Текст книги "Круглая печать"

Автор книги: Камил Икрамов

3

Ребята могли только догадываться, зачем среди каникул учитель Касым вызвал их к себе.

– Дети! – сказал учитель. – Ваша жизнь в последнее время перестает мне нравиться. Нет, против футбола я не возражаю, это пожалуйста. Две вещи огорчают меня. Во-первых, ваша коммерция, это «кисля-пресний малякё». И это бы еще ничего, но то, что вы жульничаете, как старорежимные купцы, мне не нравится. И второе. Какие книжки вы читаете?

– Русские, – сказал Садык. Он один решился перебить отца.

– Вы не русские книжки читаете, – сказал учитель, – вы неизвестно какие книжки читаете. Какие это русские! «По темным перекресткам города Лондона промчалась машина с погашенными фарами». Это, по-вашему, русские? Русские книжки – это какие книжки? Это Чехов. Читали? Нет. «Каштанку» читали? Нет. Это Лев Толстой. «Кавказского пленника» читали? Нет. «Хаджи-Мурата» читали? Да что русские! Вы даже своих книжек не читаете. Я вам в прошлом году читал Навои, читал Саади, Омара Хайяма читал, Фирдоуси. Теперь вы большие, сами должны такие книги читать… На первый случай я вам дам несколько книг. Потом запишу вас в библиотеку, сами будете брать. И другим ребятам скажите. Будете рассказывать, какие книги вы прочитали. Будем спорить, какие книжки лучше. Для начала вот вам книги. – Он протянул ребятам стопку книг. – Первое занятие в четверг после обеда…

– У тебя отец очень добрый, – сказал Рахим Садыку, когда ребята вышли на улицу. – Когда он начал говорить, я думал, он бить нас будет, такой злой был.

Кудрату досталась книжка «Кавказский пленник», сочинение графа Льва Николаевича Толстого. Рахиму – «Каштанка»…

В полдень, пренебрегая необходимостью скрываться, Саидмурад забрался на проклятый дувал. Доберман лежал в тени возле дома. Он ничуть не походил на ту собаку, но все же пасть была открыта, и язык хотя и не свешивался, но был виден. «Хвост, – вспомнил Саидмурад, – очень важно, как она держит хвост». Но у этой собаки хвоста не было.

– Черт побери, – пробормотал Саидмурад, – как назло, даже хвоста нет! И шерсть у нее гладкая, шерсти никакой нет.

Собака подошла к дувалу и подняла к Саидмураду свою острую мордочку. Язык был влажный. «Водобоязнь», – подумал Саидмурад. Он слез с дувала, сходил домой за ведром, набрал в арыке воды и вновь взобрался на дувал.

– Эй! Иди сюда! – позвал он собаку.

Собака подошла ближе и доброжелательно смотрела на человека на дувале. Саидмурад изловчился и выплеснул на нее ведро воды. Повизгивая, собака отбежала.

«Так и есть! – решил Саидмурад. – Ну что мне так не везет! Первый раз укусила собака оказалась бешеная».

– Дядя Саидмурад! – окликнули его, когда он слез с дувала. – Что это вы чужой двор поливаете? – Это спросил Азиз, сын бухгалтера Таджибекова. Он был единственный, кто видел, как Саидмурад лезет на дувал.

В доме Таджибекова царило хорошее настроение. Хозяин радостно сообщил, что ему разрешили временно замещать председателя махалинской комиссии, что, вероятно, скоро выдадут новую печать и что следствие движется в правильном направлении.

– Сегодня меня спрашивали, кого я подозреваю. Я сказал, что никого, но меня беспокоит один чуждый элемент – учитель Касым. Я сказал, что я его совсем не подозреваю, но, говорю, поведение его мне не нравится. Вроде не наш человек. В прошлом году у себя на дому организовал подпольную школу, собирал детей. А дети – это наше будущее, говорю…

– Я же вам сказал, зря вы впутываете этого учителя! – прервал бухгалтера Кур-Султан.

