Текст книги "Круглая печать"

Автор книги: Камил Икрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

День седьмой

1

Утро после дождя было холодным и ясным. Зеленые склоны и снежная вершина сияли под ярким небом и чистым солнцем.

Басмачи еще спали, когда хозяин юрты разбудил Кудрата. Он даже и не будил его специально, а просто начал развязывать ноги, потом развязал руки.

– Пойдем, сынок, за водой. У меня и вправду поясница разболелась.

Кудрат проснулся сразу и сразу же вспомнил, где он. Его обрадовала возможность спуститься к речке и хоть на время почувствовать свободу.

– Нет, – сказал старик, – не туда идешь. Мы далеко за водой пойдем, к Двенадцати ключам – вон туда, где деревья. В речке вода после дождя нечистая.

У старика было только одно ведро, и получалось, что Кудрат пройдет все ущелье как бы под конвоем туда и обратно. Но это мальчика не смущало.

– Не беги так быстро, – сказал старик.

Кудрату некуда было спешить, просто ноги его так несли, потому что на душе стало легко.

– Ты будто в Ташкент идешь. А ведь Ташкент совсем в другую сторону.

Эти слова заставили мальчика замедлить шаг. Ведь и вправду не домой он идет. Придется еще возвращаться с водой для басмачей и весь день быть у них на виду, весь день ждать, что они с ним сделают. А если они ничего не сделают с ним сегодня, если он доживет до вечера, то вечером его опять свяжут. И когда все это кончится, неизвестно.

– Вон видишь на том склоне беленький домик? – сказал старик. – Два ореховых дерева, дикие яблони и домик?

– Вижу, – сказал Кудрат.

– Это близко кажется? – спросил старик.

– Недалеко, – ответил Кудрат.

– Вот кажется недалеко, а идти туда часа три, потому что прямой дороги нет. В том домике один человек живет, у него сын милиционер, иногда приезжает к отцу. Хорошие люди.

«Зачем старик это говорит? Неужели нарочно?» – подумал Кудрат и поглядел на старика. А старик невозмутимо продолжал:

– Вот дойдем до Двенадцати ключей, я тебе дорогу оттуда покажу, чтобы ты и ночью не сбился. А сейчас идти нельзя, они хватятся. И меня могут убить. Да и неизвестно, приехал ли милиционер. Правда, он должен сегодня или завтра приехать.

Старик говорил так, будто они с Кудратом давно уже договорились о его побеге и вообще были самые близкие друзья.

– А короткой дороги в Ташкент сейчас, может быть, и нет. Ты через висячий мост шел?

Кудрат кивнул.

– Ну вот, после этого дождя моста, может, и нет уже.

– Спасибо, – сказал Кудрат, – большее вам спасибо.

Они шли по зеленой мокрой траве, из которой в разных местах, как спины спящих животных, поднимались серые корявые камни. Меж невысоких кряжистых деревьев прямо из земли били струи хрустально прозрачной воды.

– Вот Двенадцать ключей, – сказал старик. – Их здесь не двенадцать, но почему-то назвали Двенадцать, так оно и осталось… Найдешь сюда ночью дорогу? Сегодня луна большая будет. Теперь смотри: отсюда пойдешь левее, спустишься к речке. Это сегодня после дождя она такая бурная, к вечеру совсем мелкая будет. Перейдешь на ту сторону. Видишь? Если до вечера доживем, – сказал старик, – сегодня не в юрте спать будем.

Кудрат сначала пригоршнями зачерпнул воду, умыл лицо, напился, потом наполнил ведро, и они пошли обратно.

– Тебе не тяжело? – спросил старик. – Когда устанешь, скажи. А то у меня и впрямь поясница болит.

– Что вы! – сказал Кудрат. – Я по Ташкенту два ведра с молоком носил.

2

Еще накануне учитель Касым занялся школьным садом. Ему все нравилось в Кум-кишлаке: и то, как встретил его внук Сабир-ходжи, и правнуки старика – четверо черноглазых мальчишек, но больше всего ему понравилась школа, и даже не сама школа, а школьный сад. «Эх, если бы нам в городе при каждой школе такой сад иметь!» – думал он.

– Двадцать одна яблоня, четыре урюка, восемь груш и одиннадцать слив да еще виноградник, – рассказывал Алимджан. – Раньше это был загородный дом вашего ташкентского Усман-бая, а теперь детишкам отдали.

