возникла бы. Именно потому, что я верю, я использую этот решительный призыв: „Белая болезнь“ – призыв к совести и честному разуму всех, сердцу кого близки судьба Европы, судьба спокойного развития, судьба человечества вообще […]» [К. Čареk. Varovné znamení, – «Cin», 14. I. 1937, № 1, s. 3–4.].
  Премьера пьесы состоялась 29 января 1937 года в Сословном театре в Праге (вспомогательная сцена Национального театра). В том же году пьеса вышла отдельным изданием в издательстве Франтишека Борового.
  Вокруг «Белой болезни» развернулась острая политическая борьба. Еще до премьеры германский посол в Праге потребовал, чтобы была изменена фамилия барона Крюга (намек на немецкое der Krieg – война), так как видел в ней тенденциозный выпад против немецких королей оружия. Поэтому в постановке Национального театра этот персонаж фигурировал под скандинавизированным именем Олаф Крог. Бурная реакция зала отражала политические симпатии зрителей. Реакционная печать начала травлю пьесы и ее автора. В защиту Чапека решительнее всего выступила коммунистическая пресса (Ю. Фучик, Л. Штолл).
  Чапек принял участие в работе над сценарием кинофильма «Белая болезнь», поставленного в конце 1937 года. В финале фильма доктор Гален посылал свое лекарство народу одной из малых стран, чтобы она могла бороться против белой болезни и агрессии.
  После мюнхенской капитуляции пьеса и фильм были запрещены.
  21 мая 1937 года Томас Манн писал Чапеку из Цюриха: «Вы, наверное, уже знаете о триумфальном успехе, который имела вчера вечером ваша пьеса „Белая болезнь“, но, несмотря на это, я хотел бы поделиться собственными впечатлениями и сказать вам, какое исключительное воздействие она произвела на нашу публику и на нас, присутствовавших при этом. Право, должен поздравить Вас с победой. Не могу не поражаться мастерской смелостью, с какой вы овладеваете театром и используете его средства для реализации и формирования духовного и идеального. В пьесе есть фантастика и символика, которые можно найти и в Вашей прозе, и здесь они, так же как и там, соединяются с величайшей живостью и пластичностью […]» [К. Čapek. Divadelníkem proti své vůli, s. 380.].
  На русском языке «Белая болезнь» впервые опубликована в 1950 году.


[Закрыть]
Драма в трех действиях и четырнадцати картинах
© Перевод Т. Аксель

Предисловие

Несколько лет назад мой друг доктор Иржи Фоустка предложил мне такой сюжет: врач, открывший лучи, уничтожающие злокачественные опухоли, обнаруживает, что лучи эти одновременно являются «лучами смерти». С их помощью он становится властелином мира и непрошеным спасителем человечества. От этого сюжета у меня сохранился в памяти образ врача, который каким-то образом держит в руках судьбу людей всего мира. Но в наше время столько деятелей решают или стремятся решить судьбу народов и человечества, что я никогда не прельстился бы возможностью прибавить к ним еще одного, если бы меня не побуждала к этому настоятельно сама наша эпоха.

Один из характерных признаков послевоенного времени – отход от того, что кое-где почти презрительно называют «гуманизмом». Это слово означает благоговейное уважение к жизни и правам человека, любовь к свободе и миру, стремление к правде и справедливости и другие нравственные постулаты, которые, в духе европейских традиций, считались доселе смыслом человеческого прогресса. Как известно, в некоторых странах и у некоторых народов воцарился совсем иной дух: не человек, а классы, государство, нация или раса считаются там носителем всех прав и единственным предметом уважения, но уважения уже чрезмерного: нет ничего выше их, ничто морально не ограничивает их волю и права. Государство, нация, режим наделены всемогущим авторитетом. Личность, ее свобода духа и совести, право на жизнь и независимость фактически и морально целиком подчинены так называемому коллективному, но, по сути, чисто автократическому, на насилии основанному строю. Проще говоря, положение в мире таково: дух политического авторитаризма воинственно противостоит европейской морали и демократическому гуманизму. Из года в год этот конфликт все грознее обостряется на международной арене, но одновременно он – внутренняя проблема каждого народа. Внешне он всего отчетливее проявляется хронической военной напряженностью в нынешней Европе и растущей склонностью решать политические вопросы средствами насилия и убийства.

