Текст книги "Я - Янис"

Автор книги: Канни Мёллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

10. Про кошачью еду и другие сложности

Утром у Зака был бледный и несчастный вид. Он остался лежать в постели и сказал, что заболел: горло болит и все тело ломит.

Мама поставила перед ним витаминный компот.

– Тебе надо много пить, это полезно!

И обещала вернуться домой как можно скорее.

– Но не раньше шести, – добавила она.

Я ничего не сказала. Я понимала, что витаминный компот Заку не поможет.

После уроков я зашла домой. Хотела проверить, чем занят Зак. Он лежал в постели, как и утром. Мне он не ответил – наверное, спал.

Я быстро поехала к пустырю, где ставили цирковой шатер. На вершине уже развевался вымпел. Вагончики стояли вокруг шатра.

В это же время монтировали карусель и автодром. Машинками занимались четверо рабочих. Я смотрела, облокотившись на велик, и один из них спросил, не хочу ли я помочь. Я пожала плечами и опустила велосипедную подножку.

– Принеси ящик с инструментами из водительской кабины, – он махнул рукой в сторону синего грузовика.

– Ладно, – мне все равно нечем было заняться.

Ящик я увидела сразу. Только я собралась его вытащить, как увидела, что бардачок у приборной панели открыт. И там лежит бумажник. Я быстро обернулась и посмотрела на автодром. Все четверо были заняты, никто не смотрел на грузовик. Я открыла бумажник. И достала пятисотенную купюру. Руки действовали быстрее, чем голова. Купюра словно сама влетела в карман.

Ящик с инструментами был тяжелый, тащить его было непросто. С каждым шагом он ударял меня по ногам.

– Хорошо! – сказал рабочий, который попросил меня притащить ящик. И улыбнулся. Потом порылся среди инструментов и достал разводной ключ. И в следующее мгновение управился с гайкой.

– Кинь сюда ключ, – сказал следующий и подкрутил гайки со своей стороны.

Автодром должен был выйти неплохой.

Чуть подальше пробовали карусель. Развеселая музыка звучала слишком громко и шумно.

Я вскочила на велосипед и уехала прочь.

Подъехав к заправке между шоссе и домами, я увидела Зака. Это точно был он – скользнул между стеклянными дверьми. А должен был лежать в постели и пить витаминный компот!

Я открыла двери и увидела Адидаса и горилл среди стеллажей. Зак подошел к кассе и заговорил с парнем, который там работает. Спросил про какие-то редкие батарейки. Парень сказал, что ему надо проверить в кладовке, есть ли у них такие. Но вряд ли, добавил он.

Как только парень вышел, Адидас с гориллами стали набивать полные карманы вещей. Шоколадки, лимонад, фонарики, бутылки с моторным маслом, все подряд. Удивительно, сколько всего умещалось в их карманах.

– Привет, Зак! – сказала я – довольно громко – и подошла к брату.

Зак обернулся и скривился.

Продавец услышал, что пришел новый покупатель, и высунул голову из кладовки.

– Таких батареек у нас нет, – сказал он и тут же заметил, что среди стеллажей кто-то движется, поэтому быстро вернулся к кассе. Тогда Адидас спокойно встал у газетного лотка и принялся листать журналы, насвистывая сквозь зубы. Али и Зеббе встали у него за спиной и стали смотреть через плечо. Адидас грубо заржал и показал на фото:

– Видали сиськи?

– Ей помощник нужен, чтобы их держать, – ухмыльнулся Али. – Я бы не отказался. Это уж точно.

– Это точно, – отозвался Зеббе. Мелкая горилла.

– Вы будете покупать этот журнал? – раздраженно спросил парень за кассой. – Если нет – положите на место.

– Посмотрим, – медленно произнес Адидас. – Надо проверить, а потом уж брать.

Зак вышел вон, и я хотела отправиться за ним. Но в эту минуту дверь открылась снаружи, и мне пришлось подождать. В магазин вошел кто-то высокий и в пальто.

