Текст книги "Я - Янис"

Автор книги: Канни Мёллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

22. Про то, что дела плохи

Разъезжать по нашему району в полицейской машине было немного странно. По дороге я все рассказала, даже о «Цирке Варьете», о том, что мы смотрели последнее представление и что Глория сначала была бодра, а потом, по дороге домой, вдруг устала.

Еще я рассказала все, что знала об Адидасе. Ничего хорошего о нем я даже вспомнить не могла.

– Мой брат считает, что он… нормальный… иногда, – сказала я. Больше ничего человеческого об Адидасе я не вспомнила. Ненависть наполняла меня до самых краев. То, что произошло, стало последней каплей. Ненависть бурлила и плескала через край. Три года я боялась этого гада – все время, что он жил в нашем районе.

– А ты не знаешь его адреса? – спросил полицейский, который сидел рядом со мной на заднем сиденье. – А его настоящее имя?

– Зак должен знать, – сказала я.

Так вышло, что домой я пришла в компании двух полицейских. Хотя мама, казалось, заметила только повязку на голове.

– Янис, милая моя!

Она обняла меня и вдруг сообразила, что пришла я не одна.

– Зак вернулся? – спросила я.

Мама покачала головой.

– Что случилось?

Я дала понять, что мы все должны пройти внутрь. Пусть лучше соседи не видят высоченных полицейских у нашей двери. Это что-то вроде инстинкта: не очень-то хочется появляться на людях вместе с полицейскими.

Мы сели за кухонный стол, и маме стали задавать вопросы о Заке, но она знала еще меньше, чем я.

– В школе, наверное, знают. У них должны быть адреса учеников.

В эту минуту хлопнула входная дверь. Увидев полицейских, Зак резко затормозил. Потом мне показалось, что он хочет сбежать. Но Зак, кажется, понял, что это дурацкая мысль.

– Сядь, Зак, – сказала мама. – Ты должен ответить кое на какие вопросы. Сейчас же.

Мне стало жаль брата. Я его знаю. Это самый трусливый из всех людей. Он думает, что все можно скрыть: главное, молчать, а потом все чудесным образом рассосется. Мама у нас совсем не такая: ей во всем надо разобраться, она не успокоится, пока не заставит тебя раскрыть карты. Так что вопросов она задавала больше, чем полицейские.

Но и Зак не знал, где живет Адидас.

– Мы всегда встречаемся на улице, – сказал он. – Я ни разу не был у него дома.

– Он должен вернуть сумку, – сказала я. – Глория носила в ней фотографии своих родителей. Они нужны ей – немедленно!

Я злобно уставилась на Зака, как будто именно он должен был разобраться с сумкой.

Полицейские стали прощаться и сказали, что, возможно, им понадобится поговорить со мной или с Заком еще раз. В таком случае они нас найдут.

– Надеюсь, его как следует накажут, этого Адидаса, – сказала мама.

– Ну-у, посмотрим, – сказал один полицейский, ковыряясь в ухе. – Если ему нет четырнадцати, он все-таки еще ребенок. Тогда наказывать его нельзя. Им займется социальная служба.

– Конечно, – согласилась мама. – Я и забыла. – Кажется, она смутилась. Трудно представить себе, что такой, как Адидас, может быть ребенком.

Когда я вошла в нашу комнату, Зак уже лег спать. Я поняла, что сегодня никаких вылазок через окно не будет, и сдернула с него одеяло.

– Где вы обычно встречаетесь?

Он уставился на меня, как будто не понял, что я сказала.

– Где? – повторила я.

– У заправки или у метро. Но ты его не найдешь.

– Я попробую.

Я пристально посмотрела на брата, отодвинула горшки с пеларгониями и полезла в окно.

Зак сел на постель. Он, конечно, побледнел.

У заправки было пусто. Ни одной машины у колонок, ни одного покупателя. Даже продавца не было видно. Как будто весь район опустел. Где все люди, думала я, направляясь к метро. Поезд только что прибыл, и в дверях показались люди, которые тут же разошлись в разные стороны. Снова пусто.