Правда, нынешнему мировому конфликту можно дать также экономическое и социальное истолкование, можно рассматривать его в биологическом плане – как борьбу за существование. Но самый драматический его аспект заключается в столкновении двух великих антагонистических идеалов: на одной стороне нравственный идеал общечеловеческой гуманности, демократической свободы, всеобщего мира и уважения к жизни и правам каждого человека; на другой стороне – динамический антигуманный идеал власти, абсолютного господства и национальной или иной экспансии, для которой насилие – желанное средство, а человек и его жизнь – только орудие. Пользуясь принятыми ныне терминами, можно сказать, что это конфликт между идеалами демократии и идеалами неограниченной, честолюбивой диктатуры. Именно этот конфликт во всей его трагической актуальности и побудил меня написать «Белую болезнь».

Вместо выдуманной «белой болезни» можно было взять рак или какое-нибудь другое заболевание; но автор стремился, по мере возможности, перенести движущие мотивы и место действия своей пьесы в вымышленную обстановку, чтобы читателю не приходилось думать ни о подлинной болезни, ни о подлинных государствах или режимах. Кроме того, он видит в этой проказе нечто в известной мере символическое – признак глубокого упадка белой расы, – ведь современному человеку такая эпидемия представляется возвратом к чумным бедствиям средневековья. Автор умышленно сосредоточил нарастание драматического конфликта вокруг смертоносной эпидемии. Ведь именно больной, страдающий человек является естественным объектом человеколюбивой заботы, для него особенно важен общественный строй с гуманными нравственными устоями. Два великих мировоззрения сталкиваются, так сказать, над одром больного, и в конфликте их решается вопрос о жизни и смерти прокаженного человечества. Ужасы человеческих страданий, сочувствие к ним не останавливают властолюбца на его пути. А тот, кто восстает против него во имя гуманности и уважения к человеческой жизни, отказывает страдающим в помощи, так как сам неизбежно принимает роковую логику борьбы. И если этот спор придется решать силой оружия, то и во имя мира и гуманности будут неизбежны гекатомбы убийств и смертей. В мире войн сам Мир должен быть суровым и беспощадным воителем. И, наоборот, носитель власти и силы становится одним из тех, кто молит о человеколюбивой помощи, но его сметает неудержимая машина военщины, которую он сам пустил в ход. Именно в этом автор видит безнадежную тяжесть мирового конфликта, который мы переживаем. Это не просто борьба «черного» с «белым», добра со злом, произвола с законностью. В обоих лагерях мы видим великие ценности, безмерную твердость и непримиримость. Но в этой борьбе поставлено под угрозу все доброе и справедливое, вся жизнь человека. В конечном счете низменная и жестокосердная толпа равнодушно давит обоих носителей противоположных начал. Вот оно, человечество, которое гуманист хотел спасти, вот они, массы, которые властолюбец хотел вести к величию и славе! Вот они, твои «все люди», доктор Гален, вот она, ваша нация, Маршал! А мы – мы видим здесь свои исторические конфликты, исход которых неясен, но ясно одно: за них тяжелыми страданиями заплатит Человек. Как бы ни кончилась война, вспыхнувшая в финале пьесы, ясно, что страдающий Человек так и остался неспасенным.

Автор понимает, что этот неизбежный трагический финал – не решение вопроса. Но если говорить о подлинной борьбе, которая разыгрывается в наше время и в нашем мире между подлинными силами человечества, то ведь ее не решить словами; предоставим это решение истории. Быть может, заслуживают доверия будущие поколения, такие люди, как та честная и разумная молодая пара, с которой мы встречаемся в конце пьесы. Но окончательное решение остается за политической и духовной историей, а по отношению к ней мы не только зрители, но участники, которые должны знать, в каком лагере этого напряженного всемирного конфликта обеспечены все права и самая жизнь маленького народа.