– Дорогой гость, я вам не даю советов в ваших отважных делах. Вы в нашей жизни тоже мало понимаете. Чтобы замутить воду, одну песчинку надо бросить… Следователь мне говорит: «А ведь железный ящик нашли недалеко от его дома, свалка-то рядом». Я сказал следователю: «Я учителя в убийстве не подозреваю. В убийстве – не подозреваю». А он мне говорит: «Вы и не должны подозревать, ваше дело – сообщать факты».

– И все-таки зря вы это делаете, – проворчал Кур-Султан. – Боюсь я этих учителей.

В это время в комнату вошел Саидмурад.

– Какие новости? – спросил Таджибеков. – Следил за мальчишкой?

– Следил, – сказал Саидмурад. – По-моему, просто шляется от безделья. Ходит, вывески читает, на витрины глазеет. Шпана. Около прокуратуры с милиционером разговаривал.

– С милиционером? – спросил Кур-Султан.

– О чем? – спросил Таджибеков.

– Я не слышал, далеко стоял.

– Надо было послушать, – сказал Кур-Султан.

– Э-э-э, – махнул рукой Саидмурад, – мне теперь не до этого. Меня вчера собака укусила, оказалась бешеная.

– Не говори глупости, – сказал Таджибеков, – Зачем тебя будет бешеная собака кусать?

Перед пловом бухгалтер открыл бутылку водки, поровну налил каждому в пиалу.

– За дружбу! – сказал Кур-Султан.

Саидмурад хотел выпить, но потом поставил пиалу на ковер.

– Мне нельзя, мне врач запретил.

4

Кудрат проходил мимо махалинской комиссии. Он шел по другой стороне улицы, потому что с той страшной ночи боялся этого домика. Дверь конторки была распахнута, там находились какие-то люди, и от этого на душе у Кудрата стало совсем нехорошо.

– Эй, Кудратджан! – позвали его. Это был бухгалтер Таджибеков, – Зайди-ка сюда, нам твоя помощь нужна.

Ноги еле слушались мальчика.

– Быстрей, быстрей!

В конторке было двое – бухгалтер Таджибеков и милиционер Иса.

– У нас к тебе общественное поручение, – сказал бухгалтер Таджибеков. – Ты ведь и раньше помогал махалинской комиссии. Это ты писал для нашего дорогого Махкам-ака объявления? Вот тебе бумага, красный карандаш. Напиши-ка еще одно.

Не помня себя от страха, Кудрат послушно сел за стол. За тот самый стол.

– Пиши…

У Кудрата дрожали руки, и, чтобы как-то оттянуть время, он сказал:

– Мне линейка нужна.

– Да вот же она, перед тобой.

Кудрат взял линейку и спросил:

– Одна строчка или две?

– Две, – сказал Таджибеков. – Пиши: «Временно махалинская комиссия работает только с 5 до 9 часов вечера».

С трудом уняв дрожь пальцев, мальчик написал первые буквы.

Повторив еще раз текст объявления, Таджибеков сказал Исе:

– У Махкам-ака это была единственная обязанность, а у меня это нагрузка, я только после работы могу здесь.

Кудрат уже написал объявление и теперь обводил буквы, делал хвостики и закорючки. Страх и волнение прошли, было даже что-то интересное в том, что он пишет на этом столе, под которым лежат печать, которую искали бандиты, и ключ от железного ящика. Железный ящик, после того как его нашли на свалке, опять был водворен на прежнее место, в нишу. На ящике стояли чайник и пиала, точно такие же, как были у Махкам-ака.

– А у него действительно хороший почерк, – сказал милиционер Иса. – Недаром наш покойный председатель так любил его.

Милиционер Иса подошел к входной двери и закрыл ее.

– Кстати, дорогой, это ты возле свалки спрашивал меня, а что, если печать не в ящике?

– Нет, – испугался Кудрат, – я не спрашивал.

– Как же не спрашивал? Ты спросил.