Учитель Алимджан был в школе директором, завучем, учителем и сторожем. Если появлялась нужда что-либо отремонтировать, помогали все жители села, а мелочи по хозяйству делали ученики.

– Завтра на рассвете, – сказал Алимджан, – нам воду дают для поливки сада. Я встану пораньше.

– Давайте вместе пойдем, – предложил отец Садыка. – Что может быть приятней, чем поливать сад…

Он стоял босиком в закатанных до колен брюках, с кетменем в руках и смотрел, как от самодельного шлюза по высохшему и растрескавшемуся руслу арыка медленно ползла мутная вода. Вот она уже совсем рядом, уже холодит ступни, поднимается до щиколотки и по совсем узенькой канавке спускается к саду.

Сухая земля под ногами сразу превратилась в скользкую глину. При каждом движении она облепляла ноги, проползала меж пальцев. Учитель Касым кетменем подправлял края арыка, маленькую запруду и думал о том, что игра с водой доставляет ему такое же удовольствие, как в детстве. Недаром, наверно, две противоположные стихии – огонь и вода – всегда притягивали к себе людей своей извечностью. Недаром, наверно, люди могут так долго смотреть на текущую реку или горящий костер.

Появилось солнце. Сад наполнился школьниками, прибежавшими помогать своему учителю.

«Как хорошо, – подумал отец Садыка, – что я послушался старика и уехал из города! Пусть они там сами – и Таджибеков, и следователь, и милиционер Иса, и этот в кепке…»

И только он это подумал, как увидел, что по дороге к кишлаку движется до странности знакомая фигурка.

«Не может быть! – про себя решил учитель Касым. – Откуда он здесь может появиться? И потом, ведь утро».

Из кишлака навстречу мальчику ехала арба. Мальчик что-то спросил у арбакеша. Тот остановил лошадь, переговорил о чем-то с мальчиком, и мальчик пошел в сторону школы. Это был Садык, сомнений не оставалось.

Отец отбросил кетмень в сторону и побежал ему навстречу.

3

Бухгалтер Таджибеков в это утро тоже занимался поливкой, он поливал свой двор. В левой руке он держал ведро и быстрыми, частыми движениями кисти правой руки расплескивал воду по земле. Жена уже поставила самовар, и горьковатый дым стлался по двору.

Таджибеков изредка неприязненно поглядывал на жену. Неужели она не может понять, что не его это дело поливать двор! Разбудила бы Азиза, пусть с утра потрудится.

– Дрыхнет еще? – спросил Таджибеков.

Жена как будто ждала этого вопроса.

– Вы всю свою жизнь отдаете гостям, – сказала она, – у вас только с гостями радости и горести, а о своем единственном сыне думать не хотите.

Таджибеков не позволял жене так с ним разговаривать, но, видимо, сегодня у нее веские причины.

– А в чем дело? – спросил он.

– Я вчера хотела вам сказать, – жена не меняла тона, – но у вас гости, дела, вы большой человек, к вам не подступись, а ребенка вашего убивают.

– В чем дело? – повторил Таджибеков.

– Уличные мальчишки убивают вашего ребенка…

– Подрался, что ли?

– Ему вчера три зуба выбили, – сказала жена. – Посмотрели бы, какая у него губа!

Только этого не хватало Таджибекову! Ему было совсем не до сына в эту минуту, слишком тяжелые заботы обрушились на него в последние дни, но сын все-таки единственный.

– За что? – спросил Таджибеков.

– Как за что? Ни за что. Из зависти. Вы же знаете, как нам все завидуют.

Таджибеков и впрямь был уверен, что ему все завидуют, но упоминание об этом не улучшило его настроения.

– Пусть придет сюда, – сказал он.

Азиз вышел во двор в подштанниках и галошах на босу ногу. И без того толстая нижняя губа распухла и была неестественно красной от запекшейся крови. Трех передних зубов не было. Отцу стало жаль его.

– Кто это тебя так отделал? – спросил он.

– Эсон, – сказал Азиз. И, чтобы разжалобить отца, приврал: – И еще Закир и Садык, трое на одного.

– За что?

Если бы Азиз сказал правду, отец, может быть, отнесся бы ко всему этому иначе. Ведь то, что Азиз сказал ребятам, он узнал от отца, и тот рассказал ему это не без умысла. Но Азиз решил соврать:

– Я стоял около трамвая, ел мороженое, а они подошли, сказали – дай мороженого. Я не дал. Тогда они стали меня бить.