– Привет, Янис! – сказала Глория Аль. Встреча была не очень-то к месту.

Я хотела было протиснуться мимо нее. Единственное, чего мне хотелось – это убраться подальше. Но Глория загородила выход.

– Ты куда спешишь, Янис? – произнесла она так тихо, что услышать ее могла только я, и не сдвинулась с места. У меня не было никакой возможности выбраться. Она к тому же положила руку на мое плечо, и весила эта рука не меньше тонны.

– Где у вас кошачья еда? – спросила Глория приказным тоном, глядя на парня за кассой. Он указал на стеллаж.

– Там же, где молоко, с другой стороны.

– Можешь помочь? – спросила она, еще крепче вцепившись в мое плечо. – В таких местах никакого обслуживания.

Я бросилась в проход между стеллажами. Как машинка на пульте управления. Когда я вернулась с банкой, Глория неодобрительно посмотрела сначала на меня, потом на банку. Затем снова обратилась к продавцу:

– У вас только этот сорт?

– Это же автозаправка, – недовольно ответил парень.

Я слышала, как за Адидасом и его телохранителями захлопнулась дверь.

Я надеялась, что их собьет машина, как только они выйдут из магазина. Или что угодно, лишь бы мне их больше не видеть.

Глория отправилась к холодильнику с молоком.

– Но молока у вас несколько видов! – обвинительным тоном произнесла она, обращаясь к продавцу, которому все это явно начало надоедать.

– Но… кошачья еда… это же…

–  Что? Не так важно? – перебила Глория.

– Нет, если человек пришел за бензином… – пробормотал парень, перебирая жвачки в коробке.

Наконец, Глория решилась купить плохую кошачью еду и пять пакетиков кислой карамели.

Я открыла дверь – не могла же я сказать ей, что лучше оставаться на заправке, пока поблизости бродят бандиты и грабители.

Всего через несколько метров перед Глорией возник Адидас и произнес самым масляным голосом:

– Помочь вам нести, тетенька?

– Спасибо, очень мило, но банку кошачьих консервов и несколько пакетиков карамели я и сама донесу.

Она обошла Адидаса и посмотрела на меня:

– Пока, Янис!

Глория быстро направилась к домам. Адидас стоял и таращился ей вслед. Не набросился сзади, ничего такого. Просто стоял.

– Значит, это твоя старуха?

Он медленно открыл банку колы, которая зашипела, как горящий пикфордов шнур. Протянул банку мне, чтобы я попробовала. Угодливо ухмыльнулся. Я сделала шаг назад, хотела сесть на велик и уехать.

– Ну, отвечай! Это и есть твоя любимая старушенция? Которая угощает тебя морсом и дарит подарки?

– Это не она, – сказала я.

– Чего? Слыхали? – Адидас повернулся к Зеббе и Али, которые, похоже, ничего не понимали. – У тебя несколькобабок? Ты что, лесбиянка?

– Заткнись! – сказала я.

– Знаешь, что я ненавижу больше всего в мире?

Он стоял так близко, что я чувствовала, как воняет помойкой.

– Ненавижу мелких телок, которые мне врут! Хочешь оставить эту бабку себе, да? Эгоистка! Тухлый номер!

Но если кто и был тухлый, так это Адидас. Я старалась не дышать и сделала еще шаг назад.

Он протянул банку с колой Али, который отпил и передал Зеббе. Не знаю, передали ее Заку или нет, потому что в эту секунду мне вмазали. Голова чуть не отлетела. Тогда – наконец-то! – Зак что-то сделал. Он встал между мной и Адидасом.

– Не смей бить мою сестру, понял!

– Да? Не сметь? Ну-ка, смотри!

Он приготовился ударить еще раз. Но зачем мне было ждать? Меньше чем за секунду я вскочила на велик и понеслась оттуда. Хотя голова все еще была не на месте.

11. О снах, которых лучше бы и не было

Мама открыла кухонное окно. Из цирка доносилась музыка. Кажется, ей тоже нравилось. Она слегка подпевала. И вдруг умолкла.

