Текст книги "Я - Янис"

Автор книги: Канни Мёллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

19. Про шаркающие тапки

Воскресное утро. Спала я намного дольше, чем обычно. Мама уже проснулась и возилась на кухне, я слышала, как она хлопает дверцами на кухне. Там пахло свежим хлебом. Мы вместе позавтракали. Чай и две свежие булки с сыром. Как ни крути, а день начался хорошо.

Когда мама стала откашливаться, я подумала, что она поперхнулась крошками. Потом она покраснела и стала подыскивать слова. Я сразу поняла, что мама что-то задумала.

– Я… в город поеду.

– Но сегодня же воскресенье?

– Я встречаюсь с приятелем… с другом… мы прогуляемся, может быть, пообедаем вместе…

Сказав эти трудные слова, она выдохнула так, как будто только что накачала спущенное колесо. Вид у нее был усталый.

– Хорошо, – сказала я. – Тебе это нужно.

– Что? – переспросила она.

– Пообедать.

– Не уверена, что ты поняла.

– Твой друг – мужчина?

Она кивнула.

– Кстати, ты можешь пойти со мной!

Она просияла так, будто и в самом деле хотела.

И тогда я поняла, что она собирается встретиться не просто с другом. Она явно ужасно нервничала.

– Нет, не хочу, – ответила я. – Это твой друг. Не мой.

И когда я это произнесла, то сразу стала думать, как бы все было, если бы он вдруг появился в нашей жизни. Если бы он, например, тоже сидел за этим кухонным столом.

– А он какой? – недоверчиво спросила я.

– Никлас? На самом деле, я его не очень хорошо знаю.

Она засмеялась, и я поняла, что речь наверняка идет о чем-то важном.

– Мы ездим в одном и том же поезде метро, – продолжила она. – В семь одиннадцать утра. Иногда и вечером едем вместе. И так уже полгода. Сначала мы замечали друг друга, но ничего не говорили. А потом он вдруг спросил, не можем ли мы встретиться на выходных. Безумие какое-то…

Я успела кое-что прикинуть. Если люди долгое время ездят в одном поезде метро и утром, и вечером, то это должно что-то означать. Это не может быть просто случайностью. Поездов так много.

– Он хотел позвать меня на танцы в пятницу, но я сказала, что не могу.

– Трусишь, да?

– С чего это я вдруг пойду куда-то с человеком, которого видела только в метро?

– Не знаю.

– Вот видишь!

Она встала и принялась мыть миску из-под теста.

– О чем нам говорить? А если будет одна неловкость?

Я пожала плечами – откуда мне знать, если она сама не знает?

– Но у меня нет его номера, так что я не могу позвонить и сказать, что передумала.

– А зачем тебе передумывать? – спросила я.

– Нехорошо просто так не прийти…

– Можешь заказать кучу креветок, а если он окажется занудой, то больше с ним не встречаться.

– Тогда придется ехать поездом раньше. Или вообще ездить на автобусе.

– Или сделать пластическую операцию, чтобы он тебя не узнал. Тогда ты сможешь и дальше ездить в семь одиннадцать.

Мама сняла резиновые перчатки и задумчиво посмотрела в окно.

Интересно, что это за Никлас. Противный или клевый.

– Он довольно высокий. Темные волосы. Вьющиеся, – сказала мама, хотя ее никто и не спрашивал. Она все еще мечтательно смотрела в окно. Как будто там за окном летал ее Никлас.

– Хватит, – сказала я.

– И голос у него приятный.

Тогда я удивилась:

– Он что, поет? С гитарой и шляпой для денег?

– Нет, конечно! Но голос у него мелодичный.Звонкий, понимаешь?

– Звонкий? Вот такой?

И я стукнула ложкой о раковину, получилось звонко, но мама сказала, что я ничего не понимаю. Тогда я стала звонко размешивать ложечкой чай в чашке, так что он чуть не расплескался, но она покачала головой.

– Прекрати, Янис! – засмеялась мама, когда я стала проверять на звонкость тарелки и стаканы.

– Тихо! – крикнул Зак из нашей комнаты.

– Не рассказывай ему, – прошептала мама.

– Да тут и рассказывать нечего. Или есть?..

– Нет, правда, нет, – сказала мама, и лицо у нее поскучнело.