– Я не так спросил, – сказал Кудрат. – Я спросил: а что, если печать из ящика уже украли?

– Что ты пристал к мальчику! – сказал Таджибеков. – Откуда он помнит, что он говорил. У них в голове только футбол… Но скажи мне, дорогой Кудрат-джан, ты случайно не знаешь, где Махкам-ака хранил печать? Может, он действительно хранил ее не в ящике? – И Таджибеков так посмотрел на Кудрата, что тому опять стало страшно.

«Может быть, сказать? – подумал Кудрат. – Может быть, сказать, что печать здесь, вот под этой доской? Ведь не обязательно я должен говорить, что я ее украл, что я ее вернул. Просто сказать, что она здесь?»

– О чем ты думаешь? – спросил Таджибеков.

– Я вспоминаю, – произнес Кудрат. И, сам еще не понимая, почему он так говорит, сказал Таджибекову: – Я много раз помогал Махкам-ака, много раз видел, как он убирает печать. Он никогда не клал ее никуда, кроме железного ящика.

– Черт знает что!.. – сказал Таджибеков и посмотрел на милиционера. – Ладно, Кудрат, напиши-ка еще одну бумажку, чернилами. – Он положил перед мальчиком лист линованой бумаги, пододвинул чернильницу. – Пиши: «В исполком районного Совета. Мы, трудящиеся жители улицы Оружейников…»

Странное и непонятное дело! Обычно, наврав что-нибудь дома, или в школе, или ребятам, Кудрат чувствовал какое-то смущение, какую-то неловкость и у него хоть на минуту портилось настроение, а сейчас у него настроение стало лучше. «Это, наверно, потому, – думал он, – что я выполнил слово, данное Махкам-ака. Он же велел, чтобы я никому не говорил про печать». И от этого хорошего настроения, и от уверенности в себе Кудрат позволил себе переспросить:

– Лучше написать: «Настоящим мы, трудящиеся…» Махкам-ака всегда так начинал.

– Нет, пиши так, как тебе сказано: «Мы, трудящиеся улицы Оружейников, просим исполком районного Совета в самое ближайшее время выдать временно исполняющему обязанности председателя махалинской комиссии бухгалтеру потребкооперации Таджибекову Уктамбеку Таджибековичу новую печать взамен похищенной неизвестными преступниками». Все.

– А подпись? – спросил Кудрат. – Подпись ваша?

– Не твое дело, – сказал Таджибеков. – У тебя хороший почерк и глупая голова. Там же написано; мы, трудящиеся. Это от имени всех. Понял?

– Понял, – сказал Кудрат.

– А теперь иди, – сказал Таджибеков.

Когда Кудрат вышел, милиционер Иса сказал:

– А по-моему, он что-то знает про печать.

День четвертый

1

– Уважаемый хозяин! Вы уже три дня председатель махалинской комиссии. Вот уже пять дней, как я нахожусь в вашем доме, как я выхожу подышать воздухом только ночью, – говорит Кур-Султан Таджибекову. – Неужели вы думаете, что в тюрьме мне было много хуже? Завтра Барат уезжает в горы. Я должен написать записку тем, кто ждет меня. Что я им напишу?

– Вы говорите – пять дней, как вы здесь. Вы говорите – три дня, как я председатель махалинской комиссии. Но это же не так много. Поймите, как ни приятно мне принимать вас у себя в доме, но ведь я тоже каждый день рискую. И потом, мне сегодня сказали: до тех пор, пока не кончится следствие по убийству, меня председателем не утвердят и, возможно, не выдадут печать. Мне тоже нелегко. Мой родной сын спрашивает: «Папа, кто у нас в гостях?» – а я ничего не могу ему сказать. Вы думаете, я не боюсь, что он проболтается? Вся надежда на то, что он не дружит с этими мальчишками. Он старше их и умнее.

– Ваши семейные дела меня не интересуют, – сказал Кур-Султан. – Если ваш сын проболтается, пострадаете прежде всего вы. Достаньте печать, и мы уедем. С тем, что у нас есть, мы можем уехать куда угодно. Но мы поедем только туда.