Зак хлебал гороховый суп, не говоря ни слова. Когда у него такое настроение, всем не по себе.

Мама даже не сказала ему, чтобы не хлюпал. Если бы я так ела, она прикрикнула бы: «Янис! Ешь потише!»

Но она только вытянула шею над цветочными горшками. Я так мало знаю о маме. Например, почему в ту минуту у нее был такой вид, словно она только и хотела исчезнуть. Правда, мамы не исчезают, как папы.

– Как хорошо, что к нам приехал цирк! У них, наверное, и лошади есть?

– Вонючий цирк! – фыркнул Зак над желтовато-коричневым бульоном.

–  Откуда тебе знать! – крикнула я ему.

– Настоящий цирк идиотов! – дразнил он.

– Ну-ка замолчите, – сказала мама. Вид у нее был грустный. – Я думала, что мы туда пойдем. Втроем.

– Never, – сказал Зак. – Тухлятина чертова.

– Мы не ругаемся дома, Зак, и ты это знаешь.

Зак вздохнул. Мама решила закончить воспитание. Момент был не самый подходящий.

– А ты, Янис? – Казалось, она и вправду очень хочет в этот голубой шатер.

– Не знаю, – сказала я, помешивая суп в тарелке.

– Понятно, – сказала мама.

Я чувствовала себя предателем. Стоило мне пошевелиться, как в кармане шуршало. И уже начинало жечь.

Я закрылась в туалете и почувствовала себя ужасно несчастной. Ради Зака я украла пятьсот крон. А он этого не заслуживал.

– Что с тобой? – спросила мама через дверь.

– Все хорошо, – ответила я и спустила воду.

Зак лежал на кровати. Руки он спрятал под одеялом.

Я опустила пятисотенную купюру на его живот.

– Что? – Зак поднялся и сел. Он стал вертеть купюру в руках и проверять ее на свет, как будто думал, что я сама ее нарисовала.

Потом улыбнулся.

– Где ты ее достала?

Но я не ответила.

Зак вскочил с кровати. Он схватил меня – то ли обнял, то ли танцевать собрался – и закричал:

– Ты лучшая в мире сестра, знаешь?

Я, конечно, не знала, но слышать это было приятно.

– Черт, Янис, какая ты классная!

Пришлось шикнуть на него – не очень-то хотелось, чтобы мама пришла в эту самую минуту. Ни один из нас не смог бы объяснить, откуда взялись деньги.

– Это от старухи? – спросил Зак, когда мы оба уселись на его кровать.

– Ни за что не взяла бы ничего у нее.

– Но не у мамы же ты их украла?

Он произнес эти слова, но это была такая глупость, что я даже отвечать не стала.

А Заку больше нечего было сказать.

Приятно лишить кого-нибудь дара речи.

Жалко только, что это бывает так редко.

Я убрала со стола и налила полную раковину пенной воды.

Мама словно и не видела, что я делаю. Сначала она смотрела в окно, как будто замечталась.

– Пойдем в цирк? – спросила я, вымыв уже половину посуды. Мама по-прежнему не говорила ни слова. Если бы на моем месте был Зак, она захвалила бы его еще до того, как он включил воду.

–  Ты моешь посуду? – она неуверенно улыбнулась, как будто не могла поверить своим глазам.

Я ничего не ответила, только терла из всех сил. Тогда она засмеялась. Жаль, что она смеется так редко.

– Ты хочешь? – спросила она.

– Мыть посуду?

– Пойти со мной в цирк.

– Конечно.

Обману ли я Глорию? – подумала я. Если сначала пойду с мамой? Наверное, нет.

Вечером, когда Зак забрался в окно, я еще не спала. Он ставил горшки с цветами на место, тихонько насвистывая. Скоро его голова оказалась рядом с моей.

– Ты меня спасла, понимаешь?

– Больше не буду.

– И не надо. Можешь носить перчатки сколько хочешь.

Он совсем сбил меня с толку. Как-то неправильно было сравнивать перчатки, которые он дал мне на время, и украденные деньги.