Я позвонила в дверь Глории. Звонок дребезжал, звонким этот звук было не назвать. Хорошо бы она открыла дверь, нам пора было идти. В четыре часа начало, а мы собирались прийти заранее. Глория хотела сначала покататься на карусели и автодроме. И вот теперь она не открывает.

Я приоткрыла почтовую щель и позвала ее.

– Это я, Янис! Открой!

Под дверью мяукал господин Аль.

– Иди, разбуди ее! Поскорее!

Тогда я, наконец, услышала шарканье тапок.

– Это я! Открой!

– Сегодня не могу…

Глория говорила хриплым голосом, а потом раскашлялась.

– Открывай!

Я знала, что не выдержу, если услышу, как шаркающие туфли удаляются по направлению к спальне.

–  Ты не слышишь, что я говорю? – сердито крикнула она. – Сегодня у меня нет сил!

Она снова закашлялась, но потом все-таки подошла к двери и стала возиться с замком и цепочкой. Дверь открылась, совсем немного, но я успела вставить ногу в щель, чтобы Глория снова ее не захлопнула.

Лицо у нее было серое, а одета она была по-прежнему в белую сорочку и розовую кофту.

Я проскользнула внутрь, и господин Аль, по крайней мере, обрадовался, что я пришла. Он терся о мои ноги, как клубок шерсти, но на него у меня не было времени.

Глория снова легла в постель, повернувшись лицом к стене.

– Сегодня же последнее представление, – сказала я.

– Тебе надо одеться.

– Не выйдет. Я не хочу. Ты же слышишь!

И она снова закашлялась так, что кровать затряслась.

– Ты простыла ночью, – сказала я.

Она ничего не ответила, но все еще лежала спиной ко мне, и это можно было считать ответом.

– Ты хотела посмотреть на акробатов, – сказала я. – Они очень хорошо выступают.

Она тут же повернулась ко мне.

– Откуда ты знаешь?

– И карусель такая быстрая, и гривы у лошадей золотые…

– Ты уже была там? Без меня?

– Мама захотела, и я…

– Я болею! Оставь меня в покое. Пока.

– В какой одежде ты пойдешь?

– Я больше не собираюсь выходить из дома.

Она закрыла лицо руками.

– Почему он отрезал мою веревку? – плакала она.

– Найдем новую.

– Чтобы он и ее отрезал? Почему этот мальчишка ходит с ножом и все режет?

– Времени уже много, пора вставать!

– Я буду лежать. Я больше ничего не хочу.

Она повернулась на спину и уставилась в потолок. Не слышно было даже тиканья часов – Глория не любила часы – только глухой рев самолета вдалеке. Глория лежала совсем тихо, даже хриплого дыхания не слышалось. Я испугалась, что она задержала дыхание и решила не дышать, пока не задохнется.

– Но мы же решили, – повторяла я, как капризный ребенок.

– А теперь я передумала, – просипела она. – Неужели трудно понять?

Глория снова задержала дыхание, да еще и глаза закрыла.

Я открыла ее шкаф: там пахло шерстью, пылью – может быть, чуть-чуть духами. А может быть, лимонными карамельками. В самой глубине висело красное платье из гладкой материи, я достала его и показала Глории.

Она приоткрыла один глаз.

– Надевай! Я заварю чай! И пойдем!

Наконец, она снова задышала.

20. Увидимся, Янис!

Красное платье подчеркивало бледность Глории. Я налила ей чаю в чашку с цветочками. Она оперлась на стол и снова закашлялась.

– Хотя, если тебе так плохо, может, не ходить никуда?…

– Что за ерунда? Конечно, пойдем! – ответила она и отхлебнула горячего чаю.

Перед выходом Глория отыскала в ванной помаду и подкрасила губы и щеки.

– А ты веди себя хорошо! – строго сказала она господину Алю, который попытался выскользнуть в коридор. Когда мы вышли, из-за двери раздалось его мяуканье.

– Ты всего лишь кот, господин Аль! – сказала Глория в почтовую щелку. – Пора тебе это понять!

Дул ветер, моросил дождь. Глория и вправду приободрилась – шла она так быстро, что я едва поспевала следом.

– Можешь поехать на велосипеде, – сказала она. – Мы спешим.

Я сбегала за велосипедом, а она тем временем дошла почти до самой автозаправки на шоссе.