– Ах, – сказал Таджибеков, – я бы тоже хотел поехать туда, но я просто не знаю…

– Вам и здесь хорошо, – ответил Кур-Султан, – Вы так воруете у кооперации, как ни один приказчик не воровал еще у своего хозяина. В стране пророка за такое воровство вас давно бы сделали похожим на самовар.

– Как так? – спросил Таджибеков.

– А очень просто, – объяснил Кур-Султан, – вам отрубили бы и руки и ноги.

Таджибеков промолчал. Он дорого бы дал, чтобы скорее избавиться от своего гостя. Этот Кур-Султан, с которым жизнь давно уже связала Таджибекова неразрывной цепью, был нужен ему не так уж часто. Иногда Таджибеков сообщал ему о караванах с мануфактурой или вагонах с ценными продуктами, иногда – о скоплении товаров на каком-нибудь складе подальше от Ташкента. Кур-Султан со своей шайкой грабил караван или склад и отдавал Таджибекову долю добычи, чаще всего золотом или деньгами. Было в прошлом и одно совершенное вместе убийство. Они убили бывшего царского полицейского Рахманкула. Это случилось лет пять назад. Рахманкул был связным в их шайке, он часто курсировал между Ташкентом и Самаркандом; кроме того, занимался мелкой спекуляцией и однажды попался на этом деле. Его стали вызывать в милицию, и тогда Кур-Султан и Таджибеков, боясь, что бывший полицейский выдаст их, заманили его в пригород и убили. Об этом не знал никто, кроме них двоих. Даже молчаливый Барат не участвовал в этом деле. Хотя возможно, что Кур-Султан рассказал своему помощнику. Но от того ведь слова не добьешься. Вот и сейчас они двое разговаривают, спорят, а он лежит себе на одеяле и смотрит в потолок. Глухонемой, что ли? Нет, просто молчит. Все понимает и молчит.

– Я думаю, – сказал бухгалтер Таджибеков, – что если следствие займется учителем, это будет правильно. Вот вы говорите – зря я впутываю его в это дело. А вовсе не зря. Сегодня меня опять спрашивали о нем – о происхождении, о поведении, о друзьях, о гостях. Во всяком случае, я вижу, что мне доверяют, а ему нет. Кстати, очень интересовались, какой он учитель и почему у него летом собираются дети. Я обещал узнать.

– Мышиная возня… – сказал Кур-Султан.

2

Когда учителя Касыма повесткой вызвали в милицию, он ничуть этому не удивился и не встревожился. Он близко знал Махкам-ака и понимал, что как свидетель может кому-то показаться полезным. Он пришел в милицию в середине дня. Там было много народу, и ему пришлось долго ждать во дворе. Наконец на крыльце появился толстый милиционер в форменных галифе и тапочках на босу ногу и спросил:

– Учитель Касым Насыров здесь?.. Пройдите.

В маленькой комнатке с земляным полом сидели двое: узбек-следователь, человек с узким лицом и быстрыми колючими глазами, и какой-то русский молодой человек в полувоенной форме, в кепке блином.

– Садитесь, – сказал следователь. – Мы вызвали вас в связи с убийством председателя махалинской комиссии, о котором, я надеюсь, вам известно.

Следователь, видимо, ждал, что учитель что-то скажет ему, но тот промолчал.

– Что вам известно по этому делу? – спросил следователь.

– О самом убийстве, – сказал учитель, – я знаю, видимо, то же, что известно всем. Но вы спрашивайте о том, что вас интересует. Боюсь только, что нового я могу сообщить вам мало.

– Хорошо, – сказал следователь. – Где вы находились в момент убийства?

Учитель пожал плечами:

– Мне трудно ответить на ваш вопрос, потому что я не знаю точно, когда был убит председатель.