– Ты спишь? – прошептал он.

– Кажется, да, – ответила я. – Пошли Адидаса куда подальше.

– Обещаю.

– Даже если он будет дарить тебе вещи?

– Не нужно мне его барахло. Все краденое. Нет у его отца никакого магазина. Да и отца тоже нет, наверное.

– И у нас нет.

– Есть!

– Не замечала.

– Скоро мы с ним встретимся. На летних каникулах.

– На неделю, ага.

– Ну и?

– Я не собираюсь ехать. Плевать мне на него.

– Не плевать, я знаю.

– Ему же плевать на нас!

– Он подарит нам кучу всего…

– Вот именно. Наверное, думает, что нас можно купить.

– Он наш отец.

– Тихо! Спи! – кажется, я разозлилась.

– Что такое?

– Больше не хочу о нем слышать, понятно?

– Ладно, больше трепаться не будем. Спи!

Я знала, что теперь будет: как только я усну, начнутся сны. Такие сны, которых мне совсем не хочется.

Если у меня будут дети, я их никогда не брошу. Даже если у меня появится новая любовь, детей я не забуду. Ни за что! Хотя у меня не будет детей. И вообще, становиться взрослым – такая засада. Если б только можно было гонять и гонять на велике. Или завести «ХД» и гонять на нем. И ни о чем не думать. Вот бы отказаться расти.

А потом мне приснился тот сон, который снится каждый раз, стоит подумать о папе: мы вместе идем по улице, у него хорошее настроение, у меня тоже. Но он прибавляет шагу и идет все быстрее и быстрее. Наконец, мне приходится бежать, но я все равно не успеваю. Я кричу и прошу подождать, но он только смеется и отвечает, чтобы я поспешила. И я спешу, и, наконец, бегу со всех ног, но папа все равно далеко впереди. Потом он скрывается за углом, и, когда я поворачиваю, его нет, и я не знаю, куда мне идти. Я стою одна, мимо проходят люди и смотрят на меня. И тогда я замечаю, что я в чужом городе, не узнаю дома и людей. Они что-то говорят, может быть, спрашивают, почему я стою там. Я не понимаю их язык и не могу ответить, поэтому снова бегу. Мне не хватает дыхания, хочется упасть на землю и заплакать.

Когда я просыпаюсь, подушка мокрая. Иногда и в постели мокро. Ужасно стыдно. Мама ничего не говорит, но матрас обернула целлофаном. И это тоже позор. Когда поворачиваюсь, он шуршит, и я обо всем вспоминаю.

Этой ночью я проснулась и успела в туалет.

И увидела, что там лежит мама – то есть, в ванне. Она зажгла стеариновые свечи и слушала плеер на большой громкости. Рэгги, любимая мамина музыка.

– Привет, – сказала я. – Купаешься?

Кажется, она кивнула мне – а может, просто в такт музыке.

– Можно, я пописаю?

Она открыла глаза и сняла наушники.

– Как хорошо, что ты успела.

Справившись, я не стала сразу уходить. Наша ванная выглядела необычно. Как зал вечеринки, с музыкой и светом. Правда, я боялась, что она уснет и – вдруг утонет. Такое же случается во сне? Ведь можно и не проснуться. Даже если нос и рот окажутся под водой. Если ты очень устал. Как мама, например.

– Наверное, и мне пора в постель, – сказала она и встала.

Я немного застеснялась, она ведь была совсем голая. Странно было бы, конечно, если бы она купалась в одежде, но все равно, не очень-то хочется смотреть на мамину грудь и то, что там, пониже. В детстве, конечно, казалось, что кустик под животом – это смешно, но потом, когда чувствуешь, что становишься такой же, с кустиком и прочим, не очень-то приятно смотреть на голую маму. Сразу вспоминаешь, что происходит с тобой. Хотя тебя и не спрашивают, хочешь ли ты себе две булки и кустик посередине. А если булок нет, то тебя за это дразнят. Все самое важное всегда решают за тебя и не спрашивают. Так что я отвернулась, пока мама оборачивалась полотенцем. Я ужасно боялась, что она снова начнет эти занудные разговоры про месячные. Что в какой-то момент это случится и не надо бояться. Это совершенно естественно! И гораздо хуже, когда этого нет! Просто надо попросить маму купить прокладок.Так говорила тетка из психологической службы для подростков, когда пришла в наш класс. Или можно попросить тампоны, если больше нравится. «Свобода в коробочке»,как они называются. Я и слышать не хочу про это безобразие – истекать кровью, пока тебе не стукнет пятьдесят! Не понимаю, как это можно пережить.