Глория пошатывалась, но все-таки прибавила шагу, увидев огни карусели и шатер. Музыка ее тоже воодушевляла. Сначала она хотела срезать и пойти прямо через шоссе, но потом согласилась спуститься в подземный переход.

На пустыре мне пришлось слезть с велосипеда и пойти пешком: было грязно, и Глория совсем испачкала туфли. Носки тоже – но она не замечала. Щеки у нее горели, как в лихорадке.

Глория беспокойно перетаптывалась с ноги на ногу. Последние минуты она постоянно спрашивала меня, останутся ли билеты.

– Конечно, останутся! – отвечала я, но Глорию это не успокаивало.

Потом она стала жаловаться, что мы слишком поздно вышли, но я не стала напоминать ей, что виновата не я.

Пристегнув велосипед у дерева, я заметила мелькнувшую неподалеку черную куртку Адидаса. Но когда я снова подошла к Глории, он исчез. Может быть, мне просто показалось. Вообще-то, не только он носил черную куртку «Адидас» с тремя полосками.

– Билеты есть! – крикнула она. – Идем в цирк!

Везде было полно народу. Глория осталась у карусели, сказала, что просто постоит и посмотрит.

Дверь в вагончик Альфреда была заперта. Разумеется, у него были и другие дела, кроме как стоять и высматривать меня. Да и вообще, он, наверное, решил, что я как-то странно себя веду. Он же не знал, что для меня папы – больное место.

В слякоти вокруг вагончиков читались все следы, земля была исхожена вдоль и поперек. Между вагончиками и шатром воздух словно дрожал. Можно себе представить, как волнуются те, кому вот-вот выходить на манеж.

Неподалеку я увидела Альфреда в костюме клоуна. Он продавал зрителям программки. Башмаки хлопали пастью, Альфред улыбался.

– Добро пожаловать, Янис!

А под гримом – добрая альфредова улыбка, которая мне так нравилась.

– Я пришла с Глорией, – сказала я.

– Какой Глорией?

– Старушкой, которая стоит у карусели! – я обернулась и указала туда, где никакой Глории не было. Я оставила Альфреда и стала протискиваться к карусели.

Глория неслась, обхватив за шею лошадь с золотой гривой. Пальто развевалось по ветру, как мантия. Красное платье светилось на солнце. Люди указывали на нее пальцем и смеялись.

Карусель прибавляла скорость, Глория ужасно побледнела. Некоторые дети заплакали. Человек, который управлял каруселью, выплюнул жевательный табак и повернул колесо: ход замедлился. Глория схватила пальто, стараясь запахнуть полы, но потеряла равновесие и соскользнула с лошади. Когда карусель совсем остановилась, я побежала к Глории, но несколько взрослых успели первыми. Они опустили Глорию на землю. Ее трясло, долгое время она не могла прийти в себя.

– Ты же хотела просто посмотреть! – сказала я.

– Что, нельзя передумать? – откашлялась она.

– Можно.

– Лошадь понесло! Но я удержалась!

– Повезло, – сказала я.

– Может, и не просто повезло, – улыбнулась она, и на щеках появился румянец.

Я помогла ей застегнуть пальто и повязать шарф. Сумочка все это время висела на плече, хотя Глория едва ли не вниз головой висела. Она открыла сумочку и положила в рот лимонную карамельку. Потом решила и меня угостить. Сначала мне эти конфетки совсем не нравились, а теперь я бы немного расстроилась, если бы не почувствовала кислого вкуса, от которого сводило язык.

– Твое пальто развевалось, как мантия. Ты была похожа на принцессу цирка, – сказала я, наслаждаясь лимонным вкусом.

Она улыбнулась, и щеки порозовели еще больше. А потом настало время идти в шатер.

Нам достались прекрасные места у самой арены. Я уже видела представление, поэтому первый номер меня ничем не удивил. Но потом появился Альфред на велосипеде. Велосипед был такой маленький, что казалось, будто колеса растут прямо из тела Альфреда. Педали то и дело цеплялись за ботинки. Публика смеялась, а он кричал «фу!» своим ботинкам-крокодилкам. В конце концов, ему пришлось отцеплять их, как упрямых собак. Я не поняла, что он сделал, но ботинки вдруг сердито заворчали. Глория подалась вперед, чтобы получше разглядеть. Она приоткрыла рот и затаила дыхание.