Действующие лица

Действие первое. Надворный советник

Надворный советник профессор Сигелиус.

Доктор Гален.

1-й ассистент клиники.

2-й ассистент клиники.

1-й, 2-й, 3-й, 4-й – профессора.

Маршал.

Адъютант.

Генерал. Министр здравоохранения.

Один из свиты Маршала.

Комиссар.

Медицинская сестра.

Репортер.

Журналист.

Врачи, санитары, журналисты, свита.

1-й, 2-й, 3-й – больные.

Отец.

Мать.

Дочь.

Сын.

Действие второе. Барон Крюг

Надворный советник Сигелиус.

Барон Крюг.

Доктор Гален.

Маршал.

1-й, 2-й – больные.

Отец.

Мать.

Адъютант.

Действие третье. Маршал

Маршал.

Его дочь.

Крюг-младший.

Министр пропаганды.

Адъютант.

Доктор Гален.

Сын.

Один из толпы.

Толпа.

Действие первое
Надворный советник

Картина первая

Трое больных в бинтах.

1-й больной. Это мор, да, да, мор! На нашей улице в каждом доме по нескольку больных. Я говорю соседу: «У вас вон тоже на подбородке белое пятно». Он отвечает: «Пустяки, я ничего не чувствую». А нынче у него уже куски мяса отваливаются, как и у меня. Это мор!

2-й больной. Никакой не мор. Проказа это. Называют белой болезнью, а надо бы звать карой божьей… Такая беда не приходит без причин. Бог нас карает.

3-й больной. О господи Иисусе, господи Иисусе, господи Иисусе.

1-й больной. Божья кара! Хотел бы я знать, за что меня карать! Что я в жизни видел? Одну нужду! Хорош бог, который наказывает бедняков!

2-й больной. Погоди, увидишь. Сперва только пятнышко на коже, а вот как начнет болезнь жрать тебя изнутри, тогда скажешь: «Не может быть, чтобы это было ни за что ни про что. Наверно, кара божья!»

3-й больной. Господи Иисусе, господи Иисусе!

1-й больной. А причина одна: слишком много людей расплодилось на свете, половина должна передохнуть и дать место другим. Вот оно что. К примеру, ты, пекарь, уступи место другому пекарю. А я, бедняк, уступлю место другому бедняку: пускай вместо меня терпит нужду и голодает. Вот для чего напал на людей этот мор.

2-й больной. Никакой не мор, а проказа. Был мор, так люди чернели, а от этой проказы становятся белые, как… ну, как мел.

1-й больной. Белеть ли, чернеть ли – все равно. Только бы не эта вонь!

3-й больной. Господи Иисусе, господи Иисусе, господи Иисусе, смилуйся над нами!

2-й больной. Тебе-то что? Ты одинокий. А вот когда становишься противен собственной жене и детям… Бедняжки, как только они выдерживают такое зловоние!.. А у жены белое пятнышко на груди появилось… Около нас живет обойщик; заболел и все плачет – день и ночь, день и ночь.

3-й больной. О господи, господи, господи!..

1-й больной. Да замолчи ты! Заладил одно… Прокаженный!

Занавес

Картина вторая

Кабинет надворного советникапрофессора Сигелиуса.

Сигелиус. Прошу вас, господин журналист. В моем распоряжении всего три минуты. Вы понимаете, – пациенты. Итак, что вас интересует?

Репортер. Господин советник, наша газета, желая информировать публику, хотела бы услышать из самых авторитетных уст…

Сигелиус.…о так называемой белой болезни, или пекинской проказе? Я понимаю. К сожалению, о ней пишут слишком много. И слишком по-дилетантски, сударь. По моему мнению, болезнями должны заниматься только медики. Ибо стоит написать о болезни в газете, как большинство читателей тотчас начинает искать у себя симптомы. Не так ли?

Репортер. Да, но наша газета как раз хотела бы успокоить публику.