Я мерзла, в голове что-то противно стучало. Повязка была довольно неудобная, кожа чесалась все сильнее и сильнее, и, наконец, стала чесаться так, что я не выдержала. Я сняла повязку. Это оказалось так же просто, как снять шапку. Я потрогала голову, крови не было. Только какая-то корка на волосах. Было немного больно. Но без повязки гораздо лучше. Что бы там ни было, а не очень-то хочется разгуливать вокруг в виде сбежавшей мумии. Если нет особой необходимости. Мы с Заком однажды смотрели такое кино. Там все было внутри пирамиды, и один человек встал из гроба и…

Больше я ничего не успела подумать: кто-то возник среди домов. Не мумия, конечно. Он был в черной куртке. Я немного заволновалась: хорошо, если это Адидас.

Если это он, то мне больше не надо ждать. Надо просто сказать – отдавай сумку, вот и все. Если у него нет с собой сумки, пусть принесет.

И я пошла бы за ним домой. Он от меня не скроется.

Не знаю, почему я решила, что он будет меня слушать.

Но это был не Адидас. Просто человек шел к метро. Он даже не взглянул на меня и сразу скрылся.

Какой-то невероятный вечер, все люди куда-то исчезли, как будто вместе с цирком уехали. В какую-то минуту я захотела позвать Линуса, хорошо бы не стоять здесь одной. Но не успела, потому что увидела черную куртку с белыми полосками. В дверях метро показался Адидас. Он почти сразу меня заметил.

Я стояла у неработающего фонтана.

В нем никогда нет воды, я ни разу не видела даже самой маленькой струйки. Если, конечно, никто не остановится помочиться. Как, например, Адидас.

Он подошел к фонтану и повернулся спиной ко мне. Я увидела струю и услышала, как она ударяется о стенку пустого бассейна.

– Ты что здесь делаешь? – спросил он, не оборачиваясь.

– Тебя жду, – ответила я.

– Тебе мало влетело? – даже по спине было видно, что он ухмыляется.

– Мне нужна сумка, – сказала я.

Тогда он обернулся.

– Ты что, совсем рехнулась?

– Тебе какое дело, – ответила я. – Давай сумку.

– Ну ты зануда. Я ее выбросил, если хочешь знать.

– Где?

– А чего это я буду отчитываться?

– Потому что там то, что нужно Глории.

– Что за Глория?

– Ты ее избил и ограбил.

– А, та…

– Она в больнице.

– Там ничего не было.

– Куда ты ее выбросил?

– Только пять тошнотных конфет. И двадцать крон. И все. Проваливай, слышь?

Но я не собиралась проваливать. Я стояла и смотрела на него.

Он шагнул ко мне, и я подумала, что если он подойдет еще немного, я дам ему коленом. Или головой. Хотя это вряд ли. Голова у меня была не в форме. Но он сделал только один шаг, остановился и ухмыльнулся.

– Ты такая мелкая, цыпа, – издевался он. – Как малю-усенькая крабовая палочка.

Он протянул руку и хотел меня пощупать,но я отскочила в сторону.

– Где ты выбросил сумку? – рявкнула я. – Говори!

– А если не скажу? – продолжал издеваться он. – Что тогда будет?

– Я позвоню в полицию и скажу, где тебя можно забрать.

– Не скажешь! – прошипел он прямо мне в лицо. Я стояла на месте, хотя каждое его слово воняло блевотой.

– Глория была без сознания, доперло до тебя или нет, дерьмо?

Он стал похож на рыбу, которая хватала ртом воздух, но я не дала ему одуматься.

– Тебя разыскивают, если хочешь знать! И скоро схватят!

Его зашатало. В эту минуту я подумала, что никогда раньше не видела его в одиночку. Может, гориллы его бросили.

– Сумку! – я уставилась на него.

Не говоря ни слова, он указал на другую сторону площади, но я решила, что так легко он не отделается.