– Кто первый ударил? – спросил Таджибеков, желая услышать, что сын все-таки сам затеял драку. Он подозревал его в трусости.

Но Азиз не понял, чего хочет от него отец, и продолжал оправдываться:

– Первым Садык ударил.

Таджибеков видел, что Азиз врет, но не стал уличать его во лжи.

– А зубы кто выбил?

– Это Эсон, – сказал Азиз, – он головой ударил.

– А ты сколько зубов вышиб? – внутренне накаляясь, спросил Таджибеков.

– Я не успел: их было трое, а я один.

– Так тебе и надо! – сказал Таджибеков. – Убирайся! Такой большой с малышами справиться не мог! Ты бы их ногами бил. Уходи! Пока губа не пройдет, на глаза мне не показывайся. Иди, иди! – Он долго с раздражением следил глазами, как сын уходит на женскую половину дома.

Мать очень любила Азиза и потому еще раз нарушила обычаи своей семьи.

– Вы бездушный человек, – сказала она мужу. – Настоящий отец пожалел бы ребенка, утешил бы его, сказал ему: «Не горюй, сынок, я накажу мальчишек, а тебе золотые зубы вставлю».

Таджибеков ничего не ответил. Он со злобой выплеснул из ведра остатки воды и ушел на свою половину.

Азиз лежал, уткнувшись в подушку, и плакал. Он не ждал ничего хорошего от разговора с отцом, но такого… «Если так, – думал он, – я сам отомщу. Я буду ловить их поодиночке и бить камнями. Или еще лучше – я буду поджидать их ночью и по одному убивать ножом».

Он представил себе, как ночью ждет в переулке и первым появляется Эсон. Азиз живо представил себе, как все это произойдет, и тут же огорчился. Вчера все совершилось так быстро, что Азиз и не заметил, как очутился на земле. А что, если и ночью в переулке Эсон ударит первый? Нет, нож не подойдет, решил Азиз. Хорошо бы наган. Конечно, наган лучше. Можно спрятаться за дувал и, когда они на пустыре будут играть в футбол, по одному их перестрелять.

…Бухгалтер Таджибеков и милиционер Иса шли по улице молча. Каждому не хотелось говорить вслух о том, о чем они думали. Они спешили, однако возле махалинской комиссии все же пришлось задержаться. Там стояли отец и мать Кудрата.

Хмуро поздоровавшись, Таджибеков сказал:

– Пока не нашли. Вот – обращайтесь к милиции.

– Обязательно найдем, – сказал Иса. – Человек не иголка.

– У нас вот какое дело, – сказал отец Кудрата. – Мы нашли справку, на которой круглая печать Махкам-ака. Эта справка дана магазину насчет бутсов.

Таджибеков взял справку и пробежал глазами.

– Ну и что? – сказал он.

– Эту справку писал наш сын, – сказал отец Кудрата.

– Да, – подтвердил милиционер Иса, – это его почерк.

– Ну и что? – сказал Таджибеков. – Покойный Махкам-ака не запрещал им играть в футбол.

– Я не про то, – сказал отец Кудрата. – Видите, на справке есть печать и дата есть – восьмое число. А ведь Махкам-ака убили седьмого и тогда же украли печать.

– Оставьте справку у меня, я разберусь, – сказал Таджибеков и собрался сунуть бумажку в карман своего френча.

Но отец Кудрата задержал его руку:

– Нет, справку вы отдайте мне. А вы разберитесь сами, как это могло случиться.

4

Поезд Москва – Ташкент остановился на станции Келес.

Платформы не было. Молодой человек спрыгнул с высокой подножки на землю и протянул руки, чтобы ссадить стройную девушку в ситцевом платье.

– Иди сюда, постой на узбекской земле, – сказал он. – Это уже почти Ташкент.

– В-высоко, – ответила девушка, – и поезд стоит мало.

Девушка слегка заикалась, но ей это почему-то очень шло.

Парень засмеялся, махнул рукой и побежал в сторону крохотного пристанционного базарчика. Он был в косоворотке и суконном пиджачке. Видавшие виды бумажные брюки были заправлены в залатанные хромовые сапоги.

– Талиб, – крикнула девушка, – скорей!