– Так… – Следователь поглядел на человека в кепке. – Я переменю свой вопрос. Где вы находились между восемнадцатью и двадцатью часами накануне того дня, когда вам стало известно об этом убийстве?

– Я был в гостях, – ответил учитель. – Точнее, к восьми или чуть позже я уже вернулся домой.

– У кого вы были?

– Я был у одного старика, который когда-то учил меня.

– Как его зовут? – спросил следователь.

Этого вопроса учитель Касым очень не хотел. Он действительно был у друга своего отца, у своего бывшего учителя, у одного из самых образованных стариков Ташкента. Он действительно вернулся от него в восемь или даже позже, и доказать это было бы легко, потому что старик всегда подтвердил бы его слова, подтвердили бы и соседи. Но назвать имя – значит заставить старика ходить в милицию, ждать здесь во дворе, давать показания. Этого учитель Касым никак не хотел. Старик был слишком стар и слишком слаб, чтобы впутывать его в дело об убийстве. Всякий раз, когда учителю Касыму нужно было пойти к старику, он долго сомневался, боялся потревожить его покой и уединение.

– Ну, так как же его зовут? – повторил следователь.

– Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, – сказал учитель.

– Почему?

– Потому что это не имеет отношения к делу.

– Об этом можем судить только мы, – возразил следователь.

– Я тоже могу судить об этом, – сказал учитель. – Вы спрашиваете, где я был в тот вечер, я вам отвечаю. Если вы знаете, что убийство было совершено именно в это время, то я вам говорю, что меня тогда поблизости не было.

– И все-таки я настаиваю, – сказал следователь. – Сказать правду в ваших же интересах.

Учитель промолчал.

– Мы не можем перейти к дальнейшему, не выяснив, где вы были в тот вечер.

Человек в кепке вмешался в разговор:

– Я думаю, что мы сможем к этому еще вернуться. Продолжим. Вы хорошо знаете бухгалтера Таджибекова Уктамбека Таджибековича?

– Давно знаю, – сказал учитель Касым.

– Что вы можете о нем сказать?

– Говорят, он хороший бухгалтер.

– А еще?

– Во всяком случае, ничего плохого об этом человеке я не знаю.

– Сколько лет вы его знаете?

– Тридцать, – сказал учитель.

– Тридцать? – удивился следователь. – Вы с ним дружили?

– Нет. Мы учились вместе в школе и жили на одной улице.

– В школе вашего отца?

– Да, в школе моего отца.

– А ваш отец и отец Таджибекова дружили?

– Нет.

– Ну хорошо. А почему же вы не дружите? Тридцать лет знаете друг друга, вместе учились. Почему вы не дружите? Он вам чем-нибудь неприятен?

– У меня плохой характер, – сказал учитель Касым. – Я человек замкнутый, сержусь по мелочам.

– Как вы думаете, – спросил русский, – Таджибеков годится на пост председателя махалинской комиссии?

Учитель удивленно посмотрел на него. Во-первых, странно было то, что этот русский так хорошо и без акцента говорил по-узбекски, а во-вторых, еще более странным было то, что он спрашивает его о таких вещах.

– Почему вы спрашиваете меня об этом?

– Потому что вы один из уважаемых людей, член махалинской комиссии, учитель, воспитатель подрастающего поколения. – Все это русский говорил по-узбекски. – Ваше мнение дорого стоит.

– Вы меня простите, – сказал учитель, – но вопрос о том, кто достоин и кто не достоин быть председателем комиссии, могут решить только выборы. Разве в милиции решать этот вопрос?

Узбек-следователь обиделся за своего товарища.

– Значит, вы ничем не хотите нам помочь, – сказал он. – Идите, мы вас еще вызовем.

Когда учитель вышел, русский поднялся.

– Ну, я пошел в управление, – сказал он, – Что ты, Абдулла, думаешь про этого?

– Темнит, – сказал следователь.

– А на меня он производит хорошее впечатление. То есть, может быть, что-нибудь он и знает, конечно, но что к убийству он не причастен, в этом я не сомневаюсь. Просто твой Таджибеков никому не доверяет.