– Принеси!

– Ты настучала копам?

– Скажу, когда отдашь сумку.

Тут он снова рассвирепел, и я подумала, что он все-таки мне врежет.

Но он не врезал. Он повернулся и пошел в ту сторону, куда указал. Там он достал из урны что-то коричневое и вернулся. Сумка Глории была открыта, но я ее закрыла.

– Ну, что с копами? – это снова прозвучало как угроза.

– Если ты настучишь, Заку не поздоровится!

И я засмеялась. Это было так глупо. Если у кого-то дела и были плохи, то у него. Так я ему и сказала, а потом повернулась и ушла.

А он остался. Наверное, ума не хватало понять, как сильно переменится его жизнь в ближайшее время.

Я просто положила сумку рядом со своей подушкой и пошла в ванную. Лицо в зеркале оказалось не очень-то красивым. Вокруг левого глаза все посинело, волосы потемнели от запекшейся крови. Но у меня не было сил возиться с ними. В эту минуту мне хотелось только спать.

23. Про отеки

У меня было сотрясение мозга, раны на голове, синяки и вдобавок отеки, так что ни о какой школе и речи быть не могло.

Мама сообщила, что ближайшее время не собирается оставлять меня ни на минуту. Пока не заживут раны. Она позвонила на работу и сказала, что будет сидеть дома с больным ребенком.Прозвучало это так смешно, что я расхохоталась, но от этого заболело лицо, и мне пришлось так же внезапно умолкнуть.

После чая с бутербродом я хотела пойти к Глории: фотографии, наверное, могли ее взбодрить, но мама меня не отпустила. Она хотела все знать. И мне пришлось нелегко.

– А как с ночными вылазками Зака? Куда он ходит?

Я пожала плечами и попыталась изобразить полное неведение. У мамы был перепуганный вид – наконец-то она поняла, что совсем ничего не знает о сыне.

– Ты все знаешь, но не хочешь его выдавать. А я не собираюсь тебя заставлять.

– Спасибо, – сказала я.

Она мрачно взглянула на меня.

– Но я не сдамся, пока он все не расскажет. И я понимаю, что все эти его спортивные вещи, я понимаю, что…

Она закрыла лицо руками, и я испугалась, что она сорвется.

– Твой брат – вор? – прошептала она, не отнимая рук от лица.

Это был трудный вопрос, и я не ответила.

Никогда в жизни я не чувствовала такой ненависти к Адидасу, как тогда. Он только портит жизнь другим.

Таких, как он, не должно быть.

И все-таки он есть.

В больницу к Глории я пришла уже днем. Вместе с мамой, конечно, – кажется, она решила совсем не выпускать меня из виду. Это было приятно – чувствовать, что я для нее важна.

Глория не спала. Из бутылки рядом с кроватью по-прежнему капала прозрачная жидкость.

– Она очень слаба, – сказала медсестра, подведя нас к кровати. – Сегодня вам не стоит оставаться здесь слишком долго.

Я показала сумку.

Тогда в лице Глории что-то изменилось. Оно снова ожило. Она приподняла голову и протянула руку. Я отдала сумку Глории, но та ее уронила. Сумка скользнула с кровати на пол, и Глория не успела ее подхватить.

– Какая же я неуклюжая, – пробормотала Глория.

– Открой ее!

И я открыла. Наверное, дома я не открывала сумку из уважения к Глории.

– Она пустая, – сказала я, пошарив внутри.

– Посмотри в кармашке на молнии…

Я нащупала молнию, но в кармашке тоже было пусто.

– В подкладке есть дырка, – вспомнила Глория.

Тогда я почувствовала, что за подкладкой что-то есть.

Пошарив внутри, я, наконец, вытащила две фотографии. Бумага пожелтела, от одной из них оторвался кусочек, но на снимке все еще можно было разглядеть женщину, сидящую перед цирковой повозкой. На коленях у нее сидел пухлый малыш. Женщина гордо смотрела прямо в камеру. Фотография была потрепанная, но у края виднелись ноги верблюда. У входа в повозку стоял мужчина с черными усами и в темном костюме. Рубашка светилась белизной, хоть снимок и был очень старый. Мужчина тоже улыбался прямо в камеру. У глаз виднелись морщинки.