Паровоз прогудел отправление, а парень не спешил. В поезд он вскочил уже на ходу, держа в руках маленькую раннюю дыню. Они прошли в переполненный вагон, и Талиб сказал:

– Лера, значит, план такой: два-три дня в Ташкенте, навестим друзей, а потом в Фергану.

– Все правильно, – ответила девушка. – Только сначала в баню.

– Ты не представляешь себе, – сказал Талиб, – как я волнуюсь! Хорошо, что я не продал дом. Мне кажется, что он стоит и ждет меня. Он почти живой. В прошлом году я хотел махнуть сюда с Урала, и, если бы ты не ждала меня в Москве, я хоть на неделю бы сюда заехал.

– А мне хочется еще в Бухару съездить, – сказала Лера, – посмотреть подземную тюрьму, где ты сидел.

Люди с мешками и чемоданами уже вышли в тамбуры, толпились в коридоре, потому что справа и слева от поезда, как по волшебству, выскакивали новые пути, шпалы и гравий между ними становились все чернее от мазута. Наконец показался вокзал.

Вещей у них было немного – желтый фанерный чемодан, вещмешок и маленький саквояж, который Лера держала в руке.

– А кто-нибудь знает, что ты едешь? – спросила она на трамвайной остановке.

– Из Оренбурга я дал телеграмму председателю нашей махалинской комиссии, но нарочно не сообщил, какой поезд, чтобы не встречали… А может быть, лучше сначала домой? – спросил он. – Положим вещи и тогда в баню.

– Нет, сначала в б-баню.

…Талиб вымылся быстро и сидел на скамеечке возле женского отделения. Женщины всегда моются дольше мужчин. Но спешить Талибу было некуда. Он закурил папиросу и смотрел, как идут по улице люди. Вот на маленьком ослике проехал толстый седобородый старик в новой чалме. Из-за угла выскочил мальчишка с пачкой газет.

Талиб купил сразу несколько и внимательно, не пропуская ни одной заметки, стал читать. Газеты сообщали о том, что Максим Горький посетил летние военные лагеря, что по всей Ферганской долине, дающей около половины советского шелка, в полном разгаре заготовка коконов, что продолжаются поиски итальянца Нобиле, потерпевшего аварию по пути с Северного полюса. Еще в хронике газеты сообщали о первом полете советского дирижабля «Красный Химик-Резинщик» и о пожаре в деревне Прудки, Тульской губернии…

Из бани Лера вышла неузнаваемая. Она надела белое платье и новые черные туфли-лодочки.

– Очень я долго? – спросила она.

– Как всегда, – засмеялся Талиб. – Теперь домой.

На улице Оружейников в этот час было пусто. Никто из знакомых не повстречался. Талиб снял с калитки замок и удивился, что во дворе так чисто. На земле были видны следы метлы.

– Какой добрый Махкам-ака! – сказал он. – Наверно, сам прибирался. Только как он калитку открыл? По галерее, что ли, прошел?

Он отпер дом и распахнул два окошка – пусть проветривается.

– Ты тут наводи порядок, – сказал он Лере, – а я пока зайду в махалинскую комиссию и на минуточку к соседям. На базар вместе пойдем. Сегодня я буду делать плов.

– Только ты скорее, – сказала Лера. – Есть хочется.

Махалинская комиссия была заперта, и Талиб решил зайти к учителю Касыму.

Жена учителя встретила его как-то странно:

– Ты прости, Талибджан, но у нас несчастье.

Она не пригласила его в дом, а прямо у калитки рассказала, что неделю назад был таинственно убит Махкам-ака, что с тех пор на улице стали твориться непонятные вещи, что пропал мальчик, по имени Кудрат, что злые люди пустили слух, будто в убийстве председателя махалинской комиссии и исчезновении мальчика замешан ее муж. Она старалась говорить спокойно и сдержанно, но в самой этой сдержанности было больше тревоги и горя, чем в слезах.

– А тут еще он уехал. Я вчера послала за ним сына, и до сих пор их нет. Могли бы вернуться.

5

Таджибекову не работалось сегодня. Он подписал ведомость на зарплату, чек в банк, несколько накладных и сказал своему заместителю, что у него разболелась голова.

– Если будут спрашивать, скажи – ушел по делам.

Он шел домой с твердым решением во что бы то ни стало избавиться от Кур-Султана. «Хорошо бы вернулся Барат. Их бы легче можно было прогнать. Но все равно, чтоб сегодня его не было, в крайнем случае ночью».