– Ты скучаешь по папе? – спросила я.

Она вздохнула.

– Хотела бы ответить «нет». Но ответ – да. Да, скучаю.

– Может, ему надоест та, другая? – попробовала я утешить ее.

– Лучше бы оней надоел. Чтобы узнал, каково это, когда тебя бросают.

– И чтобы он пришел и плакал, и просился обратно?

– И тогда бы я ответила… НЕТ!

– Почему? Ты же по нему скучаешь?

– Если человек тебя предал, то нельзя просто…

– И я бы сказала «нет». Нет. Нет! НЕТ!

Она засмеялась, выключила плеер, вытащила пробку в ванне, задула свечи.

Потом мы легли спать. В разные кровати. В разных комнатах. Хотя в тот вечер мне хотелось забраться к ней. Но просить об этом – слишком по-детски.

Я долго лежала и слушала, как вода вытекает из ванны. Звук свободы. Если бы можно было стать пенной водой в ванне! Хлынуть по трубе в… Ну, в очистные сооружения, конечно, не хочется. Лучше прямо в море. А в море в эту минуту пусть купается папа. Потому что он любит плавать. Если я правильно помню. В нашем фотоальбоме есть снимок. Папа купается вместе с двумя детьми. Мальчик умеет плавать, а у девочки розовый плавательный круг. «Янис, 5 лет, Зак, 7 лет», – написано под фотографией. И папа улыбается и смеется, и можно подумать, что он ни за что в жизни не уедет и не оставит этих детей, потому что это его дети.

Снимков, на которых он собирает вещи и уезжает, у нас нет. Как и снимков того, как он ссорится с мамой, закрыв дверь в комнату, где спят его дети, о которых он скоро забудет.

Кроме одной недели летом, когда он вдруг о нас вспоминает.

12. Про пап и верблюдов

Странно, но на следующий день пришло письмо от папы. Когда я обнаружила его на коврике у двери, дома никого не было. Я узнала папин почерк и могла бы сразу выбросить в мусоропровод. Или сжечь на балконе. Проклятый папа!

Но вместо этого я распечатала конверт. Оттуда выпали фотографии. Он смотрел прямо на меня. Стоял и улыбался на крыльце дома – кажется, нового. Рядом с ним – Мари, его новая жена. У нее на руках ребенок. У папы на плечах мальчик, смеется прямо в камеру. Смеется прямо мне в лицо.Ладно, бить младших нехорошо. Хотя в ту минуту мне очень захотелось. Врезать по этой физиономии, чтобы не лыбился!В письме были еще фотографии. Папа играет с мальчишкой в саду. Жена играет с малышом на одеяле, расстеленном на лужайке.

Я так устала. Просто ужасно устала вдруг. Жутко, кошмарно, адски устала. У меня не было сил читать, что написал папа. У меня не было сил оставаться дома.

Я позвонила в дверь Глории, но она не открыла. Вечно так. Я уже знала, что нет смысла звонить второй раз. Иногда она просто хочет, чтобы ее оставили в покое.

Я села на велик и поехала к футбольному полю. Но когда приехала, почувствовала, что играть совсем не хочется Хотя Мират и крикнул, что если я не хочу, то могу и не стоять на воротах. Но у меня просто не было сил. Мират подошел и спросил, что со мной и почему я сержусь.

– Я не сержусь, – ответила я.

– Сердишься, – сказал он. – Ты теперь все время сердитая.