Глория потянулась к фотографиям. Потом протянула вторую, чтобы я посмотрела на нее.

Маленькая девочка шла по канату. На ней была балетная пачка, а в руке – зонтик. Снимок был сделан с довольно большого расстояния, было видно всю цирковую арену и даже лица некоторых зрителей. Фотографию сделали во время представления.

Глория улыбалась. Она крепко сжимала фотографию. Рука дрожала. Я ничего не спрашивала. Это были ее родители, а девочка на канате – никто иной, как она сама.

Когда мы с мамой ушли, Глория лежала с закрытыми глазами, прижав фотографии к груди.

В тот день мама так и не смогла учинить Заку допрос. На часах было уже семь, а он еще не вернулся домой. Мама с ума сходила от волнения. Она думала, что Зак боится возвращаться, и все время ругала себя, что ничего не замечала. И говорила, что во всем виновата она. Потом она позвонила папе в Мальмё, но тогда оказалось, что во всем виноват он. Она кричала, что ему нет дела до сына, что поэтому у Зака и начались неприятности. Что Заку слишком не хватало отца.

– Мальчику нужен отцовский пример! – кричала она.

Я закрылась в нашей комнате. Терпение было на пределе. Я посмотрела в окно и подумала, что можно сбежать. Можно сесть на велосипед и поехать к Альфреду – здорово было бы с ним увидеться. Но вдруг я вспомнила, что уже слишком Поздно. Что я увижу только истоптанную траву и пустоту. Может быть, я нашла бы место, где Альфред всего несколько дней назад угощал меня завтраком в своем вагончике. Всего несколько дней назад! А кажется, будто в другой жизни. До того, как все произошло.

Когда мама открыла дверь, я лежала на кровати Зака.

– Что ты делаешь? – беспокойно спросила она.

– Скоро нам понадобятся новые кровати, – сказала я.

– Я бы не смогла спать здесь, внизу…

Не знаю, почему я заговорила о кроватях, в ту минуту это было не самое важное. Потом я, наконец, посмотрела на маму. Она прислонилась к косяку.

– Надо забрать Зака из полицейского участка. Мне только что позвонили, он полдня там провел.

Я вскочила и, конечно, ударилась головой о верхний этаж кровати, совсем как Зак.

– Я с тобой! – сказала я.

– Ты останешься дома, – ответила мама. – Останешься – значит, останешься. Здесь, в квартире.Когда я приду, ты должна быть тут – понятно? А не где-нибудь еще!

– Понятно, – пискнула я. От маминого сердитого голоса у меня снова заболела голова.

Она подошла ко мне и поцеловала в лоб, потом туда, где была рана, а потом в то место, которым я только что ударилась о кровать.

– Маленькая моя… Тебе надо беречься! Я поставила лазанью в духовку, она будет готова через десять минут. Поешь. Я пошла.

Я проводила маму до двери. Она наклонилась, чтобы обуться, и вид у нее был ужасно усталый.

– Не беспокойся, – сказала она уже на пороге. – Я скоро вернусь. Вместе с Закариасом.

Закариас. Прозвучало это так, словно она собиралась привести домой чужого человека.

Можно сказать, так оно и было. Домой пришел выжатый, раздавленный Зак. Как будто он сушился на веревке и совсем выцвел. Он ничего не говорил, только сел за стол. Мама положила ему кусок лазаньи. Она тоже молчала. Я думала, что Зак отодвинет тарелку, но он принялся есть молча и сосредоточенно. Я сидела и смотрела на него, моего молчащего и жующего брага. Он сидел, как робот. Наконец, Зак наелся и отодвинул тарелку. Все это время никто ничего не говорил – но вот Зак взглянул на меня. Глаза у него были очень грустные.