Сигелиус. Успокоить? А чем ее успокоить? Болезнь, видите ли, очень тяжелая и ширится, как лавина… Правда, все клиники мира лихорадочно ищут средство, но… (пожимает плечами) пока что наука бессильна. Напишите в своей газете, что при первых признаках болезни каждый должен обратиться к своему врачу, вот и все.

Репортер. А врач?

Сигелиус. Врач пропишет мазь. Бедным – марганцовую, богатым – перуанский бальзам…

Репортер. И это помогает?

Сигелиус. Да… против дурного запаха, когда откроются язвы. Это вторая стадия болезни.

Репортер. А третья?

Сигелиус. А в третьей помогает морфий, молодой человек. Только морфий. И довольно об этом, а? Гнусная болезнь.

Репортер. И она… очень заразительна?

Сигелиус(лекторским тоном). Да как сказать… Возбудитель болезни не найден. Известно только, что она распространяется с необычной быстротой. Далее, что ей не подвержено ни одно животное и что ее невозможно привить даже человеку… во всяком случае, молодому человеческому организму… Этот прекрасный опыт произвел над собой доктор Хирота в Токио. Да, мы воюем, друг мой, воюем, но с неизвестным противником. Можете написать, что моя клиника уже третий год изучает это заболевание. Мы опубликовали о нем изрядное количество научных статей, которые обильно и сочувственно цитируются в специальной литературе. (Звонит.) Пока что удалось с несомненностью установить… К сожалению, в моем распоряжении всего три минуты…

Сестра(входит). Что угодно, господин советник?

Сигелиус. Подберите для господина журналиста печатные труды нашей клиники.

Сестра. Слушаю.

Сигелиус. Можете упомянуть о них в своей статье, мой юный друг. На публику успокоительно подействует сообщение о том, что мы усиленно боремся с так называемой пекинской проказой. Мы, разумеется, не называем ее проказой. Проказа, или лепра, – кожное заболевание, тогда как наша болезнь – чисто внутренняя. Коллеги из кожной клиники претендуют, правда, на монопольное право объяснять эту болезнь… ну не будем об этом. Наша болезнь, сударь, это не какая-нибудь чесотка. Можете успокоить публику – о проказе здесь нет и речи. Куда там проказе против нашей болезни!

Репортер. Это… опаснее, чем проказа?

Сигелиус. Разумеется. Гораздо опаснее и интереснее. Только первые ее признаки напоминают обычную проказу. Где-нибудь на коже появляется маленькое белое пятнышко – холодное, как мрамор, и абсолютно нечувствительное. Так называемая «macula marmorea». Отсюда и название – белая болезнь. Но дальнейшее ее течение совершенно своеобразно и отличается от обычной «leprosis maculosa». Мы называем ее ченгова болезнь, или morbus Tshengi. Доктор Ченг, ученик Шарко и, конечно, терапевт, первый описал эту болезнь, несколько случаев которой он наблюдал в пекинском госпитале. Великолепная научная работа, сударь. Я сделал о ней сообщение еще в двадцать третьем году, когда никто и не думал о том, что ченгова болезнь когда-нибудь станет пандемией.

Репортер. Простите, чем?

Сигелиус. Пандемией. Заболеванием, которое распространяется лавиной по всему земному шару. В Китае, сударь, почти каждый год появляется новая интересная болезнь, порожденная нищетой. Но ни одна из них еще не истребляла столько народу. Это поистине мор наших дней. Она уже скосила добрых пять миллионов человек. Миллионов двенадцать больны ею в активной форме и, по крайней мере, втрое больше ходит, не зная, что у них на теле где-то есть нечувствительное бело-мраморное пятнышко величиной с чечевицу… Около трех лет назад эта болезнь появилась в нашей стране. Можете написать, что первый случай в Европе был отмечен как раз у меня в клинике. Мы вправе гордиться этим, мой друг. Один из признаков ченговой болезни даже получил название симптома Сигелиуса.