Потом он побежал обратно на поле, а я поехала дальше на велике. За школой была площадка для скейтеров. Там всегда кто-нибудь катается. Все время одни и те же парни. В уродских шапках и штанах, которые висят на заднице.

Иногда мне дают покататься на скейте. Это здорово. Если бы я много тренировалась, то у меня получалось бы неплохо. Но в тот день они только кричали, чтобы я отъехала и не занимала место со своим уродским велосипедом. И тогда я по-настоящему рассердилась и проехалась по рампе, так что парень, который был там в ту минуту, потерял равновесие и упал.

Я уехала, а они кричали мне вслед.

Я поехала к цирку. Погода была хорошая, почти как летом. На лугу за шатром паслись лошади. Две коричневых, одна белая. Каждая из них ходила на длинной привязи у колышка. Если бы лошади были беспокойные, они бы запутались, но эти, похоже, сами понимали, как надо двигаться. Пять грузовиков стояли недалеко от входа. Я узнала тот, в котором недавно побывала. На зеркале заднего обзора висел розовый медвежонок. И вдруг я заметила, что между передних колес торчат две ноги. Выглядело это довольно жутко. Как будто грузовик кого-то задавил. Ноги зашевелились и из-под машины вылез человек. Лицо и руки у него были в машинном масле. Он с трудом встал и, бранясь себе под нос, достал из кармана тряпку и стал утираться.

Когда он повернулся ко мне, я увидела, что это тот, кто просил меня принести ящик с инструментами. Мне захотелось вскочить на велосипед и удрать. Обернувшись, я увидела, что он вытирает руки тряпкой и смотрит на меня.

Из шатра доносилась музыка. Парни в тренировочных костюмах вышли оттуда и зашли в вагончик. На вид они были потные и усталые.

Я увидела ее издалека, на сухой траве по другую сторону шатра. Глория сидела вместе с господином Алем.

Он был на поводке, который Глория привязала к колышку в земле.

– Как лошади, – сказала я.

– Так делают, когда приходится ездить, и нет загонов.

Я опустила велосипед на землю и села рядом с ней. Дул ветер, я мерзла, но рядом с Глорией можно было спрятаться от ветра. Мы молчали. Она ела шоколадную вафлю. Потом отломила кусок и протянула мне.

– Спасибо, – сказала я, хоть в горле и стоял ком. И я не собиралась рассказывать Глории почему. Я решила спрятать фотографии и забыть, что у меня есть почти родной брат, которому можно сидеть на плечах у папы. Избалованный сопляк, у которого велосипед, конечно, лучше моего, хоть он сам и младше. Которому покупают все, что он захочет. Все, что взбредет в голову.

– Как твой брат? – вдруг спросила Глория.

– Ненавижу его, – выпалила я, не успев подумать.

Она удивленно взглянула на меня.

– Я думала, ты помогаешь ему забираться в окно по вечерам.

– А, ты про Зака, – я откусила кусок вафли.

– А у тебя есть еще братья? – спросила она.

Мне не пришлось отвечать, потому что в ту самую минуту кое-что произошло. Из одного вагона для животных вышел мужчина в зеленом комбинезоне. Он пятился по трапу и держал в руке веревку. Повторяя ласковые слова, он тянул за нее изо всех сил. Вскоре показалась светло-коричневая морда, пара больших ушей и большие, большие глаза, которые оглядывались по сторонам.

Глория вдохнула и выдохнула:

– Гоби!

Верблюд важно спускался по трапу. Кажется, раньше я видела верблюдов только по телевизору. Он был гораздо выше, чем я думала, и шаг у него был шире. Большие ноги, как будто в каких-то тапках с двумя пальцами.

– Верблюды такие красивые, – прошептала Глория. – Такие умные. И никогда не забывают друзей. – Гоби? – позвала она, когда верблюд проходил мимо нас. Потом повторила еще, и еще, но верблюд и ухом не повел.

Мужчина в комбинезоне отвел верблюда на луг. Там он вбил в землю железную трубу и привязал к ней веревку. Верблюд замер и огляделся по сторонам, словно не спеша с выводами о том, где находится. Такое существо не спешит. Не несется по жизни, задрав хвост.