Казалось, мой старый велосипед-развалюха только и мечтал погреться в лучах прожекторов. Он своенравно пересек арену и направился к публике, прежде чем Альфред его остановил. Он слез с седла и прикрикнул:

– Ты меня слушаться! Verstehst du?

Сначала седло кивнуло, а потом покрутилось из стороны в сторону, как будто говоря, что совсем не понимает и вовсе не собирается слушаться.

Альфред закатил велосипеду пощечину, и тот взвыл и рванулся прочь. Конечно, удержать равновесие самостоятельно он не смог. Перед самым падением Альфред схватил его за руль. Это было похоже на чародейство.

Пока Альфред укладывал доску на козлы, велосипед стоял и смотрел. Альфред совсем его не держал. Но стоило Альфреду похвалить велик, как тот стал падать, словно тут же вспомнил, что велосипедам не положено самостоятельно держать равновесие. Альфред присел на корточки, чтобы удостовериться, что доска лежит до миллиметра верно. При этом, то палец ноги, выглядывающий из дырявого башмака, то палец руки успевал подхватить велосипед как раз перед тем, как руль ударялся о пол. Потом Альфред жестами объяснил, что они будут делать. Затем наклонился к велосипеду и прислушался к ответу. Похоже, велосипед не понял, поэтому Альфреду пришлось объяснять снова и снова, и тогда седло трижды кивнуло и даже хихикнуло. Я была уверена, что хихикнул именно велосипед.

– Готов? – спросил Альфред, и красный велосипед снова кивнул.

Альфред был похож на большого шмеля, который пытается въехать на велосипеде по травинке, а когда доска наклонилась в противоположную сторону, велик подпрыгнул. Последний отрезок пути он проделал на тормозах. Когда они оказались внизу, Альфред погладил седло и дал велику несколько кусочков сахара, которые исчезли где-то у звонка. Велосипед радостно заржал – совершенно непонятно, откуда взялся этот звук.

В завершение Альфред сделал круг почета по арене, велосипед радостно заржал и встал на дыбы, а потом скрылся.

Глория аплодировала дольше всех.

– Никогда не видела номера лучше! – восторженно смеялась она. – Вот это человек! Вот это велосипед!

– Это мой велосипед, – сказала я. Мне хотелось показать, что и я причастна к мастерству Альфреда.

– Наверное, он всю жизнь тренировался. – произнесла Глория, словно не слыша меня.

– Всего два дня, – сказала я. Глория посмотрела на меня взглядом оскорбленного человека.

– Сомневаюсь, что ты настолько хорошо в этом разбираешься.

– Ладно, – вздохнула я. Спорить мне не хотелось.

Когда мы вышли из шатра, Альфред стоял у своего вагончика.

– Подожди здесь! – сказала Глория. – Я хочу поблагодарить этого талантливого клоуна – я и не думала, что когда-нибудь снова увижу что-то подобное!

– Его зовут Альфред, – произнесла я так тихо, что Глория не должна была услышать, но она оказалась вовсе не туга на ухо.

– Ты его знаешь? Не верю!

– Не веришь? – повторила я и пошла к нему. Глория отправилась следом. Казалось, она стесняется.

– Как тебе номер с велосипедом? – спросил Альфред, положив руку мне на плечо.

– Неплохо, – ответила я. – Особенно прыжок.

Даже не знаю, почему я не сказала, что это лучший цирковой номер из всех, что я видела.

– Я хочу научиться делать то же самое, только задом наперед, – сказал он и почесал лысину.

– Будет здорово, – ответила я. – Вот бы посмотреть.

Огромный нарисованный рот не мог скрыть печальное выражение лица.

– Тогда тебе придется поехать в Сёдертэлье. Или в Эскильстунна. Сегодня вечером мы сворачиваемся и уезжаем.

Я не успела осознать, насколько это грустно, потому что Глория тут же вставила:

– Спасибо! За изысканный артистизм, господин…

– Альфред Перссон, – подсказал Альфред. – Большое спасибо, фру…

– Глория Аль. Фрёкен, – добавила она, смутившись.

– Как приятно познакомиться с твоей учительницей! – сказал Альфред. – Она хорошо учится в школе? Или только на велике гоняет хорошо?