Он хотел было зайти в милицию к следователю, чтобы как-то себя успокоить, но не решился и пошел домой.

Кур-Султан нервно ходил по комнате. Разговор он начал сам:

– Ну вот, дорогой хозяин, могу вас обрадовать. Если Барат сегодня не вернется, я сам уеду в горы. Только посоветуйте, какой дорогой ехать. И еще мне надо лошадь купить. Вы не могли бы купить мне лошадь?

Таджибеков удивленно посмотрел на него:

– Купить лошадь и привести сюда? Прямо домой?

– Да, это не годится. Сейчас-то нельзя привлекать излишнее внимание. А вы не могли бы купить лошадь и где-нибудь ее для меня оставить?

– Нет, – отказал Таджибеков. – Меня слишком хорошо знают в Ташкенте. Я могу дать вам несколько адресов, где можно купить неплохую лошадь с седлом. Это будет стоить дороже, чем на базаре.

– А можно сделать так, чтобы я купил ее ночью?

– Лучше, если вы пойдете сейчас, договоритесь, а заберете ее на рассвете или ночью. Впрочем, можно будет взять ее поздно вечером, – после небольшого колебания добавил бухгалтер.

Провести еще одну ночь под одной крышей с бандитом ему никак не хотелось. Он объяснил Кур-Султану, куда пойти и кого спросить.

– Может быть, вместе пойдем? – спросил Кур-Султан.

Бухгалтер категорически отказался. Он и без того не мог простить себе, что однажды уже появлялся с Кур-Султаном на улице.

– Один вы не обратите на себя никакого внимания, а если мы пойдем вместе, люди невольно задумаются, с кем это идет Таджибеков.

– Ладно, – неожиданно легко согласился Кур-Султан, – пусть будет по-вашему. Вы хотите остаться совсем чистым и каждую ночь спать спокойно. Правильное решение.

Про себя Кур-Султан вовсе не был уверен, что Таджибекову действительно удастся спать спокойно. Отсутствие Барата сильно тревожило его. Если бы немого схватили одного! А если накрыли всех троих? От троих многое можно узнать. Нет, он уедет сегодня, время терять нельзя. Может быть, и не нужно ехать в горы. Шайтан с ними, с этими документами и с этой круглой печатью. В конце концов, документы можно отнять у милиционера Исы. Прекрасная идея! Милиционер едет в отпуск в родной кишлак. Один. Прекрасно!

Кур-Султан погляделся в зеркало и сам себе показался подозрительным. Надо улыбаться, ходить по городу беззаботно, и никто не остановит. Наган, пожалуй, лучше оставить, все равно в городе им не воспользуешься, а то выпирает из-под халата. Еще одно подозрение.

Он отстегнул пояс с кобурой и спросил Таджибекова:

– Куда это можно спрятать?

– Положите в шкаф, – сказал Таджибеков, – в нижний ящик.

Кур-Султан так и сделал.

Через несколько минут он неторопливо прошел по улице Оружейников и после небольшого колебания сел в трамвай. Никто не обращал на него внимания.

6

Талиб не любил менять заранее намеченные планы и потому, несмотря на тревогу в душе, все же пошел с Лерой на базар. Он не любил нарушать свои планы, но часто нарушал их по каким-то внутренним побуждениям, которые оказывались важнее, чем осмысленные намерения.

– Знаешь, Лерочка, давай поедим с тобой самсы, потому что я хочу еще в милицию зайти и только потом на базар.

Они перекусили, стоя на тротуаре. Лера сказала, что она еще не проголодалась и нечего перебивать аппетит.

Лера не любила самсу, эти пирожки с крупно рубленным мясом и нежареным луком.

В милиции Талибу объяснили, что дело об убийстве на улице Оружейников ведет Акбарходжаев. К следователю Талиб зашел вместе с Лерой. Сначала он заговорил с Акбарходжаевым по-русски, чтобы Лера понимала, а потом, когда начал сердиться и волноваться, незаметно для себя перешел на узбекский. Он долго спорил с Акбарходжаевым, что-то доказывал ему и почти не обращал внимания на Леру, которая изредка дергала его за рукав.

– Индюк! – сказал Талиб жене, когда они вышли из милиции. – Глупый индюк!

– Н-ну какой он индюк, – сказала Лера, – он же худой.