– Это, конечно, не Гоби, – пробормотала Глория себе под нос. – Когда он жил у нас, ему уже было двадцать лет. А с тех пор прошло еще шестьдесят… Верблюды, конечно, живут долго, – сказала она, обращаясь ко мне, – ноне так долго. Ты почему плачешь?

– Не знаю, – я утерла слезы рукой. – Может, потому что он сидит на привязи.

– Вид у него одинокий, – согласилась Глория. – Наверное, у них нет денег на второго верблюда.

– Его надо отпустить на свободу. Где-нибудь, где есть другие верблюды.

– Сейчас плохое время для верблюдов, – вздохнула Глория.

Я не очень поняла, что она имеет в виду, но не стала ничего говорить. Наверное, верблюды – это для нее больная тема. Как папы – для меня. Особенно такие, которые сначала сбегают, а потом вдруг зовут к себе. На неделю, побыть дочкой. Если хорошо себя вести и не надоедать, тебя, может, позовут и на следующее лето. И тогда он вообразит, что он хороший папа и вовсе никого не забывал.

Мы сидели и думали. Сейчас плохое время для животных и уж точно плохое для пап. Может быть, для страха сейчас хорошее время. Вспомнить хотя бы Зака, который так боится, что соглашается на все, что предлагает Адидас.

Верблюд жевал и как будто не очень интересовался тем, что происходит вокруг. Не то чтобы я ждала, что он спросит, где находится лучшая пиццерия, но мог бы просто повернуть голову и немного посмотреть на меня. Наверное, было бы приятно. Если бы верблюд стал меня разглядывать.

Я закрыла дверь как можно тише и разулась. Мама и Зак сидели за кухонным столом. Перед ними лежали фотографии и письмо. Мама изо всех сил постаралась улыбнуться мне.

– Папа ждет вас на первой неделе каникул.

– Я не поеду, – ответила я и налила стакан воды.

– Смотри, он прислал фотографии, – сказал Зак. – Это дом, который он построил. И наши брат и сестра.

Мама встала из-за стола и подошла к раковине. Она стала мыть овощи. Потом достала большой нож и разделочную доску и принялась резать и рубить с громким, ритмичным стуком. А Зак сидел и пялился на фотографии.

– Я не поеду, – сказала я. – Ненавижу их!

Мама положила нож в раковину, я видела ее спину. Она медленно обернулась и горько посмотрела на меня.

– Я не хочу, чтобы ты так говорила, Янис. Это твои брат и сестра. Они ничего плохого тебе не сделали, правда?

– Ну…

– Дети не выбирают себе родителей, так? – продолжала мама.

– Нет. И очень жаль, – ответила я.

– Иначе бы люди вымерли, – пробормотал Зак. – Нормальных-то мало.

Мама снова повернулась к раковине и стала резать. На этот раз намного спокойнее.

– Я хочу, чтобы неделю вы провели с папой и его новой семьей. Если не знаешь обоих родителей, то ты не целый человек, а половина.

– Но я хотел бы только с папой, – пробормотал Зак.

– Без тех, остальных.

– Он же написал, что придумал что-то для вас троих, только троих. Например, поехать в Копенгаген. Сходить в парк Тиволи… или что-нибудь еще, если захотите. Дайте ему шанс. Он же ваш папа. Не забывайте.

– А ты? – спросила я.

– Я не поеду, это ни к чему.

– Но что ты будешь делать всю эту неделю?

– Может быть, поработаю побольше, заработаю денег, и мы сможем поехать куда-нибудь вместе.

– А по вечерам? – беспокойно спросил Зак.

– Что я буду делать, по вечерам, вместо того, чтобы ругаться с вами? Посмотрим, остались ли у меня друзья… С которыми можно сходить в кино. Или что-нибудь еще… Побыть одной тоже интересно.

Мне захотелось рассказать маме о Глории. Но я удержалась. Там же был Зак. Он бы ни за что не понял.