Репортер(записывает). Симптом… господина надворного советника… профессора Сигелиуса…

Сигелиус. Да, симптом Сигелиуса. Как видите, мы работаем не покладая рук. Пока что удалось с несомненностью установить, что ченгова болезнь поражает только лиц в возрасте сорока пяти лет и старше. Очевидно, для нее создают благоприятную почву те естественные изменения в человеческом организме, которые мы называем старением…

Репортер. Это чрезвычайно интересно.

Сигелиус. Вы думаете?.. А сколько вам лет?

Репортер. Тридцать.

Сигелиус. Вот то-то и оно. Будь вы постарше, это не казалось бы вам… таким интересным… Далее, нам известно, что после первого же признака болезни прогноз совершенно точен: смерть наступает через три – пять месяцев, обычно от общего заражения крови. По мнению моему и моей школы, которая поныне гордится тем, что является клиникой великого Лилиенталя, моего покойного тестя… можете записать это… Итак, по мнению классической школы Лилиенталя, morbus Tshengi – инфекционное заболевание, вызываемое доселе неизвестным возбудителем. Предрасположение к ней появляется с первыми признаками физической старости. Признаки и ход болезни… ну, об этом, пожалуй, лучше не распространяться. Мало приятные подробности. Что касается лечения, то «sedativa tantum praescribere opportet»[79]79
  показаны только болеутоляющие (лат.)


[Закрыть].

Репортер. Простите, как?

Сигелиус. Не записывайте этого, молодой человек, это только для врачей. Классический рецепт великого Лилиенталя. Вот это был врач, друг мой! Ах, если б он сейчас был с нами… Есть у вас еще вопросы? В моем распоряжении всего три минуты…

Репортер. Если господин советник разрешит… Наших читателей, конечно, больше всего интересует, как уберечься от этой болезни.

Сигелиус. Что-о-о? Уберечься? Никак! Абсолютно невозможно! (Вскакивает.) Мы все от нее перемрем. Каждый, кому больше сорока, обречен… Вам это все равно, в ваши глупые тридцать лет! Но мы, в наши зрелые годы… Подите-ка сюда! Взгляните, у меня на лице ничего нету? Какого-нибудь белого пятнышка? Что? Еще нет? Сколько раз в день я подхожу к зеркалу… Ваших читателей интересует, как уберечься… Еще бы! Меня это тоже интересует. (Садится, сжимает голову руками.) Боже, до чего бессильна наука!

Репортер. Господин советник, может быть, в заключение вы скажете несколько ободряющих слов?

Сигелиус. Да… Напишите у себя в газете, что… с этим нужно примириться.

Звонит телефон.

(Берет трубку.) Алло. Да. Что? Вы же знаете, что я никого не принимаю. Врач? А как его фамилия? Доктор Гален? Гм… Есть у него рекомендации? Нет? Так что же ему от меня нужно? Ах, вот как – «в интересах науки»? Пусть докучает этим моему второму ассистенту. У меня нет времени на какие-то научные разговоры. Что? Приходит уж пятый раз? Ну, если так, пожалуй, впустите его, но скажите, что я могу уделить ему всего три минуты. Да. (Вешает трубку и встает.) Вот видите, мой юный друг: попробуй тут сосредоточиться на научной работе!

Репортер. Извините, господин советник, что я отнял у вас драгоценное время…

Сигелиус. Не беда, не беда, друг мой. Наука и гласность должны идти рука об руку. Если я вам еще понадоблюсь, приходите без церемонии. (Подает руку.)

Репортер. Честь имею кланяться, господин советник! (Кланяясь, уходит.)

Сигелиус. Всего хорошего. (Садится за письменный стол.)

Стук в дверь.

(Берет перо и пишет. После паузы.) Войдите!

Доктор Гален входит и нерешительно останавливается в дверях.

(Пишет, не поднимая головы. После долгой паузы.) Не заставляйте меня ждать, коллега.

Гален(запинаясь). Простите, господин советник… я не хотел беспокоить вас… Я доктор Гален…

Сигелиус(продолжает писать). Это мне уже известно. Что вам угодно, господин Гален?