– Худой глупый индюк! – упрямо повторил Талиб. – На базар не пойдем. Надо с соседями поговорить.

Отец Закира пришел с работы и, узнав, что Талиб вернулся в Ташкент, рассердился на домашних:

– Почему не пригласили в гости? Они голодные с дороги.

Закир сказал, что Талиб с женой совсем недолго побыли дома и куда-то ушли. Наверно, на базар.

– Невежи, – говорил отец, – невежи! После дальней дороги человека в гости не пригласили! Такого в моем доме никогда не бывало. – Он продолжал выговаривать своим домашним, когда отворилась калитка и вошел Талиб с женой.

По законам восточного гостеприимства вначале о делах никто не разговаривал. В парадной комнате накрыли низенький столик, поставили на него блюдо с фруктами и сладостями, а во дворе уже дымился очаг. Поговорив о здоровье, о дальней дороге, постепенно перешли к делам. Прежде всего отец Закира счел нужным извиниться за то, что с его молчаливого согласия дети пользовались чердаком опустевшего дома. Увидев, что Талиб отнесся к этому снисходительно, отец Закира стал постепенно выкладывать все, что произошло:

– Конечно, я не думал, что так кончится. Если бы знать, надо бы сразу запретить. Я думал, собираются, книжки читают. Думал, пускай читают. Потом они совсем обнаглели, конечно. Собаку привели. Я редко дома бываю. И потом, я вам честно скажу: я учителю доверял. Никогда я не думал, что учитель Касым может такое допустить. Если признаться, я до сих пор поверить не могу. Но начальство лучше знает.

Пока отец разговаривал с гостями, Закир помогал матери готовить еду. Он изредка заходил в комнату то за блюдом, то с чайником горячего чая и с любопытством прислушивался, о чем говорят взрослые. Он с уважением смотрел на Талиба, о котором так много слышал раньше. Его смешила русская жена, которую дядя Талиб привез из Москвы, то, как она неловко сидит на полу за низеньким столиком, как одергивает узкое платье и как много ест сладостей. «Такая худенькая, а как много ест, – думал Закир. – А-а, она, наверно, не знает, что потом плов будет. У русских же все наоборот. Они сначала суп едят или плов, а потом сладкое».

Закир чувствовал свою вину перед Талибом и потому очень обрадовался, когда после плова отец приказал ему помочь соседям наносить воду, полить двор, принести саксаул для очага. Когда он бегал за водой, на минуту заскочил к Эсону.

– Он не сердится, – сказал Закир. – Жена у него русская. Она доктор.

С приездом хозяев двор неузнаваемо изменился. Распахнутая дверь дома и растворенные окна, подушки и одеяла, вывешенные на солнце, сделали его совсем не похожим на тот пустынный двор, каким он был несколько дней назад.

Убедившись, что Талиб не сердится на него, Закир решился заговорить:

– Вы не думайте, дядя Талиб, мы все время только на чердаке были. Мы ничего не ломали. А собака у нас совсем недолго была. Она сейчас у Рахима. Это очень хорошая собака. Если хотите, можете поглядеть. Она совсем на других собак не похожа. За нее Саидмурад, приказчик, десять рублей давал. Несмотря что она маленькая. У нас за щенка-волкодава рубль дают. Если хотите, я ее приведу, мы ее вам отдадим. Вы любите собак, дядя Талиб? Она поноску носит.

– Я собак люблю, – сказал Талиб, – а вот моя жена – еще больше. Но ведь жить-то я здесь не собираюсь, уеду скоро.

«Значит, за собаку не сердится», – понял Закир, успокоился и продолжал:

– А насчет учителя Касыма вы не верьте. Что про него говорят, все неправда. Мы-то знаем.

Эти слова неожиданно для Закира очень заинтересовали Талиба.

– А что вы знаете про учителя? – спросил он. – И кто это – мы?

– Мы, – сказал Закир, – вся команда: Кудрат, Садык, я, Эсон и Рахим. Он никакую школу не организовывал, просто иногда с нами разговаривал, книжки давал. Очень интересные книжки, у нас Таджибеков их забрал. Потом Таджибеков нас всех отдельно допрашивал. Мы все сказали, что никакую школу он не организовывал. Просто Таджибеков на него злится, и все.

– Погоди, – сказал Талиб. – Ну-ка, расскажи все по порядку.