– Об этом мне ничего не известно, – сказала Глория. Наверное, у нее временно притупился слух и она ничего не поняла. – Но могу сказать, что выросла в цирке, который тоже назывался «Цирк Варьете», – гордо продолжила она. А наш верблюд – Гоби – был такой же красивый, как ваш.

Прежде чем циркачи свернули и все погрузили в машины, мы успели прокатиться на автодроме. Я села в отдельную машинку – иногда хочется порулить самостоятельно. Но Альфред, удивительное дело, скрючился на сиденье рядом с Глорией. Она подобрала полы пальто, прижала к себе сумочку и покраснела. Похоже, им так нравилось кататься вместе, что Глория забывала рулить. Альфреду несколько раз приходилось тянуться к рулю, чтобы не врезаться в ограду.

Может быть, они говорили о том, как сделать идеальное цирковое выступление. Может быть, Глория рассказала Альфреду о своем номере. Мне она об этом пока не говорила.

Автодром давно опустел, а они все сидели в машинке. Акробаты смыли грим и переоделись в рабочие комбинезоны, даже директор цирка надел рабочие перчатки.

Я стояла и смотрела, как разбирают карусель. Лошади были тяжелые, каждую можно было снять только вдвоем. Но работа продвигалась быстро, все знали свое дело. Было заметно, что они делали это вместе не раз и не два. Правда, то, что Альфреда не было рядом, их сердило. Время от времени кто-нибудь бросал взгляд на радиомашинку, где он по-прежнему сидел вместе с Глорией.

Должно быть, он замечал, что его ждут, но все же не торопился заканчивать разговор. Наконец, оба выбрались из своего кабриолета и направились к ожидающим.

Глория светилась и порхала над глинистым месивом. Наверное, я завидовала: разве Альфред не мой друг? А может, все изменилось?

Я отстегнула велик, но уехать было трудно. Завтра «Цирка Варьете» здесь уже не будет. Я опустила велосипед на землю и побежала к шатру. По меньшей мере десять человек вытаскивали из земли стальные клинья. Альфред был среди них.

– Можно… ну… у тебя есть телефон? Или ты не хочешь его давать?

Альфред встал и потянулся. Затем серьезно посмотрел на меня.

– Каждый раз, когда я буду выполнять этот номер с велосипедом, я буду думать о тебе, – сказал он.

Меня как будто обожгло под ребрами.

– Я не велосипед, – сказала я.

Почему нельзя взять номер его телефона? Неужели Альфред думает только о моем старом велосипеде – ведь мы, наверное, больше никогда не встретимся?

– Ясное дело, ты не велосипед. Ты Янис, – сказал он.

Он погладил меня по щеке, ладонь у него была шершавая.

– Я не очень-то люблю мобильные телефоны, но ты всегда можешь найти меня в «Цирке Варьете».

Наверное, у меня было очень грустное лицо. В эту минуту мне больше всего хотелось, чтобы он был моим папой – ведь тогда он, конечно же, позвал меня с собой? Или… вообще-то это ничего бы не изменило.

– В конце лета мы будем недалеко отсюда, – улыбнулся он. – На другом конце города.

– Ясно, – без особой надежды произнесла я.

– А пока тренируйся на велосипеде. Может быть, когда-нибудь мы покатаемся вместе.

– Ты просто так говоришь, – сказала я. – Ничего такого не будет.

И тогда он наклонился. И просто обнял меня. Долго-долго, даже дольше, чем я надеялась. Пах он так, как должен пахнуть папа. По-моему. Тепло и приятно. И немного потно.

– Увидимся, Янис!

Я повернулась и побежала. Я не хотела, чтобы он увидел, как хлынут слезы. Как из душа. Вообще-то я не плачу. Это хорошее качество. Я никогда не плачу по пустякам.

21. Про трудную дорогу домой

Глории было холодно. Пальто у нее было слишком тонкое, а красное платье больше подходило для прогулки в жаркий летний день.

Она захотела срезать и пойти через пустырь. Хотя уже смеркалось, и разглядеть дорогу было трудно.

– Хочешь поехать на велосипеде? Хотя земля, конечно, неровная…

– Можно, – она взяла у меня велосипед.