– Что с Глорией?

– Не знаю. Она все еще под капельницей.

– Она в шоке, – сказала мама. – Это неизбежно, если человека избили.

И она бросила на Зака жуткий взгляд, как будто он был во всем виноват. Мне стало холодно.

– Ты ведь никогда не грабил и не… бил никого? – выдавила я из себя.

Зак посмотрел на меня. Какое-то время мне казалось, что он не собирается отвечать. Потом он откашлялся:

– Когда мы были в спортивном магазине, в городе… ночью… несколько недель назад…

Он снова посмотрел на меня, и я, конечно, поняла, что в магазин они зашли не за покупками. Мама тоже поняла, хотя, скорее всего, не хотела понимать.

– Сработала сигнализация, пришел человек. Мы его оттолкнули… он упал… из головы пошла кровь… и Адидас… пнул его в живот…

– И ты был там, Зак!

Зак кивнул, глядя в стол.

– Ты тоже пинал? Ты бил его – отвечай, Зак!

Мама сорвалась на крик.

– Я толкнул его – один раз… я не пинал, не бил. Я сбежал…

– Хотя ты все время помогал Адидасу… – упрямо продолжала я.

– Зак полдня сидел на допросе, – перебила меня мама уже обычном голосом. – Ему надо отдохнуть!

Она решила, что я говорю лишнее. Но меня было не остановить.

–  Адидаса надо посадить в тюрьму! – кричала я.

– Заткнись! – крикнул Зак. – Ты ничего не соображаешь, поняла?

– Но это же он заставил тебя…

Я не могла найти нужных слов. А может, я стала сомневаться? Действительно ли Адидас заставлял моего брата сбегать через окно по ночам? Или он сам хотел? Может, это из-за вещей? А может, потому что он трусил и не смел уйти? А может, ему просто нравилось? Видеть, как люди боятся – вдруг ему нравилось?

– Адидаса все еще допрашивают, – сказала мама. – Не думаю, что кто-нибудь придет за ним.

–  Он никому не нужен!Вы что, думаете, кому-то есть до него дело? Вряд ли!

Зак вскочил из-за стола и бросился к раковине и крану с водой. Он ревел, пил воду и умывал лицо – все сразу. Тогда я сообразила, что Зак и Адидас все-таки друзья. Как это ни странно.

Когда Зак обернулся, я увидела, что у него дергается лицо. Казалось, он вот-вот взорвется. Но вместо этого он сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Успокоив дрожь, он снова открыл их.

– Он, конечно, идиот. Тиран и все что угодно. Он бьет тех, кто его не слушается, все его боятся. Но он не всегда такой… его отец…

– Ты же говорил, что у него нет отца? – промямлила я.

– У всех есть отец. Где-нибудь. Отец Адидаса сидит в тюрьме. А может, сбежал, не знаю.

– А мама? Она ничего не понимает? – спросила я. А потом посмотрела на нашу маму. Она ведь тоже ничего не понимала.

– Он не живет дома. У матери новый мужик. И он дерется.

– Где же Адидас живет?

– По-разному. Чаще всего у разных алкашей. Они пускают его ночевать.

Мама сидела, сглатывая и глядя на свои руки, а потом подошла к Заку. Она обняла его и посмотрела в глаза.

– Ты давно это знал? О том, как он живет?

Зак вывернулся и снова сел за стол.

Мама вздохнула, как и всегда, когда не знала, что сказать.

Тогда я увидела, что по небу летят первые ласточки. Мне стало не до брата и не до мамы. На ласточек так приятно смотреть. Их становилось все больше и больше. Они носились на невероятной скорости. Интересно, кто-нибудь ее измерял? Скорость, на которой летают ласточки? Они кричали голодными голосами – наверное, насекомых было мало, ведь лето еще не началось.

Но я-то не птица, я сижу за кухонным столом и, возможно, больше никогда не соберусь с силами, чтобы встать.

– Я, конечно, кое-что замечал…

Это был голос Зака, но не обычный, а какой-то тяжелый, каменный.