Гален. Я… я работаю врачом страхкассы, господин советник… практикую… лечу, можно сказать, самую бедноту… и, таким образом, имею возможность наблюдать множество разных заболеваний… потому что… среди бедняков… свирепствует столько болезней…

Сигелиус. Как вы сказали? Свирепствует?

Гален. Да, свирепствует… ширится.

Сигелиус. Ах, вот что. Врач не должен говорить цветисто, коллега.

Гален. Да, правильно… А в последнее время, когда так распространилась белая болезнь…

Сигелиус. Morbus Tshengi, коллега. Человек науки должен выражаться кратко и точно.

Гален. Когда видишь все эти ужасы… видишь, как человек заживо разлагается… на глазах своей семьи… И это ужасное зловоние…

Сигелиус. Надо пользоваться дезодораторами, коллега.

Гален. Да, но так хочется спасти этих людей. У меня были сотни случаев… страшных случаев, господин советник… И стоишь, бывало, над ними с пустыми руками… в полном отчаянии…

Сигелиус. Неправильно, коллега! Врач никогда не должен отчаиваться.

Гален. Но это так ужасно, господин советник! И я сказал себе: надо что-то сделать… что-то испробовать, а не стоять так зря… Я, правда, прочитал всю литературу по этой болезни, но… извините, господин советник… там нет… там нет этого…

Сигелиус. Чего там нет?

Гален. Правильного метода лечения, господин советник.

Сигелиус(кладет перо). А вы его знаете, этот метод?

Гален. Да, думаю, что знаю.

Сигелиус. Ах, вы думаете! У вас, наверно, есть собственная теория ченговой болезни, не так ли?

Гален. Да. Есть собственная теория.

Сигелиус. Довольно, господин Гален. Когда против болезни не удается найти средства, для нее придумывают хотя бы теорию. Это обычное явление. Но, на мой взгляд, практикующий врач должен придерживаться проверенных методов. Что скажут ваши пациенты, если вы станете испытывать на них ваши сомнительные теории? Для экспериментирования существуют клиники, коллега.

Гален. Вот потому-то…

Сигелиус. Я еще не кончил, доктор Гален. Как я уже сказал, в моем распоряжении, к сожалению, всего три минуты. Что касается ченговой болезни, рекомендую вам применять дезодораторы… и потом морфий, коллега, самое главное морфий. В конце концов, мы существуем для того, чтобы облегчить страдания больных… по крайней мере, платежеспособных. Больше ничего не могу сказать вам, коллега. Очень приятно было познакомиться. (Берет перо.)

Гален. Но… господин советник… я…

Сигелиус. Что вам еще угодно?

Гален. Видите ли, я умею лечить белую болезнь.

Сигелиус(пишет). Одиннадцать человек приходило ко мне с таким заявлением. Вы двенадцатый. Среди них были и врачи.

Гален. Но я проверил свой метод… на нескольких сотнях больных. И он дает положительные результаты…

Сигелиус. Какой процент выздоровевших?

Гален. Около шестидесяти. И еще двадцать под вопросом.

Сигелиус(кладет перо). Если бы вы сказали «сто процентов», я тотчас велел бы вывести вас, как сумасшедшего или шарлатана. Что же мне с вами делать? Послушайте, коллега, я вас понимаю: это заманчивая иллюзия – найти средство против ченговой болезни. Это принесло бы вам славу, сказочную клиентуру. Нобелевскую премию, университетскую кафедру. А? Вы стали бы славнее Пастера и Коха, знаменитее Лилиенталя!.. Да, подобная перспектива может вскружить голову. Но таких разочарований было уже…

Гален. Я хотел бы испытать свой метод в вашей клинике, господин советник.

Сигелиус. В моей клинике? Какая наивность! Вы ведь иностранного происхождения?

Гален. Да, верно. Я – уроженец Пергама в Греции.

Сигелиус. Вот видите. Как же я могу допустить иностранца в государственную клинику имени Лилиенталя?!