Как только она взобралась на седло, я поняла, что мысль была глупая. Я, конечно, видела, как она ездит на велосипеде, но сейчас мы были не на асфальтированной площадке. Я подталкивала сзади и держала багажник, чтобы велосипед не терял равновесие. Так мы и пробирались вперед, шаг за шагом.

Я обернулась, чтобы посмотреть, убрали шатер или нет. Стенки уже сняли, купол сдувался, как продырявленный шарик. Я заметила и еще кое-что: точнее, кое-кого.

Они шли за нами.

Кажется, это называется «дурное предчувствие»? Когда в животе у тебя острый камень, и ты знаешь, что теперь все, конец.

Только бы успеть до заправки. Там они не посмеют ничего сделать. Но Глорию пошатывало, казалось, ей совсем нехорошо.

– Садись на багажник, я тебя повезу, – предложила я срывающимся голосом.

– Не сможешь, – ответила она, еле переставляя заплетающиеся ноги.

Я успела схватить велосипед, прежде чем он упал, но Глория все же увязла в грязи. И как будто не собиралась вставать.

И не вставала. Пальто снова распахнулось и скомкалось. Она была похожа на большую красную медузу, выброшенную на берег.

– Вставай! – приказала я. – Вставай!

– Мне надо передохнуть… Ох как хорошо…

И она разлеглась так, будто собралась переночевать в глине.

Кто к нам приближается, сомневаться не приходилось. За Адидасом и гориллами плелись еще двое. Я могла лишь надеяться, что один из них – Зак. И что мой брат наконец-то соберется с силами. Плохо было дело, одна надежда на Зака.

Я тормошила Глорию, но она лежала на месте.

– Ты заболеешь, – сказала я. – Пожалуйста, встань!

Тогда она немного пошевелилась. Но сил у нее по-прежнему не было. Глория старалась, как могла, но сумела лишь чуть-чуть приподняться, а потом снова шлепнулась в глину.

– Вызывай буксир. У меня нет сил. Хотя можно и здесь остаться. Только вот не понимаю, как это вышло, что ты знакома с этим чудесным Альфредом Перссоном. Расскажи, как вы познакомились!

– Не сейчас, а когда мы доберемся до твоего дома.

– Нет, сейчас! Расскажи сейчас!

Мне стало трудно дышать. Адидас, Али и Зеббе были всего в сотне метров от нас.

–  Надо встать! Глория, пожалуйста! – попыталась я в последний раз, хоть и понимала, что уже поздно.

– Где моя сумочка? – Глория попыталась нащупать ее поблизости.

Недалеко в грязи виднелось что-то коричневое.

– Встань, тогда я ее принесу, – сказала я.

Едва я взяла сумочку, как на меня набросился Адидас. Я крепко прижала сумочку к себе.

–  Дай сюда! – прошипел он.

Адидас дернул сумочку к себе. Мне удалось ударить его коленом в живот, а потом в пах. Он взвыл, но сумку из рук не выпустил. Из нее посыпались вещи, и он принялся шарить вокруг в поисках драгоценностей. Тогда я снова на него набросилась. Мы боролись в грязи, и несложно догадаться, у кого дела были хуже.

Зак, конечно, учил меня бороться, но Адидас был намного крупнее и тяжелее. И когда он встал на ноги, я лежала, уткнувшись лицом в грязь. Не знаю, сколько я пролежала, нюхая комки глины, но через какое-то время все же поднялась. Голова кружилась, ноги заплетались.

Сначала я не поняла, что происходит с Глорией. Она попыталась встать, но Адидас толкнул ее так, что она снова упала. Али и Зеббе кричали, что надо сматываться. Голоса будто доносились издалека, хотя на самом деле они были совсем рядом. Я как будто немного оглохла.

Адидас побежал через пустырь, прижимая к себе сумку Глории. Гориллы неслись за ним, все время оглядываясь назад. Как будто думали, что мы с Глорией за ними погонимся.

Наконец, Зак и Линус добрались до нас. Оба бросились ко мне с таким видом, будто готовы спасти меня от смерти или еще чего похуже.

– Как ты? – спросил Линус и стер глину с моей щеки. Я от этого чуть в обморок не упала. Жалко, что у него не было времени и вторую щеку почистить, на нее ведь тоже налипло довольно много глины. Но Глория неподвижно лежала на земле. Мы втроем склонились над ней. Она лежала с закрытыми глазами, платье было уже не красное.