– Он все трепался о своем папаше, как будто он какой-нибудь крестный отец, который приедет на «феррари» и все будет зашибись. Но все же понимали, что он врет.

– Почему ты ничего не говорил? Надо было поговорить со мной. Мы могли бы…

Мама умолкла. Наверное, поняла, что вот-вот скажет неправду. О том, что Адидас мог бы жить у нас или что-нибудь такое.

– Ты понимаешь, что теперь может произойти? Зак! Отвечай!

– Меня не могут наказать, по возрасту, – ответил брат и упрямо посмотрел на маму.

Тогда мама ударила его. Я никогда не видела такого раньше.

Левая щека Зака покраснела.

Потом мама заплакала.

Потом заплакала я.

А Зак заперся в ванной.

И ничего оттуда не было слышно.

24. Про ночь

В конце концов, он вышел.

В конце концов, наступила ночь.

В конце концов, мы все легли спать.

Но до того успели о многом поговорить.

Сначала мама попросила прощения за то, что ударила Зака.

А он спросил, сможет ли она когда-нибудь простить его.

Тогда она спросила:

– За что мне тебя прощать?

– За то, что я тебя обманывал… врал… я хотел, чтобы ты думала, что я не тот, кто я есть…

Тогда мама сказала странную вещь:

– А ты, можешь ты меня простить за то, что я была такая… глупая. Прости меня за то, что я не понимала, что происходит!Что я до сих пор ничего не видела – можешь простить меня за это?

Когда она стала так говорить, Зак совсем обезумел:

– Ты ни в чем не виновата, мама – это я виноват!

– Прекратите, оба! – заплакала я, не выдержав этих разговоров. В висках стучало, ласточки больше не летали.

– Зака посадят в тюрьму, да? – спросила я. Мне ничего не рассказали, я так и не знала самого важного – что будет с моим братом.

Мама посмотрела на меня.

– Его вызовут на беседу. Если повезет, останется жить у нас.

– А если нет? – голос скомкался, как старая бумага.

– Отправят в патронажную семью или в интернат, – сказал Зак, как будто о ком-то другом. – В Швеции четырнадцатилетних в тюрьму не сажают.

Только когда мы улеглись спать, я смогла отвлечься от мыслей о Заке.

– А он ходил с вами?

– Кто?

– Линус…

– Нет, – сказал Зак. – Его сестра иногда с нами, но он никогда.

– Я просто хотела узнать, – произнесла я, стараясь изобразить обычный голос, хотя на самом деле несколько минут не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Мне хотелось спуститься по водосточной трубе, хоть я и поклялась больше никогда этого не делать. Спуститься можно за минуту, перебежать двор, набрать код замка, подняться на четвертый этаж и позвонить в дверь. А он будет меня ждать, он откроет дверь, и тогда мы… Что? Обнимемся?

Я поняла, что мысли мои похожи на какой-то дурацкий сериал. Дверь, конечно же, откроет не Линус,а его папа или мама, а может, сестра. И я не буду знать, что сказать. Потому что нормальные люди не звонят в дверь в половине первого ночи.

– Как ты? – спросила я, свесившись вниз, чтобы увидеть лицо Зака. Его глаза блестели в темноте.

Он протянул руку и обнял меня за шею. Тогда я спустилась вниз и легла рядом с ним. Мы были как маленькие дети, которые очень боятся тролля. Тогда страшнее всего остаться в одиночестве – сразу схватят. А вдвоем можно спастись.

Только мы могли спасти друг друга.

Никто из нас не знал, что будет дальше. Может быть, когда все успокоится, жизнь станет прежней?

– Я нашла сумку, – пробормотала я, чуть согревшись.

– Какую сумку? Глории?

– Я ее раздобыла.

– Как?

– Я его заставила.

–  Тызаставила Адидаса?

Зак не мог поверить. Ну и пусть. Иногда невероятное оказывается правдой.

В конце концов, мы все-таки уснули.