– А Иса? – спросил следователь.

– Ну что Иса… Нашел тоже Шерлока Холмса!

3

В послеобеденный зной чердак – не самое лучшее место для отдыха. Каждый из ребят мог бы лежать в прохладной комнате своего дома, куда вся семья собирается отдохнуть в такие часы.

Солнце палит так нещадно и духота такая, что никто не скажет «сбегай туда», «принеси то» или «сделай это». В такие часы все отдыхают. Даже в учреждениях замирает жизнь. То есть люди сидят за столами, читают бумаги, макают ручки в чернильницы, но делают это так медленно, как во сне. Послеполуденный зной в Ташкенте действует на всех.

Тихо сейчас и на чердаке заброшенного дома. Пятеро ребят лежат на циновках и читают книги, каждый свою.

«Рассказывают, что некий крестьянин как-то приехал в Багдад, – читал Эсон. – Он ехал верхом на осле, а сзади, привязанная за веревку, бежала коза, на шее которой позвякивали колокольчики. Три вора, сидевшие на улице, увидели крестьянина, и один из них сказал:

– Пойду-ка я украду козу у этого деревенщины.

– Это просто, – сказал другой вор. – Я у него осла уведу.

– Все это ерунда, – сказал третий вор. – Я стащу с него его собственную одежду.

Первый вор отправился вслед за крестьянином и, как только представилась возможность, отвязал колокольчики от шеи козы и прицепил их на хвост ослу, а козу увел. Осел помахивал хвостом, колокольчики звенели, и крестьянин думал, что коза бежит сзади.

Другой вор встал на узком перекрестке и, когда крестьянин поравнялся с ним, крикнул…»

«По обе стороны улицы зажглись фонари, и в окнах домов показались огни, – читал Рахим. – Шел крупный пушистый снег и красил в белое мостовую, лошадиные спины, шапки извозчиков, и чем больше темнел воздух, тем белее становились предметы. Мимо Каштанки, заслоняя ей поле зрения и толкая ее ногами, безостановочно взад и вперед проходили незнакомые заказчики. (Все человечество Каштанка делила на две очень неравные части; на хозяев и на заказчиков; между теми и другими была существенная разница: первые имели право бить, а вторых она сама имела право хватать за икры.) Заказчики куда-то спешили и не обращали на нее никакого внимания…»

 
Коль крепок корень гнета твоего,
Грозит насилье миру от него, —
 

читал Закир.

 
Когда хозяин дома в бубен бьет,
Весь дом его под бубен в пляс идет.
Вот целый город разорен вконец,
Чтоб выстроить тебе один дворец.
Ты лучше брось строительство свое
И прекрати грабительство свое.
Ты не боишься целый сад сгубить,
Чтоб яблоко одно лишь надкусить.
Не брал бы ты его! Не миновать
Тебе за весь тот сад ответ держать!
И куры в плов тебе, и всякий плод
Насильно взяты из дому сирот…
 

«Служил на Кавказе офицером один барин. Звали его Жилин.

Пришло ему раз письмо из дома. Пишет ему старуха-мать: «Стара я уж стала, и хочется перед смертью повидать любимого сынка. Приезжай со мной проститься, похорони, а там и с богом поезжай опять на службу. А я тебе и невесту приискала: и умная, и хорошая, и именье есть. Полюбится тебе, может, и женишься и совсем останешься».

Жилин и раздумался: «И в самом деле, плоха уж старуха стала; может, и не придется увидеть. Поехать; а если невеста хороша – и жениться можно».

Пошел он к полковнику, выправил отпуск…» – читал Кудрат.

А перед Садыком лежал сафьяновый томик стихов Алишера Навои.