– Она умерла? – прошептал Зак.

– Я позвоню в службу спасения, – сказал Линус.

Я села на землю рядом с Глорией, в голове гудело, из носа капало что-то красное. Но это была ерунда по сравнению с тем, что случилось с ней.

Минуты, когда приходится просто ждать, – самые ужасные. Наконец, мы увидели скорую, которая тряслась по пустырю. Она была похожа на корабль в беспокойном море.

Зак с Линусом стояли и махали руками, чтобы нас заметили. Я держала на коленях голову Глории. Она еще не открыла глаза. Но я несколько раз трогала сонную артерию – она пульсировала.

Когда Глорию стали перекладывать на носилки, она открыла глаза.

–  Моя сумка… – проговорила она. – Дай мне сумку…

Никто, кроме меня, не понял, что она говорит. Она снова впала в забытье и, наверное, даже не заметила, что ее отнесли на носилках к скорой, двери которой уже были распахнуты в ожидании.

Я сидела на земле. Никогда прежде я не чувствовала себя так безобразно. Санитар из скорой снова подошел к нам.

– Что произошло? – спросил он.

Я думала, что Зак ответит. Они с Линусом должны были лучше видеть, как все происходило. Но они только переглядывались и переминались с ноги на ногу.

– Это один парень, его зовут Адидас, – сказала я.

– Вот как, – кивнул санитар. – И это один из вас?

Зак и Линус замотали головой так, что головы чуть не отвалились.

– Тогда поедем с нами, – сказал санитар и положил руку мне на плечо. – Тебе, кажется, тоже нужна перевязка.

По дороге в больницу я сидела рядом с шофером. Где-то позади, в салоне скорой, врачи занимались Глорией. Через окошко мне было видно, что они подключили шланги и что она дышит через какой-то пластиковый намордник. Глаза были закрыты.

– Она поправится? – спросила я, когда мы выехали на шоссе.

– Почти все поправляются, – сказал тот, кто сидел за рулем. – Это твоя бабушка?

– Это Глория, – сказала я.

– Ясно, – ответил он, посмотрев на меня. Затем он связался с больницей.

– Пожилая женщина, избита. Поступит через пятнадцать минут. И девочка, нужна перевязка.

– Он забрал ее сумку, – сказала я. – Этого он и хотел.

– Ты знаешь этого Адидаса.

Я кивнула.

– А тех двоих, что там стояли?

– Они пришли позже. Зак – мой брат, а второго зовут Линус. Он никогда не дерется. Он добрый.

– А ты, тебя как зовут?

Я, конечно, сказала. Это же не секрет.

В больнице мне сделали перевязку. Потом спросили, не позвать ли маму, но я попросила отвезти меня домой. Они позвонили домой, чтобы проверить, будет ли мама дома, когда я приеду.

Глория лежала на кровати в коридоре, все еще под капельницей. Жидкость была прозрачная, как вода, она капала из бутылки на подставке, текла по прозрачному шлангу, а потом попадала в кровь Глории. Игла была воткнута в тыльную сторону ладони. На лице виднелись царапуны, в волосах – грязь. На Глорию натянули больничную рубашку и укрыли одеялами. Пальто и платье свернули и положили под кровать. Глория просила рассказать, почему она оказалась в больнице.

Я рассказала о нападении, о том, как Адидас схватил ее сумку и убежал.

– Он и тебя избил? – беспокойно спросила Глория. Она попыталась протянуть руку к моей щеке, но обессилела на полпути. Рука снова упала на желтое больничное одеяло.

– Ничего страшного, – сказала я и сжала ее ладонь. Она была холодновата.

– Он забрал мою сумку, да?

– Да.

Она глубоко вздохнула, со свистом и хрипом.

– Там лежали фотографии, мамы и папы. Я всегда носила их с собой. Без них так пусто. Сейчас они нужны мне.

Глория заплакала. А я не могла объяснить, зачем такому, как Адидас, ее фотографии. Наверное, он ужасно разозлился, обнаружив в сумке одни карамельки и старые снимки. Наверное, он все это выбросил по пути.

Тогда я и решилась. Надо вернуть Глории фотографии. Адидасу это не сойдет с рук. Не всю жизнь ему над нами издеваться.

Настало время положить этому конец.