Гален. Но ведь у меня здешнее гражданство. Я уже с детства…

Сигелиус. Но происхождение, коллега, происхождение!

Гален. Лилиенталь тоже был… иностранного происхождения, не так ли?

Сигелиус. Напоминаю вам, сударь, что надворный советник ординарный профессор и доктор медицины Лилиенталь был моим тестем. К тому же нынче другие времена. Вы и сами, я думаю, понимаете. Кроме того, господин Гален, я сильно сомневаюсь, чтобы великий Лилиенталь допустил в свой храм науки… простите меня, врача какой-то страхкассы…

Гален.Меня он допустил бы, господин советник. Я когда-то был у него ассистентом…

Сигелиус(вскакивает). Ассистентом? Что ж вы, голубчик, сразу не сказали? Да вы садитесь, пожалуйста, коллега. Не стесняйтесь, Гален! Подумать только, вы были ассистентом моего тестя! Странно, я что-то не припомню, чтоб он когда-нибудь упоминал о вас.

Гален(присев на краешек кресла). Он… называл меня доктор Детина.

Сигелиус. О господи, так это вы – Детина![80]80
  Доктор Детина. – В оригинале игра слов: по-чешски «детина» – человек наивный и чистосердечный, как ребенок.


[Закрыть] «Он мой лучший ученик», – так говорил о вас Лилиенталь. И жалел, что вы покинули клинику. Почему же вы у него не остались, голубчик?

Гален. Разные были причины, господин советник… Главное – то, что я собирался жениться… а на жалованье ассистента семьи не прокормишь…

Сигелиус. Вы совершили ошибку! Я всегда говорю своим ученикам: хотите заниматься наукой, не женитесь! А уж если женитесь, то выбирайте богатую невесту. Надо жертвовать личной жизнью ради науки. Вы курите, Гален?

Гален. Нет, благодарю вас… У меня, видите ли, angina pectoris[81]81
  грудная жаба (лат.)


[Закрыть].

Сигелиус. Ну, ну, это не так страшно… Дайте-ка я вас послушаю.

Гален. Спасибо, господин советник, но… сейчас мне не до этого. Я прошу вас разрешить мне проверить в вашей клинике мой метод лечения… на нескольких больных, которых вы считаете безнадежными…

Сигелиус. Они все безнадежны, Гален… Но исполнить вашу просьбу не так-то легко, черт возьми! Получится не совсем удобно. Однако, поскольку вы любимый ученик моего тестя, я вам вот что скажу: изложите мне сейчас ваш метод, мы уделим ему должное внимание и при случае проверим клинически. Одну минуту; я только распоряжусь, чтобы нам никто не помешал… (Протягивает руку к телефону.)

Гален. Извините, господин советник, но я… Пока мой метод не будет клинически испытан, я никому его не открою. Право, не могу.

Сигелиус. Даже мне?

Гален. Простите. Никому. Никоим образом.

Сигелиус. Вы всерьез?

Гален. Совершенно серьезно, господин советник.

Сигелиус. Тогда ничего не поделаешь. Извините, Гален, но это против правил нашей клиники и против… как бы вам сказать…

Гален. Против вашей научной совести? Я понимаю. Но у меня, видите ли, есть свои причины.

Сигелиус. Какие?

Гален. Я страшно сожалею, господин советник, но сейчас я не могу их сообщить.

Сигелиус. Ну, как хотите. Что ж, поскольку обстоятельства складываются таким образом, мы поставим на этом точку. Все же я был очень рад познакомиться с вами, доктор Дитя.

Гален. Послушайте, не надо так. Вы должны допустить меня в свою клинику, господин советник. Должны это сделать!

Сигелиус. Почему?

Гален. Я ручаюсь за свой метод, господин советник. Честное слово! Послушайте, у меня не было ни одного рецидива. Вот письма коллег со всего района: они посылали ко мне своих больных. Это такая глухая окраина, и живут там такие бедняки, что о результатах даже не написали в газетах. Вот взгляните, пожалуйста, на письма, господин советник.