 
Смотри: свеча пряма и радует нас тем,
Что светит нам, пока не догорит совсем.
А молния – крива. По свойству своему,
На миг нас ослепит – и погрузит во тьму…
 

На чердаке было тихо. Слышались только вздохи и шелест переворачиваемых страниц. На балкончике, который выходил на наружную лестницу, в тени лежал Доберман. Это имя за ним утвердилось, и сам он утвердился в этом дворе. С тех пор как неведомый ночной гость, проломив крышу конуры, отдавил бедному щенку лапу, Доберман больше крутился на чердаке. Чердак и двор казались ему теперь собственным владением, и на всех посторонних, пытающихся заглянуть через дувал, или на тех, кто останавливался поговорить возле калитки, Доберман лаял крепким молодым голосом.

Вот и сейчас он залаял на кого-то. Ребята подняли головы от своих книжек.

Заскрипели доски. Это с той стороны, где галерея чердака почти смыкалась с галереей дома, в котором жил Закир, шли взрослые. Это было слышно по шагам. Закир выглянул в дверь и увидел, что отец идет позади милиционера Исы и бухгалтера Таджибекова.

– Здравствуйте, молодые люди, – сказал бухгалтер Таджибеков. – Интересно, чем вы здесь занимаетесь? Уроки готовите?

– Нет, – сказал Садык, – мы просто читаем книжки.

– А почему все вместе? – спросил милиционер Иса.

Садык не знал, что ответить.

– Мы же ничего плохого не делаем, – сказал Эсон.

– А это мы сейчас посмотрим. Во-первых, вы захватили чужой чердак, – сказал милиционер Иса. – Кто вам разрешил? Во-вторых, вы захватили чужой двор. Пока хозяин, наш уважаемый молодой ученый, учится в Москве, вы его дом совсем разрушите.

Таджибеков шагнул к Садыку и взял у него из рук книжку.

– Ого! Старинные книги читаешь? А ты знаешь, кто такой был Навои? Он был прислужником падишаха. Кто дал тебе эту книжку?

– Отец, – сказал Садык.

– Зря он дает тебе такие книжки. – Таджибеков полистал книгу и передал ее милиционеру, – Забери, потом выясним… А это что? – Теперь в руках Таджибекова была книга, которую только что читал Кудрат, «Кавказский пленник», сочинение графа Льва Николаевича Толстого. – Откуда ты взял эту книгу?

– Рахим дал, – сказал Кудрат.

– А ты откуда ее взял? – спросил Таджибеков.

– Мне ее учитель Касым-ака дал.

Скоро все пять книг были под мышкой у милиционера.

– Что тут у вас еще есть?

Они обошли чердак, увидели мяч, но почему-то ничего не сказали про футбол. В одном из ящиков лежали книжки из серии приключений знаменитого сыщика Дика Портера.

– А это откуда? – спросил Таджибеков.

– На базаре купили, – сказал Кудрат. Он не сомневался, что уж Дика Портера Таджибеков обязательно заберет.

Так же думал милиционер. Он наклонился, чтобы забрать книги из ящика, но Таджибеков сказал:

– Не трогай, я это читал.

После того как ночью во двор залез неизвестный злоумышленник, самую ценную вещь в хозяйстве – фотоаппарат – ребята спрятали под корзину, а на корзину навалили всякий мусор: рваные циновки и пучки камыша, превращающегося в труху. Но милиционер Иса приподнял циновку и, увидев под ней корзину, добрался до фотоаппарата.

– Это что? – спросил он у ребят.

– Мы его за свои деньги купили, – сказал Закир.

– Это правда, – подтвердил отец Закира, – ребята его купили, я уже выяснял.

Несмотря на это, милиционер хотел забрать фотоаппарат, но бухгалтер его остановил:

– Дорогой Иса, у нас нет на это права. А что ребята его купили, мне мой Азиз говорил.

– Сегодня вечером, – сказал милиционер Иса ребятам, – если хотите получить книжки обратно, придите в махалинскую комиссию, будут с вами разговаривать.

– Только книжки верните, – сказал Кудрат, – это же не наши книжки.

– Знаем, знаем, – сказал бухгалтер Таджибеков, – сами же рассказали, кто их вам дал.